Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть)

Вижу я, что о самом вечере ничего не написала, но я не могу. Сегодня в Эрец-Исраэль уходит пароход и в нем - много венгерских евреев. Это просто загадка, как я могла жить так до последнего времени.

Я перечитала то, что записала. Вижу я, что все звучит весьма патетически, а стиль находится под явным влиянием дневника Сечени. Видимо, первое исходит из глубины моего сердца, а Сечени очень мне мил.

21.12.1938

Сегодня начались каникулы. Снова я могу заняться своим дневником. До двенадцати дня изучала иврит и читала. Перечла заново "Бамби" Феликса Салтана, который в свое время меня так очаровал. По правде говоря, я не могу себе позволить такие излишества, потому что мне надо прочесть еще очень много книг. Сейчас я занята, главным образом, литературой, посвященной описанию Эрец-Исраэль. Вчера после обеда Юдифь Киш, во время моего визита к ней, попыталась повлиять на меня, чтобы я отказалась от Эрец-Исраэль. Понятно, ей это не удалось. Напротив - я еще более укрепилась в своей вере. В конце концов, она сказала, что, возможно, я права. Обещала ей написать о своей судьбе, когда буду там. Посмотрим, кто прав. Жаль, что сегодня я так мало записала. Очень хотела бы уже знать иврит но я еще далека от этого. С трудом я постигла лишь самые азы.

{93}

26.1.1939

Если бы я не взглянула на дату, я, пожалуй, не могла бы вспомнить, когда писала и последний раз. У меня очень много дел. Три частных ученика по два часа каждому в неделю; кроме того - иврит, английский, библейский кружок, Маккабия (сионистская организация, которую я время от времени посещаю) и т. д. Единственное, что совершенно не отнимает у меня времени после полудня - это учеба. Уже несколько недель не держала в руках учебника. Но в такие времена нет охоты учиться.

Несколько дней болела. И сегодня не пойду в школу. Хочу сказать несколько слов о книге "Вечный остров" Людвига Луисона. Очень и очень она мне понравилась. Возможно, что причиной тому - тема книги, очень мне близкая. Я ведь целиком погружена в дела еврейские, а эта книга открывает интересную главу из жизни нашего народа. Писатель рисует четыре поколения одной еврейской семьи. Начинается действие в гетто, а заканчивается в Нью-Йорке. Первое поколение живет в глубокой вере, оно душевно цельное и единое, а четвертое поколение потеряло все эти качества и подвержено полному распаду. Злоключения этого поколения, от всего оторванного, характерны и сейчас для нашего народа. Вообще, эта книга подымает сложные и запутанные проблемы еврейского народа, и чаще всего на них дается ясный и меткий ответ. Я бы посоветовала всем тем, кто не понимает, зачем и почему они евреи, - а таких сейчас много, - прочесть эту книгу.

{94}

Пурим, 1939

РЕЧЬ В "БИБЛЕЙСКОМ КРУЖКЕ"

(Из литературного наследия под заголовком:

"Мысли для обоснования сионизма".)

Всякий, кто пять лет назад, или даже два года назад, подымал на щит сионистский идеал, был осужден еврейским общественным мнением, как изменник родины, или его высмеивали, считая умалишенным, неисправимым фантазером, и никто не хотел его даже выслушать. Но сегодня, возможно из-за переживаемых нами бедствий, даже венгерские евреи начинают интересоваться сионизмом. Во всяком случае, им кажется, что они это делают, когда спрашивают:

Как велика Палестина? Сколько людей она может вместить? Есть ли место и для них в строящейся стране? Но вопрос, который почти совсем не задается, это следующий: каковы цели сионизма и на чем базируется эта идея? А я хочу задержаться как раз на этом вопросе, который, на мой взгляд, самый важный. Ибо тот, кто поймет и почувствует это - тот станет сионистом, независимо от вопросов: сколько людей может принять Эрец-Исраэль; улучшится или ухудшится наше положение здесь; есть ли шансы на устройство в других странах или нет. Я хотела бы сказать несколько слов о сионизме, о таком {95} сионизме, который не зависит от времени и условий, и именно потому он всегда стоит на страже - об абсолютном сионизме.

Если мы пожелали бы кратко определить сущность сионизма, мы могли бы выразить это одной лишь фразой Нахума Соколова: сионизм - это движение еврейского народа ради своего существования.

Многие мысленно ухватятся за первое противоречие: нет еврейского народа! Что превращает некое определенное общество в народ? - Общее происхождение, общее прошлое, настоящее и будущее, общие законы, язык, родина.

В древнем Эрец-Исраэль были в наличии все эти ценности. Затем была разрушена общая родина. Понемногу распалась и языковая связь. Национальное самосознание спасла Библия. Она, Тора, невидимый Моисеев закон, который так легко нарушить, оказалась самой сильной защитой. Но трудно было себе представить, что в средневековом мире, лишенном национализма, когда в центре жизни стояла религия, среди евреев гетто национальное сознание вырастет настолько, что приведет к обновлению жизни нации и к отстройке заново старого дома.

Лишь торжественный клич, полный тоски - "В будущем году - в Иерусалиме!" - свидетельствовал о том, что еще не исчезла вера вернуться на родину. Но вот наступило XIX столетие - столетие, чреватое идеями о правах человека и возрождении национальных ценностей. Все народы, начиная от самых великих и кончая небольшими {96} балканскими племенами, - начали искать себя и свои права. Настал решающий час: существует ли еще еврейский народ, который в состоянии жить? Захватил ли нас новый дух? Подавляющее большинство евреев требует для себя лишь человеческих прав, с любовью и счастьем принимает добрую волю окружающих народов и взамен этого сбрасывает с себя, то, что ему кажется лишним - свое национальное бытие.

Но вот выходят в путь сто воодушевленных юношей из России, и лицо их обращено к Сиону. Спустя некоторое время Герцль напишет свою книгу "Еврейское государство" - и тысячи людей присоединятся к сионистской идее. Eврейский народ существует! - Кто думает иначе - тот говорит лишь от своего имени, и пусть он не отвлекает внимания тех, для которых еврейство - это нечто большее, чем пометка в метрическом свидетельстве.

(см. на нашей стр. книгу - Ицхак Маор "Сионистское движение в России" ldn-knigi)

Сионизм базируется на признании, что еврейский вопрос в мире - это такая хворь, против которой нельзя бороться ни словами, ни поверхностными мерами, но она нуждается в основательном лечении. Евреи живут и ненормальных условиях и потому не могут жить в соответствии со своими дарованиями, благородными качествами, не могут творить вечные человеческие ценности, для чего предназначены. Неверно, что в изгнании мы стали учителями других народов. Мы превратились лишь в их подражателей, рабов, "козлов отпущения" для их ошибок. Мы утратили свою самостоятельность и элементарные {97} условия жизни. Сколько великих мыслей, сколько еврейских идеалов осуждены на забвение в зримых стенах еврейского гетто средневековья и в незримых - нового еврейства!

Если мы сравним творчество полумиллиона евреев, проживающих сейчас в Эрец-Исраэль, с творчеством - во всех областях - венгерских евреев, которых, примерно, такое же количество, может быть, мы перестанем верить в то, что лишь в изгнании мы можем создавать я развивать ценности.

Откуда же придет спасение еврейского народа ? - Мы не просим милостыни, а требуем прав, которые нам полагаются, свободы, которую добьемся собственными руками. Долг наш как людей и как народа требует этого. Мы хотим воздвигнуть дом для еврейского духа и еврейского народа. Решение совершенно ясное: нам нужно еврейское государство. Еврейское государство нужно всему миру, и потому оно будет - сказал Герцль. Евреи, которые этого хотят, сами его создадут, и они будут его достойны. Отречься от сионизма - это значит отречься от традиции, от совести, от справедливости, от права на человеческую жизнь. Но мы не вправе здесь уступать ни в одном пункте, даже если бы была правда в смешном опасении, будто сионизм питает антисемитизм.

Антисемитизм порожден не сионизмом. а изгнанием, тем, что мы рассеяны по всей земле. Горе личности и народу, если они пытаются угодить своим врагам вместо того, чтобы идти своим путем.

{98} От сионизма мы не можем отказаться, даже если бы он укреплял антисемитизм, и неудивительно, что на сионизм меньше всего нападают с этой позиции. Напротив, единственная надежда, что антисемитизм прекратится или уменьшится, связана с воплощением в жизнь сионизма и с возможностью еврейского народа жить своей жизнью, как все другие народы. Только осуществление сионистских идеалов может дать и евреям, живущим в изгнании, возможность выразить свою любовь к Родине, ибо их связь с ней будет тогда зависеть от их воли и свободного выбора, а не будет им навязана насильно.

Когда говорят о новой родине для народа, сионистское общественное мнение едино в выборе Эрец-Исраэль. Тем самым оно свидетельствует, что цель движения - не только найти дом для преследуемых евреев, в каком бы уголке земного шара они не находились, но дать им родину в стране, с которой существует

историческая связь. Я не намерена сейчас говорить о той работе, которая была проделана за последние немногие десятилетия. Это уже касается воплощения, а не самой идеи. Но я должна отметить, что действительность подтвердила и утвердила идею. Она, эта действительность, свидетельствует о желании евреев жить, о любви к труду, о способности создать государство и подтверждает, что там, в Эрец-Исраэль, таится такая волшебная сила, которая может объединить евреев из всех стран рассеяния. Эта узкая полоса земли на берегу Средиземного моря, {99} которую спустя два тысячелетия евреи почувствовали кровно родной, уже успела породить еврейскую культуру и новую еврейскую жизнь, органически связанную с жизнью в далекие исторические времена.

И даже в настоящем урезанном виде эта земля может служить островом в море отчаяния еврейского народа, на котором будет воздвигнут маяк, он осветит мрак жизни светом наших вечных человеческих ценностей.

10.3.1939

Не преувеличу, если скажу, что единственное, чем я живу в что меня постоянно держит в напряжении - это сионизм. Все, что имеет хоть какое-либо отношение к нему, меня интересует.

Послала просьбу на ферму по подготовке девушек в "Нахалал". Дай Бог, чтобы меня туда приняли! А тем временем приближается время выпускных экзаменов, но я об этом почти не думаю и не готовлюсь. Что мне до венгерской литературы, истории, географии, истории искусства? А немецкий язык? - Он напоминает мне так много отвратительных дел. Французский в стране не нужен. Остались алгебра, физика, а также иврит, который, к великому сожалению, у нас в школе не изучают. В курсе истории, в рамках 19 века, мы касаемся и еврейского вопроса. Атмосфера вокруг совершенно отравленная. В парламенте продолжается обсуждение еврейского законодательства. Тем временем ушел в отставку премьер-министр Имреди, {100} потому что выяснилось, что и в его жилах течет еврейская кровь. Как смешно такое решение!

Руководительнице сельскохозяйственной школы для девушек в Нахалале (Написано на иврите.).

К моему заявлению прилагаю автобиографию.

Меня зовут Хана Сенеш. Моя мать, Каталин (девичья фамилия Зальцбергер) - вдова покойного писателя Бела Сенеш.

Родилась 17 июля 1921 года в Будапеште. Венгерская подданная. Окончила народную государственную школу в Будапеште. С 1931 г. посещаю гимназию для девушек (Лицей) и в конце учебного года должна получить аттестат зрелости. Все годы имела отличные оценки.

Кроме немецкого и французского, которые изучала в школе, владею английским.

Еще до того, как наступило ухудшение в судьбе нашего народа в стране, где мы родились, я страстно желала жить в Эрец-Исраэль и решила изучить профессию, которая даст мне возможность принять активное участие в строительстве страны. Приняв такое решение, я изучала иврит и сейчас продолжаю совершенствоваться, надеясь, что проблема языка не будет представлять для меня никаких трудностей.

Поэтому прошу на мою просьбу ответить положительно.

Поступление в вашу школу будет {101} для меня очень радостным событием, и я поистине буду счастлива. В этом я вижу первый шаг к воплощению моей цели в жизни.

С сердечным сионистским приветом

Хана Сенеш

22.4.1939

Трудно мне объяснить, почему я не писала все время. Ведь прошло уже более 10 дней после моего возвращения из Лиона, где я навестила Джори. Поездка была великолепной, дорога чудесная.

Джори не согласен там жить. Он хочет переехать в Эрец-Исраэль. Он тоже пламенный сионист. Как я была рада беседовать с ним на эти темы и убедиться, что между нами нет никаких разногласий.

Два месяца почти не писала. Не из-за отсутствия событий или досуга просто не было охоты. Завтра - заключительный экзамен. И хотя я не придаю ему особого значения, для меня это вопрос престижа. Я все же немного взволнована. Некоторое время тому назад я думала, что это меня вообще не интересует. И все же я очень хочу хорошо выдержать все экзамены.

Темы письменных работ следующие. По венгерскому языку - "трагический образ венгерского крестьянина в нашей литературе". Надеюсь, что я удачно написала это сочинение. По-немецки - нам дали перевести кое-что на венгерский. Я уверена, что и с этим хорошо справилась. Учитель сказал, что я в числе трех лучших {102} учениц. Правда, я немного поторопилась, потому что должна была пойти узнавать результат моего обращения в "Нахалал". Я там должна была быть в 11.30, потому я поспешила сдать экзаменационный лист в 10.45. И по-французски мне дали кое-что перевести.

Завтра проверю, не хуже ли отметка, которую я получила, классной оценки (там - "отлично"), Если хуже, то предстоит еще устный экзамен.

В последнее время часто посещаю организацию (Маккаби.). Как я люблю бывать там! В этом клубе я чувствую себя, как дома. У всех нас, приходящих сюда, - общие проблемы, и есть тут много умных людей.

Успокаивает и радует то, что таков облик нашего народа, несмотря на его многочисленные ошибки. Я дерзаю верить, что они - плод жизни в изгнании, если даже в таких условиях мы смогли выработать у себя много хороших качеств. Надеюсь, что в Эрец-Исраэль мы сможем избавиться от дурных свойств, которые здесь зародились, и сохраним лишь хорошие. После экзаменов я хочу всецело отдаться изучению иврита и сионистской работе (До сих пор дневник написан на венгерском. Далее венгерские записи чередуются с ивритскими. Венгерские фрагменты в дальнейшем будут оговорены (в скобках, рядом с датой).).

