Дневник мистера Дарси

Октябрь

Октябрь

2 октября, четверг

Полковник Фицуильям заехал проведать Джорджиану. Она уже почти поправилась, и через несколько дней я смогу вернуться в Незерфилд.

– Насколько я понимаю, ты уже был в Незерфилде? – поинтересовался он.

Мы обедали с ним внизу, а Джорджиана, ещё полностью не выздоровевшая, у себя в комнате наверху.

– Да, – и я рассказал ему о помолвке Бингли.

– И ты был не против?

– Нет. Я очень рад за него. Очень рад за них обоих.

– А мисс Элизабет Беннет ничего не сказала по поводу твоего к ней письма? Признала ли она, что ты вовсе не ломал судьбу Уикхема? – в голосе его было сомнение.

– Она ничего мне не сказала, но, мне кажется, больше так не считает.

– И стала ли она более благожелательной к тебе?

Я не нашел, что ответить.

– Все эти душевные страдания крайне болезненны, но только до тех пор, пока продолжаются. Ни одна история не может длиться вечно, – сказал он. – Пора посмотреть в будущее, Дарси. Ты должен жениться. И для Джорджианы будет лучше, когда в доме появится женщина, – он закончил с рыбой, а потом продолжил. – Энн уже много лет ждет твоего предложения.

– Энн? – я был удивлен.

– Послушай, Дарси, ты же знаешь, леди Кэтрин считает этот союз освященным с самого вашего детства. Я был удивлен, что ты сделал предложение Элизабет, но не счел возможным вмешиваться и напоминать тебе об этом. Теперь же, когда она отвергла тебя, тебе следует объявить о помолвке с Энн.

– Но у меня никогда и в мыслях не было жениться на Энн, – возразил я.

– Но это было в мыслях леди Кэтрин. Она уверена, что ваш брак состоится. Твоя мать и она обручили вас ещё в колыбели.

– Неужели для неё всё было настолько серьезно? Конечно, я слышал много раз, как она говорила об этом, но воспринимал как обычные родительские мечты, ну знаешь «когда ты был ребенком, мы с сестрой решили, что ты станешь военным», или «когда ты был ребенком, мы решили, что ты пойдешь в политику».

– Уверяю тебя, для тёти это очень серьезно.

– А что Энн? – я всё ещё не мог поверить его рассказу.

– И для неё тоже. Она очень серьезно относится к договоренности ваших матерей. Поэтому никогда даже не пыталась ослушаться мать и попытаться выйти замуж.

– А я думал, потому что она слишком молода...

– Ей уже двадцать восемь, как и тебе. Ты не забыл, что вас качали в одной колыбели, и что в детстве мы играли втроем?

А ведь я всё забыл! Энн повсюду следовала за нами, не уступая нам ни в чём. Она бегала так же быстро, как я, но мы не могли угнаться за кузеном, который был на пять лет старше нас. – Помнишь, как она быстрее нас забралась на вершину дуба? – напомнил он мне. – И хотя у неё не должно было получиться, она все–таки вскарабкалась. Порвала своё платье, за что была наказана: заперта на неделю в детской и посажена на хлеб и молоко.

– Боже, помню! Даже помню, как ты стащил для неё сандвич с говядиной и кусок пирога и, чтобы не заметили, завернул всё в платок. Я боялся, что ты свалишься с крыши, взбираясь наверх, к её окну. Тебя никогда не подозревали в кражах с кухни?

– Нет, миссис Хини обвинила во всем пса.

– Бедный Цезарь! И я совсем забыл о детских подвигах Энн. Она была таким живым ребенком, пока не заболела, – заметил я.

– И ещё был жив сэр Льюис, он всегда защищал её. Узнав о наказании, которое придумала леди Кэтрин, он пришел к Энн в детскую, чтобы поддержать её. Он подарил ей полусоверен.

– Он вправду сделал так? – невозможно было вспоминать без улыбки.

Я представил себе сэра Льюиса – он всегда был очень добр к Энн, а она очень любила его. Смерть отца стала для неё тяжелым ударом.

– Я часто задавался вопросом... – начал кузен.

– Каким?

– Ты не замечал, что её кашель становится сильней, когда рядом находится её мать?

– Не обращал внимания.

– И не только кашель, но и её застенчивость. Со мной она гораздо более раскованна и свободна.

– Она никогда не радуется, увидев меня, – открытие удивило меня.

– Потому что она обожает тебя, восторгается тобой.

– Мной?

– Но она побаивается тебя, Дарси. Ты же ужасен, когда не в духе. Плохая погода вообще превращает тебя в чудовище.

Я уже было начал укорять его за такие слова, но вдруг вспомнил, что Бингли говорил мне то же самое.

– Я виноват и должен попросить у всех прощения. Энн не должна лишать себя счастливой жизни из–за меня. Я поеду в Розингс и объясню ей, почему брак между нами невозможен.

– В этом нет необходимости. Леди Кэтрин в Лондоне, а Энн с ней. Я навестил их перед тем, как идти к тебе. Тетушка намерена посетить тебя до своего возвращения в Розингс.

Мы закончили обед, и, посидев ещё с полчаса, полковник Фицуильям ушел. Он пробудет в Лондоне две недели, в течение которых будет каждый день навещать Джорджиану, чтобы быть уверенным, что она здорова и счастлива.

4 октября, суббота

Леди Кэтрин заехала сегодня утром. Энн была с ней. Я уже собрался было, следуя правилам хорошего тона, поинтересоваться их здоровьем, но моя тетя начала без всяких церемоний и предисловий.

– Ты должен покончить с этим раз и навсегда, Дарси, – заговорила она, как только разместилась в кресле.

Я ещё даже не догадывался, о чем это она говорит, но, не позволив мне вымолвить и слова, она продолжила:

– Я узнала от мистера Коллинза, что ты собрался сделать предложение мисс Элизабет Беннет. Сейчас же сядь, Энн.

Энн поспешила выполнить приказ.

– Не сомневаясь, что это – нелепая ложь, я, тем не менее, съездила в Лонгборн, чтобы мисс Элизабет Беннет лично опровергла эти слухи. Дерзкая девчонка! Упрямая девчонка! Хотя чего можно было ожидать при такой матери и дядюшке в Чипсайде? Она отказалась подтвердить ложность сообщения, хотя и не выразила сомнений, что оно не может не быть выдумкой. Никогда в моей жизни не встречала столь наглой девицы. Она позволила себе шутить со мной в самой вульгарной манере. Когда я потребовала, чтобы она опровергла сообщение о помолвке, она заявила, что я сама объявила такое событие невозможным, поэтому ей нечего опровергать. Конечно, это невозможно! Ты слишком гордый человек, чтобы пойти на подобное, к каким бы уловкам и соблазнам она ни прибегала. Породниться с её семьей, а через них – с Джорджем Уикхемом, сыном управляющего твоего отца! Назвать его своим братом! Вообразить невозможно! Чтобы положить конец её притязаниям, я сказала, что ты помолвлен с Энн. И знаешь, что она мне ответила?

