Дивеевские Христа ради юродивые Пелагия, Параскева и Мария

Житие святой блаженной Марии Дивеевской

Мария Захаровна Федина родилась в конце 60-х или в начале 70-х годов XIX столетия в селе Голеткове Елатемского уезда Тамбовской губернии. Родители ее, Захар и Пелагия Федины, умерли рано. Отец скончался, когда Марии едва минуло тринадцать лет. После смерти мужа Пелагия поселилась с дочерью в доме старшего сына. Но здесь им не было житья от невестки, и они переселились в баньку.

Мария с детства часто ходила в церковь, была молчалива и одинока, никогда ни с кем не играла, не веселилась, не занималась нарядами, всегда была одета в рваное, кем-нибудь брошенное платье. В то же время девочку отличал неспокойный характер и многие странности. Господь особенно о ней промышлял, зная ее будущую ревность по Богу, и во время работ она часто видела перед глазами Серафимо-Дивеевский монастырь, хотя никогда там не бывала.

Через год после смерти отца умерла мать Марии, и девочке совсем не стало житья от родных.

Однажды летом несколько женщин и девушек собрались идти в Саров. Мария отпросилась пойти с ними и домой уже не вернулась. Не имея постоянного пристанища, она странствовала между Саровом, Дивеевым и Ардатовом — голодная, полунагая, гонимая. Ходила, не разбирая погоды, зимой и летом, в стужу и жару, в половодье и в дождливую осень одинаково — в лаптях, часто рваных, без онуч. Так однажды шла она в Саров на Страстной неделе в самую распутицу — по колено в воде, перемешанной с грязью и снегом; ее нагнал мужик на телеге, пожалел и предложил подвезти, но она отказалась. Летом Мария, по-видимому, жила в лесу: когда она приходила в Дивеево, ее тело было сплошь усеяно клещами, и многие ранки уже нарывали.

Мария часто посещала Серафимо-Дивеевский монастырь. Некоторые сестры любили ее, чувствуя в ней необыкновенного человека, давали чистую и крепкую одежду вместо лохмотьев, но через несколько дней Мария вновь приходила во всем рваном и грязном, искусанная собаками и побитая злыми людьми. Иные монахини не понимали ее подвига, не любили и гнали, ходили жаловаться на нее уряднику, чтобы он освободил их от этой «нищенки». Урядник забирал Марию, но, поскольку она изображала из себя совершенную дурочку, сделать ничего не мог и отпускал ее. Тогда она снова шла к людям и часто, как бы ругаясь, обличала их тайные грехи, за что многие не любили ее.

Никто никогда не слышал от Марии ни жалобы, ни стона, ни сетования на человеческую несправедливость, не замечал уныния или раздражительности. Часто внешне неприметное смирение блаженной скрывалось под видом грубости. И Сам Господь за ее богоугодную жизнь, величайшую кротость и терпение прославил Марию Ивановну среди жителей. Они начали замечать: что она скажет или о чем предупредит, то сбывается, и у кого остановится, те получают благодать от Бога.

В Серафимо-Дивеевском монастыре существовала удивительная преемственность блаженных стариц. Первую из них, Пелагию Ивановну Серебренникову, благословил жить в Дивееве сам батюшка Серафим, при личной встрече сказавши: «Иди, побереги моих сирот-то!...» Пелагия Ивановна «берегла сирот» в течение 47 лет и незадолго до кончины благословила остаться в монастыре блаженную Пашу (схимонахиню Параскеву), подвизавшуюся 30 лет в Саровском лесу, а затем почти столько же в Дивееве.

Мария Ивановна, в свою очередь, духовно окормлялась у Прасковьи Ивановны, приходила к ней за советом. Впоследствии Марию спрашивали, отчего она называет себя по отчеству «Ивановна», а не «Захаровна», а она отвечала: «Это мы все, блаженные, Ивановны: по Иоанну Предтече». Блаженная Прасковья Ивановна, предчувствуя кончину, говорила близким: «Я еще сижу за станом, а другая уже снует, она еще ходит, а потом сядет». А Марии Ивановне, благословив ее остаться в монастыре, сказала: «Только в мое кресло не садись».

В день смерти блаженной схимонахини Параскевы, 22 сентября/5 октября 1915 года, Мария Ивановна была в монастыре. Раздосадованные ее странностями, монахини выгнали ее, не велев вовсе сюда являться, а иначе угрожали прибегнуть к полиции. Ничего на это не сказала блаженная, повернулась и ушла.