(Первая ивритская страничка дневника):

... Я хочу читать Библию на иврите. Знаю, {103} что будет очень трудно, но это ее подлинный в очень красивый язык, и в нем - дух нашего народа. Я пишу сейчас без словаря, самостоятельно, по-видимому, со множеством ошибок, в все же очень радостно, потому что вижу, что смогу быстро овладеть ивритом. Я хочу еще немного написать о брате. Он также изучает иврит и в конце одного из своих писем написал:

"Хорошо умереть за нашу страну!". За последнее время эта фраза стала очень актуальной, потому что Эрец-Исраэль переживает сейчас трудные дни. Англичане издали Белую книгу со страшным содержанием, и понятно, что все еврейское население противится этой измене. - Теперь кончу, потому что хочу сегодня лечь пораньше, а уже 8.

Июнь, 1939 (на венгерском).

На последнем уроке по изучению религии я рассталась со своей учительницей Георги со следующими словами:

"Восемь лет назад, когда мы ждали с напряжением, смешанным с любопытством, первого урока, нам виделся в непостижимой дали тот день, когда мы придем, чтобы проститься с ней (С учительницей.) и выразить ей свою признательность.

- Сегодня, по прошествии восьми лет, мы чувствуем, что это время имело для нас огромное значение - не с точки зрения календарных сроков, а с точки зрения тех перемен, которые {104} произошли в наших сердцах! Душевным переменам, которые произошли в нас, своему формированию и развитию мы обязаны более, чем это можно себе представить, тем двум урокам, которые в нашем расписании предназначались для изучения религии. В действительности же эти часы были посвящены нашим душам.

Они помогли нам обрести еврейское самосознание в научили нас понимать, что мы - евреи, и что иудаизм - это могучее наследие: культура шести тысячелетий, которая воплощает высокую мораль, веру в Бога, сочетаемую с высшим предназначением. Вы осветили нашу мораль во всем ее сиянии и научили нас искать Бога. И как приятно было следовать путем возвышенных идеалов под руководством учительницы Георги, которая вдохновляла нас своей мудростью, добротой, верой, и личность которой была отражением тех идеалов, которые она ставила перед вами.

Мы пока еще не в состоянии оценить, сколь многому мы научились за эти 8 лет. И если спустя много лет в наших ушах прозвучит стих утешения из Книги пророков; и если мы будем стремиться к закону, справедливости и любви в внесем свой вклад в подлинно человеческое счастье; и если во время чтения книги или в момент, когда открывается цветок, мы почувствуем, что стоим лицом к лицу с Всевышним, - мы будем знать, что выдержали экзамен по закону Божьему.

В таких случаях мы будем вспоминать с {105} благодарностью теплые, полные веры слова учительницы Георги".

27.6.1939

На собрании "Маккаби" (на венгерском языке)

Из литературного наследия. Сверху сделана надпись:

Речь перед выпускниками гимназии.

Дорогие друзья!

Когда вы получили приглашение "Маккаби", вы, вероятно, спрашивали самих себя: Зачем в для какой цели к вам взывает сионистская молодежь? Что она хочет и что она может сказать вам? Я попытаюсь дать ответ на эти вопросы.

Какое у нас право обращаться к вам? Просто потому, что вы евреи. Мы хотим надеяться, что сейчас уже нет еврея, который относился бы равнодушно к великой цели, самой чистой, решающей судьбу еврейства; мы хотели надеяться, что нет сегодня еврея, который не находился бы под впечатлением от чуда, что народ воскрес, и народ этот - евреи.

Мы знаем, как много есть аргументов против сионизма. Мы их все выслушаем и охотно ответим. Есть только одно, против чего нельзя защититься - это равнодушие. Надежда и вера, что вы не из равнодушных, побудили нас обратиться к вам.

Зачем мы это делаем ? - Мы не уверены, что в течение часа или двух часов сможем убедить вас в справедливости идей сионизма. Они {106} слишком сложны, чтобы в течение одного вечера можно было их все назвать, а вы - их почувствовать и принять. И не только мы, которые после 8 лет учебы в средней школе выходим сегодня искать свой путь в жизни, должны собираться и беседовать о стране, что строится для еврейского народа, прежде всего, руками еврейской молодежи, - об Эрец-Исраэль.

Может быть, и вы по окончании учебы, войдя в вашу синагогу, будете поражены безнадежностью в бессилием, которые царили на этом вашем прощальном собрании. Да, это было прощание еврейской молодежи, которая потеряла свою родину и осиротела, лишившись идеалов и цели жизни. И не было человека, который бы вам там сказал: выше голову! Выпрямитесь потому что есть у вас родина, есть идеал, есть цель в жизни. Напрасно закрылись тысячи ворот, напрасны были тысячи унижений. Есть одно место на свете, где наши братья евреи строят родину, не для себя - не для шестисот тысяч, которые там находятся, а для 17 миллионов евреев, и они с радостью примут каждую протянутую им руку помощи. Есть только одно место на земном шаре, куда не эмигрируют и куда не бегут в поисках убежища, но просто приходят к себе домой. Во время расставания в синагоге эта страна не была названа, но она начертана в свитках Торы, глубоко и таинственно начертана в сердце каждого еврея: Эрец-Исраэль.

В трудном и бурном еврейском мире наших дней долг каждого из нас дать своему ближнему {107} все, что мы можем дать, что у нас есть.

И мы, сионистская молодежь, можем дать вам веру, самосознание, цель жизни, идеал, свежие силы, душевный покой. Мы сочли своим долгом предложить вам этот подарок, но примете ли вы его?..

Но мы хотим не только дать, но и просить. Возможно, что не все вы, стоящие здесь, найдете путь в Эрец-Исраэль, но через несколько месяцев рассеетесь во все концы земли. Мы про. сим вас: где бы вы не были, когда вы услышите слово "Эрец-Исраэль", не проходите мимо с пренебрежительной шуткой или нетерпеливым движением руки.

Знайте: судьба этой страны неразрывно связана с судьбой еврейства и, следовательно, с судьбой каждого из вас. За судьбу и будущее этой страны мы ответственны перед историей. Мы даем свой свет этой стране, но его излучение возвращается к нам. Там мы строим все сами, и все что мы строим там - это наше.

Там мы можем жить еврейской жизнью и не будем этого стыдиться. Не из-за принятого кем-то решения, а потому что это естественно и само собой разумеется. Об этом нам хотелось немного с вами поговорить, и потому мы вас сюда сегодня пригласили. С любовью вас приветствую от имени "Маккаби".

11.7.1939

С сегодняшнего дня дневник буду вести только на иврите. Надо было когда-либо начать, и я полагаю, что отныне дело "пойдет".

{108} Я еще не писала об экзаменах на аттестат зрелости. Я действительно не волновалась. Может быть, только немного в последнее утро. Первый экзамен был по немецкому. Мне предложили перевести отрывок из Грильпарцера (Франц Грильпарцер (1791-1872) австрийский драматург.), затем я должна была рассказать о его драме "Сафо". Я эту тему хорошо знала. Ответив по немецкому, я вышла из класса - такой у нас порядок. Через десять минут я вернулась и нашла у себя на столе вопрос о венгерской литературе. Мне дали две темы. В первую минуту я огорчилась, но потом увидела, что знаю, как отвечать, и пошла со спокойным сердцем к преподавателю (он умный и действительно приятный человек, и одно удовольствие отвечать ему на экзаменах).

Я долго говорила, но не сказала и половины того, что хотела. Тогда он сказал мне, что сожалеет, но нельзя выслушать все. Я ответила и на второй вопрос. Я видела, что моя учительница была счастлива. И я слышала, что она потом говорила девушкам в других классах, что мой ответ был очень хорош. Третий экзамен был по истории. Когда я села на свое место и увидела вопросы, то не знала, что будет. Я должна была написать сочинение по-венгерски о заседаниях парламента для принятия реформы. По правде говоря, я не все знала - когда они проводились и что там произошло. Вторая тема была лучшей. Французская революция, что ей {109} предшествовало, ее развитие и влияние. Я молилась про себя, чтобы меня вначале спросили об этом, и подала председателю записки так, что "революция" была сверху. Мне повезло, и он действительно об этом спросил меня раньше. Без преувеличений скажу, что я знала отлично. И он вообще не спрашивал вторую тему. Так прошли первые три экзамена. За алгебру и физику я не боялась. Во время получасовой перемены я позвонила домой и перекусила. Я совсем не волновалась. Но когда я получила задание по алгебре, исчезло мое веселое настроение. Мне достался самый легкий вопрос из всего материала, но именно поэтому я его не учила. В конце концов, я все же догадалась, что сказать. Последней была физика. Все вопросы я знала очень хорошо. И окончила с отличием.

Сегодня нет времени продолжать, но я надеюсь, что вскоре смогу писать, главным образом, о сионизме. Я в этом направлении работаю.

Завтра уезжаю в Домбовар.

17.7.1939

Сегодня день моего рождения. Мне 18 лет. Трудно представить, что я уже такая "старая". Но я знаю, что это лучшие годы моей жизни, и я наслаждаюсь молодостью. Я очень рада своей жизни, всему, что меня окружает. Я верю в будущее. Моя идея наполняет меня целиком, и я надеюсь, что смогу осуществить ее без разочарований. Знакомые и многие из родных говорят мне, что прибыв в страну, я сразу разочаруюсь.

{110} Я не думаю, что у меня нет правильного представления о положении в стране, и я знаю, что люди, которые там живут, небезгрешны и делают ошибки.

Но я люблю в моей стране саму возможность строить еврейское государство - прекрасное, красивое, и его будущность зависит от этого. Я хочу делать все, все, чтобы набраться сил и, приблизить мечту к ее осуществлению или, наоборот - осуществление к мечте. Я на иврите пишу меньше, чем на венгерском, но лучше немного на иврите, чем много на венгерском. Может быть, через несколько месяцев буду писать с меньшим трудом. Все будет хорошо.

21.7.1939

Я получила, я получила его - сертификат, и я полна радости и счастья. Я не знаю, что писать, я не в состоянии поверить; я читаю и перечитываю письмо с этой вестью еще раз и еще раз и не нахожу слов, чтобы выразить то, что чувствую. Нет у меня другого чувства, кроме радости. Но я понимаю, что моя мама не может смотреть на вещи, как я. Для нее это большое переживание. Моя мама действительно героиня. Никогда не забуду ее жертвы. Не многие из матерей поступили бы так. Я должна быть в стране в конце сентября. Еще не знаю, когда поеду. Больше не буду писать Есть лишь одно слово, которое я хочу сказать всем, которые мне помогали, Всевышнему, маме, каждому человеку: спасибо.

{111}

14.8.1939

Не знаю, как начать. Это так страшно. Боюсь, что я нездорова. У меня еще не было врача, я еще ничего не сказала маме и не хочу поверить. Факт: я чувствую свое сердце, небольшую боль в сердце, день за днем, даже сейчас. На глазах у меня слезы. Ибо это для меня самое страшное, что только может быть, если в таком молодом возрасте у меня уже больное сердце. Но и мой отец с 18-летнего возраста жил с таким сознанием, и если судьбе будет угодно - и я смогу вынести это. Но больше всего страшит меня вопрос моей алии. Я иду в сельскохозяйственную школу, это значит, что я должна буду работать физически. Я получила то место, к которому так страстно стремилась, но о нем мечтали еще очень многие девушки. И если я в самом деле больна, мне ничего не остается другого, как приехать и ждать, чтобы они убедились в моей неработоспособности, и в глазах сионистов я буду безответственной и легкомысленной девушкой.

Но если я сейчас передам свое место другой, у меня не будет больше возможности приехать в страну, и тогда я потеряла навеки это великое счастье и цель моей жизни. Что делать? Я не могу об этом говорить с мамой. Я должна сама решить. В самые тяжелые минуты каждый всегда остается с самим собою. Я хочу идти к врачу. Боже, Боже! Только бы все это оказалось фантазией, дурным сном.

{112}

21.8.1939

Была у врача вместе с мамой. До того я позвонила ему, рассказала, в чем дело. Маме я сказала, что хочу у него спросить, не увеличились ли железки за последние годы. Врач меня обследовал, просвечивал рентгеном и сказал, что я могу работать, нет изменений в сердце, но имеется невроз сердца, и это причиняет боль. Я надеюсь, что это правда и сейчас более спокойна. Почти каждый день бываю в городе, покупаю все, что нужно в дорогу. Вообще-то впереди еще месяц, но, возможно, что я уеду значительно раньше.

22.8.1939

Случайно открыла свой дневник в том месте, где писала, примерно год назад, об ощущении, что приближается война. Если бы захотела, я могла бы и сейчас сказать то же самое, так как опасность войны опять очень велика. При таких кризисах, мы, люди - как скот, который пригнали на бойню.

Сегодня прочла в газетах о неожиданном и страшном событии: немцы заключили соглашение с Россией. С точки зрения немецкой политики это очень непоследовательно. Ведь лишь несколько месяцев назад был заключен антикоминтерновский пакт, направленный именно против России, и кто там говорил громче всех? - Ясно, что это была Германия. Но в том, что русское радио говорило о "коричневой собаке", тоже не было словами дружбы.

{113}

8.9.1939

Есть много событий, но у меня не было времени и охоты писать. Война, которой мы так боялись, началась. Она вспыхнула в связи с вопросом о Данцигском коридоре, но все знают, что это лишь внешний фактор, что сам Данциг - небольшое место, и население там действительно немецкое, но вся Польша и даже Европа в страшной опасности!

Если бы хотели, то смогли бы еще спасти мир. Но не захотели. И так война между Германией и Польшей. Немцы захватили большую часть Польши, а Англия и Франция - союзники Польши, уже вступили в сражение. Они пока еще не могут оказать ей реальную помощь, но уже стоят наготове с оружием в руках. Италия еще нейтральна, как и Венгрия, и ряд других стран. Все они осознают, что война причинит еще более страшные разрушения, чем раньше, и делают все, чтобы избежать войны. Такова политика.

