Долгое прощание

Глава 29

Теперь свет падал на галерею из двух дверей – Эйлин и его. Ее спальня была пуста. Из другой двери доносились звуки борьбы, я одним прыжком очутился на пороге и увидел, что она перегнулась через кровать и борется с ним. В воздухе мелькнул черный блестящий револьвер, его держали две руки, большая мужская и маленькая женская, но и та, и другая – не за рукоятку.

Роджер сидел в постели и отталкивал Эйлин. На ней был светло-голубой халат, простеганный ромбиком, волосы разметались по лицу. Ухватившись обеими руками за револьвер, она резко выдернула его у Роджера. Я удивился, что у нее хватило на это силы, хотя он и был одурманен. Он упал на подушку, выпучив глаза и задыхаясь, а она отступила на шаг и налетела на меня.

Она стояла, прислонившись ко мне, и крепко прижимала револьвер к груди обеими руками. Ее сотрясали рыдания. Я потянулся за револьвером.

Она резко развернулась, словно только сейчас поняла, что это я. Глаза у нее широко раскрылись, она обмякла и выпустила револьвер. Это было тяжелое неуклюжее оружие, марки «Уэбли», без бойка. Дуло было еще теплое.

Поддерживая ее одной рукой, я сунул револьвер в карман и взглянул на Уэйда поверх ее головы. Никто не произнес пока ни слова.

Потом он открыл глаза, и на губах у него проступила знакомая усталая улыбка.

– Ничего страшного, – пробормотал он. – Просто случайный выстрел в потолок.

Я почувствовал, как она напряглась. Потом отстранилась от меня. Глаза у нее были ясные и внимательные. Я ее не удерживал.

– Роджер, – произнесла она вымученным шепотом, – неужели дошло до этого?

Он тупо уставился перед собой, облизал губы и ничего не ответил. Она подошла к туалетному столику, оперлась на него. Механически подняв руку, откинула волосы с лица. По всему ее телу пробежала дрожь.

– Роджер, – снова прошептала она, качая головой, – бедный Роджер. Бедный, несчастный Роджер. Он перевел взгляд на потолок.

– Мне приснился кошмар, – медленно сказал он. – Над кроватью стоял человек с ножом. Кто – не знаю. Чуть-чуть похож на Кэнди. Это же не мог быть Кэнди.

– Конечно, не мог, дорогой, – тихо сказала она. Отойдя от туалетного столика, она присела на край кровати. Протянула руку и стала гладить ему лоб. – Кэнди давно пошел спать. И откуда у него нож?

– Он мексиканец. У них у всех ножи, – сказал Роджер тем же чужим, безликим голосом. – Они любят ножи. А меня он не любит.

– Вас никто не любит, – грубо вмешался я. Она быстро обернулась.

– Не надо, пожалуйста, не надо так. Он не знал. Ему приснилось.

– Где был револьвер? – проворчал я, наблюдая за ней и не обращая на него никакого внимания.

– Ночной столик. В ящике. – Он повернул голову и встретился со мной глазами.

В ящике не было револьвера, и он знал что мне это известно. Там были таблетки, всякая мелочь, но револьвера не было.

– Или под подушкой, – добавил он. – У меня все путается. Я выстрелил один раз, – он с трудом поднял руку и указал? вон туда.

Я взглянул вверх. В потолке вроде и вправду было отверстие. Я подошел ближе, чтобы получше разглядеть. Да, похоже на дырку от пули. Пуля из этого оружия могла пройти насквозь, на чердак. Я вернулся к постели и сверху окинул его суровым взглядом.

– Чушь. Вы хотели покончить с собой. Ничего вам не приснилось. Вы изнемогали от жалости к себе. Револьвера не было ни в ящике, ни под подушкой. Вы встали, принесли его, легли обратно в постель и решили поставить точку на всей этой гадости. Но вам, видно, храбрости не хватило.

