Отношения между Верой и Тимуром только начинали зарождаться. Большую часть времени они проводили на работе в ресторане. Избегая слухов и сплетен, на глазах коллег Тимур держался сдержанно и не подавал вида, что яркая кокетка Вера ему симпатична, и долгое время скрывал свое влечение. Ему не хотелось, чтоб из-за особенного отношения к ней пострадала бы его репутация строгого администратора и расшаталась бы дисциплина в коллективе. Рыжеволосая красавица не выходила из его головы, его настораживало ветреное поведение Веры, но он больше не мог сопротивляться законам природы. Начавшись встречаться, они договорились не позволять себе вольностей на работе, никаких сюсюканий и прикосновений. На работе они коллеги, он управляющий, она его подчиненная. А наедине они могут быть самими собой, не стесняться проявлений своих чувств. Пылкие взгляды и огонек в глазах влюбленных скрыть от любопытных коллег не удалось, как они ни старались. По ресторану давно уже расползались слухи об их взаимоотношениях.
Вера наслаждалась встречей с Тимуром. Ей было с ним так хорошо и легко, что проблемы с матерью отошли на второй план. Они в обнимку гуляли по Коломенскому парку, обходя центральные дорожки, находя более безлюдные места. Веру, знающую этот парк как свои пять пальцев, удивляло открытие новых, неведомых доселе троп. С ним она вообще открывала много нового или смотрела на старое новыми глазами. Он был интересным собеседником, серьезным и вдумчивым мужчиной, у которого на первый план выходили карьерные достижения и общественное положение. Он был на пороге тридцатилетия, довольно солидного возраста, но еще не совсем зрелого. Внешне он соответствовал своему возрасту, был стройный, симпатичный человек, с густыми русыми волосами, с глубокой вертикальной межбровной морщинкой, придававшей его лицу серьезность, придерживался модного стиля в одежде. Но при общении с ним его целеустремленность, начитанность, манера себя правильно держать делали его старше своих лет.
При нем Вера становилась более покладистой и спокойной, характер выравнивался. Он не делал ей замечаний, он не указывал ей на ее недостатки. Тимур ласково называл ее Лисенком, но не из-за внешнего сходства, что она рыжая или хитрая. Вера не была хитрой. А как он сам объяснял, потому что как лиса изящная, женственная, уверенная в себе, готовая и укусить, если надо. Находясь рядом с ним, она сама хотела соответствовать ему, такому сдержанному и спокойному. С его подачи ей верилось, что она найдет путь к чему-то лучшему в этой жизни. Он был для нее лучиком, путеводителем в ее жизни. Чем больше она его познавала, тем ярче и больше наполнялась светом ее душа. Другие мужчины воспринимали ее как желанную игрушку. Отдаваясь разврату и потехам, насытившись ее красивым телом, быстро забывали и переставали интересоваться. Они не замечали ее саму, ее сущность не волновала их.
Нагулявшись вдоволь, они проголодались и заглянули в кафе. Было очень шумно и многолюдно. Заприметив единственный свободный столик в не самом подходящем месте возле уборной комнаты для посетителей, Тимур хотел уйти. Но чувство голода давало о себе знать, да и кафе было настолько уютным, что они решили остаться и расположились напротив друг друга на мягких диванчиках. В скором времени им принесли заказ.
– Лисенок, я заметил, ты сегодня чем-то огорчена. Грустна. Дома все хорошо? – спокойно сказал Тимур.
– А, поругалась с мамой. Забей, – отмахнувшись, сказала Вера, затем поправила себя. – Все нормально, как обычно, не стоит переживаний.
– Может, я могу чем-то помочь? Я бы не хотел вмешиваться в ваши взаимоотношения, но если необходимо поговорить…
– Нет, не надо, – отрезала Вера.
– Рано или поздно встреча с твоей мамой все равно должна состояться. Ты не хочешь меня показывать? Ты этого не хочешь?
Вера вспомнила слова матери о Тимуре.
– Хочу, очень хочу. Просто сейчас не самое подходящее время для этого.
– Знай, я готов.
Тимур открыл пакетик с сахаром, насыпал его в чашку с кофе, долго размешивал ложечкой и отдал Вере. Затем проделал именно так со своим кофе. Он делал так всегда, будь это обертка от мороженного, бутылка с водой. Сначала ей, а потом себе. А Вере этот жест внимания и заботы очень нравился. Понимая, что разговоры о матери для Веры болезненны, Тимур поменял тему.
– Ты смелая? – спросил Тимур.
– Что ты имеешь в виду?
