(Данил)
Сижу в тёмной комнате. Свет не включал уже дня три. Передвигаюсь по квартире в сумерках. Все окна задёрнуты шторами. Телефон валяется разряженным не первый день.
Плевать. Не хочу сейчас ни с кем говорить. Надо пережить сложный этап в своей жизни. И всё пройдёт.
Закуриваю сигарету, выдыхаю дым в потолок. В лучах заходящего солнца, которые пробиваются в щель задёрнутых штор, танцуют пылинки.
Чёрт знает когда здесь прибирались.
А мне и так хорошо. Не хочу ничего менять и впускать сейчас в квартиру хоть кого-то.
Снова затягиваюсь. Будто дым и глубокая затяжка помогают бороться с той силой, что давит мне на грудь. Я будто под пресс попал, и он давит и давит.
Будь я волком или собакой, наверно, бы завыл.
А будучи человеком, у меня нет такой возможности.
“Мужчины не плачут,” — так всегда говорила мне бабушка.
Я не боялся боли, даже когда бабка била меня за проказы проводом или прутом я никогда не выл и не рыдал.
Мог стерпеть любую боль.
Когда в армии поступили из учебки и проходили, посвящение терпел. Хотя от игры в оленя, которую устраивали нам деды, синяки на лбу не заживали месяцами. Ни пятничные бои, которые также устраивали нам деды, выставляя друг против друга, и мы бились насмерть, ни пробежки маршем на десятки километров с оборудованием не причиняли такой боли.
А сейчас я чувствую себя выпотрошенным, пустым.
Новая затяжка.
Выдох.
От дыма уже слезятся глаза. А может, не от дыма…
Если бы я знал, что Софа не по своему желанию замуж идёт, если бы только намекнула, что я ей нужен. Я бы выкрал её, горы свернул, но не дал бы её никому.
Глупо, безнадёжно и тошно.
А ещё противно от самого себя, за свою слабость, за то, что сижу здесь, хотя должен быть сильным, а не сидеть в темноте и лелеять воспоминания.
Просто мне здесь было хорошо. И я думал, нам было хорошо. Два года она приходила в мою квартиру.
Я обожал, когда она находилась рядом. Всё как будто оживало вокруг. Софа своей страстью и жизнью заражало всё вокруг. Наводила порядок, готовила нам ужин.
И первый раз у нас был здесь. В этой комнате.
До сих пор тени прошлого стоят перед глазами.
Как она смотрит на меня, как трепетно стесняется и отдаётся.
Я не торопил её. Ждал, когда сама решится. Если бы сказала, что секс будет после свадьбы, я бы терпел.
Не изменял, искренне любил и ждал.
Другие женщины не существовали для меня, они меркли рядом с Софой. И мне было абсолютно всегда плевать, что она цыганка.
Может, надо было больше с ней разговаривать? Общаться? Ходить в театр? Она просила. Ей было действительно скучно. Сейчас я это понимаю.
Тушу сигарету и беру новую. Поджигаю, затягиваюсь.
Не курил уже лет десять, как из армии пришёл, бросил. А теперь опять начал.
В дверь раздаётся стук.
Я молчу и продолжаю сидеть.
Пусть думают, что дома никого нет.
Но настырный посетитель продолжает тарабанить в дверь. Звонок входной я вырубил ещё неделю назад.
— Данил, открывай, — слышу из-за двери голос Беса. — Нас тут много, мы тебя щас дверь выломаем.
Если это Бес, то он может. С ним всегда тяжело было договориться.
Но я продолжаю сидеть. Дверь не жалко, если сломают, новую поставят, значит.
— Данил, открой, — это уже голос Ратмира. — Поговорить надо… Насчёт Софы. Ну же, друг, открой.
Насчёт Софы? Передумала? Может, поняла, что не хочет замуж?
Какая-то дикая радость поднимает меня на ноги.
Может, она звонила?
а у меня телефон отключён.