Перед внесением в церковь гроба с телом блаженной Параскевы в монастырь приехал крестьянин и сказал:

— Какую рабу Божию прогнали вы из монастыря, она мне сейчас всю мою жизнь сказала и все мои грехи. Верните ее в монастырь, иначе потеряете навсегда.

За Марией Ивановной тотчас отправили посыльных. Она не заставила себя ждать и вернулась в монастырь, когда гроб с телом Прасковьи Ивановны еще находился в церкви. Блаженная вошла и, оборотясь к старшей ризничей монахине Зиновии, сказала:

— Ты меня, смотри, так же положи, вот как Пашу.

Та рассердилась на нее: как она смеет себя сравнивать со схимонахиней Параскевой? — и дерзко ей ответила. Мария Ивановна ничего не сказала. С тех пор она окончательно поселилась в Дивееве.

Почти с первого года жизни Марии Ивановны в обители келейницей к ней приставили Параскеву (в монашестве Дорофею), которая вначале не любила Марию Ивановну и пошла к ней келейницей за послушание. А Мария Ивановна еще прежде говорила, что к ней служить приведут Пашу.

В монастыре Мария Ивановна жила сначала у монахини Марии, а затем игумения дала ей отдельную комнату. Комната была холодная и сырая, особенно пол. В ней блаженная прожила почти восемь лет. Здесь она приобрела сильнейший ревматизм. Ее келейница мать Дорофея сильно скорбела, видя, как постепенно Мария Ивановна наживает мучительную болезнь и лишается способности ходить, но сделать ничего не могла. Лишь тогда, когда народу, приходящего к блаженной, стало столько, что невозможно было поместиться в тесной комнате, игумения разрешила перевести ее в домик блаженной Параскевы Ивановны, где Мария Ивановна прожила два года.

Тех, кто с ней жил, она приучала к подвигу; благодаря молитвам блаженной и послушанию ей подвиг их становился посильным. Так, матери Дорофее блаженная не давала спать кроме как на одном боку, и если та ложилась на другой бок, кричала на нее. Сама Мария Ивановна до крови расщипывала у себя место на ноге и не давала ранке заживать.

Когда блаженная из-за ревматизма слегла, монахиня Дорофея уставала до изнеможения, всю ночь поднимая Марию Ивановну, и все — «на минуточку». Однажды под утро она ослабела до такой степени, что сказала: «Как хочешь, Мария Ивановна, не могу встать, что хочешь делай». Мария Ивановна притихла. И вдруг Дорофея просыпается от страшного грохота: блаженная решила слезть сама, да поднялась в темноте не в ту сторону, упала рукой на стол и сломала ее в кисти. Мария Ивановна кричала: «Караул!» — однако призвать доктора и завязать руку в лубок, как тогда делали, отказалась. Она положила руку на подушку и пролежала шесть месяцев в одном положении, не вставая и не поворачиваясь. У нее образовались такие пролежни, что оголились кости и мясо висело клочьями. И опять все мучения Мария Ивановна перенесла безропотно. Только через полгода рука начала срастаться, но срослась неправильно, что видно на некоторых фотографиях.

Однажды мать Дорофея ушла в кладовую за молоком, далеко от келии старицы, а горячий самовар оставила на столе. Возвращается и слышит крик Марии Ивановны: «Караул!» Сначала растерянная келейница ничего не поняла, а потом так и обмерла от ужаса. Мария Ивановна в ее отсутствие решила налить себе чаю, открыла кран, а завернуть не сумела, и кипяток лился ей в колени до прихода матери Дорофеи. Обварилась блаженная до костей. Все тело сплошь покрылось волдырями, которые потом прорвались. Случилось это в самую жару, в июне. Но Господь хранил Свою избранницу, и только чудом она поправилась.

В Дивеевской обители много лет жил юродивый Онисим, говоривший о себе в женском роде. Близкий к Богу душой, рассудком и речью он был, как младенец. Мария Ивановна называла его своим «женихом». Пока она могла ходить, оба блаженных расхаживали под ручку по монастырю и пели «Со святыми упокой...», наводя ужас на окружающих. Это было в страшные годы войны и революционных переворотов 1917 года.

Всю ночь с 16 на 17 июля 1918 года Мария Ивановна страшно ругалась и бушевала. Келейницу поразили слова: «Царевен — штыками, жиды проклятые!». Позднее в монастыре стало известно, что в эту ночь была убита Царская Семья.

