12, вторн[ик]. Еще с вечера болела голова и встал с головной болью.
Продолжал работу над “В[одой] и В[етром]”. Идет как-будто ничего. Закончил первую главу: “Сто тысяч лет назад”. Она получилась около печ[атного] листа — это уже пятая часть книги! Видимо, придется сильно сократить число глав.
13, среда. Правил 1-ую главу, внес одну большую вставку и ряд мелких. Разыскал материалы из “Моей Военной книги”, которые мне очень пригодятся.
14, четверг. Начал писать главу “Ветер по морю гуляет…” — о парусных кораблях. Написал стр[аниц] 14 блокнота.
15, пятница. Сегодня день моего рождения — мне исполнилось 65 лет, подумать только! На днях перечитывал строки, написанные мною в старом е по поводу моего пятидесятилетия. Как я тогда еще надеялся на будущее и строил планы… Пятнадцать лет прошло с тех пор — изменилось лицо мира, изменилась и моя жизнь: вот уже почти десять лет, как со мной нет моей милой Галюсеньки, моего лучшего друга и вдохновителя. Ей я обязан всем, чего я добился в жизни.
Теперь уж я не строю далеких планов…
Сегодня работал как обычно. Написал очерк “Пловучие самовары”. Перепечатал 10 стр[аниц] из первой главы. Надумал послать первую главу, представляющую отдельный рассказ “Сто тысяч лет назад” в “Пионер”.
16, субб[ота]. Напечатал еще 10 страниц, первую главу закончил. Немного правил следующие очерки.
17, воскр[есенье]. Не работал. Были Худяковы, справлялся день моего рождения.
18, понед[ельник]. Начал писать главу “На дне воздушного океана”. Сделал очерки “Что такое воздух”?, “Греет ли землю воздушное покрывало”?
19, вторн[ик]. Написал очерк “Чем мы дышим” и “Воздух убивает больше, чем меч”. Заготовил для “Пионера”
рассказ “Пятьдесят тысяч лет назад”. Я после размышлений пришел к выводу, что так лучше, чем “100 тысяч лет назад”, а потом посмотрел 1 том “Всемир[ной] Истории”, и оказалось, что я сделал правильно.
Рассказ закруглил одной фразой в две строчки.
20, среда. Работал дома: искал в книгах “БСЭ” ответ на многие вопросы, возникшие во время работы над предыдущими главами. Захватил кое-какие источники. Отправил в “Пионер” очерк. Был Ин[ститу]те, завез туда конспекты своих лекций.
21, четверг. Перепечатал 10 страниц.
22, пятница. Написал почти всю главу “Труды и развлечения господина Ветра”. Напечатано 10 страниц.
23, субб[ота]. Написал главу о рыбном заморе на Ламе. Печатал. Важное семейное событие — Перлин допустил Мусю к защите диплома.
24, воскр[есенье]. Писал и перепечатывал об ураганах.
25, понед[ельник]. Написал очерк “Теплый воздух или водород”. Но он мне очень не понравился, и я ночью придумал, как его повернуть. Перепечатал 15 страниц. Спина уже привыкла, не устаю.
26, вт[орник]. Написал очерк “Кто первый?” — о соперничестве Монгольфье и Шарле. Он мне очень понравился, напечатал лишний экз[емпляр] для журнала. Печатал. Очень жалею, что не привез сюда “Олимпию”, “Москва” очень паршиво работает!
Книга всецело захватила меня, работаю много и с увлечением. Ночью придумал, как внести в книгу еще больше разнообразия и внести новые жанра.
27, среда. Продолжал писать и печатать главу “По воздушным дорогам”. Использовал очерки “На восковых крыльях” и “Может ли человек летать, как птица?” Они написаны, кажется, в 1947 году, но хорошо, как раз в духе книги.
Объем книги меня стесняет. Сегодня подчитал — напечатано уже 95 страниц, а еще нет предисловия и целого ряда главок, где хотелось бы развернуть новые жанры.
С 11 июня по сегодняшний день написано и перепечатано больше 4 печ[атных] листов, а договор всего на 5. Ничего, прибавят!
Сегодня в “Правде” помещена очень большая и откровенная статья Юджина Денниса (США) об итогах ХХ съезда КПСС. И, кстати, любопытный политический штрих — сегодня Авт[омобильный]. Завод имени Сталина переименован в Автом[обильный] З-д[завод] имени Лихачева.
28, четверг. Ночью лежал и обдумывал Гриши Нечипоренко, пришлось вставать несколько раз и записывать — боялся, что потом ускользнет. А получается, по-моему, интересно.
Написал главки “Легче или тяжелее воздуха?” и “Таинственные взрывы”. Перепечатал их. Тем самым закончил главу “По воздушным дорогам”. Книга уже перевалила за 100 страниц.
Вечером приехала Муся и сообщила, что диплом защитила — на тройку. По этому случаю устроили маленькое семейное торжество.
29, пятн[ица]. Ездил в Москву за материалами для книги, гл[авным] обр[азом], для Волго-Дона. Волго-Дон, Грицко Нечипоренко не дает мне покоя ни днем ни ночью. Да еще стоят в голове герои “Воздушного золота” — привез план 30-х годов.
На вокзале встретил Бермана, и он мне сказал, что Перлин всячески старался утопить Мусю, но голоса разделились три на три, и это ему не удалось, он в конце концов сдался, подал свой голос за. Ужасное свинство, т.к. она отвечала совсем не плохо.
Вернулся с головной болью, ночью. пил цитрамон. Был в Лен[инской] б[иблиоте]ке, узнал фамилию автора “Господина Ветра” — оказалось, Мюссэ — а, я ведь так и думал! Все таки удивительная у меня память, я читал эту книжку так давно. Заказал ее — поеду в понедельник и напишу предисловие.
30, суббота. Написал “Воздушное золото”. Во время работы над рассказом пришла в голову мысль написать повесть “Рассказы Остапа Незамайбатько” — по моему, должна получиться хорошая вещь к 40-летию советской власти.
Июль
1, воскресенье. Подбирал материалы для а Грицко Нечипоренко: разбирал кучу “Огоньков” и подчеркивал нужные места.
2, понед[ельник]. Утром несколько часов проканителились с Мусей на механич[еском] заводе: приобретали котел для газового отопления. Потом приехали домой. Звонил в Мин[истерст]во Стр[оитель]ства Электрост[анций], опять не получил ответа, поручил дело Адику.
В 6 ч[асов] приехал в Лен[инскую] б[иблиоте]ку был неприятно поражен тем, что зал № 2 на несколько дней закрыт для читателей. Однако, библиотекарши пошли мне навстречу, выдали Мюсссэ, я пошел во втор зал №3 и там проконспектировал сказку.
3, вторник. Сегодня обработал сказку Мюссэ в ироническом плане, вскрыв неприглядное нутро их героев особенно этого удачника Пьеро. По моему, эту сказку теперь только и можно подать в таком плане, иначе
ее мораль не выдержит критики.
Перепечатал на машинке, получилось целых 12 страниц. А ведь придется добавлять еще страницы 3 — собственно введение.
4, среда. Закончил введение, добавил 2 страницы. Перепечатал их; перепечатал “Воздушное золото” — 14 стр[аниц]. Всего получилось в рукописи 130 страниц (введение и 5 глав). Остающиеся 2 главы потребуют min[минимум] стр[аниц] 50.
5, четверг. С утра в Москве. Заказал билеты на 14 июля с трудом. Потом хлопоты по перевозке котла.
Вечером начал править рукопись; прошел введение. Правка получается довольно основательная.
Начал пить морскую капусту (купил 10 пакетов!)
6, пятница. Перевез котел, побывал в поликлинике с зубным протезом. Вечером правил рукопись.
7, суббота. Правка рукописи. Перепечатал 8 страниц рассказа “50 тысяч лет назад”, недостающие в 3-м экземпляре. Муся в Москве получила билеты.
8, воскресенье. Ночь очень беспокойная. С вечера меня толкала Каля, не мог уснуть, и вдруг мне пришел в голову сюжет рассказа об Остапе Незамайбатько — “Воскрешение “Летучего Голландца”. Начал его обдумывать, сон все не приходил. Проспал от 1 ч[аса] до 4 ч[асов], потом проснулся, опять рассказ
полез в голову. Еще немного подремал, а потом пришлось вставать и сесть за работу. Начал писать рассказ в 7 часов, а кончил в 1245, потом правил.
Итак, появился второй рассказ из книги “Рассказы Остапа Незамайбатько” и во время работы над ним возник замысел третьего: Остап спасает преследуемого царской жандармерией революционера из Одессы 1905 года.
9 июля. Кончил правку рукописи, получилось 6½ листов, хотя предполагаю написать еще 2 главы. Никогда невозможно уложиться прокрустово ложе договорных объемов! Сшил рукописи.
10, втор[ник]. С утра уехали в Москву с ночевой. Весь день сборы, ходьба по магазинам, покупки, их укладывание в чемодан и т.д. Вечером смотрели в кино “Анаконду”.
11, среда. Свез и отдал Брусиловской 2 экз[емпляра] “Воды и воздуха”, просил не торопиться с прочтением.
Очень удачно встретил на ул[ице] Горького Л[енору] Г[уставовну] Шпет. Узнал от нее, что она направила мою пьесу “Терентия и Тентия” по инстанциям сначала в какое-то управление при Мин[истер]стве Культуры, а оттуда она должна пойти в Главлит и далее — в отд[ел] распр[оряжений] УОАП). Пьесой заинтересовался директор рижского театра кукол и даже перепечатал ее для себя с един[ственного] экз[емля]ра, который был у Шпет.
Помимо этого Шпет поместила в информацию о моей пьесе в бюллетени, к[отор]ые выпускает театр Образцова. В общем, с ее стороны проявлено хорошее и горячее участие, что довольно трудно встретить.
Л.Г. дошла до моей квартиры, и я ей дал два экземпляра “Т[ерентия] и Т[ентия]” для дальнейших хлопот по продвижению пьесы.
Звонил в ред[акцию] “Моск[овского] Рабочего” и договорился там с неким Фирсовым, что они прочитают переводы Ж[юль] Верна, сделанные мною. Он, правда, пытался отговориться тем, что они издают уже переведенные вещи — общеизвестные.
Вечером вернулись на дачу.
12, четверг. Весь день провозился над двумя сачками для ловли хариусов. Посмотрим, как они себя покажут…
13, пятница. Утром — Москва, сборы. Тем не менее, занимался и литер[атурными] делами. Пошел в “Моск[овский] Раб[очий]”, познакомился с Вас[илием] Петровичем Фирсовым — очень приятный человек. Я довольно быстро убедил его, что горадо лучше издавать Ж[юль] Верна, незнакомого читателям, чем давно известные вещи. У них установка — издавать то, что уже печаталось, и, когда он узнал, печатался мой перевод “Барсака”, он попросил меня принести его. Я мигом обернулся и принес. Теперь у них 3 романа — на однотомник, которым он чуть ли не решил заменить “Т[аинственный] остр[ов]” (они его собирались издавать). Я заполнил анкету, указал ряд своих произведений и то, что имеется много переводов заграницей. Это произвело на него большое впечатление, и он мне сказал:
— Думаю, что у нас дело выйдет.
А на прощанье он мне сказал, что нужно бы заняться моими оригин[альными] вещами. Я в ответ рассказал ему о “Зодчих”.
Если у меня завяжутся связи с “М[осковским] Р[абочим]”, это будет здорово!
Август
12, воскресенье. Возвращение из поездки на Алтай.
14, вторник. Был в Детгизе. Брусиловская еще не читала рукопись “Вода и воздух”, договорились, что я буду у нее в начале будущей недели.
Заходил в Книжную Лавку Писателей, накупил кучу книг.
22, среда. Накануне Вива по моей просьбе звонил Брусиловской, она рукопись прочла и просила меня приехать. Утром я прибыл в Детгиз. Рукопись прочла не только Майя, но и Мих[аил] Антонович (ясно — она одна побоялась судить!) В мнениях они. оказались единодушны (у всех рассказов одинаковое воспитание и одинаковые взгляды). Оригинальность рукописи до них не дошла.
— Вы пишите о людях, а не о воде и воздухе! — вот любопытный упрек, который я услышал от них.
Обычно писателей упрекают за то, что у них много написано о машинах, но нет ничего о людях, а здесь наоборот. Я дал многое из истории культуры, а им нужна физика и техника. Понятно, я могу написать и в таком плане, хотя многое придется переделывать. Вставлю целый ряд статей, к[отор]ые я было исключил из плана: о гидростанциях, о строительстве прудов и прудовом хозяйстве и т.п. Добавлю и новое: земснаряды, гидромониторы, тяжелая вода, как атомное горючее и пр. и пр. Редакторы нашли, что в книге нет системы, придется перестроить ее план.
Ночью долго лежал без сна и думал…
В Детгизе встретил В[ладимира] В[асильевича] Архангельского. Он принят в члены ССП; “Сов[етский] писатель” поручил ему и Херсонскому составить большой рыболовн[ый] сборник на 30 листов. Арх[ангельский] просил меня написать большой очерк (до печ[атного] листа) об Иртышском водохранилище. Я обещал это сделать. В общем поездка на Алтай снабдила меня большим литературным материалом.
Разговаривал и с Миримским об очерке “ Шестьдесят лет”; этот очерк д[олжен] б[ыть] лирическим, поменьше статистики. Что ж, это даже лучше. Спрашивал его о “Волш[ебнике]” — ноль ничего нового.
Звонил в “Моск[овский] Раб[очий]” Фирсову по поводу однотомника Ж[юль] Верна. Он еще не прочитал материал и усиленно извинялся. Язык переводов ему очень нравится, он будет рекомендовать руководству.
23, четверг. Начал переработку “Воды и воздуха”. Вычеркиваю абзацами, полустраницами и целыми страницами и пишу вставки. Много времени отнимают систем[атические] занятие с Калей по русскому яз[ыку], чтению и арифметике.
24, пятница. С утра хорошо поработал над “В[одой] и в[оздухом]”, написал много нового. Сделал больше половины обширной статьи “Колесо и винт” с физическим уклоном, очень явственным.
Нужно сказать, что наши редакторы недооценивают развитие ребят 4-5 класса и занижают даваемый им материал.