Иду в коридор, открываю дверь и в прихожую вваливаются Бес, Цыган и Алекс. Отряхиваются от снега, топают ногами.
— Пиздец у тебя дыма, — морщит нос Бес. — Дышать нечем. Или ты решил помереть от удушения?
Пропускаю мимо ушей слова Беса. Смотрю на Ратмира.
— О чём ты хотел поговорить? — спрашиваю без лишних слов.
Тот взгляд отводит.
— Наврал, что ли? Чтобы я дверь открыл. Тогда проваливай на х*й отсюда.
— Не быкуй, — перебивает Рат и протягивает белый конверт.
— Что это? — спрашивай, хотя сам догадываюсь.
— Письмо от неё, — отвечает Рат.
— Вижу. Только зачем? Она мне уже всё сказала.
— Видимо, не всё. Берёшь?
Я ещё несколько секунд смотрю на конверт, будто он может мне сделать больно. Хотя куда ещё больнее?
Осторожно беру и прячу в задний карман брюк.
— Всё? Только это?
— Ну не только это. Мы к тебе пришли проведать друга. А ты тут реально помирать, что ли, собрался? — шутит Алекс.
Только Рат молчит. Мы всегда с ним ближе были. Он знает, что над таким лучше не шутить.
— Проведали. Довольны? Я жив. Сдыхать не собираюсь. Можете валить.
— Слышь, Добрынь. А чего ты на нас злишься. Мы вроде под тебя её не подкладывали…
— Бес, завали рот, — рявкаю я.
— А не хрен тут из себя страдальца строить. Поимел ну чёрт с ней. Другую найдёшь. Мало, что ли, других или у неё пизда золотая?
Делаю шаг к Бесу, чтобы заткнуть его, но Рат и Алекс хватают меня за руки, не давая подойти.
— Костя, свали, — шипит на него Алекс.
— Ты берега случайно не попутал. Это, вообще-то, моя сестра, — испепеляюще смотрит на него Рат.
— И что? Сестра не сестра, по-человечески поступить не могла? Не собиралась за Даню замуж, какого хера тёрлась возле него тогда два года. Правила у вас, видите ли, традиции. Когда вам удобно, прикрываетесь ими. А как с Даней спать так про традиции забыла. Тьфу! Она даже его пальца не стоит. Сестра, блядь.
Я поражённо смотрю на Беса. Как он извергает десятки проклятий. И впервые понимаю, что за его злостью скрывается совсем другое. Он просто переживает. Но не умеет по-другому чувства проявлять.
— Отпустите, ребята. Всё нормально. Не буду я его бить.
Алекс с Ратмиром переглядываются, будто я их раскидать не смогу, если захочу.
Отпускают мои руки.
— А вообще, знаешь, как я бы сделал, а? — продолжает Костя. — Я бы просто выкрал её и запер. Держал бы взаперти, чтобы отвечала за свои слова.
— Меня не вставляет баба, которая боится, — отвечаю ему спокойно. — Отношения должны быть добровольные. Не хочет, я заставлять не буду. Другое дело, если бы её взаперти держали.
— Тогда отомсти ей. Расскажи отцу. Пусть знает, какая у него дочь.
— Я не девочка бегать жаловаться, потому что меня обидели. Заканчивай уже свои версии выдвигать. Судьба сама решит, кого наказать, а кого вознаградить.
Костя смотрит на меня исподлобья, молчит, хотя знаю ему всегда есть что сказать.
— Как по мне, — раздаётся тихий голос Ратмира. — Я бы пришёл к ней на свадьбу и ни в коем случае не дал ей показать, как я расстроен. Пусть ей будет стыдно в моём присутствии целовать другого.
Да, это самый сложный, но в то же время самый верный шаг. Видеть её с другим… Но так действительно надо, чтобы что-то сделать с ноющим сердцем. Лучше разбить его окончательно, чтобы болеть перестало.
Клин клином вышибают.
Ведь так говорят.