Дом Монтеану. Том 1

— Что? — прищуриваясь, спрашиваю я.

— Ничего, Ваше Высочество, вы не предупредили о ещё одном пассажире. Мы не можем полноценно подготовиться к принятию ещё одного гостя. Еда и…

— Он переживёт это. Пошли уже в самолёт, — цокаю я, направляясь мимо неё.

Меня привозят к личному лайнеру, и я вхожу в салон. Опустившись в кресло, пристёгиваюсь и прикрываю глаза.

— Вам что-нибудь нужно, пока мы ждём другого пассажира, Ваше Высочество? — спрашивает стюардесса.

— Нет. Не беспокой нас весь полёт. Если пассажиру что-то потребуется, он сам найдёт тебя. А сюда или в мою комнату тебе вход запрещён? Ясно? — спрашиваю я, открыв глаза на пару мгновений, чтобы получить твёрдый кивок от девушки, и снова возвращаюсь в дремоту, к которой, кажется, уже привыкла.

— Мы рады приветствовать вас на борту нашего самолёта, сэр. Вы можете располагаться на любом свободном месте. Если вам что-то понадобится, то найдите меня, я буду здесь. Это приказ, — доносится до меня вежливый голос стюардессы.

— Спасибо, мне ничего не понадобится.

Тихо усмехаюсь и качаю головой. Слишком самоуверен. Томáс, видимо, нечасто летает самолётами на длинные дистанции. Он ещё не понимает, что его ждёт.

Я чувствую, что он садится рядом со мной. Его аромат и дуновение ветерка от движения мне приятны.

— Только не говори мне, что ты решил полететь вместе со мной, чтобы снять мерки для гроба или отпеть меня. Я выбрала кремацию, — улыбаюсь, приоткрывая глаза.

— Не смешно, Флорина. Это абсолютно не смешно, — резко произносит он.

— Надо же, ты снова в синем. У тебя любовь к этому цвету? — интересуюсь я, окидывая его любопытным взглядом.

Сегодня он одет в тёмно-синие брюки и голубую рубашку, даже его куртка глубокого синего цвета. Но надо признать, что он хорош. Чертовски симпатичный мужчина.

— Ты серьёзно хочешь поговорить о моих предпочтениях в цвете? — пристёгиваясь, злобно рявкает он.

— Ага. Это меня отвлечёт от боли в ногах. Ты знал, что когда твои суставы ссыхаются с годами, то они болят? И ещё сложно ходить. А также…

— Господи, Флорина, прекрати, — шепчет он, мотая головой. — Прекрати вести себя так, словно это всё шутка какая-то.

— Но для меня это так. Я не могу нормально реагировать на происходящее. Я же бесчувственный кусок загнивающей плоти, — хмыкаю я. — Так зачем ты здесь, Томáс? Ты бросил свой приход?

— Я его не бросил, а оставил на пару дней, пока буду сопровождать тебя в Англию и обратно.

— Я не вернусь обратно, Томáс. Ты же говорил с Савом, не так ли?

— Было дело.

— Вот почему его поведение было странным. Он словно тянул время, теперь я понимаю зачем. Но не понимаю, почему ты здесь? Он сказал тебе, что мне осталось не больше пары суток?

— Да. Он всё мне рассказал.

— Только не говори, что ты решил стать рыцарем, который спасёт принцессу. Прошу, это так жалко, — с отвращением кривлюсь я.

— Нет, я не скажу этого. Но чуть позже, когда мы взлетим, я смогу тебе сказать причину. Ладно? Когда мы улетим отсюда?

— Ты бежишь от кого-то? Тебе кто-то угрожает? — хмурюсь я.

— Нет. Всё в порядке, — отвечает он и отворачивается.

Но Томáс явно взвинчен и нервозен. Мне не нравится его поведение, и я опасаюсь, что его могли вычислить, поэтому он бежит. Он явно убегает от кого-то.

Мы взлетаем, и шум турбин наполняет салон. Прикрываю глаза и издаю стон от боли в груди. Чёртово давление. Оно так явственно ощущается в моих лёгких, ушах и горле. Мерзость.

Внезапно я чувствую, как Томáс берёт мою руку и крепко её сжимает. Мне приходится приоткрыть глаза.

— Что с тобой? — выдыхаю я.

— За тобой ведётся охота, — выпаливает он.

— Что? — охаю я.

— Сегодня я заметил в городе двух вампиров, и они спрашивали про тебя и Стана очень странные вещи. Где Стан? Где он живёт? А как выглядит его невеста? Одна ли она сейчас и как себя чувствует? И разные другие вопросы. Я был в книжном отделе, читал детям вечером, когда услышал их. Почувствовал. Я их не знаю, но в их мыслях видел тебя мёртвой. Они хотят тебя убить, Флорина.

— Ну, им даже ничего делать не придётся, я и так скоро умру, — цокаю я.

— Прекрати, прошу тебя, прекрати так говорить, — шипит он.

— Прости, я не специально. Итак, что же эти вампиры? Они узнали, что хотели?

— Нет, ты уже уехала в аэропорт, но я проследил за ними. Они осмотрели весь твой дом и ушли. Я предупредил Сава тоже, потому что уверен, что они пойдут к нему, потому что тебя видели вместе с ним. Сав обещал спрятать свою семью.

— А Стан? Ты видел Стана?

— Нет, его я не видел.

— Это странно. Я не могу его найти. Он не отвечает мне. Боже мой, а если его убили? Его могли убить?

— Ты, правда, сейчас думаешь об этом? Думаешь о Стане, а не о себе?

— Правда, Томáс. Пусть тебе это и не нравится, но Стан моя семья, и он будущий король. Если на нас охотятся, то на него тоже. Он следующий, если ты не займёшь его место. Ещё не передумал?

— Никогда, — злобно шипит он. — Никогда.

— Ладно. Сав будет в безопасности. У всех нас, даже у отшельников, есть список мест, где их спрячут. Так что он будет в порядке.

— Флорина, ты не понимаешь. Им не нужен Сав, им нужна ты.

— Это должно меня возбудить или что? Помни, Томáс, я не испытываю эмоций. Я практически труп, так что не знаю, какую реакцию ты от меня ждёшь.

— По крайней мере, не такую, Флорина. Нужно что-то делать. Что-то, что защитит тебя.

