Долгое прощание

Глава 9

Тюремщик в первую ночную смену был крупный блондин с мясистыми плечами и располагающей ухмылкой.

Возраста он был среднего и давно изжил в себе как жалость, так и злобу.

Главное – без проблем отбыть свои восемь часов. Похоже, что он вообще жил без проблем. Он отпер мою дверь.

– Гости к вам. От прокурора. Не спится, что ли?

– Рановато мне спать. Который час?

– Десять четырнадцать. – Встав на пороге, он оглядел камеру. Одно одеяло было расстелено на нижней койке, другое свернуто вместо подушки. В мусорной корзинке – пара использованных бумажных полотенец, на краю раковины ? маленький рулон туалетной бумаги. Он одобрительно кивнул.

– Личные вещи есть?

– Только моя личность.

Он оставил дверь камеры открытой. Мы прошли по тихому коридору до лифта и спустились в приемную. У стола регистрации стоял толстяк в сером костюме и курил трубку из кукурузного початка. У него были грязные ногти, и от него пахло.

– Я Спрэнклин из прокуратуры, – сообщил он грозно. – Мистер Гренц требует вас наверх. – Он пошарил у себя на боку и извлек пару браслетов.

– Примерьте, подойдут вам?

Тюремщик и регистратор веселились от души.

– В чем дело, Спрэнклин? Боишься, он тебя пристукнет в лифте?

– Зачем мне неприятности, – проворчал он. – От меня тут сбежал один. Мне за это хвоста накрутили. Пошли, парень.

Регистратор подвинул ему бланк, он расписался с росчерком.

– Рисковать ни к чему, – сообщил он. – В этом городе и не такое бывает.

Патрульная машина привезла пьяного с окровавленным ухом. Мы направились к лифту.

– Вляпался ты, парень, – поведал мне Спрэнклин в лифте. – Здорово вляпался. – Это вроде как было ему приятно. – В этом городе можно как следует вляпаться.

Лифтер обернулся и подмигнул мне. Я усмехнулся.

– Ты дурака не валяй, парень, – сурово велел мне Спрэнклин. – Я одного тут пристрелил. Удирать хотел. Накрутили мне хвоста за это.

– Вам, видать, и так и этак крутят. Он задумался.

– Ara, – сказал он. – Куда ни кинь, а хвоста накрутят. Такой уж это город. Никакого уважения.

Мы вышли и через двойную дверь прошли в прокуратуру. Телефонный коммутатор был отключен на ночь. В приемной никого не было. В одном-двух кабинетах горел свет. Спрэнклин открыл дверь небольшой комнаты, где помещались письменный стол, картотека, пара жестких стульев и коренастый человек с энергичным подбородком и глупыми глазами. Лицо у него было красное, и он стал заталкивать что-то в ящик стола.

– Стучаться надо, – рявкнул он на Спрэнклина.

– Извиняюсь, мистер Гренц, – пробурчал Спрэнклин. – Я за заключенным следил. Он втолкнул меня в кабинет.

– Наручники снять, мистер Гренц?

– Какого черта ты их вообще надевал, – сварливо осведомился Гренц, глядя, как Спрэнклин отпирает наручники. Связка ключей у него была величиной в грейпфрут, и он долго копался, пока не нашел нужный.

– Ладно, катись, – велел Гренц. – Подожди там, заберешь его обратно.

– У меня вроде дежурство кончилось, мистер Гренц.

– Кончится, когда я скажу.

Спрэнклин побагровел и протиснул свой толстый зад в коридор. Гренц проводил его свирепым взглядом, а когда дверь закрылась, перевел этот взгляд на меня. Я пододвинул стул и сел.

– Я не велел садиться, – проревел Гренц.

Я выудил из кармана сигарету и взял ее в зубы, – И курить не разрешал, – проревел Гренц.

– Мне в тюрьме разрешают курить. Почему здесь нельзя?

– Потому что это мой кабинет. Здесь я хозяин. – Над столом поплыл резкий запах виски.

– Пропустите еще глоточек, – посоветовал я. – Успокаивает. А то мы пришли, помешали.