Сегодня, собирая малину, я слушал как играют в летчики на Молодовской террасе Леночка (перешла в 3 класс) и Каля с Сашей (перешли во 2 класс). Они говорили и отдавали приказания нарочито грубыми “мужскими” голосами, запросто и с полным пониманием употребляя такие выражения:
— Нам отведено десять часов… десять летных часов…
— Бой будет нелегким. Показалась эскадра (другой поправляет “эскадрилья” самолетов…
— Замечен бомбардировщик в сопровождении двух истребителей…
Они свободно пользуются терминами: “штурман”, “радиолокатор” и т.п.
А старшей из них всего 9 лет!
Нет, в наш век техники не надо бояться говорить с ребятами о технике!
25, суббота. Вечером читал Кронина “Звезды смотрят вниз”, хорошую, но очень пессимистическую книгу. Был сильный дождь, что то случилось с проводами и свет отчаянно замигал, и уже не мог выправиться.
Пришлось ложиться спать в половине одиннадцатого, но так как это было рано, то меня одолела отчаянная бессонница, и я не спал до трех часов утра. О многом думал, и в частности, начал вспоминать свою “Родину”, которая в годы эвакуации писалась для гимна, но Гершфельд подвел меня, не представив мой текст.
Я ночью переделал два первые куплета, а над третьим куплетом и припевом просидел сегодня весь день. Вот
что у меня получилось:
Отчизна! Ты знала и годы страданья,
И бури войны над тобою прошли,
Но крепко сковали твои испытанья
Могущество нашей советской земли.
Ты, наш народ, заслужил свое счастье,
Цель пред тобой ясна впереди:
С партией в ногу, с советскою властью {? [нрзб: Не плошай?]}
В светлую даль коммунизма иди!
{Отчизна! Гордись ты своими сынами}
Ты вправе гордиться (своими) сынами,
Их партией — мудрой народа душой,
Поднявши бессмертного Ленина знамя,
Она его держит победной рукой.
Припев.
{Отчизна! Войне}
Насилию войны ты готовишь могилу,
Превыше всего дело мира любя.
Но сломит врага наша грозная сила,
Коль руку решит он поднять на тебя.
Припев.
Но это меня не удовлетворяет. Припев хорош по мысли, но плох по оформлению: обращение на ты то к отчизне, то к советскому народу дезориентирует слушателя, и поэтому припев придется переделать и говорить о народе в третьем лице.
“Даль коммунизма” тоже не годится, установка такова, что коммунизм не так уж далек. Может быть “светлый простор коммунизма”?
Завтра буду переделывать.
Сентябрь
5, cреда. Переехали с дачи 2 сент[ября], в воскресенье. В этот раз Вива перевез все вещи на мотоцикле, употребил на это три поездки.
Но до сегодняшнего дня все еще не могу приняться за работу: разборка книг отняла много времени, книги просто заполняют квартиру, начал выкладывать на шкафы… Занятия в Ин[ститу]те тоже сильно мешают. Вчера я разговаривал с Сафроновым и узнал важную вещь: он сообщил, что награждения за выслугу лет прекращены и представляют только за особые заслуги. Это совершенно меняет мои планы. Дождусь Глека, к[отор]ый сейчас в отпуске и переговорю с ним. Если он откажется меня представить, ухожу на пенсию, и, м.б., оставлю на этот семестр почасовые занятия, если это нужно будет кафедре.
В прошедшие дни думал над гимном и внес кой-какие изменения. Теперь он выглядит так:
Отчизна! Ты знала труды и страданья,
И бури войны над тобою прошли,
Но крепко сковали твои испытанья
Могущество русской, советской земли.
Припев:
В трудной борьбе заслужив себе счастье,
Выбрал {до-ро-гу} свой путь наш великий народ:
С партией в ногу, с советскою властью
В {светлым путем к} светлый простор коммунизм{у}а идет.
Отчизна! Гордись ты своими сынами,
Их партией — мудрой народа душой;
Подняв незабвенного Ленина знамя,
Она его держит победной рукой.
Припев.
Отчизна! Войне ты готовишь могилу,
Превыше всего дело мира любя.
Но враг ощутит твою грозную силу,
Коль руку посмеет поднять на тебя!
Припев.
Сегодня думаю послать гимн в ЦК КПСС (послал)
Приятное известие. В 12 ч[асов] позвонил Фирсову в “Московск[ий] Рабочий” и узнал от него, что “Дун[айский] лоцман” включен в план, и они думают его печатать. Роман ему очень понравился и по содержанию и по языку. Все же насчет перевода они хотят дать его на редакцию Евген[ию] Федор[овичу] Коршу, переводчику. Я, понятно, не возражал. Ф[ирсов] просил меня принести еще что-нибудь, если у меня есть, и я сказал о “Родном знамени” и захватил его с собой, а в редакции рассказал его содержание. Ф[ирсов] познакомил меня с директором изд[ательст]ва Николаем Хрисанфовичем, очень симпатичным человеком”. После обсуждения пришли к решению, что однотомник должен содержать “Дун[айский] лоцман” и “Приключ[ения] экспедиции Барсака”, при чем я обещал дать полный перевод Барсака. Не знаю только, как я его сумею сделать — столько работы!
Звонила мне из “Пионера” Елена Львовна Коваленко — известия не столь приятные: “50 тысяч лет назад” не подошло, растянуто, “статейно”. Спрашивала о том, когда будет готова книга, и нет ли у меня другого очерка. Я обещал послать “Кто первый?”
Сегодняшний день богат литературными событиями. Вечером был у меня М[ихаил] А[лександрович] Заборский и сообщил, что изд[ательст]во “Мол[одая] Гвардия” решила переиздать Сабанеева “Рыбы России” (в сокращенном виде) — с одобрения ЦК, и гл[авный] редактор “М[олодой] Гв[ардии]” Потемкин предложил Заборскому взять на себя организацию этого дела и образовать редколлегию. Заборский пригласил меня, а с Самариным, Херсонским и другими он не желает иметь никакого дело и называет их “бандитами” и ремесленниками. Я дал принципиальное согласие, т.к. книгу Сабанеева знаю и люблю вот уже полсотни лет. Необходимо еще пригласить сведущего их теолога, чтобы разбирать утверждения Сабанеева с научной точки зрения.
Любопытно, выйдет ли что-нибудь из этого?
10, понедельник. Предыдущие дни работал (не очень усиленно), кое-что сделал. Написал очерки “Немного физики”, “Как измеряют работу и мощность”, сделал часть очерка “Колесо и винт”. О Колесе написал, над винтом еще надо работать. Некоторые куски вышли не плохо, другие суховаты, но не знаю, как их оживить. Вчера перепечатал, вышло около 14 страниц.
В субботу мне звонил Яснопольский, спрашивал, как мои планы относительно работы, но я не мог сказать ничего определенного, т.к. не был в Мин[истер]стве. А сегодня я побывал в наградном отделе и узнал, что, повидимому, старому порядку награждения пришел конец: в отделе лежит 5000 представлений, но в Президиуме Верхов[ного] Совета отказываются их принимать. МВО хлопочет о том, чтобы общий порядок сохранился с изменением с сторону бóльшей строгости, и как будто с увеличением сроков. П.В. Никитин сказал мне, что, возможно, дело будет так: тем, кто ведет только педаг[огическую] работу без научной, довольно “Знака почета”; кто, кроме пед[агогической] работы ведет еще и научную, получают Орден Тр[удового] Кр[асного] Знамени, а орд[ен] Ленина будет даваться только выдающимся работникам, вроде нашего Богвара.
Понятно, я не являюсь таким выдающимся работником, и мне придется распрощаться с Ин[ститу]том, что даст мне свободу для любимой лит[ературной] работы.
А в общем, буду ждать октября и приезда Глека.
11 сент[ября]. Вчера без меня звонили из ЦК. Сегодня я позвонил туда и узнал, что {мой гимн} передан в Комиссию, которая работает над текстом нового гимна.
15 сент[ября], субб[ота]. Работал над “В[одой] и в[оздухом]” идет туго; хорошо поработал только в четверг, когда написал большую статью “Плотины” и кое-какие части сделал интересно.
Звонил Фирсову, договорились, что если Корш не возьмется написать рецензию на перевод “Дун[айского] лоцмана”, то я подыщу рецензента сам.
Выяснил в УОАП’е, что неожиданные деньги, перечисленные на мой счет в сберкассу, получены из Новосибирска. Значит, там идет “Волшебник Из[умрудного] Города” — это приятно! Вчера получил еще оттуда 360 р[ублей] и накупил журналов.
21 сентября, пятница. С грехом пополам кончил главу о гидростанциях и перепечатал. Получилось около 35 стр[аниц] — много! Начал главу об океане — идет плохо.
Был сегодня в Моск[овском] Кук[ольном] Театре У Ел[ены] Конст[антиновны] Бесядовской. Встретили меня очень приветливо, пригласили выступить перед зрителями и на конфер[енции] по обсуждению репертуара, которая состоится 2-5 октября.
“Чуд[есные] пилюли” у них сейчас не пойдут, а нужен им для фестиваля фольклорные пьесы, поэтому я снес им “Тер[ентия] и Тентия”, а “Чуд[есные] пилюли” просил провести через репертком, а для этого
снес второй экземпляр. Е[лена] К[онстантиновна] обещала это сделать. Говорила она со мной о тематике: нужны пьесы на тему о полетехнизации школы, а также пьеса на научно-фант[астическую] тему, которая годилась бы к 40-летию Октября. И, так как у них сильно снижаются цены на билеты, а финанс[овый] план остается без изменений, то артисты разбиты на 4 бригады, и не надо раздувать число действ[ующих] лиц.
Звонил сегодня в Реперт[уарный] отдел Упр[авления] планиров[ания] Мин[истерства] Культ[уры] РСФСР и узнал, что “Т[ерентий] и Т[ентий]” у них, но находится на рецензии. Просили позвонить через несколько дней.
Октябрь
2, вторник. Довольно долго не брался за , запустил. Работа над главой об океане “Великая водная стихия” шла неплохо, и я эту главу почти закончил и перепечатал 30 страниц, да еще будет, вероятно, больше 10. Думаю перепечатку и обработку закончить на этой неделе и сдать рукопись Брусиловской числа 8-10.
29-го, в субботу, у меня была интересная посетительница: я узнал, что ее зовут Екат[ерина] Федоровна Шàрова, а больше ничего мне о ней неизвестно. Началось с того, что, когда я провел ее в свою комнату, она попросила закрыть дверь. Эта Шарова (лет ей 55, а м.б. и больше) заявила, что она пришла поговорить со мной о книге “Волш[ебник] Изумр[удного] Города”.
— Какую идею вы проводили в этой книге?
Я рассказал о том, как я думал: о том, что каждый из героев добивается того, что у него уже заложено, и развивает эти качества в борьбе; коснулся темы дружбы…
— Нет, это все не то. Тут есть более глубокий смысл…
— Какой же?
— Да вы, наверное, знаете, только не хотите говорить. Вы помните евангельский текст: “Дева поведет льва, тельца и овна…”?
— Нет не помню!
— Вот это тут и есть…
И тут она понесла чушь о том, что Страшила — это овен, а Ж[елезный] Дровосек — телец!
Такой разговор могла вести только психопатка, хотя она уверяла меня, что она не религиозна. Приплела какую-то медицинскую книгу, в которой она тоже читала что-то подобное…
Когда я кончил разговор на эту тему, она так и осталась в убеждении, что я сознательно переработал эту “мистическую” книгу, но не хочу признаваться в этом!
В общем, что-то сумбурное, ненормальное…
Потом, заявив, что она теперь женщина одинокая, и давно имеет склонность и способность к литературе, она предложила себя в мои личные секретари (бесплатно!)
Я отвел от себя такую сомнительную честь, заявил, что мне личный секретарь не нужен, т.к. я работаю в Ин[ститу]те и литературой занимаюсь мало; ей от общения со мной не будет пользы, если она хочет продвигаться в литературе…
Словом, кое-как отделался и выпроводил эту психопатку, предложив ей обратиться в Московское отд[еление] ССП, к К[онстантину] А[лександровичу] Федину!
Договорился с Н[адеждой] С[ергеевной] Белинович, что она даст рецензию на “Дун[айского] лоцмана” и предложил ее кандидатуру Фирсову, он согласился. На-днях надо будет встретиться в издательстве.
Сегодня был в Московском Театре Кукол, где началась историческая конференция, рассчитанная на несколько дней. Но из приглашенных почти никто не пришел: были две учительницы, а из писателей только я. Но я не жалею: познакомился с директором театра Дарьей Капитоновной и гл[авным] режиссером В[иктором] А[лексеевичем] Громовым, с которым долго беседовал. Перед спектаклем артисты демонстрировали свое уменье, и я в первый раз вблизи увидел, как артисты “водят” кукол, познакомился с техникой этого дела.
Для “Женитьбы” изготовлены большие куклы переднего плана (примерно 2/3 натур[альной] велич[ины]) — “мимирующие”, как их наз[ывают] актеры, из резины. Работать с такой куклой приходится
двоим: гл[авный] актер, ведущий роль, просовывает в голову куклы свою руку, заставляет куклу улыбаться, открывать глаза и рот и т.д. Помощница просовывает в рукава куклы свои руки и жестекулирует ими.
А тигра из “Старика Хоттабыча” вели даже трое. В общем, это не маленькое искусство управлять куклой. Затем был показан спектакль “Ганс — простофиля” по мотивам сказок Андерсена, а оттуда я проехал Институт и прочитал там лекцию по введению в аквилия з[акон]. Какая раздвоенность! Быть может, я скоро положу ей конец.
26 сентября подписался на газеты и журналы. Вышло очень удачно. Я звонил в начале сентября, мне сказали, что подписка будет в начале октября, но я этим не удовлетворился, а позвонил 26-го и, оказалось, — попал на первый день подписки. Т.к. мне надо было ехать в Ин[ститу]т, то отправилась Муся и оформила подписку почти на 1000 руб[лей]. Рано в этом году прошла подписка.
3, среда. Сегодня у меня день большой удачи! Я пошел в банк и зашел в магазин иностр[анной] книги на ул[ице] Герцена — без особенных, впрочем, надежд т.к. за последнее время Жюль Верн на фр[анцузском] языке совсем перестал появляться. И вдруг мое появление произвело неожиданный эффект — прод[авщица] Екатерина Григорьевна потащила меня наверх — в склад, и я был ослеплен открывшимся передо мной богатством: несколько десятков томов Ж[юль] Верна в великолепной сохранности, сверкающие золотом переплетов и образов!
Я, конечно, пришел в восхищение, начал пересматривать и еще более восхитился обнаружив доселе недосягаемого “Джонатана”, никогда не издававшегося на русском языке. Я заглянул в магазин по пути в кукол[ьный] театр, поэтому взял пока 2 тома: “Джонатана” и “Путешествие стипендиатов” и обещал забрать остальное вечером или завтра утром.