— Это мило, что ты волнуешься, Томáс, но всё без толку. Я умираю. Мне ничего не поможет. А сейчас, если ты не против, я пойду спать. Я едва держусь на ногах, — отстегнувшись, протискиваюсь мимо Томáса, ошарашенного моим безразличием, и направляюсь в хвост самолёта.

Оказавшись в спальне, я падаю на кровать и издаю стон в подушку. Боже мой, как же у меня всё болит. Буквально всё. Сейчас я чувствую себя на свой реальный возраст. И мне жаль стариков, это ведь адская боль быть старым.

Я слышу, как мягко скользит дверь в спальню, и затем раздаётся щелчок.

— Ну что ещё? — издаю стон в подушку. — Что ещё ты хочешь от меня?

Мне приходится перевернуться и недовольно посмотреть на Томáса.

— Хочу решить проблему, Флорина, — он упирает руки в бока и возвращает мне недовольство во взгляде.

— Так решай, только дай мне поспать. Ты не представляешь, как хреново быть старой, — скулю я, сбрасывая кеды, и забираюсь выше на кровать.

— Я знаю. Я тоже стар, но не ною о том, как же это ужасно.

— Ну, ты не болеешь, как я. Но заболеешь, тогда тоже будешь ныть.

— Я не заболею этим дерьмом, — шипит он.

— Пастор, у вас грязный язык, — хихикая, подкладываю под голову вторую подушку.

— У меня он очень грязный, Флорина, исключительно с тобой. Другие меня так сильно не раздражают и не выводят из себя.

— Не переживай, пастор, придёт время, и твои эмоции отключатся. Ты ничего не будешь чувствовать, абсолютно ничего. Тебе будет хотеться что-либо чувствовать, и ты вроде бы будешь помнить, как робот, что должен чувствовать боль или отчаяние. Но на самом деле внутри твоего сердца будет тишина. Полная тишина. И знаешь, это не так уж и плохо. Зато я недраматичная истеричка, вроде тебя или Стана. Я не психую и не злюсь, а поймала волну вечной медитации.

Томáс хлопает себя ладонью по лицу и трёт его.

— Ты невозможна, Флорина. И я не верю, что ты ничего не чувствуешь. Не верю. Я не умру, прекрати предрекать мне это, — произносит он и садится на кровать, серьёзно глядя на меня.

— Тебе придётся поверить в мою бесчувственную жизнь, потому что вампиры довольно эмоциональны, если ты не заметил. У нас сильнее развиты все чувства, поэтому и эмоции у нас очень яркие. И ты заболеешь. Я не каркаю и не проклинаю тебя, это просто факт. Если я умру, то умрёте и ты, и Стан. Чёрт, а я же планировала вас защитить. То есть я снова облажалась, да? Хреновая из меня королева, — глубоко вздыхаю и затем цокаю.

— То есть если я не признаю тебя своей возлюбленной и не закреплю кровью свою клятву любить и уважать тебя, то умру?

— Именно. Это доказанный факт. Но я не настаиваю, если честно. Я уже труп. Поэтому ты можешь просто взять моей крови, а я немного твоей, и проведём ритуал без секса. Я умру, а ты сможешь жить дальше, как и Стан. Поэтому я думаю, что мой план идеален.

— Это идиотский план, — закатывает глаза Томáс.

— Это был классный план. У тебя и такого не было, — бубню я.

Он просто ничего не смыслит в королевском этикете составления планов.

— Флорина, — Томáс касается моей руки и сжимает её. — Скажи, когда ты исповедовалась, неужели, тебе не было больно или грустно? Ты не плакала?

— Нет, — тихо отвечаю. — Нет. Я умерла в тот момент, когда закрылись глаза Гелы. Кажется, именно тогда моя самая сильная сторона вампира заснула вечным сном. Я доверяла ей. Я любила её наравне со Станом. У меня больше никого не было.

— А твоя семья? Мне казалось, что ты их любила.

— Любила, но я была самой младшей из них. Папа иногда прятался вместе со мной, и это были минуты против долгих лет, проведённых с другими детьми, старшими, наследниками трона. Мама тоже не могла разорваться, она старалась, знаю, что старалась, но мне было мало. Я никогда не чувствовала себя любимой и нужной. Стан иногда напоминал мне об этом, но он был молод, как и я, поэтому часто где-то пропадал, развлекался и сверкал. Он обожает внимание. У него пунктик на это. Была Гела, которая дала мне всё, о чём я мечтала. Я думала, что была для неё особенной. Она выбрала меня, и я упивалась нежностью, смехом, весельем, нашими разговорами и любовью. Она относилась ко мне, как к дочери. И когда я поняла, что она использовала и предала меня, и всё было ложью, то внутри меня всё разорвалось. Это сложно описать, потому что подобное, вообще, невероятно. Но мне хотелось умереть в ту секунду, когда я увидела её, пожирающую мою мать и смеющуюся надо мной. Это я привела её в наш дом. Я дала ей власть и показала ей всё. Я открыла ей возможность уничтожить всех. И это я виновата, не Гела. Я. Я не смогла жить с этой виной и решила похоронить её внутри себя. Запереть её. Теперь она и меня сожрала.

— Флорина, ты…

— Не говори, что не виновата. Прошу. Стан всегда твердит об этом, — перебиваю его.

— Ты виновата, — кивает Томáс.

Я горько хмыкаю. Спасибо.

— Ты виновата лишь в том, что понятия не имела, что такое любовь на самом деле. Но эта вина идёт от незнания, боли, одиночества и разочарования. То, что сделала эта женщина, просто чудовищно, Флорина. Она заставила тебя думать, что ты ничтожество. Она успешно выполнила свою работу и выиграла, Флорина. Ты хотела, чтобы она выиграла?

— Я хотела, чтобы она была только со мной. Только моей мамой.

— Но Гела никогда не была твоей мамой, она была чужой, Флорина. Ты изначально создала ложное представление о ней. И я предполагаю, что ты многого не замечала, ведь в твоём понимании мама никогда бы не причинила тебе боль. Но она не была твоей мамой. Не была. Она была низкой и жестокой женщиной, которая использовала и уничтожила тебя, обрекла на смерть, что и планировала сделать изначально. Она недооценила тебя, Флорина, потому что ты больше, чем брошенный и забытый ребёнок. Ты искренняя и добрая девушка. Не важно, что ты о себе думаешь, потому что это не твои мысли. Это слова всех вокруг, реакция и выводы на их отношение к тебе. Им всем было выгодно уничтожить тебя, Флорина, потому что они боялись тебя. Только тебя. А сейчас, вероятно, те, кто следовал за этими чудовищами, снова ищут тебя, чтобы доказать, что ты ничтожество. Неужели, ты позволишь им это сделать? Позволишь им думать, что та женщина была права насчёт тебя, и ты безвольная рабыня своей боли? Ты же дьявол, а он никогда не прощает своих обидчиков. Он жесток и справедлив. Он воюет, а не ласкает словом. Его обрекли на вечный ад, но он не сдался, а нашёл способ доказать, что он не хуже Создателя и успешно выигрывает сражение.