Он со стуком откинулся на спинку стула. Лицо налилось краской. Я чиркнул спичкой и прикурил. Минута тянулась долго. Потом Гренц вкрадчиво сказал:

– Так, так, крепкий парень. Выпендриваемся? А я тебе вот что скажу.

Приходят сюда такие, всех размеров и в разном виде, а выходят отсюда все одного размера – наименьшего. И в одном виде – в согнутом.

– Зачем вы хотели меня видеть, мистер Гренц? И не стесняйтесь, если желаете приложиться к бутылке. Я сам люблю пропустить глоток, если устал, нервничаю и переработал.

– Вас вроде не очень волнует история, в которую вы влипли.

– А я ни во что не влил.

– Это мы посмотрим. Пока что мне нужны от вас очень подробные показания. – Он повел пальцем на диктофон, стоявший на подставке у стола.?

Сейчас запишем, завтра перепечатаем. Если первый заместитель будет вашими показаниями доволен, он может выпустит вас под подписку о невыезде.

Поехали. – Он включил диктофон. Голос у него был холодный, решительный и нарочно мерзкий. Но правая рука подбиралась обратно к ящику стола. Красные прожилки на носу ему было рановато иметь по возрасту, но они у него были, а белки глаз были нехорошего цвета.

– До чего же от этого устаешь, – заметил я.

– От чего устаешь? – огрызнулся он.

– От жестких человечков в жестких кабинетиках со своими жесткими разговорчиками, которые ни черта не значат. Я проторчал пятьдесят шесть часов в секторе для уголовников. Никто на меня не жмет, не показывает свою власть. Им это пока не нужно. Это у них в запасе, когда потребуется. А почему я туда попал? Меня взяли по подозрению. Что это за чертова система, когда человека пихают за решетку, потому что какой-то полицейский не добился ответа на вопрос? Какие у него были улики? Номер телефона в блокноте. А что он доказал, посадив меня? Ни черта, только, что у него есть власть. Теперь и вы туда же – добиваетесь, чтобы я ощутил, сколько власти от вас исходит в этой папиросной коробке, которую вы именуете своим кабинетом. Посылаете за мной, на ночь глядя, своего запуганного прихвостня. Может, думаете, если я просидел пятьдесят шесть часов наедине со своими мыслями, то разрыдаюсь у вас на груди и попрошу погладить меня по головке, а то в этой большой нехорошей тюрьме так чертовски одиноко? Кончайте вы, Гренц. Пропустите глоток и будьте человеком. Допускаю, что вы просто делаете, что положено. Но для начала снимите кастет. Если вы важная персона, он вам не нужен, а если нужен, значит, вы не такая важная персона, чтобы на меня давить.

Он сидел, слушал и глядел на меня. Потом кисло усмехнулся.

– Красивая речь, – заявил он. – Ну, пар мы выпустили, теперь давайте показания. Будете отвечать на вопросы или сами расскажете?

– Это я для сотрясения воздуха говорил, – сообщил я. – Люблю звук собственного голоса. Я не буду давать показаний. Вы юрист и знаете, что я не обязан.

– Вероятно, – неприветливо отозвался он. – Я закон знаю. И полицейскую работу тоже. Даю вам шанс оправдаться. Не хотите – плакать не буду. Завтра в десять утра могу вызвать вас в суд для предварительного слушания. Может, вас выпустят на поруки, хотя я буду против, но если выпустят, то не даром.

Дороговато обойдется. Вот так можем устроить.

Он посмотрел на какую-то бумагу, прочел ее и перевернул лицом вниз.

– По какому обвинению? – осведомился я.

– Статья тридцать вторая. Сообщничество. Уголовное преступление. Можно заработать до пяти лет в Квентине.

– Вы сначала Леннокса поймайте, – осторожно заметил я. У Гренца что-то было в заначке, я это чувствовал. Что именно – неизвестно, но было точно.

Он откинулся, взял ручку и медленно покатал ее между ладонями. Потом улыбнулся с явным наслаждением.