Но, выйдя из магазина, я быстро изменил намерения: так было велико мое нетерпение забрать эти сокровища. Я пошел домой, по пути взял в сберкассе деньги, дома разобрался в том, какие романы не нужно менять из-за неважной сохранности, и меньше чем через час уже снова был в магазине.
Всего я купил сегодня 14 новых романов: кроме “Джонатана” — “Ледяной сфинкс”, “Безымянное семейство”, “Робур-победитель”, “Нашествие моря”, “Маяк на краю света” и др. Кроме того — 2 тома “Историй путешествий”. 13 томов взял на заметку.
Кроме Ж[юль] Верна купил Мало (“Сестренка”), “Тревогу” капитана Данри, “Путеш[ествие] юного натуралиста” Люсьена Биара…
В общим потратил 840 руб[лей], и ничуть не жалею. Впрочем, часть этих денег верну, продав дубликаты.
Теперь у меня около 75% всего Ж[юль] Верна — и нет, примерно 16 томов (в их числе “Малыш”, “Цезарь Каскабель”, “Южная Звезда”, “Охота за метеором”, “Вчера и завтра” и др.)
Эта покупка до такой степени меня взбудоражила, что я отправился в Институт без зубов и читал лекцию металлургам прикрывая рот рукой или отворачиваясь к доске. — довольно смешно, я думаю, со стороны!
Вечером просматривал свою новую покупку и наводил порядок в шкафах.
5 октября. Пятница. 17.40. Сейчас закончил перепечатку главы “Великая водная стихия”. Глава получилась огромная — почти 56 стр[аниц] машинописного текста, но, по-моему, она вышла интересной.
Сегодня звонил Брусиловской — оказывается, она больна. Но, все равно, обработка рукописи отнимет у меня еще несколько дней.
Вчера был в секции драматургов, взял свои пьесы. Рецензии на них написали — на “Т[ерентия] и Т[ентия]” Херсонский, на “Рыбку-финиту” Виноградов-Мамонт. Рецензии не обнадеживающие — особенно на “Финиту”. Не знаю, что с ней делать! Просто какой-то тупик, не найдешь такой линии, которая могла бы спасти пьесу… Когда перейду в “драматургический” период, буду еще над ней думать.
Вчера же начал читать жюльверновского “Джонатана”. Действие развертывается интересно.
6 октября, суббота. Сегодня ездил в Институт и Т.П. Глеку об увольнении с работы и о переходе (временно) на почасовую оплату. Он не возражал и сказал, что если будет возможность представлению меня к орд[ену] Ленина, то он это сделает. Сказал также, что меня попрежнему будут считать членом коллектива.
На будущей неделе получу все нужные справки и стану хлопотать о пенсии.
7 октября, воскр[есенье]. 7.30 утра.
Сегодня исполнилось десять лет с того ужасного дня, когда не стало моей ненаглядной Галюсеньки…
Десять лет…
Тяжелые думы, горестные и вместе с тем сладкие воспоминания о годах прошедшего счастья…
13.20. Вернулись с Ваганьковского кладбища…
10 октября. Был в отделе кадров, получил справку об освобождении от работы — но это все-таки пока не освобождение, т.к. Милованов сказал мне вечером на партсобрании, что он подписал приказ о зачислении меня на почасовую работу.
Возможно, придется дотягивать семестр, а м.б. Яснопольский и раньше найдет мне замену.
11, пятница четверг. Позавчера я отдал в “М[осковский] Р[абочий]” экземпляр моего перевода “Дун[айского] лоцмана” и оригинал, которым все восхищался Фирсов, хотя он далеко не в хорошей сохранности. С Белинович я не встретился, т.к. она опоздала к назначенному сроку. Оказыв[ается], она потом была. Я сегодня звонил Фирсову, и он мне передал, что Белин[ович] ему уже звонила и сказала, что перевод ей очень нравится, что он хорошо передает дух подлинника, но у нее есть ряд замечаний. Посмотрим…
Сегодня опять истратил очень много денег на книги: купил “Ниву” за 1902 и 1905 г[од], больше чем на 120 р[ублей] книг в Лавке Писателей и отложил полное собр[ание] сочинений Станюковича за 500 р[ублей]. В этом месяце я, пожалуй, израсходовал на книги до 3000 рублей…
Сегодня же я обнаружил, читая купленную “Ниву”, что я неверно изложил истории Дедала и Икара, а просматривая “Робура-победителя” увидел ошибки в статье “Легче или тяжелее воздуха?” Вот уже конкретная польза от покупок.
Кстати скажу, что “Нива” за многие годы дает подробнейшую летопись (хотя и не беспристрастную!) русской жизни за многие годы. Ценное пособие для историка.
18, пятница четверг. Не брался за целую неделю. Писал, заканчивая “Воду и воздух”. Звонила мне Брусил[овская], просила написать аннотацию (что я сделал) и, между прочим, сказала, что ей это заглавие не нравится — скучное!
Глава “Жидкий воздух” получилась очень большая, и по-моему, хорошая. Раздобыл в “Лен[инской] б[иблиоте]ке” Беляева “Продавец воздуха” и вчера законспектировал. Хорошая вещь, а, повидимому, не выходила в отде[льном] издании. Сделаю главку на этот сюжет, понятно, с полным сохранением авторства Беляева. Сегодня займусь перепечаткой написанного — у меня конец все отодвигается…
Закончил за эти дни прочтение “Потерпевших кружение на “Джонотане” Ж[юль] Верна и написал вчера заявку на перевод этой вещи в “М[осковский] Рабочий”, получилось несколько страниц.
Выдвинул интересную гипотезу, что прототипом Кау-Джера является Кропоткин, с которым Ж[юль] Верн мог свести даже личное знакомство через Э. Реклю (интересно бы сравнить политич[еские] высказывания Кропоткина и Кау-Джера — по роману!) Есть портретное сходство между Кропоткиным и Кау-Джером, изображенным Жоржем Ру.
Прошла еще неделя занятий в Ин[ститу]те и вчера было заседание кафедры математики, и я удаляюсь от математики со скорость, во много раз превышающей скорость света. Вчера у меня на языке вертелась фраза о том, что я от математики дальше, чем Сириус от Земли.
Ездил вчера в Собес, но там большая очередь, не стал стоять; а, оказывается, мне вчера оттуда звонили — не о книжке ли пенсионной?
19, пятница. Работал в Лен[инской] б[иблиоте]ке. Нашел в “Вокр[уг] Света” (моск[овском]) за 1927 года перевод ж[юль]верн[овского] рассказа “В 2889 году”, сделанный А[лександром] Беляевым. Перевод сокращенный, указано, что он сделан на русск[ий] язык впервые.
Был в Собесе, там мало сделал — очередь.
Вечером звонила Н[адежда] Белинович, опять расхвалила мой перевод “Д[унайского] л[оцмана]”, назвала его большой удачей моей, сказала, что я уловил дух романа, избежал многих трудностей, к[отор]ые грозят здесь переводчику и т.д. и т.п. Есть у нее лишь незначит[ельные] замечания, напр[авленные] о разделении длинных периодов на отд[ельные] фразы.
Самый роман ей тоже очень нравится, он очень актуален, и она нашла в нем неожиданную строку: как могут обвинить невинного и поставила это в связи с событиями недавнего прошлого! В общем предрекает роману большой успех у читателя.
Обещает даже рецензию к четвергу, 25 окт[ября].
22, понед[ельник]. 1300 Сейчас закончил писать заключение “Поговорим о будущем”. Но еще остается несколько больших вставок сделать и общую правку. Вчера кончил перепечатывать большую главу “В мире холода”. Я думал, на нее не хватит материала, а она разрослась на 37 стр[аниц].
На этой неделе обязательно надо разделаться с “Водой и в[озду]хом”…
26, пятница. Звонил Брусиловской, обещал сдать книгу в понедельник. Придумал новое заглавие: “Экспедиция по двум океанам”…
Встретился с Н[адеждой] Белинович в “М[осковском] Раб[очем]”. Она принесла хвалебную рецензию и еще очень расхвалила роман и перевод на словах.
Фирсов просил зайти завтра заключить договор: вот результаты мимолетного личного разговора с Миримским, когда я пожаловался ему, что мои переводы Ж[юль] Верна нигде не берут, а он посоветовал обратиться в “М[осковский] Р[абочий]” и изд[ательст]во “Трудовые резервы”.
Фирсов очень торопит с полным переводом “Барсака”, чтобы сдать рукопись в производство. Придется отложить все дела и срочно засесть за Ж[юль] Верна. Думаю, что недели в две сделаю. Я уж потом примусь за очерки.
Вечером был на собрании, посвященном 15-летию со дня смерти А[ркадия] П[етровича] Гайдара в Доме Детской Книги. Был прочитан довольно шаблонный доклад, затем выступали Р[увим] И[саевич] Фраерман (он очень сдал, еле ходит…), Борис Емельянов по обыкновению с большой запальчивостью, и сын Гайдара Тимур (капитан, кажется, моряк, но, б.м., я ошибаюсь). Тимур Г[айдар] говорил умно и красиво; в нем есть что-то общее с отцом, но он гораздо меньше; как и отец, курит трубку.
Я сидел рядом с Пискуновым, Компанеецем и Камиром. Немного поговорили о детгизовских делах. Я пожаловался на задержку с “Землей и небом” и выразил мнение, что книга в этом году не выйдет.
— У нас до Нового года почти половина плана должна выйти, — сказал Пискунов.
— Аврал?
— Нет, просто напряженная работа.
27, суббота. Весь день работал над приведением в порядок 3 экземпляров рукописи “Экспед[иция] по двум океанам”. Все же успел кончить к 10 вечера с перерывом на обед.
Был в “М[осковском] Р[абочем]” Фирсов написал предвар[ительное] условие по Ж[юль] Верну (1000 р[ублей] за лист перевода и 3000 р[ублей] за лист послесловия, хотя указал, что их изд[ательст]во считается областным и делает скидку с этого гонорара в 25%, но он постарается отстоять эти цифры). Когда мы пошли к директору Еселову, там оказался ст[арший] ред[актор] этой редакции Г[ригорий] Е[фимович] Коренев, который по болезни уже месяца 3 не вмешивается в дела редакции, но который стоит за печатание готовых вещей из других из[дательст]в (вроде “Т[аинственного] о[стро]ва”, который они недавно выпустили).
Боясь, чтоб Коренев не вмешался и не напортил, Ф[ирсов] к директору не пошел. Он просил меня поскорее сделать “Барсака”, чтобы сдать книгу в производство, пока Корн[ев] будет в санатории. Придется работать, чтоб кости хрустели…
Договорился с машинистками “М[осковского] Р[абочего]”, чтобы они перепечатывали рукопись “Барсака”.
Фирсов обещал постараться, чтоб был выпущен тираж в 150тыс[яч] (основной 100 тыс[яч]).
28, воскресенье. Усердно работал весь день, перевел первую главу “Барсака”, вернее “доперевел”, но, пожалуй, нового текста раза в полтора больше старого. Сделано много — 25 стр[аниц] французского текста, но, жалея русские экземпляры, я принял слишком сложную систему обозначений, в которой машинистки, пожалуй, не разберутся. Завтра начну делать вырезки и думаю, что дело пойдет быстрее. Но работка предстоит адова, я оказывается сокращал старика на совесть!
Работал с большим увлечением, люблю я переводить!
31, среда. Напряженно работал в предыдущие дни. В воскресенье, понедельник и вторник перевел по целой главе, не взирая на занятия в Институте; работал и до занятий и после, возвращаясь домой. Вчера получилась целая комедия: не успел подготовиться к лекции II курсу и наспех переписывал теорему, а потом вырвал два листа из учебника, чтобы прямо оттуда диктовать правила. Задачу решал прямо на дороге, в метро. Но все прошло нормально.
Зато в мире творятся серьезные и жуткие дела. Вечером, из “Посл[едних] известий” узнал о нападении Израиля на Египет, и об ультиматуме Англии и Франции Израилю и Египту.
В этом ультиматуме западные империалисты дошли до неслыханной наглости! Египет и Саудовская Аравия отвечают всеобщей мобилизацией… Что-то будет дальше?
А тут еще и в Венгрии заваруха, подстроенная американскими шпионами, но, видимо, нашедшая широкий оклик в народе, т.к. восстание до сих пор не подавлено. Очевидно, венг[ерское] прав[итель]ство наделало много ошибок. Объявлено о создании “прав[итель]ства демократич[еских] партий”, куда войдет представитель социал-демократов. Оче Это уступка и шаг назад.
Тревожно в мире. Но все же сяду переводить четвертую главу “Барсака”.
Ноябрь
1, четверг. Эти негодяи, англо-французские правители, отдали приказ о бомбардировках Египта! Вчера бомбардировали Каир… Опять свистят бомбы, рушатся здания, льется кровь… Но империалистические бандиты, кажется, чересчур уж зарвались и пока остаются в отнюдь не блестящем одиночестве. Даже США не решаются открыто их поддерживать. Объявлено о созыве чрезвыч[айной] сессии Генер[альной] Ассамблеи ООН. Обществ[енное] мнение мира так возмущено англо-франц[узской] авантюрой, что вряд ли кто решится поддержать их на Ассамблее.
Остервенели, мерзавцы, когда у них вырвали лакомый кусок из пасти — Суэцкий канал! А сирийцы обещали уничтожить нефтяные сооружения западных концессионеров на своей территории — молодцы!
Вчера сдал рукопись “Экспедиция {по} двум океанам”. Вышло не менее 10 листов.
2, пятница. Я живу странной жизнью среди двух миров. В большом мире происходят большие и трагические события — бомбардировки, разрывы дипломатических отношений, ультиматумы… И вот, оторвавшись от прослушивания “Последних известий”, передающихся сейчас по много раз в день, я погружаюсь в маленький мирок экспедиции Барсака, медленно продвигающиеся по африканским дебрям, я живу мельчайшими событиями этого микрокосма, смеюсь над чудачествами Сен-Берена, над перепалками Барсака и Бодрьера…
Перевод идет быстро. Вчера я уже перевалил за первую сотню страниц.
