Дом, который сумасшедший

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Поднявшись на пятнадцатый ярус, мы прошли дезактивацию и дезинфекцию, сдали на обработку принесенные иллюзии фруктов, которые от вноса в Наш замечательный Дом перестали быть иллюзиями и стали просто фруктами, и только после этого сняли с себя скафандры.

Лично у меня еле хватило сил раздеться. Перед моими глазами все еще стояло все то, что было за Железным Бастионом, особенно висевшее над лесом полукольцо, и ото всех этих воспоминаний собственных глаз я никак не мог отвязаться. Смотри у меня, братец Пилат III, сказал я себе, немедленно же прекращай это дело, а то вот напишу на тебя предложение в книгу жалоб и предложений, чтобы тебя отправили на арену гладиаторов, тогда враз все отвяжется.

После того, как я себе это сказал, во мне расцвела вызванная возвращением радость, которая тут же выступила на мои две щеки двумя слезами.

С этими слезами на щеках я прошел таможенный досмотр, поцеловал знамя и получил уложенные в пакет две груши. Смахнув слезы на плац, я направился прямо к поджидавшей меня на краю плаца братцу Клеопатре II, которая была секретарем пятого зама.

В моем персональном кабинете пятого зама я сел на край стола и набрал несколько цифр на телефонном диске, которые были на телефонном диске благодаря заботе Кабинета Избранных.

— Пятнадцать дробь седьмой участок Ордена Святой Экзекуции…

— Это ты, братец Малюта Скуратов XXXII?

— Так точно! Чего изволите, братец Пилат III?

— Служить!

— Так точно!

Из трубки в мой персональный кабинет просунулась корона братца Малюты Скуратова XXXII, снятая с головы, чтобы служить. Корона радостно попискивала и пошевеливала всеми своими зубьями.

— Ну что, — сказал я короне, — отметим мое понижение?

— Так точно! — рявкнула корона.

— Но сначала сходим на арену гладиаторов. Прихвати с собой братца Мадонну…

Купив билеты, мы разошлись по своим законным местам: я — на трибуну для одиннадцатизубочников, братец Клеопатра II — для семизубочников, братец Малюта Скуратов XXXII — для десятизубочников, братец Мадонна — для восьмизубочников.

Цирк был заполнен до отказа вмещать еще кого бы то ни было. Рядом со мной сидел какой-то толстый братец в узком не по размеру тела фраке. Он весь вспотел, ерзая по скамейке от нетерпения, и то и дело вытирал большим полосатым платком широкое радостное лицо.

— Прошу, братец, прощения! — восклицал он, толкнув меня очередной раз в бок локтем.

Наконец я не вытерпел и сказал:

— Нельзя ли, братец, покультурнее?

Он повернулся ко мне лучшей стороной, расплылся в культурной улыбке и ответил:

— Извиняюсь, братец! Я, знаешь ли, братец, всегда сильно волнуюсь перед началом матча, слава Самому Братцу Президенту… Выложил на бывшего братца Ивана Грозного XVIII двадцать монет, а теперь сомневаюсь в содеянном. Говорят, бывший братец Бисмарк VII тоже братец не промах. Несмотря на то, что бывший братец Иван Грозный XVIII уже в полуфинале, а этот проводит только первый бой, боюсь, как бы не плакали моими слезами мои драгоценные денежки. В бывшем братце Бисмарке VII на восемь кило больше, и он на десять лет моложе…

В ложу номер двадцать один, отгороженную от цирка толстым бронированным и пуленепробиваемым стеклом, вошли братцы мыслеводители из Кабинета Избранных, которых возглавлял сам Сам Братец Президент. Пуленепробиваемое стекло ложи было затемненным, и братцы зрители братцев мыслеводителей в ложе не видели, а только слышали через микрофоны и динамики. Сам Братец Президент захлопал в ладоши, аплодисменты тут же подхватили и понесли в массы братцы мыслеводители. Братцы на трибунах повскакали с трибун и разразились овациями. Овации стали бурными, послышались радостные возгласы:

— Сплотившиеся возле ложи номер двадцать один братцы едины!

— Ура! Ура! Ура!

— Слава Самому Братцу Президенту!

— Ура! Ура! Ура!

— Сплотимся возле ложи номер двадцать один еще теснее!

— Ура! Ура! Ура!

Все стали сплачиваться еще теснее. От этого сплочения и еще от того, что наши овации превратились в настоящую бурю, северная трибуна рухнула. Братцы, выкрикивая разные лозунги и провозглашая здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных, не обратили на это никакого внимания, так как к обвалам трибун все давно привыкли. Перед каждым матчем всегда обваливалась какая-нибудь трибуна: то ли северная, то ли южная, то ли восточная, то ли западная, короче — любая, кроме ложи номер двадцать один, которая была бронированная. Мы продолжали сплачиваться и кричать «ура!», аплодисменты Самого Братца Президента транслировались и печатались всеми орудиями массовой информации. Из-под обломков рухнувшей трибуны к санитарным машинам понесли убитых и раненых, которым за это полагались медали «За сплочение» и которым я очень завидовал, так как о такой медали давно мечтал, а у меня ее не было.

Когда убитых и раненых вынесли и аплодисменты затихли, под куполом цирка стало звучать эхо аплодисментов, звучавшее до самого конца матча. Сам Братец Президент махнул не видимой нами за пуленепробиваемым стеклом левой рукой. На арену вышли бывшие братцы Иван Грозный XVIII и Бисмарк VII, одеты они были в короткие серые фраки, в руках они держали отточенные мечи и полосатые пуленепробиваемые домовые флаги, на головах у них были бумажные короны без зубьев.

Все зааплодировали снова, на этот раз — с возмущением в аплодисментах. Мой сосед ткнул меня в живот кулаком и даже не попросил прощения. Я отодвинулся от него подальше, он тут же сплотился со мной поближе.

Бывшие братцы прошлись по арене кругом позора, остановились в центре позора и опустили на бумажные опилки древки флагов.

Из динамиков на всех нас полился торжественный домовой гимн. Все братцы, вскочив с трибун, его подхватили и понесли. На всех лицах несущих братцев было написано торжественное выражение.

С последними тактами торжественного домового гимна противники порядка разошлись в разные стороны, кто куда, и встали в боевые торжественные стойки. Сам Братец Президент через микрофон провозгласил:

— Закон есть закон!

И поединок начался.

Я стал сравнивать противников порядка. Бывший братец Иван Грозный XVIII, хотя и был на восемь кило легче и на десять лет старше другого противника порядка, но у него не было такого круглого живота, как у бывшего братца Бисмарка VII, да и вообще на нем была лучшая спортивная форма. Я пожалел, что с подачи братца Клеопатры II поставил на бывшего братца Бисмарка VII, шансы которого на победу в этом матче были явно невелики. С другой стороны, если бы он все же выхватил из тела бывшего братца Ивана Грозного XVIII победу, мой выигрыш на тотализаторе составил бы кругленькую сумму, поскольку большинство братцев поставило на лучшую спортивную форму. Я заглянул в программку. Бывший братец Иван Грозный XVIII был приговорен к десяти матчам за строительство канализации, семь он уже выиграл, а сейчас проводил восьмой. Бывший же братец Бисмарк VII, приговоренный к двадцати матчам за разглашение какой-то священной домовой тайны, участвовал только в первом.

