Дочь Туллы

9

Ильзир занимался приготовлением места для собственного ночлега. Недалеко от костра он расчистил небольшой участок берега, тщательно удалив все камни и ветки и оставив только песчаное основание. Добрёл, хромая, до ближайшего ельника и нарубил еловых лап. Застелил ими очищенный песчаный пятачок и сверху принялся укладывать свой тяжелый шерстяной плащ. За этим его и застали вернувшийся Хальфар и всё также ведомая им на веревке Синни.

Ильзир с трудом и через боль встал в полный рост и с любопытством поглядел на девочку. Вид её был ужасен. Она не шла, а еле-еле плелась, повинуясь тянущей за шею веревке, буквально волоча каждую ногу. При этом двигаясь как-то странно, неестественно словно ей что-то очень мешало в области паха. Низко склонив голову, наверно мало что видя перед собой из-за упавших на лицо растрепанных волос, она казалось абсолютно потерянной и сломленной. Больше ничего в ней не напоминало живого непоседливого ребенка, взволновано постигающего окружающий мир. Исчезла грациозность движений, плавность линий, сияние глаз, всякая живость жестов и бодрость речи. Осталась лишь тишина и опустошённость разбитой куклы. Её платье было скособочено, исчез стягивающий его пояс с бисером, спущенные чулки сбились складками у самых башмачков и по тонким лодыжкам из-под юбки до сих пор текла кровь, пачкая чулки и капая на прибрежную гальку.

Хальфар подсел к костру и протянул ладони к пламени. По его лицу блуждала довольная улыбка. Веревку он равнодушно выпустил, видимо нисколько не сомневаясь, что пленница никуда уже не денется. Синни застыла на том самом месте где веревка перестала её тянуть, медленно опустилась вниз и затем легла, свернувшись калачиком прямо на камешках гальки, спрятав голову в ладонях.

Ильзир отвернулся и с хмурым лицом продолжил сооружать свою лежанку. Он был недоволен. Но причина его недовольства была вовсе не в том, что над беззащитным ребенком совершили насилие, это Ильзира не волновало. Он искренне сожалел об утраченных деньгах. Пусть даже это были не его деньги. Закончив с лежанкой, он подошел к костру и сказал:

– На кой ляд девку-то испортил? За неё ж теперь не то что сотни не получишь, а и половины этого не возьмешь.

– Да ладно, – отмахнулся Хальфар, – на лбу у неё не написано, что она порченная, а между ног проверять не полезут.

– Ну ты и дурень! Да неё ж смотреть теперь страшно, выглядит хуже покойника. Кому такая нужна? Не мог что ли дотерпеть до Тилгарда и там уже свою шишку пристроить. Ядреный корень! Лет уже под сраку, а всё только одним местом думаешь!

Но критика со стороны товарища не слишком трогала Хальфара. Он проговорил:

– Знал бы ты какой сладкий пирожок я отведал, Краснокожий. – Он плотоядно ухмыльнулся: – С вишенкой.

– Тьфу ты, дурак белобрысый! – С досадой сплюнул Ильзир. Ну почему деньги сами идут к вот таким вот недоумкам, с тоской подумал он, которые не способны удержать даже то что у них уже в руках. И он снова очень пожалел, что тогда слишком увлекся поединком с той взрослой девкой и, когда пустозвон Даррес отправился в Хельхейм, не успел сам перехватить Синни. А ведь он был ближе к девчонке, чем Хальфар. Ему стоило лишь быть попроворней и поумнее. Схватил бы её, приставил бы ей к горлу нож и её мамаша сама бы сдалась. И тогда он мог бы претендовать на обеих, на малую уж точно без вопросов. Уж он бы не стал над ней измываться, а напротив берег бы и кормил. Ведь целых сто монет серебром! И он горько посетовал на свою глупость и нерасторопность.

