До первого снега

Глава 2. Дыра? Нет, еще хуже!

– Аргентина?

Ками визжит в трубку, пока я беспорядочно скидываю в чемодан самое необходимое. Ненавижу собираться впопыхах, но отец не оставил мне выбора.

– В Аргентину, Ками! В чёртову Аргентину! – глаза распухли от слёз, а в голове – кавардак. – На год, чтобы отца не посадили.

– Разлука с детьми – вместо тюремного срока?

– Нет, Ками, это блажь моего папочки!

С момента нашего с ним разговора прошёл уже час, а я всё не могу успокоиться. Напротив, чем больше я думаю о том, что меня ждёт, тем сильнее хочется взбунтоваться и следом за Лусией бежать из этого дома.

– Так, не уезжай! – подливает масла в огонь подруга.

– Я не могу, Ками, правда! Отец уже дал согласие сотрудничать со следствием.

– Рита, Винсенто сошёл с ума! – не унимается Камила. Громкость её звенящего голоса достигает предела и вынуждает мобильный противно дребезжать. – Это же на другом конце света! Это не Барселона, из которой до Мадрида подать рукой! Чёрт, Рита, это Латинская Америка!

– Спасибо, Кам, но с географией у меня всё в порядке.

– Зато с мозгами явно нет! Что ты забыла в Аргентине?

– Ками, – слёзы обжигают горло. Когда же они уже иссякнут? – Я буду жить с дедом. Отец пообещал, при первой возможности забрать меня домой.

Да и какой смысл сейчас исходить на сироп, если всё решено. Нет, конечно, я могла бы топнуть ножкой и отказаться, но только, что это изменит? Я в любом случае уеду. А в Барселону или Аргентину уже неважно.

– У тебя есть дед? – удивлённо уточняет Ками, на мгновение позабыв о предстоящей разлуке.

– Оказывается, – выдыхаю. – Только ничего не спрашивай – отец просто поставил перед фактом.

– Ладно. И всё равно, это какой-то бред! А как же школа? Выпускной?

– Ками, это Аргентина, а не Северный Полюс. Там есть школы.

– А обо мне ты подумала? А о Пабло? Он уже в курсе, да?

– Нет, Ками. Его мобильный недоступен и дома Пабло тоже нет. Я понятия не имею, где его искать. Но, знаешь, может оно и к лучшему. Поговорим, когда приземлюсь в Буэнос-Айресе.

– Думаешь, если он ждал тебя два месяца, то будет ждать и год? Рита, он же другую найдёт!

Её слова иголками протыкают и без того изнывающее от боли сердце: я только и думаю, что о ней и о Пабло, понимая, что не смогу без них и дня. Вещи валятся из рук на пол, так и не добравшись до чемодана, а я оседаю следом за ними, уже не сдерживая слёз. Телефон весь мокрый и постоянно норовит выскользнуть, нос беспрестанно шмыгает, а глаза, разъедаемые солёной влагой, дико болят. Я отчаянно не понимаю, почему всё это свалилось именно на меня.

– Эй, ну ты чего?– шепчет Ками и тут же сама начинает всхлипывать. – Прости меня глупую. И не слушай! Я, как всегда, только о себе думаю. Просто не хочу с тобой расставаться, понимаешь? Я уже скучаю, Рита! Можно я заеду к тебе перед отъездом? Помогу собраться.

– Нет, Ками, боюсь, ты не успеешь, – бормочу, утыкаясь носом в груду одежды: и почему я не могу взять с собой вместе кучи тряпок двух самых дорогих мне людей? – Вылет через пару часов. А я никак не могу сложить этот дурацкий чемодан.

– Бог с ним, Рита! Там всё купишь. Есть же в Аргентине магазины?

– Есть, конечно.

Перевожу звонок на видеосвязь и вместе с подругой начинаю по новой складывать вещи. И пока запихиваю их в чемодан, Ками штудирует информацию о Буэнос-Айресе в интернете, выдавая полезные рекомендации.

– Там сейчас зима по календарю, ты знала?

– Ну да, там всё вверх тормашками, – впервые за день получается улыбнуться. – Но вроде нехолодная, примерно как в Барселоне. Да и вообще, наше лето заканчивается, а там только начинается.