Блаженная Мария Ивановна говорила быстро и много, иногда очень складно и даже стихами. После 1917 года она много и очень грубо ругалась. Сестры не выдерживали и спрашивали:

— Мария Ивановна, что ты так ругаешься? Мамашенька (Прасковья Ивановна) так не ругалась.

— Хорошо было ей блажить при Николае! А ты поблажи-ка при советской власти!

5/18 августа 1919 года красноармейский отряд, нагрянувший в село Пузо (недалеко от Дивеево; ныне село Суворово), после зверских побоев и издевательств расстрелял блаженную Евдокию и ее келейниц Дарию, Дарию и Марию. Когда Марии Ивановне рассказали об этом, она произнесла:

— Моим именем Пузо три раза сгорит, — и три раза хлопнула в ладоши. — Вон Дунины тряпки горят, ее кровь догорает!

И действительно, на третий день после этого случился пожар: горел дом той женщины, которая больше всех грабила Дунино добро. Осенью 1919 года село Пузо горело трижды. Мария Ивановна ругала пузовских жителей: «Предатели! На что Дуню предали?! За то-то они наказаны Богом будут». И говорила, что Дуня «выйдет мощами, понесут ее четыре епископа, будет четыре гроба, и народу будут тысячи, и тогда все восплачут, и неверующие уверуют». И еще сказала про колодец в селе Пузо: «Будет колодец до скончания века, все источники посохнут, а этот нет, и все из него будут пить».

Келейница Марии Ивановны жаловалась, что блаженная наводит на нее «головную боль». Однажды в советские годы, во время голода, к блаженной приехал военный. Мать Дорофея предупредила Марию Ивановну:

— Человек «строгий» приехал. Ты чего не скажи! Про Царя не скажи!

— Не скажу.

Как только «строгий» вошел, Марию Ивановну «прорвало»:

— Когда правил Николашка, так была крупа и кашка! Николай хоть был «дурак», а хлеб стоил-то пятак! А теперь новый режим — все голодные лежим...

Келейница была в ужасе, но неприятностей не последовало.

Священномученик Серафим (Чичагов) писал в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», что Господь Бог посылает в Дивеево блаженных, Христа ради юродивых, чтобы они охраняли души сестер монастыря от дьявольских искушений, ведомых блаженным по присущему им дару прозорливости.

Схимонахине Анатолии (Якубович) за четыре года до ее выхода из затвора блаженная кричала:

— Схимница-свинница, вон из затвора.

Мать Анатолия была в затворе по благословению отца Анатолия (саровского схимника Василия). Когда ей стала являться умершая сестра, мать Анатолия испугалась, оставила затвор и стала ходить в храм. Мария Ивановна говорила: «Ее бесы гонят из затвора, а не я».

Однажды к Марии Ивановне пришел мальчик, и она сказала:

— Вот пришел поп Алексей.

Впоследствии действительно став саровским иеромонахом, он очень чтил ее и часто к ней ходил. Один раз пришел, сел и молчит. А она вдруг говорит: «Я вон мяса не ем, стала есть капусту да огурцы с квасом и стала здоровее». Он ответил: «Хорошо», — и с тех пор перестал употреблять мясо, которое начал было есть из-за боязни разболеться.

Отцу Евгению Мария Ивановна сказала, что его будут рукополагать в Сарове. Он ей очень верил и заранее всем об этом рассказал. Но неожиданно его вызвали в Дивеево и рукоположили. Мать Дорофея с упреком сообщила об этом Марии Ивановне, а та смеется и отвечает:

— Тебе в рот, что ли, класть? Чем тут не Саров? Сама келия преподобного и все вещи его тут!

Один архиерей решил зайти к блаженной из любопытства, не веря в ее прозорливость. Только он собрался войти, как Мария Ивановна закричала:

— Ой, Дорофея, сади, сади меня скорее на судно!

Села, стала браниться, ворчать, жаловаться на болезнь. Владыка пришел в ужас от такого приема и молча ушел. В пути же у него началось расстройство желудка: он мучился всю дорогу, стонал и жаловался.

Домик-келия блаженной Прасковьи Ивановны, в котором поселили Марию Ивановну, стоял у самых ворот. Известность и авторитет Марии Ивановны в 1920-е годы были так велики, что со всех сторон России люди тянулись к ней за советом и духовным утешением. Представители советской власти сочли нужным вмешаться, видя опасность «пропаганды». Была вызвана игумения монастыря, и ей в самой резкой и грубой форме заявили, что если хоть один человек появится у блаженной, то она будет арестована вместе с ней и выслана «куда следует». После этого никто к блаженной не допускался из опасения, что угроза будет приведена в действие.