— Ты говоришь такие красивые вещи, Томáс, а внутри меня тишина, и я так хочу почувствовать каждое твоё слово в своём сердце, но оно молчит.

— Оно не молчит, Флорина, ты просто не даёшь ему говорить. Ты заткнула его, чтобы оно не болело из-за сильнейшего горя, которое пережила. И это нормальная реакция на случившееся.

— Нормальная? Стан всегда говорил, что я слишком драматизирую.

— Нет, это не так. Стан не мог пережить то, что пережила ты. Он не мог быть там. Он не мог ощутить всю боль, которую ощутила ты. И он не может адекватно оценить твоё состояние. Оно нормальное. Это самая правильная реакция, Флорина. Тебя предали, всю твою семью убили, и ты видела это собственными глазами. Любой человек, переживший подобное, сходит с ума. А ты вампир и не могла сойти с ума. Потому что твой организм защитил тебя и спрятал всю боль, заглушив её, дал тебе другое — болезнь для того, чтобы ты могла жить дальше. Но она тебя убивает, а боль так и живёт внутри тебя. Она будет жить дальше, пока не признаешь того, что это было, и ты всё сделала правильно.

— Ты думаешь, что если я позволю себе испытывать горе, то выживу?

— Если ты позволишь себе услышать своё сердце, то да. Но никто не знает, что там. Горе или боль, желание жить или искать любовь, воевать или созидать, ненавидеть или принимать. Ты тоже не узнаешь об этом, пока не позволишь себе чувствовать. Я считаю, что твоя болезнь — это наказание самой себя за ошибку, которую ты совершила, доверившись не той. Ты казнишь сама себя. Ты сама себе палач.

— Я же говорила тебе об этом, — напоминаю ему.

— Именно. Только тогда я не мог понять суть твоих слов, а теперь понимаю.

— Это страшно, — признаюсь я. — Страшно, Томáс, узнать, что же там… что там внутри моего сердца. Я боюсь.

— Знаю. Знаю, Флорина. И это нормально. Бояться узнать свои чувства и признать их страшно. Бояться это приемлемо для любого живого существа. Страх тоже понятен. Но если ты сможешь сделать это, то тебе больше ничего не будет страшно. Вообще, ничего. Никто больше не разобьёт твоё сердце. Я буду рядом. Когда ты решишь, что готова пережить прошлое и открыть своё сердце, я буду рядом с тобой, чтобы поддержать тебя или помолчать, или сойти с ума. Не важно, какой способ лечения ты для себя изберёшь. Важно, чтобы ты рискнула.

Я бы слушала его и слушала, говорила с ним вечность, но больше не в силах держать свой разум под контролем.

— Прости… я не могу… хочу спать, — выдавливаю из себя. Мои глаза закрываются. Злюсь на себя внутри, потому что это не то, чего я хочу.

— Подожди, тебе нужно поесть. Флорина, просыпайся, нужно поесть, — Томáс забирается на кровать и тормошит меня. Я слабо приоткрываю глаза.

— Не могу… тошнит… каждый… нет, — едва слышно говорю я, еле шевеля губами.

— Я знаю, что тебе может помочь.

Вряд ли. Я даже сама не знаю…

Что за чёрт?

От ужаса мои глаза распахиваются настолько широко, что перед ними скачут чёрные мушки. Томáс грубо сжимает мои щёки и силой открывает мой рот, а затем туда льётся кровь. Горячая, горькая и пульсирующая в моей гортани.

— Нет… Томáс… меня…

— Не стошнит. Разреши себе принять её. Давай, Флорина. Давай, — требует он.

Господи, меня сейчас, и правда, вырвет прямо на него. Я всё испачкаю, и это будет не отмыть. Кто-нибудь ещё узнает об этом, и тогда…

Я отключаюсь. Вот так. Просто беру и теряю сознание или засыпаю, это сложно определить.

Глава 24

Друг мой, наверное, ты считаешь, что я слишком быстро сдалась. Ты думаешь, что я страдаю ерундой и выдумываю себе проблемы, раз довела себя до такого состояния. Разве это не доказательство того, что мы с тобой похожи? Когда тебе плохо, и ты теряешь кого-то близкого, или тебя не любят и бросают, то как ты себя ведёшь? А мы изначально более эмоциональны и чувствительны. Соглашусь с тем, что я сдалась, потому что не смогла пережить предательство и смерть своей семьи. Не смогла стереть из памяти ту кровавую бойню в церкви и последующие события, потому что это невозможно. Я не сошла с ума, просто замерла, заморозила себя изнутри, только бы ничего не чувствовать. Это агония, мой друг. Это ужасно больно. Ты сейчас напомнишь мне, что в моей жизни появился потрясающий вампир. Он сексуален, искренен и живёт по совести. Он готов меня спасти. Но вот загвоздка в том, что я не жертва, а убийца. Меня не нужно спасать. Очень часто меня пытались спасти, и это лишь отдаляло меня от нормального состояния. Вот такой парадокс.

— Флорина — Флорина, всё хорошо.

Мне на лоб ложится что-то прохладное, и я распахиваю глаза. Моё сердце быстро колотится в груди, и я хватаюсь за руку Томáса, пока зрение стабилизуется.

— Всё хорошо. Ты в безопасности, — мягко произносит он. — Прости, мне пришлось тебя растормошить, чтобы ты проснулась. У тебя был кошмар.

Хмурюсь, оглядывая комнату в самолёте. А затем вспоминаю, что я опять потеряла сознание.

— Долго я была в отключке? — спрашиваю хриплым голосом, привставая на кровати. Мне сразу же на лицо летит мокрое полотенце, и я кривлюсь.

— Мы приземлились пять часов назад, — Томáс быстро убирает полотенце.

— И ты не разбудил меня?

— Не смог. Я будил тебя на протяжении трёх часов, как только у тебя начались кошмары и лихорадка. Мне оставалось только лишь сбивать жар холодной водой и не допускать сюда никого, пока ты сама не проснулась.

