Дневники и письма

ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ МЕКСИКИ

Г. Президент![40]

В конце 1936 г., в минуту крайней опасности не только для моей жизни, но и для моей политической чести, я обратился к Вам из далекой Норвегии, и Вы оказали мне великодушие, гостеприимство. Сейчас в критическую минуту, когда полицейские власти Мексики совершают явную ошибку и явную несправедливость по отношению к моим сотрудникам и ко мне, я вынужден снова апеллировать непосредственно к Вам. Мой дом подвергся атаке банды ГПУ[41]. Генерал Нунез[42] объявил мне от Вашего имени, что полиция сделает все для раскрытия преступления. Ничего другого я, разумеется, и не мог ожидать от руководимых Вами властей. Однако я должен с огорчением констатировать, что отношение полиции к делу резко изменилось за последние три дня. То обстоятельство, что нападавшим, несмотря на приведенную ими в движение огромную машину убийств, не удалось убить меня, косвенно как бы ставится мне в вину. Банда из 20-ти человек напала ночью на мой дом, связала полицейских, сломала двери моего кабинета, бросила в доме и во дворе зажигательные снаряды, ранила моего внука и увела, видимо, одного из членов моей охраны. Раскрыты ли преступники? Я не знаю. Однако два моих близких сотрудника, бывшие вместе со мною жертвами атаки, подверглись аресту по... - и я говорю заранее - заведомо ложным подозрениям. Отто Шюсслер[43] сопровождает меня в моих скитаниях на протяжении 11 лет. Чарли Коронель живет в моем доме около года. Если бы полиция спросила меня об этих двух моих сотрудниках прежде чем арестовать их, я несомненно, рассеял бы ложные подозрения, так как я знаю обоих как безукоризненно честных людей, безусловно лояльных по отношению к Мексике, преданных мне лично и верных своим принципам. Однако я ни разу и никем не был спрошен об обстоятельствах, которые послужили поводом к их аресту и которые я, конечно, должен знать лучше, чем кто-либо другой.

Объективно за эти дни ничего не изменилось: мой дом еще полон следов произведенного разгрома, мой внук ежедневно ездит на перевязку. Не изменилось, разумеется, и мое стремление оказать властям полное содействие в раскрытии преступления. Но резко изменилось отношение следственных властей к населению моего дома: жертвы нападения все больше превращаются в обвиняемых.

Г. Президент, этот образ действий не нов. Когда банда норвежских фашистов совершила в 1936 году нападение на мой дом, чтобы похитить мои архивы и, если возможно, меня самого, норвежские власти начали с ареста преступников, но затем пошли по линии наименьшего сопротивления: объявили атаку фашистов "шуткой" и арестовали меня и мою жену. Несколько месяцев назад авторы "шутки" помогли Гитлеру овладеть Норвегией.

Следствие вступило на ложный путь. Я не боюсь сделать это заявление, ибо каждый новый день будет опровергать постыдную гипотезу самопокушения и компрометировать ее прямых и косвенных защитников.

Г. Президент! Я не могу лучше выразить свое глубокое уважение к Вашей личности, как сказав Вам открыто правду. Я готов по первому Вашему требованию дать все необходимые разъяснения.

[после 24 мая 1940 г.]