Дог-бой

Глава 3

Ребенок был тяжеловат даже для Мамочки. Ромочка зарычал, не дожидаясь, пока зарычат другие, хотя в темноте он видел хуже всех, да и учуять младенца остальные наверняка успели задолго до него. Мамочка не обратила на него никакого внимания. Она положила младенца в гнездышко и принялась вылизывать ему лицо и руки. Две меньшие сестрички, Золотинка и Пятнашка, кувыркались рядом и тыкались в младенца. Вдруг он расплакался, расхныкался — сначала тоненько, тихо, а потом все громче. Он даже начал захлебываться. Все ощетинились. Даже Ромочка почуял страх, который воцарился в темном логове и поднимался из-под хвостов и шей его братьев и сестер.

Он и сам никак не мог успокоиться. У него мурашки бежали по коже; он весь чесался. Блохи донимали его больше, чем всегда. Он огрызнулся на Черную и отпихнул от себя даже Белую. Потом он отвернулся и страдал до рассвета, гордый и сердитый. От холода он никак не мог уснуть. Его Мамочка в темноте даже не смотрела в его сторону! «Где ты была. Мамочка? — молча спрашивал он ее в темноте. — Что ты наделала, зачем притащила его сюда?» Ромочке наверняка полегчало бы, заметь он, что Мамочка смотрит в его сторону и отвечает ему, но никакой ответ не объяснял ее предательства.

Он слышал, как новый младенец сосет молоко и мяукает. На рассвете он услышал звук — знакомый, но в логове по-прежнему странный: младенческую икоту. Закоченев от холода, Ромочка встал, схватил дубинку и зашагал к свету. Черная, Белая и Серый тут же пошли за ним, и ему полегчало. Они пошли напрашиваться на неприятности. Сегодня, злобно подумал Ромочка, они украдут у кого-нибудь сумки с покупками. Они не разбойничали с прошлой суровой зимы.

Ромочка нарочно не подходил к Мамочке и ее малышу. Мамочка, в свою очередь, делала вид, будто не замечает Ромочку. Он подолгу пропадал на охоте и приносил домой битком набитые пакеты с едой — чаще всего отважно украденной. Держался он гордо и равнодушно. Конечно, думал Ромочка с досадой, самой-то Мамочке охотиться не нужно! Она кормит и себя, и двух щенков, и человечьего детеныша едой, которую добывает он, Ромочка.

Прошло две ночи; он так скучал по Мамочке, что понял: так дальше продолжаться не может. Когда в логово проник рассвет, он прополз на ее сторону гнездышка. Мамочка охраняла двух щенков и мальчика. Увидев Ромочку, она подняла голову и зарычала. Ромочка прилег рядом, руки сунул между ног, опустил глаза и стал ждать. Он знал: рано или поздно Мамочка перестанет рычать и лизнет его.

Попозже Мамочка действительно перестала рычать и вылизала ему лицо и уши. После этого Ромочка осторожно подполз поближе и присмотрелся к младенцу. Он был очень маленький — гораздо меньше Ромочки. Ромочка удивился. Он сам таким крошечным никогда не был. Несмотря на вечный полумрак в логове, он разглядел, что у малыша светлые глазки и круглое личико, светлые волосики и крошечный носик — самый бесполезный нос из всех, какие он видел вблизи. Безволосое, пухленькое тельце младенчика было закутано во что-то теплое, стеганое и пушистое, а сверху на нем был рваный комбинезон, за который его тащила Мамочка. Пахло от младенца неприятно, но любопытно. Очевидно, он как-то по-особому испражнялся, раз его так плотно запечатали в одежду. И все же, подумал Ромочка, придется ему научиться не гадить в гнезде: все воспитанные собаки понимают, что нельзя гадить там, где спишь.

Он снял с младенца комбинезон, чтобы получше разглядеть, что там, под ним. Постепенно он полностью раздел младенца, снимая слой за слоем, а младенец то хныкал, то хихикал и дергал Ромочку за волосы. Ручки у него, несмотря на то что такие маленькие, оказались необычайно цепкими. Мамочка тоже заинтересовалась тем, какая у малыша кожа под одеждой. Ромочка раздевал младенца, а Мамочка тщательно его вылизывала. Как только Ромочка отложил в сторону испачканную одежду, стало ясно: малыш еще не знает, где можно гадить, а где нельзя. Мамочка вылизала его дочиста; Ромочка помогал ей, вытягивая ручки и ножки и подставляя самые грязные места и опрелости. Малыш громко плакал, зато после умывания стал розовенький и красивый. Ни Мамочка, ни Ромочка не обращали никакого внимания на его вопли. Рядом возились щенята; они покусывали пухленькие ручки и ножки малыша. Тот вдруг заплакал громче и засучил ножками. Ромочка придержал его рукой, а щенят отогнал.

Когда они закончили, малыш весь дрожал и хныкал, зато очистился. От него приятно пахло слюной. Ромочка очень гордился им. Теперь малыш выглядит гораздо лучше! Надо его одеть. Закаканные одежки и пеленки никуда не годились. Он сунул их в один из многих пластиковых пакетов, которые валялись вокруг, и закинул пакет в дальний угол логова. Лучше уж туда, чем на улицу, где их будут нюхать всякие чужаки. Потом он достал из своего тайника старый свитер и надел его на малыша. Раз тельце у нового щенка такое безволосое, придется раздобыть ему одежду. Мамочка улеглась рядом с Пятнашкой, Золотинкой и малышом. Все трое стали сосать молоко, толкаясь и шумно хлюпая. Ромочка посмотрел на малыша. Ну и смешно же он выглядит в его свитере! Он немного похож на него, только гораздо меньше и гораздо слабее. Ему даже старый свитер велик! Ромочка улегся рядом и, вылизав себе руки и предплечья, задумался. Этому малышу, этому человечьему щенку, понадобится имя.

Щенок быстро освоился. Он научился вылезать из гнездышка, чтобы испражняться, и Мамочка забирала за ним, как за остальными. Он ползал по логову в обносках, из которых Ромочка давно вырос. Когда взрослые собаки уходили на охоту, он зарывался в одеяла, которые лежали в гнездышке, строил там туннели, а потом засыпал в обнимку с Золотинкой и Пятнашкой. Он умел стоять и ходить на двух ногах, как Ромочка, но как-то некрасиво, неизящно. Он часто падал.

Ромочка пристально наблюдал за ним, радуясь каждому новому признаку того, что Щенок слабее и меньше. Обходился он со Щенком не слишком мягко; ему нравилось, когда Щенок тявкает от боли или кричит от злости. Ромочка злился, когда Щенок, спасаясь от него, бежал к Мамочке, и научился уворачиваться от Мамочкиных укусов — раньше она никогда его не кусала! Его уже давно никто не кусал больно — с тех самых пор, как он был новичком и еще ничего не понимал. Его раздражала даже незлобивость Щенка. Тот все забывал и прощал Ромочке обиды, а когда семья укладывалась спать, подбирался к нему и заползал под бочок. В запахе, идущем от Щенка, и в его безволосости было что-то мучительное. Ромочке нравилось засовывать руки под одежду Щенка и спать, прижавшись голой кожей к его коже. А еще ему нравилось нюхать макушку Щенка, хотя иногда от его запаха Ромочке становилось не по себе. Иногда Щенок во сне бормотал какие-то слова: «деда», «баба». Щенку снились страшные сны, какие не снятся собакам. Ромочка тогда просыпался и с замиранием сердца обнимал спящего малыша.

Щенок приводил его в недоумение. Постепенно Ромочка привык к тому, что Щенок — тоже член семьи, что его нужно кормить, о нем нужно заботиться. И все же, глядя на Щенка, Ромочка часто раздражался. Он даже к Золотинке и Пятнашке охладел, потому что увидел, как они привязаны к своему названому братику. Он надеялся, что вскоре они подрастут и примкнут к настоящим собакам.

Однажды Ромочка вернулся в логово и нигде не увидел Щенка. Он огляделся, испытывая смутное разочарование. И вдруг Щенок и две его маленькие сестрички набросились на него из-за поленницы; они дружно лаяли и повизгивали. Ромочка зарычал на Щенка и попытался его схватить, но Щенок сбежал, заразительно хохоча, и в Ромочке что-то надломилось. Он решил, что будет время от времени играть с ним. Когда сам захочет.

Снег подкрался незаметно, без сильных метелей. Просто однажды воздух стал морозным, и снег, который как будто летел скорее не сверху вниз, а снизу вверх, запорошил землю и больше не таял. А на следующий день начался настоящий снегопад. Мягкий пушистый снег закрыл все щели в потолке, все пятна на земле. Под снегом все стало гладким и загадочным. Ночью стало лучше видно белок — правда, поймать белку еще никому из стаи не удавалось. Они просто крутили головами, разглядев наверху рыже-серый комочек. Ромочка понимал, что гоняться за белками могут только щенята-несмышленыши.

— Щенок!

Все собаки удивленно вскинули головы, услышав, как Ромочка подзывает своего младшего братца: так человек зовет собаку. Ромочка был доволен: теперь все поймут, что Щенок — не такой, как они. Щенок льнул к его рукам, извивался, с надеждой заглядывал в глаза. Он лизал Ромочкины пальцы, руки, щеки. Ромочка злобно зарычал и отпихнул Щенка. Тот улегся на пол, зажмурился и свернулся клубочком. Его поза выражала покорность и готовность принять любое наказание, какое назначит ему Ромочка. Ромочка раздраженно вздохнул и лег рядом с ним. Щенок постепенно расслабился и начал тихо поскуливать. Ромочке захотелось плакать или кричать. Он протянул к Щенку руку и погладил его. Он чувствовал, как тельце младшего брата наполняется счастьем и он мгновенно засыпает.

Ромочка упорно отказывался нюхать Щенка. Он отказывался вылизывать Щенка. Но ничего не получалось. Даже Ромочка понимал, что малыш постепенно становится собакой, и чем больше он старался доказать Щенку, что это не так, тем больше он сам, Ромочка, как будто становился человеком.