– Не могу представить, – выговорил я, легко вообразив, что Элизабет могла сказать в ответ на подобное обращение, но, при этом надеясь, – впервые с некоторыми основаниями – что она не была настроена против меня.

– Что если бы это было так, то ты не мог бы сделать ей предложение! В ней нет ни порядочности, ни малейшего такта. Честь, приличие, благоразумие, наконец, запрещают такой союз! И всё же она не подтвердила мне, что слух был ложным. Она не думает о позоре, которым будет покрыто древнее имя, или о скверне, которая обоснуется в Пемберли. Пемберли! Не могу вообразить себе эту невежественную девицу в Пемберли! Это невозможно. Ты и Энн, вы созданы друг для друга. По материнской линии вы оба происходите от единого знатного рода. Вы оба располагаете прекрасными состояниями. И вот эта выскочка без рода, связей и средств отказывается дать мне гарантии, что никогда не выйдет за тебя замуж.

Надежда вернулась ко мне. Элизабет не отвергает меня! Если бы было по–другому, она согласилась бы с тетушкой. А теперь всё за меня.

– Ну, что ты скажешь? – решительно спросила леди Кэтрин.

– Мама... – тихо начала Энн.

– Помолчи, Энн, – отрезала тетя. – Так что, Дарси?

– Что именно? – уточнил я.

– Поклянешься ли ты, что никогда не попросишь руки этой женщины?

– Нет, тетя, не поклянусь.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Так вы обручены?

– Нет, тетя.

– Вот, я так и думала. Ты не мог потерять голову и забыть, что правильно, а что нет, совсем забыть о здравом смысле.

– Но если она согласится, я намерен жениться на ней.

Сначала она не могла вымолвить ни слова, а потом её как прорвало.

– Помни, что дорога в Розингс для тебя будет закрыта, если женишься на этой выскочке. Я не допущу такого позора и унижения моему дому, даже если ты настолько потерял разум, что готов допустить это в своем. Твоя мать была бы потрясена, узнав, кто стал её преемницей в Пемберли.

– Моя мать, я уверен, была бы рада моему выбору.

– Ты болен и бредишь. Это единственно возможное объяснение, – решила она.

– Если ты женишься на этой девице, то будешь осужден, отвергнут и заклеймен презрением каждого близкого тебе человека. Вы оба будете отрезаны от всей семьи. Союз с вами будет считаться позором. Никто из нас даже не вспомнит вашего имени. Вас откажутся посещать, и вы не будете приняты ни в одном доме. Я даю тебе неделю, чтобы ты одумался, чтобы здравый смысл вернулся к тебе. Если по истечении недели я не получу от тебя признания в том, что все твои намерения и действия были ошибкой, и если ты не попросишь прощения за то, что я вынуждена была выслушать в связи с твоими отвратительными поступками, то я тебе больше не тётя!

Я сдержанно поклонился ей, и она решительно покинула комнату.

Энн отстала от матери.

– Мне очень жаль, я виноват перед тобой, – обратился я к ней. – Я никогда не задумывался над тем, что ты считаешь наш брак чем–то само собой разумеющимся, давно решенным. Наш кузен объяснил мне всё. Мне давно следовало бы поговорить с тобой и сказать, что я не считаю нас помолвленными.

– Тебе не за что извиняться. Я вовсе не хочу выходить за тебя замуж, – ответила она и улыбнулась мне. А я опешил. В улыбке её не было ни капли застенчивости или робости – она выглядела очень уверенной в себе.

– Неужели я настолько ужасен? – спросил я.

– Нет, конечно. Ты очень нравишься мне как кузен и друг – до тех пор, конечно, пока погода хорошая, и ты не вынужден оставаться в доме – но я не влюблена в тебя, и мысль о нашем браке делает меня несчастной. Я рада, что ты женишься на Элизабет – она любит тебя. И я предвкушаю, как она будет посмеиваться над твоей прямолинейностью, и все мы будем добрыми друзьями.

– Она любит меня? Хотел бы я быть столь уверенным.

– Влюбленная женщина всегда узнает такую же, – сказала она.

Она снова улыбнулась, а затем последовала за леди Кэтрин.

6 октября, понедельник

Я снова в Незерфилде. Надежды на благополучный исход крепли, но я всё ещё был далек от уверенности в том, что Элизабет меня любит. Мы с Бингли рано выехали из Незерфилда и вскоре были в Лонгборне. Мисс Беннет сияла румянцем и никогда ещё не выглядела столь привлекательной. С Элизабет всё было не так просто: румянец тоже алел на её щеках, но причина этого была неочевидной.

Бингли предложил прогуляться.

– Я хочу надеть свою шляпку, – попросила Китти. – Нельзя ли повидаться с Марией? Мы ведь можем дойти до Лукасов?

Миссис Беннет нахмурилась, но Китти не придала этому никакого значения.

– Боюсь, я не очень подходящий вам спутник, – заговорила миссис Беннет, обращаясь к Бингли уже с улыбкой. – Вы должны извинить меня. Но вот Джейн любит пешие прогулки. Джейн, дорогая, не забудь надеть жакет. И этот джентльмен, полагаю, тоже пойдет с вами? – закончила она и взглянула на меня, как на противное насекомое.

Элизабет покраснела от неловкости, а я совершенно спокойно проигнорировал мамашино замечание. Но для себя решил: только моя любовь к Элизабет заставит меня вновь переступить порог этого дома. Бингли беспомощно смотрел на меня.

– Лиззи, ты тоже должна надеть жакет. Составь компанию мистеру Дарси. Я уверена, что он не захочет слушать рассказы Джейн.

– Я слишком занята, чтобы растрачивать время на прогулки, – заявила Мэри, на миг оторвавшись от книги. – Я заметила, что те, кто больше всего любит прогулки, как правило, демонстрируют отсутствие способностей к самообразованию и пониманию сложных вопросов окружающей жизни.

– О Боже, Мэри! – раздраженно воскликнула миссис Беннет.

Мэри опять занялась книгой.

Элизабет с сестрой вернулись, одетые для прогулки, и мы отправились в путь. Бингли и Джейн вскоре отстали. Китти, как я помнил, скоро должна была покинуть нас, чтобы навестить подругу. А Элизабет? Не захочет ли она тоже пойти к Лукасам? Я надеялся, что этого не произойдет.

Если она останется со мной, я смогу поговорить с ней. А поговорить я должен был обязательно. Мы дошли до поворота к дому Лукасов.

– Иди сама, – сказала Элизабет. – Я недавно видела Марию.

Китти припустила вниз по тропинке, оставив нас с Элизабет вдвоем.

Я повернулся к ней и уже собрался заговорить, как она опередила меня.

– Вы знаете, мистер Дарси, я ужасная эгоистка. Чтобы облегчить собственную душу, мне ничего не стоит невзначай взвалить бремя на вашу.

