Дом, который сумасшедший

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Дорога на нулевые ярусы была сопряжена с определенными радостными трудностями: скоростной лифт обслуживал только братцев как минимум шестнадцатизубыми коронами, быстроходный лифт предназначался для десяти-пятнадцатизубочников так что до тихоходного лифта, который еле тащился, постепенно сбрасывая скорость, с десятого на первый ярус, я мог добраться только на эскалаторах. А эскалаторы, начиная с пятнадцатого и выше никогда не работали. С первого же на первый нулевой ярус мне предстояло идти через спецпропускник, где всех следовавших вверх подвергали сверхспецдосмотру, а следовавших вниз дезинфекционной обработке, что было вызвано к жизни продолжавшейся вот уже много лет теплой войной между Нашим Домом и Верхом.

Два года назад теплая война здорово потеплела. Специалисты наших научно-исследовательских лабораторий нашего теплообразующего комплекса разработали новое сверхэффективное теплое оружие — особый вид переносчиков гельминтов — особо теплых белых тараканов, огромное количество которых, разукрашенных нашими славными художниками в наши славные полосатые бело-черные цвета, немедленно же было переброшено на вражескую территорию. Оружие возмездия, как справедливо нарекло наших доблестных тараканов наше праведное оружие массовой информации, произвело поразительный сверхэффект: ускоренно размножаясь и уничтожая на пути своего молниеносного наступления все запасы продовольствия противника армия бело-черных тараканов за какой-нибудь месяц оккупировала ярус за ярусом все ярусы Верха, в стане псевдобратцев начал свирепствовать голод. Повально пораженный глистами враг был вконец деморализован. Мы ликовали. Капитуляция был неизбежна.

Но неизбежность капитуляции отодвинулась на неопределенный срок происками врага. Как выяснилось в течение все того же месяца, наши доблестные тараканы обладали явно не нашей, несомненно, привитой им вражескими диверсантами еще в наших лабораториях, патологической склонностью размножаться как вверх, так и вниз, и вслед за опустошающим наступлением на территорию Верха, испорченные вражескими диверсантами, наши бело-черные и просто белые тараканы предприняли опустошающее нашествие на Наш Дом. Заклятый враг воспрянул деморализованным духом и перешел в контрнаступление.

Возглавляемый Самим Братцем Президентом Кабинет Избранных Нашего Дома обвинил нашего заклятого врага в нарушении подписанного каждой из сторон пакта о всеобщем и полном запрете всех вражеских диверсий. Верх обвинил нас в злостной клевете, нагло утверждая, что если и были какие-то диверсии, то вовсе не вражеские, а чисто дружеские, и подал жалобу на Наш Дом в междуобщедомовский третейский суд…

Меж тем теплая война все теплела и теплела. Оружие возмездия все размножалось и размножалось. В Нашем Доме объявили всеобщую, начиная с девятизубочников и выше, мобилизацию. Ценой неимоверных и героических усилий всех тесно сплотившихся вокруг Кабинета Избранных братцев основные тараканьи массы оттеснили на нулевые ярусы, к счастливчикам. Специалисты наших научно-исследовательских лабораторий нашего теплообразующего комплекса приступили к созданию антиоружия возмездия особого вида особо агрессивных теплых черных мышей, питавшихся исключительно тараканами, причем только на нашей территории. В газетах писали, что все попытки вражеских диверсантов привить нашим мышам не нашу патологическую склонность питаться тараканами только на территории Верха претерпевали заранее обреченные на провал неудачи. Вражеских диверсантов мгновенно обезвреживали по всему Нашему Дому и целыми толпами каждый день отправляли на арену гладиаторов. Ожидалось, что в самом ближайшем времени антиоружие будет применено в театре теплой войны, и все братцы увидят, как оно навсегда покончит с вражеской тараканьей экспансией…

Покинув родной департамент, я направился к ближайшему эскалатору. Прошел таможенный досмотр и поднялся на десятый ярус. Там сел в тихоходный лифт.

В лифте было приятно сыро и ветрено. Братцы вокруг лязгали зубами от счастья, что живут в Нашем Доме. Я тоже лязгал, что тут живу, а также от того, что вспоминал собственную удачную шутку о лишнем зубе, которого не бывает. Но температура воздуха с каждым пройденным вверх ярусом опускалась все ниже и ниже, пока не дошла до одного градуса на первом ярусе, где мне уже вконец надоели все воспоминания и само счастье.

