Доля ангелов

Сквозь зажмуренные веки пробивался ясный утренний свет, но для меня это было горькое утро.

— Встает заря во мгле холодной… Просыпайся, историк! — легкая рука коснулась моего затылка.

Этими стихами меня когда-то будила мама. Откуда Маша узнала об этом? Или это обряд всех берегинь — будить словами молитвы или хорошими стихами.

Маша была одета для улицы. Уголки губ дрожали в нервной усмешке:

— Все в порядке, куртка высохла… Вот, что, господин историк, пока вы сладко посапывали над стопкой исторических свидетельств, я по душам поговорила с вашим соседом, Алексеем Тишайшим. Так вот, пить он больше не будет. Он только что вернулся с вокзала, купил билеты до Салехарда.

— До Салехарда? Почему до Салехарда? Там же тундра, снег?

— Там отбывает срок его любимая. Ты же знаешь — любовь с первого взгляда неизлечима. Однажды на заседании суда Алексей Михайлович узнал в подсудимой свою первую любовь. Вопреки вспыхнувшему чувству, он настоял на суровом приговоре. Завтра он уедет к ней и будет рядом до ее освобождения, вот такая история.

— Да ты просто волшебница, Маша!

— Только учусь. И еще… Давай навсегда забудем вчерашнее приключение, — она опять была холодна и иронична.

— Какое именно? — пробормотал я, холодея от ее насмешки.

— Да все сразу. И еще, тебе бы следовало сменить квартиру. Если в тебя вцепились «Лисицы Чингисхана», они не собьются со следа.

Она символически чмокнула меня, оставив на щеке каплю жгучего меда, и исчезла в дверях. Через минуту до меня наконец-то дошло, что у меня нет ни ее телефона, ни адреса, я даже не знаю ее фамилии и номер ее ни разу не отпечатался на дисплее мобильника. Я ринулся за ней. За мной, бестолково лая, выбежал Флинт.

С востока вползало подозрительно румяное солнце. Я озирался, пугая рыскающим взглядом редких прохожих. Флинт крутился у подъезда, пытаясь взять след, но, похоже, Машу унесла летающая колесница.

Когда-то средневековые алхимики искали формулу, поворачивающую время, и открывали законы магии. Законы духовного мира похожи на кристаллы, и стоит их правильно повернуть, как мир преображается. Дальнее становится близким, а течение времени поворачивается вспять. Эти законы обещали мне новую встречу с Машей, если я смогу приблизиться к перстню. Интуиция подсказывала мне, что Маша и алый камень связаны тайными узами. И будь рубиновый перстень найден, я попросил бы у него только одного: вернуть мне дружбу этой девушки.

Я пересчитал скудные наличные моего доморощенного следствия. В нем появился новый персонаж: Отто Юльевич Шмидт На Льдине. Почти без всякой надежды я попытался разыскать обладателя редкого имени и после долгих поисков нашел ныне здравствующего Оюшминальда Ивановича Бровкина. Свидетель тех давних событий пребывал на пенсионном содержании по линии таинственных структур, некогда наводивших ужас на половину земного шара.

Поводом к встрече вполне могло послужить упоминание отрока Отто Юльевича Шмидта На Льдине в мемуарной литературе.

Ранним утром, седым от первого инея я вывел из гаража мотоцикл. Мой «Кочевник» уже с полмесяца пылился в гараже. Его выгнутый руль, глубоко вдавленное кожаное седло и железные доспехи напоминали мне степного воина в рогатом шлеме, прильнувшего к коню. Железный зверь знал обо мне больше, чем я сам. Он помнил бедра всех моих подружек и мои одинокие побеги от самого себя. Он яростно пожирал пространство Земли, был неприхотлив и верен. «Счастье мужчины — широкая степь», — говорят монголы, и я был счастлив слышать свист ветра в ушах и рассекать пространство надвое, как меч судьбы.

Через полчаса я вырулил на окружную, а еще через час затормозил напротив загородного особняка из розового армянского туфа, с вазонами отцветших петуний под окнами. Такие терема принято снимать в дамских сериалах из жизни олигархов как вящее доказательство обаяния и вкуса новой буржуазии.

Всякое морально здоровое существо с утра обнаруживает в себе кипение энергии и жажду движения. Я бодро прогуливался возле особняка отставного чекиста. Скрипнули ворота, кованые сворки поползли в стороны, на всякий случай я встал за угол. Скрытое наблюдение за жизнью усадьбы не входило в мои планы, но внезапная находчивость всегда бывает вознаграждена!

Из ворот выходила Анеля. Из-под короткого белого плащика выглядывали коленки. Рыжие волосы плясали по ветру. Розовая заспанность очень шла ей: даже спросонья хороша была проклятая ведьма! Она вывела на дорогу серебристый автомобиль и плавно двинулась по аллее.

Ночевать в особняке отставного чекиста могла дочь или любовница.

Выждав, пока машина скроется в конце дачной аллеи, я пошел на приступ и вскоре был удостоен чести лицезреть пожилого джентльмена. Обольстительный мужской аромат волнами окружал старика. Он не успел унять восторженного дыхания после прощания с молодой, вызывающе рыжей женщиной, чей хрупкий солнечный волос все еще золотился вокруг пуговицы на его пиджаке.

У ноги хозяина с предупреждающим рыком объявилась огромная овчарка, «друг пограничника».

— Здравствуйте, могу ли поговорить с господином Бровкиным?

— Вы договаривались о встрече?

— Нет.

Старик недоверчиво оглядел меня:

— Позвольте взглянуть на ваши документы.

Основательно изучив мой паспорт, старик вернул его с брезгливым равнодушием.

— Странная у вас фамилия: Варавва. Церковная? — осведомился старик.

— Скорее, евангельская. Моего «тезку», нераскаянного разбойника Варавву, собирались распять бок о бок с Христом…

— Да и в вас есть что-то разбойничье, нераскаянное. Так чем обязан?

— Примите извинения за ранний визит, но ваше имя упомянуто в воспоминаниях некоего Оскара Тайбеле.

Старик молча пропустил меня в гостиную.

— И что же? Вы принесли мне весточку от Тайбеле?

— В каком-то роде да: Оскар Вольфович недавно умер.

— Вот как… Вот как… Так в чем же собственно состоит ваше дело?

— Похоже, я являюсь наследником всего его состояния.

— Тайбеле был обеспеченным человеком?

— Не слишком.

— И каков объем его наследства?

— Примерно сто страниц, исписанных мелким почерком, не считая резной тросточки.

— Любопытно… Хотите кофе?

— Не откажусь…

Пока хозяин шумел кофемолкой и позвякивал чашками, я рассматривал убранство дома, вернее пеструю галерею экзотических редкостей — свидетельство бурной и романтичной жизни хозяина.

Кабинет Отто Юльевича, так я решил называть его, не напрягая артикуляции, напоминал филиал музея Народов Востока, а по количеству нецке, тибетских мандал, жутких масок, чаш с иероглифами и медных колокольчиков, возможно, даже превосходил его.

Коллекция черепов выстроилась на широкой каминной полке. Природная гамма была разложена по спектру от выбеленной солнцем теменной кости, найденной на границе гобийской пустыни, до черного черепа, лоснящегося, как каменный уголь, наверняка извлеченного из камбоджийского болота. Возглавлял посмертный парад желтый череп, оправленный в серебро, с откидывающимся срезанным куполом.

У камина красовались войлочные, шитые бисером сапоги: подарок маршала Чойболсана. Стены топорщились рогами косуль и мускусных оленей, вставленными в кедровые плашки. Судя по этому сувенирному послужному списку, Отто Юльевич длительное время был резидентом внешней разведки на Ближнем Востоке.

— Все эти сокровища собраны мною во время командировок в Монголию, азиатские страны и на Дальний Восток. Здесь почти полная коллекция предметов азиатских культов, включая такие экзотические, как черный бон, — скромно заметил Отто Юльевич.

— Вы были в Тибете?

— Да, и неоднократно.

— Страшноватая коллекция, — кивнул я на ряд черепов. — Надеюсь, что это черепа не ваших друзей?

— Да, вы угадали. Череп — спутник философа, ибо без труда наводит на мысли о бренности бытия, а это, как известно, облагораживает.

— А эта чаша из черепа, откуда она?

— В тибетской традиции Карма Па, иначе Черная корона, существует сложная многоступенчатая медитация на человеческие кости. Она позволяет человеку преодолеть страх смерти. Это тибетская чаша каппала, ритуальный сосуд, сделанный из человеческого черепа.

— Ну, и какой смысл заложен в этом ритуале?

— Чаша — символ сострадания. Кровь всех глубоко чувствующих существ заполняет эту чашу, и тот, кто пригубил из нее, разделил их страдание.

— Вы глубокий знаток вопроса, Отто Юльевич. Наверняка, вам что-нибудь известно о тайном обществе, чьим символом является мертвая голова?

— Пф! — презрительно фыркнул бывший разведчик. — В свое время я написал книгу по этому вопросу. Человеческий череп — весьма коварная вещь. А что именно вас интересует?

— В первую очередь, легенды, связанные с «Мертвой головой».

— Подозрительный интерес, больше подходящий патологоанатому. Ну, уж ладно, поделюсь грузом знаний, а то давно что-то ко мне пионеры не захаживали.

Отто Юльевич пригубил кофе из маленькой фарфоровой чашечки и поставил обратно на поднос.

— Итак, начнем издалека. Говорят, что мертвая, отделенная от тела голова отчасти жива. Она способна, к примеру, пророчествовать. Древние евреи делали из мертвых голов некие терафимы. Говорящая голова знакома всем народам, и в отличие от «призрака коммунизма», этот призрак исключительно живуч. Вы встретите его и в северных сагах, и в греческих мифах… Голова Орфея, брошенная вакханками в воды Тибра, продолжала петь. Римский Папа Сильвестр Второй имел в своем распоряжении говорящую голову, с которой совещался по всем вопросам. По легенде, эта голова была привезена из Индии. Говорящие головы есть и в сказках Пушкина, и в его «Песнях западных славян».

В не столь глубокой древности «говорящая голова» была такой же реальностью, как для нас «говорящая голова» в телевизоре. Впрочем, и тело, лишенное головы, иногда вело самостоятельную жизнь. Святой Меркурий Смоленский пришел к вратам родного города, держа в руках отрубленную татарами голову, чтобы ее мертвыми устами предупредить жителей о нашествии. Так он и запечатлен на иконе.

В записях французского двора одиннадцатого века сохранился примечательный случай. Шейх Хасан, больше известный как Горный Старец, показал французскому посланнику графу де Котье зловещий фокус. На глазах у француза одному из слуг старца отрубили голову и, водрузив на блюдо, заставили отвечать на вопросы.

Особняком в истории человечества стоит «огненный череп» Якова де Моле. Эта история началась в 1314 году, когда главного магистра ордена Рыцарей Храма сожгли на костре. Говорят, что оставшиеся в живых тамплиеры заплатили палачу и он, притушив огонь, вынул череп из огня. Несколько столетий череп покоился в подземном храме на черной гранитной колонне. Во время контакта высших чинов ордена «Мертвой головы» со своей реликвией внутри черепа вспыхивал свет, а сам череп глаголил страшные пророчества.

— «Мертвая голова» — символ холодного рассудка, в противоположность «горячему сердцу»?

— Вы очень проницательны, можно сказать, схватываете на лету. Вы могли бы сделать неплохую карьеру во внешней разведке. Разумеется, в прежнее время — теперь там ценятся другие таланты и дарования.

— Существует ли связь между всем, что вы мне рассказали, и дивизией СС «Мертвая голова»?

— Безусловно! Как символ лунной концентрации и запредельного интеллекта «мертвая голова» была избрана для элитной части СС, особого магического ордена в третьем рейхе; почти одновременно череп со скрещенными костями появился на значке Йельского университета в США. Череп со скрещенными костями — эмблема тайного общества иллюминатов, «сынов света», потомков Люцифера. СС — коварная аббревиатура. Зло давно научилось рядиться в одежды добра. Написанные на латыни эти буквы похожи на парный знак бесконечности. СС — это и Санта Спиритус, то есть «Святой Дух»; и «Сыны Света» — точнее Слуги Сатаны. Руками СС Люцифер собрал с землян обильную дань как шеф и вдохновитель тайных войн, но я не верю в оккультизм, все, о чем я вам толкую, — всего лишь образы.

У человечества нет так называемых невидимых врагов. Все эти бесы, шайтаны и демоны — есть наша собственная лень, жадность, ненависть друг к другу и эгоизм, имеющие вполне земную природу. Мы ищем следы масонского заговора и копим обиду на инородцев, хотя зачастую против нас играют неумолимые законы высшей социологии.

— И никакой тайны?

— Абсолютно никакой! — подтвердил Отто Юльевич с интонацией закоренелого материалиста на богословском диспуте.

Рассказы отставного чекиста сильно усложняли мою концепцию заговора косматых ветхозаветных демонов под эгидой «Мертвой головы».

Почему Мара назвал новую яхту «Мертвая голова»? Нет, мой братец, прижизненный обжора и бабник, был свободен от оккультных предрассудков, и наверняка, назвал свою яхту в честь зубастого красавчика «Веселого Роджера». Однако и тот в свою очередь когда-то служил синонимом дьявола.

— Позвольте еще немного попользоваться вашим вниманием и гостеприимством.

Порывшись в своем ягдташе, я вынул фотографии лепешки с рунами, сделанные следователем Леоновым.

Некоторое время Отто Юльевич внимательно разглядывал фотографии, однако без видимых эмоций. Выработанная годами чекистская привычка скрывала его чувства:

— Так… Очень интересно… И как же эта плюшка попала к Тайбеле?

— Видите ли, в милиции ее считают знаком какой-то древней секты. Оскар Вольфович получил ее по почте незадолго до своей смерти. Кстати, его смерть милиция считает «криминальной».

— Вот как?.. Вот как?.. — Отто Юльевич вышел в соседнюю комнату, но вскоре вернулся и положил на стол лепешку, как две капли воды похожую на ту, что получил Тайбеле.

— Да, кажется, пришла пора поговорить начистоту. Так что же вас все-таки интересует. Ведь зачем-то вы разыскали меня. Говорите честно или… или убирайтесь!

Вспышка гнева, по моей психологической теории, часто замещает собою испуг.

— Я ищу некую реликвию. Назовем ее «Перстень Чингисхана». Тайбеле был ее обладателем больше шестидесяти лет.

— Этого просто не может быть! Хотя он о чем-то таком намекал в своем письме.

— Он написал вам письмо?

— Да, странное послание, полное намеков, словно он боялся, что письмо прочтет кто-то кроме меня.

— А вы переписывались до этого?

— Нет. Я не видел его после сорок седьмого. В конце девяностых я вернулся в Россию и почти сразу же разыскал «мышиного короля». Когда-то я дал ему такое прозвище из-за его фокусов с белыми мышами.

— Вы напрасно смеялись. Аполлона Гиперборейского в глубокой древности тоже звали «мышиным». При его храме жрецы разводили белых мышей и даже показывали фокусы.

— Жаль, что я не знал этого раньше, я бы звал его Аполлоном.

— Итак, вы вспомнили друга юности?

— Нет, не совсем. Когда-то, если вам это, конечно, интересно мы оба были влюблены в одну девушку…

— Анастасию?

Отто Юльевич вздрогнул.

— Расскажите все, Отто Юльевич. Поверьте, мною движет отнюдь не любопытство.

— Это очень грустная история. В ту пору я и Оскар были наивными юнцами. Я пробовал ухаживать за Настей. Она частенько бывала у нас в гостях, мы танцевали под патефон, бегали в кино и на каток. Не скрою, я считал ее невестой. Мой отец занимал тогда влиятельный пост в МГБ. Видя серьезность моих намерений, он взялся проверить ее родословную по своим каналам. По всей видимости, ему удалось разузнать что-то такое, что он запретил мне даже думать о Насте. Он был вне себя от страха. Он даже клялся, что посадит меня в тюрьму, чтобы выдернуть из этой истории. Насколько все это серьезно, я понял лишь тогда, когда Оскар ворвался к нам среди ночи. Он умолял помочь: Настю взяли люди Берии. Отец вытолкал его за дверь. Теперь я понимаю, Настя попала в оперативную разработку, о ее результатах, по всей видимости, доложили Берии. Все случилось, как в скверном анекдоте, девушка была похищена. На следующее утро я вылетел за Урал. Отец устроил мой перевод на Дальний Восток. Связь с Тайбеле надолго оборвалась.

— В письме вы спрашивали у него о судьбе Анастасии?

— Да, но он не ответил ни слова. И вот пришло это странное послание с просьбой помочь ему добраться до Тибета. Кстати, где это письмо?

Но Отто Юльевич напрасно шарил на полках и на письменном столе, идеально прибранном, как в прижизненном музее-квартире.

— Должно быть, мой секретарь переложила его куда-то, — оправдывался старик. — А когда умер Оскар?

— Около месяца назад.

— А когда он получил посылку?

— За день до смерти, не позже.

— Посылка лепешки обреченному на смерть — традиция секты «ночных убийц». Перед ней дрожали еще правители средневековой Европы. Это те самые ассасины, воины Хасана ибн Шабата.