Он прекрасно понимал, что Щенок безупречен. Щенок говорит только на собачьем языке. Щенок как будто умеет по запаху найти все, что нужно. Бывает, он стоит, словно задумавшись, и принюхивается к чему-то. Проснувшись, Щенок первым делом обнюхивал все углы — быстро оценивал обстановку и узнавал все, что произошло, пока он спал. Щенок быстро и проворно бегал на четырех лапах.

Чем больше Щенок превращался в собаку, тем раздражительнее и злее становился Ромочка. Он сам умел издавать звуки, недоступные ни одной собаке. В драках он чаще пользовался дубинкой или доской с забитыми в нее гвоздями, чем зубами. И ел он часто с помощью рук. Самое же главное, он, Ромочка, — мальчик, человеческий детеныш. Он умеет ходить на двух ногах, как все люди. Все его отличительные признаки — умение говорить по-человечески, сильные, ловкие руки и походка — в общем, все, благодаря чему он стал таким полезным для своей семьи, сейчас казалось ему невыносимыми недостатками.

Однажды он попробовал бегать на четырех лапах, но совершил ужасную ошибку. Он уже не бегал так больше года, а Щенок, несмотря на то что конечности у него часто заплетались, а голова на бегу моталась из стороны в сторону, чувствовал себя на четвереньках гораздо увереннее. В собачьем облике ему было проще. А Ромочке на четвереньках было неудобно. Он словно уже вырос из того, во что так прекрасно врастал Щенок. Ромочка подобрался поближе к Мамочке. Когда та собралась ложиться спать, он зарычал на нее. Мамочка в ответ только лизнула его. Она понимала, что у ее сына плохое настроение. Потом она вылезла из гнездышка и легла у входа.

Целый день Ромочка провалялся в гнездышке один. Он отказался идти на охоту. Он рычал и замахивался дубинкой на всех, кто подходил ближе. Если бы к нему подбежал Щенок, он бы, наверное, его искалечил. Но Щенок скакал у входа вместе с Мамочкой и другими щенками, а Ромочка уныло следил за ними, подложив руки под подбородок. Он мальчик, а не пес!

Мальчик, а не пес! И Щенок тоже мальчик. Ромочка наблюдал за Щенком и грустил. Потом его охватило отчаяние. Щенок схватил Пятнашку зубами за ухо и тянул его, тряс, жевал. Ромочка вспомнил, что совсем недавно Щенок еще умел смеяться. Теперь он только булькал и рычал.

Может быть. Щенок — больше не мальчик?

Ромочка отвернулся к стене, свернулся калачиком и попробовал заснуть. В ушах по-прежнему звучало рычание Щенка, а ноздри чувствовали его особый запах.

Зима была сравнительно мягкой; воспоминания о двух предыдущих суровых зимах уплыли куда-то далеко. Если бы не иссохшие кости, с которыми Ромочка и Щенок играли в логове, Ромочка бы и вовсе забыл Чужаков. И дело не только в том, что не было лютых холодов: Ромочка вырос и знал гораздо больше. В эту зиму он был гораздо лучше одет. При любой возможности он разыскивал или воровал одежду для Щенка. Заодно одевался и сам. Попрошайничать стало трудно, потому что другие нищие рассказали о нем своим бригадирам и милиционерам, охранявшим их территорию. Теперь и объедков ему перепадало гораздо меньше.

И все же еды хватало, пусть и однообразной. Москву охватило новое поветрие: отстрел ворон. Как будто появился новый зимний вид спорта. Молодые домашние мужчины разъезжали в своих машинах и вспугивали серых и черных птиц. Люди и собаки, обитавшие у мусорной горы и в лесу, бежали прятаться, заслышав выстрелы, а потом, когда стрельба стихала, шли в город и подбирали трупы. Ромочке так хотелось поесть теплого птичьего мяса, что он бежал на звук ружейных выстрелов, надеясь найти раненую или только, что убитую птицу. Найдя еще теплую, он засовывал ее под рубашку и несся домой, чтобы мирно полакомиться в логове и поделиться со Щенком до того, как мясо застынет. Собаки приносили домой столько ворон, что Ромочка даже сделал для Щенка воронье гнездышко на другом конце логова.

Вдали, на горе, женщины сидели вокруг костров, жарили ощипанных птиц на палочках, а на костях варили суп в больших кастрюлях. В эту зиму собак не ели.

Щенка все любили. Ему позволяли делать все, что ему захочется, и даже не наказывали, если он воровал у других еду. Ромочку он тоже обезоруживал. Щенок был умненький, нахальный и добродушный. Он все время норовил поиграть, и с ним было весело.

Ромочка отказывался выпускать Щенка из логова, даже в конце зимы, когда маленькие сестренки его братца уже подросли и начали понемногу выбираться в развалины церкви и, под руководством старших, изучали тропы своей стаи. Всякий раз, как Щенок пытался выползти из логова, Ромочка больно бил его; если одна из сестричек пыталась взять Щенка с собой, Ромочка рычал на обоих, пока те не заползали назад, в логово.

Ромочка не задумывался, в чем дело, но понимал: безволосый и бесхвостый Щенок долго не протянет. А если Щенка заметят люди, он выдаст их всех. Мамочка поддерживала Ромочку. Щенку позволялось играть только в здании без крыши — и никогда не разрешалось выходить на улицу, разве что помочиться. Поэтому днем в логове всегда оставались либо Мамочка, либо Ромочка — чтобы охранять Щенка и не выпускать его из логова.

Сидя в заточении. Щенок все время требовал новых игр. Ромочка придумал новый вид охоты. В логове появились разноцветные шары, игрушки, кубики, колокольчики, барабан, пластмассовый меч и щит, даже игрушечная машинка с педалями. Ромочка часами возился и играл с игрушками, которые собирал для Щенка, а Щенок радостно скакал вокруг. Наконец Щенок успокоился и, присев на корточки, собрался поиграть. Тогда Ромочка нежно и с неподдельной гордостью погладил его по голове. Они вместе что-то строили. Они катались на машине. Ромочка посадил в нее Щенка и стал подталкивать машину сзади. Глаза у Щенка бегали туда-сюда, как у испуганной, но послушной собаки. Когда игра закончилась, малыш отбежал с радостным облегчением.

Ромочка начал наблюдать за человеческими малышами. Они с Черной воровали игрушки из колясок. Черная, которую он в конце концов выбрал себе в напарницы для особой охоты, не разрешала другим сопровождать их и трусила рядом с Ромочкой, гордясь своим отличием.

Черная оказалась отличной напарницей; достаточно было подойти поближе, задрать верхнюю губу, оскалить длинные белые зубы, издать короткое рычание и показать огромную пасть, как мамаши выхватывали детей из колясок и громко вопили. Ромочка быстро обыскивал коляску, хватая все выпавшие игрушки. Потом они убегали — быстро, как крысы. И хотя Черная никак не показывала, что такая охота нравится ей больше других, Ромочка знал, что его сестрица тоже получает удовольствие.

На игрушки приходилось охотиться днем, и они сильно рисковали. Когда началась оттепель. Щенку понадобилась и новая одежда. Свои одежки Щенок стаскивал и терял, а ему без одежды никак нельзя: ведь надо защитить тонкую кожу от собачьих укусов. Кроме того, Ромочку беспокоила худоба маленького братца. Он часто засыпал, обняв Щенка, и понимал, что Щенок за зиму сильно отощал. Нужно найти для него настоящую, хорошую одежду, а не грязные мокрые тряпки со свалки.

Ромочка начал выслеживать маленьких мальчиков, чтобы понять, что они делают, куда ходят, где живут, что носят. Но как украсть хорошую одежду? Для этого пришлось бы притащить в логово еще одного мальчика — а Ромочка очень не хотел, чтобы Мамочка полюбила еще одного. Конечно, новая одежда спокойно висела в домах или в магазинах, но в магазины Ромочку с собаками не пускали. Их чуяли сразу же и прогоняли, громко крича. А собаку могли и пнуть ногой. Ромочка решил залезть в чью-нибудь квартиру.

Он решил, что проще пробраться в многоквартирный жилой дом. Он видел, как зимой бомжи стоят у дверей подъездов и нажимают кнопки на панели, пока им не везет и кто-нибудь не впускает их. Он выбрал наугад какой-то старый дом, а Белую посадил сторожить.

Он нажимал одну кнопку за другой — и все без толку. Потом из-за угла появился пьяный, почти бомж, только чище, и Ромочка опасливо отпрянул. Далеко он не убежал; пьяных он особенно не боялся. Пьяный покачался у двери, ругаясь и нажимая на кнопки. Наконец ему удалось набрать правильный код, и он радостно заулыбался. Дверь зажужжала, и Ромочка скользнул в подъезд следом за пьяным, оставив Белую на улице. Дверь захлопнулась. В темноте он держался за дверь. Пьяный, спотыкаясь, подошел к лифту и стал нажимать кнопки.

Как только лифт уехал, Ромочка подбежал к лестнице, выложенной голубой плиткой, и бесшумно поднялся на второй этаж. Дом напомнил ему другой дом, который он видел давно, хотя этот, теперешний, казался меньше. Дверь, ведущая от лестницы к общему коридору, оказалась приоткрыта. В слабо освещенном коридоре пахло пережаренной капустой, водкой, потом, мыльной кожей и табачным перегаром. У Ромочки часто забилось сердце. Собак взрослые иногда любят, а вот детей ненавидят — он знал это по опыту.

Он побежал по темному коридору, толкая по очереди двери всех квартир. Сердце глухо колотилось в груди. Где-то впереди угрожающе взлаяла собака, и он вздрогнул от неожиданности. Он так испугался, что чуть не убежал обратно, на лестницу. Все квартиры оказались закрыты. Ромочка подкрался к той, за которой бесновалась собака. Сунул нос в щель между дверью и косяком и шумно принюхался, а потом зарычал. Ярость домашней собаки испугала Ромочку — квартирный пес понятия не имел, кто стоит за дверью. Здесь чужая, совсем чужая территория, и бежать отсюда нелегко. Он неслышно прокрался к лестнице. Судя по всему, людей нет дома. Только собака, которая теперь скулила от страха и одиночества.