Погревшись у огня, Хальфар улегся спать. Никаких лежанок он себе не готовил, лег прямо у костра на камни и песок, единственное бросив под голову и плечи плащ. Однако прежде он всё же намотал конец веревки, привязанной к шее Синни, себе на руку.

Ильзир спал скверно и проснулся очень рано, едва начало светать. Нога донимала его всё сильней. Кое-как поднявшись, он, хромая, прошел вперед и посмотрел на Хальфара и Синни. Оба вроде как крепко спали. Ильзир в задумчивости погладил бороду. Шальная мысль промелькнула у него в голове: прирезать спящего Хальфара и забрать пленницу себе. Но он только скорбно покачал головой. Мысль вне всяких сомнений была доброй, но Хальфар, хоть и законченный ублюдок, всё же был его боевым товарищем, они много раз сражались плечом к плечу, что скажут гордые эйнхерии когда он явится в Вальгаллу с таким деянием на руках. И тяжело вздохнув бритоголовый норманн принялся оживлять костер. От шума проснулся Хальфар и медленно сел протирая глаза.

– Сегодня надо обязательно дойти до Тилгарда, – сказал он. – Задолбало уже это бродяжничество.

Ильзир ничего не ответил. Он чувствовал что его нога всё хуже и потому любые разговоры о том чтобы куда-то дойти нагоняли на него сумрачную тоску.

Хальфар поднялся, с удовольствием потянулся, разминая своё огромное могучее тело и подошел к лежавшей на боку девочке.

– Давай, буйша, вставай, – проговорил он вполне добродушно.

Синни не пошевелилась. Он пихнул её ногой.

– Ты там сдохла что ли? – Весело поинтересовался он.

Синни оставалась неподвижной. Хальфар натянул намотанную на правую ладонь веревку, поднимая ребенка за шею, как щенка за ошейник. Девочка закряхтела, закашлялась, пытаясь сделать вдох. От боли в истерзанной шее у неё выступили слезы на глазах. Хальфар перестал тянуть и она в конце концов приняла сидячее положение. Ни на что не обращая внимания, она замерла глядя пустым равнодушным взглядом в каменную гальку.

Хальфар прижал большой палец к правой ноздре и звучно высморкался из левой. Потом снова несильно толкнул Синни ногой.

– Ты вот что, буйша, сходи вон в озеро умойся-подмойся, а то выглядишь как падаль.

Синни продолжила неподвижно сидеть, никак не реагируя на его приказ. Хальфар грубо схватил её за волосы и, легко поднимая с земли, раздраженно проговорил:

– Я тебе чё сказал, чучело огородное?! Иди вымойся! А то грязная как свинья, смотреть противно.

Как ни была Синни опустошена и отрешена от реальности, жгучая боль в голове быстро заставила её вернуться в эту самую реальность. Она торопливо встала на ноги, чтобы норманн перестал её тянуть за волосы. Хальфар, сжав в огромном левом кулаке копну черных детских волос, наклонился, заглядывая Синни в лицо и сердито сказал:

– Ты чё тут из себя строишь, сучка мелкая?! Ты теперь вся моя. От пяток до макушки. Я моргнул – ты встрепенулась, я сказал – ты побежала. Или что, до хера расстроилась, что тебя применили как надо? Так на то ты и девка чтоб тебя пользовали. Чем раньше поймешь это, тем для тебя же лучше. А будешь рожу кривить и в обидку играть, я тебя еще не так оприходую. А потом вон еще и Краснокожему отдам. Он вообще зверь, девок на части раздирает, здоровые бабы и те под ним дохнут. Ты всё поняла?

Синни молчала, боясь шелохнуться под его пристальным взглядом. Из её глаз непрестанно текли слезы, а из носа сопли. Он дернул её за волосы.

– Не слышу, буйша!

– Поняла, – пролепетала Синни.

– Ну и отлично. А теперь дуй мыться. И чтобы хорошенько. Коза сопливая. – И он оттолкнул её от себя в сторону озера.

Синни едва не упав поплелась к воде.