5, понедельник. 820 вечера. Неужели третья мировая война? Сейчас, оторвавшись от работы (от перевода) я прослушал по радио обращения Булганина к Эйзенхауэру и Шепилова в Совет Безопасности. Наше правительство предлагает, чтобы США и мы военными мерами обуздали агрессоров и послали флоты, авиацию и войска на помощь Египту. Или это хорошо обдуманный шаг к тому, чтобы столкнуть английское правительство, которое и так уже колеблется. Может быть под влиянием такой страшной угрозы английский парламент свергнет этого негодяя Идена — марионетку миллиардеров, и агрессия закончится бесславным отступлением. Хочется думать, что это будет так. Наше выступление обусловлено выступлением США, а ведь они не пойдут на войну со своими любимыми союзничками, которых еще недавно сами же и подуськивали на такие дела…
Что-то будет дальше? Какое опять тяжелое, тревожное время. А тут еще события в Венгрии, подстроенные американцами и приуроченные к нападению на Египет. Все было разыграно, как по нотам. Понятно, мы не могли отдать Венгрию западному блоку, и теперь эта троица — США, Англия и Франция будут грызть нас в ООН и настраивать против нас мировое общественное мнение…
6 ноября. 8.45 утра. Переданы по радио обращения Булганина к Идену и Ги Молле. Страшная угроза ракетным оружием, если они не прекратят разбойничью войну!
Было опубликовано и послание к этому запечному таракану, Бен-Гуриону, президенту Израиля. С Израилем разорваны дипломатич[еские] отношения — очень хорошо. Агрессия в Египте продолжается.
7 ноября. 11 вечера. Большие события! По-видимому, военные действия в Египте прекращены. Сообщение об этом по радио, плохо услышанное, было в шестом часу вечера. Сейчас оно подтвердилось в “Последних известиях”. Иден заявил об этом в палате общин, а во Франции некий деятель, фамилию которого я не запомнил, как будто новый председатель правительства. Видимо, этот “социалист” Ги Молле слетел!
Но, как сообщается Англия и Франция, повидимому не хотят оставлять позиций, захваченных в зоне Суэцкого канала. Думаю, что все таки их заставят это сделать. Но во всяком случае налеты “союзной” авиации прекратились — сколько они там причинили зла! Завтрашние сообщения внесут ясность в вопрос. Да — еще одно: Египет порвал диплом[атические] отнош[ения] с Австралией и конфисковал ее вложения. Молодец Насер — хорошо отплатил за подлую деятельность Австралии в ООН!
Вчера и сегодня работал над “Барсаком” Сегодня закончил перевод 1-ой части — всего потратил 11 дней. Вечером ходили с ребятишками на фильм “Илья Муромец” — широкоэкранный. У Кали, Саши и Жени — масса впечатлений. Потом смотрели салют и иллюминацию. У них получил большой праздник, масса впечатлений.
9 ноября, 23.00. Насчет Ги Молле я ошибся: веревка его еще ждет, но он попрежнему премьер. Речь, оказывается, шла о представителе францу[зского] правительства. В общем, большая война прекратилась, но огонь еще не потух. Все таки настроение стало спокойнее. Все эти дни я много работал; 7-го перевел 15 страниц (моего текста), а вчера и сегодня по 20; это очень большая производительность.
Рассчитывал я здорово поработать завтра и послезавтра, а тут, как на грех, сегодня позвонили из Детгиза, что готовы гранки “Земли и неба”: придется оторваться.
Да еще вчера говорил по телефону с Архангельским, уезжающим на рыбалку в Шилово; он торопит с очерком для сборника, издаваемого “Сов[етским] писателем”. Его надо сделать во второй половине ноября. Вот - хоть разорвись!
11 ноября. Поработал я эти дни! 9-го перевел (написал) 20 страниц, вчера 15 (вечером был Шманкевич, завез часть долга), сегодня — рекорд, 21 страница! Встал в 4 ч[аса] утра, до 9 ч[асов] сделал 10 страниц. Потом завтракал, спал. Около 13 ч[асов] снова сел — 5 страниц. От 4 до 6 веч[ера] опять спал, и вечером еще 6 страниц. Да еще в промежутках между переводом прочитал вчера и сегодня гранки “Земли и неба”. По подсчету выходит 7 листов.
Думаю завтра и послезавтра закончить “Барсака”.
13 ноября, 1040. Намерение выполнено, несмотря на усталость, головную боль и прочие приятные вещи. Перевод “Барсака” закончил. Осталось откорректировать и выправить перепечатанный на машинке текст.
18 ноября. Вечер. Все предыдущие дни работал над правкой “Барсака” и перенесением ее во второй и третий экземпляры: была очень напряженная работа. Сегодня утром закончил оформление рукописей: первую и вторую части сшил отдельно, иначе получился бы слишком толстый том.
Третьего дня получил от Анатолия рукопись “Дунайского лоцмана”. Сегодня после окончания работы над “Барсаком” взял “Д[унайского] л[оцмана]” освежить содержание, и с первой же страницы рука потянулась за карандашом. Дальше, больше… И получилась такая серьезная правка, что перед ней замечания Белинович, и ее пометки — нуль, ничто! Нашел много неуклюжих оборотов, длинных запутанных предложений и — особенно много лишних вводных слов и местоимений, на которые столь щедр Жюль Верн, и которые составляют особенность французского языка, но у нас они нейдут. Приходится здорово чистить старика… Видимо, и с “Барсаком” тоже еще придется поработать.
Сейчас прошел немного меньше половины “Д[унайского] л[оцмана]”, но посижу еще. Надо завтра кончить.
19 ноября, вечер
Сегодня после полугодовой волокиты у нас наконец отопление переведено на газ. Конец угольной пыли и грязи и всяким хлопотам с выпрашиванием талонов на уголь и дрова! Сейчас я сижу в одной рубашке и благодушествую — очень тепло.
Сегодня кончил правку “Дунайского лоцмана”.
20 ноября, 11.00. Какая благодать! Теплынь замечательная. Форточка открыта, я в рубашке с расстегнутым воротником, сижу и благодушествую…
Был у Фирсова, взял 1-ый экз[емляр] “Дун[айского] лоцмана” для перенесения правки. Договорился о помещении в однотомнике “Дня журналиста” и о переводе “Обезьяньего генерала”. Хочется немного разделать американцев и англичан устами Ж[юль] Верна за их подлые дела в Венгрии и Египте.
23 ноября, пятница. Надо писать рассказа для Архангельского, и никак не могу собраться с духом — мешает замышленная поездка на рыбалку! Третьего дня вечером и вчера почти весь день ремонтировал удочки и собирал все необходимое. Вчера принесли мне пенсию — 2400 р[ублей] за два месяца, это приятно. Кажется, я буду получать пенсию 22-го числа.
Сегодня опять не мог взяться за рассказ, но зато перевел “Обезьяньего генерала”. Это у меня идет хорошо.
29 ноября, четверг.
Прошлую субботу и воскресенье провели на рыбалке, что описано в рыболовном е. В понедельник отлеживался от утомления и провел занятия в Институте, и лишь во вторник взялся, наконец, за очерк “По Иртышскому водохранилищу на “Чайке”. Написал его в три дня — вторник, среду и четверг; сегодня закончил, вышло, по-моему, около листа с четвертью. В ночь на среду проснулся в половине второго, и вместо того, чтобы лежать без сна три-четыре часа, встал и писал до половины шестого. Работоспособность хорошая, никто не мешает, сделал много, а потом лег и спал до половины десятого.
Завтра отдам рассказ в машинное бюро “М[осковский] Р[абочий]”. Я решил теперь не печатать сам — уж очень непродуктивная работа. Экономя время, я много смогу написать.
Кстати — я давал очерк прочитать Виве, он сделал несколько дельных замечаний.
Звонила Брусиловская, готов макет “Земли и неба”, завтра утром приглашают в из-во[издательство] поработать над ним.
30 ноября. Утром больше двух часов работал в Детгизе с Г.С. Вебер и техническим редактором Ниной Литинской над макетом “Земли и неба”. Очень красивая получается книга! Рисунки очень хороши, и Вебер только боится, чтобы их не попортили при печатании. Оказывается, книга так долго задерживалась именно из-за сложности иллюстраций; некоторые из них печатаются в 5, 6 и 7 красок!
— У нас такой книги еще не было! — сказала Вебер.
Возможно, что книга будет напечатана в декабре, т.к. издательство очень теперь с ней торопится.
Декабрь
1-2. Усиленно работал над правкой “Барсака” в своем экземпляром и перенесением ее в два экземпляра для издательства. Работа большая, т.к. правка получилась очень основательная. Обнаружил, между прочим, ряд опечаток, искажающих смысл, которые почему-то пропустил при первом чтении. Вычистил много шелухи, повторов и исправил много корявых выражений.
Заболел язык у корня, говорю с трудом.
3, понедельник. Не пошел в Институт заниматься, из-за болезни языка. Много раз примачивал его глицерином, что смягчает боль.
“По Иртышскому водохранилищу” мне перепечатали еще в субботу, вышло 37 страниц, чего я не ожидал. Я рассказ слегка выправил и вместе с рассказом Анатолия
“Охотничий билет” отправил вечером с Вивой к Херсонскому. Архангельский так и не ответил на мою открытку — или он ее не получил, или все еще болеет.
Хотел свезти Фирсову материалы для однотомника Ж[юль] Верна, но он был на совещании, и я к нему не дозвонился, отложил до завтра.
4, вторник. С утра сел за “Послесловие” к однотомнику. В Институт сегодня не поеду, хотя с языком стало получше, я его примачивал глицерином несколько раз ночью. Боюсь напортить, и потому от занятий воздержусь.
6, четверг. С однотомником Жюля Верна покончено! Вчера и позавчера написал послесловие, вчера начал его перепечатывать, сегодня закончил. Завтра сдам.
Язык перестал болеть — вылечил глицерином и воздержанием от разговоров.
7, пятница. Прокорректировал и оформил два экземпляра “Клуба шутников”.
8, суббота. Начал перерабатывать “Воздушное золото”. Вечером ездили с Мусей в Дом Кино, слушали выступление сатириков и просмотрели целых три картины: “Баллада о столе” — мультиплик[ация] по сценарию А[лександра] Безыменского; польскую сатирическую комедию “Карьера Никодима Дызмы” (не озвученную, с параллельным чтением текста, что и не очень-то удобно) и немецкую семейно-сентимент[альную] комедию (озвученную) “Антон и Кнопка”, где роль Кнопки замечательно играла очень милая девочка. Конец счастливый и нравоучительный — раскаяние легкомысленной мамы.
9, вечер. закончил переработку “Воздушного золота”.
16, воскресенье. Неделя прошла почти попусту. Только отдал в перепечатку “В[оздушное] золото”, получил и оформил. Побывал в Лен[инской] б[иблиоте]ке, сделал выписки из “Знамени Коммунизма” для очерка “Шестьдесят лет”.
Был в изд[ательст]ве “М[осковский] Рабочий”, подписал договор на Ж[юль] Верна. Фирсов свое обещание не выполнил: гонорар будет с вычетом 25%, т.к. у них новый главбух, который действует точно по инструкциям. Рассказы они помещать не хотят, что очень печально. Попробую отдать “Обезьяний генерал” для “Мира приключений”.
Сегодня у меня был Кыштымов с товарищем — они принесли рисунки (пробные) для “В[олшебника] И[зумрудного] Г[орода]” — они мне не очень нравятся. Пойду с рукописью и рисунками в Детгиз, а если там ничего не выйдет, то в “М[олодую] Гвардию”.
Я ничего не делал из-за того, что Вива уехал в командировку, и мне приходилось отвозить ребят в детсад и ездить за ними, а на это надо массу времени — и еще очень некстати в пятницу Муся болела, и мне пришлось возиться с ребятами.
21, пятница. Вчера Вива вернулся из командировки, а сегодня я принялся за рассказ “Шестьдесят лет”. Написал несколько страниц.
Звонил Фирсов, просил принести оригиналы Ж[юль] Верна. Я их отнес, познакомился с Г.Е.Кореневым и художеств[енным] редактором, договорился о том, что я сделаю карты для “Дун[айского] лоцмана” и “Барсака”.
Брусиловская звонила и просила зайти, взять верстку, чтобы срочно прочитать к понедельнику. Завтра утром побываю в Детгизе.
22, суббота. Взял в Детгизе верстку и просмотрел, потратив на это почти весь день. Внес незначительные исправления.
23, воскресенье. Был в Кремле, в квартире Ленина. с экскурсией из Клуба Литераторов. Впечатление очень большие — получил ясное представление о том, как жил и работал Ильич. А сколько у него было книг, и как он их любил!
После этого побывал в Успенском, Благовещенском и Архангельском соборах. Масса народа, т.к. по Кремлю ходит очень много экскурсантов.
Остальной день не работал.
Забыл записать, что вчера разговаривал с Грибановым о “Волшебнике Из[умрудного] города”. Его отношение к таким переработкам (включая и “Золотой ключик” Ал[ексея] Толстого) — резко отрицательное. Он намерен напечатать “Мудреца из страны Оз”, также как и “Пиноккио”, послужившего основой “Золотого ключика”.
24 декабря, 20 часов. Сегодня с 17.00 до 18.25 прочитал последнюю лекцию!
Известие о моем уходе 1-ый курс {металлургов} встретил недовольным гуденьем (как и 1-ый курс эконом[ического] ф-та[факультета]), а потом они проводили меня дружными аплодисментами (как и встретили после моей болезни). Это последние аплодисменты студентов.
Что ж… Все на свете проходит… Прошла и моя педагогическая деятельность, продолжавшаяся сорок шесть с половиной лет. Теперь осталось еще провести сессию, и все! Последний экзамен будет 23-го января 1957 года, через месяц.
Был сегодня в Детгизе вместе с Арсеньевым, по его замечаниям внесли еще несколько последних исправлений в текст книги. Арсеньев сказал, что некоторые из сотрудников Н[аучно]-Иссл[едовательского] Ин[ститу]та, где он работает, читали “Землю и небо” в верстке, и нашли, что книга очень хорошо написана. Приятно!
Сегодня в газетах опубликовано сообщение о том, что англо-французские захватчики оставили Порт-Саид. Убрались, мерзавцы!.. А сколько зла они наделали, гады, за время боев и оккупации. Но возмездие уже наступает. З[ападная] Европа уже испытывает большие экономические затруднения — жаль только, что они ложатся большей своей частью на бедноту.
Но какой позор для матерых империалистических хищников, которым, впервые во всемирной истории, пришлось убираться битыми, поджав хвосты, из страны, которая слабее их в военном отношении в десятки раз!
