Глава 4 Менестрель-баттл

Мастер:

Мы переносимся в «Клуб Камарут» — самое роскошное и фешенебельное заведение в городе Жерло. Репутация дварфов как расы мрачноватой, суровой и начисто лишённой чувства юмора связана с тем, что большинство разумных Альвираха сталкивается с ними только в дневное время. Дневной дварф либо работает, либо стыдится того, что ничем не занят. Оба состояния не способствуют позитивной коммуникации с окружающими. Однако после того, как автоматический колокол на ратуше Жерла прозвонит окончание рабочего дня, дварф считает себя свободным от дневных обязательств и спешит наверстать упущенное. Дневной дварф и ночной дварф — два разных дварфа. Поэтому веселье в городе начинается после заката, и поэтому именно здесь изобрели ночные клубы, в лучшем из которых мы и обнаруживаем наших героев.

— Роскошно, — сказала с восхищением Завирушка. — Какая красота!

— Китч, — ответила пренебрежительно Спичка. — Попса и эпигонство. Жалкая попытка скопировать интерьер тронного зала в Пронесаде, но вместо малахита и чёрных агатов — крашеный известняк.

— А мне нравится, — запротестовала Фаль. — Такое величественное всё…

Дварфиха только фыркнула презрительно.


В большом зале зажигаются магические огни на сцене и стилизованные под шахтные фонари лампы на столиках. Дварфы Жерла, давно покинувшие Пронесад и принявшие покровительство Вечны Нашёптанной, больше тысячи лет живут на поверхности, однако (а может, именно вследствие этого) ценят традиции чуть ли не больше, чем их пронесадские сородичи.


— Господин, — обращается к Полчеку запыхавшийся гоблин.

— Где тебя носило, Франциско! — недовольно отвечает тот. — Я заждался своего вина!

— Вина нет, господин.

— Поэтому я и послал тебя его купить.

— Вина нет в городе, господин. Дварфы не пьют вина. Сотня видов эля, тысяча разновидностей самогонки и ни одной бутылки вина.

— Надо было включить вино в наш райдер, — вздыхает драматург.

— Эй, уважаемый, — ловит он пробегающего мимо Бардрина Платиновая Наковальня, — здесь есть какой-нибудь бар?

— У нас лучший бар в городе! — возмущается дварф.

— Мне нужна бутылка вина.

— Вина нет. Извините, но это Жерло, скисший виноградный сок тут не пьют. Могу предложить эль. Есть фирменная самогонка «Слеза Пронесада», но она требует привычки. Надо успеть выпить порцию, пока стакан не растворился, и лучше потом не курить, когда пойдёшь в туалет.

— А что-то кроме эля, но не растворяющее стаканы?

— О, я вижу, вы прогрессист? Уважаю. Тогда предложу новейшее модное веяние из Корпоры — коктейли. Гениальная идея — разбавляешь самогонку в пять раз, а она становится в три раза дороже! Просто магия какая-то.

— Давайте сюда ваш коктейль.

— Присылайте вашего гоблина в бар, я распоряжусь.


— Почти все столики уже заняты, — подглядывает из-за кулис Пан. — А ведь вечер только начинается. Не знал, что дварфы — такие любители искусства.

— Дварфы — такие любители выпить, — отвечает ему Спичка. — Но они не против, если их при этом развлекают чем-то, кроме застольных кричалок и боевых маршей.

— Ты думаешь, нас хорошо примут?

— Откуда мне знать? Видишь стопку тяжёлых штурмовых щитов за кулисами?

— Как раз хотел спросить, зачем они.

— Это для тех, кого приняли плохо. Каменные кружки тяжёлые и прочные, а кидают их дварфы далеко и метко. Так что очень надеюсь, что выступление тройняшек им понравится.


Троица голиафов начинает представление.

— По крайней мере, они достаточно сильные, чтобы поднять щит, — мрачно говорит Фаль. — Нам с тобой, подружка, придётся уворачиваться.

— Ты такая пессимистка, — упрекает её Завирушка. — Мне кажется, мастер Полчек написал нам отличную сценку.

— Сценку с комическим дварфом. Которого будет изображать дварфиха в мужской одежде. Не уверена, что аборигены оценят юмор.

— Разве у дварфов есть мужская и женская одежда?

— В том-то и дело, что нет, подружка, в том-то и дело. Мастер Полчек гений, ему плевать на традиции и предрассудки. Кружки-то не в него полетят…


Голиафы вышли на сцену и встали, касаясь друг друга плечами. Массивные плечистые полувеликаны смотрятся внушительно, но зрители за столиками переглядываются недоуменно — ни грима, ни сценических костюмов, ни музыкальных инструментов. Просто три лысых голиафа с непроницаемыми лицами.


— Немногие теперь припомнят

империю Дулаан Заха,

а место было недурное,

как старики нам рассказали, — начал невозмутимо Шензи.


— Там было царство великанов,

от коего теперь осталось

примерно ничего в пустыне,

за исключеньем Бос Туроха, — продолжил Банзай.


— И даже этот город мрачный,

тот, что удачно расположен

в землях далёких и никчёмных,

не всякий враз найдёт на картах, — закончил мысль Шензи.


— Мои сиблинги говорят, — пояснил Эд заинтригованным зрителям, — что даже если ты великан, не забывай смотреть под ноги. Иначе тебе однажды подставит подножку какая-нибудь слабосильная, но коварная мелочь вроде эльфов. Не успеешь оглянуться, как твои города проглотила пустыня, а твои потомки будут ростом всего в пару-тройку дварфов, а не в пять-шесть…


Фаль с Завирушкой напряглись — момент был скользкий. Но публика, секунду помедлив, грохнула кружками об столы и разразилась дружным смехом.

— По крайней мере, дварфы не лишены самоиронии, — прокомментировал Пан. — У ребят есть шанс.


— Сегодня, посмотрев на эльфов,

вы скажете «Ну и засранцы»,

ещё «Надутые придурки»

и «Пафосные долбодятлы», — сказал Шензи.


— Однако скажете всё это

вы с завистью и очень тихо,

поскольку эти задаваки

злопамятны и живут долго, — добавил Банзай.


— Однако ежели припомнить

историю Дулаан Заха,

то вы увидите в ней эльфов,

посуду моющих на кухне… — вернул себе слово Шензи.


— Мои сиблинги напоминают, — объяснил Эд, — что все эти красавчики, презирающие всех вокруг так, как будто они сами вылупились из яйца нефилима, во времена великанов были всего лишь прислугой, убирающей навоз за элефантами. Эльфы были бы счастливы, если бы все об этом забыли, но нет, прикупить монополию на долгую память не потянули даже они.


Зал грохнул дружным ржанием в бороды — дварфы традиционно не выносят эльфов. Даже больше, чем их не любят все остальные народы Альвираха.


— И кстати, говоря об эльфах,

не можем мы вам не напомнить,

где заседают эти парни,

которых все так обожают, — продолжил Шензи.


— В каких же креслах континента,

уселись эти эльфы жопой,

в которой даже геморрою,

исполнилось лет двести-триста? — повторил вопрос Банзай.


Дварфы захохотали, обливая бороды пивом.


— В Консилиуме Корпорском,

который жизнь разумным портит,

да за столами у Советов,

что в городах снимают сливки, — ответил сам себе Шензи.


— Мои сиблинги хотят сказать, что в любой администрации плюнуть некуда, чтобы не попасть в эльфа, — пояснил Эд. — Эльфы и власть, как дварфы и пиво. Тяга первых ко второму преодолевает любые препятствия.


За столиками одобрительно загрохотали каменными кружками, а Эд продолжил:


— И только в Совете Жерла и Доме Камарут нет ни одного томного красавчика. А знаете, почему вам так повезло?

— Почему? — крикнул кто-то из зала.

— Потому что тут не достать вина! Эльфы с их тысячелетним алкоголизмом, который они предпочитают называть «изысканным вкусом», не могут прожить без него и суток! А знаете, что случилось с эльфом, который попробовал дварфовской самогонки?

— Что? — снова крикнули из зала.

— Его пришлось переливать в помойное ведро из собственных сапог!


Дварфы надрываются от хохота, топают ботинками и грохочут кружками. Многие, в порыве алкогольного патриотизма погнали официантов за стаканчиком «Слезы Пронесада», которая не растворяет только лужёный дварфовский желудок, поэтому хранится в бутылях из магически выдутого алмаза.


— Как вы это назвали? Стендап? — спрашивает Полчек, отхлёбывая из бокала что-то ядовито-зелёное и пахнущее полынью. — Кажется, публика довольна.

— Никогда бы не подумала, что тройняшки так угодят нашим, — сказала задумчиво Спичка.


Братья-голиафы продолжали веселить публику. Стоя неподвижно, с серьёзными, невозмутимыми лицами, они просто говорили так, как привыкли говорить всегда, но к концу их выступления дварфы хохотали, не останавливаясь, пуская носом пивные пузыри и утирая слёзы рукавами кольчуг.

* * *

— После такого триумфа даже страшновато на сцену выходить, — пожаловалась Фаль, когда голиафы коротко поклонились, чётко развернулись и промаршировали за кулисы.

— А я рада за ребят, — сказала Завирушка. — Теперь у них есть собственный номер, и такой успешный!

— Ага, — кивнула гномиха, — только надо было их в конец программы ставить. Потому что представление должно идти по нарастающей, а мы сейчас просадим…

— Не просадим, я уверена! Пошли, сделаем это!


— Уважаемая публика! — объявил со сцены Пан. — Сейчас мы покажем вам миниспектакль «Ревнивый муж и хитрый дварф». В роли дварфа…

Спичка, вышедшая на сцену вместе с Паном, коротко поклонилась, и зал затих в гробовом молчании.

— Ой, что-то будет… — прошептала за кулисами Фаль Завирушке.


— Ого, — сказал кто-то из зрителей в тишине. — А скажи ещё чего-нибудь.

— Итак, постановка бродячего театра «Дом живых»… — немного растерянно продолжил Пан. — Комедия положений…

— Гениально, — сказал кто-то в зале. — Как будто правда козёл говорит.

— Потрясающий талант, — согласился с ним другой зритель. — Очень убедительно.


— Они приняли нас за трюк с чревовещателем! — бесится за кулисами Пан, пока работники сцены вытаскивают на неё нехитрый реквизит.

— Ничего, — успокаивает его Завирушка, — зато у нас есть ещё один запасной номер. Для него вообще ничего не нужно — выходите вдвоём с кем угодно, твой партнёр молчит, а ты разговариваешь.

— Это оскорбительно!

— Это шоу, — смеётся Полчек, — в нём только одно правило.

— Какое?

— Шоу должно продолжаться! — в его стакане ярко-красный напиток, который пахнет попыткой перебить сивушный дух ягодами.


На сцене два кресла и стол. В одном сидит сердитый Кифри, в другом, поджав под себя коротенькие ножки, уютно расположилась Фаль. В новой пьесе она не Мья Алепу, а просто жена ревнивого мужа, который так третирует её за выдуманные измены, что она решается ему назло изменить по-настоящему.


Пристроившийся в уголке сцены табакси ударяет по струнам, и действие начинается.

— Тебе не верю я, моя супруга!

Я видел, как смотрела ты в окно! — поёт Кифри.

— Ко мне должна прийти моя подруга,

хотя тебе, конечно, всё равно! — вторит ему Фаль.


Подругу играет Завирушка. Она вбегает в комнату и поёт:

— Привет-привет, счастливая семейка!

Как рада вас увидеть снова я!

— Твоя подруга та ещё злодейка,

подругам не доверятся мужья! — продолжает пилить жену Кифри.


Когда он удаляется, Фаль жалуется гостье, что муж ревнует её как ненормальный и выгнал очередного портного, потому что тот мужчина.


Мне нечего надеть, моя подруга!

Мои наряды — старое тряпьё!

А главное — как зла я на супруга!

Как надоело мне его нытьё!


Коварная и находчивая Завирушка предлагает хитрый план — привести к ней портного-мужчину под видом портнихи-женщины. Так Фаль сможет и пополнить гардероб, и наставить рога постылому мужу.


— Но как же нам рассеять подозренья?

Мужчину не подпустит он ко мне! — сомневается Фаль.

— Не бойся, я придумала решенье,

ведь это будет дварфиха в броне! — отвечает ей Завирушка.


Когда на сцену, наконец, выходит Спичка, играющая торговца платьями, притворяющегося торговкой платьями, ревнивый муж не рискует настаивать на проверке её гендерной принадлежности.


— Ах, эта дварфиха, она такая грозная!

В ночи её секира так блестит!

Но говорят, портниха виртуозная,

пускай жена мою заботу ощутит! — радуется Кифри и легко оставляет супругу в обществе Спички.

Интрига быстро развивается, дело доходит до примерки, дварфиха с гномихой скрываются за ширмой, откуда, под дружный свист зала, вылетает сначала женское платье, а потом выкатывается дварфовская кираса.

В следующих сценах ловкая Завирушка устраивает им свидания под самым носом у мужа, отвлекая его разговором, пока за ширмой идёт очередная «примерка». И всё бы хорошо, но вскоре новые платья становятся узки в талии весёлой жёнушке. Муж ликует, что их брак, долгое время бывший бесплодным, наконец-то принёс наследника.


— Как счастлив я, ребёнок наш родился!

Наш брак надёжен стал как никогда!

Я в верности её зря усомнился,

но у младенца почему-то борода… — поёт напоследок Кифри, и зал взрывается хохотом и аплодисментами.


Дварфы топают, хлопают и даже стучат по полу древками секир, выражая максимальное одобрение. Спичку раз за разом вызывают на бис, каждый раз встречая приветственным рёвом и кидая к её ногам кошели с серебром.


— В каждом втором кошеле — приглашение, — делится она, пересыпая монеты в мешок. — Вот, например: 'Обладательнице лучшей секиры, виденной мной когда-либо!

Не соблаговолите ли вы почтить приятностию встречи одинокого, но очень респектабельного дварфа (меня)? Имею долю в фабрике по производству подкованных боевых сапог наилучшего качества, каковые отлично смотрелись бы на вашей прекрасной ножке, прелестница. Всего лишь за одно упоминание со сцены предприятия «Сапоги-эльфодавы братьев Рамхайн» я готов обуть всю вашу труппу, включая чревовещательного козла!'

— Ничего себе, — удивилась Завирушка. — Какие перспективы!

— Никогда не бери за рекламу товаром, — тут же подскочил табакси. — Ты уникальная звезда дварфийской сцены, а не какая-нибудь полурослица-стримерша из захолустья, кривляющаяся в хрустальный шар для полсотни подписчиков.

— И не собиралась, — фыркает в бороду Спичка, — хотя сапоги у него отличные. Известный бренд!

* * *

— У нас тут небольшой форсмажор, — Бардрин Платиновая Наковальня выглядит непривычно смущённым, теребя ленточки в бороде.

— В каком смысле? — напряглась Спичка.

— Давайте выйдем на сцену, — отводя глаза, сказал дварф. — Сами увидите.


На краю сцены возле рампы стоит, подбоченившись, давешний толстяк из труппы «Развесёлые менестрели». За ним, почти невидимые в сумраке зала, столпились его товарищи.

— И что это значит? — недовольно спросил Полчек.

Поднявшись из кресла, он внезапно обнаружил, что коктейль — не такой безобидный напиток, как казалось, и ноги держат его не так прочно, как хотелось.

— Мы вас вызываем! — гордо заявил Жирный.

— Куда? — не понял Полчек.

— Дилетанты! — донёсся презрительный громкий шёпот от менестрелей. — Любители!

— На менестрель-баттл, разумеется!

— А зачем оно нам? — пожал плечами Полчек.

— Традиция, — быстро шепнул ему Бардрин. — Древний обычай бродячих менестрелей. Нельзя отказываться.

— Ну, нельзя так нельзя, — равнодушно кивнул Полчек. — Принимаем вызов. Пойду присяду, а то что-то устал. Франциско!

— Да, господин.

— Принеси мне ещё стакан… Пожалуй, того, малинового.

— Но, господин… — Полчек проигнорировал его, направившись за кулисы.


— И как это происходит? — поинтересовалась Спичка.

— Менестрели выступают по очереди. Публика оценивает. Кого оценили выше, тот и победил.

— Звучит несложно. Но зачем это им?

— Думаю, «развесёлым» никто не предложил ангажемент сегодня, и это для них единственный способ попасть на сцену, — уверенно предположил Бардрин. — Кроме того, успешность выступлений определяется по размеру доната. Видите те ящики?

Два работника клуба вынесли одинаковые коробки с прорезями вверху и установили их на разных концах сцены.

— Одна ваша, другая труппы Жирного. Зрители будут кидать монетки тем, кто им понравился. Кому накидали больше — тот победитель, но каждый исполнитель в конце заберёт содержимое своей коробки. Дела у Жирного идут не очень. Думаю, ему просто нужны деньги.

— Кому они не нужны? — вздохнула Спичка.

— А с вами, прекрасная дварфийская дева, мы этот вопрос ещё обсудим отдельно! — подмигнул ей Бардрин и ушёл со сцены.

* * *

— Вызвавший выступает первым, — заявил Жирный. — На первый раунд я выйду сам!

Толстяк с лютней влез на сцену и раскланялся. С минуту он крутил колки и дёргал струны, пытаясь добиться от инструмента хоть какого-то строя. Лютней, похоже, чаще лупили по головам в кабацких драках, чем использовали её по назначению. Потом, видимо, отчаялся и решил играть так.


— Под небом из дымов

Есть город и завод.

С крепчайшими воротами,

Из вековых дубов… — запел он оду Жерлу.


— Хороший заход, — шёпотом прокомментировал Бардрин, — дварфы — изрядные патриоты.

И действительно, к левой коробке, предназначенной «Развесёлым менестрелям», потянулись зрители. Зазвякало серебро.


— В том городе куют,

и в формы льют металл,

промышленный стека-а-ется,

В него весь капита-а-ал… — разливается хриплым соловьём Жирный.


Зрители одобрительно кивают, серебро звенит активнее.


— Купи, купец, гвоздей и молотков,

И запаси коням стальных подков,

С ними получи топор на сда-а-ачу,

Он в дороге принесёт уда-а-ачу! — завыл бард берущий за сердце припев.


Некоторые дварфы даже прослезились от такого трогательного текста.

— Да, перебить это будет нелегко, — мрачно сказал Бардрин, когда певец закончил. — Но вы уж постарайтесь. Если они победят, придётся дать им ангажемент. Вы себе не представляете, как они меня достали: пьют всё, что горит, и тащат всё, что гвоздями не приколочено.

— Не вопрос, братан… Или сеструха, — сказал табакси. — Моя очередь.


Фелиноид развязной походкой вышел на сцену, подпрыгнул, поклонился, взмахнул хвостом, отстучал задними лапами короткую чечётку и начал:


Я чего вам скажу, братушки-дварфы,

этот жирдяй — он реальный варвар!

Он не видит в Жерле ничего, кроме дыма!

Это, парни, вообще типа мимо!


Город вы строили своими руками,

топорами, молотами и мастерками.

Чего жирдяю никогда не понять —

этот город никому не отнять!


Он видит в Жерле только товары и деньги,

но взять их руки его короте́ньки,

он просто жадина придурковатый,

желающий забрать ваши куспидаты.