У меня внутри все сжалось. Все мои надежды оказались ничем иным, как тщеславными мечтами. Она собралась отвергнуть моё чувство. Я вообразил слишком многое, услышав об её отказе отрицать слухи о нашей помолвке. Он означал всего лишь, что она не поддалась давлению со стороны леди Кэтрин, посчитав всю историю, не заслуживающей внимания.

Она явно испытывала затруднение и подыскивала слова, чтобы продолжить.

Сейчас она попросит меня не приезжать более в Лонгборн. Ей тяжело видеть меня. Я вызываю в ней столь сильное отвращение, что она не способна с ним справиться. А я так и не воспользовался представившейся мне возможностью. Появившись в Лонгборне с Бингли, я ничего не смог сказать, решив, что вокруг слишком много людей. А теперь уже поздно. Но я не отступлюсь. Я объяснюсь, даже если она откажется выслушать меня.

Но пока все эти мысли метались в моей голове, она продолжила.

– Я больше не в силах удерживаться от того, чтобы выразить вам благодарность...

Благодарность мне? Не проклинать, а благодарить? Мои мысли окончательно запутались, я уже не знал, что думать.

–... за вашу необыкновенную заботу о моей злосчастной сестре.

Необыкновенную заботу? Так она вовсе не ненавидит меня!

Я почувствовал некоторое облегчение, но окончательно сомнения не рассеялись, поскольку я не знал, что ей известно о моем участии в этой истории и что именно она собиралась мне сказать.

– С первого же дня, как мне стало известно о вашем поступке, я все время испытываю жгучую потребность сказать вам о своей огромной признательности. И если бы о вашей роли узнала моя семья, мне, разумеется, не пришлось бы выражать благодарность только от собственного имени.

Благодарность? Мне нужна не благодарность. Симпатия – да. Любовь – да. Но вовсе не благодарность.

– Мне неприятно,– я всё ещё был растерян, – право же, очень неприятно, что вы об этом узнали. Представленные в неверном свете, эти сведения могли вас напрасно обеспокоить. Я не предполагал, что миссис Гардинер так мало заслуживает доверия.

– О нет, вам вовсе не следует сердиться на мою тетушку, – возразила она. – О вашем участии в этом деле мне стало известно от Лидии. А уже потом я обратилась к тёте за подробностями. Итак, все же позвольте ещё и ещё поблагодарить вас от лица всей нашей семьи за сострадание и великодушие, с которыми вы приняли на себя такие хлопоты и перенесли столько неприятностей в поисках беглецов.

Сострадание и великодушие. Она думает обо мне слишком хорошо, но что за этим последует? Мысли мои по–прежнему были в полном беспорядке.

– Если вам непременно нужно меня благодарить, пусть это исходит от вас одной, – сказал я. Мой голос выдавал моё волнение. Я не мог сдерживать чувства. – Другие члены вашей семьи, при всем моем к ним уважении, не обязаны мне ничем – я думал только о вас.

Я все сказал. У меня не осталось сил даже вдохнуть. Я облегчил душу. Я преподнес ей мои чувства, и она была вправе отвергнуть их. Но она промолчала. Почему? Она не ожидала этого и находится в замешательстве? Испугалась? Испытала удовлетворение? Во мне опять зародилась надежда. Может, она наслаждается моментом? Но нужно было довести дело до конца.

– Вы слишком великодушны, чтобы играть моим сердцем, – вырвалось у меня. – Если ваше отношение ко мне с тех пор, как мы с вами разговаривали в апреле, не изменилось, скажите сразу. Мои чувства и все мои помыслы неизменны. Но вам достаточно произнести слово, и я больше не заговорю о них никогда.

Казалось, прошла вечность, пока она снова не заговорила.

– Мои чувства настолько изменились,...– начала она.

Способность дышать вернулась ко мне.

–... что мне трудно верить в то, что вы по–прежнему можете любить меня...

Я смог улыбнуться.

–... и я принимаю ваши сегодняшние заверения с благодарностью и радостью.

– Я так долго любил вас без надежды, – сказал я и, когда она коснулась моей руки, накрыл её своей. Обращаться к ней было радостью. – Я ни на что не надеялся, пытался забыть вас, но всё безрезультатно. Когда я снова увидел вас в Пемберли, я посчитал это знаком судьбы. Мне была дана возможность доказать, что я не такой бесчувственный сноб, каким ранее предстал перед вами, что я могу быть благородным человеком. Когда вы не отвергли меня и приняли моё приглашение, у меня появилась надежда. Но проблемы вашей сестры вынудили меня покинуть вас, и с тех пор мы не виделись. Но я не мог позволить обстоятельствам помешать мне. Я должен был оказать помощь вашей сестре, потому что знал, что помогаю таким образом вам. И когда она вышла замуж, я уже не мог находиться вдали от вас. Признаюсь, я волновался не меньше Бингли, когда мы приехали в Лонгборн. Не было сомнений, что Джейн любит его, но я ничего не смог прочитать на вашем лице, ваше поведение не выдавало ваших чувств. Любите ли вы меня? Приемлете ли вы меня? Готовы ли терпеть меня? Иногда я думал, что всё хорошо, иногда – что всё кончено. Вы говорили так мало...

– Что совершенно не в моём характере, – заметила она и засмеялась.

– Верно, – я улыбнулся в ответ,– но мне это не приходило в голову. Я выбирал между вашим недовольством и смущением.

– Я была смущена, – призналась она. – Я не понимала, какова ваша цель. Я боялась ненароком проявить свои чувства. Не хотела выглядеть смешной или стать предметом насмешек. Ведь поначалу я и представить себе не могла, что столь гордый человек станет помогать мне, особенно после того, как я безжалостно отвергла его.

– Руку отвергли, но не сердце. Вы единственная женщина, с которой я хотел бы соединить свою жизнь. Принимая мои руку и сердце, вы делаете меня вашим должником до скончания жизни.

– Я как–нибудь напомню вам об этом, – шутливо предупредила она.

– Я никогда не забуду об этом.

– Это вы сейчас так думаете. А вот когда я оскверню своим присутствием славные стены Пемберли, посмотрим, как вы заговорите.

Я рассмеялся. – Ах да, тётушка описала это в сильных выражениях.

– Она пообещала мне, что ноги моей не будет в Пемберли.

– Я вынужден был разочаровать её, но я ей очень благодарен. Ведь именно её вмешательство окончательно соединило нас.

– Она побывала и у вас?

– Конечно. В Лондоне. Она была крайне возмущена. Она поведала мне, что была у вас, что потребовала, чтобы вы опровергли слухи о нашем предстоящем браке. Ваш отказ подчиниться окончательно вывел её из себя, но вселил надежду в меня.

Я поинтересовался своим письмом, спросив, – Оно заставило вас изменить мнение обо мне? Когда вы его читали, вы ему верили?