Марию Ивановну перевели в богадельню, где она и жила до закрытия монастыря. Игумения разрешила тайно обращаться к блаженной, передавать записки. А. П. Тимофиевич, посетивший Дивеево в 1926 году, передал записку с именами близких ему людей, прося молитв и благословения. Когда блаженной прочитали записку, она перекрестилась и сказала: «А ведь среди них будут епископы!» Через 15 лет юный келейник его друга детства, чье имя значилось в записке, стал епископом в эмиграции.

Однажды дивеевская сестра Прасковья Гришанова, будущая схимонахиня Никодима, была в недоумении и не знала, как поступить: блаженная находилась под замком, спросить было не у кого. Она пошла к дому, где жила Мария Ивановна, ходит вокруг, а блаженная ей и говорит в окошко: «Паша, открывай меня!» — «Мамашенька, да как же я тебя открою?» — «А ключами, что у тебя на пояске висят». Паша взяла первый попавшийся ключ и открыла большой замок. Получив совет от Марии Ивановны, Прасковья в недоумении спросила: «Мамашенька, а как закрою-то? Каким ключом отпирала — не помню». — «А ты любым».

В 1925 — 1927 годах в Дивееве жили ссыльные архиереи Серафим (Звездинский) и Зиновий (Дроздов).

Епископ Зиновий, бывший прежде на Тамбовской кафедре, спросил Марию Ивановну:

— Я кто?

— Ты поп, а митрополит Сергий — архиерей.

— А где мне дадут кафедру? В Тамбове?

— Нет, в Череватове.

Епископ Зиновий никогда более никакой епархией не управлял. Он не принял Декларации митрополита Сергия (Страгородского) и в конце 1927 года сам попросил митрополита об увольнении. Епископ Зиновий был арестован и скончался в заточении.

Советами блаженной пользовался и епископ Серафим (Звездинский). В Дивееве он сетовал Марии Ивановне на то, что у него нет полного единомыслия с игуменией Александрой.

— На одной лошади вывезут, — ответила блаженная.

Через несколько месяцев при разгоне Дивеевского монастыря Владыку Серафима и игумению Александру арестовали и увезли в Нижний Новгород на одной телеге.

В свое время блаженная Параскева Ивановна сказала архиепископу Петру (Звереву) о «трех тюрьмах». Трижды отсидев, Владыка перестал опасаться: «Четвертой не будет». Но блаженная Мария Ивановна через одну сестру остерегала его: «Пусть Владыка сидит тихо, а то Царица Небесная от него откажется». В 1926 году его снова арестовали, приговорили к ссылке на Соловки на 10 лет. Когда Владыку увозили, на вокзале он закричал: «Есть ли тут дивеевские?» В толпе были две дивеевские сестры. Он воскликнул: «Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне!» Он надеялся на ее молитвы и прощался с ней — из Соловецкого лагеря ему не суждено было вернуться. Он скончался от тифа 25 января/7 февраля 1929 года.

31 декабря, под новый 1927 год, блаженная сказала: «Старушки умирать будут... Какой год наступает, какой тяжелый год — уже Илия и Енох по земле ходят...» И правда, с 1 января на протяжении двух недель постоянно умирали сестры, и даже не по одной в день.

На Крестопоклонной неделе Великого поста власти разогнали Саровский монастырь, а после Пасхи явились в Дивеево. Во всем монастыре был устроен обыск, описывали казенные и проверяли личные вещи. В эти тяжелые дни Соня Булгакова (впоследствии монахиня Серафима) пошла к Марии Ивановне. Та сидела тихая, безмятежная.

— Мария Ивановна, поживем ли мы еще спокойно?

— Поживем.

— Сколько?

— Три месяца.

Начальство уехало. Все пошло своим чередом. Прожили так ровно три месяца, а под Рождество Пресвятой Богородицы, 7/20 сентября 1927 года, всем велели покинуть монастырь.

После закрытия монастыря Мария Ивановна жила три месяца в селе Пузо, затем ее перевезли в село Елизарьево, после в Дивеево, потом в Вертьяново, а в 1930 году перевезли на хутор возле села Починки и наконец в Череватово.