– Я уверен, ты смелая и боевая. Как насчет прыгнуть с парашютом?
– О, нет! – Вера рассмеялась. – Не настолько.
– Я тоже пока не решаюсь, – улыбнулся Тимур. – Может, начнем с малого? Полетаем вместе в аэротрубе?
– Прикольно! – Ее глаза заблестели. Вера снова себя поправила. – Мне кажется, это более безопасно и интригующе.
– Значит, договорились. В следующий общий выходной летим.
– А ты уже пробовал? – спросила Вера.
– Нет. Для тебя, как и для меня, это будет впервые. Хочу ощутить эти эмоции с тобой.
– Я думала, мы пойдем на Клода Моне?
– Не думал, что тебе будет это интересно.
– Ты так много рассказывал про этого французского художника, что мне стало интересно… Моне – отец импрессионизма. Он прошел долгий путь от насмешек и нищеты до всемирного признания. Обожал свой сад в Живерни, его вдохновляли цветы, пейзажи, но и жен, детей он тоже рисовал. Был дважды женат. Первая жена умерла от туберкулеза, осталось двое сыновей. Вторую он взял с шестью детьми, но она потом тоже умерла. У него была катаракта на обоих глазах, даже после операций он не переставал рисовать. Некоторые его полотна стоят миллиарды, – торопливо говорила Вера. – Его имя стало брендом, в честь него до сих пор называют рестораны, салоны красоты и многое другое.
– Ты так внимательно меня слушала, – смущенно опустив глаза, сказал Тимур. – Значит, решено: пойдем на его выставку тоже.
Он встал, сел рядом с ней на диванчик, обнял ее нежно.
– Лисенок мой внимательный. Лисенок любит слушать, – сказал Тимур, смотря в ее зеленые глаза, поправляя локон волос, выпавший из прически.
Они молча сидели в полной идиллии, их руки и ноги сплелись как ветви деревьев. Только посетители кафе, проходящие в уборную комнату, беспокоили Тимура. Мужчины всех возрастов, рас и мастей, проходя мимо них, не отводили масляных взглядов от Веры. Их даже не смущало, что девушка была не свободна и сидела не одна, они не скрывали своих грязных желаний. Сама Вера почувствовала волнение Тимура. Он больше не мог этого терпеть. Он оплатил счет и молча, спеша, вышел из кафе. Вера поспешила за ним.
– Подожди, ты очень быстро идешь. Что случилось? Я что-то сделала не так?
Он резко остановился. Она поравнялась с ним. Глаза их встретились.
– Я должен… должен знать… Ты моя? – собравшись духом, спросил Тимур.
– Конечно, я твоя. Твой Лисенок, – гладя его по волосам, улыбаясь, сказала Вера.
– Нет! Ты не поняла, Вера… – вздыхая, сказал Тимур. Я должен понимать…
Она все хорошо понимала.
– Я твоя и только твоя, – ответила Вера и закрепила свои слова поцелуем.
Вернувшись, на пороге дома Вера встретила удивленную мать и сестру. Марго посмотрела на часы: без пяти десять вечера.
– Что-то случилось? Все нормально? – спросила Ника, переглядываясь с Марго.
– Зашибись, сестренка, – с улыбкой сказала Вера.
– Вот это да. Первый раз пришла вовремя, – сказала Маргарита.
– Ты опять недовольна?
– Довольна, просто поражена. Я не пойму, ты пьяна? – рассматривая дочь с ног до головы, спросила Маргарита.
– Трезвая я, – Вера дыхнула матери в лицо в подтверждение.
– Мама, ты не видишь? Да, она пьяна от любви, – хихикнув, сказала Ника.
– Тимур сказал, что не надо расстраивать маму. Сказано – к десяти быть дома, значит, к десяти, – сказала Вера. – Он хороший, а ты не хочешь с ним знакомиться.
– Все равно это ничего не решает. Один раз это не считается. Мне его здесь еще не хватало, – размахивая руками, пробормотала Марго и ушла в свою комнату.
Лежа в кровати, Вера думала о Тимуре, о прошедшем дне. На столе возле окна в вазе стояла алая роза, подаренная им. Ей столько раз дарили огромные красивые букеты. Но эта одинокая роза, одна сторона которой освещалась светом от уличного фонаря, а другая оставалась в тени, была прекраснее всех. Так и в тени оставалась ее будущее с ним. Что ее ждет дальше, она не знала, но жизнь начинала обретать смысл. Эта неизвестность будоражила и возбуждала ее. Под порханье крыльев бабочек, которых становилось день ото дня больше в ее животе, она уснула.