— Хм, — хмурюсь, уже полностью проснувшись. Двигаю шеей и разминаю её.

— Как ты себя чувствуешь?

Бросаю взгляд на Томáса и мягко улыбаюсь.

— Нормально, хотя ты едва не убил меня.

— Я не хотел, — Томáс отводит взгляд, заметно сожалея о том, что сделал. — Я думал, что это отличный выход. Сав сказал, что моя кровь — это твоё лекарство, и я решил попробовать. Но я понятия не имел, что ты впадёшь в кому. Я не предполагал такого исхода, и мне очень жаль. Я волновался.

— Я едва не захлебнулась. Меня вырвало?

— Нет. Но вся моя кровь практически вытекла из твоего рта, пришлось испачкать пару полотенец и покрывало.

— Ладно. Ничего. Нам нужно ехать дальше, — дёргаю головой и поднимаюсь на ноги, как и Томáс. Но меня начинает шатать, и мне приходится схватиться за него, чтобы не упасть. Хотя Томáс и так мягко обнимает меня за талию.

— Прости, голова закружилась, — подняв голову, шепчу я.

— Всё в порядке. Я же сказал, что буду рядом. — Его улыбка озаряет хмурый вид. И я клянусь, что моя кровь готова убить меня резко повысившейся температурой.

— Ты ел? — интересуюсь я, отпуская его.

— Нет.

— И ты в порядке? — удивившись, поворачиваюсь к нему.

— Да, я в порядке.

— Не голоден? — прищуриваюсь я.

— Если ты думаешь, что я убил весь экипаж, то нет. Я ввёл их в состояние сна, чтобы они не мешали своими расспросами, — цокает Томáс.

— Я не об этом. Я спрашивала тебя о голоде. Так ты голоден?

— Рядом с тобой я всегда голоден. Ты это хотела услышать?

Я непроизвольно улыбаюсь и направляюсь в салон самолёта. Там весь экипаж пребывает в глубоком сне.

— Это приятно, не отрицаю, но я интересовалась именно голодом, потому что на высоте и на длительных рейсах вампиры испытывают сильнейший голод. Нормальные вампиры.

— Нет, ничего такого. Обычный безумный голод, когда ты рядом, — пожимает плечами Томáс и достаёт наши вещи.

— Удивительно, — восхищаясь, шепчу я. — Выходит, что именно факт твоего возраста делает тебя ещё более уникальным.

— Прекрати, Флорина, я не хочу говорить об этом. Куда мы едем дальше? — быстро меняет он тему.

— Сейчас мы в Лондоне, нас уже должен ждать вертолёт. На нём мы долетим за час на север Англии, в небольшую деревушку, в которой расположен мой дом. Там мало людей и очень прохладно. Обожаю это место, — отвечая, сбегаю по трапу и достаю мобильный, чтобы сообщить о нашей готовности лететь дальше.

— Здесь теплее, чем на Аляске, — замечает Томáс.

— Да, но какой воздух, да? Конечно, на Аляске всё намного лучше, и с ней ничто не сравниться, но там нет моего дома. Когда-то был, пока его не разрушили.

— Кто его разрушил?

Бросаю взгляд на Томáса, увлечённо ожидающего продолжения.

— Я, — легко признаюсь ему.

— Ты? Зачем?

— После убийства моей семьи нам пришлось изменить все наши локации. Старые места и замки необходимо было уничтожить, так как я была уверена в том, что Гела рассказала обо всём, что знала. А знала она многое о нас. И чтобы не было проблем, я всё уничтожила.

— Это было разумным решением.

— Наверное, — равнодушно отвечаю, пожимая плечами.

Мы оба замолкаем, и если честно, то я опять чувствую себя лишней рядом с Томáсом. Он мысленно будит мою команду, и они выходят из самолёта, зевая и натягивая верхнюю одежду. Кивком головы благодарю их и отворачиваюсь. Через какое-то время к нам подъезжает машина, чтобы доставить нас на вертолётную площадку для частных рейсов. Мы едем в таком же молчании.

Но случается нечто странное для меня. Томáс первым запрыгивает в вертолёт и протягивает мне руку, помогая подняться. Я во все глаза смотрю на него. Это же странно, да?

— Что? — пристёгиваясь, удивляется он.

— Ты джентльмен, — замечаю я. — Не помню, чтобы у кого-то были такие манеры. По крайней мере, не в этом веке.

— Я всегда такой, — бубнит он, отворачиваясь к окну.

— Это да, — киваю я. — Ты прекрасный принц.

Томáс одаривает меня злым взглядом, а я смеюсь.

— Разве не так? Ты очень вежлив, галантен, воспитан и не приемлешь секса до брака. Я давно не встречала таких мужчин.

— Не там искала.

— Я и не искала. Никогда не искала. Я на самом деле не верила в то, что кто-то создан для меня. Ведь Дьявол всегда одинок.

— Ты не Дьявол, Флорина, не льсти себе.

— Не льщу, но так оно и есть. Поэтому я должна быть одинокой и умереть в одиночестве.

— Это твой выбор, а не какое-то великое наказание Создателя. Ты захотела так жить и так думать. Ты себе и шанса не дала.

— Вообще-то, дала. Гела, — напоминаю я.

— Это одна чёртова ошибка, все ошибаются. Все. Но каждый имеет право исправить свою ошибку.

— Ты умеешь воскрешать мёртвых?

— Нет, я имею в виду, что каждый может взять эту ситуацию как опыт и не повторять такую же ошибку в будущем. А ты спряталась, потому что испугалась самой себя же.

— Так и есть, — подтверждаю я. — И мне было очень хорошо.

— Мне тоже было очень хорошо, пока я тебя не встретил.

— Выходит, что любовь — это зло, от которого мы правильно прятались.

— Выходит, что так.

— Вот и поговорили.

— Прекрасный диалог вышел.

Мы отворачиваемся друг от друга.

Томáс порой такой придурок. Он меня бесит наравне со Станом. Ну почему мужчины такие сложные? Одним плевать на традиции и правила, которые я ненавижу. Другим, наоборот, чересчур важно следовать всем правилам, что я тоже ненавижу. И как мне выбрать? Никак. Мне уж точно поздно выбирать.

Вертолёт нас доставляет к месту назначения, я выхожу первой и улыбаюсь.

— Я дома, — шепчу. — Спасибо, можете лететь, дальше мы сами.