Мария Ивановна ободряла оказавшихся в миру сестер, говорила, какие кого ждут испытания, кому сколько лет назначено сидеть в тюрьме. Сестра Евфросиния Лахтионова, будущая схимонахиня Маргарита, рассказывала о том, как сестры спрашивали блаженную:

— Маменька, когда же обратно в монастырь?

— Будет, будет вам монастырь, мы с матушкой казначеей (а матушка казначея к тому времени уже 5 лет, как покойницей была) начнем вас в монастырь вызывать. Только называться вы будете не по именам, а по номерам. Вот тебя, Фрося, будут звать «триста тридцать восемь». Мы тебя позовем с казначеей: «338!»

В тюрьме Евфросинии дали именно этот номер.

Матушке Никодиме Мария Ивановна сказала, что ей назначено воспитывать сирот, и дала ей двенадцать конфет. Действительно, спустя много лет ей пришлось воспитывать двенадцать детей-сирот.

Мария Ивановна многим открывала их будущую жизнь. И вот однажды одна из сестер сказала блаженной:

— Ты все говоришь, Мария Ивановна, — монастырь! Не будет монастыря!

— Будет! Будет! Будет! — и застучала изо всех сил по столу. И так по своему обыкновению разошлась, что разбила бы себе руку, если б не помешали подложенные подушки.

Всем сестрам она назначала послушания в будущем монастыре: кому Канавку чистить, кому сено сгребать, кому что, а Соне Булгаковой никогда ничего не говорила. Та расстраивалась и однажды спросила:

— Мария Ивановна, а я доживу до монастыря?

— Доживешь, — ответила та тихо и крепко сжала ей руку, до боли придавив к столику.

И действительно, монахиня Серафима дожила до возобновления церковной жизни в Дивееве. Некоторые случаи прозорливости, старческого окормления, обличения в тайных и явных грехах, случаи исцелений и различной помощи по молитвам блаженной Марии Ивановны приводятся ниже по ее воспоминаниям.

У женщины по имени Пелагия было двенадцать детей, и все они умирали в возрасте до пяти лет. В первые годы ее замужества, когда у нее умерло двое детей, Мария Ивановна пришла к ним в село, подошла к окнам ее дома и запела: «Курочка-мохноножка, народи детей немножко».

Окружившие блаженную женщины сказали ей:

— У нее нет совсем детей.

— Нет, у нее много, — ответила Мария Ивановна.

— Да нет у нее никого, — настаивали они.

Тогда Мария Ивановна пояснила:

— У Господа места много!

В другом случае она торопила одну женщину, говоря: «Ступай, ступай скорее, Нучарово горит». Женщина была из Рузанова. Пришла домой: все на месте, ничего не случилось. Стояла в недоумении, а в это время закричали: «Горим!» — и все Рузаново выгорело с начала до конца.

Однажды к Марии Ивановне пришел мужичок. Он был в отчаянии и не знал, как жить дальше: разорили полностью. Блаженная посоветовала: «Ставь маслобойку». Он послушался, занялся этим и поправил свои дела.

Однажды пришла к Марии Ивановне интеллигентная дама с двумя мальчиками. Блаженная сейчас же закричала своей келейнице:

— Дорофея, Дорофея, давай два креста, надень на них.

Мать Дорофея говорит:

— Зачем им кресты, они сегодня причастники.

А Мария Ивановна продолжает скандалить и кричать:

— Кресты, кресты им надень!

Келейница вынесла два креста, расстегнула детям курточки — крестов на них в самом деле не оказалось.

Дама очень смутилась, когда мать Дорофея спросила ее:

— Как же вы причащали их без крестов?

Та в ответ пробормотала, что перед дорогой сняла их, а то они будут детей беспокоить.

Вслед за дамой пришла одна схимница.

— Зачем надела схиму, сними, сними, надень платочек и лапти, да крест надень на нее, — говорит Мария Ивановна.

С трепетом мать Дорофея подошла к ней: оказалось, что и она без креста. Сказала, что в дороге потеряла.

Однажды приехала к блаженной некая барыня из Мурома. Как только вошла, Мария Ивановна ей говорит:

— Барыня, а куришь, как мужик.

Она действительно курила двадцать пять лет и тут вдруг заплакала и сказала:

— Никак не могу бросить, курю и по ночам, и перед обедней.

— Возьми, Дорофея, у нее табак и брось в печь.

Та взяла изящный портсигар и спички и все это бросила в печь. Через месяц мать Дорофея получила от нее письмо и платье, сшитое в благодарность. Писала она, что о курении даже и не думает: все как рукой сняло.