Отошли времена колониализма, и этого урока народы Африки и Азии не забудут…
26, среда. Вчера с большой неохотой просидел на заседании кафедры три часа — так чуждо и безразлично мне теперь все, что там обсуждается… Да еще Яснопольский заорал очень грубо на Нину Серг[еевну], которая подошла ко мне поговорить по делу — удивительно бестактный субъект и страшно много о себе возомнил. Как хорошо, что мне не придется работать под его началом.
Никак не могу приняться за “Шестьдесят лет”, как-то без охоты я над этим очерком работаю.
Вчера наткнулся в “Л[итературном] прил[ожении] к Ниве” за 1897 г[од], в №1 (стр[аница] 214) на интересный сюжет для приключенческого рассказа: судно, покинутое экипажем потому, что из старых костей, составляющих груз судна, выползают мириада скорпионов и прочей дряни, которые вывелись там от тропической жары. Если “Возд[ушное] золото” пойдет, то напишу и это, конечно, усложнив и облачив тайной.
И еще сегодня видел во сне сюжет, к[отор]ый, пожалуй, можно использовать для детективного рассказа. Я видел круглую дырку в полу, в которую исчезали какие то ценности. Сейчас мне это рисуется, примерно, в таком виде: исчезает какая-то драгоценность, а потом оказывается, что ее стащила ручная сорока (или скворец?) и спрятала. под сучок, вынимающийся из пола (неясно только, как этот сучок встанет на место?
М.б. его воткнет обезьянка? Надо как-то провести разделение труда: скворец воткнет нос в сучок и выдернет его, а обезьянка, приученная закрывать бутылки, — закроет дырку. Все это надо разработать, но, пожалуй, может получиться интересная вещь.)
Вечер. Думал над этим сюжетом — в какой обстановке его развернуть? Заглавие что-нибудь вроде: “Кто украл изумруд”. И, конечно, должны быть ложные следы, как в “Лунном камне”. М.б., какой-нибудь ученый (советский?) получил из института
что-то очень ценное, и оно исчезает? А где выпадает этот сучок? М.б., в какой-нибудь шкатулке (кстати, кажется, есть такое дерево “птичий глаз”?) Или паркет, где между квадратами вставлены кружки? — в таком духе? Это, пожалуй, больше подходит.
Был в Детгизе, и два часа просидели с Брусиловской над версткой. Все-таки очень много замечаний. Самое важное изменение, которое пришлось сделать по настоянию Арсеньева — это автоматическое управление по радио ракетой, отправляемой на Луну. И еще оказались невероятными некоторые рисунки, в частности, наклон Юпитера к его орбите. Потребуется переделка клише, и это, говорят, солидный расход (рублей 200), который будет отнесен за счет Арсеньева, который во время не доглядел.
Еще услыхал в Детгизе разговор, что за переделываемые частично вещи (хотя бы и в объеме 25%) не будут платить, как за новые, и они будут считаться очередными переизданиями.
27, четверг. Видел во сне какой-то сумбур, относящийся к задуманному сюжету. Приснились два оригинальных действующие лица: Мальпапа и Мальмама. Это супружеская пара, очень маленькие люди, почти карлики. Их так назвала маленькая девочка, удивленная их ростом. Но мне сейчас, когда я пишу, приходит в голову соображения: м.б.,
лучше назвать их Мальдядя и Мальтетя? Пожалуй, девочка так скорее назвала бы их? На них падет подозрение, потому что есть окно (или форточка), через которую может пролезть только очень маленький человек. Кто они? Может быть, соседи потерпевшего?..
Составил и перепечатал список своих литературных работ. Переводов насчитал 14 на языки: болгарский, китайский, польский, венгерский, чешский, румынский, сербский.
Надо будет съездить в Госуд[арственную] Б[иблиоте]ку Иностранных языков и навести там справки: м.б., есть новые переводы, о которых я еще не знаю.
31 декабря. 10 часов вечера. Истекают последние часы 1956 года, и скоро он канет вечность, как столько ему подобных.
Мало удовольствия встречать в моем возрасте — еще осталось меньше одним годом жизни. Но сожалениями делу не поможешь. Конвейер жизни уносит нас неудержимо, и не зацепишься по дороге ни на одну единственную секунду.
В конце года принято подводить итоги. Последуем традиции.
Написал в этом году книгу “Экспедиция по двум океанам”, какой она встретит прием, в точности еще не знаю. Книга получилась довольно объемная — далеко сверх договора.
Зато получился успех с переводами Ж[юль] Верна: “Московский Рабочий” издает “Дунайского лоцмана” и полный перевод “Барсака”. Дополнил я его в ноябре, работая очень интенсивно, так как работа была большая. После выхода этого перевода, быть может, появятся перспективы устроить “Проклятую тайну” и “Равнение на знамя”.
А вчера я неожиданно — вне всяких своих планов — начал переводить сказку М. Гешо “Passe-Partout и l’Affamé” под заглавием “Лис Ловкач и Волк Обжора”. По моему, она должна пойти. Объем ее — листов пять-шесть. К середине января думаю перевести.
Написал рассказы “Воздушное золото” и “По Иртышскому водохранилищу на “Чайке”. Будут ли приняты, не знаю. Работал над пьесами “Терентий и Тентий” и “Рыбка-финита”, но, возможно, эта работа пройдет впустую. С драматургическим родом у меня что-то не ладится.
Закончил обработку “Волшебника”, но Детгиз ее печатать не будет.
{И все это не пошло, кроме ж[юль]-верновского однотомника! 5/XI 69}
В январе 1957 выйдет “Земля и небо” в роскошном оформлении. А договор на эту книгу был заключен в 1950 году!
Летом съездили с Вивой в Усть-Каменогорск и плавали там по Иртышскому водохранилищу, что подробно описано в рыболовном е.
Почти разделался с Институтом. Чтение лекций закончил, осталось провести в январе сессию — 13 групп. С 1-го октября 1956 года я — пенсионер. 1200 руб[лей] — это не плохо и дает известную материальную базу.
Итак — до следующего года, сорокового года после Октябрьской Революции…
1957
Январь
1, вторник. Почти весь день переводил “Лиса Ловкача”, написал 16 страниц (моих). Перевод идет хорошо, люблю я это дело! Язык книги простой, темных мест почти не встречается.
5 января. Суббота. Вечер. Вот и покатились дни 1957 года, полетели листки календаря.
2-го было закрытое партийное собрание, где зачитывалось письмо ЦК КПСС всем парторганизациям “Об усилении партработы в партийных организациях и о пресечении антисоветских вылазок” от 19.12.56.
Содержание письма вкратце таково:
“Антисоветские элементы активизируются в стране в связи с обострением международного положения…
Далее дается общая. характеристика международного и внутреннего положения.
Партия не скрывает наших недостатков. Преодолевая последствия культа личности, партия восстанавливает ленинские нормы поведения. Это дело встречает единодушную поддержку рабочего класса, крестьянства, интеллигенции. Но при этом активизируются и антисоветские элементы, поощряемые и направляемые извне. Империалисты в наше время уже не рискуют выступать открыто, они маскируют свою деятельность лозунгами, приемлемыми для масс: это показали события в Венгрии, где контрреволюция развертывалась под флагом борьбы за демократию. Разгром венгерских контрреволюционеров одобрен советским народом, народами стран соц[иалистического] блока, всеми миролюбивыми народами мира.
Оставшиеся в нашей стране остатки эксплоататорских классов ведут враждебную агитацию, прикрываясь лозунгами критики и самокритики и пользуясь беспечностью некоторых политических руководителей. Кое-где им удается увлечь некоторых колеблющихся.
В борьбе с враждебн[ыми] элементами нет места благодушию и беспечности.
Есть у нас лжекоммунисты, которые совершают выпады против партии под флагом борьбы с культом личности, а некоторые парторганизации проявляют пассивность и не ведут борьбу с такими “критиками”, не пресекают их враждебную деятельность.
Замечается нездоровая тенденциозность среди писателей, художников, композиторов, научных работников. Работники искусств в некотор[ой] части мечтают об отходе от принципов социалист[ического] реализма. Они требуют обеспечить “свободу творчества” в буржуазном духе. В таком духе выступал Паустовский в Центр[альном] Доме Литераторов, когда обсуждался роман Дудинцева “Не хлебом едины” (ну и наделал же этот роман сенсацию, скажу в скобках!) Ольга Берггольц заявила, что развитию искусства мешают постановления ЦК об искусстве 1948 года. Довольно партийного руководства литературой!
Руководство Союза Писателей не дает должного отпора таким выступлениям. Больше того: сам Симонов выступил с ревизией некоторых важнейших положений на съезде заведующих кафедрами литературы.
Партия не должна потворствовать таким взглядам. Каждый художник может творить по своей воле, но партия не допустит в этой области хаоса, должна быть видна ее направляющая рука.
Появились неправильные статьи в “Вопросах истории” о борьбе большевиков и меньшевиков. Под видом исправлений недостатков исторической науки преподносятся извращения.
Работники науки и искусства должны давать отпор попыткам ревизионистов. А у нас даже в печати и радио за последнее время ослабленно внимание, пропускаются статьи, неправильно освещающие советскую действительность.
И имеются крупные недостатки в работе с. молодежью.
В среде студенчества замечаются нездоровые настроения. Были открытые выступления в Москве, Свердловске, Каунасе, Таллине. В Свердловске студ[ент] N (не расслышал фамилии) выступил с клеветническими наступлениями, а присутствующие партработники трусливо промолчали. Были националистич[еские] выступления в Литве и Эстонии, даже распространялись листовки. И там не пресекались такие явления.
Все это объясняется запущенностью идейной работы в вузах, где не проводится достаточная борьба с буржуазной идеологией. Особенно должна быть усилена работа партии с комсомолом. Нужно воспитывать комсомольцев. К молодежи итти лучшие пропагандисты партии.
Наблюдается притупление бдительности парторганизаций: ведь принцип сосуществования вовсе не означает ослабление политической борьбы, об этом уже говорилось, но без особого успеха.
Наша пропаганда должна носить не оборонительный характер, как это часто бывает, а наступательный. У нас обыватели подхватывают и разносят заграничную пропаганду. Положение осложняется тем, что сейчас среди масс много амнистированных. Большинство из них работает честно, но есть и ярые враги советской власти. С ними надо энергично бороться всеми средствами, а с остальными вести воспитательную работу.
В указанном направлении те органы сов[етской] власти должны работать, и особенно прокуратура. Коммунисты должны строго выполнять указания Ленина о связи с массами. Нам нужны не декларации, а конкретная работа по улучшению жизни советских людей. Нужно повысить уровень внутрипартийной работы, повысить “боевитость” парторганизаций, крепить железную дисциплину в партии. Выполнять требования партии не на словах, а на деле, пресекать всяческую демагогию.
В заключение выражается надежда на то, что все члены партии примут во внимание все сказанное в письме и будут работать в этом направлении”.
После чтения письма было обсуждение.
Каждый день понемногу или помногу я занимался переводом. Переведено уже 50 страниц — больше половины, всего будет страниц 85, листа 4 печатных.
Сегодня мне пришла в голову хорошая мысль — поработать в архиве Окт[ябрьской] Революции, когда буду писать повесть об Остапе Незамайбатько.
3, 4 и 5 — были экзамены, провожу последнюю сессию, просиживаю в Институте по несколько часов.
7 января, понедельник.
Был в Доме Архитектора, где члены Московской организации Писателей заслушали информацию о состоявшемся в ЦК КПСС совещании по вопросам литературы (в декабре 56 г[ода]). Присутствовали секретари ЦК Шепилов, Поспелов, Фурцева, Брежнев (руководитель совещания), Секретари Правления СП и члены Правления, художники композиторы. Информацию делал Сурков и, т.к. он говорил довольно быстро, я записал далеко не все, однако, получилось достаточно много по моей краткой записи краткого положения выступлений, сделанного Сурковым. И это не удивительно: совещание заняло 4 заседания часов на 15, где выступали 15 человек без ограничения времени.
Сурков начал с того, что в ноябре 56 г[ода] в силу разногласий между членами Правления СП коммунистами по существенным вопросам литературной политике секретариат СП просил устроить им прием в ЦК. Совещание было созвано в декабре.
Сурков (передаю его речь в 1-м лице). Я выступал первым. Я поднял ряд вопросов, возникших после ХХ съезда КПСС и обсуждавшихся писателями в различных собраниях и при встречах и говорил о значительных нотках нервозности и односторонней критики. Конечно, большинство организации настроено в здоровом духе, но есть целый ряд явлений, мимо которых нельзя проходить.
В основном, все эти явления сказаны с ликвидацией культом личности. Нарушения социал[истической] законности при Ежове и Берия больно ударили по литературн[ым] кадрам. Многие писатели пострадали и даже погибли. За ряд лет, предшествовших 1953 году, целый ряд имен стали для нас запретными, анонимными. Их книги были изъяты из обращения, а имена их выпали из истории совет[ской] литературы. И эти последствия культа личности надо ликвидировать, живых надо возвратить и дать им возможность работать, а мертвых реабилитировать. Заслуживающие этого книги надо переиздать, а имена восстановить в истории литературы.
Очень важным последствием культа личности Сталина является перекашивание живого исторического процесса в книгах — и это надо пересмотреть.
Большинство литераторов после ХХ съезда КПСС согласны, что руководство партии литературой прогрессивно и закономерно, и лишь немногие выступают против этого. Конечно, в этом деле были и недочеты; по линии партийного руководства по линии СП были случаи администрирования, мелкого опекунства и всякие иные недостатки. Появились такие моменты, на которых мы должны остановить свое внимание и внимание партии. Амплитуда разных колебаний и мнений очень велика, от романа Бека (“Жизнь Брежнева”?) и ненапечатанного романа Пастернака “Доктор Живаго” до “Трудной весны” Овечкина. Пастернак в своем романе дает враждебное изображение Окт[ябрьской] Революции, а “Трудная весна” — глубокое и критическое изображение развития жизни на селе с ясным желанием укрепить наш строй. Интересно, что в окололитературной среде вращаются подпольно рукописные произведения видных и невидных писателей, дающие перекошенное изображение в действительности.
Сенсационное обсуждение романа Дудинцева “Не хлебом едины” стараются представить, как важное событие в литерат[урной] жизни Москвы.
Я считаю, что редакция “Нового Мира”, начиная с публикации пьесы Назыма Хикмета “А был ли Иван Иванович?” давала произведение, где явления нашей действительности изображаются под определенным углом зрения — выпячиваются недостатки. Сюда относятся пьеса Назыма, роман Дудинцева, рассказ Гранина “Собственное мнение”, завершавший год роман Кабо и некоторые материалы критики и публицистики.
