Дочь маркиза

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Что бы там ни говорили, обмороки от радости не бывают ни долгими, ни опасными.

Десять минут спустя Ева полностью пришла в себя, если не считать ее сомнения в том, что все это ей не приснилось.

У дверей церкви их ждала карета. Но Ева была так слаба, что Жаку пришлось внести ее туда на руках. Кучер уже знал, куда он должен ехать; он ни о чем не спросил и под крики «Да здравствует Жак Мере!», «Да здравствует мадемуазель де Шазле!» карета умчалась, и все вновь погрузилось во тьму и в тишину.

Ева оглянулась вокруг и увидела, что они с Жаком одни; она испустила крик радости, бросилась к нему в объятия и залилась слезами.

После искусственного дыхания во время удушья, этого вдувания, которое окончилось поцелуем, Жак не подарил Еве ни единой любовной ласки.

Итак, они упали друг другу в объятия, и Ева просила у Бога лишь одного: если это сон, то пусть он не кончается.

Вдруг дверца кареты открылась, яркий свет хлынул Еве в глаза, и она увидела, что карету обступили слуги с факелами.

Жак помог Еве выйти; она никак не могла понять, где она находится.

По ее расчетам карета не ехала и пяти минут, а оказалась у незнакомого дома; Ева никогда не видела его в окрестностях замка Шазле.

Она поднялась на убранное цветами крыльцо и вошла в вестибюль, украшенный канделябрами и китайскими вазами; в них было что-то знакомое, хотя она и не помнила, где могла их видеть, кроме как во сне.

Оттуда она прошла в гостиную, уставленную мебелью эпохи Людовика XV, которая также была ей знакома; из гостиной две двери вели в спальни.

Одна была обита гранатовым шелком; единственным ее украшением был, как мы уже говорили, большой портрет женщины, под ним стояла молитвенная скамеечка.

Увидев этот портрет, Ева воскликнула:

— Моя мать!

И бросилась на колени.

Жак не мешал ей молиться, потом обнял ее, помог ей подняться и сказал, обращаясь к даме на портрете:

— Матушка, я беру вашу дочь в жены и обещаю сделать ее счастливой.

— Но где мы? — спросила Ева, оглядываясь вокруг и видя, что за окнами мерцают далекие огни Аржантона.

— Мы в лесном домике, или в твоей вилле «Сципион», как тебе больше нравится. Твоя спальня, а ты догадываешься по портрету твоей матушки, что это именно твоя спальня, находится точно на том месте, где стояла хижина браконьера Жозефа, — теперь он твой главный лесник.

— Ах! — воскликнула Ева и бросилась Жаку на шею. — Ты ничего не забыл, ты увековечил память обо всех счастливых событиях в нашей жизни.

Известно, что две спальни соединялись между собой коридором. Мере проводил Еву из ее спальни в свою.

Ева никогда ничего подобного не видела: это были настоящие Помпеи. Она задержалась здесь, разглядывая стенные росписи, потом пошла дальше, Жак показал ей два будуара, которые казались братьями-близнецами — так они были похожи, различаясь лишь картинами: в одном картины были ломбардской школы, в другом — флорентийской.

Дальше шла галерея, увешанная картинами всех школ.

Знакомство с домом закончилось посещением двух столовых. Поскольку погода стояла прекрасная, им накрыли стол на двоих в летней, где окна были открыты и откуда можно было видеть цветы, листву деревьев и звезды.

Жак усадил Еву за стол, поцеловал ей руку и сел напротив.

Обессилевшая после переживаний этого дня, Ева ужинала машинально, не думая о еде. Ничто так не пробуждает аппетит, как слезы. Пока люди несчастны, они этого не сознают, но как только их невзгодам приходит конец, они начинают это понимать.

Жак Мере ввел Еву в курс их дел. Больница построена и открыта; вилла «Сципион», или домик в лесу Жозефа, полностью закончен; к октябрю их будет ждать особняк в Париже; состояние Евы, вместе с состоянием Жака, также весьма значительным, будет приносить сто тысяч ливров ренты.

Слушая все эти подсчеты, Ева хотела закрыть уши, но Жак непременно хотел, чтобы она все знала.

После ужина Жак проводил Еву в ее спальню.

— Здесь вы у себя дома, — сказал он. — Двери запираются только изнутри. Если вы оставляете их открытыми, значит, вы позволяете мне войти.

Она с нежностью посмотрела на него.

— Жак, у меня к тебе последняя просьба, — сказала она. — Вернемся нынче вечером в Аржантон.

— Почему, дорогая? — спросил Жак.

— Потому что мне кажется, было бы черной неблагодарностью провести самую счастливую ночь в нашей жизни вдали от дома, где ты меня заново сотворил и где я искупила свою вину.

Жак обнял Еву и сказал:

— Ты ничего не забываешь. Едем в Аржантон сейчас же.

Они сели в карету, и час спустя дверь маленького домика затворилась за двумя самыми счастливыми людьми на земле.