Что касается нашей личной жизни - Джури во Франции, и мама не знает, вернется ли он в Венгрию, или останется там. У нас тут царит мир, а во Франции - война. Но кто знает, может быть, и Венгрия будет участвовать в ней. Быть в настоящее время венгерским солдатом - дело не слишком приятное. Но кто знает, что будет с иностранцами во Франции? Положение наше сложное и трудно решать.

А теперь о себе. Я получила сертификат, а вчера также визу. Я страстно желаю скорее {114} уехать, хотя поездка морем в настоящее время не очень безопасна (Это - последняя запись в дневнике, сделанная в диаспоре. Спустя несколько дней Хана уехала в Эрец-Исраэль. Приводимая ниже запись "о нашей семье" написана Ханой Сенеш незадолго до ее отъезда в Палестину.).

{115}

О НАШЕЙ СЕМЬЕ

Может быть, это сочинение было бы более интересным, если бы я здесь рассказала историю родителей моего дедушки и моей бабушки, а может быть, даже о родителях родителей.

Я этого не сделаю. У меня почти нет никаких данных о них, и я ничего не могу рассказать о жизни этих людей. То были мелкие торговцы, простые и работящие. Я хочу написать лишь о тех, кого знала лично, которых я любила я хочу увековечить их память несколькими строками воспоминаний.

Для чего собрала я эти немногие подробности - и сама не знаю. Может быть, меня интересует прошлое, и я подумала, что вслед за нами придут, пожалуй, люди, которым будет интересно познакомиться с простой и честной историей нашей семьи.

И есть еще одна причина. Время сейчас тревожное, и кто знает, может быть, мы будем оторваны и далеки друг от друга и от Венгрии. Это сочинение напомнит, что наши предки жили здесь, в Венгрии, и, может быть, с его помощью, образуется какая-то связь, которая, в силу общего прошлого, соединит рассеянных по свету и оторванных друг от Друга людей.

Может быть, наши внуки поймут это сочинение лишь в переводе - на иврите, на английском, на французском или на другом языке.

{116} Дай Бог, чтобы они могли его прочесть по-венгерски!

Госпожа Фаль Зальцбергер - уроженная Иосефина Апфель.

12 мая 1867 - 28 июля 1937

Бабушка Фини. За этим именем встает, просто и скромно, образ женщины с бесконечно добрым сердцем, благоразумной и мужественной. В двух словах ее имени сконцентрированы семьдесят лет с их счастьем и печалью, с их борьбой и отстоявшейся мудростью жизни.

Для нас она всегда и постоянно была бабушкой Фини, и так трудно сейчас представить дни ее детства и молодости.

Она родилась в 1867 году в Био-Шаркане, небольшой деревушке в области Шофрон на западе Венгрии. Ее родители владели земельным участком и были людьми зажиточными и благородными. Своих детей они растили в атмосфере любви и заботы. В их доме было шестеро малышей, четыре дочери и два сына. Вначале к ним приходил учитель, а когда они выросли, то пошли в ближайшую школу а получили образование, которое в ту пору считалось общим.

Я мысленно представляю себе свою бабушку Фини, у нее такое серьезное лицо, и ее голова склонилась над книгами стихов Шиллера, Гете и Гейне, или она погрузилась в чтение романов Иокаи (всю жизнь это был ее любимый писатель); я вижу ее также - высокую, крепкую, - {117} на кухне, в саду, помогающей по дому, или сердечно и внимательно беседующей с самым простым человеком, или когда она вяжет - с большим вкусом. И я верю, что основные черты ее характера, которые я узнала позднее, были ей присущи всегда, и, вероятно, они уже проявлялись, когда она еще была молоденькой девушкой.

А когда эта милая, умная, прелестная, домовитая и состоятельная девушка выросла, ее не стали прятать от посторонних взоров.

Старшая сестра Мери взяла ее с собой и повезла в Кастхели, а сестра Илька - молодая женщина, славившаяся своей красотой - поехала с ней в Теполаце, на танцевальные вечера. И тогда явились сваты, пришли знакомые и все - с предложениями отличной "партии". Так заработал целый механизм, направленный на то, чтобы девушка, жившая в конце XIX века, вышла замуж.

Как-то раз я спросила бабушку Фини: среди множества окружавших ее ухажеров, с которыми она едва была знакома, как она сумела выбрать такого, которого могла полюбить? Она мне ответила, что каждый раз она в уме проверяла себя, может ли ее обрадовать поцелуй того или иного молодого человека. Видимо, ни один из ухажеров не выдержал этого мысленного испытания, пока из ближайшего Яношхазе не явился молодой человек, серьезный, крепко сколоченный, Пал Зальцбергер, купец, который и женился на Иосефине Апфель.

{118}

Иосефина Апфель (Шумаг)

Леопольд Зальцбергер (Янушхазе)

помолвлены.

Молодая женщина легко приспособилась к новой среде. Свекровь ее любила, пожалуй, больше одиннадцати своих сыновей. Она возбуждала симпатии своим приятным поведением и большим умом. Она помогала свекрови вести дела, связанные с торговлей зерном, но очень скоро ее полностью связали дети, которые один за другим появлялись на свет. Двое из них умерли в раннем младенческом возрасте. Остались в живых дочери. Старшую назвали Ирма, за ней с интервалом в несколько лет родилась Ализа, Катерина и Менци. Просторный дом был полон шума детей. Дела шли хорошо, "папа" каждую неделю ездил на биржу в Вену, он был самым почитаемым и симпатичным торговцем зерном во всем округе. Все ценили его справедливость, разумность и глубокую осведомленность в делах. Постепенно дом Зальцбергера стал центром не только для многочисленных родственников, но и для образованных евреев тех мест. Они приходили за советом или за помощью, и всегда встречали самый сердечный прием.

Гармония в семейной жизни продолжалась без помех, жили просто, мирно и в довольстве. По вечерам вместе читали классические произведения, и бабушка Фини не раз дивилась большим знаниям мужа, которые он приобрел во время учебы в Вене. Не только литература {119} интересовала его. Он всесторонне развитый человек, - думала жена, прислушиваясь к его словам. Все виды искусства привлекали его, в особенности музыка.

Девочки учатся в местной еврейской народной школе. Старшие учатся частным образом в гимназии. Они изучают также немецкий, французский, играют на рояли. Они одеваются очень скромно. Основной принцип воспитания бабушки Фини заключался в том, что дети должны приучаться к простоте и скромности. Этого принципа она придерживалась и тогда, когда ее материальное положение позволяло ей тратить много денег.

Прошли годы. Бабушке Фини было 38 лет, дедушке Палу - 54, старшей дочери 17, а самой младшей только 5, когда неожиданное событие бросило мрачную тень на жизнь всей семьи. Глава семьи потерял сознание в своей конторе. Тяжелая форма артериосклероза - определил венский врач. Ему нужен покой и отдых, он должен беречь себя. Но это были запоздалые советы. Его силы иссякли. Последние месяцы он прикован к постели. Его беспокоит мысль что будет с женой, которая вот-вот должна родить пятого ребенка.

15 октября 1905 года наступила развязка. Пал Зальцбергер скончался. Старшая Ирма понимала, какой постиг их страшный удар, - она, пожалуй, была ближе всех дочерей к отцу, остальные знали лишь то, что случилось нечто страшное. 18 октября его похоронили. В ту же {120} ночь родилась пятая дочь бабушки Финн, которую в честь покойного отца назвали Пеликой.

А в следующие дни: глубокий траур. Пять дочерей и большое дело только сильному мужчине под силу нести такой груз. И 38-летняя женщина справляется со всем с исключительной энергией. Она воспитывает дочерей и умело управляет делом.

Маленькая Пелика растет и развивается. Это умная, приятная и милая девочка, утешение и радость всей семьи. Бабушка Фини могла уделять ей очень мало внимания. Ирма - старшая дочь, серьезная и разумная - вот кто воспитывает ее. Много юношей ухаживают за Ирмой, и, в конце концов, ее выбор пал на адвоката из Ой-Видека, доктора Феликса Берте, который время от времени наезжал в Яношхазе. Ей было 21, когда она оставила отчий дом. Младшие расставались с ней, как с маленькой мамой. Бабушка Фини потеряла свою главную помощницу.

Брак этот оказался неудачным. С течением времени отношения между супругами окончательно испортились, и разочарованная Ирма решает оставить мужа. С двумя дочерьми она возвращается к матери. В доме в то время уже не хватало одной сестры. Пелика - солнечный луч света, утешение всей семьи умерла в 1912 году от кори. И напрасно ищет Ирма Ализу, милый и веселый взгляд "взрослой" дочери - второй после Ирмы. Она уже год {121} замужем за доктором Стефаном Шеш, ее двоюродным братом.

Дома в Яношхазе остались с бабушкой Финн только Катерина и Менци. Теперь вернулась также Ирма с двумя малютками: Кларой в Эвой.

Со дня смерти отца только сейчас впервые у бабушки Фини появилась возможность посвятить себя дому и семье. Свое дело она ликвидировала еще в 1913 году. Врачи рекомендовали ей отдохнуть, так как сильные переживания повлияли на ее сердце. Она отказывается от изнурительной работы, и живущую в ней страсть к деятельности утоляет работой в саду, вязанием, ведением домашнего хозяйства. Лето 1914 года семья проводила в Балатон-Форде. Тут дочь Катерина познакомилась с молодым журналистом по имени Бела Сенеш. Никто не мог себе представить, и меньше всех сами молодые люди, что этот веселый и необыкновенно остроумный "ребенок" впоследствии женится на Катерине.

Летом вспыхнула мировая война. Бабушка Фини, которая всегда участвовала во всех благотворительных делах, взяла на себя важную миссию в больнице Красного Креста. Ирма и Катерина были также сестрами милосердия. Летом они жили обычно в Балатон-Форде, и это было единственной отрадой за четыре безрадостных года жизни в Яношхазе.

Дочерям Катерине и Менци опротивела такая жизнь, и, главным образом, ради них рассталась бабушка Финн со {122} старым домом, с двором, садом, со знакомыми людьми, родственниками и согласилась на большую перемену в своей жизни. В 1918 году все переехали жить в столичный город Будапешт, и семья поселилась в одном из особняков аллеи Дебру в Буде. Тем временем большой капитал, который остался у бабушки после ликвидации дела, вложенный в военный заем, превратился в обесцененные бумаги. После потрясений коммунистического режима и последовавшей за ним реакции от прежнего богатства остались одни развалины. В то же время положение Ирмы становится еще более трудным. Феликс не соглашается на развод и категорически требует возвращения Ирмы и дочерей. После долгих колебаний Ирма подчинилась его требованию. Но я не преувеличу, если скажу: она пожертвовала собою ради детей.

Еще в 1919 году в семью пришел новый зять - человек богемы, писатель Бела Сенеш. Бабушка Фини безгранично любит этого молодого человека, добродушного и очень сердечного. А он - если можно так выразиться, - любит ее еще больше. И это понятно, потому что оба они были из тех редких людей, которые могли завладеть сердцем любого человека. Катерина и ее семья стали жить вместе с бабушкой Фини, и так они оставались вместе до конца ее дней.

Младшая дочь Менци, остроумная, образованная, чуть насмешливая, вышла замуж за своего двоюродного брата Ференца Кубача, который не был так образован, как она, но был {123} весьма состоятельным. Этот человек, владевшей фермой, взял девушку, всю жизнь прожившую в городе, и увез в деревню. Но ко всеобщему удив- лению выяснилось, что Менци может быть и хорошей хозяйкой фермы. Если бы бабушка Фини навестила их летом, обнаружила бы она, что все там живут счастливо? Не знаю.

В 1920 году бабушка Фини не только следит за судьбой своих дочерей и зятьев и своей любовью облегчает всем жизнь. У нее уже к тому времени семь внуков, которые доставляют ей много радости, но и много тревог. Для каждого из ее внуков у бабушки всегда приготовлена ласка и забота, исходящие из доброго сердца, но больше всех она привязана к Гиоре и Анико Ведь они растут рядом с ней, под ее неусыпным присмотром.

В 1927 году умер Бела, и бабушка почувствовала, что на нее легла серьезная обязанность: еще в большей мере, чем до сих пор, помогать овдовевшей дочери. Воспитание двух детей и все другие повседневные заботы она разделяет с дочерью. Но ее душевное тепло и доброта распространялись и на чужих. Каждый, кто беседовал с ней хоть один раз, находил поддержку, чувствовал облегчение, и спустя много лет вспоминал ее с любовью.

12 мая 1937 года ей исполнилось 70 лет. Ее любимые цветы - весенние лилии заполнили все вазоны. Родные и знакомые, живущие близко и далеко, приходили и с любовью ее поздравляли. Но многие заметили, что на фоне седых {124} волос ее глаза глядели на этот раз более устало, чем обычно.

С начала лета она у Менци. Там она чинит груды порванного белья, что накопились за год, и помогает дочери везде, где только может. Оттуда она переезжает в Думбовар, к Ализе - тут же находятся Катерина и Анико, приехавшие на дачу. Недолго ей довелось там пробыть. Болезнь горла приковывает ее к постели.

Чем она болела - я так и не знаю. Врачи это не установили. Два дня она терпела сильные боли, а 28 июля бабушки не стало.

Похоронная процессия в Думбоваре и перевез ее праха на кладбище в Яношхаз уже не относятся к ее жизни. Но наши частые мысли о ней - это часть ее жизни. Мне вспоминаются строки из "Синей птицы" Метерлинка: наши мертвецы возвращаются жить с нами, когда мы думаем о них. Дорогая бабушка Фини, мы очень часто возвращаем тебя к жизни, вспоминая в наших беседах и мыслях, дома, на кладбище - твои слова, твой образ встают перед нами. Вот и сейчас я воскрешаю тебя, когда пишу о твоей жизни, в еще воскресят тебя все те, кто будут думать о тебе, читая эти строки.

{125}

В СТРАНЕ

23.9.1939.