Ромочка страшно перепугался, услышав, как хлопнула дверца и зажужжал лифт. Он кубарем скатился вниз по лестнице к двери, ведущей на улицу. В последнюю минуту он вспомнил: чтобы выйти, надо нажать большую кнопку. Он без труда дотянулся до нее и очутился на воздухе, под серым небом. Негромко тявкнул, и из-за мусорных контейнеров к нему подбежала Белая.

На лестницах и в общих коридорах он не найдет того, что ему нужно. Надо пробраться внутрь какой-нибудь квартиры. Но для этого надо очень внимательно следить за людьми. А пробираться придется с улицы.

Он заметил, что в некоторых старых пятиэтажках водосточные трубы висят совсем рядом с окнами. Найдя несколько подходящих труб, Ромочка стал присматриваться к самим окнам. Ему нужны были старые, с двойными рамами: внешнюю и внутреннюю рамы разделял широкий подоконник. Окна всегда бывали закрыты, но иногда в более широких створках имелись прямоугольные вентиляционные отверстия — форточки, которые часто забывали закрывать. В конце концов Ромочка присмотрел себе три подходящих дома. Нужные ему квартиры находились на третьем этаже. Забраться наверх можно было по водосточной трубе.

Целую неделю он наблюдал за перспективными квартирами с улицы. Одна отпала сразу. Там днем чаще всего кто-то был. Окна второй квартиры выходили на улицу; кто-нибудь обязательно заметит, как он лезет по трубе. В последней квартире были дети; Ромочка часто видел их с улицы. Зато днем в той квартире как будто никого не оставалось. Еще неделю он собирался с духом.

Белая поскуливала внизу, у основания водосточной трубы. Ромочка без труда протиснулся в форточку. Оказавшись на широком подоконнике между двумя рамами, он обернулся и посмотрел на сестрицу и помотал головой. Ему казалось, что его уши ободряюще шевелятся. К его досаде. Белая продолжала бегать вокруг водосточной трубы и скулить. Она думала, что заставит его спуститься.

Он согнулся пополам. Его было видно с улицы. Если в квартире кто-то есть, им стоит лишь раздернуть кружевную занавеску — и его увидят. Наверное, он и так наделал много шуму, пока лез в форточку. Внутренняя форточка оказалась закрыта на щеколду. Ромочка толкнул растрескавшуюся створку, и вдруг она подалась. Он выждал немного и тихо спрыгнул с подоконника на пол. Вот он и в комнате!

Он оказался в чистенькой, красивой спальне с желтыми стенами и высоким белым потолком. У окна стояла кроватка с перекладинами, а почти все остальное пространство комнаты занимала большая кровать. На батарее под окном сушились красивые одежки — они были малы даже для Щенка. На стене висела картина. На картине был нарисован лес — не такой, как лес у его дома. На первом плане были высокие белые березы и река — чистая, голубая. В жизни Ромочка таких не видел. Он вспомнил время, когда мечтал только о хорошей охоте, и вдруг затосковал. Тогда, раньше, ему не нужны были ни игрушки, ни щенячьи одежки.

Большая кровать была застелена красивым покрывалом — розовым, зеленым и бежевым. На покрывале лежали такие же красивые подушки. Ромочка принюхался. В комнате пахло стиральным порошком, духами, горелой материей и — едва заметно — мочой. Он забеспокоился: квартира-то, наверное, больше, чем ему казалось, ведь здесь только спальня и больше ничего.

Ромочка беззвучно подкрался на четвереньках к двери и прислушался. Не тикали часы, не слышались тихие шаги. Никто не подкарауливал его за дверью. В квартире никого не было. Он медленно повернул ручку, потом нажал на нее и открыл дверь. Квартира и правда оказалась огромная: из коридора куда-то вели три двери — внутренние, а не тяжелые, обитые войлоком двери квартир. Коридор был заставлен мебелью и завешан картинами. Он немного испугался, но с радостью заметил, что под окном, на том конце большой комнаты, на батарее сушатся детские вещи, а по комнате разбросаны игрушки. Почуял он и собачий запах. Интересно, что подумает здешняя собака, когда вернется домой? Здесь чужая территория, но разбирается ли домашняя собачка в том, что такое своя и чужая территория?

Ромочка припал к полу, по-прежнему озираясь и принюхиваясь к сложным запахам. Вдруг из соседней комнаты выбежала маленькая белая собачка. Она рычала и звонко, заливисто лаяла. Когда собачка прыгнула на него, он закричал. В последний миг он отвернулся, и собачка прыгнула ему на голову, вцепившись зубами в его спутанную гриву и тряся его. Ромочка извивался и отбивался от собачки руками и ногами. Та тяпнула его за руку; Ромочка тявкнул и что-то забормотал. Он бежал в детскую комнату, скуля от страха, стараясь сбросить с себя ощетинившегося зверька. Рука у него была в крови. Потом собачка собралась вцепиться ему в пах, но на сей раз Ромочка ожидал нападения и схватил ее за горло. Удержать ее было трудно — собачка рычала, кусалась и вырывалась. Но он держал ее крепко, прижав еще и коленями.

Он ощущал потрясший собачку ужас. Она тоже не понимала, кто он такой. Он пытался рассказать ей, что не случайно оказался на ее территории. Он сильнее и, значит, имеет право охотиться где хочет, а ей следует выказать ему почтение. Навалившись на собачку всем телом и прижав ее к полу, Ромочка обнюхал ее с ног до головы. Собачка пахла совершенно неправильно; мылом, духами, людьми. Он попробовал заставить, ее понюхать себя, но она не слушала или не понимала и только принялась сильнее вырываться.

Ничего удивительного, что Мамочка избегала ненормальных домашних собак. Вот и у этой сучки ума не хватало понять, что он опасен, а она маленькая и, нападая на него, рискует всем. Вдруг он разозлился на собачку и потряс ее как следует. Он со всей силы сдавил пальцами ее горло и впился зубами в трепещущую белую шейку. Неужели она не видит, что он крупнее и сильнее? Он — сильный пес… Белая собачка отчаянно извивалась, сучила лапами, слюнявила его. Ромочке никак не удавалось сбросить с себя белый мускулистый шарик. Он разжал зубы и сплюнул на пол клок белой шерсти, пахнущий мылом. Вдруг белая собачка задрожала. Страх, толкавший ее в бой, сменился отчаянием. Ромочка отлично понимал ее. Из него самого тоже вышла злость. Он перестал кусаться, и ему стало грустно. Он встал на задние лапы и, держа собачку обеими руками, оторвал ее от земли. Собачка обмякла.

Вдруг Ромочка случайно увидел свое отражение в зеркале на стене и сразу забыл о белой сучке. Он медленно поставил ее на пол и уставился на свое отражение, разинув рот. Собачка уползла и легла чуть поодаль от него. Она тихо рычала, низко опустив глаза и прижав уши.

На Ромочку смотрел очень большой и очень грязный большеголовый мальчик, одетый в лохмотья. Голова у мальчика казалась просто огромной из-за спутанной гривы грязных волос, похожих на толстые веревки. Таких волос или такой шерсти он еще ни у кого не видел. Он заглянул в собственные глаза. Черные, мрачные. Он, оказывается, вовсе не такой, каким себя представлял! Зубы у него плоские и крошечные, как у Щенка. Его новые зубы — он надеялся, что они вырастут длинные и острые, — в самом деле были острые, зазубренные, но очень похожие на человеческие. Ромочка ужаснулся, оглядев свое бесшерстное тело. Он поднял руку, согнул ее в локте. Лапа мозолистая, а предплечье, все в шрамах, жилистое, лысое, грязное и слишком длинное. Совсем не такое, как надо.

Он определенно не собака, но и на мальчика он тоже не похож. Неожиданно Ромочка страшно разозлился на белую собачку. Она понятия не имела, кто он такой, и он ей тоже не нравился, но ей больше хотелось, чтобы Ромочка был мальчиком — тут сомнений не оставалось.

В квартире было невыносимо жарко. Не переставая смотреть на себя в зеркало, Ромочка скинул с себя верхние слои одежды.

— Хорошая собачка, умница, — сказал он ласковым голосом человечьего детеныша, наблюдая в зеркало за тем, как шевелятся его губы. Голос его напоминал сначала сухие листья и собачий лай; потом стал надтреснутым и немузыкальным. Собачка с несчастным видом заворчала. — Хорошая собачка, умница! — тихо повторил он, наблюдая за ней в зеркало.

Белая собачка лизнула свой нос и отвела глаза в сторону. Ромочка сел на корточки и позвал ее, щелкая пальцами и говоря человеческим голосом. Он звал ее, пока она не поняла, что обязана подчиниться. Она подползла к нему, опустив глаза и поджав хвост. Ромочка ласково погладил ее, и собачка облизала ему руки. Потом она быстро-быстро завиляла хвостиком, по-прежнему поджатым между задними лапами.

— Храбрая собачка, — бормотал Ромочка. — Ты победила чудовище, хотя оно было большое, как Чужак, а ты маленькая. Храбрая собачка!

Он понимал, что его слова сразу меняют все отношения — не только между ним и собачкой, но и между ним и новым местом. Он ощупал свои конечности: они длинные и гладкие. У него руки и ноги мальчика, человека, а не пса. Ромочка знал, что его уши всегда прижаты к голове, а не стоят торчком. И шерсти на них нет. Ни один пес не увидит, как он опускает или прижимает уши, — они всегда остаются небольшими раковинами, спрятанными под волосами.

Собачка украдкой посмотрела на него и перекатилась на спину, выставив шею и виляя хвостом. Потом она, выпучив глаза и униженно скорчившись, стала наблюдать за тем, как Ромочка бродит по квартире. Гостиная и спальни были изолированными комнатами. В каждой из них Ромочка нашел много красивых вещей. Он расправил плечи. Он человек, а не собака! Он ходит по квартире, где есть много вещей для мальчиков. Ах, как хорошо!

Детских вещей было полно в каждой комнате. В той, где он дрался с собачкой, стояли две кровати, а игрушки не только были разбросаны по полу, но и лежали в коробках и на кроватях и даже на полках.