Бывшие братцы начали сходиться. Чуть перегнув ноги в коленях, опустив дальний конец знамени на бумажные опилки и вытянув колющий край меча вперед, бывший братец Иван Грозный XVIII обошел для знакомства вокруг бывшего братца Бисмарка VII, который, не сходя с отведенного ему инструкцией места, знакомился с другим противником порядка только взглядом. Неожиданно бывший братец Иван Грозный XVIII сделал резкий выпад: отклонил флаг в сторону и кольнул вперед сверкающим в лучах юпитеров мечом. Бывший братец Бисмарк VII легко парировал меч и, в свою очередь упав, но не совсем, а только на колено, попытался нанести резкий мстительный удар братцу Ивану Грозному XVIII в грудь живота. Такой мстительной прыти от него, видимо, никто не ожидал. Братцы на трибунах одобрительно засвистели и закричали: «Слава Самому Братцу Президенту! Да здравствует Кабинет Избранных!» Но бывший братец Иван Грозный XVIII ловко увернулся и ударил древком флага бывшего братца Бисмарка VII по тому месту, где у всех не бывших братцев находится корона, а не беззубая бумага. Бывший братец Бисмарк VII вскочил и ошалело завертел ударенным местом. Раздался свисток, братец судья сделал бывшему братцу Ивану Грозному XVIII первое предупреждение.

Трибуны закричали:

— Судью на мыло!

На арену вышел новый судья.

Поклонившись ложе номер двадцать один, гладиаторы встали в стойки. На этот раз сразу же после свистка вперед кинулся бывший братец Бисмарк VII, обрушив на бывшего братца Ивана Грозного XVIII сверху вниз грозный удар. Тот прикрылся древком флага и лишь слегка покачнулся, согласно правилам, а потом выбросил меч вперед, правда, как-то уж слишком не по правилам вяло, отчего меч остался в руке. Бывший братец Бисмарк VII спокойно парировал выброс и рассек правое предплечье другого противника порядка выше пояса.

Черные бумажные опилки арены окропила бывшебратцевская кровь, трибуны стали провозглашать здравицы в честь Самого Братца Президента и братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных…

Но тут бывший братец Иван Грозный XVIII, издав домовой клич, кинулся на бывшего братца Бисмарка VII, древко знамени в руке которого переломилось от страшного клича. Воспользовавшись переломом знамени, бывший братец Иван Грозный XVIII пихнул соперника головой на пол и мгновенно приставил острие обоюдоострого меча к горлу поверженного бывшего братца.

Сам Братец Президент провозгласил в микрофон:

— Венец — делу конец!

Кашлянул, прочищая горло для последующих гениальных провозглашений, и изрек:

— Делу — конец венца!

Немного помолчал и высказал следующую гениальную мысль:

— Конец венца — делу!

Братцы зрители, затаив дыхание, не говоря уже обо всех остальных жизненных процессах, с благоговением следили за титанической работой гениальной мысли.

— Венец дела — конец!

— Два конца, два венца, посередине — дело!

— Делу — два конца!

В динамиках послышался треск. Так каждый раз в завершении матча гениально трещала гениальная мысль Самого Братца Президента от титаничности напряжения.

— Конец — делу венец!

Динамики разразились громом аплодисментов братцев мыслеводителей. Гром аплодисментов подхватили принявшиеся сплачиваться братцы мыслеводимые. Гром аплодисментов перемешался с эхом грома предматчевых аплодисментов. От всего этого рухнула западная трибуна, на которой сидел я. Я было обрадовался, что наконец получу заветную медаль, но меня не убило и даже не ранило, а только чуть-чуть прищемило корону обломком трибуны, за что полагалась именная благодарность Кабинета Избранных.

Убитых и раненых понесли в машины. Бывший братец Иван Грозный XVIII изящным ударом отсек верхний конец бывшего братца Бисмарка VII. Все троекратно прокричали «ура!» и стали расходиться.

Когда я вышел на прицирковую площадь, ее уже красиво украшали красивые транспаранты с гениальными мыслями Самого Братца Президента, только что произнесенными в ложе номер двадцать один. Я перечитал их несколько раз и несколько раз поразился гениальности.

На площади меня уже поджидали братец Клеопатра II, братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна. К их глубочайшему огорчению, они на этот раз не получили даже именную благодарность.

Братец Мадонна была высокая братец блондинка с крайне стройными двумя ногами, двумя бедрами, одним телом и с восьмизубой короной на голове. Он посмотрела на меня так, будто бы тут же очень хотела сделать со мной то, что хотела. Я было тоже очень захотел, но мы пошли к братцу Великану.