– Оно подействовало на меня сразу. Заставило думать о вас намного лучше, и мне стало ужасно стыдно за своё поведение. Я перечитывала его снова и снова, и пока от моих предубеждений не осталось и следа.

– Я знал, что письмо причинит вам боль, но оно было необходимо. Надеюсь, вы его уничтожили.

– Я сожгу его, раз уж вы считаете это важным для поддержания моего уважения к вам. Но оно не может повлиять на мои чувства – они не настолько изменчивы. Хотя, как мы оба знаем, иногда они все–таки меняются.

– Когда я писал это письмо, мне казалось, что я холоден и спокоен. Но по прошествии времени я вижу, в каком ужасном состоянии я находился.

– Письмо поначалу и вправду резкое, хотя дальше оно становилось совсем другим. Прощальная фраза – само милосердие. Но давайте о нем не думать. Чувства того, кто его писал, и той, которая его прочла, настолько изменились, что связанные с ним неприятные обстоятельства должны быть забыты. Одна из моих философских заповедей, с которыми я ещё вас познакомлю, гласит: «Вспоминай что–нибудь только тогда, когда это доставляет тебе удовольствие».

Я такого сделать не мог. Я просто не мог не вспомнить и не рассказать ей о своих родителях (прекрасных, в сущности, людях), которые сформировали у меня представление о правильном и неправильном, но не объяснили, как лепить своей характер.

Мне привили хорошие принципы, но позволили следовать им с гордостью и высокомерием. Я рассказывал ей, как на протяжении долгой и очень важной части моей жизни я был единственным ребенком в семье, испорченным моими излишне великодушными родителями. Они допускали, одобряли, почти воспитывали во мне эгоизм и властность, пренебрежение ко всем, кто находился за пределами нашего семейного круга, презрение ко всему остальному миру, готовность ни во что не ставить ум и заслуги других людей по сравнению с моими собственными.

– Вы были посланы мне, чтобы смирить мою гордыню. Я явился к вам, тщеславно не сомневаясь в положительном исходе. А вы показали мне, насколько несостоятельны мои претензии, насколько искажены мои представления о том, что люди ценят в других.

Мы говорили о Джорджиане и Лидии, вспоминали день, когда пришло письмо от Джейн. И, конечно же, мы заговорили о её помолвке.

– Не могу не спросить, вы были удивлены? – спросила Элизабет.

– Нисколько. Перед отъездом я уже был уверен, что она скоро состоится.

– Иными словами, вы на неё дали согласие? Я так и предполагала, – она начала иронизировать.

Но ее ирония не получила развития, потому что мы уже оказались около дома. До этого момента я даже не представлял, сколько времени мы отсутствовали.

– Дорогая Лиззи, где вы так долго пропадали? – обратилась к ней сестра, когда мы уже расселись за столом.

Элизабет покраснела, но нашлась: – Мы увлеклись разговором и не заметили, как заблудились.

– Прости меня за это, – прошептала миссис Беннет, но так, что я услышал. – Это ведь я заставила тебя пойти с этим неприятным джентльменом.

Лицо Элизабет застыло, но я поймал её взгляд и улыбнулся. Пусть её мать – самая ужасная из встретившихся мне женщин, но ради Элизабет я вытерпел бы и дюжину таких матерей.

Я был лишен возможности продолжить наш разговор. Джейн и Бингли сидели бок о бок, обсуждая своё будущее, а нам правила хорошего тона запрещали делать то же, пока я не испросил официально у мистера Беннета руки Элизабет.

Нам пора уже было возвращаться в Незерфилд. Я смог дать волю своим чувствам, пока мы ехали в карете.

– Я уже пожелал тебе счастливой женитьбы, – начал я.– Теперь я могу пожелать того же и себе.

Бингли в удивлении уставился на меня.

– Я женюсь на Элизабет.

– Элизабет?

– Да. Во время прогулки я сделал ей предложение, и она согласилась выйти за меня замуж.

– Это грандиозное событие! Почти такое же, как моя женитьба. Именно такая жена тебе и нужна. Она – единственный человек, встреченный в моей жизни, который может устоять против тебя. Никогда не забуду, как она дразнила и подкалывала тебя, когда гостила у нас в Незерфилде во время болезни Джейн. Тебе было скучно, и ты все время был не в духе. Кэролайн восхищалась всем, что ты говорил или делал. Помню, я даже подумал, какой это будет бедой, если ты женишься на ней – она же постоянно будет поддерживать твоё самомнение. Она убедит тебя, что ты выше и лучше всех. Впрочем, для этого понадобилось бы немного.

Я расхохотался.

– Неужели я и впрямь такой отвратительно высокомерный?

– Именно такой, – не стал утешать меня Бингли. – Да ты и сам знаешь, каким ты был. Но Элизабет позаботится, чтобы ты никогда впредь таким не был. Когда ты думаешь устроить свадьбу?

–Как можно скорее. Элизабет нужно время, чтобы купить свадебное платье. К тому же если она захочет, чтобы я что–то поменял в Пемберли до её переезда, мне понадобится время, чтобы выполнить её пожелания. Если бы не это, я бы предпочел обручиться немедленно.

– Поменять что–то в Пемберли? Боже, что творит любовь! – заключил Бингли. – Я уверен, мои пожелания сбудутся, и ты будешь по–настоящему счастлив.

– Мы с Элизабет говорили об этом, и пришли к заключению, что вы с Джейн будете счастливы, но мы будем ещё счастливее.

– Ну нет, с этим мы никогда не согласимся.

Карета остановилась.

– Ты сам расскажешь Кэролайн, или мне это сделать? – поинтересовался Бингли, когда мы уже вошли в дом. Но тут же решил: – Лучше, если я ей сообщу о твоей женитьбе, а то она может обидеться из–за того, что не первая узнала такую новость.

– Как скажешь.

И я направился в библиотеку, чтобы предаться мечтам о нашем с Элизабет будущем.

7 октября, вторник

Я встретился в Кэролайн за завтраком и был приятно удивлен её сдержанным поведением.

– Мне пора пожелать вам счастья?

– Да, я скоро женюсь.

– Рада за вас, – но Кэролайн не была бы собой, если бы этим и ограничилась, – вам действительно уже пора обзавестись женой. Кто бы мог подумать год назад, когда мы приехали сюда, в Незерфилд, что и вы, и Чарльз найдете здесь свою большую любовь.

Я решил не реагировать на её иронию.

– Может и вас судьба скоро одарит столь же щедро.

– Не думаю, что я вообще хотела бы выйти замуж, – заявила она в ответ. – Не могу вообразить, что отдам какому–нибудь мужчине власть над собой. Когда ожидать вашу свадьбу?

– Уже скоро.

– Значит, надо срочно наведаться к моему портному. Две свадьбы сразу требуют очень тщательного планирования.

– О, да, – подключилась Луиза. – Надо воспользоваться случаем и обновить гардероб.

Сразу после завтрака мы с Бингли снова отправились в Лонгборн.