– А ну живее шевелись! – Гаркнул Хальфар. – А то плетешься как курица дохлая.

Синни поспешила к воде. Но там она застыла в нерешительности.

– Давай-давай, – со злостью подбодрил её Хальфар, – раздевайся вся и в воду.

Синни медлила. Ей было тяжело заставить себя раздеться догола перед этими двумя чужеземцами. Вроде бы после вчерашнего это уже мало что значило, но что-то мешало. И это был не страх или стыд, а что-то связанное с гордостью. Как будто она покорно соглашалась унизиться перед врагом, она Синни Макрой, дочь Стэна Макроя и Далиры Макрой, безропотно унижается перед чужеземцами, втаптывая в грязь родовую честь. Пусть она еще всего лишь девочка, но так или иначе она женщина клана Макроя и все её гордые воинственные предки явно придут в ярость, увидев до чего опустилась одна из их правнучек. Не то чтобы в голове Синни прямо так и звучали все этим мысли, о предках, клане и родовой чести, но она остро ощущала чувство какого-то позора и это не давало ей пошевелиться. Она услышала скрип тяжелых шагов по гальке за спиной. Обернувшись она увидела, что Хальфар с угрюмым лицом приближается к ней.

– Не надо, я сама, – сказала она и принялась расстегивать платье.

Затем замерла и посмотрела на мужчину.

– Я не могу раздеться с этим, – она указала на веревку на шее.

Хальфар долго глядел на пленницу, потом приблизился, достал нож и просунул лезвие под веревку, при этом расцарапав острием кожу Синни. Девочка вздрогнула.

– Не дергайся. – Он перерезал веревку и угрюмо предупредил: – Попробуешь удрать, поймаю и отрежу ухо.

Синни торопливо сняла всю одежду и очень быстро вошла в озеро, подсознательно стремясь скрыть свою наготу под водой. От холодной воды у неё перехватило дыхание и казалось остановилось сердце, а в голове словно моментально прояснилось. Всякие мысли и переживания оставили её и она принялась энергично растирать тело ладонями.

Хальфар равнодушно наблюдал за её мытьём. Ему было скучно и хотелось есть. В конце концов он решил что ему нет никакой нужды столь пристально следить за своей пленницей. Она слабая, голодная, измученная, тщедушная девка и, если даже ей и взбредет в голову какой-нибудь вздор, он без труда поймает её где угодно, хоть на воде, хоть на земле. Тем более всегда можно метнуть в неё топор, в этом ему не было равных. И он прошел немного по берегу, справил малую нужду прямо в воду озера, невдалеке от того места где плескалась Синни, вернулся к костру и уселся на свой щит.

– Жрать охота, – сообщил он.

Ильзир достал ему лепешку и кусок твердого белого сыра.

Синни вышла из воды, сразу же опустилась на камни, спиной к норманнам, и принялась быстро натягивать одежду прямо в сидячем положении. С огромным трудом закончив одевание, она как сумела отжала свои длинные черные волосы, вытерла ладонями лицо и так и осталась сидеть на гальке, обхватив колени, беспрерывно дрожа всем телом и стуча зубами. Чувствовала она себя прескверно. Мокрая, замерзающая, уставшая, истерзанная, с ломотой в теле, видимо от лежания на камнях, с сильно саднящим ноющим пахом, боль в котором беспрерывно напоминала о пережитом вчера надругательстве, с тяжелой головой, с текущим носом, а главное без малейшей надежды на какое-то лучшее будущее. И вот это последнее было разрушительней всего. Эта безнадежность давила как каменная плита, сжимая сердце, застревая в горле и лишая последних сил.

– Эй, малая, сюда иди!

Синни вздрогнула. Она даже не сразу поняла, что это кричал не белокурый гигант, а второй, бритоголовый норманн с очень красным лицом. Спотыкаясь, расправляя влажное прилипшее к телу платье, Синни подошла к мужчинам и испуганно замерла шагах в трех, ожидая каких-нибудь унижений и насмешек.