– Вот, видишь, не всё так плохо! Ещё одни летние каникулы за год никому не навредили.

Кое-как закончив с чемоданом, минут десять слёзно прощаемся, обещая друг другу оставаться на связи, обязательно созваниваясь каждый вечер.

– Рита! – тяжёлый голос отца перемежается со стуком в мою дверь. – Опоздаем!

Он не заходит. Не говорит мне ни слова больше. Уверена, отец чувствует за собой вину. А я всё сильнее сомневаюсь, что поступаю правильно, забирая часть её на себя.

– Расскажи мне про деда, – прошу, пока отцовский лимузин плавно выезжает со двора.

Отец пристально смотрит в окно, будто впервые видит территорию собственного дома.

– Пап, – зову его, но чувство вины явно перевешивает, и отец ограничивается кивком, давая понять, что слышит.

– Сколько вы не общались? – не оставляю попыток расшевелить его.

– Двадцать лет, – голос сухой, мрачный.

– А почему?

– Рита, он сам тебе всё расскажет, если сочтёт нужным. Вот, возьми, – отец протягивает мне документы и пару кредитных карт, явно не желая продолжать разговор. – Здесь хватит на всё, дочка.

– Дедушка знает, что я прилечу? – не отступаю.

Замечаю, что отцу крайне неприятно вспоминать о прошлом, но я хочу знать всё о человеке, с которым буду вынуждена прожить целый год.

– Да, дочка. Он встретит тебя в аэропорту. Надеюсь, больше вопросов нет? – в отцовском голосе сквозит раздражение.

– Какой он, мой дед? – вновь игнорирую папино негодование.

– Самый лучший, – шепчет отец, а потом всё же решается взглянуть на меня. – Я сожалею, что наши с ним пути разошлись. Надеюсь, тебе Анхель Сото станет настоящим другом. Только, Рита, не повторяй моих ошибок – никогда ему не ври. Он не умеет прощать!

Сухое прощание с отцом. Утомительный, двенадцатичасовой перелёт. И вот, наконец, шасси огромного боинга касаются земли. Аэропорт Буэнос-Айреса встречает меня безликими толпами пассажиров, длинными очередями на паспортном контроле, шумом и суетой.

Получив багаж, медленно плетусь к выходу, выискивая глазами кого-то похожего на моего отца, но всё тщетно. Раз за разом вчитываюсь в имена на белоснежных листочках, коими размахивают встречающие, вот только моего среди прочих нет. Кручу головой по сторонам, чувствую, как паника медленно, но верно, вытесняет здравый смысл.

«А вдруг про меня забыли?»

«Что делать, если никто меня не встретит?»

Мне всего шестнадцать, а значит, я даже не могу сама купить билет на обратный рейс, чтобы вернуться домой. Испуганная, растерянная я достаю мобильный в надежде, что отец во всём разберётся. Но, как назло, мой оператор сотовой связи отказывается работать на другом конце земного шара.

Глупые слёзы. По любому поводу они тут же находят выход, показывая всем и каждому, насколько я жалкая и беспомощная. Ненавижу их! Но сейчас, ещё больше я ненавижу отца, по вине которого стою здесь совершенно одна. Никому не нужная. Всеми позабытая.

С чемоданом в руках стою возле раздвижных дверей, ведущих к выходу на улицу. Там, снаружи, кромешная тьма. Неудивительно, в Аргентине второй час ночи. Робкие фонари, бросающие на землю свет, лишь создают иллюзию безопасности и комфорта. Стоит посмотреть чуть дальше, туда, где исчезают красные огоньки фар отъезжающих автомобилей, становится не по себе.

Мимо проносятся люди. Кто-то смеётся. Кто-то просто громко говорит по телефону. Многие настолько увлечены собой, что не в силах меня обойти, то и дело, толкая в разные стороны. Но во всей этой снующей толпе я совершенно одна. Никто не видит моих слёз. Никто не горит желанием помочь. Никто меня не замечает.