Римма Ивановна Долганова страдала беснованием. Оно выражалось в том, что она падала перед святыней и не могла причаститься. Когда она стала просить у блаженной благословения поступить в монастырь, то получила ответ:

— Ну, куда там такие нужны...

— А я поправлюсь? — с надеждой спросила Римма Ивановна.

— Перед смертью будешь свободна.

Этой же ночью Римма Ивановна заболела скарлатиной и сама пошла в больницу, сказав, что уже больше не вернется. Она скончалась, незадолго до кончины исцелившись от беснования.

У Арцыбушевых была очень породистая телка, но за лето она не огулялась, и, следовательно, в течение всего года семья должна была оставаться без молока. А у них малые дети, средств никаких. Они задумали продать ее и купить другую и пошли к Марии Ивановне за благословением.

— Благослови, Мария Ивановна, корову продать.

— Зачем?

— Да она нестельная, куда ее нам.

— Нет, — отвечает Мария Ивановна, — стельная, стельная, говорю вам, грех вам будет, если продадите, детей голодными оставите!

Вернулись домой в недоумении, позвали опытную деревенскую женщину, чтобы она осмотрела корову. Та признала, что корова нестельная.

Арцыбушевы опять пошли к Марии Ивановне:

— Корова нестельная, баба говорит.

Мария Ивановна заволновалась, закричала:

— Стельная, говорю вам, стельная!

Даже побила их. Но они не послушались и повели корову на базар, за нее им предложили десять рублей. Они оскорбились и не продали, но для себя все-таки присмотрели новую телку и дали задаток — десять рублей.

А Мария Ивановна все одно: ругает их, кричит, бранит. И что же? Позвали фельдшера, и он нашел, что корова действительно стельная. Прибежали они к Марии Ивановне и — в ноги ей:

— Прости нас, Мария Ивановна! Что нам теперь делать с телушкой? Ведь мы за нее десять рублей задатка дали.

— Отдайте телушку, и пусть задаток пропадет.

Они так и сделали.

Михаил Петрович Арцыбушев был предан блаженной всей душой. Он был директором астраханских рыбных промыслов. Без ее благословения он ничего не делал. Как-то врачи прописали ему пить йод.

Он спросил Марию Ивановну, как быть.

Та ответила:

— Йод прожигает сердце, пей йодистый калий.

Михаила Петровича поразил ответ блаженной. Ведь она неграмотная, и вдруг такая ученость. Спросил:

— Ты где училась?

— Я окончила уни-вер-си-тет.

Как-то после отъезда Михаила Петровича из Дивеева его мать и сестры надоели блаженной, приступая к ней с одним и тем же вопросом, как он живет, как себя чувствует, на что она сказала:

— Мишенька наш связался с цыганкой.

Те пришли в ужас, потому что она всегда говорила о нем безошибочно. Когда Михаил Петрович через год опять приехал в Дивеево, сестры решились спросить его о цыганке. В ответ он залился смехом. Потом сказал:

— Ну и блаженная! Я много лет не курил, а тут соблазнился и купил в ларьке папиросы «Цыганка».

Михаила Петровича (Мишеньку, как его называла блаженная) безвинно арестовали и расстреляли в 1931 году сразу после смерти Марии Ивановны, перед праздником Воздвижения Креста Господня.

Когда блаженной задавали праздные вопросы, касающиеся предузнания чего-либо, она отвечала: «Я не гадалка».

Как-то приехали к Соне Булгаковой три ее давние подруги. Та повела их к блаженной. Вводит первую.

— Не та, не та, — и говорить не хочет.

Вводит вторую.

— Опять не та.

Вводит третью.

— Ах, вот она! У тебя мать-старушка слепая, поезжай к матери, а то умрет, не застанешь.

Девушка не обратила внимания на эти слова. Вскоре ей пришла телеграмма, что мать умирает, и она уже не застала ее в живых.

Одному молодому человеку, желавшему принять сан, блаженная открыла всю его прошлую жизнь, после чего уже не могло быть и речи о принятии им священства.

Знакомая Сони Булгаковой просила узнать через Марию Ивановну о сыне: у него не ладилось дело с женитьбой, и она очень волновалась.

Блаженная ответила:

— Он подвижник, он вериги будет носить.

Мать возмутилась ее ответом. Но через некоторое время сына арестовали, он тяжело заболел и умер в лагере. Вот и «вериги»!

