Днем состоялась охота, а вечером мужчины пировали. Женщины на ужин приглашены не были – отец считал, что там могут прозвучать шутки, не предназначенные для наших нежных ушей.
Я почти весь вечер провела у Вивьен. Она по-прежнему почти не выходила из своей комнаты. Нежелание общаться с гостями она прикрывала мигренью, и никто, кроме нас с Артуром, не догадывался, чем на самом деле объяснялось ее дурное настроение.
Мы поужинали принесенными горничной суфле и фруктовым пирогом. А потом Ви попросила меня отнести в библиотеку томик стихов, который еще совсем недавно был ею так любим.
– Спрячь его где-нибудь на самой дальней полке, – сказала она.
– Я могу отнести его на кухню, на растопку, – предложила я.
Она замотала головой:
– Нет, не нужно. Может быть, когда-нибудь я снова захочу их прочитать.
Это обнадеживало.
Я, как и просила Ви, спустилась в библиотеку и поставила книгу в шкаф, где стояли самые запылившиеся книги – туда не добирались даже горничные.
Когда я возвращалась из библиотеки, было уже довольно темно. Пиршество закончилось, и гости разбрелись по своим комнатам.
Я думала о Вивьен и настолько погрузилась в свои мысли, что вздрогнула, когда распахнулась дверь одной из комнат.
Я охнула, поднесла руку к груди.
– Простите, ваша светлость, я, кажется, вас напугал, – барон Шарле стоял на пороге своей опочивальни.
Он был пьян.
– Все в порядке, ваша милость, – я, улыбнувшись, попыталась обойти его, прижимаясь к противоположной стене.
– Почему вы не присоединились к нам за ужином? – полюбопытствовал он и преградил дорогу. – Хотя вы правы – вам не стоит слушать наши весьма фривольные речи. Боюсь, вам пришлось бы там краснеть, не переставая.