Делаю шаг вперёд и замираю, стоит прохладному воздуху колючим дыханием обхватить моё тело. Слишком сильный контраст: из жаркого лета в прохладную зиму, из привычной жизни – в абсолютную неизвестность. Ругаю себя за невнимательность: я же смотрела прогноз погоды, но не учла, что ночами гораздо холоднее. Обхватываю себя руками, натягивая рукава толстовки до упора на озябшие пальцы, и отчаянно переступаю с ноги на ногу. Глупая! Только я в погоне за красотой и удобством могла приехать в сандалиях на босу ногу и коротких шортах.

В нескольких метрах от трясущейся себя замечаю свободную машину такси и спешу к ней, до конца так и не решив, куда ехать. Одно знаю точно – ночевать в аэропорту я не стану.

Стуча зубами, тяну за собой огромный чемодан, как в спину доносится низкий прокуренный голос, очевидно, принадлежащий моему деду:

– Убегать в никуда – это всё, чему смог научить тебя Винсенто? Грош цена такому воспитанию!

Сделав скорее по инерции ещё несколько шагов в сторону такси, останавливаюсь, не находя в себе сил обернуться. И вроде я должна радоваться, что меня нашли, но в старческом голосе улавливаю ничем не замаскированную неприязнь. Мне даже не нужно поворачивать головы, чтобы понять: меня ждёт очередное разочарование.

– Рита? Верно? – голос деда становится всё ближе. Слегка хриплый и неспешный, с местным акцентом – он пугает меня ничуть не меньше аргентинской холодной ночи в кромешном одиночестве.

И всё же, пересилив себя, оборачиваюсь, чтобы тут же пожалеть об этом, а ещё о том, что не успела уехать.

– Анхель Сото? – брезгливо морщу носик, стоит взгляду зацепиться за неопрятного вида старика, что идет навстречу.

Одутловатый, седой дед в заношенной, явно не первой свежести одежде. Хотя и одеждой назвать то старьё, что сейчас на нём, можно с огромной натяжкой. Прежде чёрная, но по прошествии долгих лет непрерывной носки изрядно полинявшая, с белёсыми разводами тёплая куртка на нём расстёгнута, являя миру объёмный живот, прикрытый полосатым в небрежных катышках шерстяным свитером. Бесформенные штаны с огромным количеством карманов растянуты на коленях и местами все в каких-то пятнах. Но самое страшное – его обувь: массивные, на широченной подошве сапоги, цвет которых скрыт под огромным слоем грязи. Весь этот комплект завершает идиотская кепочка, что скрывает старческие пролысины и придает Анхелю убогий вид.

– Винсенто назвал тебя в честь матери – похвально! – тянет старик, улыбаясь, а затем подходит ближе и выхватывает из рук чемодан. – Но лучше бы он научил тебя элементарным нормам поведения, внучка.

Последнее слово Анхель не произносит – выплёвывает. Ему смотреть на меня не менее противно, чем мне на него. Теперь я отлично понимаю отца, что сбежал в своё время от деда, но и ненавижу его ещё сильнее за то, что сослал меня к нему.

– Шевелись, девочка! – бросает Анхель и катит мой чемодан в противоположную от такси сторону.

Сколько ему? Около семидесяти? Для своих лет он весьма шустро и уверенно передвигает ногами, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы его догнать.

– Как вы меня узнали? – кричу в широкую спину деда.

– Хм, – усмехается тот. – Только избалованная и пустоголовая дочь моего дрянного сына могла прилететь зимой в одних шортах. Отсутствие мозгов тебе явно досталось от отца!

Стискиваю зубы, чтобы не ответить на хамство старика тем же, но решаю промолчать. Он неправ: отец научил меня уважать старших.

– Я не учла, что прилечу ночью, – только и бросаю в своё оправдание, но в ответ получаю новую порцию забористого смеха.

– Ты не учла, что прилетишь в Тревелин, девочка!

– Тревелин? – переспрашиваю несмело, в душе надеясь, что речь идёт о пригороде Буэнос-Айреса.

– Тревелин, милая моя, Тревелин! – противно усмехается старикашка, вместо того, чтобы всё объяснить, а затем резко останавливается возле повидавшего виды пикапа, не менее чумазого, чем и его владелец.

Анхель с размаху закидывает мой дорогущий чемодан, стоимостью, явно превышающей цену всей этой колымаги, в грузовой отсек, а сам, не обращая на меня внимания, садится за руль.