Вы выстрелили так, чтобы ни во что не попасть. Тут прибежала ваша жена ? этого-то вы и хотели. Жалости и сочувствия, приятель. Больше ничего. И боролись-то вы невзаправду. Если бы не позволили, она не отняла бы у вас револьвер.

– Я болен, – сказал он. – Но, может, вы и правы. Какая разница?

– Разница вот какая. Вас могут положить в психушку. А тамошний персонал не добрее, чем охранники на каторге в Джорджии.

Эйлин внезапно встала.

– Хватит, – резко бросила она. – Он действительно болен, и вы это знаете.

– Ему нравится быть больным. Я просто напоминаю, к чему это может привести.

– Сейчас не время ему объяснять.

– Идите к себе в комнату. Голубые глаза сверкнули.

– Как вы смеете...

– Идите к себе в комнату. Если не хотите, чтобы я вызвал полицию. О таких вещах полагается сообщать. Он криво усмехнулся.

– Вот-вот, зовите полицию, – сказал он, – как вы сделали с Терри Ленноксом.

На это я и глазом не моргнул. Я по-прежнему наблюдал за ней. Теперь она казалась ужасно усталой, и хрупкой, и очень красивой. Вспышка гнева прошла.

Я протянул руку и коснулся ее плеча.

– Все в порядке, – сказал я. – Он больше не будет. Идите спать.

Она бросила на него долгий взгляд и вышла. Когда она исчезла за порогом, я сел на край кровати, на ее место.

– Еще таблетку?

– Нет, спасибо. Могу и не спать. Гораздо лучше себя чувствую.

– Так как насчет стрельбы? Просто разыграли дурацкий спектакль?

– Может, и так. – Он отвернулся. – Что-то на меня нашло.

– Если действительно хотите покончить с собой, помешать вам никто не сможет. Я это понимаю. Вы тоже.

– Да. – Он по-прежнему смотрел в сторону. – Вы сделали, о чем я вас просил – насчет этой ерунды на машинке?

– Угу. Странно, что вы не забыли. Безумное сочинение. Странно, что напечатано без помарок.

– Всегда так печатаю, пьяный или трезвый – до известного предела, конечно.

– Не волнуйтесь насчет Кэнди, – сказал я. – И не думайте, что он вас не любит. Я тоже зря сказал, что вас не любит никто. Хотел разозлить Эйлин, вывести ее из себя.

– Зачем?

– Она сегодня один раз уже падала в обморок. Он легонько покачал головой.

– С ней этого никогда не бывает.

– Значит, притворялась.

Это ему тоже не понравилось.

– Что это значит – что из-за вас умер хороший человек? – спросил я.

Он задумчиво нахмурился.

– Просто чушь. Я же сказал – мне приснилось...

– Я говорю о той чуши, что там напечатана. Тут он повернул ко мне голову с таким трудом, словно она весила тонну.

– Тоже сон.

– Зайдем с другого конца. Что знает про вас Кэнди? – Пошли вы знаете куда, – ответил он и закрыл глаза. Я встал и прикрыл дверь.

– Вечно убегать не получится, Уэйд. Конечно, Кэнди способен на шантаж.

Вполне. И способен делать это по-хорошему – любить вас и в то же время тянуть из вас монету. В чем тут дело – женщина?

– Поверили этому дураку Лорингу, – сказал он, не открывая глаз.

– Да нет. А вот как насчет ее сестры – той, которую убили?

Я стрелял вслепую, но попал в цель. Глаза у него распахнулись. На губах вскипел пузырек слюны.

– Значит, вот почему вы здесь? – спросил он медленно, шепотом.

– Ерунда. Меня пригласили. Вы же сами и пригласили.

Голова его перекатывалась по подушке. Секонал не помог, его пожирало нервное возбуждение. Лицо покрылось потом.

– Я не первый любящий муж, который изменяет жене. Оставьте меня в покое, черт бы вас взял. Оставьте меня.