Томáс берёт наш багаж и останавливается рядом со мной.

— Ты же говорила, что у тебя небольшой домик в Англии, Флорина, — недовольно произносит он.

— Ну да, так и есть, — киваю я, направляясь по дорожке к дому.

— Это чёртов замок. Настоящий замок.

— Хм, так и есть. Но он маленький, совсем небольшой. Мы жили в больших, а этот точно небольшой.

Томáс закатывает глаза, качая головой.

— Теперь я точно верю в то, что ты чёртова принцесса, — бубнит он.

— Раньше не верил?

— Были сомнения. Но это замок. Настоящий английский замок…

— Тринадцатого века, — перебиваю его. — Был отреставрирован в пятнадцатом веке, затем в восемнадцатом. Достроили гостевой дом и расширили территорию. Это семейное место.

— Но ты же сказала, что всё уничтожила.

— Да, всё, о чём знала Гела. А об этом месте она не знала, потому что сюда мы редко приезжали в сопровождении кого-либо. Этот дом особенный. Папа говорил, что это дом любви, — улыбаюсь я и толкаю тяжёлые ворота, пропуская Томáса.

— Дом любви? Ты живёшь в доме любви? Странно, потому что ты отрицаешь любовь и считаешь себя недостойной её.

— Это так, но мои чувства и эмоции не помешали мне здесь жить. Наоборот, это единственное место, которое я искренне любила, и оно важно для меня. У него красивая история. Он…

— Ваше Высочество!

Я вздрагиваю от пронзительного крика моей экономки. Повернувшись лицом к дому, вижу женщину, направляющуюся к нам.

— Ох, Жозефина, я так рада тебя видеть!

Экономка подбегает к нам и крепко обнимает меня.

— Господи, девочка моя, ты так осунулась. Тебя что, совсем там не кормили? А я говорила, что нигде тебя не будут кормить, как дома. Ты могла бы взять еду на первое время, — причитает она.

Я прочищаю горло и показываю кивком головы на Томáса. Жозефина охает и широко улыбается.

— У нас гость! Боже мой, у нас самый настоящий гость! И это мужчина! — взвизгивает она, радостно хлопнув в ладоши. — А какой роскошный! Эти скулы, глаза, а рост-то какой! Настоящий красавец!

— Боже, — цокаю я и сдерживаю хохот. — Жозефина, это Томáс, он пастор с Аляски. Он меня сопровождает. Задержится у нас на пару дней. Томáс, это Жозефина — моя экономка, и здесь только на ней всё держится. Её семья работает на нас уже в десятом поколении, да?

— В двенадцатом, Ваше Высочество, — мягко поправляет меня Жозефина.

— Точно. В общем, вот так. Он наш гость и будет жить пока в замке. Нужно подготовить ему комнату, наверное, голубую. Пастор неравнодушен к этому цвету.

— Ох, голубую. Ну, конечно, голубую! Я немедленно прикажу всё подготовить. Меню…

— Не беспокойся, он будет питаться тем, что приготовите. Иди, я пока покажу всё Томáсу.

— Багаж оставьте здесь, я сейчас позову Кастора. Кастор! Кастор! Где ты, негодный мальчишка! Кастор! Её Высочество дома! Непослушный пёс!

Жозефина, вереща и размахивая руками, возвращается в замок, а я улыбаюсь.

— Прости, она очень взбалмошная и заботливая, — произношу я.

— Всё в порядке. Я удивлён, что тебя не стошнило, — хмыкает Томáс и всё же несёт наши вещи.

— Мне она нравится. Она работает на меня уже пятьдесят лет, до этого работали её мама, бабушка и так далее. Жозефина верная и очень милая старушка, — улыбаюсь я.

— Она тебя любит, — замечает Томáс.

— Ну, я не так плоха, как ты думаешь.

— Я не об этом. Я знаю, что ты неплоха, но немного шокирован тем, что ты так легко общаешься с ней. И ты ей нравишься. Ты вряд ли кому-то нравишься из-за своей мрачности и молчания.

— Жозефина — это другое. Пошли, — фыркнув, вхожу в дом, в котором уже выстроились все слуги.

— Ваше Высочество, добро пожаловать домой.

— Ваше Высочество, нам вас не хватало.

— Ваше Высочество, мы так рады, что вы дома.

У Томáса быстро забирают вещи, пока со всех сторон кричат приветствия.

— Спасибо вам. Я тоже скучала по дому. Рада, что все живы. Это наш гость. Томáс, потом познакомишься с остальными, они все готовы исполнить твои просьбы. Я немного устала, поболтаем потом. Томáс, пошли, — командую я, поднимаясь по лестнице.

— Какой он красивый!

— Он будет королём?

— Раньше хозяйка никого сюда не привозила.

— И пахнет от него приятно.

— Он не лапает нас, такой милый.

Закатываю глаза, слыша хвалебные оды Томáсу, а он даже ничего ещё не сделал. Просто стоял рядом. Вот так легко мужчины разбивают сердце. Они даже усилий не прикладывают.

— Здесь очень красиво.

Вздрагиваю и поворачиваю голову к Томáсу.

— Да. Я стараюсь поддерживать дом в хорошем состоянии, но по понятным причинам он всё же запущен. Ты сможешь погулять, если захочешь. Здесь есть кладбище и озеро, а также конюшня и сад во внутреннем дворике.

— А это кто? — Томáс показывает на картину, и внутри меня всё леденеет. Я отворачиваюсь и сглатываю.

— Это моя семья. Здесь все, кто погиб. Мои родители, братья и сёстры, — тихо произношу я.

— Ты похожа на мать, — замечает Томáс. — Но глаза отца, голубые. Вы все были разными.

— Да. Меня нет на картине.

— Почему?

— Ну, я сбежала со Станом. Мы как раз в это время замышляли очередную пакость. Это было нашим нормальным состоянием. Я знала, что будут рисовать всю семью, и протестовала против этого. Я не любила быть на виду… у меня нет портретов. Я всегда это саботировала, а вот у Стана куча портретов. Он обожает быть в центре внимания. Но тогда писали всю династию и глав разных кланов. Мы со Станом сбежали на восемь месяцев в Африку. Это было сложное время из-за жары, но… было весело.

Тяжело вздыхаю и поднимаю голову на картину. Сейчас я жалею, что тогда была глупой. Я ничего не ценила. Никого. Мне казалось, что все меня недооценивают, унижают и не хотят, чтобы я была среди них.