Симонову, редактору “Нового Мира”, но и одному из секретарей Правления СП, по-моему проводить такое разноречие бесчестно. Следует договориться о принципиальной, партийной основе работы. Симонов на большом беспартийном собрании завед[ующих] кафедрами литературы в МГУ прямо и открыто критиковал решения ЦК по идеологическим вопросам — он, как коммунист, не имел права этого делать по уставу партии, он должен был поставить вопрос в партийном порядке.
Далее Сурков пересказывает выступление следующих ораторов.
Кожевников. У некоторых из наших писателей испортилось настроение. Распространяется копание в ранах нашего общества. Доказательства: рассказ “Собственное мнение”, статья в “Вопросах философии” и необходимости освободить литературу от партийного руководства. Нельзя допустить критику в отношении проведения этого принципа.
В. Смирнов. Необходимо уточнить решения партии по идеологическим вопросам. Надо созвать Пленум Правления СП и там обсудить все эти вопросы. Клеветнические произведения Дудинцева и Гранина, ненапечатанная пьеса Дубова — это мелкобуржуазная реакция на решения ХХ съезда КПСС. Обсуждение романа Дудинцева было организовано плохо, не выступили некоторые товарищи, которым следовало это сделать (Чаковский и др.). У него, Смирнова, нет сработанности с Симоновым, в частности имеются разногласия по подбору кадров в аппарате и т.д. Симонов после возвращения из отпуска уделяет мало внимания работе в Союзе.
Симонов. Признает, что неправильно выступил на собрании преподават[елей] л[итерату]ры в МГУ. Считает, что в романе Дудинцева все же больше хорошего, чем плохого. Ничего страшного не было допущено и при обсуждении его, там было больше писателей, чем посторонних. Линия “Нового Мира”, по его мнению, правильная, так как надо больше говорить о недостатках.
Атаров, редактор журнала “Москва”. Говорит, что не надо поддаваться панике, которую он услышал в выступлении Кожевникова. Не следует допускать и лакировки. Все вопросы надо обсудить в Союзе Писателей, где Пленум не собирался долго. Считает, что неправильно была напечатана и перепечатана ст[атья] художника Соколова-Скаля о состоянии искусства. Роман Дудинцева имеет серьезные недостатки, в нем пропущена диспропорция между плохим и хорошим. На обсуждении романа получилась галерка, мешавшая свободному обсуждению. Этот роман все же следует обсудить в более спокойной обстановке и взять на вооружение.
Прокофьев (Ленинград). Считает выступление Симонова в МГУ неправильным. Пленум созвать необходимо. В Ленинграде настроение вообще здоровые, но есть и неправильные выступления. О[льга] Берггольц и Кетлинская выступали против постановлений ЦК о литературе и за отмену всякой редактуры в журналах и издательствах (!! А.В.) Этих фрондеров подогревают из Москвы, они ездят советоваться с Симоновым и Паустовским (смех в зале). (Сурков: “Симонов это, между прочим, отрицал!” Шум и смех в зале). Но наша организация такие настроения преодолеет.
Чаковский. Есть писатели, которые называют редакторов защитниками читателя от всего нового и свежего. Но оснований для паники нет, однако следует говорить о недостатках нашей печати и радио, сводящих иногда на-нет все наши достижения и все хорошее бездушной подачей материалов (Возгласы в зале: “Правильно”)
Макаров. Не согласен с выступлением Симонова.
Наша критика мало разъясняет, особенно, когда обращается к молодежи, а она должна это делать.
Орлов (редакция газ[еты] “Советская Культура”). Говорил, в основном, о романе Дудинцева, но не стоит передавать его выступление, т.к. в нем не было ничего существенного. Он (Дудинцев) воспользовался историей двух неудачников — изобретателей и изложил ее в троцкистском духе.
Друзин. Ему пришлось слышать выступления О[льги] Берггольц, которая издевательски трактовала постановления ЦК, и никто не протестовал, не выступил против. Отношение Симонова к роману Дуд[инцеву] неправильно. Также неправильно передана речь Славина в газете “Моск[овский] Л[итерато]р”. Славин считал, что писателей надо награждать орденами после обсуждения в секциях и т.о. вмешался в прерогативы Правительства.
Полевой. На его докладе в Пекинском университете ему было подано больше 200 записок с вопросами о том, почему советская л[итерату]ра не защищается от яростных нападок Запада. Надо признать, что мы, действительно, несколько растерялись и отвечаем на критику вяло, несерьезно, как-то “мелкокалиберно”. Он критикует речь Шолохова на 2-м съезде СП и доклад Суркова, который называет бесцветным и малосодержательным (Смех в зале. {Возгласы “Правильно”} Сурков: “Я сам согласен, что в этом есть доля истины”. Смех усиливается). Нам следует переходить к активной работе и не забывать, что события в Польше и Венгрии тоже начались с выступлений против партийного руководства литературой (протесты в зале).
Марков (Секретарь Правления СП) Считает, что следовало бы создать организацию писателей Российской Федерации. (Эту мысль высказал и Сурков, но ее горячо оспаривал Полевой, считавший, что такая орг[аниза]ция оторвет от работы еще одну группу активных писателей).
После ХХ съезда КПСС поднялась какая-то муть. К ней относятся и постоянные выступления Бека против редакторов — за “л[итерату]ру без редактора”. Московские секции постоянно вмешиваются в общесоюзную работу и пытаются руководить ею, навязывают свои взгляды. Категорически выступает против симоновского тезиса об изображении недостатков; надо утверждать, а не разрушать. Симонов неправильно выступил в вопросе о двух редакциях фадеевского романа “Молодая Гвардия”.
Румянцев (редактор журнала?). Говорит о том, что в идеологической работе пора перейти от обороны к наступлению.
Червоненко (секретарь ЦК КПУ). Говорит, что писатели не отмобилизованы, как требует современное положение общества. Странно, что Симонов выступал с ревизией основных положений в МГУ и безоговорочно защищает роман Дудинцева. А ведь он секретарь Правления СП и более того — член Ревиз[ионной] Комиссии КПСС. При таких настроениях в писательской среде может образоваться “болото”. Рассказывает о положении на Украине. Там тоже есть проявления буржуазного национализма (называет фамилии).
Надо реабилитировать неправильно репрессированных, но к их произведениям надо относиться, как и к произв[едениям] других писателей и для переиздания отбирать хорошее. Надо крепить дружбы Украину и России.
Симонов (выступает вторично). Говорит, что постановления 46 и 48 гг. ЦК о литературе до некоторой степени противоречат решениям ХХ съезда. В решениях о журналах “Звезда” и “Ленинград” нет речи о показе трудностей, а сейчас нужно это делать. Заявляет: “Надо иногда давать рвотное народу” (!!А.В.) Повторяет, что линия “Нового Мира” правильная, но после выслушанной здесь критики у него появились сомнения относительно рассказа “Собственное мнение”. Признает, что между секретарями Правления СП нет делового контакта. Пленум нужно созвать.
Попов (секретарь Ленингр[адского] Обкома КПСС). В общем ленигр[адская] орг[аниза]ция здорова, но есть и недостатки, о которых уже говорил Прокофьев. Он подтверждает это другими фактами; читает выдержки из неопублик[ованных] статей Анатолия Горелова, к[отор]ый был неправильно репрессирован, но у него заметны рецидивы троцкистских взглядов. “Рвотного” в л[итерату]ре народу не надо давать. Роман Дудинцева неправильно воспринимается молодежью. Та ленингр[адские] студенты писали в МГУ: “Начинайте борьбу против Дроздовых, а мы вас поддержим”! С такими представителями ложных взглядов, как Берггольц и Кетлинская, надо вести серьезную идейную борьбу.
В Ленинграде есть некий Госцинский {Окзывается Косцинский (Успенский) Кирилл Владим[ирович], и в справочнике он есть, живет в Ленинграде} (в справочнике “Писатели СССР” я его нее нашел. А.В.), к[оторо]го называют “городским сумасшедшим” {и} к[оторо]го вообще нет смысла выпускать на трибуну, а теперь он “вышел в большие забияки” и беспрестанно сотрясает воздух своими выступлениями.
Бровка (Беларуссия). Общее настроение белорусской орг[аниза]ции здоровое, но было неправильное выступление Пестрака. Правление СП и секретариат работают неслаженно. Газета “Москов[ский] Л[итерато]р” мало напоминает партийный орган.
Поликарпов (Завед[ующий] Отд[елом] Пропаг[анды] и Агитации ЦК). Не следует впадать в панику, но с нездоровыми настроениями следует бороться. У нас раздаются голоса о том, что якобы создался новый класс, что руководители оторвались от народа. Впервые об этом поднялась речь в пьесе Зорина “Гости” и она была повторена в другой (название я не запомнил. А.В.) Симонов ведет линию на вскрытие недостатков. Даже у хорошего писателя Тендрякова проводится мысль, что хороший человек, попав на крупный пост, портится.
Критик Каменский, говоря об искусстве, неправильно принизил и исказил роль Бродского. Не надо забывать о том, что Бродский первым из художников взялся за советскую тему и сделал очень много.
Произведения о недостатках появляются не только в “Новом Мире”, но и в других журналах.
Критикует. Симонова за выступление в МГУ. И это не сгоряча, т.к. Симонов хорошо обдумывает свои выступления, значит, должен отвечать за них. У него не бывает таких “срывов”, как у Суркова или Смирнова. И это тем серьезнее, что у Симонова перед этим был проблемный разговор с ЦК, а он идейные споры в партийной среде вынес на беспартийную аудиторию. Хотел заработать себе дешевый авторитет, и поступился престижем партии.
Редакторы иногда не ведут себя принципиально и уклоняются от ответственности в решении серьезных вопросов.
“Моск[овский] Л[итерато]р” фальсифицировал выступление Паустовского на обсуждении “Не хлебом единым” с нехорошим политическим душком. Паустовский сказал, что “народ сметет Дроздовых”, а газета придала этому совсем другой смысл, напечатав: “народ под руководством комм[унистической] партии сметет Дроздовых”. (Голос в зале: “Может быть, Паустовский исправил свое выступление?” Сурков говорит о порочной практике парки стенограмм. “Иной наговорит такого, сорвет аплодисменты, а потом у него, смотришь, в стенограмме все гладко и чисто. Стенограммы можно править только стилистически, а вставка слов “под руководством компартии” — это уже не стилистика, а политика”).
Надо укрепить редакции журналов и “Литер[атурной] Газеты”.
Корнейчук. Надо широко бороться с нигилизмом в оценках нашего развития. За границей и {даже} в странах народн[ой] демократии идут яростные нападки на советскую литературу и делаются попытки внести разложение в среду советских писателей. Делаются заявления, что после Горького и Маяковского у нас не было писателей, о которых стоило бы говорить; на самом же деле у нас есть много хороших крупных писателей. Обращаясь к Симонову, Корнейчук говорит: “Вы принесли сюда нездоровую позицию. С Дудинцевым надо было говорить до напечатания романа и указать его недостатки. Ведь известно, что Советское государство всегда боролось и борется с бюрократизмом. А у вас “Новый Мир” открыл дверь “черным лакировщикам” нашей жизни”.
Нужно новое постановление ЦК о литературе, но и старые еще остаются в силе. Пленум созвать необходимо.
Кочетов полемизирует Симонова по поводу его оценки второго варианта “Молодой Гвардии”. Раньше, когда этот вариант появился, С[имонов] его восхвалял, а сейчас говорит, что он хуже. Статья его о двух вариантах “М[олодой] Гв[ардии]” непартийная.
Обсуждение романа Дудинцева в ЦДЛ было организовано плохо. Не было серьезного и делового творческого разговора. Главным недостатком романа Дудинцева является то, что автор не видит, что у нас главной организующей силой в стране является партия — она в романе отсутствует.
ЦК должен помочь Союзу Писателей наладить его работу.
Тихонов. Он обеспокоен положением в СП, особенно после обсуждения среднего по своим достоинствам романа Дудинцева. Там писатели не могли откровенно выражать свое мнение, т.к. слышались даже угрозы: “Пусть только кто-нибудь посмеет выступить против” (Голоса в зале: “Неверно!” Сурков: “Я здесь на трибуне только микрофон, передаю что там говорилось”).
Осуждает выступление Паустовского. “Нам, сторонникам мира, сейчас страшно трудно работать за рубежом. Достижения сов[етской] власти приходится защищать со всех сторон и от всевозможных точек зрения. Огромная и беспрерывная пропаганда против нас повела к тому, что сейчас у многих зарубежных писателей “мозги набекрень” и они не могут разобраться и увидеть истину. Именно теперь в нашем здании не должно быть трещин. Мы должны серьезно подготовить III Пленум Правл[ения] СП”.
Запись выступлений секретарей ЦК приводится в редакции Сытина, т.к. стенограммы не было. Но Сытин сумел записать очень хорошо по словам Суркова.
Шепилов. Выступления представителей ЦК на этом совещании нельзя рассматривать, как директивы, я должен об этом предупредить.
Мы переживаем трудную полосу нашего развития. Междунар[одная] обстановка очень сложная. Сейчас не надо торопиться с оценками, но в умах многих появилась путаница. Ее деликатно надо разъяснять путаникам. У нас создано новое общество. Мир социализма велик и силен, а с другой стороны идет “гнилостный распад капитализма” (Ленин). Бывают у капитализма частичные успехи и частичное процветание, но в целом он катится вниз. Выражением “предсмертного неистовства капитализма” (Ленин) является яростная пропаганда в печати, по радио, через подпольную литературу и даже заговоры. Кто думает, что нам нужно мещанское, слабенькое сосуществование, тот жестоко ошибается. Капитализм сейчас старается осуществить идеологическую интервенцию, старается опорочить соц[иалистические] принципы и социал[истическую] мораль. Напр[имер], Даллес сказал: “Нам нужно расколоть монолитность социалист[ического] мира”. Для этого они используют все, в том числе и нашу критику и самокритику. Они много говорят о перерождении нашей системы (это троцкист[ские] лозунги)
Это{му} способствуют и установки югославских товарищей, в особ[енности], выступления Карделя, к[отор]ый резко извратил сущность нашей социал[истической] системы. В Польше некоторые литераторы тоже кричали о перерождении нашей системы и даже договорились до того, что Октябрьская Революция сделана как-то не так.
Мы идем ленинским путем и ликвидируем последствия культа личности, перед нами раскрываются широкие перспективы. С 1953 года осуществлено много мероприятий в промышленности, сельском х[озяйст]ве, науке. Но эти достижения плохо показываются нашему народу и остальному миру. Главная задача советских писателей — показать величие нашего труда. На нас смотрят со всех сторон, нам верят, надо, чтобы и дальше продолжали верить. Он критикует идею национального коммунизма югославов, которой пользуются враги для своих целей.