Но Ильзир пробурчал:

– Садись к костру, обогрейся, а то скоро от соплей задохнешься.

Синни недоверчиво посмотрела на него, затем на Хальфара. Последний лениво пережевывал скудный завтрак, неотрывно глядя в пламя, и казалось совершенно не интересовался происходящим.

Синни подсела на корточках к огню, с неимоверным удовольствием протянув к нему ладони. Жар огня представился ей добрым сказочным духом, который жадно обнял её и как будто утешил, повеяв на неё чем-то очень родным и домашним, навсегда утраченным, но всё же сохранившемся в драгоценных тайниках её детской памяти. Через минуту она вдруг поняла, что ей предлагают пищу. Ильзир протягивал ей ржаную лепешку и кусок сыра. Девочка сумрачно поглядела на норманна. Она не знала как ей поступить.

– Бери, – произнес он как-то очень отрешенно, – а то скоро на ногах не сможешь стоять.

Синни медлила. Чужеземцы, убийцы её родных, насильники, заклятые враги, разве может она…

– Бери, – устало повторил он.

И она взяла. В одной руке сыр, в другой лепешка. Еще чуть помедлив, уже без всяких раздумий, она жадно впилась зубами в лепешку. От в общем-то безвкусного пресного теста её рот тут же заполнился слюной, а откусив сыра, от его тягучей солоноватой массы её тело буквально запело, празднуя радость насыщения. Синни ела торопливо, роняя изо рта крошки и ни на кого не глядя. Если даже это какой-то хитроумный план посмеяться над ней и унизить, девочке уже было все равно. Она очень хотела есть. Но в какой-то момент она почувствовала, что Хальфар пристально смотрит на неё. Она еще быстрее принялась уминать пищу, опасаясь, что он сейчас что-нибудь сделает и прервет её неожиданный завтрак.

– Глотает как чайка, – ухмыльнулся Хальфар. – Любая бриттская баба продаст себя за кусок хлеба. Всё потому что ихние мужики забирают всю еду себе, а баб держать впроголодь. Поэтому все они такие доходяги. – Он посмотрел на Ильзира, сидящего по другую сторону костра и усердно полирующего свой клинок холщовой тряпицей. – Кстати, Краснокожий, если хочешь, можешь поиметь буйшу, получить свою порцию удовольствия. А то ты вон в схватке-то пострадал, а никакой выгоды не получил. – Хальфар усмехнулся. – Но только не сильно её рви, а то она вся на кровь изойдет и подохнет. А буйша денег стоит.

Синни словно ударили в переносицу, в голове заломило и по телу прошла волна дурноты, едва не вытолкнув назад только что проглоченную пищу. Сильно прихватило живот. Ладони моментально вспотели. Девочка с трудом поднялась и побрела к озеру.

– Ты куда это собралась? – Прикрикнул Хальфар.

Синни, не отвечая, подошла к самой кромке берега, упала на колени и нависла над водой, пересиливая приступ тошноты. Затем ладонью зачерпнула воду и поднесла ко рту.

Хальфар хмыкнул:

– Кажись, Краснокожий, её от тебя тошнит. – И он весело засмеялся. Просмеявшись, он сказал: – Но все равно, если хочешь, она твоя. Хочешь? А? Удовольствия-то? – Хальфара почему-то очень забавляла мысль о том что страшный бритоголовый красномордый неимоверно бородатый мужик будет насиловать маленькую худенькую девчонку. Ему это представлялось неким ужасным гротеском, настолько нелепым что даже смешным. Себя же он считал очень импозантным и по-настоящему мужественно-красивым, а потому всегда очень желанным любой женщиной, практически любого возраста. И потому собственное насилие над Синни ничуть не казалось ему противоестественным и неуместным.

Ильзир, продолжая полировать клинок, спокойно ответил:

– Да какое с неё удовольствие. Соплячка костлявая. Оставь всё себе. Я обойдусь.