– Тебе отдельное приглашение нужно, принцесса? – недовольно бурчит он, переваливаясь массивным телом к пассажирской двери. – Шевелись, Рита! А то и к Рождеству не доедем!

– Куда не доедем? – сдавленно переспрашиваю.

– В Тревелин, Рита, куда ж ещё?

Позабыв про холод, стою, обдуваемая колючим ветром, и мотаю головой.

– Я никуда с вами не поеду! Я хочу домой!

– Теперь твой дом здесь, – чуть мягче отвечает старик, а затем хлопает по затрапезной и однозначно не самой чистой обивке сидения. – Садись. Не дело в таком виде по ночному Буэнос-Айресу разгуливать. А хочешь обратно, так это с Винсенто договаривайся. Я против не буду: головной боли и без тебя хватает.

Во взгляде Анхеля улавливаю что-то очень знакомое: так порой смотрел на меня отец. Да и глаза старика такие же: темно-карие, выразительные, добрые.

– У меня мобильный не работает! – топчусь на одном месте в полной растерянности. И вроде, чувствую, что Анхель меня не обидит, так, поворчит немного. Но в то же время сесть к нему в машину, не решаюсь.

– А у меня его вообще нет, – ухмыляется дед. – Поехали. Из дома позвонишь.

Анхель подмигивает, вновь так сильно напоминая мне отца, а затем отклоняется на водительское место, освобождая пассажирское для меня.

– Оу, куколка, чего грустишь в одиночестве? – внезапно доносится из темноты парковки мерзкое улюлюканье, приправленное не менее гнусным смехом.

И без того страшная, холодная ночь становится просто невыносимой.

Осматриваюсь и замечаю неподалёку компанию молодых людей, неприлично скользящих по мне жадными взглядами. Одеты безвкусно и несуразно, лица – тупые, позы – расслабленно-наглые. Их намёки противны, а смех – тошнотворен.

– Поехали с нами, детка! – перебивает один другого в попытках привлечь моё внимание. – Мы тебя согреем! Жарко станет!

Их голоса бьют по нервам сильнее колючего ветра, пугают гораздо больше чумазой обуви деда. Понимаю: стоит мне остаться здесь одной, и будущее обещает стать мрачным и недолгим. А так, добравшись до дома Анхеля, смогу позвонить отцу и попросить о помощи.

– Далеко ваш чёртов Тревелин? – шмыгаю носом, захлопывая за собой дверь пикапа, и замечаю, как на лице старика расцветает улыбка.

– Очень! Успеем как следует познакомиться, – бормочет Анхель и заводит двигатель. – Сзади плед лежит, возьми! И там ещё пара сэндвичей, если хочешь.

– Я не голодна, спасибо!

Думать о еде мне хочется в последнюю очередь. Сжавшись, осматриваю поистрёпанный салон автомобиля. В отличие от одежды старика, здесь всё пусть и доисторическое, но весьма чистое: нет ни пыли, ни раскиданных вещей. Внутри всё целое, хоть и видно, что очень старое. Но первое впечатление меркнет, стоит драндулету тронуться с места. Впору закрывать уши и кричать «Помогите». Всё стучит, бренчит, двигатель и вовсе в своём рыке доходит до крайности.

– Этот автомобиль – ваш ровесник? – мой нос опять невольно морщится, а ладони с силой зажимают уши.

Анхель недовольно цокает языком и оставляет мой вопрос без ответа.

Неспешно автомобиль покидает территорию аэропорта и выезжает на трассу. Но как только ему удаётся немного набрать скорость, со всех щелей начинает нестерпимо дуть. И без того продрогшая, кутаюсь в толстовку и, отвернувшись к окну, даю волю слезам. Не о такой жизни я всегда мечтала. Не о такой.

– Ты упрямая, как твой отец! – вдруг нарушает относительную тишину Анхель. – Сказал же, плед возьми!

Мотаю головой, не поворачиваясь к старику. Отчего-то становится стыдно от мысли, что он может заметить мои слёзы и счесть слабой. Хотя я такая и есть!

– Ведёшь себя глупо! До дома почти сутки пути и, поверь, с каждым часом будет только холоднее, – бурчит старик и, не отвлекаясь от дороги, начинает переключать радиостанции, добавляя к бесконечному скрежету подвески и рёву мотора свистящие переливы и дребезжание поиска сигнала.

