Дневник грабителя

3 Вон из моего дома!

Я прошу Олли высадить меня в начале улицы и иду остаток пути до дома пешком. Четвертый час ночи, все спят. Горят лишь несколько уличных фонарей, не разбитых хулиганами и не погасших из-за коротких замыканий. Я шагаю быстро, держа в руке портфель и стараясь обходить освещенные места улицы стороной.

Я люблю это время суток, первые часы после полуночи. Все добропорядочные люди на свете лежат сейчас в своих кроватях, засунув руки под пижаму, и видят во сне отнюдь не тех, кто спит у них под боком. Улица выглядит абсолютно пустынной, но ведь это не так. Вокруг меня десятки храпящих придурков, отделенных друг от друга всего лишь несколькими кирпичами и бумагой. Придурков, блаженствующих в своих оштукатуренных коконах, как выразился однажды Джерри. Мне его слова понравились. Люблю, когда мир людей сравнивают с природой — вспомните, например, Дэвида Аттенборо, — с пчелами, термитами, дельфинами-касатками.

Я приближаюсь к дому и в последний раз оглядываюсь по сторонам. Тишина. Единственный доносящийся до меня звук — шум с шоссе, удаленного отсюда на полмили, по которому и в столь ранний час мчатся легковушки и грузовики. Окна моего дома такие же темные, как окна других домов на улице. Хороший знак. Я сворачиваю на аллею, проходящую через сады, и пробираюсь к задним воротам.

Их укрепляют, защищая мой дом от непрошеных гостей, ржавая скоба и новенький блестящий висячий замок. Ворота старые и полупрогнившие, и, взбираясь на них сейчас, я опять невольно отламываю руками несколько щеп. Я чувствую себя беременной телкой, груженной свинцом. Каждый малейший звук расщепляющегося дерева болью отдается в ушах. В ту самую секунду, когда я думаю, что худшее уже позади, верхняя часть забора отламывается, и я лечу вместе с ней в сад. Проклятие! Если бы я протаранил чертовы ворота, сидя в фургоне с мороженым, грохота, наверное, и то было бы меньше.

Я вскакиваю на ноги и осматриваю окна соседских домов. Свет нигде не вспыхивает. Занавески не отодвигаются. Никого не интересует, что приключилось с парнем из четвертого дома.

Вот гады! Я так громко свалился с этого паршивого забора, что мог разбудить кого угодно, а мои соседи даже задницу не пожелали оторвать от кровати, чтобы хотя бы выглянуть из окна! Ведь все поняли, что ко мне кто-то пытается пробраться, но им на это плевать. Прямо как антилопам, которые стоят и смотрят на тигров, раздирающих на куски одну из них. Наверное, думают: пусть поднимается тот, у кого завтра выходной, а я продолжу спать. Гады!

Что ж, вот так устроен наш мир.

Я поднимаю портфель и иду к заднему окну, желая проверить, закрыто ли оно на задвижку. Закрыто. Открываю портфель, достаю двенадцатидюймовую металлическую линейку, которую брал с собой, просовываю ее под нижний брусок рамы и начинаю поднимать задвижку вверх. Все продолжают спать, и когда я открываю окно, и когда забираюсь через него в свою гостиную, и когда неуклюже падаю на пол, застеленный потертым старым ковром.

— Дряни! Черт! Черт, черт, черт! — бормочу я, страстно желая, чтобы запястье перестало дергать. — Черт!

Не знаю, почему я так продолжительно чертыхаюсь, но ругательства как будто немного помогают утихомирить боль. Они действуют на мое тело подобно какому-то натуральному болеутоляющему.

— Дерьмо собачье, ублюдок, подонок, сукин сын!

Конечно, при серьезных повреждениях, например, когда в тебя всадили пулю или если тебе сломали шею, подобные трюки бесполезны, но царапины, вывихи, растяжения и подобные мелочи действительно от ругательств болят меньше.

— О-о-о чер-р-рт! — протягиваю я, внезапно сознавая, что, шлепнувшись на пол, скорее всего раздавил сигареты в кармане. — О-о-о чер-р-р-рт! — бормочу я, в который раз пуская в ход это многофункциональное слово.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, закрываю окно и иду в центр комнаты, на ходу швыряя портфель в обшарпанное кресло. Как только я склоняюсь над видаком, совершенно неожиданно вспыхивает свет, и кто-то кричит:

— Ублюдок!

Меня обдает волной страха, и мое сердце подпрыгивает к горлу.

— Черт!!! — произношу я.

— Ах ты, мразь! — орет на меня женский голос. — Проклятая мразь!

— Что? — отвечаю я, принимая прекрасно отработанную с годами оборонную позицию.

— Где, твою мать, тебя носило?

— Что ты делаешь в моем доме? — спрашиваю я гораздо более тихо.