Блаженная Мария Ивановна обладала от Господа даром исцеления душевных и телесных болезней. Женщине по имени Елена исцелила глаз, помазав его маслом из лампады.

У одной монахини была экзема на руках. Три года ее лечили лучшие доктора в Москве и в Нижнем Новгороде, но улучшения не было. Все руки покрылись ранами. Ею овладело такое уныние, что она уже хотела уйти из монастыря. Когда пришла к Марии Ивановне, та предложила помазать руки маслом из лампады. Монахиня испугалась, потому что врачи запретили касаться руками масла и воды, но по вере к блаженной согласилась, и после двух раз исчезли даже следы от ран.

Однажды Соня Булгакова пришла к Марии Ивановне. В это время у нее сидела «порченая» молодая женщина. Она рассказала, что золовка ей под венцом посадила беса.

Мария Ивановна приказала настойчиво:

— Выходи!

Не выходит. Тогда велела надеть на нее четки. Враг ходил по болящей явно: то рука раздуется, то нога, то живот. Когда надели четки, раздулась шея. Больная стала задыхаться.

— Выходи, выходи!

— На источнике выйду, — был ответ.

Женщину повели в Саров. Наутро видели, как Мария Ивановна сидела и хлопала в ладоши:

— Вон он, побежал, побежал!

К вечеру вернулись из Сарова и рассказали, что больная исцелилась, когда шли с источника.

Когда Соня Булгакова в 1924 году поступила в монастырь, у нее от истощения появились нарывы на руках. Пробовала мазать их лампадным маслом от святых мощей, но исцеления не получила. Пошла к Марии Ивановне и рассказала об этом. Блаженная спросила:

— А как ты мажешь? Просто так? Мажь крестиком и окружай. Намазала так, и все прошло. Бородавки на руках блаженная велела мазать травой чистотелом таким же образом, и все прошло бесследно.

В Дивеевском монастыре до недавнего времени (11.06.2009) проживала лично знавшая блаженную Марию Ивановну схимонахиня Домника (Грашкина). В 1925 году в монастырь уже не принимали. Александре (в будущем схимонахине Домнике) было 17 лет, и ей очень хотелось поступить в обитель. Мария Ивановна жила тогда в богадельне, и монахиня Клавдия, старшая сестра в богадельне, привела Александру к блаженной. Взглянула она на нее, да как захохочет:

— Ха-ха! Сначала на костыль, а потом в монастырь! В стро-о-гий монастырь!

Тогда никто ничего не понял, но эти слова оказались точным предсказанием. Когда открылся монастырь в 1991 году, мать Домника уже была пострижена в монашество и, так как достигла преклонных лет, уже ходила с палочкой. А когда в монастыре ее постригли в схиму, то и получился «строгий монастырь».

Когда Мария Ивановна жила в Большом Череватове, на четвертый день Святок ее пришли навестить Александра, певчая Казанской приходской церкви в Дивееве, и регент их хора, дивеевская монахиня Агафия Романовна Уварова. В дороге Александре очень захотелось пить, она решила поесть снега, но Агафия Романовна не разрешила, боясь, что та потеряет голос. «Умираю, — говорит Александра, — пить хочу!» «Придем, — отвечает Агафия Романовна, — чего-нибудь тепленького попьешь». Так и пришлось терпеть, пока шли 12 верст. Когда пришли, Мария Ивановна с сестрами только что попили чай — келейницы убирали со стола посуду. Блаженная увидела пришедших, схватилась за живот, раскачивается из стороны в сторону и кричит:

— Умираю, пить хочу! Умираю, пить хочу!

Келейницы в недоумении — ведь она только что три чашки чая выпила. Но, делать нечего, стали опять ставить самовар и собирать на стол. А Мария Ивановна приказывает: и то несите, и то несите, и это несите! Так сестер и напоили, и накормили.

«Она истинно святая была, — вспоминает мать Домника. — Как кто к ней придет, она его словно насквозь видит и все будущее его расскажет».

В советское время люди не переставали ходить к блаженной. В конце 20-х годов в стране началась коллективизация. Тем, кто спрашивал, как избежать «раскулачивания», сохранить жизнь свою и близких, Мария Ивановна советовала немедленно уезжать из деревни в город.

Сельсовет установил слежку за домом, где жила блаженная. Принимать людей стало опасно и для хозяев дома, и для самой Марии Ивановны. Посетители приходили к ней по ночам, проходя огородами.