– Сутки? – вскрикиваю от ужаса, понимая, что не выдержу в этом продуваемом насквозь пикапе двадцать четыре часа.

– Ну, чуть меньше, может, – почесав затылок, вполне серьёзно отвечает Анхель и вновь принимается вылавливать нужную радиостанцию.

Безудержно хлюпаю носом и клацаю от холода зубами, но брать чужой, непонятно где валявшийся до этого плед, не хочу. Может, я и потеряла дом, друзей, отца, но чувство собственного достоинства всё ещё при мне.

Спустя несколько минут шумовой пытки салон наполняется громкими унылыми звуками ретрокомпозиции: под стоны гитары томный женский голос страдальчески поёт о неразделенной любви.

– Вы серьёзно? – наплевав на зарёванное лицо, поворачиваюсь к деду. – Мы будем слушать ЭТО?

– Как по мне, долгая дорога в компании очаровательной Джильды гораздо привлекательнее твоих сопливых всхлипов, – не лезет в карман за очередным оскорблением старик.

Фыркаю и с надменно поднятым носом отворачиваюсь к окну, пытаясь сосредоточиться на ночных видах окрестностей Буэнос-Айреса. Но с каждой минутой огней за окном становится всё меньше, а гнетущей темноты и заунывного бренчания всё больше. Зябкая дрожь дерёт до костей. Слёзы в какой-то момент просто устают течь, а может, наконец кончаются. Дикая усталость вкупе с немыслимыми потрясениями берёт верх над показной гордостью и врождённой брезгливостью, и вот уже несмелыми руками нащупываю на заднем сидении огромный вязаный плед. Под одобрительный кивок старика закутываюсь в него с ногами, ощущая, как уютное тепло медленно начинает растекаться по телу, унося с собой страхи и тревоги минувшего дня.

– Поспи, – убавив громкость радиоприёмника, бубнит Анхель. – С рассветом остановимся на заправке перекусить. Я разбужу.

Киваю и проваливаюсь в сон.

Анхель не обманул, совершенно бесцеремонно разбудив меня с первыми лучами солнца. Щурюсь от яркого света, нещадно бьющего прямо в глаза, и сильнее укутываюсь в плед в яром нежелании возвращаться в реальность.

Всё та же старая тачка: увы, при свете дня она кажется ещё более древней и убогой. Всё тот же презрительный взгляд деда, хотя… Нет, сейчас в глазах старика читается непередаваемая усталость: это я спала всю ночь – он безотрывно следил за дорогой. А потом мозг взрывается от ещё более внезапной догадки.

– Анхель, а когда отец сообщил, что я прилечу?

– Вчера на рассвете, – потягивается тот.

– Получается, вы вторые сутки за рулём? – мысленно прикидываю, сколько времени ушло у старика на дорогу и поражаюсь его стойкости

– Получается, – сухо бросает тот и выходит. – Рита, давай, живее!

Скидываю с себя плед и вылезаю следом, моментально съёживаясь от ледяного ветра, безжалостно бьющего по голой коже.

– Почему так холодно? – кричу в спину старику, планомерно удаляющемуся в сторону небольшой закусочной на территории заправки. Я же смотрела прогноз погоды! Правда, только в Буэнос-Айресе.

Ответ прилетает живо и с прежней долей иронии:

– Потому что зима, Рита!

Ускоряюсь, чтобы быстрее попасть в тёплое помещение, и даже толком не осматриваюсь. Так, подмечаю, что в явном упадке в этой стране всё вокруг.

– Рита! – Анхель занимает свободный столик в глубине зала и наконец обращает на меня внимание. – Бараньи твои мозги! Ты почему плед оставила в машине?

– Мне что, укутавшись в старое тряпьё, нужно было на люди выйти? Вы в своём уме? – едва попадая зубом на зуб, возмущаюсь, растирая обледенелые коленки.

– То есть заявиться на люди в шортах посреди зимы лучше? – откровенно ржёт надо мной Анхель, а затем снимает белёсую куртку и протягивает мне. – На, глупая, накинь! Сейчас поедим и ревизию твоим вещам устроим! Надеюсь, ума хватило взять с собой что-то более похожее на одежду!