– Кэролайн была вполне корректна, – поделился я с ним. – Похоже, она правильно восприняла новость.

– Когда я рассказал ей вчера, её реакция не была столь сдержанной, – внес ясность Бингли, – но я напомнил, что если она позволит себе хоть на малость выйти за рамки приличий, не видать ей впредь приглашений в Пемберли.

Мы благополучно добрались до Лонгборна. Миссисс Беннет была самим радушием, приветствуя Бингли, и непоколебимой строгостью в отношении меня. Интересно будет посмотреть на неё, когда она узнает, что я собираюсь стать её зятем.

Бингли с теплотой поглядывал на Элизабет, так что у неё не могло быть сомнений, что я ему всё рассказал. Чего я от него не ожидал, так это шутливого обращения к мамаше: – Миссис Беннет, не найдется ли здесь в округе еще каких–нибудь мест для прогулок, где Лиззи снова могла бы заблудиться?

Миссис Беннет готова была придумать всё, что угодно, чтобы он смог уединиться с Джейн. Она предложила нам дойти до Оукхемского холма. Бингли, продолжая веселиться, выразил уверенность, что это будет тяжело для Китти, и та сразу же согласилась остаться дома. Новости! Бингли манипулирует всеми и решает, что мне делать! Но, сказать честно, я не имел ничего против, потому что в результате оказался в приятной мне компании и волен был разговаривать с Элизабет сколько мне захочется.

– Я должен испросить у вашего отца согласие на наш брак, – напомнил я, когда мы уже направлялись к холму.

– А если он не даст его? – Элизабет это развеселило.

– Тогда я буду вынужден похитить вас, – я не колебался, но сразу стал серьезным. – Вы думаете, он может воспротивиться?

– Нет. Не думаю, что он станет возражать. По крайней мере, когда он узнает вас. Хотя поначалу может сильно удивиться. Когда пришло письмо от мистера Коллинза...

Она колебалась, а я продолжал с интересом смотреть на неё.

– Мистер Коллинз писал, что мне ни в коем случае не следует выходить за вас, поскольку это разгневает леди Кэтрин!

– И что сказал ваш отец?

– Что он так смеётся над шуткой о моём браке с вами, что ему даже некогда написать ответ.

– Вижу, что разговор с ним будет нелегким. Не сочтёт ли он шуткой мою просьбу вашей руки?

– Не думаю, что он осмелится, – успокоила она меня. Сказала она это небрежно, но я почувствовал, что сомнения у неё возникли.

– Я постараюсь убедить его, – пообещал я. – А когда мы лучше узнаем друг друга, надеюсь, он поверит, что ему никогда не придется пожалеть о своем решении.

Мы продолжили нашу прогулку.

– Остаётся моя мать, – продолжила Элизабет.

– Есть у меня хоть малая надежда на её благосклонность? – развеселился я.

– Ни малейшей, – загрустила она. – Если бы вы знали, сколько мне пришлось краснеть из–за неё или желать, чтобы она промолчала. Я думаю, что мне лучше сказать ей всё наедине, предположила она. – Тогда это избавит вас от необходимости испытать её первую реакцию, а ей даст время и возможность подготовиться к спокойному разговору с вами.

– Бингли высказал точно те же соображения, когда предложил сначала самому поговорить с Кэролайн!

– Интересно, продолжит ли она, после того как вы женитесь, восхищаться вашей способностью быстро писать длинные письма?

– Боюсь, нет. Она, возможно, придет к выводу, что получаются они неаккуратными.

Мы незаметно очутились на вершине холма.

– Ну, и как вам вид? – поинтересовалась Элизабет.

Я повернулся к ней, окинул её взглядом и ответил: – Очень нравится.

Она выглядела такой прекрасной, что я не удержался и поцеловал её. Она не ожидала такого от меня, но быстро пришла в себя и ответила нежным поцелуем. И я окончательно поверил, что брак наш будет счастливым во всех отношениях.

Мы пошли дальше, живо обсуждая наше будущее. Мне не терпелось показать Элизабет Пемберли не как случайной гостье, а как будущей хозяйке.

– Вы не станете возражать, если мои тётя и дядя как–нибудь навестят нас? – осторожно спросила она.

– Конечно же, нет. Они мне очень нравятся, и двери Пемберли всегда открыты для них.

– А мои сестры?

– Джейн и Бингли, думаю, будут частыми гостями у нас. Ваши младшие сестры смогут навещать нас в любое время, если вы не решите иначе. Но вот Уикхему дорога закрыта.

Мы подождали Джейн и Бингли и вернулись в Лонгборн.

Весь вечер Элизабет была неспокойна. Мне хотелось как–то облегчить её переживания, но я не мог поговорить с мистером Беннетом раньше обеда. Но как только он удалился в библиотеку, я немедля последовал за ним.

– Мистер Дарси, – удивился он, увидев, что я закрываю за собой дверь библиотеки.

– Я хотел бы поговорить с вами, – обратился я к нему.

– Я в вашем распоряжении. До вас, наверное, дошли слухи о том, что вы якобы собираетесь жениться на Элизабет, и вы, конечно же, хотели бы прекратить распространение подобных фантазий. Однако я посоветовал бы вам посмеяться над абсурдностью такой новости и не беспокоиться из–за этой безобидной чепухи.

– Я вовсе не нахожу это чепухой, – возразил ему я. – Я считаю это крайне важным и желательным. Я последовал за вами, чтобы просить руки Элизабет.

Его рот непроизвольно открылся от удивления.

– Просить руки Элизабет? – он никак не мог поверить моим словам.

– Да.

– Но это какая–то ошибка.

– Никакой ошибки.

– Но я посчитал... видите ли, мистер Коллинз не слишком умен! Он постоянно удивляет меня какими–то нелепыми историями, и я был совершенно уверен, что это ещё одна из его глупых выдумок. Вы ведь никогда и не глядели на Элизабет! А теперь заявляете мне, что хотите жениться на ней.

– Да, именно так. Я люблю её, а что касается отсутствия внимания с моей стороны, то внимание было, просто всё происходило вдали от ваших глаз. Поэтому ваше удивление вполне понятно. Когда она гостила в Незерфилде, я почти неделю имел возможность наслаждаться её обществом – почти всё время я проводил рядом с ней. Мы снова встретились в Кенте во время её визита к миссис Коллинз, и мы лучше узнали друг друга. А совсем недавно я встретил её в Дербишире. И с каждой нашей встречей любовь моя крепла. Поэтому чувства мои к Элизабет не недавние, они родились давно и доказали свою неизменность.

– Но вы же всегда были ей неприятны, – возразил он. – Это безумие настаивать на своём при таком её неприятии.

Я улыбнулся.

– Уверяю вас, я в своем уме. Её антипатия давно ушла, я уже попросил её выйти за меня замуж, и она согласилась.

– Согласилась, – повторил мистер Беннет упавшим голосом.

– Ну, а поскольку оба мы желаем одного, то нам не хватает только вашего благословения, чтобы назначить дату свадьбы.