— Его звали Русó?

Моргаю несколько раз и перевожу взгляд на хмурого Томáса.

— Да. Так звали моего отца и всем его детям дали второе имя в честь него, а первое выбирала мама.

— Понятно.

— Пойдём, — направляюсь вдоль коридора и стараюсь не смотреть на другие картины.

— Здесь так много картин, словно личная семейная галерея, — замечает Томáс.

— Это галерея смерти или горя. Все, кто здесь изображён, погибли, — мой голос садится, но я прочищаю горло, — кроме дяди Ромá. Его семья тоже здесь. Он потерял всех, в том числе семерых своих детей, пятеро внуков и возлюбленную жену.

— Зачем ты это делаешь с собой, Флорина? Эти картины надо снять.

— Нет, — резко реагирую я. — Нет. Это напоминание о моей глупости и о том, что я сделала. Нет.

— Но они же причиняют тебе боль.

— Я больше не испытываю боли, картины останутся. Они мне не мешают. Этот дом создан для семьи. Отец построил его для мамы, когда встретил её. Это было очень давно, и тогда замок был, конечно, другим, — медленно направляюсь по коридору.

— Он её очень любил, да? Она была его возлюбленной?

— Именно. И да, он её безумно любил. Они были ещё молодыми вампирами, то есть недавно обратившимися, поэтому всего опасались. Им пришлось покинуть своих родных и поселиться одним, но Ромá нашёл их. Он был охранником мамы, служил ей, и они росли вместе, словно родственники. Мама была очень добра к Ромá.

— Подожди, я думал, что Стан его сын, и он твой дядя, а Стан твой кузен.

— Мы переписали историю после того, как мои родители погибли. Ромá стал первым обращённым моего отца. Он едва не убил Ромá, и поэтому ему пришлось его обратить. С того момента Ромá всегда был предан моим родителям, он был их новой семьёй. И я знала его всегда, как дядю, а Стана как кузена. Так же Ромá привёл своих братьев, тех, кто готов был служить вампирам. Отец их тоже обратил. И так потихоньку вампиров становилось больше. Кто-то обращал своих возлюбленных, и появлялись новые вампиры. Мама забеременела, но в то время было очень опасно. Были постоянные войны, а отец создал свою страну, своё королевство, поэтому он должен был защитить маму и своего первенца. Именно сюда он привёз маму, спрятав её здесь. А роль королевы играли слуги, их постоянно убивали, потому что покушения тоже были частыми. Отец часто приезжал сюда. Пока мама была беременна, с ней рядом находились лучшие и сильные воины. Так и зародилась традиция приезжать сюда. Об этом месте знала только семья и запрещалось говорить о нём. Этого дома даже на карте не было долгое время. Я лично зарегистрировала дом.

— Твой отец поступил правильно, Флорина. Я бы сделал то же самое на его месте. Я помню те времена. Они были страшными.

— Да, но я не особо помню страх. Мои родители делали всё, чтобы нас никто не трогал. Они старались наладить дружеские отношения со всеми странами, королями, воинами и оборотнями, когда те стали обращаться в людей. Но не от людей папа защищал маму, а именно от зверей. Они пытались убить маму и нас. Их натравливали на нас постоянно, поэтому в подвалах ещё сохранились темницы, из которых никому не удавалось выбраться. Папа был очень умён и постоянно совершенствовал их. Сначала, конечно, их убивали, но потом, когда они начали обращаться в людей, он запирал их там, пока не приедет в назначенное место вожак и не заберёт своих людей, как и не подпишет соглашение о мире с нами.

— Надо же, я не встречал их долгое время. Наверное, только в густонаселённых городах, да и то в веке четырнадцатом.

— Они долго добирались до Америки, — усмехаюсь я. — Им потребовалось очень много времени для развития. Насколько я знаю, сейчас их в Америке намного больше, чем где бы то ни было.

— Да, их там много. Иногда они приезжают и на Аляску, многие там оседают.

— Я давно их не видела. Они изменились? — интересуюсь я.

— Стали более человечны, — улыбается Томáс. — Мне кажется, или мы двигаемся по кругу?

— Так и есть, — улыбаясь, отвечаю я. — Папа называл этот коридор «лабиринтом любви». Он сделан так, чтобы все всегда встречались друг с другом. Папа также часто упоминал, что здесь невозможно не встретить любовь. Она всегда идёт навстречу, если только перестать от неё бегать.

— Твой отец был очень романтичным мужчиной.

— Просто он сильно любил маму. Когда я родилась, они были безумно влюблены друг в друга. Когда я видела их в последний раз живыми, они были такими же.

Я мрачнею, вспоминая их. Вероятно, Томáс чувствует это и пытается взять меня за руку, но я иду быстрее и останавливаюсь у открытых дверей одной из спален. Там ещё работают слуги, подготавливая комнату.

— В общем, они скоро закончат, поэтому подожди здесь и отдыхай. Или делай что хочешь, мне всё равно, — равнодушно пожав плечами, я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Томáс успевает обхватить меня за талию и толкнуть к стене.

Озадаченно выгибаю бровь.

— Не убегай от меня, Флорина. Как сказал твой отец, я точно тебя здесь снова встречу, поэтому не убегай от того, что неизбежно, — усмехается он, опираясь ладонью в стену.

— Неизбежно другое, и ты знаешь, поэтому я…

Томáс внезапно наклоняется и мягко целует меня, отчего я просто замираю.

— Ты можешь, конечно, спрятаться, убежать от меня, отстраниться, но я здесь не для того, Флорина, чтобы умолять тебя обратить на меня внимание, — шепчет он мне в губы.

— Тогда для чего ты здесь? — прищуриваюсь я. — Отпеть меня?

— Такое в мои планы тоже не входило. Я здесь для того, чтобы ты влюбилась в меня, потому что я…

Кажется, что я задерживаю дыхание, когда моё сердце пропускает удар в ожидании. Мои глаза распахиваются ещё шире от ужаса того, что он хочет сказать.

Мне так жаль, Томáс.

Глава 25

Мой отец был, действительно, очень романтичным мужчиной. Он любил делать маме комплименты, одаривал её подарками и всегда, даже когда они были в ссоре, ухаживал за ней. Он никогда не был груб или же агрессивен. Он был идеальным, по твоему мнению, мой друг. Он был бы, в твоём понимании, настоящим принцем, который положил бы весь мир к твоим ногам.