Сжимаю губы в тонкую линию и, отвернувшись от деда, сажусь за стол:

– Не надо мне вашу куртку! – сквозь подбирающиеся к горлу слёзы брезгливо бормочу в ответ, но потом всё же добавляю: – Спасибо!

Неужели старик не понимает насколько его одежда заношенная и несвежая, пропахшая машинным маслом и дымом? Неужели он думает, что я настолько потеряла себя, чтобы надеть подобное, пусть даже на время.

– Знаешь, Рита, – Анхель бросает отвергнутую куртку на стул, а сам с укором смотрит на меня. – Если ты не изменишь своё отношение к жизни, Тревелин сломает тебя.

– Тревелин, Тревелин! Я только и слышу от вас это дурацкое слово! Я уже его ненавижу! Довольны!

– Твоя ненависть – твоё право! – пожимает плечами старик и уходит делать заказ.

Склизкий омлет, пересушенные гренки и горячий американо без сахара – это всё, что полагается мне на завтрак. Ощущение, что Анхель просто издевается надо мной. Ковыряюсь вилкой в тарелке, пока тот деловито засовывает это подобие еды себе в рот.

– Так! – обтирая руки о штанины, заключает он. – Времени уговаривать омлет превратиться в фуа-гра у нас нет! Не хочешь есть – не надо!

Не дожидаясь ответа, Анхель встаёт и бодро возвращается к пикапу, бросив на ходу:

– Выезжаем через десять минут!

Хочется взбунтоваться! Топнуть ногой! Устроить истерику! Чтобы дед понял, что со мной так нельзя! Вот только чувствую, что с ним этот номер не пройдёт.

Делаю большой глоток американо и, сморщившись от его сковывающей весь рот горечи, выхожу на улицу.

Всё тепло, что я успела скопить за завтраком, моментально испаряется, заменяясь собачьим холодом, пронизывающим до костей. Сколько сейчас на улице – не знаю, но мелкие лужи на неровном асфальте покрыты тонким слоем хрустального льда, а жухлая прошлогодняя трава на незамысловатых газонах – изморозью.

Нежная кожа тут же покрывается мурашками. Смотрю вниз, на свои расшитые жемчужинами сандалии, и поджимаю голые пальцы, что так безжалостно сводит от холода. Анхель прав: мне нужно переодеться. Но вот незадача: самое тёплое, что есть в моём чемодане – это пара толстовок, джинсы и тряпичные кеды.

– По пути будут магазины? – нагоняю Анхеля у пикапа. – Я бы хотела немного обновить гардероб!

– А я бы хотел поскорее вернуться домой. Понимаю: в твоей голове гуляет ветер. А у меня полный двор скота не кормлен! Как думаешь, овцы скажут мне спасибо за пару твоих новых шмоток?

Анхель с размаху опускает мой чемодан на асфальт и без зазрения совести открывает его.

– При чём тут овцы? – подхожу ближе, вспоминая, где именно лежат джинсы и кеды, но Анхель, не дожидаясь меня, начинает копаться в чемодане сам. Нагло! Бессовестно! С издевательской ухмылкой на губах.

– Это что? – спрашивает недоумённо, вытащив мой любимый сарафан от «Фэнди», купленный летом в Барселоне.– Ты куда приехала, девочка?

Его насмешливый взгляд выводит из себя! Я и так на грани! Но старик словно не понимает…

– Отец ничего не говорил мне ни про какой Тревелин! Это раз! Речь шла о Буэнос-Айресе! А во-вторых, если бы я знала, что мне придётся тащиться с вами, – я презрительно окидываю Анхеля взглядом, – через всю страну по морозу на дребезжащей развалюхе на вонючую ферму, то ни за что не села в этот чёртов самолёт! Ни за что! Ясно вам!

– Предельно, – кивает дед. – Какой отец – такая и дочь! Ничего удивительного!

Вздохнув, старик отступает от чемодана и идёт к водительскому месту, равнодушно бросая на ходу:

– Чемодан обратно сама закинешь, не маленькая! Туалет, чтобы переодеться с торца закусочной. И шевелись, Рита, помимо овец у меня ещё и свиньи голодные!