– Леннокса трудно спрятать, Марлоу. Обычно для розыска нужна фотография, да еще четкая. Но когда у парня располосовано шрамами пол-лица... Не говоря уже о том, что ему всего тридцать пять, а он весь седой. У нас есть четыре свидетеля, а может, еще найдутся.

– Свидетели чего? – Во рту у меня стало горько, словно меня опять ударил капитан Грегориус. Это напомнило про шею, которая распухла и все еще болела. Я осторожно потер больное место.

– Не прикидывайтесь, Марлоу. Судья из верхнего суда Сан-Диего и его жена как раз провожали сына с невесткой на этот самолет. Все четверо видели Леннокса, а жена судьи заметила машину, в которой он приехал, и кто с ним был. Вам остается только молиться.

– Мило, – отозвался я. – Где вы их раскопали?

– Специально объявили по радио и телевидению. Дали полное описание Леннокса, только и всего. Судья позвонил сам.

– Неплохо сработано, – рассудительно заметил я. – Только этого маловато, Гренц. Вам нужно еще поймать его и доказать, что он совершил убийство. А потом доказать, что я про это знал.

Он щелкнул пальцем по телеграфному бланку.

– Выпью все-таки, – решил он. – Слишком много работы по ночам. – Он открыл ящик, поставил на стол бутылку и стаканчик. Налил до краев и лихо опрокинул. – Хорошо, – сказал он. – Сразу легче. Вам, извините, предложить не могу, пока вы под стражей. – Заткнув бутылку, он оставил ее, но недалеко.?

Так говорите, придется что-то доказывать? Ну, а если у нас есть признание, приятель? Тогда как?

Чей-то очень холодный палец легонько прополз у меня по позвоночнику, словно ледяное насекомое.

– А тогда – на что вам мои показания? Он усмехнулся.

– Любим аккуратность в делах. Леннокса привезут сюда и будут судить.

Нам все пригодится. Да дело не в том даже, что нам от вас нужно. А в том, на каких условиях мы, может быть, согласимся вас выпустить – если окажите содействие.

Я не сводил с него глаз. Он немножко повозился в бумагах, покрутился на стуле, взглянул на бутылку. Проявив большую силу воли, оставил ее в покое.

– Может, вас интересует весь сценарий? – внезапно осведомился он, бросив на меня искоса хитрый взгляд. – Что ж, умник, вот как было дело – чтоб не думали, что вас здесь разыгрывают.

Я потянулся к столу, и он решил, что это за бутылкой. Схватил ее и убрал в ящик. Я-то просто хотел положить окурок в пепельницу. Откинувшись, я запалил новую сигарету. Он быстро заговорил.

– Леннокс сошел с самолета в Масатлане – это пересадочный пункт, городок с населением тысяч в тридцать пять. Часа на два-три он исчез. Потом высокий человек – смуглый, черноволосый, весь в ножевых шрамах, взял билет до Торреона на имя Сильвано Родригеса. По-испански он говорил хорошо, но недостаточно хорошо для человека с такой фамилией. А для такого темнокожего мексиканца он был слишком высокого роста. Пилот о нем сообщил. В Торреоне полиция его проворонила. Мексиканские фараоны не слишком шустрые. Только и умеют стрелять по людям. Пока они раскачивались, этот человек нанял самолет чартерным рейсом и улетел в горный городок Отатоклан – летний курорт на озере. Пилот чартерного рейса проходил военную подготовку в Техасе. Хорошо говорил по-английски. Леннокс притворился, что его не понимает.

– Если это был Леннокс, – вставил я.

– Не торопись, приятель. Да он это был. В общем, сходит он в Отатоклане, и регистрируется в гостинице, на этот раз как Марио де Серва.

При нем был револьвер, маузер ?7,65, на что в Мексике, конечно, внимания обращают мало. Но пилоту он чем-то не показался, и он стукнул местным властям. Они поместили Леннокса под наблюдением. Созвонились с Мехико-сити, да и приступили к делу.