Здесь комната мальчиков. Здесь живут два мальчика. В комнате две кровати, два больших пушистых игрушечных медведя, два разных запаха на одежде — всего по два. Ромочка влез в первую кровать и свернулся на мягком белье, без труда подоткнув под себя со всех сторон пушистое одеяло. На одеяле был вышит большой полосатый рыжий кот с большими зубами и желтыми глазами.

— Тигр! — сказал Ромочка вслух, радуясь, что вспомнил, как называется такой кот. Он закрыл глаза. — Спокойной ночи! — произнес он в виде опыта, и собачка заскулила. — Если сейчас же не заткнешься и не заснешь, я с тебя на хрен шкуру спущу! — смеясь, сказал он ей.

Он заметил, что на кремовых простынях и на подушке остаются черные отпечатки его пальцев, похожие на следы когтей. Он вылез из одной кроватки и залез в другую. Во второй одеяло было закрыто разноцветным покрывалом. Но долго лежать на одном месте Ромочка не мог. Вскоре он снова выбрался из-под одеяла и начал вытаскивать все игрушки из коробок, а одежду — из платяного шкафа.

Здесь живут два мальчика, братья, один больше, другой меньше. Ромочка и Щенок. Ромочка задумался. Щенок — не слово. Это имя.

— Щенок, — вслух повторил Ромочка, стоя посреди комнаты.

Вдруг радость куда-то улетучилась. Ему не нравилось, как звучит его человеческий голос. Надо взять отсюда что-нибудь для Щенка. Ромочка принялся рыться в куче одежды и игрушек. Что больше понравится Щенку? Унести все не получится, придется выбирать.

Ромочка обшарил все выдвижные ящики и шкафы, набил свой пакет доверху, все высыпал и снова набил другими вещами. Здешнее богатство сбивало с толку; выбирать Ромочка не привык. И от чужого запаха его начало подташнивать. Он машинально пометил дверь и перекладины кроваток, а потом наложил кучу в углу у платяного шкафа. Но запах его мочи и кала здесь тоже был какой-то не такой, плохой. Поэтому Ромочка забросал свои метки одеждой. Вдруг он вздрогнул: он совсем забыл, что у людей так не принято! Он попробовал стереть мочу и убрать кучу, но только размазал кал по стене, а капли мочи разбрызгал повсюду.

Проголодавшись, он отправился искать еду. Здешняя кухня ему очень понравилась: маленькая и чистенькая. Такой кухни Ромочка еще не видел. Он все ощупал, все потрогал. Вся кухня была расписана цветочками — некоторые какого-то странного цвета, сразу видно, что ненастоящие. Над белой газовой плитой с духовкой Ромочка заметил белую плитку, расписанную мелкими синими цветочками. Они напомнили ему цветы, которые первыми появляются в талом снегу на пустыре. На окнах висели белые тюлевые занавески, а стол закрывала клеенка в больших розовато-лиловых цветах с коричневыми листьями. Мягкий желтый линолеум напоминал желтое поле с розовыми цветами и лиловыми листьями. И все очень чистое.

На кухне нашлось столько съестных припасов, что Ромочка не знал, что делать. Может, бросить одежду и игрушки для Щенка, а вместо них набрать еды? Он вынул все из холодильника и надкусил все мало-мальски съедобное. Он опустошил кухонный шкаф, высыпав все на пол, и набил рот печеньем. Он похлопал себя по бокам в поисках карманов, вспомнил, что снял куртку, и снова жадно набил рот едой. Какой он тут устроил беспорядок! Может, сжечь его, чтобы люди ничего не поняли? Не найдя на кухне ни спичек, ни зажигалки, Ромочка еще поел и, набив живот, вернулся в комнату, где теперь пахло получше, и сел на груду одежды, игрушек и постельного белья.

Маленькая белая собачка подползла к нему и посмотрела на него в упор. Всякий раз, как он смотрел на нее, она отводила взгляд. Наконец, боясь, что он опьянеет от сытости, Ромочка запихал в пакет кое-какие брюки, свитера, курточки и шапки. Пару ботинок. А игрушки? Он смущенно оглядывал кучу игрушек на полу и никак не мог решить, что взять.

Вдруг собачка пулей выбежала из комнаты. Немного робея, Ромочка последовал за ней. Она села под дверью, навострила уши, задрала хвост, напряглась — она прислушивалась к чему-то внизу. Потом она отчаянно залаяла. Она понимала, что помощь уже близка.

Ромочка бросился назад, в спальню, схватил наполовину набитый пакет, так и оставшийся без игрушек, и бросился к входной двери. У входа он увидел еще одну игрушку: красно-желтую пластмассовую косточку. Когда он схватил ее, косточка запищала. Сунув игрушку в пакет, он побежал к двери, оскальзываясь на остывшей собачьей крови — лужа натекла во время драки. Собачка ожесточенно лаяла, не сводя глаз с двери. Отпихнув ее, Ромочка повернул ручку. Заперто! На лестнице послышались шаги. Собачка рассказывала обо всем, что произошло, да так выразительно, что ее способны были понять даже люди.

В ужасе Ромочка взвизгнул, заскребся в дверь. Бросился назад, в спальню, метнулся к окну. Вскочил на подоконник, подтянулся. Ему никак не удавалось протащить в форточку битком набитый пакет. Может, бросить его? Ромочка попытался вылезти, но от волнения у него ничего не получалось.

Собачка лаяла и лаяла без умолку — она почти выла. Ромочка услышал, как отпирается входная дверь. Вот дверь открылась. Поздно! Он снова прыгнул на подоконник, схватил свой пакет и, сгорбившись, выбежал в коридор. От страха он начал поскуливать. Развернувшись к двери, он закинул свою добычу на плечо.

На пороге стояли трое людей. Все зажимали носы и кричали от ужаса. Заревев, Ромочка бросился прямо на них, ловко уворачиваясь и приседая. Он услышал:

— Фу-у-у-у! Ужас! Что это такое?

— Лови его!

— Бомж, вор!

— Ну и вонища!

— В чем дело?

Вырвавшись, он метнулся в коридор, оставив людей позади. Бросился к тому месту, где должна была быть лестница. Несмотря на тяжеленный пакет, бежал Ромочка очень быстро. Кубарем скатился по лестнице. Люди гнались за ним. Ромочка устремился к двери, ведущей на улицу. И тут ему повезло: кто-то открыл дверь снаружи, и он очутился на свободе.

Откуда ни возьмись подбежала Белая Сестрица; она зарычала на людей, выбежавших из подъезда следом за Ромочкой.

Всю дорогу домой пришлось бежать — иначе Ромочка, оставшийся в тонкой майке и трусах, непременно замерз бы.

Несколько дней он набирался сил и все время оставался в логове, где играл со Щенком. Постепенно слух восстановился, ему снова показалось, что у него стали длинные острые клыки и мохнатая грудь. Вскоре Ромочка снова начал охотиться в лесу и на мусорной горе. А потом и в городе.

Как только Ромочка снова убедил себя в том, что он — пес, он продолжил охотиться за игрушками. Он внушил себе, что игрушки нужны не ему, а Щенку. Но в дома он больше не забирался. Воспоминания о своем отражении в зеркале унижали его, да и белую собачку он не мог забыть.

Ромочка и Белая осторожно пробирались по слякоти в незнакомом переулке. С одной стороны лежала куча битого камня; за ней кто-то устроил временное логово из картона, разломанных ящиков и старых одеял. На другой стороне тянулся узкий, весь в лужах, тротуар, заваленный пластиковыми бутылками, бумагой, подгузниками, битым стеклом и луковой шелухой. Вдруг Белая напряглась и застыла на месте. У Ромочки на затылке волосы встали дыбом. Кто-то подкрадывался к ним сбоку, из-за домов. Подкрадывался, но не боялся… Неожиданно весь переулок у них за спиной заполнился людьми. Все вопили и кричали:

— Мальчик-пес! Песий мальчик! Держи, лови его!

Ромочка и Белая побежали по более чистой стороне переулка. В узком пространстве гремело эхо; они неслись, не разбирая дороги и забрызгивая друг друга на бегу черной маслянистой грязью. Они находились в незнакомой части города; Ромочка решил поохотиться там, где его никто не знает. Теперь он понятия не имел, как выбраться отсюда. Они завязали в грязи и пробирались, согнувшись в три погибели, между огромными кучами мусора. Рядом валялись два перевернутых мусорных контейнера — дурной знак. Сзади звенели возбужденные голоса. На них открыли настоящую охоту! Ромочка не удивился, повернув за угол и завидев впереди глухую кирпичную стену, облепленную грязным снегом.

Они с Белой развернулись, готовые драться. Но когда их преследователи подбежали к ним поближе, Ромочка понял: сопротивляться бесполезно. Охотников очень много, и все почти взрослые. Высокие парни с короткими волосами. Ромочка пригнулся, широко расставил ноги и занес над головой дубинку. Белая оскалилась и грозно зарычала. И все же Ромочка понимал: их, собак, всего двое — им не выстоять.

Он очнулся, услышав визг и рычание Белой. Ей больно! Не открывая глаз, он прислушивался. Ее визг звучал и злобно, и униженно. Она чего-то очень боялась. В ответ на ее рычание слышались смех, ругань и глухие удары. Потом кто-то подошел к Ромочке, наклонился к нему. У него болела голова. Руки и ноги были свободны, но он не касался ступнями пола. Пока он был без сознания, его раздели догола и подвесили к стене за волосы. Ромочка не мог дотянуться до земли. По лицу у него побежала холодная вода; он поежился. Волосы откинули назад, и лицо оказалось полностью беззащитным.

Прищурившись и посмотрев в улыбающееся лицо врага, Ромочка замахнулся ногой и попытался лягнуть его в лицо. Он открыл глаза и зарычал. Когда он взмахнул ногой, тело безвольно закачалось в воздухе, и удар вышел гораздо слабее, чем рассчитывал Ромочка. Он только спугнул и разозлил своего врага. Высокий юнец отскочил подальше, держась за лицо и вопя. Остальные обернулись к ним и захохотали.