— Жду тебя, недоделок! Где ты шлялся?

— Разве мы договаривались сегодня встретиться?

— Не прикидывайся идиотом, скотина! В восемь вечера у меня уже был готов ужин!

— Послушай, я кое-чем занимался. Кое-чем очень важным.

Мэл таращится на меня, вероятно, готовясь проорать, что не позволит обвести себя вокруг пальца.

— Важным? Неужели настолько важным, что ты оставил меня одну в день рождения?

День рождения? О черт! А я ведь помнил, что зачем-то должен был зайти к ней сегодня вечером, постоянно помнил! То есть вчера вечером.

— Понимаешь, мне следовало выполнить кое-какую работу. За приличные деньги. И именно сегодня вечером.

— Сыграть с кем-то чертову партию в бильярд?

— Да нет же.

— А в портфельчике у тебя что? Носишь в нем кий, так понимать? — спрашивает она, указывая на портфель в кресле.

— Да?

Я произношу свое «да» с вопросительной интонацией, стараясь таким образом сбить Мэл с толку, но внутреннее чутье подсказывает мне, что влип я по уши.

— Один вечер! Ты не мог подарить мне один-единственный вечер!

— Послушай, это ужасно, но я совсем забыл о твоем дне рождения.

Моя любимая отговорка, я с удовольствием пользуюсь ею с детских лет. Где домашнее задание? Я забыл. Почему ты не явился? Забыл. Как ты посмел переспать с моей сестрой? Я забыл.

Признаться честно, на людей эта отговорка не действует (они воспринимают мое «я забыл» как «мне на все наплевать»), но она всегда первой приходит мне на ум.

— Я забыл.

— Он забыл! Не вешай мне лапшу на уши! Единственное, что ты забыл, так это свои чертовы ключи в моей квартире! — кричит Мэл, запуская в меня связку и промазывая. Ох уж эти женщины! С метанием у них всегда плоховато. — Поэтому-то ты и полез в дом через окно! Не захотел прийти ко мне за ними, я правильно угадала?

Должен признать, она абсолютно права, но я не намереваюсь произносить это вслух. По крайней мере до тех пор, пока ее страсти не улягутся.

— Неправильно.

— По-моему, мне стоит проверить, все ли у меня в порядке с головой. Ни одна другая дурочка не стала бы полночи ждать такое ничтожество! А я делаю это вновь и вновь! Я просто ненормальная, раз позволяю тебе так над собой издеваться.

— Перестань, Мэл. Только себя ни в чем не вини.

Конечно, я мог бы ответить и что-нибудь более умное, но, понимаете, после нескольких кружек пива голова плохо работает.

Я не видел всего этого до тех пор, пока Мэл не начала хватать одно за другим и швырять в меня, опять промахиваясь, но на сей раз буквально на несколько сантиметров. Цыпленка, рулеты, бобы, морковь, картошку и подливку — все холодное, в мисках, накрытое фольгой. По-видимому, она притащила всю эту снедь аж из своей квартиры. А для чего, Господи Боже ты мой? С какой целью? Собиралась впихнуть все это в меня? Чего только бабы не выдумают!

За моей спиной о стену ударяется очередная чашка, и все вокруг покрывается осколками, кусками мяса и какими-то овощами.

— Что, черт возьми, ты вытворяешь? С ума сошла, что ли?

— Да, да! Я сошла с ума, чокнулась, свихнулась и больше не собираюсь терпеть подобные унижения!

— Проваливай из моего дома, истеричка, пока весь его не разгромила!

— Я тебе покажу истеричку! — орет Мэл, вцепляясь руками в мой столик.

— Только попробуй! — реву я, вскакивая и подлетая к ней прежде, чем она успевает расколошматить стол об пол. — Пусти! Пусти, я тебе говорю!

Я отдираю ее руки от столешницы.

— Подонок! — верещит она, сопротивляясь.

Готов поспорить на что угодно, что те самые соседи, которые совсем недавно ни о чем не желали знать, теперь напялили на носы очки и прилипли к окнам.

— Вон отсюда! — ору я, толкая Мэл к парадной двери. — Вон, чертова психопатка!

— Не переживай, я ухожу! И больше никогда не вернусь! В последний раз я позволила тебе над собой поизмываться!

— Вот и отлично. Потому что следующего раза я уже не пережил бы, — с уверенностью отвечаю я.

— Тварь! — выкрикивает Мэл, когда я захлопываю за ней дверь.

Я стою на месте и жду, что в какое-нибудь из моих окон вот-вот влетит камень, но этого так и не происходит.

Я возвращаюсь в гостиную, убираю основную часть приготовленного Мэл ужина с ковра, растягиваюсь на диване, включаю телек и видак и смотрю запись передачи о футболе, поглощая принесенный с собой в кармане куртки кебаб.