Трещин в черепе рентген не обнаружил. А когда Петельников высказал задумчивую мысль: тем, кто ловит, нужно подкинуть того, кого ловят, — голова просветлела мгновенно. Леденцов доказал, что отныне он есть подсадная утка и место его в диско-баре…
В полуосвещённом зале плескалась цветастая живая масса. Она слизнула инспектора с порога, как море слизывает с песчаной кромки обронённую газету. Он отплясал спэнк, а потом хич-хайку — вроде бы со всеми, вроде бы один… И понял, что информации в современных молчаливых танцах не добудешь.
Инспектор прошёл в бар.
У стойки были свободные места. Леденцов сел на мухомористый стул меж парнем и девушкой, поближе к барменше-«школьнице». Но через минуту перед ним стала вторая барменша, «атаманша», и обдала взглядом, как мраком облила. Леденцову показалось, что её тяжёлая верхняя губа, отороченная тёмными усиками, ехидно вздёрнулась. Такая улыбка? Или надоели ей посетители? Или рыжий чуб смешит?
— Мороженое «Дискотека» и чашечку кофе, пожалуйста, — внушительно заказал Леденцов.
Барменша отошла к кофеварочной машине. Инспектор огляделся…
Бар вроде бы ещё больше стал походить на узкую пещеру. Стены и пол темнели монастырским деревом. На серый низкий потолок слоями настелился табачный дым. И лишь одна стена, за стойкой, уставленная подсвеченными бутылками, сказочно мерцала драгоценными камнями.
Справа пил коктейль парень в расшитой сиреневой распашонке. Леденцов упорно пробовал глянуть на его ноги: что там, не брюки же? Вроде бы вязаные гетры.
Слева в позе наивысшего блаженства млела орлоносая девушка в платье из чёрной марли — оно ниспадало с неё мелкими водопадиками и было похоже на чёрную чешую. Девушка курила бесконечную сигарету и пила бесконечно остывшую чашечку кофе.
— А почему вы не танцуете? — прошептал Леденцов, боясь спугнуть её нирвану.
Она скосила глаза — кто? где? Ей ответила тёплая улыбка и огненный чуб.
— Я в марлевке.
— Ну и что? — не понял инспектор.
— Не знаешь дискотни?
— В общих чертах.
— Был бы на мне блузон и брючки-никкерсы… Ритмяга на сто двадцать ударов, а мы стоим на бровях…
Леденцову принесли заказ. Барменша опять дёрнула верхней губой и откровенно ухмыльнулась. Чёрные волосы, закрученные на голове, казались коконом громадного паука, если только пауки вьют коконы. Как там… «При виде меня она улыбнулась широко, словно кобра раздула капюшон».
И он решил смотреть только на вторую барменшу, на «школьницу».
— Бабец твой? — тихо спросили справа.
— Бабец не мой, — ответил инспектор распашонистому.
— А чей?
— Ничей.
«Школьница» потряхивала косичками и двигалась за стойкой легко, как вспугнутый воробей. В свете ярких подстоечных ламп её пальцы казались прозрачными — они бесплотно перемещали бутылки, взбивали коктейли и разливали кофе.
— Как тебя звать? — спросил он соседку, не найдя профильного очертания её орлиного носа, поскольку она глядела на инспектора.
— Я девушка и уличных знакомств избегаю, — застеснялась она.
— Тогда буду звать тебя марлевкой.
— На пляже я рядом с собой кладу мужские брюки, чтобы не приставали.
— Коктейль тебе взять?
— Джульетта.
— Ну, а я соответственно Ромео.
— Юморишь?
— Вернее, Роман.
За недолгие годы работы в уголовном розыске Леденцову пришлось сыграть ролей много и разных, но все эти роли были активными — он действовал. Теперь же сидел приманкой, вроде привязанного охотником поросёнка в лесу. Пока им никто не интересовался, кроме Джульетты в марле.
— А бабец твоя, — решил парень в распашонке.
— Хочешь коктейль?
— Таких, как ты, я уважаю, — расцвёл парень, как и его распашонка.
Шум в баре вскипал моментами, когда обрывалась музыка и толпа приливала к стойке. Тогда горячие руки тянулись за бокалами и чашками через плечи сидящих. Леденцов приметил, что его лёгкая «школьница» не со всех берёт деньги. Или он упускал движение её прозрачных пальчиков, или было раньше заплачено…
— Рома, рок-зонги обожаешь? — загадочно спросила Джульетта.
— Меня с них воротит.
— Почему?
— Они напоминают желудочные зонды.
— В тяжёлом роке сечёшь?
Леденцова вдруг охладила ясная мысль: он неправильно сел, меж людей. К нему не подсесть. Но теперь не переместиться, свободных мест уже нет. Впрочем, он спешит — всего полчаса в баре… Всё-таки инспектор решил переместиться. Оперативная работа требовала движения, как самолёт скорости. Как там… «Он был медлителен, как черепаха, но в нужный момент свирепствовал, как тайфун».
Распашонистого соседа тоже затайфунило:
— Недалеко есть хата с хипповой бабец…
— С кем?
— С хипповым бабцом, говорю. Ты бери свою бабец, то есть свою бабцу, бери пузырь ноль семь…
— А почему та барменша не со всех берёт деньги? — спросил Леденцов как бы непроизвольно.
— Потому что правильный бабец, в долг верит. А эта усатая моржиха задавится.
Леденцову показалось, что обернулся не только он…
По бару шёл развалисто высокий и плотный человек в куртке из чёрной лайки, в тёмных очках, в вельветовых тёмных брюках и белых шевровых сапогах. В тяжёлой руке лебедем висел белый «дипломат». Парень приблизился к стойке. Внезапно полегчавшая барменша-бандерша подскочила к нему. Он лишь вскинул палец. Она сноровисто налила рюмку коньяка, поставила на тарелку и подала, как подают хлеб-соль. Парень пил задумчиво и медленно — барменша стояла, прижав край тарелки к своей неуёмной груди. И тогда Леденцов увидел его лицо…
Ослепительно белое, как высушенная простыня с мороза. Каждая чёрточка казалась выточенной, вычерченной или выбеленной до неестественной контрастности. Таким становится лицо, когда его освещает раскалённый огонь при фотографировании. Было ли оно всегда мертвенно-белым или лампы дневного света ударили в него из-под стойки?
Парень допил коньяк и так же медленно вышел, никого и ничего не замечая.
— Одевается всегда одинаково, — восхищённо сказал распашонистый.
— Кто он? — игриво спросил Леденцов.
— А белый кейс у него с шифром.
— Кто он?
— Весь бабец, то есть все бабцы его.
— Да кто он?
— Я пользуюсь только духами «Диско», — обиделась на невнимание Джульетта.
— Что они… э-э… кто он? — заметался Леденцов меж ними.
— Они пахнут резедой и космосом, — ответили слева.
— Это Сосик, — рыкнули справа, разгорячась коктейлями.
— Кто такой Сосик? — вполголоса спросил инспектор, пытаясь сделать разговор потише.
— Не знаю. Сосик — и всё. Он ребром ладони кирпич перешибает.
— А если даст по голове? — вслух задумался Леденцов.
— Треснет, как яйцо всмятку.
— Смотря какая голова.
— Да хоть какая.
— Не у всех она всмятку.
Инспектор поманил барменшу, чтобы расплатиться. Мысли и догадки неудержимо тянули его отсюда. Как там… «Он запылал, как четыре дьявола».