Ромочка огляделся. Их с Белой приволокли в большой полутемный склад, заваленный какими-то трубами и столбами. Здешние обитатели или неподвижно валялись по углам, или толпились вокруг Белой. Белая скулила, не в силах поднять голову — ее ухо прибили к полу большим гвоздем.

Ромочка успел лишь мельком заметить, как Белая отчаянно извивается, а мучители тычут в нее заостренной палкой. Кто-то сильно ударил его по голове, и все кругом почернело.

Он проголодался и хотел пить. Кожа черепа натянулась и болела. На складе осталось меньше больших парней, но все равно достаточно. Мучить Белую им надоело. Она по-прежнему припадала к полу прибитым ухом. Лапы у нее дрожали. Ромочка учуял еду — горячую еду. Большие парни что-то ели из бумажных пакетов. Он узнал пакеты «Стардогз» и «Сабвэй». Он всхлипнул, и все повернулись к нему. К нему подошел смуглый парень в кожаной куртке. Его короткие волосы стояли на голове торчком. Парень схватил Ромочку за ногу и качнул. Ромочка зашатался, как пьяный, из стороны в сторону, размахивая руками и ногами и пытаясь остановиться. Парни захохотали, давясь едой. Они смотрели на него ясными глазами, и Ромочка понял: дело плохо. Эти ребята — не бомжи. У них у всех короткие волосы. Они в домашней одежде, в джинсах и теплых куртках; судя по запаху, они моются мылом и стирают одежду.

Ромочка страшно перепугался. Домашние дети ненавидят бомжат. Он забрел на чужую территорию. Для этих парней он — лютый враг. Он украдкой огляделся по сторонам, когда парень в кожаной куртке снова качнул его. Так вот какое их логово! Но постоянно они здесь не живут. Они живут в домах, квартирах, и у каждого есть мама и дядя. Большие парни вдруг показались ему какими-то ненастоящими. Могут ли они оказаться сыновьями тех женщин, которых он грабил? Может, кто-то из них обитает в квартире с маленькой собачкой? Нет, непохоже.

По стенам стояли просевшие, поломанные диваны. Между ними кто-то втиснул самодельную печурку, в которой пылал жаркий огонь, и стол. Большие парни играли в игрушки — шумные, переливающиеся разными цветами. Ромочка таких еще не видел. Почти у всех имелись ножи. Они все время косились но сторонам, чтобы понять, чем заняты другие. Проследив за их взглядами, Ромочка увидел, что в логове находятся и две девушки или молодые женщины. Одна спала на диване, и на ее длинные голые руки падали оранжевые отблески пламени. Вторая сидела напротив, прижавшись к очень высокому парню, и-смотрела на Ромочку в упор. На ее лице застыло скучающее выражение.

— Слушай, а ты это чудо природы трахнешь? — вдруг спросил один парень, подталкивая к Ромочке тощего мальчишку.

— Трахайся с ним сам! — огрызнулся тощий, пихнув своего обидчика.

— Трахни его! Да-вай, да-вай! — хором закричали другие, громко хохоча.

Все вскочили, подбежали к Ромочке. Они стояли полукругом, хлопая в ладоши, крича и двигая бедрами. Тощий ухмыльнулся и набросился на них с кулаками.

— Уж лучше трахнуть собаку, чем этого козла вонючего! — сказал он, и все покатились со смеху и принялись подталкивать его к Белой.

— Сам ты козел вонючий, — прохрипел Ромочка.

Все разом замолчали и повернулись к нему.

Большие парни окружили Ромочку и начали тыкать в него палками.

— А ну, повтори, повтори, повтори! — закричали они.

Они хотели, чтобы он говорил, — и он говорил. Они требовали, чтобы он плакал, и он плакал; крупные слезы текли по его щекам и груди. Они хотели, чтобы он боялся их, и он показывал им свой страх.

Он мочился для них. Показывал им свой член. Пел для них. Просил, умолял, стучал пятками по доскам. Дрался с каждым из них по очереди, болтаясь и раскачиваясь на стене, как марионетка, и беспомощно тыча их в лица кулаками. Он готов был сделать что угодно, лишь бы они не мучили Белую. И при этом он не переставая думал: «Мамочка, Мамочка, мама, мама, приди ко мне, спаси меня! Приходи скорее, приводи всех на подмогу!» Он заметил, что у одного из мальчишек выпал длинный обнаженный нож и валяется под столом вдалеке. Как невозможно далек этот чудесный одинокий зуб!

Наступила ночь. Постепенно парням надоело возиться с новой игрушкой — куклой, которая умеет в чем-то подражать людям. Они стали испытывать его на выносливость. Проверяли, какую боль он способен вытерпеть. Они протыкали ему уши. Прижигали руки сигаретами. Потом стали резать ножом грудь, и Ромочка громко завыл от боли. Он выл, пока не охрип. Он понимал, что в конце концов его убьют — может, не нарочно, а просто так. Случайно. Как он тогда убил в драке большого рыжего кота. Наружная оболочка куда-то уплыла; он съежился в комок, крепясь из последних сил.

Мамочка, Мамочка!

— Мы еще не отмечали день твоего рождения?

Смеясь, он покачал головой. Какая Мамочка смешная — неужели правда хочет праздновать день его рождения?

— Значит, сейчас отметим. Вот тебе корона.

Ромочка позволил Мамочке надеть себе на голову павлинью корону. Он сидел рядом с ней в зазубренном ковше красного трактора. Первой по пустырю прибежала Белая; она положила к Ромочкиным ногам еще теплого голубя. Потом пришла Золотистая, принесла ему ощипанную курицу. Потом Черная — с окровавленной мышью-полевкой. Все шагали очень торжественно и, сложив подарки к ногам Ромочки, садились рядом. Топча золотистые одуванчики, пришел Черный и принес цаплю, за ним Серый — три крапчатых яйца. Потом Коричневый… и Коричневый тоже! Радостный и неуклюжий, как всегда, он бросил к Ромочкиным ногам свежезадранного зайца. Коричневый никогда не ловил зайцев. За Коричневым бежали Пятнашка и Золотинка; они держали за края батон хлеба. Гора подарков росла, и все смотрели на них и исходили слюной. Последним прибежал Щенок; он бесцеремонно швырнул в общую кучу целлофановый пакет, от которого вкусно пахло горячими пирожками с картошкой и мясом. Этот запах перебил пряный запах крови, мокрой шерсти и перьев. Собаки дрожали, сдерживаемые лишь важностью случая. А Мамочка по-прежнему сидела рядом — теплая, добрая. Ее не прельщали лакомства, сваленные в кучу у Ромочкиных ног. Мамочка просто сидела рядом с ним в красном ковше экскаватора, величественная и мудрая.

— С днем рождения, любимый! Ну что? — Мамочка ткнулась в него носом.

Не в силах утерпеть, он повернулся к ней.

— Ну а ты что мне подаришь. Мамочка, Мамочка?

— Острые клыки. Я уже бегу, милый. Спешу тебе на помощь.

Внутри он чувствовал себя проворным и уверенным, но вот внешняя оболочка сделалась какой-то вялой. Не сразу до него дошло, что Белая встрепенулась и дергает свободным ухом. Наконец, он понял: наверное, Мамочка и остальные уже близко — с той стороны склада.

Он заставил себя вернуться в тело, которое уже почти покинул. Услышал смех, дернулся, вспомнил, что его волосы привязаны. Он завыл от боли. Какой-то парень поджигал его длинные, похожие на веревки, волосы — одну прядь за другой. Парень все время зажимал нос и радостно вскрикивал, когда потрескивали загоревшиеся волосы. Он, наверное, хотел развеселить остальных, но все заскучали. Ромочка застонал, чтобы отвлечь их внимание от двери. Голос пропал; он лишь шипел почти беззвучно. И все же ему удалось их отвлечь. Когда на склад вбежали собаки, здешние парни смотрели не на них, а на Ромочку.

Его спутанная, вся в колтунах грива вспыхнула. Сгорела веревка, привязавшая его к выступу в стене, и Ромочка упал на землю. Ему показалось, что он несколько секунд проспал, хотя видел, что на складе началась замечательная драка — чудесная, восхитительная битва. Ему как будто передалась сила его стаи, и он оживился. Но тело его не слушалось. Девушка со скучающим лицом подошла к нему. Не вынимая изо рта сигареты и ругаясь, она затоптала ногами его тлеющие волосы. Потом она тоже бросилась в гущу драки.

Ромочка долго собирался с силами, готовился изнутри, но тело все не оживало. Он медленно пополз, с трудом отрывая руки и ноги от пола. Он двигался невообразимо медленно. Его заполняла яростная радость; он чувствовал, как рядом смыкаются шерсть, клыки и мускулы, слышал их рык и крики домашних мальчишек. Он подполз к Белой. Один раз лизнул ее в окровавленную морду и, перекатившись, дотянулся до упавшего ножа. Не раздумывая, схватил нож обеими руками, прижал голову Белой коленями и отрезал изуродованное ухо. Нож оказался замечательно острым.

Потом он вдруг очнулся уже на улице. Он был совершенно голый, у него кружилась голова. Обхватив дрожащую, окровавленную Белую, он тащил ее прочь, а за их спинами продолжался гвалт. Ромочка понятия не имел, где они, зато Белая сразу определила направление. Она слабо встряхнулась и робко, неуверенно, то и дело спотыкаясь, принялась вынюхивать следы их стаи. Спотыкаясь, в темноте, они брели по незнакомым улицам. Теперь, испытав облегчение, он вдруг почувствовал ужас, от которого снова закружилась голова и заклацали зубы. Жаль, что он уронил нож. Белая тыкалась в него окровавленной мордой, побуждая его идти вперед.

Потом они снова очутились в том жутком переулке, с которого все началось. Теперь его уютно освещали костры, которые развели бомжи. Белая отвернулась. Ей не хотелось сворачивать в тот переулок — она тоже все помнила. Но Ромочка ее упросил, и они прокрались к глухой стене, откуда их утащили. Ромочка долго рылся в мусоре и, наконец, нашел свою дубинку.