– А если я не дам его?

– Боюсь, мне придется жениться на ней без вашего согласия.

Он смотрел на меня так, будто не мог поверить, что я говорю это всерьез.

Затем, окончательно собравшись с мыслями, он заключил: – Если всё обстоит так, как вы говорите, и Элизабет действительно хочет выйти за вас замуж, вы, конечно же, получите моё согласие и благословение. Но я хотел бы услышать это от неё самой. Пригласите её ко мне.

Я вышел от него и направился к Элизабет. По выражению моего лица она поняла, что согласие получено.

– Он хочет поговорить с вами.

Она кивнула головой и, не сказав ни слова, вышла.

Наши действия привлекли внимание миссис Беннет, которая всё это время была занята Джейн и Бингли.

– Куда это пошла Лиззи? – Заинтересовалась она.

– Не знаю, – ответила Джейн, хотя по лицу её можно было понять, что она догадалась о смысле происходящего.

– Она извинилась, уходя. Наверное, устала выслушивать этого неприятного джентльмена, – прокомментировала в полный голос миссис Беннет. – Я не в претензии. Есть вещи поважнее, Джейн, тебе нужно новое платье для свадьбы. Какого цвета ты бы хотела? Я выходила замуж в синем, – предалась воспоминаниям она. – Довольно красивое, по моде тех лет – с широкой юбкой и зауженным лифом. Необходимо, чтобы твоё было не хуже. Я бы остановилась на атласе и фламандских кружевах.

Джейн взглядом извинилась передо мной и повернулась к матери, но я почти не слышал рассуждений миссис Беннет. Меня занимало только то, что происходило в библиотеке. Мне показалось, что Элизабет отсутствовала вечность. Что сказал ей отец? Неужели необходимо столько времени, чтобы убедить его в своих чувствах ко мне?

– Я заметила, что красота свадебного платья никак не гарантирует последующего счастья в семейной жизни, – решила поделиться с нами Мэри, оторвавшись ненадолго от своей книги. – Всё это суть проявление тщеславия, направленное на то, чтобы заманить невинную женщину и подтолкнуть её на скользкий путь искушения.

– Ах, Мэри, помолчи, никто тебя не спрашивает, – миссис Беннет не скрывала своего раздражения. – Когда найдешь себе хоть какого–нибудь мужа, тогда сможешь поговорить о сути свадебных платьев, сколько тебе будет угодно.

Мэри обиженно умолкла.

– Когда я буду выходить замуж, у меня будет атласная нижняя юбка и кружевная верхняя, – решила проявить себя Китти, – и я не стану сбегать со своим мужем и потом начинать свою жизнь с ним на лондонских задворках.

– Помолчи, Китти, – потребовала миссис Беннет, а потом повернулась к Бингли и поинтересовалась с любезной улыбкой, – А что вы наденете, мистер Бингли? Синий сюртук или черный? Уикхем был в синем. Мой дорогой Уикхем! – и она вздохнула. – Такой красивый мужчина. Но до вас ему далеко.

Я поймал смущенный взгляд Бингли. Возможно, имей Уикхем пять тысяч годовых, ему было бы позволено быть таким же красавчиком, как Бингли.

– Я надену то, что понравится Джейн, – ответил он.

Да где же Элизабет? Моё нетерпение росло.

Но тут она вернулась в комнату, и её улыбка говорила мне, что всё в порядке.

Вечер завершился спокойно. Я получил ставший привычным холодный кивок от миссис Бенннет, когда прощался, и задумался, какой же прием ждет меня завтра. Губы Элизабет были плотно сжаты, и было ясно, что она не ждет ничего хорошего от предстоящего разговора с матерью.

– К этому часу завтра всё закончится, – напомнил я себе.

Она только кивнула, прощаясь с нами.

– Отец дал согласие? – в нетерпении спросил Бингли, когда мы вернулись в Незерфилд.

– Да.

– Мы с Джейн уже договорились о дате. И мы подумали, что неплохо было бы устроить двойную свадьбу.

Мне идея пришлась по душе.

– Я согласен. Если Элизабет не будет возражать, так и сделаем.

8 октября, среда

Ранним утром мы опять были в Лонгборне.

– Мистер Бингли, – коротко поприветствовала его миссис Беннет. Потом повернулась ко мне. Я увидел, как напряглась Элизабет. Но взгляд её матери был полон благоговения, и она с придыханием выговорила: – Мистер Дарси.

От холода в её голосе не осталось и следа. Казалось, она всё ещё не может прийти в себя. Я поклонился ей и уселся рядом с Элизабет.

Мы провели приятное утро. Миссис Беннет под каким–то предлогом удалилась наверх, захватив с собой младших дочерей, и мы с Элизабет могли свободно разговаривать. Когда подали обед, миссис Беннет усадила меня рядом с собой, Элизабет села с другой стороны.

– Попробуйте голландский соус, мистер Дарси, – предложила мне миссис Беннет. – Вы ведь любите соусы.

Я оглядел стол и обнаружил, по крайней мере, шесть соусников. Я было отказался от голландского соуса, но тут увидел, что Элизабет умоляюще смотрит на меня, и ответил миссис Беннет любезностью на любезность.

– Благодарю вас.

И я взял немного голландского соуса.

– А бернез? Я сделала его специально для вас.

Я не был готов к сопротивлению, и ложка беарнского соуса оказалась рядом с голландским.

– И немного соуса порто? – её любезность не знала предела. – Хотя бы немного. Повар старался специально для вас.

Я взял соус порто и с тоской оглядел свою тарелку. Поймав взгляд Элизабет, я увидел, что ей весело и она только что не смеётся вслух.

Мне пришлось добавить ещё соуса бешамель, горчичного и сливочного, после чего я получил возможность спокойно съесть моё необычное блюдо.

– Вам понравился обед? – миссис Беннет была полна внимания к моим вкусам.

– Да, благодарю вас.

– Именно к такому вы привыкли, мне кажется.

Если честно, то вовсе не к такому.

– У вас, наверное, два или три французских повара, не так ли?

– Нет, у меня только одна кухарка, и она англичанка.

– Она готовит для вас в Пемберли?

– Именно.

– Пемберли, – непринужденно поменяла тему миссис Беннет. – Как величественно звучит! Я рада, что Лиззи не приняла предложение мистера Коллинза – его пасторский домик не идёт ни в какое сравнение с Пемберли. Уверена, что камин там поболее, чем даже в Розингсе. Во сколько он вам обошелся, мистер Дарси?

– Даже не могу вам сказать.

– Наверное, в тысячу фунтов, а может и более.

– Должно быть, не просто следить за ним, – включился мистер Беннет. – Даже в Лонгборне не просто с постоянно случающимися ремонтами.

Завязался разговор о поместье и проблемах с хозяйством, и я нашел в лице мистера Беннета очень разумного собеседника. Может, он и не на высоте в том, что касается отношений в семье, но в остальном он выглядел человеком компетентным и ответственным.

