Леденцов постоял у высокой двери из тяжёлого дерева, стараясь отдышаться. Он удивился — отчего? Приехал же на лифте. От трёх рабочих суток?
Он позвонил. Дверь открыла женщина средних лет с красивым лицом, слегка испорченным излишней суровостью. Каштановые волосы — почти как у инспектора, с добавкой коризны — ниспадали до зелёного воротника шуршащего халата.
— Что вам угодно? — ещё больше построжала она.
— Виски на два пальца, миссис.
— Больше ничего?
— Ванну, сигарету и пару сандвичей.
— Я вас не знаю, гражданин.
— «Он — то есть я — поднял на неё грустные, налитые кровью глаза». Теперь узнаёте?
— За трое суток можно кого угодно забыть.
— Служба, миссис.
— А телефон на что?
— «Миссис, вы сегодня выглядите на миллион долларов».
— Следующий раз… как это… возьму чайник и тебе по физиономии.
— О, такие слова в устах миссис, то есть дамы…
Он шагнул в переднюю и осторожно поцеловал женщину в щёчку, отчего её суровость пропала мгновенно. Она тоже чмокнула его в щёку и отвесила лёгкий, скользящий подзатыльник. Он обнял её за плечи и повёл в глубь квартиры, расслабляясь от каждого шага.
— Мам, больше не буду.
— Ты хоть ел?
— А как же. Пирожки с мясом.
— Ещё что?
— Пирожки с рисом.
— Ну а суп, жидкость?
— Запивал пупсой.
— Какой пупсой?
— Пепси-колой.
— О, боже…
Она ринулась на кухню, погнав туда воздух распавшимися полами халата. Влекомый этим потоком, оказался на кухне и Леденцов. Он сел на своё место — не переодевшись, не вымыв рук, не сняв ботинок — и начал погружаться в свои любимые минуты…
Тело, скинувшее заботы, расползлось на стуле кулём. Душа, оставив за высокой дверью из тяжёлого дерева все накопленные заботы, отлетела от кулеподобного тела и порхала себе где-то под потолком в душистом паре кастрюль. Лампы горели ненавязчиво. Светлое дерево столов, шкафиков и стен желтело покойно, как избяные брёвна. Вполсилы пело радио о тихой любви. Из крана вода бежала лесным ручейком. И что-то говорила мама, и что-то отвечал он сонным, воркующим голосом.
— Чем ты был занят?
— Позавчера проверял материал об отравлении организма гражданина Кривопатри.
— Боже, говорить грамотно разучился… А вчера?
— Вчера мне пришлось заменить помощника дежурного райотдела.
— И что ты делал?
— Реагировал на сигналы граждан…
Кухню затопила жёлтая истома. Острые углы шкафчиков, плита и светильники начали тонуть в ней. Леденцов знал, что дремлет, — бодрствовал лишь тот клочок мозга, который был ответствен за разговор с матерью.
— На какие сигналы?
— Муж выгнал жену из дома…
— Ещё что?
— Жена выгнала мужа из дома…
— Что они так?
— Муж у жены пропал…
— Это бывает.
— Жена у мужа пропала…
— Ну-у?
— Муж застал у жены чужого мужа…
— Господи.
— Жена застала у мужа чужую жену…
— Да ты спишь?!
— Отнюдь, — воспрял Леденцов.
— Принимай ванну, ешь и ложись.
Он поднялся, отряхивая сон:
— Мне бы ещё поработать над докладом…
— Да когда ты его напишешь?
— Кончаю.
— Как хоть называется?
— «Ихний детектив».
— Боря, ответь серьёзно.
— «Зарубежный детектив».
Леденцов пошёл в свою комнату. Он рассеянно оглядел её — гантели на спортивном коврике, раскиданные журналы на тахте, книги на полках, диски в нише, груды зарубежных детективов на столе… Комната выглядела нежилой — не хватало тут кухонного уюта. А может быть, свою комнату, как и близкого человека, нельзя покидать на несколько суток?
Он снял пиджак. Ему показалось, что глубина нагрудного кармана первозданно побелела. Пальцы нащупали бумажку, чужую, — он знал свои бумажки. Леденцов вытащил её, треть тетрадного листа, сложенного вчетверо, и развернул…
Крупными торопливыми буквами шариковой ручкой было набросано:
«Приходите сегодня в 11 к старому молу».
Наташа с тубусиком. Стеснительная пошла молодёжь — не могла сказать на словах. В одиннадцать, — поздновато для свидания. Но ведь белые ночи, все влюблённые гуляют. Сейчас десять с минутами. До старого мола ехать с полчаса. Но если взять такси…
Леденцов, подошёл к зеркалу и глянул в своё лицо. Рыжее, но благородное. Как там: «Эта мисс влюбчива, как две кошки». Наташа с тубусиком, похожим на неошкуренное полешко.
С прибывшими силами появился Леденцов в кухне:
— Мама… ванна, массаж, доклад и сон отменяются. Я перекушу и отлучусь.
— Куда?
— «Если идёшь к даме, то на ужин не стоит есть лук».