Дальше они побежали по своим следам. Вскоре остальные догнали их — все израненные в драке, но довольные. Собаки прижимались к дрожащему голому Ромочке; каждый норовил лизнуть ему руки и лицо, зализать страшные шрамы на груди, в углах рта, облизать окровавленную голову Белой. Ветер обдувал голую кожу. Ромочка страшно замерз. Саднили глубокие раны на груди. Его трясло с головы до ног, он был какой-то липкий, его тошнило. Ему хотелось закрыть глаза и заснуть прямо на дороге. Вперед его гнал лишь страх, что его снова захватят в плен. Он огляделся. Глаза у него стали огромные, голова кружилась. А может, он все-таки умирает? Ромочка из последних сил удерживал в руке дубинку.

Они свернули в переулок, ведущий к последнему месту встречи. Стая двигалась плотным, извивающимся клубком. И тут Ромочка увидел Певицу. Он сразу узнал ее. У нее по-прежнему была та же плавная, волнистая походка, совершенно не похожая ни на чью другую, хотя сейчас она шла, осторожно переставляя ноги. Она медленно брела по переулку им навстречу, глядя в землю. Лицо ее было в тени. Ее худенькой дочери рядом не было; Ромочка понял, что девочки нет и дома. От Певицы исходил явственный запах горя.

Вместе с собаками он вжался в стену и смотрел ей вслед. Певица очень похудела сверху, в плечах. Когда она приблизилась, Ромочка услышал хрипы, вырывающиеся из ее странного, рассеченного пополам рта. Он потянул носом и вдохнул в себя ее запах. От Певицы пахло гарью и чем-то химическим, потом и спермой. Так пахнут горе и беда. Собаки подняли морды. Неожиданно Ромочка догадался: Певица беременна. Она шла с непокрытой головой, и ее длинные светлые волосы отчетливо выделялись на фоне оранжевого бархатного неба. Ромочка угадал в ее сияющих волосах искорку того, давнишнего, костра. Ни ее лица, ни губ он не видел, но он горел, как будто его внутри наполнил огонь. Зубы перестали выбивать дробь. Его больше не трясло. Он молча шагнул на тропинку за спиной Певицы и долго стоял на одном месте, под звездами. Вокруг него молча толпились собаки.

Он притронулся пальцами к запекшейся корке на груди и поднял окровавленную руку вверх, к удаляющейся фигуре Певицы — точно так же всегда прощалась с ним Лауренсия. Потом Ромочку снова окружила плотная стена шерсти, мускулов и зубов. Хотя грудь болела и саднила по-прежнему, он глубоко вдохнул в себя чистый ночной воздух.

На следующее утро он проснулся дрожа, весь в поту. Его бросало то в жар, то в холод. Если кто-то прикасался к нему, он вздрагивал от боли, но один он сразу замерзал. И встать он не мог — сразу падал. Щенок то жалел его, то принимался как бешеный носиться по логову, И все же Щенок обнимал его, когда Ромочка дрожал, и сворачивался клубочком рядом, грея Ромочку своим телом. Когда у Щенка проходили периоды буйства, он старался не прикасаться к страшным ранам на груди Ромочки. Раны так воспалились, что их невозможно было вылизывать. Ромочка не мог есть, хотя ему приносили самые лакомые кусочки. Он все думал и думал о том, что мать и дядя пропустят его день рождения.

Целых три дня Мамочка слизывала с его лица и ушей горячечный пот. Потом принялась зализывать гноящиеся струпья на груди. Ромочка зажмуривался и терпел, сколько мог. Один раз, весной. Мамочка уже вылечила его, зализав раны. На четвертый день он съел мышонка, которого принесла ему Белая, и немного поиграл со Щенком.

Силы у него восстановились через неделю. Ромочка все думал, думал, как бы ему найти Певицу, но логова он не покидал. Грива, по-прежнему длинная, опалилась на концах и теперь не до конца закрывала лицо, отчего Ромочка казался себе голым и беззащитным. Белая быстро поправилась и стала ходить на охоту. Она приносила добычу специально для Ромочки. Всякий раз, когда она возвращалась в логово, Ромочка вздрагивал; он забывал, что теперь у сестрицы только одно ухо. Потом он принимался машинально ощупывать собственные раны, которые заживали медленно, очень медленно. Белая приносила ему крыс, мышей, птиц, лисенка и разные съедобные объедки. Ромочка догадался, что сестрица охотится на мусорной горе и в лесу, а не в городе.

Ромочка целыми днями играл со Щенком. Он строил город из кубиков, добытых на последней охоте. В ход шли не только кубики, но и сломанные игрушки, и мелкие камешки — они со Щенком их специально собирали. Ромочка складывал улицы и дома, а Щенок нетерпеливо лаял. В построенном ими городе обязательно оставалась свободная площадка — место встречи. А еще в нем были общие, открытые тропы и точные копии знакомых Ромочке улиц. При виде такого чуда у Щенка загорались глаза.

После того как Ромочка научился строить красивые дома и улицы, он перешел к людям. Их изображали палочки и камешки. Люди толпились группами, слишком большими, чтобы на них можно было напасть, люди делали покупки, люди сидели в домах. Но один камешек всегда находился в стороне, вдали от остальных. Ромочка переставлял пальцы, «гуляя» по переулкам, он тявкал и шевелил ушами, изображая охоту. Щенок должен был сидеть тихо и не шуметь. Вдруг пальцы выскакивали из-за угла и набрасывались на воображаемую жертву. Щенок тоже подскакивал, подражая Ромочке. Они вдвоем лаяли и рычали, а Ромочкины пальцы бросались на злополучный одинокий камешек, притиснутый к стене понарошечного домика.

Иногда Ромочке надоедало охотиться на одинокие камешки. Он набрасывался на толпу, расшвыривал игрушечных людей во все стороны — это они в ужасе разбегались от него. Щенок бросался на них сбоку; глаза у него горели, он скалил зубы и весь дрожал от возбуждения. Разбросав все камешки, Ромочка обычно разрушал и построенный им город, и Щенок просто бесился от радости. Потом он вскакивал и бегал по логову на задних лапах, как Ромочка, испуская странные боевые кличи.

Ромочка высунул нос из логова. Неожиданно для себя он понял, что может выйти отсюда. Ему надоело играть со Щенком, надоело логово, его раздражали собаки. Он капризничал и отказывался есть лакомства, которыми его угощали. Выбравшись наверх, он зашаркал по развалинам, а потом вышел на двор. Стоял конец весны — все пело и зеленело. Уже выросли одуванчики; над высокой травой жужжали пчелы. Ромочка понял, что многое пропустил, пока прятался от домашних парней с короткими волосами. Он присел на корточки, поел горькие на вкус листья одуванчиков, а потом наелся желтыми головками — так поступают все псы, если у них болит живот.

Он огляделся по сторонам. На легком ветерке покачивались ветви берез, усеянные зелеными листочками; наверное, там, высоко сидят птенцы, за которыми присматривают матери. В лесу сейчас много гнезд и крапчатых яиц. Яйца Ромочка любил. Ему вдруг захотелось яйцо. Собаки не приносили ему птичьи яйца — они не умели их добывать и хранить. Если им случалось заполучить яйцо, они давили его зубами и пожирали не только нежное содержимое, но и скорлупу, а также мелкие веточки и дорожную грязь. Глупые собаки! Сам Ромочка сначала просверливал в скорлупе дырку чем-нибудь острым — гвоздем или тонкой веткой — а потом высасывал содержимое; он чувствовал, как в дырочку проходят сначала белок, а потом и желток и наполняют рот. Он вздохнул. Как им приказать, чтобы принесли ему яиц? Если бы они не были собаками, они бы знали, что значит слово «яйцо». Глупые собаки!

Он понюхал воздух. За горой горели костры, на которых готовили еду. Ко всегдашнему зловонию примешивался нежный запах цветочной пыльцы — лучший запах на свете. Над головой свистали и чирикали птицы; Ромочка решил, что птицы метят свою территорию звуками. Сколько же в мире невидимых границ, заборов, гнезд и тайных убежищ! Сколько приходится драться собакам, кошкам, людям и птицам! И сколько яиц достается смельчакам!

Он набрал полные руки одуванчиков и полез назад, в логово.

Щенок спал в гнездышке вместе с Золотинкой и Пятнашкой; Ромочка обошел их на цыпочках. Золотинка приоткрыла один глаз и зевнула, но не двинулась с места. Ромочка устроился рядом с тайником и принялся перебирать свои сокровища. Он погладил грязный, но пушистый кошачий хвост. Его бывший владелец был храбрым котом, рыжим, как осень, как огонь. Ромочка улыбнулся. Воткнул хвост между своих голых ягодиц, но он не держался, поэтому он свернулся калачиком и принялся задумчиво посасывать его костистый кончик.

— Я не ем собак, я не ем людей, я не ем кошек!

Вдруг он, сам не зная почему, очень порадовался себе.

На следующий день весенний ветер, более сильный и свежий, задул даже в логово, наполнив его громкой музыкой. Ромочка понял, что больше ни секунды не может здесь оставаться. Он хотел охотиться, исследовать, заново открывать сияющий мир. От радости он обхватил себя руками: он пойдет в «Рим»! Он в нетерпении задрожал в ожидании вкусной еды и кое-чего еще более приятного: слез Лауренсии.

Ромочка снова начал охотиться. Гибкий и сильный, он проворно двигался и на городских улицах, и в залитом дождем лесу. Заметив детей, он злобно рычал на них, запугивая их и их матерей; он позволял своей стае приближаться к детям почти вплотную. Но за кошками он не гонялся. Заметив кота или кошку, он останавливался и задумчиво кивал им — точно как ему однажды кивнула его Певица. Кошки переставали выгибать спинку и шипеть при виде его и лишь быстро забегали и, обернувшись на безопасном расстоянии, мигали своими горящими глазами.

Ромочка радовался, когда перед началом охоты встречал кота или кошку. Всякий раз, когда так случалось, он был уверен, что охота будет хорошей. Он кричал на собак, кусал их и запрещал им гоняться за кошками. Когда Золотистая и Черный как-то раз притащили в логово убитого кота, Ромочка выхватил у них изуродованный труп, изумив и разозлив всех. Потом он вылез в развалины церкви и спрятал убитого кота в такое место, чтобы они до него не добрались.