До пункта назначения мы добираемся глубокой ночью, минуя последние километры пути в кромешной тьме, раздираемой лишь дребезжащим светом фар пикапа. Ни одного встречного автомобиля. Никаких намёков на цивилизацию.

– Тревелин, – объявляет Анхель, стоит нам проехать мимо небольшого покосившегося указателя.

Всматриваюсь в темноту, но, кроме серых убогих домишек, в высоту не более двух этажей, ничего толком не могу различить. Узкие вертлявые дорожки через раз подсвечиваются тусклыми фонарями и больше пугают, чем вызывают интерес.

«Самая настоящая дыра», – проносится ураганом в голове.

Мне трудно поверить, что здесь живут люди, что здесь вообще можно жить! После современного мегаполиса с вылизанными тротуарами и изысканными постройками Тревелин напоминает мне загон для свиней, и никак не лучше.

– Не делай поспешных выводов, – устало бормочет дед, видимо, заметив, как я вся сжалась от отвращения и ужаса.

Это его вторая фраза, обращённая ко мне после того, как он бросил меня одну разбираться с чемоданом. Ни Анхель, ни я больше не проронили ни слова за целый день.

– Никаких выводов! – огрызаюсь в ответ. – Всё, что мне нужно, это телефон! Вот увидите, завтра же отец заберёт меня из этого захолустья!

– Скажу ему спасибо, – ухмыляется старик, неспешно выруливая по пустым улицам забытого богом города. – Только знаешь, Рита, пускай он найдёт другого дурака, готового сутками катать тебя через всю страну. Или можешь воспользоваться услугами междугороднего автобуса.

Старик не скрывает довольного смеха, ясно давая понять, в каких условиях мне придётся возвращаться. И пока я придумываю колкий ответ, резко тормозит у обтянутого рапицей покосившегося забора.

– Смотри внимательно, Рита, это школа, – кивает немного в сторону.

– Угу, – бормочу себе под нос, пытаясь разглядеть невысокое, будто размазанное по земле здание, больше напоминающее заброшенный производственный цех, нежели обычную школу. В глаза бросается неухоженность территории вокруг и уродские граффити, что беспорядочно раскиданы по стенам. Слава богу, к началу учебного года я уже вернусь в Испанию. В том, что отец меня здесь не бросит, узнав, в каких условиях я оказалась, сомнений нет.

– Завтра можешь, конечно, выспаться с дороги, – ворчит Анхель, широко зевая. – Но в четверг приступишь к занятиям. Нечего прохлаждаться! Дорогу постарайся запомнить. Возить тебя на учёбу мне некогда.

– На дворе август – какая школа? – язвительно подмечаю. Старик явно отстал от жизни, а может, от усталости всё перепутал.

– Учебный год в самом разгаре, – в очередной раз уверенно обрывает мои надежды Анхель, а затем резво отъезжает с обочины. – Впереди четыре месяца учёбы, а потом каникулы. Это Аргентина, Рита! У нас свои законы.

И если перспектива приступить к школьным занятиям немного раньше времени не особо радует, то сама школа вселяет животный ужас. Бросив на угрюмое здание прощальный взгляд, скрещиваю на груди руки с твёрдым намерением сделать всё возможное, чтобы завтра же вернуться домой.

– Зря воротишь нос, – насмешливо добавляет старик. – Можешь, конечно, и не учиться. Дело твоё. Тогда с утра до вечера со мной на ферме будешь работать, мне как раз рук не хватает.

– Вы в своём уме? Я на ферме? – непроходимость Анхеля просто выводит из себя. – Если отец узнает…

– Плевать я на него хотел, ясно? В моём доме свой кусок хлеба никто не ест даром: либо учёба, либо работа. Выбирай сама.

Разворачиваюсь к деду и сверлю того взглядом: да как он смеет разговаривать со мной в таком тоне?!

– Я и крошки с вашего стола не возьму! – цежу сквозь зубы. – Или вы думаете, что я нищенка? Полагаете, раз отец в беду попал, то со мной можно вот так? Как с никчёмной вещью? Завтра же отдам вам всё до последнего цента. Не нужны мне ваши подачки!

– Приехали! – не обращая на меня внимания, Анхель резко бьёт по тормозам. Меня, как тряпичную куклу отбрасывает вперёд. Ремень до боли впивается в кожу, прорывая очередную плотину со слёзами.