“О романе Дудинцева “Не хлебом едины”. Я не хочу давать ему категорическую оценку, это должны сделать сами мастера литературы. Но в нем заложены некоторые тенденции. У нас огромные достижения в технике, даже атомной, а там два крота на Арбате пытаются бороться с общественным злом, и один из них гибнет, и другой кое-как пробивается, но в конце романа создается впечатление, что стена все же осталась.
Философия этого романа порочна и вызывает тревогу. Но не надо запретительства, это только наденет венец страдальца на голову автора. Надо разъяснять ошибки и недостатки романа.
ЦК должен помочь Союзу Писателей преодолеть недостатки. Но возникает вопрос — как же быть с критикой недостатков в нашей жизни, ведь они есть. Критиковать, конечно, надо, но на правильной основе, помогая строить, а не растаптывать. Кто принимает мутную пену на поверхности потока за самый поток, тот ошибается. Нельзя оплевывать генеральную линию партии. А такие взгляды есть в рассказе “Собственное мнение” в стихотв[орении] Асеева, в стих[отворении] Бор[иса] Слудского, оканчивающимся словами: “Таких, как я, хозяева не любят”. Нельзя под видом критики культа личности опорочивать всю нашу систему.
Надо думать о молодежи, к[отор]ая не все понимает правильно, а мы ее не воспитаем, как следует, если будем допускать безудержное критиканство, способствующее развитию нигилизма, и поощрять тотальное обличительство.
Мне говорили, что иногда на писательских собраниях труднее говорить о хорошем, чем о плохом. Но надо набраться для этого смелости и не боятся обвинений в лакировке.
Я считаю хорошими такие книги, как “Искатели” Гранина и повести Овечкина, но категорически возражаю против романа Пастернака “Доктор Живаго”.
В работе Союза Писателей нельзя идти путем администрирования и приклеивать ярлыки. Надо действовать силой убеждения. Легко выносить осуждающие постановления, но надо воспитывать. Нельзя проводить мелочную опеку, но и нельзя говорить о том, что вообще руководство партии не нужно. Ленин был бы за такое партийное руководство литературой.
Здесь много говорили о решениях 46 и 48 гг., они сделали большое и важное дело, их основа правильна и теперь. Нельзя проводить примиренчискую политику в идеологич[еской] работе, надо проводить наступление.
Народ и партия относятся к писателям и литературе с глубоким уважением и надеются, что они (писат[ели]) сами между собой уладят свои разногласия.
8 января, 3 часа утра. Продолжаю свой разросшийся отчет о вчерашнем собрании.
Поспелов. Может быть, перед III Пленумом Правления СП такое совещание будет созвано еще раз.
Здесь говорили о необходимости директив партии по вопросам литературы. Такие директивы есть: приветствия ЦК II съезду Сов[етских] писателей, выступления на ХХ съезде КПСС и т.д. Симонов утверждает, что главный пафос нашей литературы должен быть направлен на обличие недостатков. Это неверно. Я присоединяюсь к выступлению Шепилова. Нельзя говорить, что у нас все только плохо. Напр[имер], в 46 году мы пустили в ход энергетические мощности, равные 6 Днепрогэсам, собрали и убрали в закрома столько хлеба, сколько Россия никогда не получала за все свое существование, провели целый ряд важных законов, улучшающих жизнь трудящихся: закон о пенсиях, сокращение рабочей недели, улучшение труда женщин и подростков и т.д.
Нас за рубежом укоряют, что мы не даем развиваться легкой промышленности, это делается с той целью, чтобы у нас отстала тяжелая индустрия. Мы на это не пойдем. Но, уделив достаточное внимание тяжелой промышленности, возьмемся и за легкую, дадим жилища и проч[ие]. Идеологи за рубежом питают идиотскую надежду, что наш народ откажется от построения социализма. Это показывают, между прочим, события в Венгрии.
В лит[ерату]ре могут быть две линии — отрицания и утверждения. Вторая линия — наша партийно-философская линия. Все чернить неправильно. Симонов неправ, когда говорит, что л[итерату]ра это рвотное. Это — огромное воспитательное средство.
Роман Дудинцева в основе неверен. Паустовский, логически продолжая его линию, заявил, что народ сметет Дроздовых. За границей превозносят роман Д[удинцева] буржуазная газета “Франа Суар”, расхваливая его, написала, что он вызвал огромное возбуждение в Советском Союзе. Дудинцеву нужно призадуматься, когда его хвалят враги. Еще Ленин говорил в таких случаях: “Смотрите, кому это выгодно”.
Дубинка в руководстве не нужна, но некоторые хотят, чтобы л[итерату]ра была серной кислотой, разъедающей фундамент нашего строя. Этого не должно быть.
Литература должна помогать нашей партии проводить широкое наступление на всех фронтах.
Очень короткое заключительное слово Брежнева –
“Меня радует, что большинство выступавших высказывало правильную точку зрения — за ленинские принципы развития литературы.
Наш “идейный порох” мы должны держать сухим.
Мы уверены, что писатели сами разберутся в своих недостатках и разногласиях”.
Сурков предлагает задавать вопрос.
Вопрос. Что сделано насчет пенсий?
Ответ. Мы сделали все от нас зависящее и представили необходимые заявки, но вопрос упирается в М[инистерст]во Культуры. Предложено, чтоб был выработан общий проект для писателей, композиторов, художников. Мы просили для писателей “докторский” потолок. В общем мы считаем, что пенсия для писателя должна определяться значением его произведений.
Вопрос. Как обстоит дело с печатанием произведений московских литераторов?
Ответ. Мы хотим свести в “Сов[етском] Писателе” к минимуму “коммерческие” переиздания, но не всегда это возможно. Бумажная про[мышленно]сть дает недостаточное количество бумаги для удовлетворения наших заявок.
Вопрос. Выйдет ли роман Дудинцева отдельным изданием, и как себя чувствует его автор, здоров ли он?
Ответ. О том, здоров ли Дудинцев, спрашивающий знает не хуже меня, а на издание романа никто не налагал запрета.
Собрание закрывается.
Перед собранием я видел В[ладимира] В[асильевича] Архангельского; он сообщил мне, что мой очерк “По Иртышскому водохранилищу на “Чайке” пойдет, но с некоторыми сокращениями. Чтобы их согласовать со мной, он заедет ко мне на днях, т.к. 15.1 материал будет сдаваться в печать.
<заголовок>***>/заголовок>
Вчера вечером и сегодня ночью я обдумывал сюжет рассказа: “Кто украл гемму”.
Начало, примерно, такое:
“День, когда ученик девятого класса 118 школы города Приморска Анатолий Щупак, копал у себя на дворе погреб, нашел гемму, положил начало удивительным событиям, вторгшимся в жизнь Петра Сидоровича Задорожного…”
Гемма попадет в Приморский Областной музей, в отдел древностей и хранится там, как большая историческая ценность.
Задорожный — хранитель этого отдела, предполагает, что гемма — печать царя Митридата, но не может этого доказать.
Он тайком уносит гемму домой, чтобы на досуге рассмотреть как следует знаки. Он рассматривает поздним осенним вечером гемму в лупу, когда вне себя вбегает к нему в комнату Мальдядя.
— Мальтетя, умирает, угорела!
У него на подошвах липкая глина, он не обтер сапоги. Убегает назад, что-то прилипло к его ногам, он отшвыривает и выскакивает, Зад[орожный] за ним, забыв о гемме (до этого Мальдядя уже был у него — они живут на одном дворе, на окраине Приморска, и археолог говорил ему о ценности геммы и о том, что ее предлагал продать англ[ийский] профессор, предлагая большую сумму).
З[адорожный] бежит во флигелек, замечая, что Мальдядя не следует за ним, но думает, что тот побежал разыскивать доктора. Он находит Мальтетю не в таком уж плохом состоянии, т.к. муж убегая, догадался растворить дверь и окно, и больная только жалуется на холод.
Возвращаясь домой, З[адорожный] с ужасом убеждается, что гемма исчезла. Он идет разыскивать Мальдядю и находит его лишь через час в странном состоянии, полуобморочном. Тот не отвечает на вопросы, не может объяснить, где был. Симулирует?.
Потрясенный З[адорожный] решает пока молчать, м.б. как-нибудь все устроится и гемма найдется.
Но, к его несчастью, дир[екто]р музея хватился ее на другой же день. Арестован по подозрению сторож Лука Лукич. Между ним и следователем происходит забавный диалог:
Сл[едователь]. Сознавайтесь, нам все известно!
Л[ука] Л[укич]. А как же вы узнали?
Сл[едователь]. Это уже наше дело, но только все знаем.
Л[ука] Л[укич] (с тяж[елым] вздохом). Ну, коли так, признаюсь, действительно скрыл!
Сл[едователь] (обрад[ованно]). Ну, вот, вот. Говорите, где вы ее скрыли?
Л[ука] Л[укич]. Да в той самой проклятой анкете…
Сл[едователь]. В какой анкете? Что вы скрыли?
Л[ука] Л[укич] (мрачно) Свое социальное происхождение. Написал я, что сын пролетария-кузнеца, а на самом
деле мой папаша был тульский самоварный фабрикант. Да и фабриченка то была паршивая и т.д.
Думая, что он ловкий симулянт и отводит глаза, его арестуют. Тогда Зад[орожный] создается в своем поступке. Принимаются за Мальдядю. Ищут англ[ийского] профессора, а он, оказ[ывается], ранним утром вылетел за границу!
Пропала гемма!
Появляются новые ложные следы — еще не придумал какие.
В конце обнаруживается, что Мальдядя, выбегая, выдернул расшатанный кружок паркета и там открылось отверстие, нечто вроде дупла. Ученый скворушка Черныш, соблазненный блеском (?) геммы (надо будет в музее посмотреть и почитать), прячет ее в “дупло”, а обезьянка Бетси затыкает дырку кружком (ее старый хозяин, моряк Бублик, приучил закрывать бутылки пробками). Гемма там преспокойно лежит. Щупак выступает в роли добров[ольного] сыщика (он после находки геммы заводит знакомство с Зад[орожным], и бывает в его квартире). Ему как-то удается обнаружить гемму, и он составляет таинственный документ, указывая координаты той шашки, под которой скрыта гемма. Что-нибудь вроде: х=8, у=5, абсциссы на с[еверо]-западе, а ординаты на ю[го]-в[остоке]. Это написав измененным почерком на бумаге, где в углу череп и кости, подсылает Задорожному.
В общем, все кончается благополучно.
Гемма оказывается, действительно, печатью Митридата. Пожалуй, эффектное будет заглавие: “Кто украл печать царя Митридата?”
По-моему, можно из этого сделать интересный рассказ. В доме Зад[орожного] целый зверинец, т.к. он, одинокий старый холостяк, очень любит животных.
Матрос Бублик, м.б. тоже попадает под подозрение: не подучил ли он обезьяну передать ему гемму через форточку? Бублика зовут Флегонт Матвеевич.
Следователь Корнеенко — молодой, пылкий фантазер, хватается за различные нити. М.б. это ему Щупак подсылает свою задачу. Любимая фраза следователя: “Будем рассуждать логично!”
Кончаю в 430 утра, надо бы поспать перед экзаменом.
10 ч[асов] утра. Добавляю кое-какие штрихи. Анатолий моет пол в комнате 3. (тот совсем опустился). К мокрой тряпке прилипает шашка и выбрасывается. К дырке подлетает скворушка и смотрит в нее скосив черный глазок. Подскакивает Бетси и кладет шашку на место.
Анатолию что-то приходит в голову. Он говорит, пародируя Корнеенко:
— Будем рассуждать логически!..
Но суть дела еще остается неясной для читателя. После этого получается записка с координатами. 2330 дневные находки (в метро по дороге в Ин[ститу]т). Мальдядя и мальтетя (их так прозвала 10 лет назад двухлетняя Ганночка — у нее: малькотик, мальчашечка и т.п. — теперь Г[анночке] 12 лет, а с названиями все так сроднились, что и сами они только так зовут себя) — бывшие. цирковые артисты — жонглеры на лошадях. Их флигелек весь увешан старыми афишами, где пестрят 2 Чурсило 2, и изображены крошечные человечки, пестро одетые, на могучих лошадях.
Мальдядя говорит отрывисто, слова не связывает в фразы. Напр[имер], когда Запорожский (м.б. так лучше?), показывает ему гемму и объясняет ее ценность, он начинает жонглировать ей, пепельницей, расческой — и вдруг гемма неведомо куда исчезает.
— Видел?.. Вот так надо бетечь… Шпана….Раклы…
Пропадет… не увидишь!.. и т.п.
Потом, когда гемма исчезла, у З[адорожного] двойств[енное] чувство: стал ли бы Мальдядя демонстрировать исчезновение геммы, если бы рассчитывал ее украсть? Так мог делать человек, лишь не питающих злых умыслов…
Флегонта Окшу (так лучше: Флегонт Бублик очень похож на Федоса Чижика Станюковича) заподозрили потому, что обезьянка его очень любила — это он ее подарил З[адорожному]. М.б. как нибудь подучил Бетси (лучше другое имя! М.б. Мади — {Лучше — Мада (14.1.)} с Мадагаскара?) украсть и передать ему в форточку? Кстати, в этот вечер он был у Мальдяди. Не он ли закрывал вьюшки? Угар, чтобы выманить З[адорожного] из комнаты, и кстати навлечь подозрение на Чурсило?..
Восьмиклассники роют погреб сообща, т.к. Толян у них вратарь, а у них назначено футбольное состязание. Там Адепа (Аркадий), Игорепа… Медаль отрывает Толян. Игорепа предлагает запустить ее по морю — сколько он съест блинцов?
— Дурак! Это, м.б., древность, а ты — блинца!
Несут в музей, предвар[ительно] немного почистив… Так завязывается знакомство З[адорожного] и Толяна.
Сегодня ничего не писал и не переводил — все съел Институт. Ах, как я теперь от него далек — душа моя совсем не там. Я весь горю жаждой упорной и продуктивной литературной работы…
9 января, ночь. Спал с двенадцати до часу (даже меньше), а затем проснулся и, немного полежав, встал и начал переводить “Лиса”. Работал до половины четвертого.
14 января. Долго не писал, не было времени, постараюсь по-памяти восстановить последовательность событий.
