Долгое прощание

Глава 12

Письмо лежало в красно-белом ящике в виде скворечника у подножия моей лестницы. Деревянный дятел на скворечнике торчал вертикально, – значит, в ящик опустили письмо – но я и тут не стал бы заглядывать внутрь, потому что на этот адрес мне почта никогда не приходила. Однако дятел недавно лишился клюва, и излом был свежий. Какой-нибудь шустрый мальчик стрельнул в него из своего атомного ружьишка.

На конверте был штамп ?Correo Aereo? и куча мексиканских марок, а почерк я, наверное, не узнал бы, если бы в последнее время так много не думал о Мексике. Число на штемпеле я разобрать не мог. Его ставили от руки, и чернил на подушечке явно не хватало. Письмо было толстое. Я поднялся по лестнице. Уселся в гостиной и стал читать. Вечер казался очень тихим. Может быть, письмо от мертвеца приносит с собой особую тишину.

Начиналось оно без даты и без обращения.

?Я сижу у окна на втором этаже, в номере не слишком чистой гостиницы, в городе под названием Отатоклан – это горный городишка у озера. Прямо под окном – почтовый ящик, и когда официант принесет кофе, который я заказал, он заберет письмо и снизу покажет мне его, а потом опустит в прорезь. За это он получит бумажку в сто песо, для него это куча денег.

К чему все эти выкрутасы? К тому, что за дверью безотлучно караулит смуглый тип в остроконечных туфлях и грязной рубашке. Он чего-то ждет, чего – не знаю, но меня не выпускает. Это неважно, главное, чтобы письмо было отправлено. Посылаю эти деньги вам, потому что мне они не нужны, а местная жандармерия обязательно их прикарманит. Это не значит, что я с вами расплачиваюсь. Считайте, что этим я прошу прощения за все ваши неприятности и выражаю уважение к приличному человеку. Я, как обычно, сделал все не правильно, но у меня еще остается револьвер. Думаю, что по главному вопросу вы уже пришли к верному выводу. Убить ее я мог бы – и, возможно, убил, но то, другое, я бы сделать не мог никогда. Такое зверство не по моей части. Так что дело явно нечисто. Но это не имеет никакого значения. Теперь главное избежать ненужного и бесполезного скандала. Ее отец и сестра не сделали мне ничего плохого. Им еще жить да жить, а мне жизнь опротивела до крайности. Подонка из меня сделала не Сильвия, я и до нее таким был. Не могу понять, почему она за меня пошла. Наверно, просто из каприза. По крайней мере, она умерла молодой и красивой. Говорят, разврат мужчину старит, а женщине сохраняет молодость. Много чего болтают. Говорят, что богатые от всего могут уберечься и что у них в мире не бывает зимы. Я среди них жил ? это одинокие и скучающие люди.

Я написал признание. Мне слегка не по себе и довольно страшно. Про такое пишут в книгах, но там все не правда. Когда это случается с тобой, когда у тебя ничего не осталось, кроме револьвера в кармане, когда тебя загнали в грязную гостиницу в чужой стране, и выход у тебя только один ? поверьте, старина, ничего тут нет возвышенного или драматического. Это просто мерзко, страшно, грязно и уныло.

Так что не забудьте это все и меня заодно. Но сперва выпейте за меня у Виктора ?лимонную корочку?. А когда будете в следующий раз варить кофе, налейте и мне чашку, добавьте в нее виски, прикурите мне сигарету и положите возле чашки. А потом забудьте всю эту историю. Терри Леннокс передачу закончил, точка. Так что – прощайте.

В дверь стучат. Наверно, идет официант с кофе. Если это не он, придется стрелять. Мне, в общем, нравятся мексиканцы, только тюрьмы их не по душе.

Пока. Терри?.

Вот и все. Я сложил письмо и засунул обратно в конверт. Значит, это все-таки оказался официант с кофе. Иначе письмо не дошло бы. И вложенный в него портрет Мэдисона тоже. Портрет президента Мэдисона – это банкнота в пять тысяч долларов.

Он лежал на столе, зеленый и хрустящий. Я таких никогда не видел. Да и не всякому банковскому клерку они попадаются. Возможно, типы вроде Рэнди Старра и Менендеса носят их при себе на мелкие расходы. Если попросить в банке такой билет, вряд ли он там найдется. Они затребуют его из федерального резервного банка. На это может уйти несколько дней, В обращении по всей стране их не больше тысячи штук. Мой красиво сиял. Словно небольшое самостоятельное светило.

Я долго сидел, глядя на него. Потом убрал его в папку для писем и пошел на кухню, варить этот кофе. Все, что он меня просил, я сделал, пусть это и звучит сентиментально. Налил две чашки, добавил каплю виски, поставил его чашку туда, где он сидел в последнее утро. Прикурил ему сигарету и положил рядом на пепельницу. Я смотрел, как поднимаются пар от кофе и тонкая струйка дыма от сигареты. За окном в кустах суетилась какая-то птица, тихонько чирикая сама с собой и время от времени всплескивая крыльями.

Потом пар от кофе перестал идти, а сигарета – дымиться и превратилась просто в окурок на ободке пепельницы. Я выбросил ее в мусорное ведро под раковиной, вылил кофе, вымыл и убрал чашку.

Вот и все. За пять тысяч долларов и больше можно было сделать.

Немного погодя я отправился в кино на последний сеанс. Смысла в фильме не было никакого. Я почти не видел, что происходило на экране. Просто шум и большие лица. Вернувшись домой, я расставил на доске очень скучную партию Руи Лопеса, но и в ней смысла оказалось не больше. Тогда я лег спать.

Но сон не приходил. В три часа ночи я бродил по комнате и слушал произведение Хачатуряна для тракторного завода. У него это называлось скрипичным концертом. Я бы назвал это шлепаньем ослабевшего ременного привода и в конце концов послал его к черту.

Для меня бессонная ночь такая же редкость, как встреча с толстым почтальоном. Если бы не завтрашнее свидание с м-ром Говардом Спенсером в ?Ритц-Биверли?, я бы усидел бутылку и вырубился напрочь. А если мне еще раз повстречается вежливый пьяница в роллс-ройсе ?серебряный призрак?, я срочно отбуду в нескольких направлениях. Нет опаснее ловушек, чем те, что мы ставим себе сами.