– Не всё в этом мире измеряется деньгами, девочка! Выходи!

Грузно вздохнув, старик достаёт ключ из замка зажигания и что-то напевая выходит на улицу. Утираю слёзы, бросаю на заднее сидение плед и выпрыгиваю следом, но тут же ощущаю, как ноги утопают в чём-то холодном и вязком, моментально промокая насквозь.

– Чёрт! – ору навзрыд, уставшая от поганых сюрпризов судьбы. Смотрю вниз и через мутную пелену слёз замечаю, как чумазая жижа равнодушно поедает белоснежную ткань моих дорогущих тряпичных кед, которые я наспех успела натянуть утром вместо сандалий.

– Под ноги смотри, Рита! – ухмыляется Анхель и достаёт мой чемодан, плюхая тот колёсиками в очередную жижу.

– Почему здесь такая грязь? – отчаянно смахиваю слёзы, поочерёдно вытаскивая и отряхивая ноги. Я уже ничему не удивляюсь. Вымотана. Выжата и эмоционально, и физически.

– Зима, дожди, – вздыхает Анхель. – Обычное явление!

Хочется кричать, что ни черта не обычное, что давно во всем мире придумали асфальтировать зону паркинга или выкладывать плиткой. Грязь – это не норма. Но я так устала, что молча прощаюсь с обувью и бреду за дедом в сторону весьма большого для одного человека дома, широко раскинувшегося на небольшом пригорке, чуть поодаль от нас.

В темноте не удаётся рассмотреть строение как следует, но готова дать руку на отсечение: дом такой же убогий, как и всё в этом замызганном городишке.

– Марта освободила для тебя комнату на первом этаже, – почти шёпотом говорит дед, стоит нам пересечь порог дома. – Грязную обувь тут снимай, нечего пол топтать.

– Марта? Ваша жена?– стараюсь не запачкаться и аккуратно стягиваю кеды, краем глаза осматривая обстановку.

Вроде чисто, но хламно. Совершенно безвкусно и бедно, но в то же время по-домашнему уютно. Такие дома я видела разве что в старых фильмах, которые показывали нам на уроках истории. И чем дольше я смотрю по сторонам, тем сильнее ловлю себя на мысли, что время в этом месте остановилось ещё лет тридцать назад.

– Ты потерянный человек, Рита, – тянет с укором Анхель, бросая на меня недовольный взгляд. – Грех не знать свои корни. Твоя бабушка умерла уже очень давно.

– Я только вчера узнала, что у меня есть дед! Ни к чему смотреть на меня волком, – пытаюсь оправдаться, а потом вспыхиваю: – Анхель, а когда вы сами-то узнали, что у вас есть внучка? Небось тоже вчера? Но, заметьте, я вам это в укор не ставлю! Так что…

– За мной иди! – перебивает старик. – Только тихо! Все спят!

– Кто все? – плетусь за ним, осторожно ступая на предательски скрипучие половицы.

– Тео, Мика, Марта, Рон, – монотонно перечисляет Анхель, словно эти имена мне о чём-то говорят.

– Вы обещали мне звонок отцу, как приедем, – родня деда меня интересует не так сильно, как собственная судьба.

– Утром, Рита! – отмахивается старик, продолжая по узкому коридору вести за собой.

– В Мадриде уже утро!

– А здесь ночь, Рита! – резко остановившись, напоминает Анхель, а затем осторожно открывает дверь в одну из комнат. – Жить будешь здесь. Спокойной ночи!

Старик закатывает внутрь чемодан, а потом просто уходит, оставляя меня одну перед раскрытой дверью.

Нащупываю выключатель и получаю новую порцию разочарования. Крохотная комната с маленьким окном, покосившимся шкафом и односпальной кроватью, напоминающей походную раскладушку, больше похожа на собачью конуру, нежели на спальню. Тихо скулю и босыми ногами захожу внутрь.

«Хотя бы тепло», – проскальзывает глупая мысль в попытках отыскать что-то позитивное.

«Это только на одну ночь», – поддакивает внутренний голос.

Прямо в толстовке и джинсах забираюсь на кровать и, прижав колени к груди, засыпаю.