Едва войдя, Ромочка понял, что Щенок в чем-то провинился. Он не бросился ему навстречу, а лежал в гнездышке и смотрел на него большими глазами. Ромочка угрожающе посмотрел на своего младшего братца. Остальные прыгали вокруг него. Не сводя взгляда со Щенка, он бросил на пол пакеты с добычей — пусть обнюхают. Щенок на брюхе подполз к Ромочке, облизал ему руки и снова пополз в гнездо. Ромочка решил проверить свой тайник. По пути он чувствовал на себе взгляд Щенка.

Ромочка сразу понял, что Щенок побывал в его тайнике. Он всегда видел, когда у него что-то брали и не клали на место. Щенок, как и все остальные, много раз бывал у Ромочки в гостях, но только по приглашению. Ромочка посмотрел на кирпич, который свободно вынимался из стены. Кирпич был немного смещен в сторону. Значит, Щенок лазил в его тайник! В Ромочке бушевала холодная ярость. Он вынул кирпич и стал осматривать свои сокровища, загаженные прикосновениями Щенка. Он перебрал клювы и когти, ссыпал их в ладонь… Сомнений не оставалось: пропала корона! Злобно зарычав, он развернулся к Щенку и угрожающе навис над ним. Щенок припал к полу и упорно не смотрел на него. Ромочка заревел и потянулся за дубинкой. Щенок убежал от него в гнездышко. И тут в логово вошла Мамочка. Она прыгнула к Ромочке и злобно зарычала на него. Он в последний момент отдернул дубинку, иначе непременно ударил бы ее. Мамочка сразу все поняла по выражению его лица; ее глаза полыхнули огнем, и она приготовилась к драке. Пристыженный и униженный, Ромочка отполз прочь. Он отказался от еды, а спать устроился отдельно от всех. Мерз до полуночи, а потом потащился за Черным — охотиться на мусорной горе.

Корона так и не нашлась. Щенок съел ее, потому что она была красивая.

Через день Щенок уже носился по всему логову и радостно лаял. Ромочка все еще сердился на него, но больше не старался его ударить и не отталкивал его от себя. Щенок страшно радовался. Ромочка начал охотиться на Щенка, чтобы избить его, но все попытки догнать младшего братца лишь подхлестывали игривость Щенка. Ромочка гонялся за Щенком по всему подвалу. В игру включились и Серый, и Белая. Наконец Ромочка устал играть и повалился в гнездышко. Щенок подошел к старшим и сел на пол, широко раскрыв глаза и улыбаясь. Он в любую секунду готов был увернуться от чьего-нибудь броска и бежать.

Ромочке очень хотелось, чтобы Щенок наконец заснул. Тогда он и остальные смогут уйти на охоту. Наконец Щенок распластался ничком, вздохнул и положил подбородок на руки. Ромочка медленно встал. Щенок посмотрел на него и закрыл глаза. Собаки сверху наблюдали, как Ромочка строит из битого камня барьер, чтобы Щенок не перепрыгнул. Сам он, подтянувшись, пополз по туннелю и скоро очутился у выхода. Ему не терпелось глотнуть свежего воздуха, понежиться в лучах солнца, успеть обнюхать и осмотреть гору до темноты. Стая стояла у калитки, ведущей на улицу, и принюхивалась.

Ромочка обернулся и зарычал от ярости. Щенок преспокойно перебрался через барьер и плюхнулся на четвереньки. Потом он выполз следом за остальными и теперь сидел, виляя бесхвостым задом и упрашивая взять его с собой. Глаза у него оказались совершенно не сонные. Ромочка понимал, что рычать на младшего братца бесполезно. Щенок перекатится на спину, зажмурится — и все.

Злость смешивалась с завистью. Ну и ладно, почему бы нет? Если Щенку так хочется, пусть идет с ними. Скоро он все равно вырастет. Они не смогут вечно держать его в логове. Когда-то надо выйти в первый раз. А если Щенка заметят люди — ну и что? Щенок достаточно проворен; а их стая, если они держатся вместе, непобедима. Тихий внутренний голос возразил: Щенок — человечий детеныш. Он не может вечно жить с нами. Скоро он вырастет, и люди захотят вернуть его себе.

Ромочка повел носом в сторону выхода — едва заметно и нехотя. Дрожащий от счастья Щенок бросился к нему.

Пока они пробирались по своему участку, Ромочка еще злился, но потом сумасшедшая радость Щенка заразила его, и они оба начали носиться кругами, поскуливая и лая. У Щенка оказались очень синие глаза и длинные светло-желтые волосы. Ромочка даже играть перестал, до того интересно ему было разглядывать Щенка. Он очень вырос. Прямые золотистые волосы мерцали и переливались на солнце, бледное личико разрумянилось, красные губы разомкнулись, обнажив смешные плоские белые зубы. Ромочка в жизни не видел ребенка красивее, чем Щенок. Он потрясающе быстро и ловко двигался по земле на четвереньках. Ромочке стало приятно, что в его стае есть такой красивый и ловкий Щенок. Он довольно долго ловил кузнечиков для этого нового Щенка, а потом смотрел, как красивый малыш расправляется с добычей, и испытывал странное умиротворение.

Над миром, согретым солнцем, поднялась сухая золотистая дымка. Ромочка и Щенок гонялись друг за другом по участку и объедались белыми и желтыми цветами, которые росли дальше, на пустыре.

После того первого раза никто уже не мог помешать Щенку выбираться из логова. Он стал неуправляемым. Он подбегал к людям; он гонялся за жителями трущобного поселка и врывался в их лачуги. Он облаивал коляски с детьми и пытался залезть в них. Он брал у чужих конфеты — и вообще все, что ему предлагали. Он стремительно бросался в новый мир, радуясь ему, как вернувшейся матери. Угомонить его было невозможно. Щенок не слушал угрожающего лая, уворачивался, когда его пытались укусить, подолгу гонялся за бабочками; при виде же милиционера он быстро перекатывался на спину.

Через неделю он пропал.

Целых три недели Ромочка искал Щенка, но того и след простыл. В логове он сидел один, дулся и огрызался на братьев и сестер и перебирал игрушки, в которые они играли со Щенком. Через три недели он вдруг проснулся и понял: ему ужасно хочется набить живот горячими макаронами.

Увидев их, Лауренсия просияла.

— Ах вы, мои милые! — заворковала она, поспешно вынося им угощение.

Пока они насыщались, Лауренсия стояла и смотрела на них, что-то мурлыча себе под нос. Ромочка склонился над миской и быстро-быстро ел, запихивая кусочки теста в рот обеими руками. В «Риме» было безопасно — здесь можно было забыть об осторожности и сосредоточиться на еде.

Вдруг Лауренсия, прервав песню, сказала:

— Тут недавно поймали одного мальчика, похожего на тебя, саго.

Ромочка вскинул голову, перестал жевать. Недоеденная клецка упала в миску.

— Но тот, второй, прямо настоящий щенок. — Лауренсия покрутила пальцами в воздухе и изобразила ладонью собачью голову. — Про него во всех газетах писали. Правда, смешно? Интересно, сколько bambini…[2]

— Куда его увезли? — сосредоточенно спросил Ромочка.

— В специальный интернат имени кого-то. В районе N, — ответила Лауренсия.

— Имени кого? — закричал Ромочка.

— Сейчас вспомню. Погоди-ка! Я вспомню… Макаренко, Ромочка. Имени Макаренко. Успокойся! Ешь!

Ромочка весь дрожал. Ему не терпелось уйти. Он запихал в рот остатки еды, тявкнул на собак и бросился бежать в темноту. Только в конце переулка вспомнил, что надо поблагодарить Лауренсию за угощение. Он обернулся к ней и помахал ей рукой. Лауренсия стояла под уличным фонарем. Когда Ромочка помахал ей, в ответ она тоже подняла вверх свою огромную лапу.

Центр имени Макаренко Ромочка нашел почти без труда. Он и трое собак загнали в угол нескольких бомжат на красивой станции метро и с помощью угроз выведали у них все, что нужно, — в том числе и то, на какой станции нужно сходить и как туда добраться. Бомжата сказали, что дети, которых забирают в центр Макаренко, уже не возвращаются; там над ними производят какие-то опыты. Ромочка не понял, что это значит, и грозно зарычал на бомжат, чтобы те заткнулись.

За последние два охотничьи сезона в метро многое поменялось. Теперь под землей Ромочке приходилось все время двигаться, иначе неизвестно откуда появлялись милиционеры, и тогда надо было спасаться бегством. Ромочка так боялся милиции, что при виде милиционеров у него подкашивались ноги. Иногда создавалось впечатление, что у милиционеров, которые дежурили на станциях метро, развился нюх не хуже, чем у собак. Они обладали сверхъестественными способностями, умели выследить кого угодно. Да и поездов Ромочка боялся по-прежнему. Он предпочитал передвигаться короткими перебежками, от одной знакомой станции до другой, а гигантский червяк у него под ногами с завыванием уходил в туннель.

Но если надо было, он путешествовал и в вагоне. Он давно понял: если забиться в угол, а потом рычать, скалиться и закатывать глаза, когда кто-то подойдет близко, его оставят в покое — в том числе и люди в форме, но не милиционеры. А сейчас у него не осталось выбора. Ему придется поехать на метро, по крайней мере в первый раз, чтобы пройти по следу, который указали бомжата. После того как они с Белой нечаянно заехали на другой конец города, он еще ни разу не забирался так далеко от логова.

С собой Ромочка снова взял Белую. Лишившись одного уха, она стала не такой красивой и добродушной, как раньше. Но они с Ромочкой по-прежнему хорошо чувствовали друг друга. Кроме того. Белая отлично научилась охотиться в городе. Ромочка доверял ее чутью больше, чем чутью остальных. Белая была предана Ромочке всем сердцем. Даже пробегающий мимо шипящий кот не способен был отвлечь ее внимание.

