Добро пожаловать в сумасшедший дом!

I

Так уж получилось: проснувшись, он все знал. Сомнения окончательно его оставили, когда он стоял у окна в комнате редакции и смотрел, как косые лучи утреннего солнца освещают здания, стоящие напротив, отбрасывая длинные тени на тротуары. Он знал, что очень скоро, возможно даже сегодня, произойдет нечто важное. Хорошее или плохое — неизвестно, но его мучили мрачные предчувствия. И не без причины: сюрпризы редко бывают приятными, в особенности если речь идет о серьезных вещах. Беда может прийти с любой стороны, а разнообразие причин бесконечно велико.

— Здравствуйте, мистер Вайн, — послышался голос у него за спиной.

Он медленно отвернулся от окна, что само по себе было странно: обычно движения этого невысокого подвижного человека напоминали стремительные и легкие движения кошки. Но сейчас что-то заставило его не спешить, словно он больше не рассчитывал увидеть игру светотени за стеклом.

— Привет и тебе, Рыжий, — ответил он.

Веснушчатый мальчик-рассыльный сказал:

— Его милость желают вас видеть.

— Прямо сейчас?

— Ну нет. Как вам удобно. Может быть, на следующей неделе. Если вы заняты, назначьте время.

Он взял Рыжего за подбородок, и рассыльный отступил назад, делая вид, что ужасно напуган.

Подойдя к автомату с охлажденной водой, он нажал на кнопку, и вода полилась в бумажный стаканчик.

Гарри Уилер заглянул в комнату и сказал:

— Здорово, Наппи. Что случилось? Вызывают на ковер?

— Конечно, чтобы сообщить о повышении, — отозвался он, выпил воду из стаканчика, смял его и выбросил в корзинку для мусора.

Потом он вышел в коридор, сделал несколько шагов и оказался в кабинете.

Уолтер Дж. Кэндлер, главный редактор, оторвался от лежащих на столе бумаг и приветливо сказал:

— Присаживайтесь, Вайн. Я сейчас закончу.

И снова опустил взгляд на бумаги.

Он уселся на стул, стоявший напротив стола, вытащил сигарету из нагрудного кармана рубашки и закурил. Потом его взгляд уперся в тыльную сторону листа, который изучал главный редактор. Она была девственно чистой.

Главный редактор отложил лист и посмотрел на него.

— Вайн, у меня очень сложный случай. Как раз то, что у вас получается лучше, чем у других.

Он ухмыльнулся, не спуская взгляда с главного редактора.

— Если это комплимент, то спасибо.

— Да, конечно, комплимент. Вам уже приходилось выполнять для нас весьма непростую работу. Однако здесь ситуация иная. Никогда прежде я не просил репортера сделать то, чего не стал бы делать сам. Я бы не стал, поэтому и вас просить об этом не буду.

Главный редактор взял лист бумаги, который изучал перед приходом Вайна, и вновь положил его на стол, даже не опустив взгляда.

— Вы когда-нибудь слышали об Элсворте Джойсе Рэндольфе?

— Главе психиатрической больницы? Да, черт побери, я с ним пару раз встречался, но не более того.

— И какое впечатление он на вас произвел?

Он чувствовал, как внимательно смотрит на него главный редактор, как будто ответ на этот вопрос был очень важен.

— Что вас интересует? — спросил он. — Что вы имели в виду? Вы хотите знать, симпатичный ли он парень, хороший ли политик, обладает ли манерами профессионального психиатра?

— Насколько вменяемым он вам показался?

Он посмотрел на Кэндлера и понял, что тот не шутит. Лицо главного редактора стало совершенно непроницаемым.

Он рассмеялся, но тут же резко оборвал смех. Наклонившись вперед над столом Кэндлера, он спросил:

— Элсворт Джойс Рэндольф. Вы говорите об Элсворте Джойсе Рэндольфе?

Кэндлер кивнул.

— Доктор Рэндольф был здесь сегодня утром. И поведал мне довольно странную историю. Он не просил ее опубликовать. Он лишь хотел, чтобы я ее проверил, прислав своего лучшего репортера. Сказал, что, если все подтвердится, мы можем напечатать его рассказ крупными красными буквами на передней полосе. — Кэндлер мрачно ухмыльнулся. — Ну, это в наших силах.

Он потушил сигарету и внимательно посмотрел на Кэндлера.

— Рассказанная доктором Рэндольфом история настолько необычна, что у вас появились сомнения относительно его вменяемости?

— Совершенно верно.

— А почему вам кажется, что задание трудное?

— Док сказал, что репортер сможет проверить истинность его рассказа только изнутри.

— Вы хотите сказать, что мне придется отправиться туда в качестве санитара или в каком-нибудь другом качестве?

— Вот именно, в другом, — сказал Кэндлер.

— Ага.