Говорят, что человеческие женщины выбирают себе партнёров, похожих на своих отцов. Так ли это? Думаю, что да. Отец — это твоя опора, мой друг. У нас же всё иначе, мы не выбираем суженных, за нас решает наша кровь. И порой кажется, что выбор совсем неудачный. Я сейчас говорю про себя. Томáс явно сильно провинился в прошлой жизни.

Я жду, когда Томáс продолжит.

— Ваше Высочество!

Я вздрагиваю от резко вылетевшей из комнаты Жозефины и отталкиваю от себя Томáса.

— Да? Да, — прочистив горло, отвечаю я, но от этой старушки точно ничто не ускользнуло. Она старается не улыбаться, глядя на нас.

— Комната для вашего гостя готова. Ужин будет готов через пару часов. Если вам что-нибудь понадобится, то нажмите на кнопку вызова, сэр. Она расположена рядом с кроватью. На звонок придёт кто-нибудь из слуг. Отдыхайте, — поклонившись, Жозефина поторапливает других и вместе с ними уходит, обернувшись напоследок и подмигнув мне. Ну, прекрасно.

— Хм, в общем, это твоя комната, — снова прочистив горло, произношу я и прохожу мимо Томáса, входя в спальню. Он следует за мной.

— Ничего себе, — шепчет он, оглядывая просторную спальню со своим небольшим местом для отдыха рядом с камином. — Невероятно красиво, Флорина.

— Да, я старалась сохранить антураж и дух того времени. Тебя не смущают канделябры?

— Я в них влюблён, — улыбается Томáс, касаясь одно из резных канделябров. — И спальня синяя. Мой любимый цвет.

— Это особая комната, — произношу я.

Томáс оборачивается, ожидая продолжения.

— Ты заметил, что здесь четырнадцать комнат, не так ли?

— Да, семь с одной стороны и столько же с другой. Они все параллельны друг другу и расположены практически по кругу, — кивает он.

— Так вот, каждая комната принадлежала одному из детей моих родителей. Папа облагораживал новую комнату перед каждой беременностью мамы. И она рожала ребёнка именно в ней, а затем эта комната передавалась ребёнку. И у каждого из нас был свой цвет.

— Кому принадлежала эта комната? Одному из твоих братьев?

— Нет, — широко улыбаюсь я. — Вообще, не угадал. Это комната называется «Любовь». Именно здесь родители зачали практически каждого ребёнка. Они специально для этого приезжали сюда. Это их комната.

Томáс шокировано смотрит на кровать, затем на меня.

— Не беспокойся, — смеюсь я. — Они занимались любовью не на этой кровати. Я же всё уничтожила, когда вернулась сюда. Я всё разрушила, потому что моя боль была невыносимой. Я разрушила, а потом заказала новую мебель по памяти. На этой кровати ещё никто не спал.

— Слава богу, — шепчет он. — Но почему ты отдала мне эту комнату? Я думал, что ты спишь в ней, чтобы быть ближе к своим родителям.

— Я сплю в той, которая напротив библиотеки. Так удобнее и меньше нужно двигаться. Думаю, ты уже понял, что я не спортсменка. Я сплю в комнате брата, которую оборудовала под себя. А тебе я отдала эту комнату, потому что ты… не знаю, любишь синий цвет и достоин здесь быть. Я не смогла. Мне было больно, пока я не перестала что-либо чувствовать.

— Хм, раз у всех был свой цвет, тогда какой был у тебя? — интересуется он.

Чёрт.

— Белый, — сухо отвечаю. — Цвет чистоты и невинности. Мои родители ошиблись. Располагайся, а я пошла…

— Это ты ошибаешься, Флорина, — быстро перебивает он меня, заставляя посмотреть на него. — Ты ошибаешься, а твои родители угадали с цветом. Ты была именно такой. Всё, что я услышал про тебя, правда, подходит под этот цвет. Ты была искренней, любящей и доброй.

— Я убила всех, — шёпотом напоминаю ему.

— Ты лично никого из них не убивала. Это не твой грех, Флорина, но тебе нравится себя наказывать. Нравится страдать, потому что так ты имеешь причину болеть. А если ты поймёшь, что была просто искренней и открытой, и в этом не было твоей вины, а вся вина лежит на плечах предателей, то увидишь, что эти долгие годы страданий были прожиты впустую. Так ты оправдываешь свою нелюбовь к себе же.

— Ты ничего не понимаешь, — злобно фыркаю и выхожу из спальни.

— Я уже достаточно узнал о тебе, чтобы понимать мотивы твоих поступков, Флорина. Ты не ищешь любовь и никогда не искала, потому что уже убедила себя в том, что недостойна её. И, вероятно, ты специально доказывала себе, что не заслуживаешь любви. Но это не так. Каждый заслуживает даров Создателя. Каждый. Просто кто-то берёт их и принимает, а кто-то отрицает, считая себя дьявольским ребёнком. Я уверен, что в старые времена очень много значения придавалось цифрам. Ты была тринадцатым ребёнком, то есть на тебе метка Дьявола. Тринадцать означало скорую смерть кому-то из ближних. И тебе точно об этом говорили с рождения. Помимо этого, ты обладаешь огромной силой. Предполагаю, что она была выше, чем у твоих родных. Они тебя боялись, поэтому и не общались близко с тобой, наказав тебя таким образом только из-за своих опасений и страхов. И после гибели твоей семьи ты поверила в это окончательно. Тринадцатый ребёнок, ужасная смерть всего твоего рода, предательство твоих чистых помыслов. Тебе вбили в голову чушь, и ты в неё поверила. И я знаю, каково это — быть тем, кого все боятся. Я знаю, что такое одиночество среди близких. И знаю, как это больно и страшно. Я многое знаю о тебе, Флорина.

Если честно, то я давно уже не ощущала себя так плохо, как сейчас. Словно в одну секунду вернулись моя боль и отчаяние, которое я испытывала каждый раз, когда мои братья или сёстры отказывались дружить со мной, бросали меня одну и забывали обо мне.

Мне так хочется заплакать, а я не могу ни слезинки выдавить из себя.

Тем временем Томáс подходит ко мне и нежно проводит своей ладонью по моей щеке.