Нахалал,

сельскохозяйственная школа

(на венгерском)

Сегодня я должна писать по-венгерски, т. к. хочу написать о многом. Так много мыслей теснятся в голове, что мой бедный иврит не может их выразить. Сегодня - Судный день, и мне хочется в ясной форме высказать свои мысли. Как бы мне хотелось навсегда сохранить в сердце впечатления от первых дней пребывания в стране. Я здесь нахожусь уже четыре дня. Передо мной на небольшом расстоянии "сабра" карабкается на масличное дерево. Вокруг - деревья, характерные для Эрец-Исраэль. Я нахожусь в Эздрелонской долине, в Нахалале. В конце концов я прибыла домой, в Эрец-Исраэль. Я еще не познакомилась со своей школой.

В этом месте я нахожусь лишь два дня и еще не успела все повидать. Но атмосфера в стране такая хорошая, и люди здесь такие дружелюбные! Мне кажется, что я уже давным-давно нахожусь в их среде. И это почти так. Ведь я всегда жила среди евреев. Понятно, что не среди таких евреев - свободных, трудолюбивых, спокойных и, по-моему, счастливых. Я ни на минуту не забываю, что смотрю на всех с идеальной точки зрения, и будут у меня еще трудные дни. Вчера, в {126} канун Судного дня, я почувствовала, что мое настроение испортилось. Когда я мысленно сравнила то, что ждет меня здесь, с тем, что я оставила там, я начала сомневаться, стоило ли так делать. Цель как будто скрылась с моих глаз. Но я так поступила преднамеренно. Я дала малодушию овладеть собою. Важно было избавиться от внутреннего напряжения. В конце концов, когда высохли слезы, я почувствовала, что все же действовала правильно. Цель моей жизни, мое предназначение - вот что связывает меня со страной. Я не желаю жить просто так, а хочу выполнить свое предназначение. И каждый, кто живет здесь, выполняет какую-то миссию.

Вот короткое описание моей алии. Поездка прошла хорошо. Два дня мы ехали поездом и пятеро суток - на румынском корабле "Бесарабия". Как описать то приятное ощущение, которое я испытала в портах Тель-Авива и Хайфы среди еврейских докеров и служащих?

Я не могу подробно описывать город Хайфу, дом для новоприбывших, семью Крауз, которая меня очень приветливо встретила. Я посетила ее по совету Артура Тибена. Нет у мeня слов, чтобы передать те чувства, которые вызвали порога и поездка автобусом в долину, встреча и первые впечатления от школы. Все великолепно! Я счастлива, что могу быть здесь. Хочу, чтобы Гиора (Ивритское имя брата Джори) приехал возможно скорей, а за ним - в мама.

{127}

2.11.1939

Долгое время не писала. Я много работаю, это верно, но есть и другие причины. Видно, все, что происходит вокруг, так меня занимает, что я не могу сосредоточиться на своем внутреннем мире.

О своей жизни я могла бы много написать. Я работаю в прачечной, работа очень простая и, откровенно говоря, должна признаться, что в учебном отношении она не представляет никакого интереса. Я немного научилась стирать и гладить...

На уроках я успеваю больше - как с точки зрения содержания, так и языка. Этот месяц больше посвящен работе, чем изучению специальности или сельского хозяйства, и такова, в общем, программа всего первого года. Ничего страшного, но иногда я думаю, что могла бы использовать этот год для более серьезной учебы.

Я хотела дальше продолжить по-венгерски, т. к. чувствую, что пишу не совсем то, что хотела бы выразить. Но, вместе с тем, мне хочется преодолеть трудности и писать и дальше на иврите. Я должна к этому привыкнуть.

Хороши здесь субботы. У меня уже появились знакомые. Я иногда даже принимаю гостей. Читаю, играю в пинг-понг, хожу в ближайшие кибуцы и другие места. И каждый раз есть какая-то перемена, что-то новое. От мамы регулярно получаю письма. Правда, в минувшую неделю не было письма, но сегодня пришла открытка, и у нее все в порядке, Гиора может продолжить {128} учебу и еще кое-какие подробности. Понятно, что мне интересна каждая мелочь.

Подруги иногда меня спрашивают, не скучаю ли я по дому. Я всегда отвечаю, что нет, и это правда. Окружение, домашние условия жизни - я в самом деле не ощущаю их отсутствия. Но мамы и Гиоры мне очень не хватает. Если бы я могла хоть изредка видеть Гиору! Я уже так давно не видела его. С мамой я еще разговаривала месяц назад. Но мы сейчас очень далеки друг от друга. Это единственная трудность. Единственная? Да, так я думаю. Все остальное ничего не значит по сравнению с этой трудностью.

Я люблю эту страну, или, точнее говоря, я хочу любить, потому что я ее еще недостаточно знаю, чтобы говорить о том, какое она произвела на меня впечатление. Само собой разумеется, что большую разницу между диаспорой и этой страной я чувствую ежедневно здесь, в школе, в любом месте. Эту свободу, эту человечность. О, как мне еще трудно писать!

22.11.1939

(на венгерском)

Я пишу так редко, что мой дневник будет далеко неполным. А ведь так много происходит не только вокруг, но и внутри меня. О войне я знаю мало.

Европа сейчас так далека, и только мама и Гиора еще связывают меня с этим материком. А что связывает меня с этой страной? Все мои планы, все мои цели, все, что я лелеяла в глубине сердца в течение последнего года - {129} нет пока что для них прочного фундамента.

Иногда я чувствую, будто ошиблась в своих делах. Если бы я писала в такие минуты, то буквы были бы смочены и расплылись (от слез), но чаще всего в такие минуты я не пишу, а стираю, подметаю; настроение такое, что я не в состоянии писать. Но все это длится лишь считанные минуты или, во всяком случае, не больше одного дня. Недели и месяцы, которые я здесь уже провела, свидетельствуют о правильности моего выбора (а может быть, это самовнушение), и не потому, что я приобретаю много знаний в школе.

Я вижу и недостатки этого заведения, но уверена, что даже с учетом недостатков можно кое-чему научиться, и эта учеба в один прекрасный день принесет мне пользу. Говоря по правде, не могу себе представить, что я очень подхожу для того, чтобы быть "работницей" в полном смысле этого слова. Когда я размышляю о будущем, я вижу себя на педагогической работе или на другой аналогичной. Вместе с тем, я здесь хорошо себя чувствую. Хочу подналечь на иврит. Я и до сих пор по нему хорошо успевала.

16.12.1939

Сегодня я уже работаю на молочной ферме. Я очень радовалась, приступив к работе, так как в этой области думала специализироваться. Первые три недели буду заниматься только уборкой, но и это хорошо.

Что случилось со мной за то время, что я не писала? Мы отмечали праздник Ханука - {130} первый мой праздник в стране. Во время каникул я съездила в Хайфу и Иерусалим. Приятно провела там два дня. Я была и на вечерах, много танцевала и пела. Видела, как живут в городе и снова убедилась, что мне нетрудно будет распрощаться с городским образом жизни. Я себя очень хорошо чувствую в деревне, в Нахалале, а, также в школе.

Получаю письма от мамы и от брата. Оба они здоровы. Я им тоже часто пишу, но это отнимает у меня много времени, а я ведь очень занята на работе, на уроках и другими разными делами.

Так как я пишу дневник, а в дневнике можно писать и о парнях, коротко напишу о новостях в этой области. Мики и Бени написали мне из Венгрии, и оба просят моей руки. Смешно даже, они пишут так, будто это очень реальное и серьезное дело. Я им ответила. Мне и минуты не пришлось задумываться над ответом, т. к. оба они меня не интересуют. И тут в стране у меня уже есть знакомые. В Нахалал иногда по вечерам приходят парни - погулять, немного побеседовать. Сначала я шла охотно, но потом увидела, что не стоит...

Посмотрим. - Во время каникул я не только танцевала и пела, я увидела немного жизнь страны, увидела также трудности и ошибки, но и интересных людей, пионеров-первооткрывателей, которые живут здесь уже много лет. Но писать о всем этом - пока не хватает слов, не хватает легкости в выражении мыслей, а кроме того, нет времени. Через {131} несколько минут пойдем встречать субботу, и я должна кончать.

2.1.1940

(на венгерском).

Снова села писать. Наверное для того, чтобы проставить новую дату в своем дневнике. Удивительно и страшно, с какой быстротой бегут дни. И несмотря на то, что эту дату здесь в стране не считают началом нового года, я буду вести себя по старому обычаю. Во всяком случае, отнюдь не повредит, если я сама себе представлю некоторый отчет.

Последний год - 1939-ый - принес с собой очень много перемен, и не только в большом мире, но и в моем маленьком мирке. Постоянное напряжение, волнения и страх - вот отличительные признаки минувшего года. И в довершение всего - осенью война, волнения вокруг еврейских законов и кризисы внутренней политики Венгрии. Но еще больше, чем эти события, мне стали близки такие вещи, которые ранее казались страшно далекими. Я имею ввиду переживания вокруг событий в Эрец-Исраэль и сионистских конгрессов.

Мне кажется, что я стала сионистской в результате той сумятицы, что царит за границей, и своих естественных стремлений.

Излишне упоминать, что мой переезд в страну ознаменовал коренные изменения в моей жизни. Это был трудный год, полный напряжения, нервозности и тяжелой душевной борьбы. Закончился целый период в моей жизни и открылась {132} новая глава. В заключение я должна признаться, что это был для меня благословенный год, потому что я начала чувствовать и понимать многое из того, что было для меня ранее недоступным.

А чего я жду от 1940 года? Для себя лично - хочу работать, учиться, хорошо успевать в изучении иврита. И если это возможно - больше общаться с людьми, живущими в стране, чтобы лучше их узнать. А если Господь меня очень любит, - то, может быть, я сподоблюсь увидеть здесь Гиору, может быть, даже маму. А нашей стране пусть Всевышний даст в Новом году процветание и избавление. Она в этом очень и очень нуждается. Да, я знаю, что там, в "большом мире", наступающий год отнюдь не будет спокойнее минувшего.

16.1.1940

Что писать? Я чувствую себя очень хорошо, люблю свою работу (молочная ферма), спокойную и простую жизнь, моих товарищей, учебу и гляжу на все, что меня окружает, с большим интересом. Но писать? О чем писать? О своей работе и повседневной жизни я пишу домой, а о своих мыслях... их сейчас у меня мало. Я чувствую, что этот период посвящен накоплению впечатлений, тому, чтобы больше видеть, слышать, чувствовать, а затем, пожалуй, настанет период, когда я смогу судить обо всем и даже писать. Сейчас мне не хватает языка. Венгерского - уже нет, иврита - еще нет. Теперь буду читать. Нет у меня времени для дневника.

{133}

17.2.1940

Несколько дней назад мой взор упал на два предмета: на открытку из Будапешта, которую мне прислала Эва после вечера, проведенного в каком-то обществе, и случайно, сама того не осознавая, я перевела взгляд на мои руки, израненные на работе. И на минутку я сама себе задала вопрос: не было ли это глупой романтикой, противоречащей инстинкту, - оставить легкую жизнь и избрать трудную жизнь простой работницы. Но спустя минуту, я была совершенно спокойна. Знаю: я не смогла бы жить такой жизнью в диаспоре. Мое место - тут, в Эрец-Исраэль. Вопрос в том, избрала ли я здесь верный путь. Думаю, что да.

Думаю, что не буду простой работницей. Есть у меня желание искать способы улучшать дело, расти, помогать, и я надеюсь, что, пожалуй, будут и возможности для этого. Маленький случай доказывает мне это вновь. Вчера состоялось в нашем доме открытие читального зала. Я все организовала. И как радостно было потом наблюдать, как вдруг у моих подруг появилось сильное желание работать, творить, и как все это удалось. Я думаю, что именно здесь в стране важно многое дать людям в духовном отношении, главным образом, для того, чтобы повлиять на их настроение, потому что почти у каждого есть свои беды, свои трудности. Трудно, очень трудно обо всем этом писать мне на иврите, и вообще трудно ясно писать о вещах, которые мне самой пока что не ясны.

{134}

6.3.1940

(на венгерском)

О чем писать ? В мире так много событий, что трудно их объяснить. В эти дни утверждена "Белая книга". Волна недовольства и протестов растет во всех концах страны. Демонстрации, жертвы, чрезвычайное положение. Безнадежная ситуация. Не только разочарованные массы требуют противодействия британским властям, во и руководители еврейской общины. Не знаю почему, - то ли из-за любви к стране, то ли из-за боязни столкновений, - я не могу согласиться с такой позицией. Она приведет лишь к ненужному кровопролитию и не даст желаемых результатов. По моему мнению, надо немедленно приступить к работе по организации поселений в более широких размерах, чем это делалось до сих пор.

И если вся площадь (в тех районах, где нам дозволено селиться) будет в наших руках, а английская политика, тем не менее, не изменится, только тогда, если в этом будет нужда, мы будем вправе захватывать новые территории даже силой оружия. Но сегодня я не вижу логики в разжигании ссоры, цель которой - демонстрация перед "миром" нашего протеста. Жаль каждой капли крови, пролитой напрасно. Так я воспринимаю эти вещи своим простым рассудком. Большинство людей придерживается противоположного мнения, и, возможно, что они правы.

И мне ясно, что единственные средства, которые сегодня имеют влияние в мире, это {135} сопротивление, насилие, оружие. Но все это пока не в наших руках, и только в результате горького отчаяния мы вынуждены будем воспользоваться этим, чтобы компенсировать нашу слабость и малочисленность. Как мне было бы хорошо, если бы я могла верить, а не бродить в потемках во всем, что касается будущего нашего народа. Тогда бы я обратилась с молитвой из глубины сердца : Помоги, пожалуйста, твоему народу, нашему народу! А может быть, моя вера все же глубока - не в Бога, а в народ, в его предназначение, в будущее нашей страны. А может быть, эти слова не слышны в грохоте пушек? - Где человек, который может дать ответ на все это?

25.3.1940

(на венгерском)

Уже два месяца, как я работаю на кухне, из них две недели - на приготовлении пищи. О характере моей работы недосуг сейчас писать, да это и неважно сейчас для меня - в 4.30 утра. Более интересно - это мое поведение во время работы. Я нерасторопна и удивительно медлительна. Это меня просто изумляет. Я ведь знаю, что на других работах никогда меня не причисляли к бездельницам. А главное, мне никогда и в голову не приходило, что у меня не хватает ума. А, может быть, всему виной работа на кухне. За эти две недели я сама себе не раз удивлялась - как я так бездумно и неловко работаю. Всякого рода мысли всплывали в моем мозгу. Не было ли ошибкой то, что я не взяла в расчет {136} свои способности, и выбирала себе поле деятельности, которое, по-видимому, мало мне подходит? Иначе говоря, в этой области я не смогу быть достаточно полезной. Да, мама меня об этом предупреждала заранее. И все ж я должна испытать себя и на этой работе, чтобы приучиться к чистоте и порядку - вещам, которыми я раньше, подчас, пренебрегала. Верно, сама работа трудна, иногда даже очень утомляет, если принять во внимание все "полоскания", и все же... Я уверена, что каждый, кто переходит с умственной работы на физическую, по своей ли доброй воле, или в силу необходимости, испытывает то же, что и я. Возможно, что при этом тяжелее добровольцам, так как вся ответственность ложится на них, а не на кого-либо другого.

Я не упомянула еще нечто удивительное. Недели две назад мы слышали в Ягуре концерт под управлением Губермана. Концерту предшествовали "тремп" на машине, чтобы попасть в Ягур (кибуц около Хайфы - ldn-knigi), прогулка в горах, вторжение во двор кибуца и волнение в связи с раздобыванием билетов.

Концерт был великолепный (Мендельсон, Бах, Шопен). Обратно мы возвращались на машине кибуца Сарид. Все было так приятно. О подробностях я писала маме. Ей я также рассказала о нашей экскурсии в Тивериаду.

{137}

10.4.1940

(на венгерском)

А сейчас добавлю еще несколько слов. Иногда я кое о чем размышляю. Мои мысли вытекают, главным образом, из моей повседневной жизни, они постоянно возвращаются к моему "идеалу". Вот в последний раз я работала на фруктовом складе. Я проверяла грейпфруты и сортировала их. Лучшие и красивые клала вниз, попорченные и маленькие - на верх, и я вдруг подумала: сам Всевышний так же распределил наш народ. Внизу у него находятся сильные, чтобы они могли выдержать все тяготы строительства страны, а сверху остались слабые. И в сердце моем родилось пожелание. Боже, сделай так, чтобы весь народ был цельным, без брака, дабы Тебе не надо было выяснять, кто в силах и кто не в силах выдержать эту нагрузку. Может быть, всех можно было бы тогда устроить на одной широкой полке, а не так, чтобы одни были над другими? Я не уверена, что это возможно.

Наш народ... Как дороги мне эти слова! Но есть ли у нас вообще народ ? А если да - то где он? То, что есть у нас сейчас, это не народ.

А может быть, все же народ, но не нация... Пойду спать, я очень устала.

20.4.1940

(на венгерском)

Перелистала и немного почитала свой дневник. Так интересно проследить за довольно длинным путем, который я проделала за один лишь год... Хочу написать о парнях. Не стоит входить в детали, я могу говорить лишь в общих чертах. Пятеро или шестеро, по меньшей {138} мере, добивались моей благосклонности за то время, что я нахожусь здесь. Я соглашалась гулять с ними по вечерам, но потом я, не говоря ни слова, всех оставила. Я страстно желаю настоящей любви. И каждый раз, когда я знакомлюсь с парнем, я спрашиваю себя: тот ли это человек, которого я ищу. И когда мне становится ясным, что я ошиблась, я тотчас же прекращаю всякую с ним связь. Иначе не могу. Или серьезная дружба, откровенно говоря, - любовь, или ничего. Верно, я согласна гулять и немного беседовать - это очень полезно. Но что делать с парнями, которые, в большинстве своем, этим не удовлетворяются. А мне жалко своего времени.

Послезавтра поеду в Иерусалим. У меня там много знакомых, и особенно ждет меня Алекс. Я слышала от многих, что я ему нравлюсь. Не хочу еще раз выражать свое мнение, но в глубине души - старое ощущение: нет! Вопреки тому, что мне бы хотелось, в конце концов, сказать: д а.

Вчера мы были в кибуце. Я участвовала в пасхальном вечере и в концерте. Тем временем я наблюдала за людьми: искала. Может быть, он здесь среди празднующих, может быть, он близок ко мне и мы проходим друг возле друга, не замечая этого. А, может быть, он так далек, что мы никогда не встретимся. Я слишком большая оптимистка по своей натуре, чтобы действительно думать так.

{139}

14.5.1940

Я сидела и учила по тетрадке общий курс сельского хозяйства. И вдруг меня пронзила мысль: как я здесь изолирована от всего света! И откуда у меня такое терпение учиться и готовиться к экзаменам, когда в Европе разгорелась самая большая битва в истории человечества? Ведь перед нами дни, которые определят будущее всего мира. Война в Европе распространилась на огромные территории, и понятен страх перед тем, что она может переброситься и на нашу страну. Во всем мире напряженность. Германия крепнет с каждым днем. И если весь мир стоит на краю пропасти, трудно заниматься крохотными проблемами и еще труднее верить в значимость дел одиночки.

Трудно мне сейчас продолжать писать. В комнате болтают о всякой всячине, и кроме того, я устала. Нет времени даже немного подумать, и выразить свои мысли мне тоже не дано. В особенности на иврите. Правда, язык не причиняет мне больших трудностей, но простые слова и фразы выражают лишь простые мысли.

В Иерусалиме я чувствовала себя очень хорошо. Отпуск был приятным, и мне открылись новые черты городской жизни, которые заставили задуматься. Вообще-то, после большого перерыва я снова немного поспорила. Как оптимистка, я стояла одна против... (Гасят свет).

{140}

18.5.1940

(на венгерском)

Так много на свете вещей, которые я не воспринимаю, но меньше всего я в состоянии понять саму себя. Есть у меня желание знать и понять, кто я и что такое моя жизнь. Но, к сожалению, я могу лишь спрашивать, а ответить... не могу. Это факт, что у меня нет уверенности в себе и решительности.

Во мне борются да и нет, силы притяжения и отталкивания, эгоизм и чувство коллективизма. Самое плохое - я думаю о себе так поверхностно, что стыжусь признаться в том себе самой. Возможно, что я все это чувствую в присутствии Мирьям, которая нашла свой путь и способна глубоко проникать в суть вещей. А, может быть, причиной всему разница в возрасте? Я уже оправдываюсь, будто боюсь видеть вещи такими, какие они есть. Я вообще вижу все только с хорошей стороны, и это называю оптимизмом. Это, пожалуй, удобная позиция, но она не поможет моему развитию. К людям я отношусь так неестественно, отчужденно. Я легкомысленна, поверхностна, возможно, даже, невоспитанна. Неужели это действительно присущие мне свойства? Хочу верить, что нет. Но если так, что со мной будет?

Сегодня я слушала музыку. Звук сочетается со звуком и в совокупности образуется прекрасная гармония. Каждый звук в отдельности как будто лишен смысла, нет в нем ни окраски, ни цели, но вместе это музыка. Разные бывают звуки - пиано, фортиссимо, стаккато и т. д. А что я? Какие звуки вызывают клавиши во мне? И образуют ли эти звуки в сочетании гармонию? Мы изучали водные растения, назначение {141} которых - служить пищей для малоразвитых животных организмов. А, может быть, и наше назначение-быть добычей, подчиняясь какому-то более возвышенному закону природы ? Неужели это наше предназначение? А если дело обстоит так, мы будем знать, по крайней мере, что наша жизнь не имеет самодовлеющего смысла. И в этом - преимущество человека перед животными...

26.5.1940

Несколько слов об электролизе (или о вопросах воспитания) : в химическом растворе беспорядочно движутся наэлектризованные атомы. Когда пропускаешь ток, атомы вдруг расходятся и движутся к двум полюсам, отдают им свой заряд и покидают полюса в качестве свободных, незаряженных атомов.

И я подумала о нашем народе, о воспитании в нашей стране. В прошлом наша молодежь состояла из разных слоев, это был как бы раствор из многих элементов. Но при этом у всех была общая черта: еврейская молодежь. И вот в эту среду проникли течения, более сильные, чем электричество, и стали притягивать атомы к разным полюсам, к таким полюсам, что их разделяют целые миры. И вот уж нет более "еврейской молодежи" (ибо атомы передали свою силу, свое напряжение разным полюсам - политическим партиям), а вместо этого есть сейчас полюса и собравшиеся вокруг них атомы. И кто знает, если атомы не отдадут свой потенциал {142} полюсам, когда настанет время действовать, вырабатывать электричество, не исчезнет ли их сила, не ослабнет ли напряжение?

Разве мы настолько сильный и большой народ, что можем позволить себе отделить брата от брата (еврея от еврея) и заранее определить пути, ведущие к противоположным полюсам, противостоящим друг другу? Разве не слишком велика ответственность - дать течению увлечь за собой людей, прежде чем те разглядели, где эти полюса и куда ведет дорога?

Электролиз?.. Я закрыла тетрадь по химии. Но кроме того я должна написать, что читаю сейчас две великолепные книги. "Стихи Рахели" и книгу Бубера "Слово о еврействе" (на немецком). Обе они говорят мне так много и, понятно, с разных точек зрения. У Рахели я много чувствую, у Бубера я понимаю много такого, чего раньше не знала, о еврействе и о самой себе.

С точки зрения Бубера, как он понимает еврейство, я настоящая еврейка. Чтение его книги доставляет мне радость. Разве мы не обязаны создать единый и концентрированный раствор, который мог бы действовать, когда настанет время, - еврейскую молодежь? И ранее я ощущала свое еврейство, но получить объяснение о столь сугубо внутренних делах, - это много больше того, что может дать книга. Я продолжаю ее читать.

Сдала экзамен по сельскому хозяйству и производству молока, надеюсь, что успешно. Вчера была в рабочей деревне - учреждении для {143} трудновоспитуемых детей. Мне было очень интересно. Правда, самое интересное трудно воспринять при таком поверхностном визите. Надеюсь, что у меня еще будет возможность узнать поближе это учреждение и детей.

4.6.1940

(на венгерском)

Будапешт Нахалал Лион

Вот три точки, вокруг которых моя мысль летит со скоростью молнии. Места как будто исчезают, остаются я, мама и Гиора. На этом фоне я ощущаю все волнения нашей жизни, полной такого напряжения. Все волнения? Я знаю, что это не так. Я не чувствую и тысячной доли того, что переживает мама. Она страдает из-за наших грез и планов, которые, дай Бог, чтобы не превратились в прах в этом всемирном пожаре. Если хотя бы Гиора был бы здесь! Кто знает, не пропустил ли он уже все сроки. А если это так, то я виновата, это произошло из-за моего легкомыслия и бездеятельности.

А страна? А будущее и все стоящие перед вами испытания и связанные с ними трудности?

Я верю всем сердцем в будущее этой страны, даже если ей предстоит пройти через огонь и бурю. Я не опасаюсь за свою судьбу. Не из-за того, что не люблю себя, напротив, - из эгоизма, но в другой форме. Человек боится причинить зло очень дорогим ему людям, потому что их страдания ему самому причинят боль.

Над нами голубое ясное небо. Кругом царят {144} мир и покой. Мне бы очень хотелось крикнуть по радио: молчите, это неверно! Ложь и фальшь ваши победные реляции о множестве убитых и раненых. Неверны сведения о бомбежках и разрушениях. Кто осмелится желать этого? Кто может понять, в чем историческое значение этой бойни? Вы хотите превратить весь мир в "чистый лист" и построить на нем новый мир?

Но кто будет строить, для кого и для чего? Может быть, для того, чтобы потом было что разрушать? "Человек, борись - верь!" (Цитата из "Трагедии Человечества" И. Мадача.). Но во имя чего стараться? Второй вопрос я не рискую задавать, так как хочу еще верить.

17.6.1940

(на венгерском)

Немцы стоят на подступах Парижа. Скорее всего, город падет сегодня. Париж, Франция, а затем весь мир. Какая ждет нас судьба? Я спрашиваю лишь одно: доколе? Потому что я совершенно уверена, что Гитлер падет. Но спустя сколько лет? Может быть, перед ним еще 15 лет, как у Наполеона? Как могла история повториться? Та же карьера, та же жизнь, захваты, понятно, в немецком издании XX века. Ой, как страшно, как ужасно это гитлеровское издание! Италия тоже вступила в воину, и прямая опасность, таким образом, в несколько раз возросла. Если мне суждено жить еще 10-15 лет, мы увидим, для чего все это было нужно. А, может {145} быть, нужны 100 лет, чтобы жизнь превратилась в историю?

29.6.1940

Франция? Гиора? Мама? Трудно сказать, что болит сильнее в водовороте событий этих дней. Франция согласилась на позорнейшее перемирие. Она почти перестала существовать. С Гиорой прекратилась всякая связь. Сертификат он получил слишком поздно. Я не знаю, где он находится. Я еще надеюсь. А, может быть (с этого места и до конца запись идет на иврите), все же, он смог уйти, может быть, он уже прибыл. С тайной надеждой я всматриваюсь в лицо каждого парня. Может быть...

О, как страшно это ощущение: я виновна, я ответственна за все события, которые касаются Гиоры. А, с другой стороны, я знаю, что в такие времена, когда идет война, нет вины. Невозможно судить и решать, что всего лучше быть здесь или в другом месте. А мама...

Я вижу ее перед собой в бессонные ночи, как она встает, озабоченная, по утрам, как она читает новости, как она ждет почту, как она прячет всю тревогу и печаль в своем сердце, ибо она слишком благородна, чтобы докучать другим своими горестями. А я, я нахожусь в тысячах миль от нее и не могу сесть рядом, легонько погладить ее больную голову, успокоить, разделить с ней заботы.

А я работаю на поле, прессую солому, осуществляю, или думаю, что осуществляю свои {146} цели. Они несомненно, хорошие, даже прекрасные. Но можно ли, стремясь в даль, терять то, что было вблизи? Единственный ответ, который я даю сама себе, это тот, что я не могла бы жить в Венгрии, как жила прежде. Думаю, что была бы там несчастной. Каждый должен искать свой путь, свое место, свое назначение. Даже, если мир горит и все переворачивается! - Нет, я не могу искать объяснений, причины. "Да" и "нет" сталкиваются во мне, и одно противоречит другому.

А у нас пока еще тихо. Но внутренний покой, внутренняя тишина - где вы? Телега истории так трясет наши души, что ни одна из них не может избежать потрясения.

3.7.1940.

Кфар-Гилади

Я нахожусь в Кфар-Гилади. Утром вышла вместе с Мирьям на большую прогулку: Тивериадское озеро, затем горы, скалы, одинокие поселения. А теперь - Кфар-Гилади. Горный ветер, тишина.

5-26.7.1940

С чего начать? - Я так много повидала и прочувствовала за последние дни. Сейчас мы сидим в эвкалиптовой роще, возле Кфар-Гилади. Мирьям вырезает свое имя на дереве, а я хочу все вспомнить и написать, пока не придет какая-либо машина и не повезет нас дальше. В субботу рано утром я поднялась на горы, что напротив Кфар-Гилади. Окрестности чудесные.

И в свежести чудесного утра я поняла, почему {147} Моисей получил Тору на горе. Только в горах можно получить повеление свыше, когда видишь, как мал человек, и все же чувствуешь себя в безопасности из-за близости к Богу. На горе расширяется горизонт (во всех смыслах слова) и становится понятным мировой порядок. В горах можно верить и нужно верить. В горах сам собой возникает вопрос: кого Я пошлю? - Пошли меня! Служить добру и красоте. - Но смогу ли?

Примерно, в полдень мы вышли с несколькими кибуцниками на прогулку. На грузовике кибуца поехали в Метулу. А оттуда великолепными дорогами - в Танур. Вернулись к обеду, и тотчас оказалась попутная машина в Дан.

Что еще рассказать о Кфар-Гилади ? - Большой кибуц, развитый, красивый, благоустроенный. Из людей хочу упомянуть Гершона, очень приятного человека. Мы еще в пути познакомились с ним, и он о нас очень заботился. Настоящий халуп, сердечный человек, я была рада с ним познакомиться.

Второй пункт: Дан. Небольшое хозяйство, одинокое, в окружении богатой природы. Товарищи - частично выходцы из Трансильвании - встретили нас хорошо. Один из них самоотверженно за нами ухаживал. Он пошел с нами к источнику Дан, в Тель-эль-Кади, - очаровательный источник, а рядом примитивная арабская мельница. Вообще-то следует отметить хорошие отношения между жителями Дана и их арабскими соседями, а также сирийскими арабами. {148} Понятно, что во всем полагаться на них нельзя, но дружеские связи усиливают чувство безопасности.

Мы ночевали в Дане, а назавтра вышли смотреть окрестности: Сааса, Дафна, Шеар-Яшув - новые поселения, положение которых пока тяжелое. Хорошая земля, изобилие воды, но земля нуждается в очистке от камней и надо охранять ее - с политической точки зрения. Но если события не помешают развитию, их ждет хорошее будущее. Здесь есть все условия для создания развитого сельского хозяйства. Мы посетили также несколько девушек, которые окончили школу в Нахалале. Они все очень хорошо устроились. И отсюда можно сделать вывод, что наша школа действительно дает хорошую подготовку.

Назавтра мы проторчали на шоссе до вечера. Почти уже отчаялись, под вечер наше терпение иссякло и мы сказали: будем ждать еще четверть часа... Вообще-то нам не хотелось возвращаться в Кфар-Гилади. И Тель-Хай, который перед нами, хорош и красив скорее как символ, чем место для ночлега. И вдруг: идет машина. Если бы меня увидала мама посередине дороги с поднятой рукой... Вообще, если бы она меня видела во время прогулки, что бы она сказала? - Ведь все прошло здесь в атмосфере, которая так отличается от жизни в Венгрии! И именно это особенно приятно.

Вечером мы уже были в Хулате. Молодой коллектив, приятная компания, изумительные окрестности. Отличные возможности поплавать {149} и покататься на лодке.

Считаю, что излишне добавить: я чувствовала себя превосходно. Это после всего сказанного ясно почти само собой. На лодке мы прибыли в то место, где Иордан впадает в озеро Хула. Тропический пейзаж, стебли папируса, кувшинки, фламинго, а воды тихие и зеленые, отражающие всю красоту вокруг. Мы вышли в плаванье с двумя парнями, из рыбаков (20 человек из коллектива заняты в рыболовстве). Один из них, Моше, был "моим", второй - Мирьям. И, действительно, я заметила, что нравлюсь ему, и он мне тоже немного нравился. Как парень, он, в самом деле, привлекательный - сильный, красивый, милый и простой. А вечером мы снова вышли на лодках с другими рыбаками посмотреть, как они работают. В темноте они знают все дороги между болотами, знают рыбные места, уверенно забрасывают снасти. В 10.30 вернулись, а орудия лова остались в воде до утра.

Мы отправились спать. Как только я вошла в комнату, явился Моше, сел рядом и начал говорить, что любит меня, как сестру и т. д., и

т. п., и хотел меня поцеловать. Я не разрешила. Когда он спросил, стоит ли продолжать наши отношения, я ему ответила без утайки так, как чувствовала: когда мы вместе провели один день, нам было хорошо, но, по сути дела, мы очень разные люди и нет смысла переписываться и продолжать знакомство.

Я хотела расстаться с ним дружеским рукопожатием, но он поцеловал мою руку. Когда он вышел, мне было немного {150} не по себе. И я подумала, не глупость ли это, в самом деле, так бояться жизни? Неужели я не могла подарить ему и себе вот этот поцелуй? Ведь это же не так много значит. И все же, я не могла. Даже это, свой первый поцелуй, я берегу для кого-то другого, настоящего. Но явится ли он? Я подумала о маме и знаю, что она была бы рада, если бы знала, что в любом месте и в любых условиях я веду себя так, будто она рядом.

Назавтра рано утром мы вышли в путь. Прибыли в Цефат - древний город, расположившийся на горе. Красивые окрестности, любопытные типы людей. Несколько часов мы там бродили, ко всему присматриваясь. Вернулись в Рош-Пина и оттуда продолжали путь на Геносар.

Вечер и ночь мы провели в Геносаре. Молодой коллектив борется, преодолевая большие трудности, главным образом, связанные с землей. Мы не успели хорошо с ним познакомиться, так как утром оставили это место, а, примерно, в полдень прибыли в Афиким.

Если бы я могла написать обо всем - об озере Кинерет, о Ярмуке, Иордане, о старых и новых кибуцах, о приятной компании, о прогулках, которые организовали из Афикима, о Якове, который будто бы в меня "влюбился", о красивых виноградниках, о вечерних беседах на траве, о поездке верхом к Ярмуку, о порядках в кибуце - я бы заполнила целую тетрадь. Да, все было очень хорошо. Мы провели там 4-5 дней. В конце концов, мы оставили долину {151} Иордана и поехали поездом в Эздрелонскую долину. Издали полюбовались красотами Бет-Альфы, Тель-Амаля, Эйн-Харода - и конец прогулке. Последний день я провела в мошаве Мерхавья, с семьей Фаркаш.

Здесь меня приняли очень хорошо, и после прогулок по кибуцам, я впитывала в себя семейную атмосферу частного дома. У меня была некоторая возможность сравнить две формы жизни.

Кибуц, вне всякого сомнения, более рационален, с экономической точки зрения, находится на более высокой ступени, и жизнь в нем легче, с точки зрения работы, трудовых затрат.

Но с точки зрения душевной многое говорит, пожалуй, в пользу мошава. Во всяком случае, ясно, что не каждый человек может приспособиться к условиям жизни в кибуце. Можно себе представить, что спустя несколько лет создастся промежуточная форма, которая будет сочетать в себе преимущества обоих форм жизни. Я лично более склонна жить в кибуце. Я не в такой мере предана сельскому хозяйству, чтобы чувствовать в себе силы работать непрестанно и непрерывно. И во время каникул, когда я видела воспитательные учреждения в кибуцах, у меня пробуждалось давнишнее желание: обучать. Чему, как ? - неясно. Во всяком случае, этот год я хочу целиком отдать изучению профессии (птицеводство) и языка. А что будет потом - посмотрим.

Все каникулы прошли великолепно. Я всем своим сердцем ощущала красоту молодости - в песнях, в смехе, в неизбывной энергии, {152} в желании все видеть и воспринимать и радоваться всему хорошему. И было так много возможностей для этой радости: великолепная природа всюду, где мы бывали, приятные люди, которых мы встречали. Эта экскурсия усилила мою веру в страну, а также в себя и в наше совместное будущее. На две недели я совсем забыла, что есть на свете война и что она так близко от нас. Уже дважды бомбили Хайфу. Во второй раз было много жертв. А здесь в Нахалале, жизнь течет, как прежде. По ночам - затемнения. Когда бомбят Хайфу, мы бежим в убежище.

А на работе: дом и поле. 4 часа здесь, 4 часа там.

И книги: стихи Рахели - великолепны. И сочинение Каутского о социализме. Основательное толкование "Капитала" Маркса. Я вообще раньше не была знакома с такого рода сочинениями. Я должна начать знакомиться и с этим.

6.9.1940

В отношении парней... Вот пришел навестить меня А., а затем пришел Б. А я бы так хотела заменить всех их одним, одним по своему желанию. Но всех их вместе, и даже этого единственного я бы сейчас отдала за своего брата. Я живу своей повседневной жизнью, и только по вечерам иногда вырывается крик: так не может продолжаться! Прошло уже два года с тех пор, как я его видела, не считая тех дней, что я была в Лионе, и я боюсь, что когда мы снова встретимся, мы будем далеки друг от друга, как {153} чужие.

В моих ушах звучит название книги, которую я сама не читала, но мама мне рассказала однажды ее содержание: "Потухшая душа". В ней рассказывается, как отдаляются люди, которые надолго расстаются, и когда они, в конце концов, встречаются, у них не о чем говорить, взгляд их холоден, связь прервана... Два года... Но сколько еще? Я еще верю, я хочу верить... Впечатления от работы и уборки. Зелень - по всему полю, и там, где прошла косилка и растения упали на землю, ничто уж их не подымет. Ты хочешь сохранить их от иссушающего зноя и ветра, чтобы он не разбросал их по всему полю? Сгреби их в одну большую скирду. То, что останется вне ее, будет унесено ветром. Так и наш народ после жатвы...

В хлеву у нас давно валяется сломанная метелка, которой пользуются для чистки корыт. Работать с ней было очень неудобно. В подобных случаях у меня всегда появляется стремление улучшить, и я решила починить ее. После работы я села с проволокой, новой палкой и покалеченной метлой, и начала действовать.

Когда у меня не получилось, я подошла в рабочую комнату, и один из парней сжалился надо мной и умелыми руками быстро все исправил так, что было приятно смотреть. Я по-настоящему обрадовалась: вот я посвятила этому делу так мало времени, а все будут довольны. Кто-то должен начать, и тотчас найдутся другие, готовые продолжить, осуществить. Эта метелка стала для меня символом возможности исправлять, {154} улучшать. Я радовалась этой победе. Первое слово, которое я сказала, когда назавтра утром пришла в хлев, было: что вы скажете о метелке? - "Очень хорошо, отлично".

А после обеда мне одна девушка сообщила, что метла расшаталась. На нее положили что-то очень тяжелое. Спустя два дня метла была снова сломана. Можно ли исправить испорченное? Можно ли обновить старое? Неужели нет другого решения, как пользоваться только новым?

В то время, как я мою стены хлева или выношу навоз и ополаскиваю стояки, я думаю: не отнимаю ли я время от более важных для меня дел? Но какие это более важные дела? Я слишком фанатична, чтобы ставить перед собой такие вопросы. Хочу идти тем путем, который избрала.

11.10.1940 Канун Судного дня

Я хочу исповедаться, отчитаться перед собой в перед Богом, т. е. сопоставить мою жизнь и мои дела с тем возвышенным и самым чистым идеалом, который стоит передо мной. Сравнить то, что должно быть, с тем, что было.

Начну свою исповедь с дел общечеловеческих. Нет на свете такого греха, который бы ныне, семикратно умноженный по сравнению с прошлыми годами, не был бы внесен в описок преступлений. Не надо нас наказывать, потому что каждый шаг и каждое дело наше сразу же наказываются. Все мы уже наказаны за грехи, которые, как мне кажется, не совершали вовсе, {155} или были вынуждены совершить. Я не хочу сказать, что лишь они, диктаторы единственно повинны в этой страшной войне, искалеченном духе и великом мраке, что лишь они ответственны за все. Кто же виноват? Каждый из нас в отдельности? Пожалуй, нет. Но все в совокупности - структура, порядок, существующая мораль - все человечество как единое целое. Но именно те, которые больше всех виноваты, этого не чувствуют, и лишь одно еврейство повторяет свою старую исповедь: "Мы согрешили".

А я... Я грешна перед мамой, что не думала о ней в достаточной мере, когда принимала решение. Я грешна перед братом, так как пренебрегала проблемой его приезда сюда. - Я грешна перед страной, так как судила о ней поверхностно, не углубляясь в ее подлинную жизнь. Я грешна перед людьми своим равнодушием, внешней любезностью.

- Я грешна перед собой, так как транжирила силы и способности, проявляла халатность, не заботилась о духовном развитии.

И все же я не боюсь предстать перед судом. Я грешила ради цели, и намерения у меня были хорошие. Если я терпела неудачи, была недостаточна сильна, не нашла верного пути и нужной формы - я не стыжусь. Я лишь сожалею об этом.

А план на Новый год - учиться и углубиться в свою специальность, в изучение языка и в поиски пути: быть человеком. Я вижу, что для этого здесь очень трудные условия. Но я попытаюсь, ибо это единственный путь, по которому {156} стоит идти.

Но как? Спустя год посмотрю, удалось ли мне это.

Хочу попытаться написать стихотворение.

(Первое стихотворение Ханы Сенеш на иврите).

Среди моря огня, в свистопляске войны,

На руинах двадцатого века.

Среди выжженных дней, что от крови черны

Я ищу с фонарем человека.

Пусть пожары меня ослепляют в пути,

Тучи дыма пускай нагоняют,

Все равно я должна человека найти,

Он появится, я это знаю!

Только как отыскать его в этом аду,

Если свет фонаря изнеможет?

Я во мраке тогда человека найду.

Ты отметь его искрою, Боже!

(Перевод Рахили Баумволь)

2.11.1940

Я мечтаю и строю планы, как будто ничего не происходит на свете: как будто нет войны и разрушений, нет тысяч убитых ежедневно, нет самолетов и бомбежек, и Германия, Англия, Италия и Греция не истребляют друг друга. Только в нашей маленькой стране, которая тоже находится в опасности и в будущем может оказаться в центре военных действий - в ней вроде бы {157} тишина и покой. И я живу в ней и думаю о будущем. А что я думаю о своем будущем?

Один из хороших планов: быть инструктором по птицеводству в мошавах, разъезжать с места на место, бывать в хозяйствах, советовать, помогать, организовывать, вести учет, развивать эту отрасль. По вечерам проводить короткие семинарские занятия с мошавниками и обучать их самому главному в этой отрасли. И, попутно, знакомиться с людьми, с их жизнью, немного попутешествовать по стране.

Второй план: быть инструктором (видимо, я готова лишь инструктировать) в детских воспитательных учреждениях. Скажем, в какой-либо областной сельскохозяйственной школе. Старая мечта: связать сельскохозяйственную работу; уходом за детьми.

В-третьих - план, о котором я думаю лишь изредка: не сельское хозяйство, не дети, но писать (по радио внизу передают "Неоконченную симфонию" Шуберта, и я хочу ее слушать), писать книги или пьесы или - не знаю что именно. Иногда я думаю, что у меня есть способности и грешно ими пренебрегать. Бывает, я себе говорю, что если это так, то мое дарование само собой проявится без того, чтобы я об этом специально заботилась. Если я почувствую потребность писать - буду писать. Только бы овладеть языком. Правда, за первый год своего пребывания в стране, я много успела, но я должна успевать еще больше.

И это еще не все. Есть еще такой план: жить {158} в кибуце. Этот план, понятно, может быть, связан с двумя другими. Иногда у меня сильное желание жить в кибуце. Мне ясно, что я могла бы приспособиться к этой жизни, если бы у меня была возможность быть на такой работе, которая меня удовлетворяет.

Когда я во время каникул посетила Мерхавью, я могла легко представить, что и в мошаве мне было бы интересно, и здесь я бы могла найти удовлетворение, но, мне кажется, это менее всего подходило бы мне. Вообще-то, мне еще трудно знать, что соответствует моей натуре, потому что я легко приспосабливаюсь ко всяким условиям, к любому окружению и даже к любой работе.

О моей повседневной жизни, мне кажется, я ничего не писала. Даже о своей работе в птичнике, которая мне очень нравится, я не упоминала. И о кружке по изучению Библии, завершение работы которого мы радостно отпраздновали три дня назад. Вчера были дни рождения Пнины и Мирьям, и об этом я не писала, и вообще - об отношениях с ними, об отношениях в школе, о посещении семьи Ведеш в Кфар-Барух - очень милые люди. О поездках верхом, которые доставляют мне огромное удовольствие (но, к сожалению, возможность кататься представляется редко). Ладно, всем этим можно пока пренебречь и не писать в дневнике.

Но нельзя не рассказать о книге, которую недавно прочла - "Пророк Иеремия" Кестина. Эта книга произвела на меня огромное впечатление. Своим отношением к {159} еврейству эта книга очень актуальна. Она вникает и углубляется в проблемы еврейской религии, рисуя облик пророка, который не может не произвести впечатления. Для меня эта книга имела двойную ценность, так как она выражает мое восприятие религии. Еще до того, как я познакомилась со взглядами пророков и сутью еврейской религии вообще; еще до того, как кто-то просветил меня и научил всему этому - я инстинктивно противилась пустым религиозным формам и искала подлинную сущность, чистую мораль, находящую свое выражение в делах. Само собой разумеется, что я лишь искала, однако, не всегда находила свой путь, но во всяком случае, я пыталась. Молиться по трафарету я не могла, да и сегодня не могу и не хочу. Но беседу человека с Творцом, которую проповедует пророк, я тоже открыла для себя. Я ищу внутреннюю и прямую связь - не без сомнений и не без колебаний. Но я не примирюсь с общепринятой формой, мертвой и выкристаллизованной мыслью, которая далека от меня. А книга все ото выставляет как требование и потому гак много говорит моему сердцу. В не. котором смысле такое же впечатление произвела на меня книга Бубера.

Я, во всяком случае, испытываю глубокое удовлетворение от каждой книги, которая обращена к моему сердцу, непосредственно ко мне. В этой книге есть исторический взгляд на судьбу еврейского народа на религиозно-нравственном фоне, на его отношение к союзу с Богом как {160} пути к чистой жизни. Все излагается очень последовательно, логично и так просто, что думается, каждый младенец может это понять и сделать соответствующие выводы.

27.11.1940

Пароход с нелегальными иммигрантами причалил к берегам нашей страны. Англичане не разрешили им сойти на берег, якобы, из стратегических соображений - из опасения, что среди них есть шпионы. Пароход затонул, часть людей погибла, части удалось спастись, и их вернули в Атлит. Я себя спрашиваю: где же правильный путь? С человеческой точки зрения нет никаких сомнений. Сам собой рождается возглас: дайте им сойти! Разве мало тех страданий и мучений, которые они натерпелись?

Вы снова хотите отослать их в отдаленное и заброшенное селение "до конца войны"? Они прибыли к себе домой, они хотят отдохнуть, и кто вправе их задерживать?

14.12.1940

Пароход с иммигрантами отправили в Новую Зеландию. Демонстрации и сопротивление не помогли. Весь еврейский народ Палестины единодушно требовал оставить их в стране. Но пароход тайно отчалил - это произошло ночью - от берегов Хайфы. Что к этому можно добавить? Каковы наши чувства как людей и как народа? Спрашивается: Д о к о л е?

{161}

2.1.1941

Снова Новый год. Если я намерена отчитаться, то должна расчленить два мира и отделить внешний от внутреннего. Внешний мир - шумный и бушующий, весь он в крови и бесцельных разрушениях. Внутренний мир спокоен. Продолжение начала пути через внутреннюю перестройку. Начало прояснения мировоззрения, более острый взгляд. Я отметила лишь начало. В будущем году надеюсь на прогресс в этом отношении. А на что можно надеяться в "том" мире? Я думаю, что можно надеяться на усиление Англии, но как это повлияет на наше положение - трудно сказать. Я боюсь судить о стране, т. к. далека была от всех активных действий и, может быть, поэтому думала, что в стране царит бездеятельность. Но нет сомнения, что упущения и бесчисленные ошибки уродуют нашу жизнь.

Еще пару слов о себе. Несколько дней болела желтухой. Теперь совершенно здорова. Но вот что меня больше всего беспокоит: снова у меня покалывает в сердце. Меня страшит мысль, что, может быть, это от больного сердца. И не потому, что я боюсь умереть молодой (верно, что я по-настоящему люблю жизнь). Но больше всего меня пугает, что это может определить мой жизненный путь, и я не смогу свободно выбрать для себя профессию. Я еще не беседовала с врачом, я все откладываю этот разговор. Хочу сама себя успокоить, что все это пустяки. Это называется "страусовой политикой"...

{162}

25.2.1941

Надо немного остановиться на вопросе об Алексе. Возможно, правда, что это больше "его" дело, чем наше общее. В минувшем месяце кое-что произошло, и если я об этом не написала ни слова, то не только потому, что я была очень занята своей работой в инкубаторе и т. д., но и потому, что трудно мне писать о вещах, которые мне самой пока не ясны.

Я знакома с ним уже около года, но лишь в последнее время мы стали часто встречаться. Мне совершенно ясно, что я ему нравлюсь, и что его намерения очень серьезные. Что мне не ясно, или, может быть, ясно, и все же нуждается в объяснении, - это мое отношение к нему. Алекс - человек прямой, достойный, хороший, любит меня, но я совершенно убеждена, что он не подходит мне с точки зрения образования, взглядов, интересов. Я могла бы с ним прекрасно жить, это была бы легкая жизнь, но не счастливая.

Теперь он говорил со мной очень серьезно, Что он любит меня и хочет на мне жениться.

Я ему сказала, что я его очень ценю, но, кроме уважения, других чувств к нему не испытываю. И все же, я не смогла сказать ему это с полной уверенностью, многое еще под вопросом. Он меня время от времени навещает, и я просила его обождать некоторое время моего окончательного ответа.

12.4.1941

Нет. Я не могу. Я вроде пустого сосуда или, говоря точнее, дырявого сосуда, и все, что в него {163} наливают, вытекает наружу. Нет смысла ни в чем, что я делаю. Я нуждаюсь в людях, но только в таких, которые были бы мне близки по мыслям и чувствам. Даже не в людях, а в одном человеке. Я боюсь, что у меня внутри есть какой-то тайный термостат, который не позволяет мне в достаточной мере нагреваться и охлаждаться. Это однообразная температура хороша, чтобы выводить цыплят и подходит для развития зародышей в яйце, но она губит молодого человека.

Почему я так одинока? Недавно я вечером гуляла по мошаву. Это была чудесная ночь, звездная. Маленькие огоньки сверкали по краям широкой дороги и посередине. До меня доносились звуки музыки, песни, обрывки разговоров, смех. И я слышала собачий лай, как будто издалека, издалека. И дома казались мне далекими, а близки были лишь звезды. И вдруг меня охватил страх: куда склоняется моя жизнь? Я так буду ходить одна по ночам, глядеть на сверкающие звезды и думать, что они близки мне, и не слышать песен, разговоров, смеха, которые раздаются вокруг, и не сверну с дороги, чтобы заглянуть в один из этих маленьких домов ? - Что я должна выбрать: слабые близкие огоньки, которые прорываются ко мне из щелей а домах, или далекий блеск звезд? И самое скверное: когда я со звездами - я тоскую по маленьким огонькам, а когда я захожу в один из домов, меня страстно влечет небесная ширь. Есть во мне какая-то неудовлетворенность, колебания, {164} неуверенность и недостаток веры.

Иногда я чувствую себя как посланец, на которого возложена какая-то миссия. Какая именно - мне не ясно (ведь у каждого человека на земле - своя миссия). Я как бы чувствую долг перед людьми, будто я должна что-то для них сделать. А иногда мне кажется, что все это глупости. Какой смысл в усилиях одиночки ? И почему именно я ?

С домом прекратилась письменная связь. А война все расширяет свои границы. И по отношению к ней я почти равнодушна. Я просто боюсь сама себя. Хотелось бы плакать или смеяться, но от всего сердца, чувствовать.

23.4.1941

Югославия пала. Из Греции отступают англичане. И атаки - тяжелые бои в Ливии, итоги которых пока неизвестны. А в нашей стране - застывшая беспомощность, отсутствие понимания и воли. Все говорят о политике. Все знают, что фронт приближается, но никто не осмеливается задать вопрос : что будет с нами, если сюда придут немцы? Слова эти, написанные на бумаге, очень просты, но когда на минутку закрываешь глаза и прислушиваешься к сердцу, слышишь, что оно бьется со страхом. Не за свою жизнь я боюсь. Она мне дорога, но есть нечто более дорогое. Я хочу или я должна думать и рисовать себе, что будет с нашей страной, когда она столкнется с Германией. Мне страшно заглядывать в глубину бездны. Я {165} верю, что несмотря на отсутствие оружия и подготовки, мы не сдадимся без сопротивления.

500.000 могут устоять даже против могучей военной силы. Англия поможет, или, правильнее, сделает все ради самой себя, и я все еще верю в победу Англии. Но что тогда будет с Эрец-Исраэль ? Самое страшное - видать, что такая возможность близка. Правда, каждый надеется, пытается сам себя успокоить, но нельзя никуда уйти от этих мыслей. И еще не появился такой человек, который мог бы объединить народ и прекратить, хотя бы на некоторое время, междоусобные раздоры. Нет такого человека, который бы сказал: довольно! И его б послушались.

Хочу верить, что беда не придет. А если придет - мы сможем с честью противостоять ей. А если не противостоять - хотя бы с честью погибнуть.

17.5.1941

В нашей жизни - какое-то ощущение случайности. Когда что-то планируют, при этом добавляют, но если тем временем... И не заканчивают фразы. Каждый понимает. Я не думаю о своей смерти. Верно, что с объективной точки зрения такая возможность очень близка. Но я чувствую, что мне еще многое надо успеть сделать в жизни, и я не могу, не сделав этого, умереть. Несомненно, так чувствует каждый, в особенности молодой человек, который идет навстречу смерти, и те, которые еще пойдут во время этой страшной войны. И так чувствует вся эта {166} молодая страна, полная стремления и любви к будущему.

14.6.1941

Греция пала. Остров Крит пал. Война сейчас в Египте и Сирии. Три дня назад в Сирию вошли британские войска и тем самым фронт приблизился к нашему поселку. Две ночи бомбили Хайфу, и мы спускались из комнат в убежище и прислушивались к взрывам бомб и снарядов. Сегодня пришло известие, что вчера ночью бомбили Тель-Авив. Есть раненые и убитые. Город не защищен, он предоставлен на произвол судьбы. У нас как будто только сейчас начинается война.

Иногда у меня появляется желание посмотреть на вещи глазами постороннего наблюдателя, глазами историка, а не фаталиста, искать объяснения вещам, не поддающимся объяснению. И вот передо мной картина защиты плодовых деревьев.

Плодовый сад разных народов. В нем молодые деревья, а также старые, благородные и менее благородные. Они уже отцвели и дали плоды. Наступает зима, сейчас листопад. Пришел садовник и увидел сухие отмирающие ветки. Он готовится к весне и безжалостно подрезает, разрежает, укрепляет.

А посередине сада - старое дерево с толстым стволом. Его корни под землей расползлись во все стороны, а ветви покрывают весь сад, но они высохли, и жизненные соки не проникают {167} к ним из корней. Глаз садовника замечает: корни крепкие, ствол здоровый, благородный, дерево будет плодоносить. Но его нужно подрезать больше, чем все другие деревья. И он без колебаний срубает толстые ветви. Желтые, свежие раны остаются после этой работы. Оправится ли дерево? И вот в лоне ветвей, прямо из стебля появился новый росток. Маленькая веточка, близко от корней и полные почки вселяют надежду на новую жизнь. Неужели и их срежет рука садовника? Неужели он не распознает новую жизнь под серой корой ? А если он срежет- пустит ли новые ростки ствол Израиля?