Жерло — не только заводы и банки,

это храмы и мосты, бублики и баранки,

это, не буду невежлив и груб,

в том числе и ваш ночной клуб!


Жерло — город тысячи улиц,

десятков заводов и сотен кузниц,

но главное, что не понял тот варвар,

Жерло — это город дварфов!


— Всё, они его с потрохами, — прокомментировал Бардрин, — я сам готов бежать к ящику, развязав кошель… Как верно он сказал про «город дварфов»!

Менеджер клуба вытер скупую слезу, сбежавшую по бороде.

— Надо же, кошак драный — а как понимает! Как тонко чувствует!


Серебро в коробку с надписью «Дом Живых» сыплется чуть ли не горстями, «Развесёлые менестрели» мрачнеют на глазах.


— … и не надо каркать подобно ворону,

этот город имеет и ночную сторону!

Вот чего не увидел этот тупица —

дварфы умеют повеселиться! — закончил топтать соперника табакси.


Рыжий Зад раскланялся, а зал встал и начал ритмично стучать кулаками в кирасы и топать ногами.


— Никогда такого не видел, — признался Бардрин. — Вам агент не нужен?

— У них есть, — сказал вернувшийся со сцены табакси. — Я за него. А она — коммерческий директор, — указал он на Спичку. — Так что всю бюрократию мы возим с собой.

Шензи и Банзай принесли коробку и весомо грохнули ей об пол.


— Нас здесь неплохо привечают,

для города, где мы впервые,

хоть номера и сыроваты… — сказал Шензи.


— Да, мы неплохо выступаем,

хотя почти без репетиций,

но всё же нет ли здесь подвоха? — сомневается Банзай.


— Пусть даже публика довольна,

но, руку положа на сердце,

признайте — мы могли бы лучше! — соглашается с ним Шензи.


— Мои сиблинги хотят сказать, — поясняет Эд, — что нам не стоит опьяняться сиюминутной эйфорией успеха.

— Не знаю, как твои сиблинги, — сказала Фаль, — а я намерена опьяниться прямо сейчас. Выступление закончено, время бара! Подружка, ты со мной?

Гномиха обняла Завирушку на уровне середины бедра.

— Как ты думаешь, у них там есть морковный смузи? — спросила та тихо. — Нормальный, а не как у Спички?

— У дварфов-то? — захохотала Фаль. — У них если напиток, капнув на стойку, не прожёг в ней дыру, то его наливают детям в бутылочку с соской и требуют подать настоящее пойло. Но эль у них, говорят, неплох.

— Мне кажется, я качусь по наклонной. Пошла по кривой дорожке. Потеряла моральные ориентиры. Настоятельница бы меня не одобрила, — вздыхает Завирушка. — Но не могу же я отпустить подругу в бар одну? Должен же кто-то подсадить тебя на табурет?

* * *

— Как насчёт постоянного контракта? — наседает Бардрин на Полчека. — Я готов дать вам пустой бланк, чтобы вы сами вписали сумму!

— Мы не планируем оставаться в Жерле надолго, — отмахивается от него стаканом драматург. — Нас ждёт Всеношна.

— Ну, конечно, — с досадой говорит менеджер, — как я сразу не догадался. Конечно, столица снимает все сливки, а нам достаются остатки. Но поверьте опытному антрепренёру, Всеношна воистину пожирает таланты. Она легко падает к ногам новых кумиров, но лишь для того, чтобы начать их переваривать. Как только вы решите, что поймали удачу за хвост, вы пропали. Как и все, кто покорял Всеношну до вас. Где они, кумиры столичной сцены? Между тем, контракт с приличным клубом в тихой, но богатой и культурной провинции — верный кусок хлеба на годы. Публике вы приглянулись, сборы будут отличные, клуб создаст все условия…

— Благодарю, — кивает Полчек, — но нам действительно надо во Всеношну.

— Ах, да, — вздыхает Бардрин, — разумеется, это бесполезно. Сладкий морок столичных соблазнов манит вас, как огонь манит мотыльков. Но я хотя бы попытался. Может быть, вы останетесь на несколько дней? Три-четыре выступления не задержат вас надолго.

— Ну, я даже не знаю… — Полчек оценил на просвет ярко-оранжевую жидкость в стакане. — Эти ваши коктейли, конечно, идея любопытная, но я предпочитаю вино…

— Мы тут не останемся, — решительно заявила Спичка, врываясь в комнату. — Даже на ночь. У вас есть чёрный ход?

— Что случилась, о прекрасная…

— Заткнись, а то стукну! — рявкнула на него дварфиха. — Слышать уже не могу, какая я прекрасная!

— Что случилось? — спросил удивлённый Полчек.

— А то, что пока ты тут наливаешься ядовитой смесью сивухи с сиропом, под дверью гримёрки собралась толпа поклонников!

— Чьих поклонников?

— Моих поклонников, алкаш малолетний! Толпа дварфов, которые желают немедля продемонстрировать мне свои секиры и уже готовы порубать друг друга ими в капусту за право сделать это первым!

— А чего вы ожидали? — рассмеялся Бардрин. — Дварфийская дева на сцене клуба — само по себе сенсация, а уж столь очаровательная, сколь и талантливая… Да ещё и искусная чревовещательница!

— Она не чревовещательница, — мрачно сказал вошедший Пан. — Просто я демон в обличии козла.

— Вот видите! — смеётся дварф. — Даже я чуть не поверил! Удивительно похоже выходит.

— Вы удивитесь, — Пан нервно перетаптывается копытами, — но я считаю, что нам надо немедленно уезжать. Мы, конечно, выступили неплохо, но если останемся, то это плохо кончится. Сам не верю, что это говорю, но к демонам ангажемент. Меня только что чуть не украли менеджеры соседнего клуба! Они думали, что я реквизит, и хотели потребовать вашего выступления в качестве выкупа. Я не желаю, чтобы меня похищали! Особенно как реквизит! Это унизительно!

— Ах, негодяи! — завопил Бардрин, выбегая из комнаты. — Охрана! Где охрана! Подать сюда мою секиру, я сам пущу им кровь!

Из бара вернулись Фаль и Завирушка.

— Мне тут не нравится, — сказала Фаль. — Впервые в жизни ко мне в баре подкатывали дварфы! Я не то чтобы против межрасовых отношений в принципе, но я не понимаю, зачем мне смотреть на их секиры!

— Почему-то все решили, — пояснила Завирушка, — что в спектакле всё было взаправду, и спрашивали, серьёзно ли у них со Спичкой, как к этому относится Кифри, и не хочет ли она расширить список близко знакомых дварфов. Было очень неловко. Лично я считаю, что нам надо уехать.

— Говорят, дварфы страшны в драке, — сказал вошедший в комнату табакси, — но я вам вот что скажу — дварфийская благодарность куда хуже. Меня чуть насмерть не загладили за мой рэпчик! Согласен, я демонски талантлив, но я не могу обниматься с сотней одинаковых бородатых рож, каждая из которых смертельно обижается на отказ с ней выпить! Не говоря уже о том, что выпить они предлагают что-то такое, что у меня от одного запаха усы заворачиваются!

— Почему все хотят с нами разговаривать? — добавляет Эд.

Тройняшки тоже пришли в комнату, и в ней сразу стало очень тесно.

— И слушают нас так, как будто им Вечна прокукарекала? Иногда разговор — это просто разговор! Мои сиблинги чуть с ними не подрались. Мне кажется, нам надо уехать отсюда поскорее.

— Что ж, — подытожил Полчек, — поскольку вина тут не достать, я поддержу мнение большинства. Эй, Рыжий Зад! Ты наверняка уже разнюхал, где чёрный ход.

— Уж будьте уверены, — засмеялся фелиноид, — табакси всегда первым делом прикидывают, как будут удирать!

— Прощай, Жерло! — сказала грустно Спичка. — Опять у нас не заладилось…

И труппа театра «Дом Живых» направилась к выходу.

Загрузка...