25 мая 1931 года блаженную арестовали и допросили. В обвинении было записано: «Монашка Федина Мария Ивановна... является членом монархической контрреволюционной организации, принимая у себя на квартире монахов, проводя собрания, ставя своей целью свержение советской власти». На допросе Мария Ивановна продолжала «блажить». Отвечая на вопросы следователя, она сказала: «Я, Федина Мария Ивановна (блаженная), жила в Миляевском монастыре около полутора лет монашкой. Принимала в доме монахов, угощала чаем, знаю... лишь только тамбовских, так как я там родилась. В конце марта собиралась полна изба народу, где мне не было места, и я, Федина Мария Ивановна, ушла на двор».

Своей келейнице блаженная сказала, что та не увидит ее смерти. И действительно, мать Дорофея, не понимая, что Мария Ивановна отходит, вышла из комнаты по каким-то делам, а когда вернулась, блаженная уже умерла. Это было 26 августа/8 сентября 1931 года. В этот день была страшная гроза, которую старожилы запомнили на всю жизнь. Кончина блаженной Марии Ивановны была тихой, безболезненной, мирной. Она умерла в возрасте около 70 лет.

Дивеевские сестры вспоминали, что юродивый Онисим в то время, как умирала блаженная, очень радовался. Его чистая душа ощущала, что душе блаженной Марии Ивановны уготованы вечные обители.

Перед смертью Мария Ивановна всем близким к ней сестрам сказала, сколько они по ней прочитают кафизм до 40-го дня, и все это исполнилось в точности, а Соне Булгаковой, когда та была у нее в последний раз в октябре 1930 года, сказала: «А ты обо мне ни одной кафизмы не прочитаешь». Она действительно ничего не прочитала и вспомнила эти слова лишь на сороковой день.

Блаженная Мария Ивановна была похоронена на кладбище в селе Большое Череватово. Причт Покровской церкви села с местными жителями, а также духовенство и сестры Дивеевской обители в памятные дни всегда служили на могиле блаженной панихиды. Многие замечали, что, предприняв незначительный труд отправиться в Череватово и поклониться могиле блаженной Марии Ивановны, они непременно получали подкрепление в силах, мир, тишину и пасхальную радость, а иногда — вразумление, как некую осеняющую человека мысль.

Так, водитель Дивеевского монастыря С. однажды заметил в автомобиле поломку непонятного происхождения. Спросил других водителей, но даже самые опытные удивлялись и не могли ничего посоветовать.

Вскоре С. случилось побывать на панихиде на Череватовском кладбище в день памяти блаженной Марии Ивановны. Он, как мог, помолился, прося об исправлении поломки. На следующий день у него появилась мысль заменить деталь, как будто никакого отношения к делу не имеющую. Оказалось, что на этой детали была маленькая трещинка. Заменил — и поломка устранилась. После всех осмотров в автосервисах и обсуждений со специалистами это было признано явным чудом.

Те, кто внимательно читал воспоминания монахини Серафимы (Булгаковой) «Дивеевские предания» и применял совет Марии Ивановны, как мазать больное место святым маслом («крестиком и окружать»), неизменно получали облегчение. Раб Божий В. из Тбилиси в своем письме подробно описал, как он лечился святынями от раковой опухоли на груди. Ему предложили срочно делать операцию, но он, уповая на Божию помощь, стал часто исповедоваться и причащаться Святых Таин. Одна из прихожанок храма во имя преподобного Серафима Саровского поделилась с ним маслом от святых мощей угодника Божия. С молитвой В. стал мазать опухоль крестиком и заметил, что она как бы убегает: передвигается с того места, где была помазана. Когда же он прочитал о совете блаженной Марии Ивановны и стал «окружать» опухоль, она стала с каждым днем уменьшаться, так что он совсем перестал ее ощущать, за что, как он пишет, благодарен Господу всем сердцем.

В других случаях совет и, конечно, молитвенное предстательство блаженной Марии помогали избавиться людям от головных и суставных болей.

Несомненно, что эта помощь и благодатное утешение подаются по молитвам блаженной Марии, которая, единого Господа возлюбивши, презрела земное и суетное и Ему единому отдала всю свою жизнь.

Ныне честные мощи святой блаженной Марии, обретенные 14 сентября 2004 года на кладбище села Большое Череватово, почивают в Казанском храме Серафимо-Дивеевского монастыря вместе с мощами святых блаженных стариц Пелагии и Параскевы Дивеевских.

Молитвами святой блаженной Марии Дивеевской Господь да помилует нас грешных! Аминь.