Поездка в центр города прошла без происшествий, но чем ближе они подъезжали к центру города, тем страшнее становилось Ромочке. Он чувствовал, как поезд мчится к реке, этой самой дальней границе их охотничьей территории, и у него по голове бегали мурашки. Потом выкрикнули название станции, о которой ему сказали беспризорники. Ромочка глубоко вздохнул. Нет, это еще не другой берег. Они добрались довольно быстро, через несколько остановок.

Станция была незнакомая, красивая, а бомжей на ней не оказалось ни одного. Ромочка не мешкал и не глазел по сторонам. Раз здесь нет бомжей, это плохо. В самом лучшем случае здесь недавно проходила чистка, в худшем — бомжей отлавливали и арестовывали, как только они здесь объявлялись.

Они поднялись в город — заваленный осенней листвой и какой-то неестественно чистый. Ромочка понял, что они с Белой не так далеко от тех мест, где когда-то заблудились, хотя и выше по течению, еще на своем берегу. Он успокаивал себя тем, что знает название своей станции, может по-человечески объяснить, где он живет. А если понадобится, он снова отловит каких-нибудь беспризорников и заставит сказать все, что ему нужно. Больше он не заблудится.

Машины сверкали. Тротуары, хотя и в трещинах, были выметены. Ромочка сразу понял, что собаке здесь нечем поживиться. На подоконниках первых этажей загорали кошки; на Ромочку и Белую они даже не смотрели. Ромочка невольно ускорил шаг. Стало чуть легче, когда он увидел белое здание центра имени Макаренко — он сразу узнал его по описанию. Здание старое, но недавно его покрасили. Оно напомнило Ромочке бомжа, который выходит из «центра социальной адаптации», а попросту ночлежки. в ночлежках бомжей подвергают санобработке, моют, одевают во все чистое. Они с Белой перелезли через оштукатуренный забор, остановились и осмотрелись.

В здании было много окон, сверкающих на солнце, но попасть внутрь, понял Ромочка, будет трудно. Хотя здание было достаточно старое и здесь имелись внешние водостоки, все окна закрывались металлическими решетками. Прутья в решетках напоминали пальцы, растопыренные перед чьим-то лицом. Красиво, но через такую решетку не перепрыгнешь и между прутьями не протиснешься. Ромочка заметил, что внутри за окнами тоже имеются решетки. Значит, через окно проникнуть в центр нельзя.

Здание было старое, четырехэтажное, приземистое — оно как будто разрослось в длину. В парке у самого забора росли недавно посаженные кусты; чуть дальше высились каштаны и ольха — старые деревья, наверное, ровесники самого здания. Сбоку Ромочка увидел сравнительно новую игровую площадку. На ней играли четверо детей, одетые в яркие футболки: красную, синюю, зеленую, фиолетовую. Мальчики в красной и белой футболках гонялись друг за другом и звонко кричали, никого не боясь. Ромочка презрительно оскалился: домашние!

Решив, что достаточно насмотрелся на новый дом Щенка, он направился обратно к метро. Важно было добраться до дома, не заблудившись.

Три дня подряд Ромочка и Белая ездили к центру имени Макаренко — осматривались. Хмурясь, Ромочка оглядывал здание из-за забора. Обошел его с тыла, изучил параллельный переулок и открытую парковку, а вечером осмотрел запертые ворота. Парковка оказалась открытой и непостоянной — ни одного гаража-ракушки. Значит, понял Ромочка, здесь никто не живет, кроме детей. У персонала есть дома в другом месте, хотя все приходят и уходят в разное время. На стоянке всегда есть машины, даже ночью.

Сторожевой пес громко лаял, но оказался трусоват. На вторую ночь он уже обожал Ромочку и охотно водил его по всей территории. Днем Ромочка наблюдал за людьми, которые приходили и уходили. Если Щенок и здесь, на улицу его не выпускают.

На четвертый день Ромочка оделся в самое нарядное — то есть в наименее рваное. Его волновало, что Щенка поместили в такой чистый и красивый дом. Наверное, надо бы как следует порыскать на свалке и поискать приличные куртку и брюки, которые можно надевать только для поездок в центр имени Макаренко. Ромочка оглядел себя сверху вниз, стоя под дождем в развалинах, и смахнул прилипшую к штанине грязь. Ладно, он и в этом выглядит очень даже ничего. Вполне по-человечески. Сегодня он будет мальчиком, а не собакой, а если вызовут милицию… он их удивит! Он расправил плечи.

У самого входа он велел Белой подождать в парке и притвориться старой бродячей собакой, а сам направился в чужое белое здание. Сердце прыгнуло куда-то в горло и билось там, отчего ему стало трудно дышать.

Он застыл на месте, готовый бежать в любой миг. Три закрытые двери, одна дверь сзади и лестница впереди. Есть еще окна, но через них не выберешься — Ромочка понял это еще давно. Он обернулся к задней двери, приложил к ней ухо — не щелкнет ли замок. Потом сжал дубинку обеими руками, широко расставил ноги и чуть согнул колени. Впереди стоял стол; за ним сидела тетка. Увидев Ромочку, она вытаращила глаза и схватила лежащий перед ней тряпичный квадратик. Потом постучала пальцами по какой-то доске, наклонилась к ней и крикнула:

— Доктор Пастушенко, спуститесь в приемный покой!

Она его боится! Ромочке стало полегче.

Вонючий гулкий коридор вонял мылом и чем-то едким. От тетки пахло потом и еще чем-то незнакомым. Не цветами, не фруктами и не мясом. Не животным. Высокие стены недавно покрасили, зато железные перила лестницы облупились и потрескались. Ромочка чуял, что здесь живут дети. Он снова испугался и затосковал. Как будто что-то подсасывало его изнутри. На площадке для игр кричали дети; сверху доносился топот маленьких ножек. Но Щенка он не чуял.

— Доктор Пастушенко! — завизжала тетка, наклоняясь еще ближе к доске и закрывая нос платком. Глаза ее снова и снова косили на верхнюю площадку лестницы, где находилась еще одна дверь. Ромочка тоже следил за той дверью и ждал.

Он вздрогнул, увидев, как из двери — не той, за которой они с теткой следили, а другой, напротив, — вышла молодая женщина. От нее веяло цветами и чем-то химическим. На голове у женщины красовалась копна блестящих каштановых волос — таких же длинных, как у него, только не спутанных, а кудрявых.

Женщина нагнулась, посмотрела на Ромочку черными глазами и вдруг застыла, как молодая лосиха. Ее рука тоже взлетела к носу, но она тут же опомнилась и опустила ее. Наступило молчание; она разглядывала его.

— Наталья Ивановна! Наталья Ивановна! Сделайте что-нибудь, ну пожалуйста! Я все вызываю и вызываю доктора Пастушенко, а он не откликается!

— Все хорошо, Анна, — тихо ответила женщина-лосиха. Ну и голос у нее! Сочный, сладкий, разноцветный. Не переливающийся, как у Певицы, а тускло мерцающий… как угольки в догоревшем костре. Ромочка попятился. Женщина-лосиха чем-то похожа на Певицу. Они как Черная и Белая. Похожие и разные. От нее пахло как от женщины, которая живет с мужчиной и несет на своем теле его запах, отпугивая остальных самцов. Зато от нее не пахло болью и бедой, как от Певицы. Ромочка и испугался, и удивился, и забеспокоился. Как бы не забыть, зачем он сюда пришел!

— Брат Щенок! — хрипло произнес он.

— А-а-а-ах! — звонко воскликнула женщина-лосиха. — Да, без доктора Пастушенко нам точно не обойтись.

Ромочкино сердце заколотилось еще быстрее. Щенок здесь, он где-то здесь — иначе она бы ничего не поняла.

По лестнице загремели чьи-то шаги, шаги взрослого мужчины. Потом на ступеньках показались большие ноги в мужских туфлях, и холодный, скрежещущий голос крикнул:

— Анна, я здесь. Ужас… чем здесь так воняет?! — С этими словами мужчина показался весь и вдруг замер.

Лосиха повернулась к нему, а Анна заметалась за столом.

Лосиха улыбнулась. Дышала она тихо, неслышно.

— Представляешь, он ищет брата, которого зовут… как бы ты думал… Щенок!

Услышав последнее слово, мужчина вздрогнул.

— Да, Щенок, — повторила Лосиха, как будто тыча в мужчину заостренным прутом.

Все долго молчали.

Мужчина стоял перед окном, поэтому Ромочка не очень хорошо его разглядел. Только увидел, что он высокий и худой. А еще почуял, что Лосиха носит на себе его запах.

— Твой брат здесь, — сказал мужчина, и его голос шуршал, как осенние листья. — О нем хорошо заботятся.

Потом мужчина шагнул вперед, и Ромочка впервые увидел его глаза: серые, омраченные грустью и острой тоской, но добрые. Мужчина подошел довольно близко; хотя он как будто не обращал внимания на Ромочкину дубинку, он опустился на колени, показывая, что не угрожает. Ромочка почуял запах, идущий от головы мужчины; в его волосах соломенного цвета мелькали белые пряди. Нисколько не стесняясь, мужчина зажал нос большим и указательным пальцами и гнусаво спросил:

— Как тебя зовут?

Впервые взрослый человек обратился к нему! Ромочка пожалел, что рядом нет его семьи. Собаки зарычали бы в ответ и прогнали нахала. Ромочка пришел в замешательство, но ненадолго. Что делать? Бежать, рычать или замахнуться дубинкой? А может, все сразу? Он покраснел.

— Ромочка.

Мужчина встал.

— Наталья, давай сводим Ромочку к его брату.

Лосиха засмеялась, стрельнула на мужчину глазами из-под длинных ресниц, и они втроем зашагали по лестнице. Ромочка от страха пропотел насквозь. Он держался сбоку от мужчины — в самом безопасном месте. Ему показалось, что женщина-лосиха крепче и решительнее. Помимо общего для всех взрослых самцов запаха, от мужчины пахло еще кожей, вымытыми с мылом руками и… шерстью. И осенью. Ромочке еще не попадались мужчины, которые так пахли.