Он встал со стула и, подойдя к окну, повернулся спиной к главному редактору. Солнце практически не успело переместиться. Однако тени на улице выглядели иначе — тут не могло быть никаких сомнений. И лабиринт теней внутри его души также изменился. Да, он знал, что нечто похожее произойдет. Он повернулся и сказал:

— Нет. Проклятье, нет.

Кэндлер едва заметно пожал плечами:

— Не могу вас винить. Я вас даже ни о чем не просил. Сам бы я не согласился.

— И что, по словам Элсворта Джойса Рэндольфа, происходит в его сумасшедшем доме?

— Я ничего не могу вам рассказать, Вайн. Я обещал Рэндольфу — вне зависимости от того, согласитесь вы отправиться к нему в клинику или нет.

— Значит, даже если я соглашусь, я не буду знать, что искать?

— Именно. Иначе эксперимент лишится объективности. Вы станете искать нечто определенное — и найдете, есть оно там или нет. Или будете настолько предубеждены, что, обнаружив истину, откажетесь в нее поверить, даже если она укусит вас за ногу.

Он отошел от окна, остановился перед столом и стукнул по нему кулаком.

— Черт возьми, Кэндлер, почему я? Вы же знаете, что произошло со мной три года назад.

— Да, конечно. Амнезия.

— Конечно, амнезия. Всего-то и дел. Но я никогда не скрывал, что не сумел полностью от нее избавиться. Мне тридцать лет — или нет? Мои воспоминания берут свое начало три года назад. Вы себе представляете, каково это — каждый раз наталкиваться на непреодолимую стену? О, безусловно, я знаю, что находится по другую сторону стены. Знаю, поскольку мне рассказали. Мне известно, что десять лет назад я начал работать здесь рассыльным. Знаю, где и когда родился, знаю, что мои родители умерли. Я знаю, как они выглядели, — но только благодаря тому, что видел фотографии. Я знаю, что у меня нет жены и детей, потому что все так говорят. Конечно, с тех пор моя жизнь складывается удачно. После того как я вышел из больницы — а я не помню, из-за чего туда попал, говорят, был какой-то несчастный случай, — мне повезло, поскольку я по-прежнему умел писать репортажи, хотя мне пришлось заново выучить имена всех сотрудников газеты. Мое положение было ничуть не хуже, чем у репортера-новичка, неожиданно оказавшегося в незнакомом городе. И все старались мне помочь.

Кэндлер поднял руку, чтобы остановить поток его слов.

— Ладно, Наппи. Вы отказались, и этого достаточно. Я не совсем понимаю, какое отношение ваше прошлое имеет к истории Рэндольфа, но вам достаточно один раз сказать «нет». Давайте забудем о моем предложении.

Однако он никак не мог успокоиться.

— Вы не видите, как это связано с историей Рэндольфа? Вы просите — ну ладно, не просите, а предлагаете, — чтобы я прикинулся сумасшедшим и отправился в клинику в качестве пациента. Но где человек возьмет уверенность в себе, если он даже не знает, в какую школу ходил, не в силах вспомнить, при каких обстоятельствах познакомился с людьми, с которыми работает каждый день, не помнит, как пришел в газету, — короче, не имеет ни малейшего представления о том, что с ним происходило более трех лет назад!

Он вновь стукнул кулаком по столу, но затем на его лице появилось виноватое выражение.

— Извините. Я не собирался скандалить.

— Присядьте, — предложил Кэндлер.

— Я же сказал, что отказываюсь.

— Все равно присядьте.

Он сел, вытащил еще одну сигарету и закурил.

— Я не хотел об этом говорить, — продолжал Кэндлер, — но теперь должен. Я не знал, что вы до сих пор болезненно относитесь к своей амнезии. Мне казалось, она уже в прошлом. Послушайте, когда доктор Рэндольф попросил прислать нашего лучшего репортера, я сразу же рассказал ему о вас. И о вашем прошлом. Кстати, он тоже вспомнил, что вы с ним встречались. Однако он не знал, что у вас была потеря памяти.

— И вы предложили мою кандидатуру именно по этой причине?

— Давайте вернемся к вашему вопросу позже. Доктор Рэндольф сказал, что, пока вы будете находиться в клинике, он с радостью попробует применить новые, более мягкие формы шоковой терапии, которые могут помочь вам вернуть утраченные воспоминания. Он считает, что у вас есть вполне реальные шансы.

— Однако он не дал никаких гарантий.

— Рэндольф сказал, что шансы велики и что вреда это точно не причинит.

Он погасил сигарету, хотя успел сделать всего три затяжки, и молча посмотрел на Кэндлера. Редактор прекрасно понимал, о чем думает Вайн.

— Успокойтесь, мой мальчик, — сказал Кэндлер. — Не забывайте, я заговорил о предложении Рэндольфа только после того, как вы сами сказали, что вас сильно тревожит потеря памяти. Я вовсе не пытался использовать его предложение в качестве последнего довода. Просто я хочу быть с вами абсолютно честным.

— Честным!

Кэндлер пожал плечами.