Я пошел в ванную, принес полотенце и протер ему лицо, презрительно ухмыляясь. Я вел себя, как наипоследняя сволочь. Дождался, когда человек свалится, и стал бить его ногами. Он слаб. Не может ни сопротивляться, ни дать сдачи.

– Надо будет об этом потолковать, – предложил я.

– Я еще с ума не сошел, – отвечал он.

– Это вам так кажется.

– Я живу в аду.

– Конечно. Это и так ясно. Интересно только, почему. Нате, примите. – Я достал из ночного столика еще одну таблетку секонала и налил воды. Он привстал на локте, потянулся за стаканом на добрых десять сантиметров. Я вставил стакан ему в руку. Ему удалось проглотить таблетку и запить. Потом он откинулся назад, весь обмяк, с равнодушным усталым лицом. Даже нос заострился. Вполне мог сойти за мертвеца. Сегодня он никого с лестницы сталкивать не будет. А может быть, и вообще никогда.

Когда глаза его стали закрываться, я вышел из комнаты. Револьвер оттягивал мне карман, хлопал по бедру. Я снова отправился вниз. Дверь Эйлин была открыта. В комнате было темно, но при лунном свете ясно вырисовывался ее силуэт на пороге. Она как будто позвала кого-то по имени, но не меня. Я подошел к ней поближе.

– Не так громко, – попросил я. – Он опять заснул.

– Я всегда знала, что ты вернешься, – тихо сказала она. – Пусть и через десять лет.

Я уставился на нее. Кто-то из нас явно свихнулся.

– Закрой дверь, – продолжала она тем же ласковым голосом. – Все эти годы я берегла себя для тебя.

Я вошел и закрыл дверь. Почему-то мне показалось, что это неплохая мысль. Когда я обернулся, она уже валилась мне на руки. Конечно, я ее подхватил. А что было делать, черт побери? Она крепко прижалась ко мне, и ее волосы коснулись моего лица. Дрожа, она подставила губы для поцелуя. Рот приоткрылся, зубы разомкнулись, кончик языка метнулся вперед. Затем она уронила руки, что-то дернула, халат распахнулся, и она оказалась нагой, словно голая правда, только не такой целомудренной.

– Отнеси меня на постель, – выдохнула она.

Что я и сделал. Обнимая ее, я почувствовал кожу, мягкую кожу, нежную податливую плоть. Я поднял ее на руки, пронес несколько шагов до постели и опустил. Она так и не разомкнула рук у меня на шее. Из горла у нее вырывался свистящий звук. Потом она забилась и застонала. Кошмар какой-то. Эрос во мне взыграл, как в жеребце. Я терял самообладание. Не каждый день получаешь такие предложения от такой женщины.

Спас меня Кэнди. Послышался легкий скрип, я резко обернулся и увидел, что дверная ручка поворачивается. Вырвавшись, я бросился к двери. Распахнул ее, выскочил на галерею. Мексиканец мчался вниз по лестнице. На полпути остановился, обернулся и бесстыдно ухмыльнулся мне в лицо. Потом исчез.

Я вернулся к двери и прикрыл ее – на сей раз снаружи. Женщина на постели издавала какие-то странные звуки, но теперь это были лишь странные звуки, и не более. Чары были разрушены.

Я быстро спустился по лестнице, вошел в кабинет, схватил бутылку виски и запрокинул ее. Когда уже не мог больше глотать, прислонился к стене, тяжело дыша, и стал ждать, чтобы пары жгучей жидкости ударили мне в голову.

С ужина прошло много времени. Со всех нормальных событий прошло много времени. Виски подействовали быстро и сильно, и я стал жадно пить дальше, пока комната не подернулась туманом, мебель не закружилась, а свет от лампы не засиял, как лесной пожар или летняя молния. Тогда я растянулся на кожаном диване, пытаясь удержать бутылку на груди. Кажется, она была пуста. Она скатилась с меня и шлепнулась на пол.

Это было последнее, что я точно помню.