Он заслуживает прощения за все свои чудачества, поскольку именно он воспитал Элизабет. Её живость и жизнерадостность не нашли бы развития при другом отце и другом образе жизни.

Я решил, что надо освободить Джорджиану от надзора и влияния гувернантки или компаньонки, чтобы позволить развиваться её собственному характеру. Думаю, что Элизабет поддержит меня.

10 октября, пятница

Элизабет решила докопаться до причин моей любви к ней.

– С чего это началось? – спросила она. – Я представляю себе дальнейший ход, но что послужило первым толчком?

Я задумался. Когда же зародилась моя любовь к ней? В те мгновения, когда она насмешливо посматривала на меня на балу? Или когда она, несмотря на грязь и дождь, пришла к больной сестре? Может, когда она не стала мне льстить вслед за Кэролайн по поводу моих писем? Или когда она, в отличие от других дам, не старалась изо всех сил привлечь моего внимания?

– Мне теперь трудно назвать определенный час, или место, или взгляд, или слово, когда был сделан первый шаг. Слишком это было давно. Моё чувство было уже сильно, когда я понял, что оно живет во мне.

Она потешалась надо мной, предполагая, что я так сильно сопротивлялся очарованию её внешности, что не хватило сил устоять против её дерзости.

– Строго говоря, ничего хорошего вы обо мне не знали – но кто вообще способен о чем–нибудь думать, когда влюбляется.

– Разве вы не доказали свою доброту, нежно заботясь о Джейн во время ее болезни в Незерфилде?

– Джейн – ангел! Кто бы не сделал для нее того же? Впрочем, пусть вам это кажется добродетелью. Мои хорошие качества находятся теперь под вашей защитой, и вам следует превозносить их как можно больше.

– Вас не так просто обидеть. Вам ведь нелегко пришлось в Незерфилде – мы не были очень гостеприимны. Но вы посмеивались над таким отношением вместо того, чтобы возмущаться и отвечать тем же.

– Я люблю посмеяться, – признала она.

– И вы без колебаний встаёте на защиту друзей. Мне крепко досталось за моё отношение к Уикхему...

– Не напоминайте мне о нём, – взмолилась она. – Мне стыдно вспоминать об этом.

– Но я не могу не помнить о нём. Он отвратительный человек, но вам–то не было об этом известно, когда вы стали защищать его. Немногие женщины встали бы на сторону бедного друга против богатого и перспективного холостяка.

– Каким бы недостойным ни был «друг», – с грустью закончила она мою мысль.

– И вы, не колеблясь, изменили своё мнение, когда узнали правду. Вам хватило мужества отвергнуть свои предубеждения и по отношению ко мне, и по отношению к Уикхему. Вы признали справедливость моих суждений.

– Да, пришлось признать, что человек, который не готов простить любой проступок, вовсе не является бесчувственным. В действительности, это признак мудрости!

– Вы сделали всё возможное, чтобы помочь Лидии, хотя и понимали насколько она глупа и необузданна, – напомнил я.

– Она моя сестра. Я не могла оставить её одну во власти мошенника, – возразила она.

– Но мне было позволено преувеличивать ваши достоинства, – продолжил я. – Вы сами так сказали.

– Она рассмеялась.

– Бедная Лидия. Я думала, что она навсегда разрушила надежду на моё счастье с вами. Невозможно было вообразить, что вы захотите связать себя с семьей, в которой одна из дочерей сбежала из дому, да ещё и с вашим злейшим врагом.

– А вот об этом я и не думал. Под вашим влиянием я уже понял, что такие вещи не имеют никакого значения.

– Похоже, я поучала больше, чем видела и понимала сама. Когда вы появились в Лонгборне после состоявшегося замужества Лидии...

– Да?

–... вы всё время хранили молчание, и я подумала, что вам больше нет дела до меня.

– Потому что вид у вас был очень серьезным, и вы не проронили ни единого слова, что не воодушевляло меня.

– Я была в сильном смущении, – призналась она.

– И я тоже.

– Признайтесь, зачем вы вернулись в Незерфилд? Только чтобы явиться в Лонгборн и вгонять меня в смущение, или ваши намерения были более серьезными?

– Моей истинной целью было повидать вас. Я хотел понять, есть ли у меня какая–то надежда добиться вашей любви. А признавался я себе только в одном – желании проверить, сохранила ли ваша сестра привязанность к Бингли. И в случае, если удостоверюсь в этом, я исповедаюсь перед ним. Позднее я на самом деле так поступил.

– Хватит ли у вас когда–нибудь смелости сообщить леди Кэтрин о том, что ее ожидает?

– Для этого мне нужно время, а не смелость, Элизабет. Но это должно быть сделано, и если вы дадите мне лист бумаги, я сделаю это тотчас же.

Пока я писал письмо леди Кэтрин, Элизабет решила написать своим дяде и тёте на Грейсчерч–стрит. Её задача была проще моей – для неё это было удовольствием, а мне пришлось быть довольно сухим.

«Леди Кэтрин,

Уверен, вы пожелаете мне счастья. Я попросил руки мисс Элизабет Беннет, и она оказала мне великую честь, согласившись выйти за меня замуж.

Ваш племянник,

Фицуильям Дарси».

– Теперь очередь гораздо более приятного послания, – с облегчением сказал я.

Я взял ещё один лист бумаги и написал Джорджиане.

«Дорогая моя сестра,

Уверен, тебе доставит удовольствие узнать, что мы с Элизабет решили пожениться. Подробности расскажу при нашей скорой встрече.

Твой любящий брат,

Фицуильям».

Я был краток, но время поджимало. Поэтому я перечитал письмо, дал подсохнуть чернилам и написал адрес.

– Не возражаете, что у вас появится ещё одна сестра? – задал я вопрос Элизабет.

– Конечно, не возражаю. Я с нетерпением жду встречи с ней. Она же будет жить с нами в Пемберли?

– Если вы не против.

– Никаких возражений.

– Думаю, она сможет многому научиться у вас.

– А я у неё. Она расскажет мне всё об обычаях и традициях Пемберли.

– Вы сможете поменять всё, что вам не понравится.

– Нет, я не намерена менять что–либо. Я согласна с моей тётей – Пемберли прекрасен таким, как он есть.

14 октября, вторник

Нас порадовало письмо от Джорджианы, которое пришло утром. Оно было прекрасно написано – на четырех листах Джорджиана описывала свою радость за нас и предвкушала удовольствие от общения с новой сестрой.

Менее доброжелательным было письмо леди Кэтрин.