Гренц взял со стола линейку и посмотрел вдоль нее – бессмысленное действие, которое позволило ему не глядеть на меня.

Я сказал:

– Так-так. Умница какой, этот чартерный пилот, внимательный к клиентам.

Мерзкая история. Он резко перевел взгляд на меня.

– Нам нужны, – заявил он сухо, – быстрый суд и признание в непредумышленном убийстве, которое мы примем. В некоторые стороны дела мы не станем вникать. В конце концов, такая влиятельная семья.

– То есть Харлан Поттер. Он коротко кивнул.

– По мне, бред это все. Уж Спрингер бы тут разгулялся. Здесь все есть.

Секс, скандал, деньги, неверная жена-красотка, муж – раненый герой войны ? он ведь на войне эти шрамы заполучил? – черт, это месяц не сходило бы с первых страниц. Все газеты в стране слюной бы изошли. А мы поскорей запихиваем это с глаз долой. – Он пожал плечами. – Ладно, раз шеф так хочет, его дело. Так будут показания? – Он обернулся к диктофону, который все это время тихо гудел и мерцал огоньком.

– Выключите, – сказал я.

Он развернулся и одарил меня злобным взглядом.

– Так понравилось в тюрьме?

– Не так уж там паршиво. Приличных знакомств не заведешь, но можно и без них прожить. Образумьтесь, Гренц. Вы пытаетесь сделать из меня стукача.

Может, я упрям или даже сентиментален, но я еще и практичен. Допустим, вы обратились бы к частному сыщику – да, да, понимаю, что вас от этого воротит – но, допустим, у вас не было бы другого выхода. Пошли бы вы к такому, который стучит на своих друзей?

Он смотрел на меня с ненавистью.

– И вот еще что. Не смущает вас, что Леннокс как-то слишком явно маневрировал? Если он хотел, чтобы его поймали, зачем было так хлопотать?

Если же не хотел, у него хватило бы мозгов не выдавать себя в Мексике за мексиканца.

– То есть как? – теперь Гренц уже рычал.

– А так, что, может, вы пичкаете меня белибердой собственного сочинения. Что не было никакого Родригеса с крашеными волосами и никакого Марио де Серва в Отатоклане, и вы так же знаете, где искать Леннокса, как то, где зарыт клад пирата Черной Бороды.

Он снова извлек из ящика бутылку. Налил себе глоток и опять быстро выпил. Медленно расслабился. Повернулся и выключил диктофон.

– Хотел бы я встретиться с тобой на суде, – проскрежетал он. – Люблю обрабатывать таких умников. Ты от этого дельца не скоро отмоешься, дорогуша.

Есть, спать и гулять с ним будешь. А сделаешь шаг в сторону, мы тебя и прихлопнем. Теперь займемся делом, от которого у меня с души воротит.

Он пошарил по столу, подвинул к себе бумагу, лежавшую лицом вниз, перевернул ее и подписал. Когда человек пишет собственную фамилию, это всегда видно. Какой-то особенный жест. Затем он встал, обошел вокруг стола, распахнул дверь своей папиросной коробки и заорал, призывая Спрэнклина.

Толстяк явился. Гренц отдал ему бумагу.

– Это я подписал приказ о вашем освобождении, – сообщил он. – Как слуге общества мне иногда приходится выполнять неприятные обязанности. А интересно вам, почему я его подписал?

Я поднялся.

– Если хотите, скажите.

– Дело Леннокса закрыто, мистер. Нет больше такого дела. Сегодня днем у себя в гостинице он написал полное признание и застрелился. В Отатоклане, как вы уже слышали.

Я стоял, глядя в пустоту. Краешком глаза я увидел, как медленно пятится Гренц, словно боится, что я его стукну. Наверно, жуткий у меня был вид.

Затем он снова очутился у себя за столом, а Спрэнклин вцепился мне в плечо.

– Давай шевелись, – жалобно проныл он. – Хоть раз в жизни можно человеку дома заночевать?

Я вышел вместе с ним и закрыл дверь. Закрывал я ее осторожно, словно там, в кабинете, лежал мертвец.