Закутавшись в длинные фалды фрака, я приблизился к спецпроходной, где однозубый и одноглазый таможенник быстро проверил мою прописку, не переставая пялить единственный правый оппозиционный глаз на мою девятизубую корону. Не так уж и часто братцы моего ранга забредали на нулевые ярусы.

На нулевых ярусах жили счастливчики. Конечно, все братцы в Нашем Доме были счастливыми, но счастливчики были счастливы особенно, поскольку являлись хозяевами Нашего Дома. С каждым ярусом вниз братцы делались все менее и менее хозяевами и все более и более слугами, и Сам Братец Президент, как главный слуга наших хозяев, был наиболее наименее счастливым братцем во всем Нашем Доме. Но и он, конечно, был очень счастливым, поскольку не раз сам говорил, что счастлив очень.

Миновав спецпроходную, я вышел на квадратную припроходную площадь, где увидел поджидавшего меня братца возницу-счастливчика, впряженного в шикарную полуразвалившуюся повозку. В левой руке он держал кнут, в правой газету «Знамя первого нулевого яруса», в которой читал продолжение нашумевшего романа Самого Братца Президента «Дорога вниз», где Сам Братец Президент рассказывал всем братцам, как он дошел до жизни такой на двадцать первом ярусе.

На губах братца счастливчика шевелилась вызванная чтением и жизнью блаженная улыбка. Одет он был в серо-однотонный рваный шикарный фрак.

Я уселся на торчавшие из сиденья шикарно-ржавые пружины. Братец счастливчик взмахнул кнутом и, огрев им себя по спине фрака, тронул с места, на котором стоял и читал газету. Мы поплелись по узкой улочке, убегавшей от площади.

Шикарные дворцы на первом нулевом ярусе были особенно шикарными, а серый потолок над улицами висел так шикарно низко, что иной высокий братец счастливчик постоянно рисковал задеть его короной. Вот почему счастливчики короны не носили.

Мы плелись по серой улице мимо немногочисленных магазинов и лавочек. Счастливчики, попадавшиеся нам по дороге тут и там, кто стоял в шикарных очередях, кто лежал без всякой очереди на асфальте, совершенно потерявшись от счастья, кто шатался от счастья, распевая наши славные домовые песни…

Минут через десять братец возница остановился, огрев себя кнутом еще раз, возле облезлого шикарного дворца, на вывеске над входом в который было написано: «Рог изобилия Великой Мечты». Бросив улыбающемуся счастливчику беззубовик, я вошел в забегаловку.

Братца Цезаря X я узнал сразу, он прохлаждался с непривычки к нулевой температуре в самом конце конца зала, пол которого был выстлан тонкой работы черно-белыми пластмассовыми опилками, лязгая на всю забегаловку от счастья зубами. Это был неопределенного возраста, но определенно не улыбающийся братец с фальшивой девятизубой короной на голове и жирной серой бородавкой на носу.

Бросив законспирированный взгляд на братца Цезаря X, я направился прямо к стойке, обходя по дороге попадавшиеся мне на пути ящики из-под продукта переработки, служившие счастливчикам столами, и сказал улыбающемуся хозяину, протиравшему тряпкой пустоту на полках:

— Что-нибудь, кроме прпе, у тебя имеется?

— Имеется! — Расцвел в еще большей улыбке хозяин. — Божественный яблочный нектар трехлетней выдержки в специальных бидонах. Держим специально для специальных гостей.

Я бросил в пустоту стойки девятизубовик, он позвенел немного и улыбнулся отражением улыбающегося хозяина-счастливчика, который зачем-то мотал бескоронной головой.

— Сам знаешь, братец девятизубочник, какими запутанными путями сюда попадает такой спецтовар.

Я понял и достал еще одну монету. Хозяин так и просиял от удовольствия, даже радостно взвизгнул, а потом сказал:

— Мало!

Намек я понял и выложил на стойку третью монету. Хозяин от третьей монеты превратился в одну сплошную сияющую улыбку, сгреб деньги в кулак и достал из-под прилавка заветную бутыль.

С граненым стаканом в руке я отправился к братцу Цезарю X.