10-го, в четверг, экзаменовал 2 группы, но ушел раньше окончания второго экзамена, т.к. плохо себя чувствовал. Перевел 7,5 стр[аницы] “Обжоры” (моих).
В пятницу консультация. Затем заехал в кн[ижную] лавку писателей, купил Бунина пятитомник и еще кое-что, отложил Крашевского (7 том[ов] — неполное собр[ание]) за 200 руб[лей]. Перевел с утра 4,5 стр[аницы] “Обжоры”. Работу над переводом на время бросил, т.к. звонил Архангельский, просил переработать рассказ, учтя его замечания, — и срочно, т.к. 15-го они уже сдают сборник в Изд[ательст]во. Кроме того, он сообщил мне, что решил включить туда “Родимое пятно” и надо его перепечатать.
Его жена, Гал[ина] Влад[имировна], завезла мне рукопись рассказа с замеч[аниями] Архангельского. Вечером я перепечатал “Родимое пятно” с небольш[ими] вставками.
12-го, в субботу, опять две группы. Экзаменовал с 11 утра до 8 вечера. Но утром встал рано и прокорректировал “По Иртышскому водохранилищу на “Крошке” почти до конца. А вечером уже не смог работать.
В воскресенье, 13-го, продолжал работу над рассказом, начало пришлось перепечатать; он стал меньше страницы на четыре, т.к. пришлось изъять “семейные воспоминания”. Опять экзамен. Как это мне надоело… Перерос я эти рамки, в которые жестко заключен расписанием, и жду не дождусь освобождения. После экзамена заехал в кн[ижную] лавку писателей, взял Крашевского, а в магазине “Академкнига” купил “Ниву” за 1874 год — старина!
А вечером справляли именины Вивы и Адика, были Архангельские. Я отдал В[ладимиру] В[асильевичу] рукоописи. Рассказ Анатолия тоже принят составителями, но остается высшая инстанция — изд[ательст]во.
Сегодня долго спал после трудов предыдущих дней и утомления вчерашнего вечера, а потом все дообеденное время посвятил уборке книг, которые просто меня затопляют.
Получен перевод от Анатолия — 1000 р[ублей] в счет
долга. Придется сейчас написать письмо.
Вношу некоторые замечания по “Гемме”, над которой я думал в эти дни. Во-первых, когда я напишу эту повесть, надо будет предложить ее “Моск[овскому] Комсомольцу” — они печатают такие вещи.
Толян — страстн[ый] фотограф, заработал на аппарат, работая в колхозе предыдущим летом. Снимает к месту и не к месту, мечтает купить съемочный киноаппарат, постоянно говорит о фотогеничности. Хорошо, если бы его фотографии как-то помогли раскрытию тайны. Думает поступить в Ин[ститу]т, готовящий кинорежиссеров.
Наслушавшись рассказов Зад[орожного], Толян видит себя во сне перенесенным в эпоху царя Митридата — м.б. он славянский раб, приведенный в город?
Концовка повести:
Корнеенко. Выйдет из тебя или нет кинорежиссер, это еще вопрос, а вот насчет юридического факультета я тебе определенно советую подумать. Главное — ты умеешь. логически мыслить.
Толян (важно) Я подумаю.
Использовать где-нибудь фамилию Вертипорох.
15 январь. Вторник. Отправил Анатолию большое вчера написанное письмо.
С утра заехал в Кн[ижную] лавку писат[елей], а оттуда в “М[осковский] Р[абочий]” и сидел часа полтора за правкой текста “Дун[айского] лоцмана” по замечаниям корректоров. В общем, корректировщики, как и многие редакторы, ужасные нивеллировщики (даже рифма). Для них, напр[имер], то, что у Лодка баржу у часто называю лодкой, непонятно, и они ставят знак вопроса. Всякий живой, не совсем обычный оборот речи приводит их в смущение. Хорошо о них написано во II вып[уске] “Лит[ературной] Москвы” у Лидии Чуковской в ст[атье] “Рабочий разговор” (заметки о редактировании худ[ожественной] прозы).
19 января. Суббота. Сегодня был в Детгизе с последней, как кажется, версткой “Земли и неба”. Так как вчера и позавчера были экзамены, а верстку я получил 17-го утром, по дороге в Ин[ститу]т, то времени для проверки было мало. Кроме того, вчерашний вечер провел в ЦДЛ — там было отчетно-перевыборное собрание клуба — выбирали Совет. Народу было мало, всего 90 человек. Было не очень интересно, но узнал кое-что о новом здании клуба, там будет много простора, большой зал и даже с широким экраном.
А в результате верстку читал с 2 до 4 ночи.
“З[емлю] и н[ебо]” начнут печатать — появилась хорошая бумага. М[айя] С[амойловна] подтвердила, что книга в этом же году будет выходить по редакции для нерусских школ.
Затем имели разговор по “Экспедиции по двум океанам”. Прежде всего я прочел рецензию А[лександра] Ивича — она в целом обнадеживающая, но отрицающая первые три главы. А многие редакции (Ю[рий] П[етрович] Тимофеев и Брусиловская) — диаметрально противоположная: книга не удалась, кроме первых трех, беллетристических глав! В таком духе и надо переписать всю книгу, немного сократив ее (до 5-6 листов). Я книгу усложнил и превысил возрастной уровень.
Как говорят Т[имофеев] и Бр[усиловская], на этом материале впоследствии можно будет сделать новую книгу и м.б. не одну — для среднего возраста. А сейчас надо делать заново, и если успею сделать быстро, то они постараются издать ее в этом году, т.к. она стоит в плане.
— Мы не согласны, — сказал Ю[рий] П[етрович] Тимофеев, — выпускать эту книгу из младшего возраста. Вы у нас уникальный автор и должны сделать книгу о воде и ветре для младших. Мы вас очень ценим и издаем “цветным” (новую тоже думают делать цветными рисунками) и не хотим вас выпускать из своей редакции. Такие книги будут основным фондом и все время будут переиздаваться…
Значит, надо писать книгу о воде и ветре (а не о воздухе) в форме рассказов: начало хорошее (об У-Наке), а дальше, напр[имер] плавание на римской триреме, на каравеллах и т.д. Жаль, что у меня здесь нет рассказа о пароходе Дениса Папина (из “Перв[ого] воздухоплавателя) — он хорошо бы подошел. М.б., я его найду?..
Я обещал придти к ним на-днях с новым планом.
Отдал Исааку Марковичу Касселю “Клуб Шутников”, “Воздушное золото” и перевод рассказа Ж[юль] Верна “Обезьяний генерал”. Сейчас они набирают материал для 4-го выпуска. Поговорили о желательности издания журнала “Мир Приключений”.
Был интересный разговор с Миримским. С очерком я не опоздал, т.к. материал для сборника почти не поступает. Материалы в случае их пригодности они обещают оплачивать сразу. Я решил писать “Шестьдесят лет” в форме рассказа о Саше Волохове (вторая часть, быть может, его ).
М[иримский] мне сказал, что их редакция включила в план будущего года “Волшебника Из[умрудного] города”. На мой вопрос, говорил ли он с Грибановым, С[амуил] Е[фимович] ответил:
— А я и не намерен с ним разговаривать! У него были возможности, и он их не использовал.
В отношении рисунков он думает, что следует оставить радловские, рисунки Кыштымова и Кº ему не понравились — сложные, формалистические.
Я с М[иримским] говорил о переводе “Лиса и Волка”. Оказывается, с этим теперь надо обращаться в зарубежную редакцию, т.е. к Грибанову. “Книга за книгой” теперь такие вещи не печатает.
За эти дни кончил перевод М. Гешо, но послесловие не написал еще, некогда было. 17-го был экзамен, а потом заседание кафедры, с которого я вернулся с жесткой головной болью.
Думал над “Печатью”. Так как неудобно ставить молодого советского юриста в смешные положения, то я придумал сделать его старичком, учившемся в царское время. Это будет Коронат Антиохыч Якбомудров, большой чудак, сын попа, семинарист, пошедший в университет. Он горд тем, что в роду его предков были только редкие имена: Сосинатор, Питариск, Феогност…
— Мои предки священствовали в селе Большие Грязи чуть ли не десять поколений подряд…
Сухой подтянутый человечек с эспаньолкой, усы стрелками, волосы красит.
Расписание экзаменов и консультаций Январь 1957 года>
[Здесь была таблица]
Доцент Волков
Последняя сессия!..
23, среда. Последний экзамен и последнее заседание кафедры. Сидел на заседании без всякого интереса и большей частью читал книжку.
Якоря подняты, ветер несет меня в другое море…
Приклеил для памяти расписание последней сессии — она была достаточно напряженной.
Литературными делами в последние дни не занимался. Вива в командировке в Ленинграде с понедельника, и приходится привозить или отвозить ребят из детсада — это отнимает много времени. Да еще донимают разные болезни — голова болит, отрыжка… Правда, за это время написал послесловие к “Лису”, но в перепечатку отдать не успел.
24, четверг. Неделю назад я отправил Е[фиму] Н[иколаевичу] Перметину письмо, где напоминал ему о его многолетнем долге (3500 р[ублей] он мне должен около 20 лет, а 2500 р[ублей] — больше 10 л[ет]). Вчера {Сегодня} он мне позвонил и 10 минут доказывал, что он этот долг заплатит и что выплату его он отложил на последнюю очередь, т.к. материально я обеспечен больше, чем другие. Но конкретной даты опять не назвал! Он получает квартиру на Боровском шоссе.
29, вторник. Вот и январь подошел к концу — первый месяц нового года. Как летит время…
Вчера был в ЦДЛ — обсуждалась статья Л[идии] Чуковской “Рабочий разговор” из второго выпуска “Литературной Москвы”. Обсуждение было острое и затянулось до 12 ч[асов] ночи. Чуковская очень сильно раскритиковала “Джуру” Тушкана, а он сам выступил в свою защиту, приготовив получасовую речь с цитатами из Л[ьва] Толстой и Пушкина. О “Джуре” говорили почти все выступающие, одни защищали, другие считали, что книгу надо основательно переработать. Из обсуждения вынес и я кое-что профессионально-полезное для себя, в частности я получил убеждения, что был слишком уступчив по отношению к замечаниям корректоров.
Прочитал за последние дни “L’Etoile du Sud”. Здорово все-таки писал старик Ж[юль] Верн — какие неожиданные повороты сюжета и поражающая развязка!
Сегодня отдал в перепечатку “Лиса и Волка” и сдал в редакцию худ[ожественного] оформления карту путешествия Барсака, на которую затратил немало труда в последние дни.
26-го, в субботу, провел несколько часов в Ин[ститу]те: экзаменовались 21 двоечник. Последний экзамен — 6 февр[аля].
Февраль
2, суббота. 30 января я снова принялся за рассказ “Шестьдесят лет”, отложенный на целый месяц. Я начал его в третьем лице — на это меня навели замечания Архангельского об очерке “По Иртышскому водохранилищу на “Крошке”. И пошло дело гораздо лучше. Своим героем я сделал близкого мне Сашу Волохова, сына фельдфефебеля Клементия Михайловича. И так как с этой личностью я довольно хорошо знаком, то могу о ней писать с полным знанием дела…
Вторую половину об У-[На]ке я решил сделать в форме а Волохова, и тоже по-моему, выходит неплохо. Но я не умею работать регулярно и понемногу — за три дня, 30 и 31 янв[аря] и 1 февр[аля] я сделал 53 стр[аницы] рукописи (правда, около половины туда вошло из написанного прежде). А сегодня поехал с утра в Кн[ижную] Лавку Писат[елей] и потом уже не работал: завлекся чтением А[лександра] Беляева (купил двухтомник).
Звонил в “М[осковский] Раб[очий]” стар[шему] редактору Геннад[ию] Ефимовичу, и он мне сообщил, что отдает мои переводы на редактирование “опытным переводчикам”, т.к. считает, что они нуждаются в этом. У меня впечатление, что он относится ко мне недоброжелательно — не то, что Фирсов. Видимо, дело с выпуском ж[юль]-верновского однотомника теперь основательно задерживается.
9. Суббота. 6-го, в среду, был в Институте, думал, что в последний раз, но ошибся. Хотя и проэкзаменовал с помощниками 28 человек (из них 14 опять получили двойки!), но просили еще придти 13-го.
С рассказом “Шестьдесят лет” за эту неделю кончил, получилась целая повесть — около 3 печатных листов. Два раза правил, сегодня сдал в перепечатку.
Во вторник, 5-го, получил из маш[инописного] бюро “Ловкача и Обжору”, за эти дни прокорректировал, еще несколько выправил, оформил 4 экз[емпляра] рукописи.
Вчера мне звонил Заборский, вернувшийся с курорта. Узнал от него, что Андрей Шманкевич в больнице — допился. По словам Заб[орского] он ежедневно выпивал по литру водки — это прямо ужасная “норма”!
Все думаю, за что мне сейчас приняться. Наверно, все-таки буду писать “Кости Нечипоренко”.
Еще надо договориться с Тимоф[еевым] и Брусиловской о характере книжки “Вода и воздух”, кое-какие планы у меня есть.
12, вторник. Вчера встретился с В.П. Фирсовым, говорил с ним о странных действиях Г[ригория] Е[фимовича] Коренева в отношении однотомника Ж[юль] Верна и просил ускорить дело с одобрением рукописи и выплатой гонорара.
Вчера же начал работу над повестью “Гриши Челнокова” — то, что я назвал в предыдущей записи “Кости Нечипоренко”. Разбираясь с материалами, я уяснил себе, что укаинизация материала тут не годится. Вчера написал немного; вставал сегодня ночью и написал отрывок, где использовал стихи “Две войны”, написанные мною в декабре 41 г[ода].
А сегодня водил с утра в больницу Калю с ушибленной рукой.
14, четверг. Вчера хорошо поработал над “ом”, а сегодня утром лишь немного удалось. Ездил в институтскую сберкассу за деньгами, а потом ходил по книжным магазинам. Вечером пришлось ехать в Ин[ститу]т вторично: на профсоюзное собрание геол[ого]-разв[едочного] факультета. Там был зачитан приказ директора Ин[ститу]та Глека с довольно сухим выражением благодарности мне за долговременную и добросовестную работу. Его зачитал декан ф[акульте]та, профессор Д.И. Щеголев, затем сказал небольшую речь о моих заслугах. После него выступил Яснопольский с маленькой речью и преподнес мне подарки от кафедры — блокнот с художеств[енной] крышкой и нож для разрезания книг. От студентов была поднесена корзина цветов. Я сказал коротенькое ответное слово, затем меня усадили в президиум собрания.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги