Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть)

{178} Верю ли я в Бога? Не знаю. Мой Бог очень сложный. Он, скорее, символ и выражение тех моральных сил, которые, на мой взгляд, существует. Я верю, вопреки всему, что мир создан для добра, и нет такого зла на свете, из которого не прорывались бы частицы света, добра. - Все это слова, одни слова.

Жизнь скажет свое, жизнь засвидетельствует. Я знаю, что мои слова это слова человека, который познал лишь самую малость от страданий и зла, существующих на свете. Весь путь еще передо мной.

Я совершенно одна, самостоятельна, отвечаю за себя. Это сейчас самое лучшее в моей жизни.

28.9.1941. Кирьят-Хаим

В последний день моего пребывания а Нес-Ционе мы организовали интересную экскурсию на опытную станцию в Реховоте, в Гиват-Бреннер и в Квуцат-Шиллер, Особенно сильное впечатление произвела опытная станция, где мы получили интересные и исчерпывающие объяснения. Гиват-Бреннер мы успели посмотреть лишь снаружи.

Когда я вернулась из Нес-Ционы, я заехала в Рамат-Ган к писателю Авигдору Хамеири (Известный израильский прозаик, поэт, драматург и переводчик, родом из Венгрии. Ему, в частности, принадлежат ивритские переводы стихов Ханы Сенеш, написанных по-венгерски, и ивритский перевод записок ее матери Катерины Сенеш.).

{179} Первая фраза, которой он меня встретил, была:

"В точности папа!". И он все время не переставал удивляться моему сходству с отцом.

Видимо, он хорошо знал папу как молодого писателя и сохранил о нем много воспоминаний. Затем он говорил в общих чертах об израильском театре, о его тенденциях, и сказал, что пьесы отца, в которых много юмора с целью только смешить, без политических или социальных тенденций, не могут заинтересовать еврейский театр...

Я ему сказала, что одна моя подруга просила показать ему несколько стихотворений, чтобы узнать его мнение. Ей - двадцать лет, она прибыла в страну два года назад и здесь изучила иврит. Я прочла ему свои стихи "Мгновение" и "Галилейскую песню". Он внимательно выслушал и сказал, что это интересное явление. Есть у нее стихотворная техника, выразительность, простота. Короче говоря, он считает, ее человеком одаренным и хотел бы получить "Галилейскую песню" для газеты. Я ему сказала, что не вправе отдавать это стихотворение (потому что я не хотела отдавать), но мне было очень приятно выслушать объективное мнение компетентного человека. Он просил прислать ему это стихотворение. Не знаю, пошлю ли, мне кажется, что еще не время.

Сейчас я немного помогаю Илонке в саду, в птичнике, по дому. Я пришла к выводу, что работа в небольшом хозяйстве - не по мне. И, действительно, я еще с детства помню, что всегда все рисовала себе в крупных масштабах. {180} Видимо, это одна из черт моей натуры, побуждающей меня идти в кибуц.

Вчера слушала интересный доклад о рабочей партии в Англии. Утром посетила Седот-Ям (Седот-Ям - кибуц членом которого была в последствии Хана Сенеш. В то время находился в Кирьят-Хаиме ; через некоторое время кибуц перешел на постоянное поселение в Кесарию.), позавчера была на вечере рабочей молодежи. Начала читать "Историю сионизма" Бема. Из дому, от брата нет никаких известий.

30.9.1941. Канун Судного дня

И сегодня вечером, в канун Судного дня, мои мысли устремлены к ним. Что с ними? Если бы два года назад я знала наверняка, что так все обернется - я бы их оставила? - Кажется, что да. Я ведь знала, что подобная возможность существует. А, может быть, я хотела заставить за. молчать внутренний страх напрасными надеждами: через год, мол, приедет брат, через два года - мама. Это был для меня решающий довод, чтобы облегчить тот шаг, отказаться от которого я была не в силах, и приехать в страну.

Хочу сегодня проверить свои дела и исповедаться.

Я грешна равнодушием, бездеятельностью, пустословием, тем, что бесцельно трачу время и силы, недомыслием, когда дело касается другого, легкомыслием, безответственностью. Но одно могу сказать в свое оправдание: я всегда искала {181} верный путь, всегда старалась следовать ему и признавала, что это единственная дорога, по которой можно идти - не ради удачи, а для внутреннего спокойствия. Многие надо мной посмеивались, считая меня идеалисткой. Они твердят, что я изменюсь, когда познаю настоящую жизнь...

7.10.1941. Кирьят-Хаим

Провела две недели у Илонки, а завтра поеду в кибуц "Седот-Ям". Трудно мне объяснить себе самой, почему именно сюда. Понятно, пока лишь на испытательный срок, но каковы причины, побудившие меня, прежде всего, обратиться именно сюда? - Я искала молодой кибуц рабочей молодежи, где были бы мои ровесники, такой кибуц, который находится лишь вначале пути...

А в дополнение ко всему меня прельщает Кесария. Трудность в том, что народ здесь чуждый мне не только в личном плане, но и по своему составу в целом. Так, во всяком случае, мне кажется. Я не хочу заранее выносить приговор и посмотрю спустя некоторое время. Но в одном я должна сама себе откровенно признаться с самого начала. Я не чувствую, что вступаю в кибуц на всю жизнь.

Я вижу справедливость жизни в кибуце и, насколько я их знаю, я люблю кибуцников и хочу жить с ними. И при всем том, у меня есть ощущение, будто это лишь первый этап на длинном пути. Сейчас я, понятно, полна напряженного ожидания в связи с ближайшими неделями, и хочу сама себе кое-что сказать перед дорогой - то, что я всегда {182} повторяю в трудные минуты, дабы я это могла потом вспомнить, что думала об этом перед вступлением в кибуц: важно знать, что идейная основа кибуца - социалистическое общество строит свою страну - верная, и надо найти пути для претворения этой идеи в жизнь вопреки всем трудностям.

Подобные идеи красиво выглядят на бумаге и в книге, однако осуществить их трудно. Но не следует идти за идеей, изложенной на бумаге, с закрытыми глазами и забывать тем временем о том, что идея создана для людей, для каждого в отдельности, и что главное назначение кибуца - дать удовлетворение жизнью его членам. Ибо человек не может долго существовать лишь в качестве средства осуществления цели. Он чувствует удовлетворение лишь тогда, когда сам движется к ней навстречу. И если мы поставим перед собой на крутую вершину социалистический лозунг, мы не должны забывать, что если товарищ не будет ощущать вокруг себя при подъеме на гору чистый воздух, не увидит более широких горизонтов и не почувствует более свободного дыхания, а будет лишь ощущать беспокойство, тяжкий труд, усталость от подъема - напрасна вся эта затея. Ибо, какой прок в том, что люди достигнут вершины, но не смогут насладиться красотой, которая вокруг них, так как будут чувствовать себя разбитыми телесно и духовно?

И еще. Я никогда не скажу - "разочаровалась в кибуце". Я могу разочароваться лишь в самой себе. Если не смогу устоять перед трудностями новой жизни - {183} значит, я сама виновата, такова моя натура. Только одного я опасаюсь: может быть, мне будет не хватать одиночества. Если я бы могла знать, что у меня будет когда-либо свой тихий угол, я бы вообще не боялась. Но, посмотрим. Зачем гадать и думать наперед?

Читаю сейчас "Историю сионизма" Адольфа Бема.

12.10.1941. Седот-Ям

Я здесь уже несколько дней. Трудно подытожить впечатления после трех-четырех дней, но я чувствую, что уклад жизни в кибуце мне подходит, и мое самочувствие хорошее. Весь вопрос в том, именно ли данный кибуц наилучший для меня. Компания здесь не очень развитая, или я еще не успела, как следует, с ней познакомиться. Особое опасение у меня вызывают девушки по тем впечатлениям, которые сложились за несколько дней работы на кухне. И это немного тревожит, ибо девушки не в малой степени определяют облик всего коллектива. А теперь относительно работы. Сейчас я занята на кухне, так как нет надежды на другую работу, кроме вспомогательной, поскольку нет еще достаточно развитого сельского хозяйства. Тут я буду вынуждена работать только в сфере обслуживания, пожалуй, несколько лет, и, право, жаль растрачивать силы и время. Нет у меня уже того терпения к "дежурствам", которое было в Нахалале. Там я вынуждена была выполнять любое задание, а теперь я испытываю потребность делать лишь ту работу, где могу дать максимум того, {184} на что способна. Я хотела бы также участвовать в рабочем движении. Вероятно, и здесь у меня будет такая возможность, но трудно начать. Что меня здесь влечет - это то, что многое предстоит сделать и есть хорошие планы для поселения. Условия трудные, но не без надежд и возможностей. Главный вопрос - люди. Я должна научиться лучше их распознавать.

18.10.1941

Вчера мы были в Кейсарии на морском празднике. Была возможность впервые познакомиться с этим пунктом. Места очаровательные и вызывают желание здесь остаться. Не только из-за красот пейзажа. Я видела великое дело в самой начальной стадии, и есть желание участвовать в нем. И я знаю, что они нуждаются во мне во многих отношениях, да и я здесь могу найти многое для себя. Только в компании я сомневаюсь. Она так далека от меня по своему образованию (не в смысле его широты, а окраски) и мировоззрению, что это меня немного пугает. Общественные отношения здесь на низком уровне из-за близости города и работы в порту. Но влечет преданность "видению", идее созидания. Это, пожалуй единственная сила, которая здесь сплачивает всех. Я только выразила свои впечатления и не вправе выносить приговор. Это моя старая ошибка.

13.11.1941. Геносар

Я покинула Седот-Ям с самыми лучшими {185} впечатлениями. Многие приглашали меня вернуться. И, действительно, я не знаю, правильно ли поступаю, когда иду из коллектива, где чувствуя себя хорошо, в другой и третий, чтобы познакомиться и с ними. В каждом месте есть положительные и отрицательные явления, и, в конце концов, трудно решить.

Провела пару дней в Тель-Авиве. Встретила Мирьям и была рада обменяться с нею впечатлениями о месяце, который прошел после того, как мы расстались.

После Тель-Авива я совершила небольшое турне и побывала в Петах-Тикве, Нахалале, Мерхавье (там очень приятный дом, и каждый раз, когда его посещаю, я наслаждаюсь простотой и сердечностью всех и каждого в отдельности), Бальфурие, Ягуре. В Ягуре мне довелось побывать на общем собрании, на котором состоялось интересное обсуждение вопроса о рабочих каменоломен. Под конец я вернулась к Илонке в Кирьят-Хаим.[ldn-knigi1]

В Геносар я прибыла со странным чувством. С одной стороны - я заранее знала, что здесь не останусь. Меня все еще влечет к себе Седот-Ям. Есть у меня внутреннее сопротивление самой мысли идти в такое место, где первые, самые большие трудности уже позади, и начать сразу вкушать плоды трудов минувших лет. Я не хочу придти на "готовенькое". За те немногие дни, что я здесь, я узнала, что и тут, понятно, нет "готовенького", во всех смыслах положение как бы в начальной стадии, и все же чувство {186} сопротивления не прошло. Возраст членов коллектива как раз для меня подходящий, и состав коллектива, мне кажется, хороший. Я еще недостаточно знаю людей, чтобы судить об этом.

Случайно мне довелось беседовать с несколькими девушками из тех, что менее довольны и не столь удовлетворены кибуцем. Интересно наблюдать, как малозначительны факторы, которые определяют самочувствие члена коллектива, в какие у людей претензии к кибуцу. Вот выводы, которые я могу сейчас сделать из их слов: жалуются на отсутствие индивидуального отношения к людям, на отсутствие товарищеского подхода; может быть, кое в чем нет подлинного равенства. И особенно жалуются на отсутствие денег на карманные расходы. Это то, что определяет в большинстве случаев. Претензии концентрируются, главным образом, вокруг склада бытовых принадлежностей одежды и обуви, вокруг поездок, квартир - одним словом, вокруг самых элементарных нужд каждого. Видимо, халуцианский дух уже прошел, и нет готовности к компромиссам. Люди требуют полноценной жизни, и кибуц, если он хочет устоять и выдержать испытание, должен уметь удовлетворять их потребности. Более старые кибуцы уже этого, в известной мере, добились, но молодому кибуцу пока без компромиссов не обойтись...

18.11.1941. Геносар

Уже больше недели я здесь, в Геносаре. В отношении работы - нет у меня физических {187} трудностей. Я работаю в любом месте, куда меня направляют - в саду, в прачечной, на складе. Но я чувствуя себя так, будто "внутри у меня огонь"... Чувствую, что не использую все свои силы, что я себя растрачиваю по пустякам. В сионистском движении много говорят о нехватке инструкторов для молодежи, и скоро начнется двухмесячный курс подготовки инструкторов. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что на этом поприще я была бы более полезной. Одного лишь я опасаюсь: смогу ли сейчас, при тех малых знаниях, которыми я располагаю, выполнять эту миссию... Но самое главное - быть, прежде всего, связанной с каким-то поселением. Я так запуталась в этом вопросе. Тысячи доводов борются во мне "за" и "против", и я все еще не приняла решения. Практически я не могу даже участвовать в этом семинаре - ведь никто меня не знает, и никто не может меня послать или рекомендовать. Я должна ждать, но у меня нет терпения.

25.12.1941

И вот я снова в Седот-Яме, но на сей раз не как гостья, а в качестве кандидата в члены кибуца. Мы, пять подруг из последнего выпуска, - решили остаться здесь. И я была за это место, но для всей нашей группы решающим оказался совет Рут Хектин из секретариата "Объединенного кибуца". Меня привлекает будущее Кейсарии, стоящие перед нею задачи, начальная стадия всех дел и состав коллектива. Качество его {188} я не успела еще должным образом оценить, но мне кажется, что здесь подобралась очень хорошая компания. Единственное опасение - все слишком молоды, особенно ребята. С этой точки зрения Геносар, пожалуй, более бы подошел.

2.1.1942. Седот-Ям

Попытаюсь немного написать, хотя руки мои почти закоченели от холода. На улице - страшная буря. Пять палаток были повалены этой ночью. "Наша" не упала. Но ветер бушует вокруг нее со всех сторон, все засыпало песком, а моя кровать непрерывно качается в монотонном ритме.

И именно сегодня я не работаю. Натянула на себя все, что было, и вошла в одну из комнат, так как в палатке невозможно находиться, и я хочу написать в связи с этим, что, ничего не почувствовав, мы незаметно перекочевали в 1942 год. Ведь это, как будто, я сижу в комнате в один из зимних дней, когда от серого дождя так тяжело на сердце, и хотя сюда дождь не проникает, он отбивает всякую охоту что-либо делать. И трудно поверить, что этот серый дождь когда-либо прекратится. Так же с войной. Она сюда не проникла, и хотя она закрывает нас в нашей комнате и лишает покоя, однако мы не терпим столько, сколько терпят народы Европы. Но представить себе, что наступят весенние дни, солнечные дни - довольно трудно. И трудно что-то делать и в самом нашем маленьком доме, убирать и украшать его. И ничего не хочется {189} делать. Пугает мысль, что дождь проникнет и во внутрь. А кто выйдет наружу, когда льет проливной дождь, чтобы продолжать строить?

И все же постараюсь сосредоточиться и ограничусь вопросами, которые близки мне. В минувшем году я определила свой путь на будущее, избрала кибуц трудовой молодежи, избрала Седот-Ям. А сейчас я хочу видеть те "небольшие" проблемы, которые омрачают жизнь этого кибуца. Для того, чтобы мой путь был цельным, я хочу, во имя великого идеала, реалистического подхода и к маленьким проблемам.

Большое сомнение сопутствует все время моей работе. Девять часов в день я стою и стираю. И я сама себя спрашиваю: в этом ли, в самом деле, мое назначение? Я готова выполнять эту работу, но я чувствую в себе много нерастраченных сил, а это так давит! Возможно, что это лишь переходной период, и все же уже почти три года я в стране - самые плодотворные годы для учебы, совершенствования... Верно, все это были годы познания жизни, важные годы, определяющие мою жизнь, но достигла ли я того, что хотела и должна была достичь? Это не только мое личное беспокойство, а думы десятков тысяч еврейской молодежи. Но каждый должен бороться сам за себя.

Ясно, что остановив свой выбор на Седот-Яме, я избрала один из самых трудных кибуцов с точки зрения общественной и, понятно, экономической. Но вместе с этим у меня было такое ощущение, что это дело стоющее, и велико было {190} мое желание отдать свои лучшие силы этому кибуцу. Дай Бог, чтобы мне сопутствовала удача.

О маме, о брате я молчу - так трудно вымолвить слово. Меня пугает огромное разделяющее нас расстояние, и иногда я не могу поверить, что мы еще увидимся. Логика говорит, что да, но этого недостаточно.

7.1.1942. Седот-Ям

Чувствую, что мне трудно писать. Мои руки будто задеревенели после целого дня стирки. Я сейчас на постоянной работе в прачечной и вижу, что даже в этой работе можно найти интерес и удовлетворение. Но день слишком короткий. После работы мало времени и сил, чтобы читать, заниматься, жить в коллективе. Все я делаю понемногу и ничего основательно.

Вчера было заседание в узком кругу по вопросам культуры. Пригласили также меня и хотят избрать в культкомиссию. Первое время я думала, что не буду участвовать в общественной жизни и в разных комиссиях. Сам факт избрания в культкомиссию человека, который находится здесь так мало времени, верный признак нехватки кадров для общественной работы.

И я замечаю, что здесь мало людей, которые могли бы и были способны внести свой вклад в это дело, и лучше поэтому, чтобы культработу я взяла на себя.

О моей абсорбции в коллективе еще рано говорить. Практически я здесь чужая для всех и встречаюсь с людьми лишь на работе и в {191} столовой. Понятно, что многое зависит от меня самой, так как свободное время я стараюсь использовать для чтения.

Я читаю отличную книгу - "Мать" Максима Горького. Начала читать также Канта - об абсолютном покое; и "Коммунистический манифест" попался мне в руки, но пока еще не дочитала. Нет времени.

Меня посетила Мирьям. Мы очень были рады друг другу. Так хорошо с кем-то поговорить откровенно и подробно. Она - единственный человек в стране, с которым я могу говорить о вещах, меня занимающих, и она все правильно поймет. Иногда я на минутку оглядываюсь вокруг себя и думаю, как я, по сути, одинока среди всех своих знакомых и товарищей. Так каждый человек, или только я одна?

15.1,1942

Нет желания писать. Есть много явлений, с которыми я уже сталкивалась, но не хочу пока реагировать на них в письменной форме, выражая определенное мнение. Самый трудный вопрос - коллектив. Я боюсь об этом говорить, но мне кажется, что его здесь нет, в особенности - для меня. Я все же надеюсь со временем найти то, что ищу для себя, но в отношениях людей между собой нет здесь сплоченного коллектива. Они чужды друг другу, и области соприкосновения между ними не всегда можно охарактеризовать положительно. Много равнодушия, безответственности, есть у людей личные деньги и {192} отсюда - неравенство между ними. Нет культурных мероприятий. Во многих областях отсутствует надлежащая организация экономики.

Понятно, что не все недостатки следует отнести за счет коллектива, и нет никакой уверенности в том, что другие на их месте в нынешних условиях вели бы себя по другому. И все эти факты отнюдь не приводят меня в отчаяние. Я хочу лишь глядеть на них незамутненным взором и помочь исправить положение в меру своих сил.

Возможно, что я иногда предъявляю чрезмерные требования. Но нельзя рисовать жизнь кибуца, не сопоставляя ежедневно действительность с идеальной картиной, с принципами. Одно из двух : или принципы верны, и тогда мы должны воплощать их в жизнь, точнее говоря, они должны воплощаться в повседневной жизни; или мы не способны воплотить их, и это признак того, что они нереальны, и надо их снова проверить в свете действительности. Я ненавижу бесчестную святость, которой окутывают некоторые принципы. Это выражается в том, что никто не имеет права оспаривать их, но, в то же время, никто и не думает воплощать их в жизнь. Нет незыблемых законов в жизни кибуца. В жизненных столкновениях определяется путь. Но освящать некие нормы, не проводя их в жизнь - это, на мой взгляд, дело нестоящее.

Возможно, есть известное сходство в моем первоначальном подходе к кибуцу и к Нахалалу. И там я сразу же обнаружила ошибки и {193} намеревалась исправить их, во лишь в конце я убедилась, что ничего нельзя исправить и изменить.

Нельзя, понятно, сравнивать положение здесь и там. Здесь ведь нормальная, естественная жизнь, и за короткое время своего пребывания я уже видела, что может сделать один человек, если он готов и способен действовать... У меня ни к кому нет претензий. Надо испытать жизнь такой, как она есть. Нет у меня и ни капли разочарования или отчаяния. Ни удрученного настроения, ни страха. Это просто объективная констатация тех фактов, с которыми я столкнулась.

30.1.1942

Сегодня вечером было траурное собрание, посвященное памяти члена кибуца, который погиб несколько дней назад в море во время бури, когда затонуло судно. То был как-бы намек на будущее: море своенравно, жестоко, требует и впредь потребует жертв от тех, кто хочет его покорить. Обо всем этом говорилось просто, и именно поэтому трогало до глубины души.

Я все время работаю в прачечной, а однажды вышла работать за пределы кибуца - стирать в частном доме. Трудно мне воспроизвести сейчас, спустя несколько дней, мои ощущения. Вначале был какой-то страх - просто из-за трудностей и ответственности. Во-вторых - странное ощущение из-за характера работы - обслуживание частного дома, да еще - {194} стирка - самая, можно сказать, грубая работа. Я думала о маме, о своем доме и ощущала своего рода гордость. Почему? Ведь мне ясно, что тысячи девушек перешли от прежних домашних условий к трудному физическому труду. Но их вынудили удары судьбы, и они постоянно стремятся выйти из этих условий существования, омрачающих их жизнь. А у нас есть удовлетворение от свободы выбора (может быть, это только фикция), идеологическое оправдание, цель...

Мои страхи оказались напрасными. Это был, действительно, нелегкий рабочий день, восемь с половиной часов непрерывной стирки. Но хозяйка была довольна моей работой, а я - заработанными деньгами - 35 груш. По дороге домой у меня было великолепное настроение. Я пела, смеялась и ощущала своего рода удовлетворение: если нужно - и это получается.

Понятно, речь идет лишь об одном дне. Продолжать и впредь эту работу я не могла бы ни физически, ни духовно.

Сегодня вечером я дежурю в детском доме в потому нашла время сделать эти дневниковые записи.

4.2.1942

Вернулась после короткого визита в Кейсарию. Это мое второе посещение ее. И на сей раз было хорошее впечатление, еще лучшее, чем раньше. Этот горизонт, сливающийся с морем, думы о прошедшем и будущем расширяют кругозор и {195} усиливают желание сделать что-то большое и красивое. И сама атмосфера в кибуце более интимная, и люди более сплоченные - результат совсем других условий.

До полудня я гуляла среди развалин. После обеда посетила "наши поля", точнее - то, что должно быть нашими полями.

И когда я присматривалась к морским волнам, которые с гневом и пеной врываются на берег, а затем утихают, разбившись о камни, становятся тихими и кроткими, я подумала: может быть, таковы же по своей природе наш шум, наше воодушевление, наш гнев. Когда волны движутся, они полны молодости и полета. На берегу они разбиваются и забавляются с желтым песком, как добропорядочные дети...

9.2.1942

Я совершила большую ошибку: выступила на нескольких собраниях и заседаниях в кибуце. А сейчас об этом очень жалею. Я убеждена, что большинство товарищей расценило это как желание выделиться, что отнюдь не облегчит мою абсорбцию. Исправить всегда труднее, чем напортить.

Мне кажется, что в оценке меня людьми есть три стадии. Первое впечатление - очень хорошее, но совершенно неверное. В эту категорию я включаю все поверхностные знакомства и нежелательные визиты. Вторая стадия - впечатления меняются в худшую сторону, и лишь на третьей стадии меня узнают такой, какая я есть {196} на самом деле. Но не многие достигают этого этапа. Тут, в стране, меня хорошо знает и ценит по достоинству Мирьям. А в нашем коллективе, мне кажется, я достигла лишь второго этапа. Трудно объяснить основы такого ощущения, но я чувствую по отношению к себе какую-то холодность и недоверие. Причина мне сейчас ясна: меня считают или наивной или болтливой, любящей произносить высокие слова о вещах, которые нельзя осуществить. Они полагают, что энергия и воодушевление, которые были у меня вначале, изменятся при соприкосновении с действительностью. Понятно, никто мне об этом прямо не говорит. Но человек достаточно чувствителен, чтобы понять без лишних слов. Как я должна на все реагировать? Я решила, понятно, быть сдержаннее в своих высказываниях, а больше ничего не предпринимать. Пройдет время, и люди узнают, какая я есть, и соответственно будут меня ценить - не больше и не меньше.

Иногда я спрашиваю себя, важна ли мне оценка товарищей. Ведь, прежде всего, важно, чтобы моя собственная оценка была верной. А я-то, действительно знаю, как много у меня дефектов и недостатков. Понятно, что и свои достоинства я хорошо знаю. Но, если я скажу "нет" - я солгу. В моих ушах звенят стихи Эди (Известный венгерский писатель (1877-1919).) "Я люблю, когда я любим...".

Сегодня выстирала 150 пар носок. Думала, что рехнусь. Но это неверно. Я ничего не {197} думала. Я работала, не замечая времени, автоматически, без какой-либо попытки думать. Тысячу раз я себе твердила: Хана, ты должна думать. Хана, ты должна составить план, чему учиться, что читать, что делать. И я начинала думать, но это длилось лишь минуты, а потом у меня опять была пустая голова.

28.3.1942

В последние дни я почти перестала писать, Причина простая - нет времени. И я это хорошо понимаю, потому что в сутках только 24 часа и не успеваешь делать все, что надо. В 6 утра я выхожу на работу в Ягур, возвращаюсь в 6 вечера. Принимаю душ. Мы читаем главу из Библии. Ужин. Затем - кружок или собрание и общественная работа. А книги? - Нет времени, и думать некогда. Должна сознаться, что фактически с седьмого класса я перестала развиваться вглубь. Я приобрела жизненный опыт, и, может быть, он важнее чтения. Но все это как-то неглубоко. Иногда я чувствую себя легкой, как мыльный пузырь - снаружи он сверкает и переливается красками, а внутри - пустота. Он все растет и растет, а, в конце концов, лопается, и тогда обнаруживается, что в нем нет ничего, кроме воздуха, что внутри он совершенно пустой.

А самое плохое то, что я не привыкла читать, что не могу сосредоточиться над книгой. И не ощущаю, что мне недостает книг. Только, когда я говорю о книгах, я чувствую, как отстала в этом отношении даже от самых примитивных {198} товарищей. Чувство стыда побуждает меня читать, пожалуй, больше, чем внутренняя потребность.

А о том, чтобы писать, не может быть и речи. Те немногие стихи, которые я написала, я шлифовала чаще всего на шоссе в ожидании "тремпа", когда кругом тишина и часами томишься от безделья. Тогда можно заниматься и поэзией. "Пьесу" забросила вовсе. Я пишу лишь немногие письма - и это все...

А мой дом так далек. А мир - о нем сейчас даже трудно говорить. Мы живем сиюминутной жизнью. Если есть какие-то планы, то они отодвигаются на послевоенный период. А тем временем, что будет? Об этом не говорят.

Хватит, я устала. Пойду спать. Только пару слов о кибуце. Сегодня я еще более уверена, чем прежде, что это правильная форма жизни, справедливая в своих основах. Много трудностей в пути. И, несомненно, впереди еще много этапов, пока кибуц сможет удовлетворить действительно широкие слои. Но форма эта хорошая, и все зависит от людей, каким содержанием они смогут наполнить эту форму.

22.4.1942

Вчера получила письмо из дома. Так тяжело.

Хочу записать то, что стало для меня ясным за последнее время в отношении строительства рабочего хозяйства при капиталистическом строе. Это все равно, что снимать сметану с {199} тощего молока. Ту первую прибыль, которая остается от нашего труда, забирает капиталистический строй, а мы еще хотим накопить капитал от зарплаты рабочего. И получается, что после эксплуатации извне мы должны еще сами себя эксплуатировать - снижать свой жизненный уровень, чтобы строить хозяйство, свое будущее. Вот причина того, что, несмотря на рациональную организацию жизни в кибуце, дающую возможность много экономить, наш уровень жизни пока что не может быть более высоким.

Я работаю в Ягуре. Прошлый раз я прервала, а сейчас хочу вкратце закончить описание своего дня. От шести до шести - работа. В шесть возвращаюсь, принимаю душ, переодеваюсь. В 7 часов мы читаем в узком кругу главу из Библии - книгу пророка Исайи. Затем мы ужинаем. Вечер, даже если он свободен, нельзя брать в расчет для серьезной деятельности - просто, потому что очень устаешь. Самое главное, чем я сейчас занимаюсь в свободное время - это движение трудовой молодежи. Работа, действительно, очень трудная для меня из-за отсутствия опыта в этой области, и все же она мне многое дает, доставляет удовлетворение. В первый раз я занята делом, которое ставит передо мной проблемы, и я связана с живым материалом, все время преодолеваю трудности и каждую минуту чувствую меру своих успехов и неудач. Даже когда я занята была птицеводством, которое меня в свое время интересовало, не было у меня таких переживаний, и я рада, что у {200} меня есть возможность участвовать в этой работе.

Подумываю о мобилизации. Вся страна должна быть мобилизована для военных усилий в связи с надвигающейся угрозой войны. Я считаю себя в кибуце мобилизованной на трудовой фронт, который не легче службы наших девушек в армии. И все же у меня есть ощущение, что я не выполняю своей миссии. А, может, причина в том, что нет еще в нашем кибуце максимального напряжения в связи с приближающейся войной.

Многие девушки, так или иначе, вообще не смогут идти в армию, и те, кто могут, не связанные семейными узами, должны идти. Я, все же, думаю пойти не в английскую армию, а в сторожевую охрану. Правда, служба в армии может сейчас дать большее удовлетворение, но самое важное в настоящий момент, что эти отряды непосредственно обслуживают нужды обороны страны и они независимы, в то время, как армия в любую минуту может быть отправлена за границу.

Мне очень трудно об этом писать, потому что все еще находится в стадии обдумывания, и я еще не составила себе твердого мнения. Особого влечения к военной службе у меня, понятно, нет, но не в этом дело. Мне совершенно ясно, что надо мобилизоваться. Если бы я работала на такой работе, которая была бы более связана с войной, скажем, в сельском хозяйстве или военной промышленности - я бы, может быть, чувствовала себя по другому. Но моя работа сейчас {201} такая, что она не может дать удовлетворения в этом плане.

16.5.1942

С тех пор, как я писала в последний раз, произошли некоторые перемены в моем положении в кибуце. Во-первых, в отношении мобилизации: меня избрали в мобилизационную комиссию, но, что еще важнее - выставлена моя кандидатура для мобилизации в Пальмах (Еврейские подпольные боевые отряды, ставшие впоследствии основой Армии Обороны Израиля.). Понятно, что я сама себя предложила, и все были готовы принять это предложение с точки зрения полного моего соответствия. Единственные возражения были в связи с тем, что я еще недавно в кибуце, а кроме того, думали возложить на меня другие обязанности.

После долгой дискуссии меня избрали кладовщицей. Я вначале решительно возражала, но в конце концов, вынуждена была согласиться. В известной мере, меня даже убедили, что надо попробовать. Я сама еще не знаю подхожу ли для этой должности, но попытаюсь. Я приступила к работе вместе с еще одной девушкой и надеюсь, что вдвоем мы справимся.

Из факта моего избрания можно сделать два вывода:

1) в коллективе не хватает девушек;

2) коллектив ко мне относится хорошо. Точнее сказать - мне доверяют, и это, понятно, меня очень радует.

{202} Лишь одна фраза из книги X. Хазаза "Сломанные жернова" : "Вся тьма в совокупности не может погасить одной свечи, но одна свеча освещает всю тьму".

6.7.1942

Бывают дни, когда мне кажется, что близок конец, конец нашему делу, и вопрос лишь в том, каким образом мы кончим, как завершим нашу миссию. Немцы у ворот Александрии. Откуда же напрасные надежды, что мы спасемся? - И все же я не могу поверить, что все, что нас окружает, осуждено на гибель. Не из-за глубокой внутренней связи, которая соединяет меня со страной, а потому, что я вижу здоровое и крепкое ядро в том сложном сплетении, из которого состоит наше общество. Полный крах невозможен. Может быть, то будет очистительный огонь, который избавит нас от ссор и раздоров.

Праздник жатвы

(Из литературного наследия.

Видимо, выступление в честь праздника

жатвы в лагере трудовой молодежи.).

Праздник жатвы! О чем сказать в праздник жатвы? Ведь все мы знаем золотые поля, просторные и насыщенные, вобравшие в себя солнце и чистое золото. Они ждут жнеца. Колосья стоят прямо, но они уже склонили свои полные макушки. Они ждут приговора. Они знают, что пробил час. Они уже вкусили объятья земли, {203} солнечное тепло, ласку ветерка, и уже созрели зерна, что обеспечат продолжение рода. Спокойно они ждут ножа жнеца.

И комбайн прибыл голодный, пасть его открыта, и он вбирает в свое черное чрево золотистые колосья, и то, что в течение года сотворили земля, солнце, дождь и тяжкий человеческий труд, машина мгновенно превращает в солому и в зерна пшеницы, наполняющие мешки.

У штурвала трактора и комбайна - крестьянин. Он ведет машину, и сердце его ликует.

Но все мы слышали о черных полях, вобравших в себя тьму и ужас. Под металлическими касками виднеются молодые лица, и на них выражение отчаяния и бунта. Нет, они не хотят умирать. Они еще очень мало впитали в себя солнца и материнской любви; они почти не знают женской ласки; дети еще не выросли, еще не созрели, они еще не готовы. Жнец, остановись !

Но пушка открывает свое черное жерло и глотает живьем. Она жнет и жнет, в красное поле насыщается муками и смертью.

А человек, стоящий у пушки, ничего не чувствует. Он - лишь одна из деталей механизма.

Друзья, о чем еще можно сказать сегодня, в праздник жатвы?..

2.8.1942

"Я здорова, только волосы мои немножко побелели", - пишет мама. А из-за чего она поседела - это проглядывает между строк. Как {204} долго так будет продолжаться? Искусственная улыбка на лице, а близкие люди так далеки! Иногда у меня появляется потребность исповедаться и сказать словами молитвы Судного дня:

Я грешила, грабила, лгала, отвергала - во всех грехах я повинна, и все по отношению к одному человеку.

Мне кажется, что до сих пор я по-настоящему и не тосковала. Но сейчас это не дает мне покоя, и я бесконечно трепещу - успею ли...

Уже вечер. Не видно, как писать.

Вообще-то я хотела записать также и о другом: о нашем филиале детского лагеря в Гебате и в Шейх-Абреке (17 дней). Для меня это было очень интересно, но сейчас я не в состоянии писать об этом.

Хочу проверить себя. Уже почти год, как я здесь. И до того, как я вступила в кибуц, я молилась Богу, чтобы и впредь оставаться гибкой, проверять незатуманенным взором свое положение и решать все заново. Но на самом деле все получается не так. Потому что основное положение неоспоримо и не нуждается в проверке: мое пребывание в кибуце. Это настолько само собой разумеется, что я об этом даже не задумываюсь. Я обязана кибуцу очень многим. Но я убеждена, что это лишь переходная форма, пока не настанет социалистический строй.

А пока что это единственная форма, которая дает возможность осуществлять в максимальном объеме цели сионизма и социализма.

{205}

1.10.1942

Я пропустила ряд важных дат. Три года в стране. Еврейский новый год. Хочу немного подумать о пути, проделанном за три года. О минувшем годе и о годе грядущем. Но все подытожить на бумаге трудно. Ко всему, что делается вокруг, мне кажется, я отношусь равнодушно - видимо, из-за незнания действительности. Но я научилась скрывать это под маской спокойствия. По отношению к самой себе - я не раз питалась иллюзиями, а внешний мир принимал это за самоуверенность.

Во время праздников меня утвердили членом кибуца. Практически я уже давно участвовала во всех делах. Но этот коллектив мне чужд, и кто знает, когда положение изменится. Вообще-то я чувствую себя здесь хорошо. Но настоящих друзей, которые были бы близки мне, я пока не нашла, а может быть, все зависит от меня самой. И кто знает, найду ли я когда-нибудь, ведь, насколько я помню, у меня их никогда и не было, и единственные мои друзья это, пожалуй, Габи за границей и Мирьям здесь. Поэтому я не могу питать особых надежд. Вопрос в том - найду ли одного.

Если бы кто-либо вошел и сел возле меня на диване, я бы не смогла его разглядеть при слабом свете, который едва пробивается через дверцу жестяной коробки, которая прикрывает керосиновую лампу. И поговорить мы не смогли бы, так как две мои соседки уже спят. Уже скоро 12, и все же хорошо было бы немного поговорить, {206} знать, что есть кто-то. Я сама себя не понимаю, я что-то ищу, но то, что есть, - сама же отталкиваю. Надо кончать. Я начинаю сама себя бояться.

Иногда я чувствую сильную усталость, потому что одновременная работа на складе и в движении (Организация рабочей молодежи.) требует больших усилий. Я подумываю о том, чтобы прекратить общественную работу, и вообще я заинтересована в том, чтобы скорее перейти в Кейсарию. Правда, я здесь неплохо акклиматизировалась. Но Кейсария особенно меня влечет к себе, и мне жаль времени, проведенного здесь. Но дела у нас движутся очень медленно и пока рано надеяться, что скоро мое желание осуществится.

Хватит. Пора спать. Утром пойду гулять с детьми. Надо немного вооружиться силами и энергией.

14.11.1942

Сегодня на заседании секретариата решено, что я перейду к Кейсарию. Я принимаю это решение со смешанным чувством. Действительно, я все время вела борьбу за этот переход. Все трудности были ясны мне заранее немногочисленный коллектив, совершенно для меня не подходящий. Но все же, возможно, я там сориентируюсь. Мой прямой долг - что-то предпринять, чтобы добиться прогресса там, на месте. Я {207} еще не совсем ясно представляю, что буду делать, но надо попробовать...

8.1.1943, Кейсария

Эти длинные перерывы о чем-то говорят. Иногда нет чернил, иногда нет лампы. Иногда очень шумно - в комнате, кроме меня, еще люди, а иногда нет времени.

Иногда нет желания, а иногда нет смысла писать. Не потому, что не хватает событий - их более чем достаточно, и внешних, и внутренних, но из-за равнодушия ко всему, что происходит.

Это была неделя, которая повергла меня в трепет. У меня внезапно появилась мысль, что я должна поехать в Венгрию, быть там в эти дни, помочь организации "Алият ганоар" (В годы войны занималась спасением и репатриацией детей и подростков. (Прим. пер.).) и привезти сюда маму. И хотя я понимала абсурдность этой мысли, ее осуществление казалось мне все же возможным и необходимым, и я подумала, что надо взяться за дело. Пока что в итоге - возбужденное состояние и решимость действовать энергично, чтобы привезти маму. Три дня я провела в Тель-Авиве и Иерусалиме, чтобы это организовать. Шансы очень слабые. Но кто знает? А тем временем меня избрали кладовщицей (экономкой), и все мои возражения не помогли. Нет у меня ни малейшего желания этим заниматься, но положение безвыходное. Очень жаль, что еще годы придется растрачивать силы и энергию на дело, которое мне чуждо.

{208} Я уверена, что если бы могла изучить что-либо основательно, в совершенстве, я принесла бы гораздо больше пользы коллективу и сама бы испытывала чувство удовлетворения. Но вопреки этому мне поручают все время разные работы, которые требуют от меня затрат лишь из имеющихся "запасов", не пополняя их. Как долго так будет продолжаться?

- Ложь, - говорит мне другой голос. - Я учусь, учусь жить. Но это не так. Я живу в мире, который созидаю, без связи с внешним миром. Я - вроде капли масла в воде. Иногда она всплывает на поверхность, иногда опускается в воду, но всегда остается чем-то самостоятельным, не смешиваясь с другими каплями.

Несколько дней назад я посетила Мирьям. Мы так были рады встретиться. Она действительно моя настоящая подруга...

Я не могу отдавать себя частями. Или все, и тело, и душу, или ничего...

Но обо всем этом не могу думать, когда я вспоминаю маму и брата. Иногда меня терзает ужасный страх: увидимся ли мы? И один вопрос гложет и сверлит: можно ли было уезжать, не было ли это лишь проявлением безграничного эгоизма?

Однажды, когда я работала на верфи, меня спросил Эли, - просто так, без задней мысли, - добрая ли я. Я начала думать об этом. Пожалуй, нет. Я не добрая. К тем, кто мне близок, кто любит меня, кто добр ко мне, я жестока. Только одна видимость доброты, А в действительности {209} у меня сердце твердое, как камень, для самых дорогих и, пожалуй, для себя самой. Я не в состоянии продолжать. Слипаются глаза. В комнате уже все спят. И мне пора.

1.2.1943

Сколько времени можно существовать без воздуха? Сколько времени - без еды? А сколько - без подруги и без книги? Я провожу этот интересный эксперимент на самой себе. Чаще всего, я не ощущаю нехватки в последнем, потому что у меня нет времени. Но если у меня появляется минута досуга и одиночества - хочу читать, хочу дружить. Почему же, в таком случае, продолжаю здесь жить и работать? Пытаюсь доказать себе, что это не только в силу инерции. Я думаю здесь остаться.

22.2.1943

Как странно иногда развертываются события. 8 января я записала несколько слов о внезапной мысли, которая меня потрясла. И несколько дней назад нас посетил товарищ из квуцы Кинерет, боец Пальмаха, и вечером мы договорились о встрече. И во время беседы он мне рассказал, что сейчас в Пальмахе организуется отряд, назначение которого... в точности, как я тогда себе представляла... Это меня просто ошеломило. Такое совпадение! И мой ответ, понятно, был такой, что я готова безо всяких колебаний. Все это еще в стадии планирования, но он обещал мне обратиться по этому вопросу в {210} мобилизационную комиссию, потому что он считает меня подходящей для этой миссии во всех отношениях. Я чувствую здесь руку судьбы, как тогда, когда я прибыла в страну. И тогда я не была хозяйкой своих действий и поступков. Я была охвачена одной мыслью, не дававшей мне покоя, и я знала, что приеду сюда вопреки всем трудностям, стоявшим на моем пути. И сейчас я тоже чувствую напряжение в связи с очень важным и необходимым делом, и есть в этом какой-то рок. Может быть, все сразу расстроится из-за короткого сообщения - "дело откладывается", или меня не возьмут. Но я думаю, что обладаю в значительной мере теми качествами, которые делают меня вполне пригодной для этой миссии, и я буду бороться изо всех сил.

Ночью мне трудно уснуть - мешают картины, которые я рисую в воображении. Как буду вести себя в такой ситуации и в другой? Как дам знать маме о своем приезде и как буду организовывать молодежь? Все еще пока довольно неопределенно. Посмотрим, что покажет будущее.

Сегодня работаю после полудня. Я люблю эти тихие утренние часы. В комнате чисто, и хорошо быть одной. Читать, писать...

Работа меня сейчас интересует больше, чем раньше. Я уверена, что вполне справлюсь с ней. Звонок оповещает: полдень. Я и не чувствовала, как быстро летит время. Сегодня впервые иду на работу в качестве поварихи. Посмотрим, что из этого получится.

{211}

5.5.1943

Столь продолжительное молчание - что означает? Или ничего не произошло? Или произошло, но не задевает за живое? А если задевает - не требует словесного выражения? До работы еще четверть часа. Поэтому напишу лишь несколько слов.

Я на старой работе. Не люблю ее, хотя и понимаю, что она необходима и важна. После работы - немного чтения и... большая пустота в сердце: мне не хватает подруги, а точнее говоря - друга. Я знаю: лишь один шаг, более смелый, и я бы могла найти себе друга. Но не "его". А может быть, и "его" ? Все это очень странно. Парни здесь - хорошие, и все же, постоянно один и тот же голос твердит во мне: не этот. Но существует ли вообще тот, кого я ищу, может быть, он просто выдумка головы и сердца? А тем временем еще немного - и мне уже двадцать два, и кто поверит, что я еще не целовалась с парнем? Это все глупо, и в особенности потому, что меня слишком занимает. Я понемногу улыбаюсь всем. Подозреваю, что у меня нет сердца. Смех смехом, а у меня чего-то не хватает, или, может быть, слишком глубоко запрятано.

Несколько дней провела в Тель-Авиве и Иерусалиме, занималась устройством дел, связанных с репатриацией моей мамы. Возможно, что есть кое-какие шансы. Кто знает?

Все, что от меня зависит, я сделала, а теперь надо ждать. Дай Бог, чтобы нам двоим хоть бы удалось {212} встретиться, а может быть, когда-либо встретимся и с Гиорой. Как все это далеко от действительности!..

Пишу мало. Но все более и более ощущаю пропасть между содержанием и средствами выражения, ту границу, которую не могу переступить - язык иврит. Вначале я пренебрегала этой трудностью. Превозмогу - так надеялась. Сегодня я склонна думать, что никогда в жизни не буду владеть ивритом в такой степени, как венгерским.

Это что - отчаяние? Когда я одна иду по берегу моря, я могу петь, мое сердце переполнено и настроение у меня отличное. Все хорошо и прекрасно, и нет места для отчаяния. Но бывают минуты, когда я спрашиваю у себя самой: что ты получаешь от жизни? - Только то, что ты даешь. И верно, это немало. Но этого недостаточно. Ты страстно мечтаешь еще о чем-то. Не только долг, не только напряженная деятельность, идеология - нужна еще радость, А ее так мало, такие крохи. Подлинной радости, от всего сердца. Пожалуй, я уже позабыла вкус ее. И все же... Нет, я не могу объяснить.

27.5.1943

... Я целиком поглощена сейчас одним вопросом: предстоящей отправкой. Сейчас это актуально и близко. Может быть, в ближайшие дни меня позовут. Я представляю себе разные ситуации и думаю иногда: оставить страну, свободу?.. Хочется вобрать в себя этот свежий {213} воздух, чтобы я могла дышать им также в душной атмосфере диаспоры и распространять его молекулы среди окружающих, среди тех, кто не знает запаха свободы. Но все это только раздумья, связанные с реальными фактами, но отнюдь не колебания. Необходимость задуманного мне совершенно ясна. Как и трудности, и опасности, с этим связанные. Я чувствую, что смогу выполнить задание. Все, что было до сих пор, я рассматриваю как предисловие и подготовку к этой Миссии...

29.5.1943

Жду дня, когда меня позовут. Ни о чем другом не могу думать. Мне кажется, что среди окружающих никто не замечает во мне перемены. Я свою повседневную работу выполняю, как обычно. Но иногда бывает такое ощущение, будто я гляжу на всех как бы издалека. И все я вижу только под одним углом зрения: нужно ли это мне для выполнения нового задания или нет. Я не могу сейчас связываться с людьми: легче будет уйти. - Нет, это ложь. Именно сейчас я хотела бы иметь рядом близкого мне человека...

В ту минуту, когда я начинаю писать, я чувствую, что мне так много надо сказать в связи с мыслями, которые занимают меня все время, и все же у меня "не идет". Не идут нужные слова, даже для самой себя.

Есть вещи, которые невозможно выразить. Человек пытается затушевать их и ему кажется, {214} что пока слове не сказано, дело еще не существует. Я прошу и молюсь только об одном - чтобы не слишком долго затянулось ожидание, чтобы скорее начать действовать. А в остальном - я ничего не боюсь, я уверена в себе и готова ко всему.

Несколько фактов из нашей жизни здесь: сегодня 12 человек начали лов рыбы при искусственном освещении и принесли огромную добычу - 30 ящиков с рыбой. Строится новая столовая (барак). В стадии строительства - третий жилой дом. Вопрос о земельных площадях решается очень медленно.

Мы хотим перевести детский дом в Кейсарию, но это, вероятно, придется надолго отложить.

12.6.1943, Кейсария.

В коллективе решен вопрос о моей мобилизации. В ближайшие дни пойду на курсы.

24.8.1943

Я все время в пути и на курсах. Сейчас отправляюсь на семинар рабочей молодежи. Иногда появляются сомнения: смогу ли я выполнить все то, что на меня возложено? Хочу верить.

В отношении ребят: мне кажется, что я кого-то люблю, но так велики трудности...

19.9.1943. Семинар рабочей молодежи, Хайфа.

Четыре года назад я прибыла в страну. Дом для репатриантов. Хайфа. Все для меня ново.

{215} Все хорошо. Все в будущем. Только один образ влечет к прошлому образ мамы на вокзале. Четыре года. Я никогда бы не могла поверить, что разделяющая нас бездна будет так широка. Если бы я знала... А может быть, я и знала, но не решалась сама себе в этом признаться.

Нет смысла подводить подробные итоги. Сейчас я нахожусь в доме Рутенберга, в великолепном дворце - целый месяц длится семинар трудовой молодежи. До этого был другой курс, а что последует потом - в точности не знаю. Удовлетворена ли я? Трудно ответить. Два года я провела в Нахалале без настоящего... Во имя воплощения в жизнь идеи, ради сельского хозяйства... Затем почти два года в Седот-Ям - Кесарии. Много трудностей, но и много удовлетворения. Но все время одиночество: ни друга, ни подруги. А сейчас, в связи с новым назначением, - снова подготовка к грудному и ответственному делу и опять ощущение случайности вместе с сильным желанием и напряжением. Единственная определенность - это опять одиночество. Сейчас мне совершенно ясно, что это не зависит от внешних условий. Есть большая мера отчужденности и неприятия товарищества во мне самой, что отдаляет меня от людей. Это особенно трудно в отношениях с парнями. Если постараться подытожить мои отношения с ними до сих пор, то кроме весьма поверхностной дружбы не было ничего. Иногда мне кажется, что я люблю или могу полюбить кого-то. Но... есть много разных объективных "но" и нет во {216} мне сил преодолеть их...

А тем временем появились парни, которые меня любят, и особенно я думаю о Моше... И правда, я о нем могу сказать только хорошее, и все же не могу его полюбить...

Есть во мне какое-то равнодушие по отношению ко всему и маска внешнего спокойствия на лице. Я иногда хочу прислушаться к самой себе: что это? Разве так должна проходить жизнь? И снова тут дело не во внешних обстоятельствах. Дело во мне. Я не могу жаловаться на жизнь. Я удовлетворена. Не могу себе представить положения, которое меня бы больше удовлетворяло. Наоборот. И стоящая передо мной миссия очень влечет. Но я забыла о смехе, простом смехе от всего сердца, как я смеялась, когда боролась с Гиорой на диване, пока мы оба не падали на пол от беспричинного смеха, от ощущения полноты жизни.

Действительно ли трудности и одиночество привели к такому положению, или это еще груз той поры, когда стояла у могилы отца - мне было тогда всего 7-8 лет, и я уже начала писать стихи. О трудностях жизни?.. Я чувствую, что просто заболталась, но и это нужно. Между изречениями, разговорами и молчанием хорошо иногда поболтать, хотя бы с собой.

А вот вчера у меня была возможность говорить с ним... И все же я ушла. Я очень хотела с ним поговорить. Целую неделю я этого ждала. Мы говорили пару минут, и я могла продолжить позже эту беседу. У меня не было серьезных {217} причин для того, чтобы уйти. И все же я ушла. Не могла иначе. Невозможно все объяснить, а я ведь все понимаю. Жаль...

Я тоскую по работе, которая дала бы мне удовлетворение. Вот уже четыре года я выполняю разные работы, так как сознательная, потому что объясняю самой себе, что это необходимо, но без того, чтобы это давало мне подлинное удовлетворение. А вообще-то мне хочется быть учительницей.

Если бы мне сегодня предстояло решить: приезжать ли в страну? - Я бы приехала. Идти в Нахалал? - Нет, не в Нахалал, а в другое хозяйство. В кибуц? - Да, в кибуц. В Седот-Ям? - Пожалуй, нет. Здесь слишком молодая для меня компания. Я бы не хотела познакомиться с ними с самого начала. А сейчас есть много такого, что меня связывает с ними. Или, может быть, это лишь видимость связи? - Трудно определить. А вот мобилизация сейчас - это, понятно, необходимо. Уж если так, я бы почти все начала сначала. Поэтому что развитие событий моей жизни не было цепью случайностей, Все делалось в результате внутренней необходимости, и в свое время не подлежало обсуждению. Не было других возможностей. Если бы я пошла иными путями, то была бы несчастной. Нет, это преувеличение, но я не была бы в ладах с собою. Сионизм и социализм - это у меня вроде инстинкта. Еще до того, как я стала сознательной. Понимание лишь укрепило их, но основа была заложена в чувстве. Еще до того, {218} как я узнала, как эти вещи называются, и какое получают выражение, я уже была в их власти. А сегодня, когда я много читаю по этим вопросам, мне все яснее и яснее становится внутренняя логика и естественность моего подхода: немного идеологии, но безусловная необходимость в личном плане. Четыре года. Они богаты жизненным опытом и многому меня научили.

2.10.1943

Примерно месяц назад, закончился семинар, и я нахожусь дома, в Кейсарии. Работала на кухне, в саду, в прачечной, мыла полы, а сейчас на ночном дежурстве. Нет особой разницы в том, чем заниматься. Я рада быть дома, видеть людей...

Купаюсь в море, далеко заплываю, взбираюсь на скалу и наслаждаюсь морем, воздухом, песком, древней и новой Кейсарией. Затем опять прыгаю в море, и хорошо мне, хорошо!

От брата снова нет вестей. Но я жду его приезда. Он в Испании. Мне бы уже так хотелось его повидать.

От мамы нет ни одной весточки, но репатрианты рассказывают, что пока что в Венгрии положение вполне удовлетворительное.

Маленький опыт, который я приобрела, общаясь с новичками, прибывшими к нам, подтверждает, что я смогу справиться с предстоящим заданием. Но когда? Ведь может пройти и год и два года до того, как начну действовать.

Среди новеньких есть один, зовут его Эли.

{219} Вначале я говорила с ним, как и с другими товарищами. Спустя несколько дней я почувствовала, что он ищет встречи со мной. Сегодня он откровенно признался, что любит меня. Мы знакомы лишь две недели. Я уверена, что если бы парень был в состоянии быть только другом хотя бы полгода и не говорить в это время о любви, а находил бы другие темы, которые нас бы связывали, я бы могла полюбить его. Но если любовь это главная тема с первой минуты - нет у меня никакой возможности общаться с ним. Он несомненно интересный человек и мог бы меня заинтересовать, но из-за этого мне трудно познакомиться с ним поближе. Неужели все парни таковы, и так ведут себя все девушки? Или у меня одной такое счастье - этот "блиц-криг" ? Или я особенная и не знаю, как вести себя в подобных обстоятельствах?

25.12.1943. Кесария

Дорогой мой Гиора!

Есть письма, которые пишутся не для того, чтобы отослать. Их необходимо написать, не задавая вопроса: найдут ли они адресата или нет?

Послезавтра я начинаю нечто новое. Может быть, глупое, может быть, фантастическое, может быть, опасное. Может быть, один из ста, один из тысячи заплатит своей жизнью. Может быть, меньшим, чем жизнь, может быть, большим. Ничего не спрашивай. Когда-нибудь узнаешь.

Дорогой мой Гиора, я должна тебе кое-что {220} объяснить, оправдаться перед тобой. Я должна подготовиться к той минуте, когда ты появишься здесь, в нашей стране, в ожидании нашей встречи после шести лет разлуки, и ты спросишь: где она? - И тебе коротко ответят: нет, ее нет.

Поймешь ли ты? Поймешь ли ты, что нечто большее, чем страсть к приключениям, чем детская романтика привела меня туда? Поймешь ли, почувствуешь ли, что я не могла поступить иначе, что именно так я должна была действовать?

Есть события, в свете которых человеческая жизнь теряет свою ценность; человек превращается в жалкую игрушку, и возникает требование: необходимо что-то делать, даже ценою жизни.

Я боюсь, что чувства, которые меня гак сжигают, превращаются в пустые фразы, облекаясь в слова. Не знаю, ощутишь ли ты за ними наши тревоги, сомнения, а после каждого кризиса - обновленную решимость.

Тяжело мне, потому что я одинока. Если бы у меня был кто-то, с кем я бы могла говорить откровенно и просто, если бы не вся тяжесть лежала на мне одной - если бы я могла поговорить с тобой... Если кто-то способен понять меня - это ты. Однако, кто знает... Шесть лет - это так много времени.

Но довольно о себе - пожалуй, уж больше, чем нужно. Хочу сказать тебе несколько слов о новой родине, о новой жизни - так, как я {221} это вижу. Я не намерена влиять на тебя. Свои. ми глазами увидишь, какая это страна. Я хочу описать, какой я вижу ее.

Прежде всего - я люблю ее. Я люблю ее красочные пейзажи, ее разнообразный климат, богатство красок ее жизни; я люблю в ней новое и древнее, я люблю ее, потому что она наша! Нет, пока что еще не наша. Но внутри себя, в глубинах нашего бытия мы ощущаем, что она наша.

Во-вторых, я ценю ее. Не все. Я ценю и уважаю людей, которые во что-то верят, которые готовы во имя того, что им дорого, воевать а повседневной действительности. Я уважаю тех, которые живут не только ради сиюминутной жизни и не ради денег. А здесь таких людей больше, чем в любом другом месте.

И, в заключение, я верю, что это для нас единственное решение, и поэтому я ни на минуту не сомневаюсь в ее будущем, вопреки всем трудностям и помехам, которые лежат на нашем пути.

Что же касается кибуца - я не думаю, что он совершенен. Несомненно, он проделает еще много этапов развития. Но нет сомнения, что в сегодняшних условиях это самая подходящая форма для воплощения наших стремлений, наиболее соответствующая нашим взглядам.

Есть нужда в людях сильных духом, свободных от предрассудков. В людях, которые хотят и могут думать самостоятельно, а не в механических исполнителях чужих, застывших {222} мыслей. А это - самое трудное. Легко издать закон и сказать: живите по этому закону. Труднее жить по готовым жизненным стереотипам, но самое трудное - проложить себе самостоятельно дорогу жизни, пользуясь постоянно самокритикой. Мне кажется, что это единственно нравственный путь установления человеческих законов. И только на этом пути можно построить новую жизнь, более совершенную.

Иногда я спрашиваю у себя: каково будущее кибуца, когда испариться очарование стройки, когда останутся позади все тревоги, вся борьба за новую жизнь, и жизнь станет спокойной, организованной, планомерной? Что будет двигать человеком и чем будет наполнена человеческая жизнь? - У меня нет ответа. Но это видение еще так далеко, и стоит подумать о более актуальных вещах.

Только не подумай, что я вижу все в розовом свете. Моя вера определяется внутренними условиями и не является результатом существующей действительности. Я хорошо понимаю стоящие перед нами как внутренние, так и внешние трудности. Но я вижу и положительные стороны, и, как я уже сказала, это единственный путь, другого нет.

Я не писала о том, что меня особенно тревожит - о маме! Я не могу о ней писать.

Хватит на сей раз. Я надеюсь, что ты это письмо не получишь, а если получишь, то лишь после нашей встречи.

А если все получится иначе - с безграничной любовью.

Твоя сестра.

Дополнение:

Это письмо я писала перед курсами парашютистов. Когда я дала тебе его прочесть, ты не смог понять, о чем идет речь.

Прости, Гиори, что я вынуждена лгать тебе даже в счастливую минуту встречи. Ты был таким новичком в нашей жизни, что я не смогла сказать тебе правды. Я уверена, что сейчас ты меня поймешь.

(Хана приготовила это письмо для передачи его брату Гиоре, когда он прибудет в страну, на тот случай, если она не вернется с задания. Но так как брат прибыл в Палестину буквально накануне ее отъезда, она дала ему при встрече это письмо для беглого прочтения, скрыв от него те опасности, что поджидают ее при выполнении задания, и тут же попросила это письмо вернуть. И, действительно, при первом беглом чтении брат не понял смысла этого письма - письма прощального с извинением перед самыми близкими людьми за то, что она идет туда, откуда так мало шансов вернуться).

11.1.1944

На этой неделе поеду в Египет. Я мобилизована. Об условиях мобилизации, о своих чувствах в связи с этим, о том новом, с чем столкнулась, и о том, что предстоит - писать не хочется.

{224} Хочу верить, что я действовала и действую правильно. А остальное доскажет время.

(Эта краткая запись завершает дневник Ханы Сенеш.).

{227}

ПИСЬМА

17.9.1939, на борту парохода "Бессарабия"

(Все письма, где нет адресата, предназначались для матери.)

Наш пароход бросил якорь в Константинополе. У меня на коленях лежит пишущая машинка, и так я пишу. Надеюсь, что ты уже получила мою телеграмму из Констанцы и не беспокоишься обо мне. И, действительно, для этого нет никаких причин, все идет нормально. В Констанце мне не удалось повидать много, потому что поезд направился прямо в район порта. Кое-что видела с борта парохода, а тем временем стемнело, и видно лишь освещенное казино. В Константинополе увижу больше, потому что пароход будет стоять здесь около трех часов. Но запрещено сходить на берег. И все же можно видеть мечети, башни, узкие переулочки, базар, а на склоне горы - красивые современные здания. С другой стороны виднеются ветхие постройки. Видимо, здесь много социальных противоречий.

Жизнь на пароходе протекает приятно, и каюта у меня очень уютная. Я выбрала себе верхнее ложе, возле окна. Спала хорошо, видимо, частично сказалась усталость. Мои спутники по каюте - люди милые, точнее сказать это женщины из Палестины и Польши. Я много {228} говорю на иврите и использую также свои знания французского. Утром я встала рано, так как не могла оставаться в постели, когда увидела великолепное зрелище восхода солнца. Я побывала во всех уголках палубы и во всех отделениях. Я уже хорошо ориентируюсь на пароходе, и все же иногда случается, что не могу сразу найти свою каюту среди такого скопления людей. Большинство пассажиров - евреи из Палестины, возвращающиеся домой после посещения родных, но есть немало пассажиров из Польши и Словакии. Много детей из Эрец-Исраэль, очень симпатичные рожицы. Они говорят только на иврите, и у меня есть возможность попрактиковаться в разговорной речи. Вообще, тут многие говорят на иврите, и я использую любую возможность, чтобы привыкнуть к новому языку.

О жизни в стране у них разные мнения и взгляды. Некоторые пойдут в кибуцы, другие же - горожане, они возвращаются в свои дома в разных городах. Люди воспринимают все трудности, как должное, и довольны своей жизнью. Факт, что все с нетерпением ждут момента прибытия в страну. Это вовсе не означает, что дорога малоприятная. Я очень довольна. Сейчас, например, без четверти семь, и я сижу в шезлонге на палубе и временами отрываю свой взор от письма, чтобы полюбоваться великолепным видом. Я отлично экипирована. Стараюсь всегда быть не слишком растрепанной, но только потому, что считаюсь с твоим желанием. Но не сердись, пожалуйста, я не могу больше писать, {229} вокруг так красиво, что жаль терять даже минуту. Скоро будем в Афинах.

Октябрь, 1939 г. [открытка из Нахалала]

Возможно, что мне следовало бы еще обождать, потому что трудно по прошествии месяца нарисовать общую картину, но я попытаюсь.

Скажи, пожалуйста, учительнице Розе, что мой идеализм еще силен, он не испарился. Верно, что те вещи, которые я рисовала только в своем воображении, сейчас приобретает конкретную форму. Тут меньше и реже говорят о сионизме. Тут ведь живут в соответствии с этим идеалом. Могу подчеркнуть, что только и исключительно в соответствии с идеями сионизма.

Октябрь 1939

Дорогой Гиора,

Я знаю, что мама пересылает тебе мои письма, и все же вот пишу непосредственно тебе. Ибо о многом надо мне сказать. Прежде всего, попрошу тебя, мой Гиора, писать мне правду о твоем положении и твоей жизни, даже если в письмах маме ты немного приукрашиваешь действительность, пытаясь создать хорошее настроение. Из твоих писем я почувствовала, что ты очень одинок, друг мой, и жизнь у тебя не слишком веселая. Это все понятно в атмосфере войны. Пиши чистосердечно обо всем. Ведь ты знаешь, как я в этом заинтересована. А, может быть, и ты себя почувствуешь лучше, когда с кем-то поделишься откровенно своими мыслями {230} и делами. Я знаю, что и тебя очень заботит тот факт, что мама наша одинока. Можешь себе представить, как это меня угнетает. И все же, мой Гиора, мама будет рада, если ты останешься и продолжишь учебу. Ты ведь знаешь, что такое эта война. Как счастлива была бы мама, если бы могла увидеть тебя хоть на минутку!

... Несколько слов обо мне. Я очень занята. И сейчас мне лишь случайно удалось урвать время для письма, потому что не состоялся один урок. Но все это, так сказать, внешние обстоятельства. Главное, что я очень довольна и даже на мгновение не раскаиваюсь, что сюда приехала. Знай же, что когда человек возвращается после работы домой, а на его плече мотыга или заступ, и он окидывает взором долину и знает, что это еврейская земля, что тридцать лет назад тут были страшные болота, а сегодня - самый красивый и плодородный уголок долины, - то у него хорошее самочувствие, очень хорошее. Но я хочу быть до конца честной. У этой работы есть не только романтическая сторона. В то время, когда я взрыхляю почву или чищу хлев, или стираю, или разбрасываю навоз, должна сознаться, что иногда в мозгу появляется мысль: я стремилась к чему-то большему; может быть, мне не удалось точно выразиться, потому что теперь я вижу, что в действительности эти работы не такие простые, требуется понимать их значение. Но, с другой стороны, - пойми, мой родной Гиора, что я хочу сказать, - думаю, что, может быть, на другой работе я бы больше преуспела.

{231} Но - и об этом я пишу серьезно и совершенно откровенно - только изредка я об этом думаю, так как знаю, что это лишь начало - простой "автоматический" труд, а затем будут более интересные работы. Но эти, нынешние, хороши тем, что посредством их человек узнает здесь жизнь такой, как она есть, и заново формируются его взгляды и оценки. С точки зрения физических нагрузок работа для меня не тяжелая, поверь мне, как правило, я выполняю ее с желанием. До сих пор я много училась и думаю, что возможность учиться со временем будет все возрастать.

7.11.1939

Дорогой Гиора!

... Я много думаю о тебе и твоем одиночестве. Ты знаешь, в прошлом, когда я жила дома, я только представляла, как тебе тяжело одному на чужбине, но сейчас я хорошо понимаю твое настроение. Мне, видимо, значительно легче, потому что я не в чужой стране и, к тому же, не одна. И все же, временами и мне трудно, и тогда я вспоминаю тебя, мой родной Гиора. И хотя ты об этом никогда не писал и даже не намекал, я знаю, что этот год был для тебя нелегким. И даже сейчас в последние месяцы, тебе нелегко. Ведь с тобой нет даже твоих друзей. Из-за войны, а также в силу других причин, жизнь там труднее. Из своего опыта я знаю, как радуешься каждой весточке из дома или от тебя, я поэтому я полагаю, что на марках, во всяком случае, я не буду экономить.

{232} Мое материальное положение сейчас вполне удовлетворительное. Есть у меня, примерно, пять фунтов, не считая карманных денег, которые я получаю в школе. И есть шанс на получение солидной суммы. Я знаю цену денег, которые у меня есть, и расходую их очень экономно, ибо это первые мои средства для осуществления хороших планов на будущее. Дело тут не во мне, а в возможности приезда в страну - твоего и мамы.

Вот видишь, Гиора, от самых сентиментальных ноток я пришла к делам сугубо прозаическим и материальным. Вероятно, нет никакого смысла выражать свод чувства в письмах. Хорошо бы посидеть с тобою рядом и долго, долго разговаривать, и в процессе беседы само собой нашло бы выражение все то, о чем человеку трудно писать - и потому, что не хватает слов, и потому, что человеку свойственна глупая скромность, и он стесняется выражать свои чувства к самым близким ему людям. Так, например, я стесняюсь писать, что я всплакнула возле своей пишущей машинки, а почему - и сама затрудняюсь сказать. Я люблю это место, мне здесь хорошо, и ни в чем я не разочаровалась. Но я уверена, ты меня поймешь, что есть, все же нечто, чего мне очень не достает: мамы и тебя, Гиора. Я бы даже могла сказать, что ее я видела два месяца назад, а с тобой уже очень давно мы не были вместе, ибо те дни в Лионе, как они ни были хороши, были слишком коротки, чтобы они могли как-то {233} сократить огромное разделяющее нас пространство.

Не сердись на меня, милый Гиора, что я так эгоистична. Желая облегчить свою душу, порчу тебе настроение. Прошу тебя поверить мне, что не всегда я в таком настроении. Уж так тебе "повезло", что именно в такой час я взялась писать тебе письмо...

18.12.1939 [Кружку "Макабия" в Будапеште].

... Если я мало пишу, то это вовсе не значит, что я мало о вас думаю. Во вторник вечером я всегда вспоминаю, что вы сейчас, вероятно, беседуете о нас - о стране израильтян. Какое чудесное ощущение, когда ты и себя можешь включить в их число! Я должна откровенно признаться, что лишь очень немного занималась здесь вопросами истории сионизма и его идеологии - не так, как дома. В то же время, я очень много говорю на иврите и очень близки мне сейчас халуцианские идеи и другие практические дела. И это вполне естественно. Дома планируют алию и закладывают фундамент для строительства, которое должно продолжаться. Я чувствую, что привезла с собой достаточно твердые основы, на которых смогу построить красивую и полезную жизнь.

Эти основы позволяют мне также принимать участие в совместных работах, которые здесь продолжаются.

После моих взволнованных эмоций дома вы, пожалуй, не почувствуете в этом письме прежнего вдохновения. Может быть, вы даже подумаете, что я отчаялась или, во всяком случае, {234} улетучился мой идеализм. Но я отнюдь не разочаровалась, и моя вера в страну не ослабла. Верно, я сейчас нижу, что не следует говорить о Палестине, как о стране грез. Многие не могут представить себе эту страну иной, чем с вечно голубым небом и, понятно, они испытывают впоследствии разочарование, когда убеждаются, что она подлинно земная, как, скажем сегодня: льет дождь, дует ветер и достаточно холодно. Да, погоды здесь не всегда хорошие. Есть экономические трудности, было много ошибок. На мы дома, мы свободны, у нас есть цель и будущее. Пожалуй, лишнее писать о том, что страна нам может дать, зачем мы сюда прибыли и что мы здесь получили.

Декабрь 1939

Мама, ты, вероятно, думаешь, что те письма, которые я тебе посылала до сих пор, немного поверхностные. Я всегда пишу только о своей работе, о месте, в котором живу, и о том, что видят мои глаза. Я уверена, что тебе очень хочется услышать от меня ответ на вопрос, который витает в воздухе. Ведь ты принесла жертву, когда меня отпустила, а я - когда рассталась с тобой. И ты, несомненно, жаждешь узнать: А стоило ли?

Возможно, что я еще не смогу дать окончательный ответ. Но вопреки всему, я попытаюсь откровенно сказать тебе, что я чувствую сейчас, в эту минуту. Мой ответ, дорогая мама, - да, стоило! Не стану отрицать, бывают минуты, {235} когда я готова уплатить очень дорогую цену за короткую встречу с тобой. Если бы я хотя бы чувствовала, что вы близко от меня. Но в трудные минуты я думаю о том, что год или два, которые мне суждено быть далеко от вас - это цена за мое право жить здесь. В своем воображении я представляю, как будет хорошо, когда мы снова будем вместе. Понятно, не легко мне без вас, и это вполне естественно. Я все это знала заранее и все это учитывала. Но, поверь мне, мама, это совершенно серьезно, что ни о чем другом из моей прежней жизни дома я не тоскую. Удивительно быстро я приспособилась к среде, к новому образу жизни и к своей работе. И если бы не слишком короткое время моего пребывания здесь, я бы даже осмелилась утверждать, что я научилась любить все это. Ясно, что нельзя говорить так обобщено, потому что любить можно лишь отдельных людей в определенную работу.

Но во всем этом нет пока ответа на вопрос: а стоило ли? Положительный ответ вытекает из моей непоколебимой веры в то, что из многих путей - это путь истинный. Всей душой и всем сердцем верю, что только Эрец-Исраэль единственное и подлинное решение для меня и всех нас. Да, стоило сюда приехать, ибо тут я приобрела удивительное чувство, что я - равноправный человек и живу у себя дома (другое дело, что пока - лишь в ощущениях). Стоило сюда приехать, чтобы обрести эту уверенность, и когда я иду по улице, я не должна {236} думать о том, еврей или нееврей - человек, идущий мне навстречу. И как хорошо, что я не должно по каждому пустяковому делу мысленно взвешивать - разрешено это евреям или нет.

Ясно, что отрицательного аргумента - отсутствия антисемитизма, - еще недостаточно. Решающий ответ заключается в том факте, что здесь, в стране развивается новая здоровая еврейская жизнь.

Я бы это выразила так: евреи в диаспоре печальны, когда у них нет особых причин для веселья. Здесь же, как и у всех здоровых наций, царит веселье и радость, когда нет причины для печали.

10.1.1940

Моя работа очень приятная. Когда я мою коров, - облачаюсь в брюки, надеваю резиновый передник и обуваю сапоги. И не страшно. Ты бы не узнала меня, мама. Я представляю себе, какие кривые улыбки появились бы на лицах моих прежних подруг по школе, если бы они увидели меня за этой работой, которая для меня вполне естественна. А если корова упрямится и не хочет вставать, поднять ноги или подчиниться моей просьбе, несмотря на пинки и жесты, я пользуюсь тем, что никто вокруг меня не знает венгерского, и обращаюсь к ней с такими выражениями, которые пока не в состоянии произнести на иврите (я еще не научилась ругаться на нашем родном языке). К счастью, и коровы не понимают моих проклятий, {237} и посему между нами царят дружеские отношения.

Сегодня на работе у меня произошла неприятность, когда я чистила отсек для телят. Мне надо было перевести их из одного отсека в другой. Потом мне объяснили, что обычно это делают вдвоем, чтобы телята не разбегались. Но я, ничего не подозревая, открыла калитку и начала выгонять их. Не прошло и минуты, как пять моих телок разбежались в пять разных концов сарая и начали соревноваться в беге... Вместе с подружкой по комнате, которая тоже здесь работает, мы десять минут гнались за ними, пока нам, наконец, удалось собрать их вместе и привести в нужный отсек. Мы как следует попотели, но это хорошо. Не столь хорошо было, когда мы начали толкать вагонетки с навозом. Мы вывозили его из трех хлевов прямо в бетонное навозохранилище. Все делается автоматически - есть рельсы, поворотные круги, опрокидыватели вагонеток. Но, понятно, и для нас остается немало работы. Короче говоря, когда я ступила в навозную массу, мой сапог так глубоко в ней застрял, что я с трудом вытащила ногу.

Тут есть три бетонных хлева, рассчитанных на 70 и более голов скота. Всюду водоводы и автоматические поилки, так что нетрудно соблюдать чистоту. По-видимому, чистота, царящая здесь, не уступает чистоте в столовой. Коров мы моем ежедневно. Место, где они стоят, мы чистим, когда меняем подстилку, так что не {238} увидишь здесь и соломинки. Каждые два дня мы моем корыта щеткой, а стены и пол - ежедневно. В каждом углу есть, разумеется, краны, резиновые шланги - очень хорошая и гигиеничная оснастка. Понятно, что такую чистоту можно соблюдать лишь в учебном заведении, а в реальной жизни многим приходится жертвовать. Но тот, кто приучится к чистоте в школе, будет стараться и потом всегда соблюдать ее.

В это письмо я вложила цветок - не только для того, чтобы показать тебе, что у нас уже весна, но и взамен цветов, которые я положила бы на могилу отца, если бы была сейчас дома. 18-го января (День рождения отца.) я буду думать о тебе, маме, больше чем всегда, если это вообще возможно.

28.2.1940. Нахалал

Далеко... В эти дни уже нельзя пользоваться словами, время которых прошло.

Многие слова получили в наши дни совсем другой смысл, поэтому надо осторожно пользоваться словом "далеко". Ведь целые миры разделяют сейчас людей, которые тесно связаны между собой узами родства. И все же любовь между людьми-братьями прокладывает мост даже над океаном! Очень возможно, что в километрах путь между нами очень долгий, да еще границы к тому же серьезная помеха. Но всякий раз, когда я вижу в зеркале свои растрепанные {239} волосы, я как будто чувствую на себе твой осуждающий взгляд. Когда я знакомлюсь с новым человеком, сразу в моем мозгу всплывает вопрос: что бы ты сказала о нем, мама? Если я делаю какое-то хорошее дело, я знаю, что ты меня одобряешь. Я чувствую, что наши мысли как будто встречаются где-то там, посередине моря. Я хорошо знаю, что излишне об этом писать, ведь ты сама все понимаешь. И после всего этого, можно ли говорить, что мы далеки друг от друга?

22.7.1940

... Ты спрашиваешь, в связи с днем моего рождения, удовлетворена ли я сейчас больше, чем год назад в этот же день. Если отвлечься от самого трудного для меня пункта - вашей отдаленности от меня, - со спокойным сердцем я могла бы ответить: да! Я чувствую, что за истекший год очень многому научилась, даже сверх общепринятого учебного материала. И если бы я снова должна была выбирать между алией в Эрец-Исраэль и учебой в школе, - я бы без колебаний поступила точно так же. Я рада, что мне дана возможность жить здесь, и я сейчас знаю, что когда я называла Палестину домом, это не было риторическим выражением.

12.8.1940

Я еще не знаю, что у меня получится с работой в сельском хозяйстве. Пока могу рассказать в общих чертах лишь о физической работе {240} и о деревенской жизни, связанной с сельским хозяйством. Что же касается простого физического труда, я должна отметить, что произошли изменения в моих позициях по этому вопросу. Разумеется, трудно утверждать, что такая работа увлекает меня. Я ее выполняю механически. Часто ловлю себя на том, что думаю во время работы о вещах, которые не имеют к ней никакого отношения. Верно, что это исключается во время интенсивной работы, но есть и такие работы, которые делают возможным это. С другой стороны, я нахожу именно сейчас большой интерес для себя даже в самых простых работах, и поистине счастлива, когда мне удается закончить их быстро и хорошо. Это свидетельствует о том, что у меня выработалось уже определенное отношение к работе. Я ее выполняю не только в силу необходимости, чтобы прошел рабочий день. Чувствую себя физически значительно окрепшей. Слава Богу, в течение года я и дня не болела. Лишь немногие могут этим похвастаться. Но несмотря на то, что я способна к любой физической работе - по состоянию здоровья и с моральной точки зрения, - я уверена, что такая работа не могла бы меня надолго удовлетворить. Поэтому я постараюсь, чтобы моя работа в будущем была более содержательной и была связана с приобретением профессии. Пока что, мне кажется, я остановила свой выбор на птицеводстве. Я еще не отчаялась и не отказалась от осуществления былой мечты - изучить и эту специальность.

{241} Правда, это еще не обрело у меня конкретной формы.

Трудно в наше время строить планы.

Что же касается сельской жизни - она мне по душе. Я люблю тишину, люблю простоту нравов. Правда, мне пока не хватает узкого круга близких людей, но я совсем не ощущаю потребности в городе. Во время больших каникул мне даже в голову не пришла мысль посетить города, хотя большинство моих знакомых живет там. Верно, что и за границей я в большой мере жила "по-деревенски". Все, что символизирует город, не очень уж давало о себе знать в окрестностях нашего дома. Я считаю, что сельское хозяйство - это главная отрасль народного хозяйства у нас в стране, хотя и имеется большая нужда в хороших специалистах и в других областях. Но основа страны - это сельское хозяйство, и она к тому же так богата хорошими природными условиями, что не приходится сомневаться в ее сельскохозяйственном характере. Промышленность займет в ней лишь второе место, и ее будущее, по моему мнению, - в тесной связи с сельским хозяйством.

13.8.1940

Третьего дня побывала в хлебопекарне. Очень интересно. Работа красивая, хоть и нелегкая. Можно многому научиться, а работать - одно наслаждение. Вручную приготовляют и пекут в электропечи 30-60 кг. муки в день. Две девушки ежедневно работают здесь, и они {242} трудятся совершенно самостоятельно, хотя инструктор Леа имеет обыкновение присутствовать во время особо сложных работ. Мы с ней в хороших отношениях и любим друг друга, что делает работу очень приятной. Думаю, что в течение двух недель мое мнение об этой работе не изменится, и под руководством Леи я усовершенствуюсь в новом деле так, что смогу состязаться с профессиональным пекарем. Кроме выпечки хлеба и изучения иврита я занята также подготовкой представления (точнее сказать - выпускного вечера). Это большая нагрузка, и, видимо, Гиора прав, когда сказал, что только дураки возятся с такими делами. Я трачу на это много времени и опасаюсь, что результаты будут плачевные.

По субботам, в послеобеденные часы, мы играем в ручной мяч. По вечерам мы идем на прогулку, иногда удается немного поговорить с венгерскими ребятами, которые здесь находятся. Я вынуждена была их оставить, так как они говорят только по-венгерски. Некоторые из них стараются ради меня изъясняться на иврите, но большинство иврита еще не знает. Временами между нами велись острые дискуссии. Они были настроены агрессивно, и я должна была многое защищать от их нападок. У них есть претензии к нашей стране. Они надеялись на что-то другое. По-видимому, они стали жертвами романтического сионизма диаспоры, который только обещает и ничего не требует. Действительность тут совсем иная. Жизнь иногда {243} требует значительно больше, чем мы можем дать, во всяком случае, по ходячим представлениям, бытующим в диаспоре. Трудно человеку, который хочет только брать и ничего не давать.

Я хорошо понимаю, что на душе у этих парней. Они умеют работать и хотят работать, но у них нет должного терпения. Им трудно понять наши цели по овладению землей, которые достигаются при организации кибуцов и новых поселений. Им кажется, что все это, якобы, направлено против них. Они не понимают, что в стране трудно устроиться только из-за тяжелого экономического положения, которое здесь царит. Очень плохо, что ошибки они видят, как бы глазами контролера из-за границы.

Жаль, что они не делают единственно верного вывода: не повторять чужих ошибок. Вместо этого многие довольствуются констатацией фактов, замыкаются в своей скорлупе, ворчат и зло критикуют. Когда я им об этом откровенно говорю, они членораздельно отвечают: не дают нам занять в стране подобающее место. Каждый из них ищет возможность подняться вверх по общественной лестнице и не думает о наших небольших возможностях, которые имеются для этого. Неужели все такие, без исключения? Нет и нет! Только те, которые относятся к определенному виду, и к нашему счастью, всех их можно отнести только к одной социальной прослойке. Жаль, что многие выходцы из Венгрии принадлежат к ней. Эти парни работают здесь у крестьян. Они не получают заработной {244} платы, а лишь то, что нужно для существования. Это будет длится до тех пор, пока они не освоятся со всеми сельскохозяйственными работами. Можно сказать, что здесь место их профессиональной подготовки. Потом они будут получать заработную плату, понятно, если в них будет нужда. Цель мероприятия - подготовка сельскохозяйственных рабочих, которые могли бы поселиться в этом поселке. Несомненно, среди них будут и такие, которые затем уйдут в город.

Сентябрь 1940 г.

Прошел год со дня моего прибытия в страну. Помнишь ли ты, мама, вокзал? Это были очень трудные минуты. Я тогда не могла думать ни о своих планах, ни о будущем, я видела только тебя одну, и в сердце было ощущение, что я очень эгоистична и легкомысленна по отношению к себе самой. Одно как будто противоречит другому, но это противоречие есть во мне: одна нить связывает меня с этой страной (еще до того, как я сюда приехала), другая же, очень прочная, связывает меня с тобой. И если бы не сильная вера в то, что, вопреки всем трудностям и преградам, мы когда-либо встретимся все трое здесь, - кто знает, смогла ли бы я все это выдержать. Как тяжело говорить, а тем более, писать об этом. Мне кажется, будто я пытаюсь оправдаться перед тобой, но ведь в этом нет нужды. Я ведь знаю, что если есть человек на свете, который меня понимает, {245} согласен с моим шагом и все мне прощает, - так это ты, дорогая мама. И все же я испытываю потребность поблагодарить тебя сегодня - спустя год после того, как мы расстались - за твое геройство, которое дало мне возможность достичь своей цели. О чем еще писать? - Мне бы очень хотелось поцеловать твои руки.

30.9.1940

Дорогой Гиора,

есть некоторое нарушение пропорций в нашей переписке, ибо я тебе пишу, а ответов не получаю. Если я бы знала хотя бы, что ты получаешь мои письма, я бы не жалела трудов. Так хочется знать о тебе все! Как ты живешь, что поделываешь? Но вместо того, чтобы задавать много вопросов, попытаюсь дать тебе отчет о самой себе, а ты уж, мой Гиора, пиши о себе подробно, потому что все, все решительно меня интересует. И особенно вопрос о том, есть ли у тебя шансы приехать сюда? Прошу тебя, не теряй упорства и воли, несмотря на трудности. Правда, об этом легче писать, чем это осуществить, но я знаю тебя, как человека достаточно сильного,

Я, во всяком случае, сейчас, когда прошел уж целый год, вполне удовлетворена тем путем, который избрала.

И если бы я могла видеть вас здесь, я не желала бы себе ничего лучшего. Так, как я пишу, все кажется очень простым. Но в действительности, мои слова - это итог, составленный из многих слагаемых. И в центре {246} стоит нечто такое, в чем я вижу цель и смысл моего пребывания здесь. Ощущение уверенности покидает меня лишь тогда, когда я думаю, как труден был минувший год для мамы. Я очень рада, что изучила язык, и в этом отношении за год я много успела. Во-вторых, - я научилась работать. Наверно, нет такой работы, о которой я бы сказала: ни в коем случае не буду ее выполнять. От мытья полов до уборки навоза - все я испробовала, и со мной не произошло ничего плохого.

Но теперь настало время, когда я должна начать работать по специальности, и мне очень жаль, что пока меня еще не определили на такую работу. Вообще у меня есть известные претензии к нашей школе. Нет сомнения, что с точки зрения учебы тут человек получает много, но наш интернат будто скопирован с романов для девушек XIX столетия (из моего определения ты вряд ли много поймешь, потому что ты этих романов не читал).

В области спорта я считаюсь хорошей пловчихой, хотя девушки-сабры (родились в стране, ldn-knigi ) плавают лучше, особенно, те, что росли у моря.

Люди пишут обычно о мелочах, потому что трудно писать о делах больших и значительных. Здесь в Нахалале пока что - тишина и спокойствие. В городе чувствуется война. Я очень много думаю о том, что может быть маме лучше было бы приехать сюда. Мне кажется, что сейчас легче получить разрешение на въезд. Каково твое мнение?

{247}

25.10.1940. Нахалал

На сей раз напишу о работе, потому что я о ней мало рассказывала. В моем ведении шесть курятников (были времена, когда я следила за одиннадцатью), в каждом - 50-60 птиц. Эти курятники деревянные и конструкция их очень компактная и эластичная - изобретение нашего учителя. Их легко разбирать, переносить на другое место и снова собирать. Можно также без особого труда соблюдать чистоту. Утром я приношу свежую воду (предварительно, разумеется, прополаскиваю все сосуды) и кормлю своих кур. Они бодро расхаживают взад и вперед по своим дворикам. В 9.30 мы готовим смесь и с чувством волнения (моего и курочек) я начинаю раздавать еду. И после того, как я разбросала все, что у меня было, они стоят в два ряда, прильнув к корыту, и не тронутся с места, пока не исчезнет последнее зернышко. Тем временем я наполняю поилки водой, собираю яйца и по-настоящему сержусь, что несмотря на все мои старания, сбор не велик, потому что сейчас у них меняется оперение. Мы тщательно регистрируем количество собранных яиц по каждому курятнику в отдельности. В 11 работа прекращается, а в 2.30 снова возобновляется. И снова я даю им хлеб и воду, собираю яйца, а на закуску они получают зелень, которую очень любят. Они готовы меня проглотить вместе с нею. Кончаю работу в 4.30. Сейчас мы начали также наблюдать за выведением птенцов, чтобы приобрести опыт. И в этом мы {248} уже преуспели.

30.10.1940 (Двоюродной сестре Эве Шош)

В эти дни я отпраздновала первую годовщину своего прибытия в страну.

Постепенно, как бы невзначай, "любовь авансом" превратилась в стойкую и подлинную любовь, и я чувствую себя в моей стране, как в своем доме. Я полюбила пейзажи, людей, образ жизни, язык, сельский быт. Сейчас выяснилось, что я, в сущности, не была городской жительницей у себя дома. В Буде я жила так, будто нахожусь в деревне, потому и здесь я ни разу не тосковала по городу.

Трудно сказать, что я здесь полюбила. В пейзажах - бесконечное разнообразие, флору, строение гор, формы и краски, какие не найдешь ни в одной другой стране. И дело не только в пейзаже. Воздух здесь чистый и ты видишь далеко. Из Иерусалима видно Мертвое море, с каждой вершины открывается великолепный пейзаж. А люди? О жителях городов я не буду тебе писать, так как я их не знаю, и кроме того, у меня такое ощущение, что они не отличаются от горожан в других местах. Остановлюсь на своих товарищах из мошава и кибуца. Удивительная простота внешности и форм общения. Не слишком часто они говорят "пожалуйста" и "спасибо", г. е. нет показной вежливости, но зато много сердечности.

По правде говоря, они даже не чувствуют, что это сердечность, ибо им кажется совершенно естественным, что если ты прибыл в кибуц, ты должен с ними пообедать, даже если они тебя не {249} знают; обратись к кому-либо, он тебе все покажет и объяснит и т. д.

Понятно, что такая сердечность отнюдь не свойственна всем и встретишь ее не всюду. Не рисуй себе идеального общества, в котором сплошь благородные люди. Но я по своему личному опыту могу сказать, что встречала много сердечности со стороны людей которых я почти или совсем не знала, и поэтому я делаю определенные выводы. И это не единственное их качество. О молодых можно сказать, что они здоровы телом и мыслями. Мне трудно указать их общие черты, т. к. я опасаюсь, что могут подумать, будто мои слова преследуют цель агитировать в диаспоре в пользу нашего молодого поколения. В то время, когда я его мысленно рисую, перед моими глазами встают мои подружки по группе, веселые девушки, организованные и толковые, или я слышу поющие голоса ребят из кибуцов и мошавов - это они выехали на экскурсию в переполненном автобусе; или я вижу их во время массовой пляски, во время доклада, на спектакле. И рассматривая их, я делаю вывод. Они кажутся мне здоровыми душой и телом. Без живой картины, когда слова остаются на бумаге, все, что я говорю, может показаться риторикой.

Круг их интересов во многом отличается от нашего. Самый наглядный пример - канун субботы. В это время есть обычно концерт по радио, но они, жители мошава, танцуют и поют в саду под гармошку. В комнате, где есть радио, {250} остаются почти исключительно, девушки, приехавшие из-за границы. А девушки-"сабры" - в саду. И мы затем присоединяемся к пляске и пению. Лишь в редких случаях они слушают концерт. Верно, у них есть музыкальное чутье. Многие из них красиво поют и любят петь. Общепринято, летом в субботний вечер петь хором. Есть очень красивые еврейские песни, и тот, кто знает новую песню, становится героем дня. Меньше удовольствие доставляет им музыка, которую принято называть "серьезной". Это особенно относится к уроженцам мошавов. В кибуцах чаще дается более основательное музыкальное образование, а тем более в городе.

Понятно, что велик интерес к театру, кино. На спектаклях "Габимы" зал переполнен. Кино интересует больше молодежь и меньше стариков.

Самое распространенное средство просвещения это, понятно, книга. Здесь стараются побольше читать, разумеется, на иврите, и потому из мировой литературы знают лишь то, что переведено на иврит. У них нет особого стремления пофилософствовать, идеологические дискуссии они оставляют для нас. И все же, если ты пришел, чтобы поспорить с ними, интересно выслушать их мнения - у них есть своя позиция. Разделение "мы" и "они" чисто условное, чтобы показать разницу. В действительности же, у нас существует тесная связь между собой. В большинстве комнат смешанный состав, и между нами царят отношения дружбы. Во многих кибуцах хорошо удалось сочетание групп из {251} Эрец-Исраэль и из-за границы. Следовательно, существует разница, но нет противоречий.

Я люблю откровенную демократию во всем, за пределами школы. Определение "демократия" применительно к кибуцу или мошаву фактически неверное, потому что можно говорить о демократии в таких местах, где встречаются разные классы. В мошаве нет более высокого звания, чем звание "товарищ"... Все прочие, которые здесь живут - учителя, врачи и т. д. тоже наши товарищи, или таковыми считаются. Вполне естественно, что в кибуце нет никакой разницы между товарищами, так как нечем им разниться друг от друга. Все живут в одинаковых условиях. Единственная разница - в месте, где приходится трудиться, которое, с одной стороны, разумеется, отличается от других, а с другой - не определяет места человека в обществе.

И в рамках кибуца есть руководство, но из большей ответственности и большего влияния не вытекает никакого личного преимущества. Противоречия в городе более сильные, и связь между различными классами там более слабая. Разделение на различные прослойки основано, преимущественно, на экономическом положении, потому что практически не существует других различий между рабочим и капиталистом. Культурный уровень очень часто одинаков.

Подъем общеобразовательного уровня здесь весьма трудная проблема. Бытующее в {252} диаспоре представление, будто здесь днем с огнем надо искать человека, не умеющего читать и писать, к сожалению, не более, чем сказка. Власти не несут никаких обязанностей в вопросах просвещения, наши же денежные возможности весьма ограничены, и поэтому школьное обучение относится к одной из самых трудных социальных проблем. Уровень существующих школ отнюдь не такой, какими мы их рисовали себе.

Есть, правда, школы, где уровень преподавания высок - гимназии в городах, областные сельские школы, добившиеся серьезных достижений, и среди них, параллельно к средней школе - очень важный тип школ для подростков, юношей и девушек 10-18 лет, где теоретическое обучение связано с работой в сельском хозяйстве (в старших классах - одинаковое количество часов для учебы и работы). Трудна работа учителя в подобных школах. В некоторых из них ликвидирована система отметок, а если и есть отметки, то им не придают особого значения. Уважение к учителю - в мизерных размерах или вовсе отсутствует. Дети ничего и никого не боятся. Единственно, чем учитель может влиять на них, это своей личностью. Некоторые утверждают в отношении местных детей, что свобода у них превратилась в распущенность, самоуверенность - в заносчивость, откровенность - в наглость. Я не смотрю на все столь мрачно, и мне кажется, что эти оценки - преувеличенные и поверхностные...

С языком у меня большой прогресс, я это {253} доставляет мне много радости. Начала знакомиться с ивритской поэзией, читаю стихи Рахели, Черниховского, Шимоновича (Шимони), Бялика, Шнеура. Я не предполагала, что ивритская поэзия так богата. Самое возвышенное произведение - это Библия. До последнего времени я вообще ее не знала, а сейчас читаю с большим интересом. По-видимому, есть особый смысл в чтении оригинала, особенно тогда, когда ко всему у тебя живое и непосредственное отношение. Библейские названия многих мест и имена собственные людей встречаются здесь повседневно, и поэтому не ощущаешь огромного расстояния во времени от библейского периода.

Такова красивая и блестящая сторона монеты. Легко представить, что несомненно бывают моменты, когда не все так красиво и легко. Но это вроде короткой школьной перемены - работа заставляет человека легко забывать о трудностях. Мама, должно быть, рассказывала тебе, какое огромное наслаждение доставляет мне работа на поле. И все же я хочу связать свою трудовую деятельность в будущем с детьми. Вот схематический перечень моих интересов: меня интересуют растения, животные - еще больше, а люди - больше всего. Мне кажется, что мои планы не очень далеки от воплощения в действительности, так как кроме упомянутых выше школ, есть много других учебных заведений, где дается сельскохозяйственная подготовка детям или подросткам.

{254} Теперь я убедилась, что когда начинаешь писать, можно писать о многом, но на сегодня хватит.

6.12.1940

(Другу по сионистскому движению)

Ты просишь подробного отчета о моем опыте, накопленном за минувший год. Это - трудное дело, так как мой опыт можно рассматривать с разных точек зрения, и я боюсь, что дам лишь поверхностное описание. Находясь только в школе, страну не познаешь.

Если бы я сюда прибыла в качестве туристки, чтобы насладиться щедрой красотой природы, я могла бы рассказать о горах Галилеи, озере Кинерет, берегах Иордана, покрытых чудесной растительностью. Я описала бы восход солнца в Ездрелонской долине или на берегу моря, изумительные виды, которые открываются из Иерусалимского амфитеатра.

Если бы меня интересовало блестящее историческое прошлое страны, я могла бы много рассказать о древних кварталах Иерусалима, и совершенно справедливо мнение, что вся Палестина - это единый исторический массив. С трудом здесь можно найти место, которое не было бы связано с каким-либо историческим событием.

Если я была бы заинтересована в естествознании или географии, я несомненно бы поражалась тому, как удалось природе на столь ограниченной площади разместить столь {255} богатую и разнообразную растительность, как возможны столь разительные контрасты в климате этой крохотной страны. Если бы я рассматривала страну глазами владельца капиталов, я бы несомненно пришла к выводу, что в ней таятся большие возможности - и в сельскохозяйственном, и в промышленном производстве (впрочем, для этого не обязательно обладать глазами капиталиста).

Но так как вовсе не все это привело меня сюда, я не намерена об этом писать. Я приехала в эту страну, как сионистка, чтобы обрести здесь свой дом, и поэтому я должна ответить на вопрос, что дает мне, и будет давать в будущем, ощущение своего дома.

У "сабров" это не проблема. Для них, как и для всех детей "нормального" народа, вполне естественно, что земля, на которой они живут, - их родина, язык, на котором они говорят - их язык. Они не особенно много об этом говорят, потому что сама жизнь выражает это на деле. Ясно, что труднее ответить на все эти вопросы тем, кто прибыл в страну по своей воле или в силу необходимости (чаще всего трудно провести разделительную черту между этими двумя категориями).

Есть у нас два основных принципа: мы хотим что-то получить у страны это естественно, и мы хотим что-то дать ей - это наш долг. Если мы сможем получить у страны то, что она может нам дать, и если мы сумеем дать стране то, что она от нас требует, тогда {256} Эрец-Исраэль станет нашей родиной.

Что мы можем получить у страны? Прежде все - базу для независимой и здоровой жизни; затем - возможность для более спокойного и уравновешенного рассмотрения социальных проблем; ощущение свободы и создание новой культуры. И кроме того - ощущение ответственности: все, здесь происходящее и созданное, сделано не только в нашей среде, но и нашими руками. Все это было нашей целью еще в диаспоре. После того как я целый год пробыла в стране, я вправе утверждать, что Эрец-Исраэль в состоянии дать нам все это.

Но она сможет дать все это лишь тем, кто даст ей взамен свою веру, труд и любовь; всем тем, кому ясно, что это не страна чудес, - что и тут есть будни, и лишь раз в неделю бывает суббота. Лишь те, кто в состоянии выбросить из сердца многие воспоминания недавнего прошлого и оживить в своем сердце воспоминания далекого прошлого - смогут почувствовать себя здесь дома. Каждый получает здесь в соответствии с тем, что он дает. Не подумайте, что это мало. Вот уже в течение тысячи и более лет мы имели возможность уяснить себе, что значит постоянно класть на одну чашу весов и постоянно с опозданием убеждаться, что вторая чаша при этом даже не шевельнулась...

Не подумайте, что это пустые слова. Большое количество примеров свидетельствует о том, как очень многие легко и быстро приспосабливаются к жизни в стране, выполняют все ее {257} заповеди и быстро осваивают язык. Они во всем преуспевают, потому, что обладают сильной волей и очень любят эту страну.

В то же время есть, к моему сожалению, и такие новоприбывшие, которые оторваны от наших дел и остаются чужими - и по языку, и по образу мыслей. У них не было необходимого мужества и свежих сил для душевного обновления. Одно я должна установить: в стране очень трудно с климатом, с экономикой и политикой. Эти трудности, которые сейчас не могут быть преодолены, мы обязаны принять и приспособиться к ним, остальные трудности мы должны хорошо познать, дабы научиться преодолевать их.

Не буду растягивать письма. Подчеркну еще лишь несколько моментов. Очень желательно, чтобы вы изучали иврит до своего приезда сюда. Я не преувеличиваю значение и важность этого. Стоит прилагать любые усилия для овладения языком, ибо в будущем это облегчит вам муки абсорбции. Не следует забывать, что при новых условиях в стране очень трудно будет отдаваться учебе.

Вторая необходимость: ознакомиться с движением и достичь ясного понимания, чего вы ждете от страны. Очень важно обрести заранее тот фундамент, на котором можно будет продолжать здесь строить. И я чувствую, как мне не хватает нужных сионисту знаний. Правда, я стараюсь сейчас их приобрести, но не каждому дана возможность провести два года в школе, в {258} которой все же легче, чем в обычной трудовой жизни.

Если тебя опросят, то скажи, что хороший специалист в сельском хозяйстве или промышленности может здесь легко устроиться. Ясно, что свою профессию он должен знать хорошо. Лавочники, врачи и служащие здесь не нужны. Их здесь избыток.

17.12.1940

... Ты права, мама. Чем глубже я погружаюсь в свою работу, тем больше она покоряет меня. Именно птицеводство кажется с первого взгляда делом очень простым. Принести воду, раздать корм, собрать яйца, почистить курятник - чему, в самом деле, надо учиться? Так, во всяком случае, принято думать. И лишь постепенно начинаешь понимать проблемы, возможности, причины и следствия, и понятно, после этого меняется отношения к работе. Две мои подруги по классу и одна - по комнате заняты вместе со мной в этой отрасли, и потому нашу комнату прозвали коротко и выразительно - "комната кукуреку".

... Мы готовимся к празднику Вицо (Вицо - (аббревиатура) всемирная сионистская организация женщин.). Мне дали весьма почетную роль в спектакле, несмотря на мое все еще ощутимое венгерское произношение. В данном случае это не очень страшно, ведь не всегда отождествляют страну, {259} где я родилась, с моей речью. Чаще всего выходцев из Венгрии узнаешь после первых двух фраз, а некоторые узнают их после первого произнесенного ими слова. Так как в иврите ударение почти всегда на последнем слоге, как, например, в предложении "Ани роцэ" ("я хочу"), а "чистокровные" венгерские евреи говорят с ударением на предпоследнем слоге, в соответствии с законами венгерского языка, их произношение служит неиссякаемым источником шуток. И лишь потому, что венгерское произношение в моей речи не очень дает себя знать, я получила эту роль. Ведь, в конце концов, нельзя подняться на сцену "мировой славы" артисту с совершенно испорченным произношением...

А что касается моего первого стихотворения, написанного на иврите, скажу следующее: вот видишь, мама, ты должна изучить иврит, если хочешь его понять. Я показала его учительнице иврита, и оно ей очень понравилось. Она даже не нашла в нем языковых погрешностей.

Март, 1941, Нахалал

Ты ведь знаешь, что за все 18 лет своей жизни в Будапеште я чувствовала себя там хорошо и никогда не тосковала по деревне. Правда, я никогда не использовала все прелести городской жизни, если не считать концерты, театр и представления. И я не буду искренней если скажу, что ни за что не смогла бы жить в городе. Но теперь я не стремлюсь жить в нем.

{260} Мне полюбились дали, что виднеются из окна в нашем селении, простота и покой в образе жизни, и я чувствую, что все это могло бы меня удовлетворить, если бы я всегда находилась в обществе людей, которые мне подходят. Что касается работы, то это факт, что основа страны - сельское хозяйство. А оно нуждается в образованных людях, что не соответствует тем понятиям, которые царят в диаспоре относительно крестьян.

Не тревожься, мама, я многократно сама перед собой ставила заново этот вопрос и пыталась со всей серьезностью решить эту проблему - правильно ли я выбрала для себя профессию, сможет ли она меня удовлетворить, когда испарится элемент новизны, соответствует ли она присущим мне свойствам и способностям? До сих пор я приходила к выводу, что выбор сделан правильно. Не знаю, каким образом буду действовать в дальнейшем, но уверена, что найду самое лучшее решение, ибо буду его искать, если, понятно, будет такая возможность, и не удовлетворюсь вынужденным решением. Короче говоря: я чувствую себя связанной с этой работой и мне будет очень трудно отказаться от нее.

Но еще важнее третий пункт. После моего короткого пребывания здесь, мне стало ясно, что социальные различия в Эрец-Исраэль весьма многообразны. Правда, факторы происхождения и интеллигентности нельзя считать основополагающими, и если таковые имеются, не {261} они определяют эти различия. Со дня моего прибытия в страну, я чувствовала, что халуцианская прослойка всего мне ближе. Познакомившись с ее взглядами и человеческим материалом, я убедилась, что жизнь халуцов, их представления, более ясны, прямы и справедливы, чем мои собственные по целому ряду вопросов. Было бы очень долго писать обо всем. Короче говоря: я хочу избрать путь, который связал бы меня именно с этой прослойкой. В последнее время я очень много думаю о кибуце и понятно, что если с течением времени мне станет ясно, что данный кибуц не подходит для меня вследствие моей натуры, у меня все же будет возможность оставаться в этих наиболее близких мне кругах.

29.4.1941 (Брату)

Возможно, что в ближайшем будущем я не смогу вам писать, и мне очень трудно сознавать, что вы будете тревожиться и беспокоиться за мою судьбу. Мы готовы к тому, что война еще более приблизиться к нам. Но если нам уж суждено было родиться в эпоху войны, я рада, что живу на этой земле, которую ощущаю и называю своей родиной. "В огромном мире, кроме нее, не найдешь себе места..." (Цитата из стихотворения.) - продолжение тебе известно. Правда, об этом здесь не принято распространяться, но каждый знает и чувствует, что это так.

Повседневная жизнь протекает у нас, как {262} всегда, без изменений. Удивительно, как успокаивают полевые работы, заставляя забывать обо всем. Если бы только этому я обучалась в течение минувших двух лет, и тогда все было бы оправдано. И хотя минувшее время кажется внешне достаточно однообразным, в действительности оно было многокрасочным и наполнено движением, новыми впечатлениями и новым мировоззрением. Как было бы хорошо обо всем этом поговорить с тобой, мой Гиора!

Если наступят плохие времена, как это уже чувствуется, и мама будет терзать свое сердце, что разрешила мне приехать сюда, ты, Гиора, должен объяснить ей, что для меня это было единственное решение, единственная возможность, и я ни на мгновение не раскаиваюсь в сделанном шаге в той мере, в какой это касается меня лично. Жаль, что в эти дни вы так далеки от меня. Дай Бог, чтобы вы прошли эти времена благополучно и в добром здравии.

Не думай, что я всегда нахожусь в столь серьезном настроении. Вчера у нас был очень веселый вечер, да и при других обстоятельствах мы веселимся.

Обычно человек пытается отстраниться от мыслей, которые рождают подобного рода письма.

Декабрь 1943

Без всяких предисловий хочу написать о главном. Сейчас предоставляется возможность для вашего приезда ко мне. Я предприняла все необходимые шаги, чтобы эта поездка могла {263} быть осуществлена в течение нескольких недель или, может быть, даже нескольких дней.

Знаю, моя дорогая, что все произошло внезапно и неожиданно, но нельзя медлить. Дорог каждый день, может быть, закроют дорогу, или появятся какие-либо другие трудности, Гиора будет здесь в самом ближайшем будущем, не знаю, нужны ли еще другие аргументы.

Дорогая мама, будь мужественной и быстрой, пусть тебя не удерживают материальные вопросы, в наши дна это последняя забота. Moжешь положиться на нас, у тебя тут не будет материальных трудностей.

Я верю, моя дорогая, что нет необходимости в дополнительных аргументах. Не буду просить, чтобы ты сделала это ради нас - сделай это ради себя самой. Главное - чтобы ты приехала. То, что сможешь привезти без трудностей - возьми, но ни на минуту не задерживайся из-за вещей. Я сейчас не в состоянии писать о чем-либо другом .

15.1.1944 (Профессору Фекэтэ)

Дорогой дядя,

я хорошо знаю, что ты не одобряешь этот мой шаг, и мне жаль, что я не могу тебе объяснить сейчас подробнее все причины. Я надеюсь, что ты сохранишь прежнюю дружбу и к своей "дочери-солдатке". Что же касается мамы, то мои планы не изменились. Напротив: мое новое положение создает более подходящие возможности, и я, разумеется, постараюсь их {264} использовать возможно скорее. Надеюсь, что и мой брат будет здесь. Очень возможно, что тем временем я окажусь за границей. Не думай, пожалуйста, дядя, что я легкомысленно подошла к этому вопросу. Ты ведь знаешь, как я ждала приезда брата и мамы. И, вопреки всему, хочу верить, что я права. При других обстоятельствах я могла бы, понятно, разъяснить все подробнее.

Я хотела бы, чтобы мой дядя знал в точности о моем материальном положении, дабы моя мама и брат могли получать деньги, не дожидаясь меня, если я задержусь за границей. Ту сумму денег, которая записана на мое имя, я внесла в фонд "Объединенного кибуца" ("Гакибуц Гамеухад") в соответствии с прилагаемой квитанцией. Оттуда моя мать или брат смогут получить эти деньги в любую минуту, после удостоверения их личности. И еще об одной важной вещи я хочу сообщить тебе на случай, если меня не будет в стране или если я не смогу сразу получить отпуск: секретариат кибуца твердо обещал мне, что поможет моей маме во всем, будь то работа или другие дела. Они смогут передавать обо мне достоверные сведения в случае, если я сама не смогу писать, что трудно себе представить. Я еще хочу, чтобы ты знал о чемодане, который находится в семье К. и может маме понадобиться, и о чемодане в кибуце (Кесария) - в нем папины книги и некоторые другие личные вещи...

Не удивляйся, дядя, этому стилю {265} "завещания", но так как я, по всей вероятности, вскоре отправлюсь из Египта в Европу, я не хотела, чтобы когда приедут сюда брат ила мама, мой дядя не знал о вещах, имеющих на первых порах столь большое для них значение.

Прости меня, что я утруждаю тебя столь многими делами, но с тех пор, как я в стране, я привыкла обращаться к дяде во всех трудных случаях, и дядя меня избаловал своей любовью и постоянной готовностью придти на помощь.

С большой и горячей любовью и благодарностью

Хана Сенеш.

Каир, январь 1944.

Дорогой Гиора,

после десятичасовой, примерно, поездки, мы прибыли по назначению. Время прошло довольно хорошо, потому что я ехала с веселой компанией. Мы пели, беседовали и даже вздремнули. Часть дороги я сама вела машину. Понятно, не до конца, так как кроме меня было еще три шофера. У меня было много времени для раздумий, и я, понятно, думала о тебе. Я снова благодарю судьбу за то, что мы встретились, пусть даже на очень короткое время.