— Хороший сегодня выдался денек, погода выдалась просто великолепная, — не зная, с чего начать тайные переговоры, которые нельзя было начинать с «чего изволите?» по причине глубокой конспирации, начал я. — Не возражаешь, братец девятизубочник, если я чуть-чуть посижу с тобой рядышком?

— Всегда рад хорошему братцу. Садись, братец девятизубочник. — Братец Цезарь X поднял свой граненый стакан и посмотрел на меня сквозь грани, отчего бородавок на носах стало много. — Зуб тебе в корону!

— Два зуба в твою! — рявкнул я не очень громко, но прежде, чем опорожнить стакан, понюхал граненое содержимое.

— Не думай, не продукт переработки, — успокоил меня братец Цезарь X. — Для моих братцев братец хозяин держит настоящий.

Справедливо расценив приказание братца Цезаря X не думать как приказание, я перестал думать и выпил божественный до последней капли. А когда выпил до последней капли, поднял стакан над широко открытым ртом и выпил еще несколько капель. Божественный был божественным.

— Скука, — лениво сказал братец Цезарь X. Зевнул, почесал штаны в районе ширинки, немного послушал хрустальный звон, вызванный чесанием штанов… и показал пальчиком на пол: — Скука там, скука здесь, скука везде… А скажи-ка, братец девятизубочник, может, прошвырнёмся к непорядочным шлюхам, несколько от нас физиологически отличающимся?

— Рад прошвырнуться, — тихо рявкнул я.

Мы поднялись из-за ящика и вышли на улицу. Там я спросил:

— Братец Цезарь X, заметил, какие лица были у тех двух братцев, что сидели за соседним ящиком?

— Какие?

— Неулыбающиеся! Это не счастливчики, это — братцы братца Белого Полковника!

— А скажи-ка, братец Пилат III, знает ли братец Белый Полковник о нашей с тобой встрече? — вкрадчиво спросил меня братец Цезарь X.

Чтобы соврать, в моем желудке не возникло и мысли.

— Знает.

— Откуда? — еще вкрадчивее спросил братец Цезарь X.

— От меня.

Братец Цезарь X жутко косо на братца Пилата III посмотрел, а потом совсем вкрадчиво заметил:

— Молодец, очень тонко… Великолепный тактический ход, гм, кто бы еще мог такое придумать… Молодец!

— Служу Нашему Дому! — бодро и громко рявкнул я. А потом, когда рявкнул, подумал, что я могу и не такое придумать, и хотел было уже рассказать о собственной шутке насчет лишнего зуба, которого не бывает, но тут братец Цезарь X вдруг заинтересовался моим рождением:

— По рождению ты левосторонний?

— Никак нет, по рождению я правосторонний. Порядочная шлюха.

— Это хорошо, это нам стратегически пригодится… А я — истый фанатик. И как настоящий, убежденный истый фанатик, я предлагаю тебе как настоящей, убежденной порядочной шлюхе совместную работу на благо Нашего замечательного Дома.

— Служу Нашему Дому! — рявкнул я. А так как условия службы Нашему Дому мне пока были не понятны, спросил, трепеща от страха перед собственной наглостью: — Награды?

— Сотня двадцатизубовиков спецпайка ежемесячно…

Я аж подскочил от всего меня охватившей радости.

— И крупные премии с вручением переходящего черно-белого знамени в конце каждого квартала, — добавил братец Цезарь X.

Я подскочил опять, на этот раз еще выше. От подскока меня несколько развернуло в сторону, и я увидел, что нас преследуют те двое из «Рога Изобилия Великой Мечты», о чем я тут же и доложил братцу Цезарю X. Они преследовали, а братец Цезарь X спокойно сказал:

— Эти братцы братца Белого Полковника братцы братца Цезаря X.

Мы завернули в подворотню развалин какого-то шикарного дворца, вошли в снятую с петель какую-то дверь и очутились в обвалившемся темном коридоре, который через несколько наших шагов неожиданно сам для себя закончился тупиком. Братец Цезарь X назвал таинственный пароль — и тупик отъехал в сторону, пропустив нас в сногсшибательную залу, обставленную сногсшибательной мебелью, которую я сначала разглядеть не смог, так как упал.

Поднялся я на ноги только тогда, когда мои глаза несколько привыкли к сногсшибательности.