9.7.1941

Еще не производили "подрезку" в Палестине. Во всяком случае, пока что. "Садовые ножницы" обращены сейчас к России, и там развернулись самые страшные сражения с начала войны. Примерно, две недели назад Германия напала на Россию и за короткое время захватила значительные куски русской Польши, Финляндии, немцы уже продвигаются по самой России. По сведениям газет и радио, нацисты сейчас наталкиваются на большие трудности и встречают ожесточенное сопротивление русских. Все знают, что результаты этой борьбы решат в будущем судьбы мира, и отсюда такое напряжение. И у нас в стране стали обычными бомбежки. Это просто чудо, что до сих пор не было жертв или они были незначительны.

{168} Вчера получила от мамы телеграмму через Турцию, и из нее я поняла, как она озабочена и боится за меня. Страшно подумать, что в то время, как я здесь веду нормальную жизнь со всеми удобствами и покоем, мама дома ест себя поедом, видит меня в своем воображении в самых страшных ситуациях и не находит себе места. У меня сильные угрызения совести - мне хорошо и довольно-таки легко живется, и я чувствую потребность что-то сделать, предпринять. Действительно, трудно. И нужны усилия, чтобы оправдать себя.

Мне уже надоело заниматься в школе, и я с нетерпением жду окончания экзаменов. Я знаю, что условия моей жизни будут затем, в некотором отношении, труднее. Но и "трудно" - это понятие очень относительное. Поднять камень тяжело, так как он много весит, но не дышать - еще тяжелее, хотя это и не связано с какими-либо усилиями.

30.7.1941, Нахалал

Сегодня мы передали работы по специальности. Была также беседа с Левиным (Учитель сельскохозяйственной школы в Нахалале.). Оценки, которые я получила - 9-10. Это самая лучшая отметка. Еще одна такая отметка - и я была бы по-настоящему очень рада. Результаты других экзаменов меня не особенно интересуют. С нетерпением жду окончания. "А что будет {169} потом?"

- Сначала - экскурсии, поездки в кибуцы. Трудно мне представить, как я уживусь на одном месте. У меня такое ощущение, будто вся страна - моя, и я принадлежу всей стране. Но жить все время на одном месте, отдать все силы одному пункту и прожить здесь всю жизнь?.. Вообще-то у меня есть какой-то страх перед постоянством жизни во всех смыслах. Поэтому я еще не могу думать о такой неразрывной связи, как замужество (да и парня еще нет...). Но даже сама мысль чужда мне. Сейчас у нас должен быть в течении недели семинар в квуце Гешер, в я этому рада. Я, правда, не состою в рядах рабочей молодежи, но мне это интересно.

Сейчас за меня ведут спор и сионистская молодежь, в рабочая молодежь, и "Хейрут" и даже "Гашомер гацаир". Они знают, что я еще не решила, в каждый тянет к себе. Самое странное то, что ядро выходцев из Венгрии, которое сейчас в кибуце Дан, приглашает меня к себе. Они специально пришли со мной побеседовать, и я не знаю, чего это вдруг. Возможно, что я их навещу, но я не намерена к ним присоединиться, у меня для этого нет никаких оснований.

3.8.1941

Я заканчиваю дневник (Третью тетрадь.) за день до выезда на ежегодную экскурсию, и думаю, что тем самым заканчивается период моей жизни в Нахалале.

Мне кажется, что кончается целый период в {170} моей жизни, период 20-ти лет подготовки к жизни, и вот я сейчас иду, чтобы вернуть обществу то, что было в меня вложено. Мне кажется, что когда я отправлюсь на неделю в Гешер, я там сделаю свои первые шаги навстречу жизни. Верно, что трудно определить, что такое "жизнь". Ведь и ранее я дышала, ела, думала, встречалась с людьми, сталкивалась с разными мнениями, радовалась, плакала - разве то не была жизнь? Но все эти действия были лишены ответственности, что вытекало из их обусловленности и ощущения безопасности при контактах со всем сущим. Возможно, что в этом отношении и в кибуце я не сразу почувствую перемену, потому что борьба за существование там не так сильна и не гак рельефна.

И в заключение коротко о последних трех годах, что я вела этот дневник. Это чудесные годы моей жизни. Продвижение к дорогой моему сердцу цели, коренные изменения образа жизни. Новые ценности и ощущение внутренней силы вместе с преодолением трудностей - вот содержание этих лет. Чего мне очень не хватает - это мамы и брата. А иногда еще кого-то, с которым я еще не знакома. Вот это происходит внутри меня. А снаружи: разрушения, убийства, шум войны. Я все это слышу издалека, и мне кажется, что я еще не воспринимаю их подлинные масштабы. И жестокость. Это слишком страшно, чтобы это можно было понять, обрисовать и почувствовать издалека.

{171}

25.8.1941. Нахалал

... Для нас, восьми девушек, заинтересованных примкнуть к "Объединенному кибуцу" ("Гакибуц гамеухад".) - точнее говоря - к рабочей молодежи, был организован семинар. Устроитель семинара Рази хотел связать нас с группой Гешер, так как она очень нуждается в дополнительных людях.

В напряженном ожидании рано утром мы отправились туда. Мы радовались предстоящим дням - по сути, нашим первым дням в кибуце, и заранее знали, что это будут хорошие дни. Следует отметить маленькое происшествие во время нашей поездки (мы ехали, как обычно, тремпом). По пути мы встретили машину с тремя офицерами из Южной Африки, и двое из них оказались евреями. Они прибыли из Египта, чтобы провести здесь отпуск, и посетили долину Иордана и всю страну. Очень приличные люди, в особенности, один по имени Рой, и они очень интересовались всем, что происходит в стране. У них были немного странные представления о кибуце. Они задали тысяч вопросов, но были полны впечатлений и находились в чудесном настроении. Особой охоты возвращаться в Египет у них не было. Мне сейчас трудно писать так просто об этой встрече безвкусно и бледно, но они произвели лично на меня очень сильное впечатление, в частности, их отношением к тем вопросам, которые близки мне. В Тиверии мы {172} искупались в озере, вместе добрались до Дегании, а оттуда они доставили нас в Гешер. Очень жаль было расставаться.

Но к делу. Мы прибыли в Гешер, а семинар начался лишь на следующий день.

Передам его содержание: доклады, беседы, чтения в связи с историей рабочего движения в стране, "Объединенным кибуцом", рабочей молодежью, вопросы экономики, организация кибуца. Несколько дней мы выходили на работу и присутствовали на общем собрании. Купались в Иордане, гуляли, чувствовали себя отлично. Я успела много узнать и многому на, училась, если учесть, что мы были здесь недолго. От места у меня самое лучшее впечатление. Есть отличные люди, и, действительно, стоит идти с ними вместе, и вся группа в целом оставляет хорошее впечатление. Два аргумента говорят против моего присоединения к ней: первый - кибуц этот для меня, пожалуй, слишком молодой (это - несерьезный аргумент); и главное - этот пункт расположен 200 метров ниже уровня моря, жара страшная, а поселение, по всей вероятности, будет именно здесь. И этот аргумент не должен был быть решающим, но если принять во внимание, что врач мне предлагал ежегодно лето проводить в горах, чтобы сохранить сердце, то я колеблюсь принять решение.

... Оттуда я направилась ко двору квуцы Кинерет, где сейчас трансильванское ядро, которое год назад направилось в Афиким. Они {173} поняли, что мой визит - не просто визит экскурсанта, и дали мне возможность в течение короткого времени - трех дней - познакомиться в некоторой степени с местом и людьми. Коротко мое впечатление такое: люди серьезные, образованные, разумные, любят удобства. Они домовиты (и это хорошо), немножко с привкусом диаспоры, особенно в вопросах языка и культуры. И все же возможно, что по своей натуре именно они мне ближе всего. Но в силу духа противоречия меня больше влечет группа, где иная атмосфера. Они, правда, думают слиться с группой, где есть ядро израильтян, в это для них было бы лучшим решением, но такого ядра пока еще нет.

Еще в Гешере я слышала, что в Иерусалиме будет специальный курс по болезням птиц. Я решила туда поехать. Вернулась в Нахалал и затем поехала в Герцлию (и там провела чудесные день на берегу моря - совершенно одна), в Петах-Тикву и, в конце концов, прибыла в Иерусалим. Фекетэ (Профессор Иерусалимского университета.) принял меня, как всегда, очень приветливо и организовал мое участие в этом университетском курсе. Неделя, действительно, была очень интересной и хорошей. Ежедневно ходила в Университет, слушала лекции и участвовала в практических занятиях, проверяла анализы под микроскопом и т. д. А по вечерам - встречи со знакомыми, театр, кино, продолжительные беседы.

{174} Сейчас я снова в Нахалале и стою перед необходимостью покинуть его и принять решение. Все спрашивают о моих планах и удивляются, что я еще сама не знаю, каковы они.

1.9.1941. Нахалал

Прощальное слово от имени

очередного выпуска.

Мне кажется, что совсем недавно мы стояли впервые на этом шоссе, между тремя зданиями сельскохозяйственной школы, и трудно поверить, что сейчас я уже должна сказать прощальное и заключительное слово от имени группы, после двух лет учебы и работы.

Я сказала - два года учебы и работы.

И, действительно, для части моих соучениц, прибывших сюда из разных хозяйств нашей страны, это был период дополнительного усовершенствования на практической работе, заложивший основы теоретических знаний сельского хозяйства. Однако для большинства моих подруг, которые прибыли из стран рассеяния, значение этих двух лет неизмеримо шире. Это были первые годы нашего пребывания в стране, переходные годы, годы важных и фундаментальных перемен, которые определят весь дальнейший жизненный путь человека. Наш путь в течение этих двух лет присел нас из диаспоры в Эрец-Исраэль, от чужого языка и чужой культуры - к ивриту, от городской жизни - к сельской, от семейного окружения - к совершенно новым рамкам совместной жизни, от безделья - {175} к сельскохозяйственному труду.

Этот путь не всегда был легок. На нем встречались препоны и отклонения. Были также разногласия. И еще поныне неизвестно, достигли ли мы своей цели. Мы еще не выдержали главного испытания. Трудовая жизнь потребует всех сил и больших знаний от каждого из нас. Вы. держать это испытание и выполнить все функции, которые возлагает на нас трудовой коллектив - такова наша задача и задача нашей школы.

Но одно мы знаем уже сейчас - мы выходим на мирную битву, на трудовое поприще, и в наших руках очень сильное оружие - знание дела, сельскохозяйственная профессия. Мы благодарим Хану, всех учительниц и учителей, руководительниц и инструкторов, которые дали нам это оружие. Мы благодарим также мошав и всех окружающих, которые ненароком учили нас примером своей повседневной жизни, самой атмосферой, которая у них царит.

Мы благодарим родителей, живущих в стране, которые поняли значение сельскохозяйственного усовершенствования и смогли отказаться от двух лет работы своих дочерей ради их учебы.

Мы мысленно горячо благодарим наших родителей в странах рассеяния, которые решились отпустить тех, кто им всех дороже, дабы мы могли стоять в нашей последующей жизни с высоко поднятой головой. Не словами мы вас всех благодарим. Если наш труд и вся наша жизнь принесут пользу окружающим, а нам доставят {176} удовлетворение - значит мы, действительно, отблагодарили всех вас.

А сейчас я хочу приветствовать нашу школу и пожелать ей долго жить и здравствовать, оставаясь вечно молодой и бодрой духом, дабы она могла успешно выполнять трудные и важные обязанности, которые на нее возложены в этот нелегкий час, как и во все грядущие времена.

2.9.1941. Нахалал

Вчера был выпускной вечер по случаю окончания двухгодичного курса торжественный и праздничный. У меня хороший аттестат. Вечер был очень удачным. От имени группы я приветствовала школу, а затем с трудом успевала протягивать руку всем, кто хотел ее пожать. Говорили, что мое приветственное слово было очень удачным. Были такие, которые буквально плакали, слушая мое выступление, но я к этому вовсе не стремилась. Короче говоря, день прошел, и сейчас мы вольные птицы. Я начала паковать свои вещи. Покидаю школу, полная энергии, воли и желания работать в кибуце. Все сомнения относятся только к месту - надеюсь, что смогу вскоре решить и найду для себя более или менее постоянное место. Мне трудно себе представить, что где-то я могу остаться навсегда.

Несколько дней назад отмечалось 20-летие Нахалала.

Эти годы запечатлены на лицах членов мошава и на самом мошаве. Некоторые за этот период расцвели, другие же завяли. Их жизненные силы и жизненные соки как будто {177} перешли по тонким капиллярам в почву и там превратились в растения, в животных, во все то, что мы коротко зовем нажитым имуществом. Его рост и развитие хозяйства показаны на диаграммах на выставке. Замечу попутно, что выставка в школе мошава была довольно жалкой. Выставка на лоне природы, сам мошав говорили больше всяких диаграмм и речей...

14.9.1941. Петах-Тиква

Я пишу пьесу. Условия для работы не очень благоприятны, ибо я могу писать лишь тогда, когда тихо.

Все меня спрашивают, что я пишу. Вообще, люди думают, что если я одна, то скучаю...

21.9.1941. Нес-Циона

Канун Рош-Гашана (Нового года). Два года прошло с тех пор, как я оставила отчий дом. Два года я далека от мамы, три года - от брата, и два года я одна в стране. Если бы могла, написала бы несколько слов маме, мне нужно так много ей сказать. Трудно сказать, о чем мы говорили бы с мамой, если бы встретились. Я рассказала бы ей об этих двух годах, о мечтах, о планах, о своих сомнениях...

А что сказать об окружающем меня мире, который подвергается разрушению? А десятки тысяч, которые гибнут ежедневно - как их оплакивать в канун Нового года? О страданиях, несправедливости, боли -, что сказать и кому? Он-то все знает. И мне нынче вечером не о чем говорить.