— Вы сказали «нет». Я принял ваш отказ. А потом вы начали вопить, и мне пришлось заговорить о том, о чем я собирался молчать. Забудем о моем предложении. Как продвигается ваш репортаж о взятках? Нашли новые улики?

— Вы собираетесь предложить расследование в клинике кому-нибудь другому?

— Нет. Вы самая подходящая кандидатура.

— Но в чем состоит проблема? Она должна быть совсем необычной, если вы ставите под сомнение вменяемость доктора Рэндольфа. Он считает, что его врачи должны поменяться местами с пациентами, или что? И как я туда попаду?

Он рассмеялся.

— Ах да, конечно, вы не можете мне рассказать. Великолепная приманка, лучше не придумаешь. Любопытство — и надежда пробить стену. А как насчет всего остального? Если я скажу «да», как долго мне придется там оставаться? И какие там условия? Как я выйду на свободу? И как мне туда попасть?

— Вайн, — медленно заговорил Кэндлер, — я уже не уверен, что хочу, чтобы вы туда отправились. Забудьте о моем предложении.

— Вот уж нет. Во всяком случае до тех пор, пока вы не ответите на мои вопросы.

— Хорошо. Вы отправитесь в клинику анонимно, так что ваша репутация не пострадает, если у вас ничего не получится. Ну а если вы добьетесь успеха, то сможете рассказать всю правду, в том числе и о тайном сговоре с доктором Рэндольфом относительно вашего проникновения в клинику. Никто не будет оказывать на вас давления. Возможно, вы справитесь за несколько дней — и в любом случае проведете там не более пары недель.

— Кто, кроме Рэндольфа, будет знать, зачем я ложусь в клинику?

— Никто. — Кэндлер наклонился вперед и поднял четыре пальца левой руки. — В курсе событий будет четыре человека. Вы. — Он указал на один палец. — Я. — Он показал на второй. — Доктор Рэндольф. — Третий палец. — И еще один репортер из нашей газеты.

— Я не против, но зачем нам нужен еще один репортер?

— В качестве посредника. Во-первых, он пойдет с вами к психиатру — Рэндольф порекомендует доктора, которого вы сумеете без труда обмануть. Репортер сыграет роль вашего брата, он попросит, чтобы вас осмотрели и поставили диагноз. Вы должны будете его убедить в том, что спятили. Конечно, потребуются свидетельства двух врачей, чтобы отправить вас в клинику, но вторым станет сам Рэндольф. Ваш мнимый брат выберет Рэндольфа.

— И я отправлюсь в клинику под вымышленным именем?

— Если захотите. Конечно, в этом нет никакой необходимости.

— По-моему, тоже. Естественно, никакая информация не должна просочиться в газеты. И предупредите всех в газете, кроме моего… кстати, если я буду пользоваться своим именем, то брата не удастся придумать. Но Чарли Дорр, мой двоюродный брат и ближайший родственник, работает у нас в отделе распространения. Он подойдет, не так ли?

— Безусловно. Но потом ему и в дальнейшем придется исполнять роль посредника. Посещать вас в клинике и приносить сюда ваши сообщения.

— А если через две недели мне ничего не удастся обнаружить, вы меня вытащите из клиники?

Кэндлер кивнул:

— Я свяжусь с Рэндольфом, он вас осмотрит и объявит, что вы поправились. Вы вернетесь обратно, и все будут считать, что вы уходили в отпуск.

— И какой вид безумия я должен симулировать?

Кэндлер заерзал на своем кресле.

— Ну… почему бы не использовать историю с Наппи? Я хочу сказать, паранойя — это форма безумия, которая, как сказал мне доктор Рэндольф, не имеет никаких физических симптомов. Это лишь мания, опирающаяся на события реального мира. Параноик может быть разумен во всех аспектах жизни, кроме одного.

Он со слабой улыбкой посмотрел на Кэндлера:

— Вы считаете, что мне следует вообразить себя Наполеоном?

Кэндлер развел руками.

— Вы сами можете выбрать себе манию. Но вам не кажется этот вариант естественным? Газетчики постоянно называют вас Наппи. И… — Кэндлер заметно смутился, — все прочее. — Затем он встряхнул головой и посмотрел на репортера. — Так вы действительно хотите взяться за это задание?

Вайн встал:

— Думаю, да. Завтра утром я дам вам знать. Мне необходимо немного пожить с этой мыслью, но неофициально — да. Вас такой вариант устраивает?

Кэндлер кивнул.

— Сейчас я намерен уйти — мне нужно сходить в библиотеку и почитать про паранойю. К тому же другой работы у меня сейчас нет. А вечером я поговорю с Чарли Дорром. Идет?

— Отлично. Спасибо.

Он улыбнулся Кэндлеру и наклонился над столом:

— Теперь, когда все так далеко зашло, я открою вам один секрет. Только никому не говорите. Я — Наполеон!

Отличная заключительная реплика — и он ушел.