— Эти разбойники еще существуют? Ведь крепость Аламут в тринадцатом веке была разгромлена степняками.

— Живут и здравствуют. Именно в крепости Аламут была разработана практика массового гипноза. К примеру, старец никогда не открывал лица, а так, как вы сами понимаете, можно жить вечно! В его крепости царила атмосфера тайны и строгая иерархия. Смерть считалась дорогой в рай, в дивный сад с гуриями. Его заранее являли воинам. Для этого использовали реальный сад, турецкие бани, прекраснейших женщин и гашиш. Познав высшее наслаждение, воины Хасана теряли всякий интерес к реальной жизни. «Ночные убийцы» не возвращались обратно в Аламут, они искали «дорогу в райские кущи» и находили ее, выстилая свой путь трупами «врагов».

— Кто не ценит свою жизнь, не способен ценить и чужую?

— Верно! После разгрома крепости, выжившие ассасины бежали в Индию. С этого момента они уже фигурируют, как франсигары. Это секта поклонников Кали, богини смерти, танцующей свои жуткие танцы на трупах врагов в ожерелье из черепов. Франсигары — наследственные убийцы-головорезы. В Средние века их насчитывалось около миллиона человек. Сначала они душили жертву, а потом отрубали голову священной мотыгой. У нее даже есть особое название: Зубы Кали.

— Да, у Кали крепкие зубы… — я вспомнил удавку Барри и сверкающую мотыгу.

— Эта секта существует и сегодня, во всяком случае, лепешки с их клеймом все еще пекут в глиняных печах Тибета и Северной Индии. В современной Индии их называют гэги, но секта рассеяна по всему миру. Это вроде незримого государства. О «ночных убийцах» писали и Рерихи. Когда правители Тибета отказались впустить их в Лхасу, экспедиция осталась зимовать на высокогорном плато. Позже Рерих писал, что видел зловещих посланников в черном. Они выходят к обреченным на смерть и оставляют свой знак: «львиный хлеб». В ту зиму гималайская экспедиция Рерихов была на волосок от гибели и ее спасло только покровительство махатм.

Я переписываюсь с одним коллекционером из Вирджинии. Это известный штатовский востоковед, знаток и поклонник Николая Рериха. Буквально вчера мой секретарь открыла бандероль с книгами. Там же был и «львиный хлеб».

— Странное совпадение. Вы уверены, что хлеб выслал американец?

— А почему я должен сомневаться? Я работаю над книгой о тайнах Востока.

— Да, Восток «дело тонкое». А знаете, Отто Юльевич, я мог бы помочь вам в работе над книгой. Я тоже историк, — попробовал я забросить удочку в тихую заводь.

— Спасибо на добром слове, — поджав и без того узкие губы, отрезал Отто Юльевич, — но у меня уже есть помощник.

— Вероятно, та очаровательная девушка, которую я встретил у ворот?! — с наивным восторгом вопросил я.

При мысли о Нелли Отто Юльевич вспыхнул и инстинктивно огладил лысину.

В своей жажде новой молодости старый разведчик походил на охваченный весенней лихорадкой пень — честно отстоявший свой век и своевременно спиленный под корень, он вдруг обнаруживает живейший интерес к весеннему солнцу и порхающим вокруг птахам, и этот интерес прорастает короной гибких побегов, похожих на ветвистые рога.

Легкомысленное появление Анелии в особняке Отто Юльевича Шмидта На Льдине объясняло многое. Версия складывалась такая: Нелли, рыжая лисица Чингисхана, взяла в оборот старого чекиста, а ныне ученого. О перстне Тайбеле она могла узнать из письма фокусника. Учитывая скромную продажность Спартака Петровича, она играючи выведала о завещании, составленном в пользу Маркела Горского. Но старый фокусник еще был жив и оплачивал депозитарную ячейку. Не теряя времени, Анелия вышла на Маркела. Она с коварными целями позировала единственному наследнику Тайбеле, но внезапная смерть Маркела спутала ее карты, однако не надолго. В Гурзуфе за мной либо следили, а может быть, тот же Спартак Петрович сделал предупреждающий звонок, куда надо. В поезде Анелия провернула нечто недоступное моему пониманию, но перстень, теперь, наверняка, у нее. Вчера она подложила в бандероль ничего не подозревающему любителю раритетов «львиный хлеб»: привет от секты головорезов, поклонников богини Кали.