«Фицуильям,

Я не обращаюсь к тебе как к своему племяннику. Ты мне более не племянник. Я потрясена и огорчена тем, что ты опустился до предложения руки женщине столь низкого происхождения. Это бесчестие не только для тебя, но и для всего рода Дарси. Этот союз не принесет ничего, кроме непонимания твоими близкими и твоего собственного вырождения. Он низведет ваш дом до состояния рассадника вульгарности и наглости. Ваши дети вырастут невоспитанными и дикими. Ваши дочери будут выглядеть, как кухарки, а сыновья станут стряпчими. Ваши друзья и знакомые отвернутся от вас. Вы будете опозорены перед светом, и все станут презирать вас. Вы горько пожалеете об этом дне. Вы вспомните, что я предостерегала вас от столь пагубного шага, но будет поздно. Не стану завершать моё письмо пожеланием счастья, ибо невозможно обрести счастье в столь богопротивном союзе.

Леди Кэтрин де Бёр».

15 октября, среда

Я прибыл в Лонгборн, чтобы пообедать с Элизабет, но, к своему удивлению, нашел там ещё нескольких гостей, а именно миссис Филипс, сэра Уильяма Лукаса и мистера и миссис Коллинз. Неожиданное появление Коллинзов вскоре разъяснилось. Леди Кэтрин пришла в такую ярость из–за нашей помолвки, что они сочли разумным на время покинуть Кент и переждать бурю в Лукас–Лодж.

У Элизабет и Шарлотты было о чем поговорить, и они были заняты друг другом до самого обеда. Я же оказался во власти мистера Коллинза.

– Я был рад узнать, что вы предложили моей дорогой сестре свою руку, и что она, с присущими ей великодушием и женской мудростью, приняла ваше предложение, – сияя начал он. – Теперь я прекрасно понимаю, почему она не смогла принять моё предложение, столь опрометчиво высказанное прошлой осенью, когда я даже не подозревал о грядущих счастливых событиях. В тот момент для меня было необъяснимым, как столь добродетельная девушка может отвергать союз с молодым человеком, обладающим безупречной репутацией, способным обеспечить ей весьма достойные условия жизни в собственном приходе и открыть ей всё богатство своей души. Отказ был непостижим для меня тогда, но теперь я полностью понимаю его причины. Сердце моей мудрой кузины уже было отдано тому, кто, посмею так выразиться, в силу своего положения заслуживал этого более, чем даже служитель церкви.

Я заметил, что Элизабет насмешливо смотрит на меня, но я терпеливо выслушал до конца речь мистера Коллинза. Ещё немного, и мне тоже стало бы весело.

– Превосходно сказано, – оценил его речь сэр Уильям Лукас, подошедший к нам. Он поклонился сначала мне, потом мистеру Коллинзу, потом почему–то опять мне. – Только это сможет примирить нас с фактом, что, увозя Элизабет в Дербишир, вы похищаете величайшую драгоценность нашего графства, – и он опять отвесил мне поклон. – Надеюсь, мы сможем часто встречаться если не в Лонгборне, то в Сент–Джеймсе.

К счастью, нас пригласили к столу, но я, хотя и освободился от общества мистера Коллинза и сэра Уильяма, угодил в соседи к миссис Филипс. Она испытывала заметный трепет передо мной, поэтому говорила мало, но когда всё же заговаривала, проявляла поразительную бестактность.

– Так это правда, мистер Дарси, что у вас десять тысяч фунтов годового дохода? – без обиняков приступила она к светской беседе.

Я посмотрел на неё, и меня охватило отчаяние.

– Уверена, так оно и есть – я слышала от многих. А Пемберли больше Розингса?

Я промолчал в ответ, но она повторила вопрос.

– Больше, – признался я.

– А во сколько вам обошелся камин? Мистер Коллинз говорил мне, что камин в Розингсе стоил восемьсот фунтов. Думаю, ваш в Пемберли должен стоит более тысячи. Мы с сестрой даже поспорили на днях. Я так и сказала ей: «По–разному может быть, но много дороже тысячи».

– Скорее всего, он стоил тысячу двести фунтов, – вернулась она к животрепещущей теме после некоторого раздумья. – Хорошо, что Лиззи не вышла за мистера Коллинза, хотя сестра моя была очень недовольна этим. Но что такое мистер Коллинз по сравнению с мистером Дарси? Даже леди Лукас согласна, что ничто. Десять тысяч годовых. А ещё наряды, кареты.

Я проявил чудеса выдержки и достойно перенёс все разговоры, но с нетерпение ждал того дня, когда мы с Элизабет окажемся в Пемберли, вдали от её родственников.

28 октября, вторник

Не думал, что буду волноваться так сильно. Но с утра я был возбужден и нервничал не меньше, чем в тот день, когда сделал предложение Элизабет. Мы вошли в церковь вместе с Бингли. Мне показалось, что он нервничает даже сильнее меня, когда мы заняли свои места перед алтарем.

Начали прибывать гости. Первыми появились Коллинзы, точнее, появился только мистер Коллинз, потому что его жена должна была сопровождать Элизабет. Сразу за Коллинзом вошла миссис Филипс. Затем прибыли Лукасы, а за ними многочисленное семейство Беннетов и их родственники. Из моих родных были только полковник Фицуильям и Джорджиана. Леди Кэтрин и Энн отсутствовали. Я не надеялся, что тетя пойдет на попятный и приедет, но был бы рад видеть Энн. Ей, как я верил, очень хотелось, чтобы нашей свадьбе ничто не помешало.

Церковь постепенно наполнилась, и гости заняли свои места. Мы с Бингли переглянулись и замерли в ожидании. Потом оглянулись на двери. Я в нетерпении стал посматривать на часы. Бингли взглянул на свои. Улыбка его была растерянной. Моя улыбка должна была подбодрить его.

Он в ответ кивнул мне. Я смиренно сложил руки. И тут мы услышали, как все гости выдохнули разом, и, оглянувшись, я увидел Элизабет. Она шла по проходу, опираясь на руку отца, на другую его руку опиралась Джейн. Но мне было не до Джейн, я смотрел только на Элизабет. Она было неотразима. Я почувствовал, что волнение оставило меня, как только она оказалась рядом со мной и заняла своё место, а Джейн оказалась рядом с Бингли.

Церемония было очень лаконичной, но она тронула меня до глубины души. А когда мы с Элизабет обменялись клятвами, я почувствовал себя самым счастливым человеком во всей Англии.

Мы вышли из церкви рука об руку, и я, глядя на Элизабет, осознал, что она теперь миссис Дарси.

– Миссис Дарси, – воскликнула её мать, повторяя мои мысли.

– Как восхитительно это звучит. И миссис Бингли! Ах! Если бы я поверила, что двум другим моим дочерям удастся найти таких же мужей, мне нечего было бы больше желать в этой жизни.

Мы вернулись в Лонгборн, где нас ждал свадебный завтрак. Сразу после завтрака мы с Элизабет отправились в путешествие по Озерному Краю. Джейн и Бингли уехали с нами. Мы остановились на ночлег в маленькой уютной гостинице, и я использовал недолгую паузу для того, чтобы описать события этого дня в моем дневнике. Потом времени не будет. Я с нетерпением жду вечера.

После ужина начнется наша настоящая семейная жизнь.