— Располагайся, — приказал мне братец Цезарь X, указав на кресло, стоявшее в ряду других кресел вокруг круглого столика.

Я точно выполнил приказ. Братец Цезарь X сел в кресло напротив, немного позвенел штанами, мелодично вплетая хрустальный звон в вечную песню радости Железного Бастиона, потом вкрадчиво зашелестел губами:

— А скажи-ка, братец Пилат III, не удивляет ли тебя тот самый странный факт, что мы встретились с тобой и со мной не где-нибудь, а именно на нулевом ярусе?

— Приказы младших по рангу старших по рангу удивлять не имеют никакого права! — гордо отчеканил я.

— Молодец, точно сказано… — Он вдруг захихикал. — А какова сразу непонятная подоплека юмора… Молодец. Но уж слишком политически опасно, слишком… Впрочем, не в моем присутствии. В моем присутствии ничего и никогда не опасайся, опасайся в моем полном отсутствии.

— Служу Нашему Дому!

— Конечно, наши переговоры могли бы состояться и внизу… но тут имеются некоторые очень тайные причины, которые заставили меня сделать эту встречу встречей в верхах. В программу переговоров входит и одно маленькое представление, в котором ты примешь непосредственное участие, а это представление всегда проводится на этой нашей сверхконспиративной точке.

Братец Цезарь X топнул рукой по столу, и на столе образовались два бокала, заветная бутыль и ваза с фруктами, которых ни я сам, ни мои глаза никогда не видели. Мы выпили за здоровье братцев мыслеводителей и за здоровье Самого Братца Президента, и братец Цезарь X вкрадчиво продолжил:

— А скажи-ка, братец Пилат III, ведь ты, как я предполагаю по моим агентурным данным, никогда не принадлежал ни к одной оппозиции…

— Так точно! — радостно выпятил вперед свою грудь я. — Как и любая другая особо порядочная шлюха, я очень тонко чувствую попутную конъюнктуру и на выборах всегда голосую за нужную партию…

— Кому нужную? — вкрадчиво перебил меня братец Цезарь X.

Я кашлянул, мгновенно подумал и рявкнул:

— Всем, кому нужную!

Братец Цезарь X задумчиво позвенел штанами. Минут через пять сказал:

— Оч-чень тонко отвечено, но уж слишком, слишком… Ну просто на грани дозволенного. Однако грань не перешел, за это ценю, молодец… А домовые перевороты?

— Чувствую за версту! — улыбаясь, словно счастливчик, отчеканил я. — При малейших намеках на домовой переворот мгновенно меняю доминанту полушарий желудка. Еще ни разу не ошибся. Я ведь, братец Цезарь X, произошел в Наш Дом на первом ярусе, однозубочником, маленьким таким, плюгавеньким, совсем крошечным и незаметным. Изо всех своих слабых силенок карабкался вниз. И вот уже девятизубочник… в мои-то двадцативосьмилетние годы. Все собственным безотказным трудом, все своими стараниями, возглавляемыми Самим Братцем Президентом.

— Похвально, оч-чень похвально. Именно вот такой трудолюбивый, именно вот такой карабкающийся вниз, именно такой вот чувствующий за версту братец нам и нужен. А скажи-ка, братец Пилат III, не чувствуешь ли ты сейчас за версту приближение домового переворота?

— Никак нет!

— Досадно! Ай-яй-яй как досадно… Но ведь что нам с тобой и со мной мешает сделать так, чтобы это ужасное «никак нет» преобразовалось в благородное «никак есть»? Чтобы ты почувствовал за версту и доложил мне: «Никак, братец Цезарь X, есть приближение домового переворота…» Как ты сам знаешь, последние выборы закончились для нас легким поражением, но, как, возможно, ты не очень знаешь, оппозиция свое грозное оружие не сложила. Если нам удастся поменять доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента с левого на правое направление и занять Кабинет Избранных, я помогу тебе вскарабкаться очень и очень низко.

Он замолчал, вкрадчиво на меня посмотрел, позвенел хрустально штанами и вдруг выпалил:

— Ты ведь, как я предполагаю по агентурным данным, знаком с самим братцем Принцессой…

— Не очень, — с готовностью ответил я.

— А вот тут твой тонкий юмор не совсем уместен, хотя я его и ценю.

Братец Цезарь X опять замолчал. Мы молча промолчали полчаса.