— Я знаю, Флорина. Я знаю эти чувства. Меня тоже наказывали за то, что я хотел мира. Мне тоже причиняли боль, потому что я был другим. Но именно это отличие от них оставило нас в живых. Мы ещё живы, Флорина. Мы живы. Наши сердца бьются, пусть они все изранены, и мы знаем, что такое горе и одиночество. Пусть мы умираем внутри, но всё ещё живы. Это наш дар. Дар, которым нас наградил Создатель за нашу душу. Ты не думала, что каждый в этом мире получает по заслугам? Не думала, что твоя семья и те, кто погиб, были уже прогнившими изнутри? Ты же не знаешь всего, что они делали за закрытыми дверьми. Ты думаешь, что они были хорошими. Вероятнее всего, для тебя они таковыми и являлись, а для других? Для кого-то они тоже были Вестниками Смерти. И я думаю, что в этом мире всё происходит правильно. Так как оно должно было произойти. Ты сейчас проходишь путь своей телесной оболочки, Флорина, а не души. Вспомни о душе, она у тебя прекрасна. Она то, что делает тебя уникальной для меня. И я вижу все помыслы твоей души в твоих глазах. Глаза не врут. Я не могу прочесть твоих мыслей, но я всё равно вижу в твоих глазах боль и желание пережить прошлое.

Я смотрю на Томáса, и моё сердце болит. Оно так сильно болит, отчего я даже нормально дышать не могу.

— Ты плачешь. — Он касается моей щеки, и я вздрагиваю.

Что?

Я дёргаюсь назад от него и вытираю мокрые щёки. Этого не может быть! Вампиры не плачут, они не умеют этого делать. Мне всегда говорили, что это невозможно. И я тоже не могла заплакать.

— Флорина, разве это не доказательство того, что ты всё же имеешь чувства? Ты не бесчувственна, как думала раньше. Твои чувства живые, ты просто не даёшь им жить. Ты заперла себя в клетке воспоминаний и…

— Хватит молоть эту чушь, Томáс! — выкрикиваю я, закрывая уши.

Не хочу слышать. Не хочу. Вампиры не плачут! Не плачут они!

— Флорина…

— Хватит. Прекрати. Оставь уже в покое меня. Ты сам не захотел быть со мной, когда я предлагала тебе это. Ты сам отвернулся от меня. Ты отказался от меня, — наступая на него, я выставляю вперёд палец, яростно шипя каждое слово. — Ты оттолкнул меня!

— Такого не было, — спокойно отвечает Томáс и отрицательно качает головой. — Я сказал, что не буду брать тебя силой, как животное. Я не животное. Я сказал, что мы будем вместе тогда, когда ты будешь готова к этому.

— Готова? Что за чушь? Я разделась перед тобой. Я…

— Делала то, что должна, по твоему мнению. Была рабыней порядков и правил дома Монтеану, но это всё ложь. Чтобы быть вместе, нужно хотеть этого сердцем. Хочешь ли ты сердцем быть со мной, Флорина? Хочешь ли ты любить меня? Хочешь ли ты меня, Томáса, а не прикрываться зовом крови? — рявкает он.

Замираю и не знаю, что ответить. Я никогда об этом не думала.

— Вот видишь, — горько усмехается он. — Нет у тебя ответа, правда? Его нет.

— Есть… я… это правила. Когда ты встречаешь…

— Прекрати говорить заученными словами, Флорина. Ты хотя бы раз делала что-то для себя, а не для того, чтобы доказать своей семье, что ты существуешь? Хотя бы один из твоих поступков в прошлом был для тебя?

— Конечно. Я всегда делала то, что хотела. Я шла против правил.

— Ты шла не только против правил, но и своих истинных желаний тоже. Зачем ты хотела, чтобы тебя заметили? Зачем?

— Я не хотела. Я люблю быть незаметной, — раздражённо фыркаю.

— Ложь, — Томáс дёргает головой. — Это ложь, Флорина. Ты делала всё для того, чтобы тебя заметили и оценили по достоинству. Дело в том, что ты хотела быть королевой. Ты хотела обрести власть над своим родом, поэтому и страдаешь. Ты хотела быть лучшей и была ей, но этого никто не видел.

— То есть ты обвиняешь меня в том, что я всё подстроила? Ты в своём уме? — шокировано выдыхаю я.

— Нет, я не обвиняю тебя. Я лишь говорю, что ты хотела быть той, кем ты являешься. Ты хотела быть королевой, а когда стала ей, то стыд и вина не позволили тебе полноценно обрести всю власть. Ты испугалась своих мыслей. Испугалась того, что твои желания стали явью. И ты точно никогда не делала что-то для себя. Твоё участие в оргиях — это ещё одно доказательство моих слов. Ты хотела быть, как все. Быть такой же заметной и желанной. Но дело в том, что ты переступала через себя. Ты ломала себя, а сейчас доломала окончательно. Причина в том, что ты перестала слышать себя. Ты заткнула себя, и вот тебе результат. Ты та, кем ты хотела быть, но потеряла всю свою власть из-за вины, которую возложила на себя. И тебе так удобно. Тебе удобно, чтобы тебя все жалели. Тебе удобно, чтобы о тебе говорили. Твоя болезнь — это ещё один способ, чтобы напомнить о себе. Ты сама себе врёшь, Флорина. Твой диагноз — ложь.

— Да пошёл ты, Томáс! Пошёл ты в задницу! Ты ни черта не знаешь обо мне, чтобы делать такие выводы! Быть королевой это огромная ответственность…

— От которой ты спряталась здесь. В том месте, в котором кто-то был счастлив, но не ты. И теперь ты пытаешься доказать уже мёртвой семье, что до сих пор достойна места среди них. Поздравляю, Флорина, скоро ты докажешь им это и даже скажешь лично. Потому что ты убиваешь себя лишь в угоду своего эго.

Я задыхаюсь от ярости, и меня разрывает от эмоций. Не помню, чтобы я была такой злой. Помню, конечно. Но сейчас я просто в ужасе от истинного отношения к себе Томáса.

— Убирайся из моего дома. Чтобы духу твоего здесь не было, — гордо вскидываю подбородок и оглядываю его ледяным взглядом. — Ты мне противен.

— Тоже удобная позиция, Флорина. Попробуй меня выставить отсюда теперь. Я сильнее тебя. И вряд ли я сдвинусь с места.

Мы смотрим друг другу в глаза, пока мои не начинают болеть. Каков нахал! Оскорбил, унизил, осудил меня, да ещё и имеет наглость заявлять, что он никуда не уйдёт.

— Ничтожество, — выплёвываю я. — Думаешь, что обличил мою душу? А о своей часто задумываешься? Когда ты смотришь на своё отражение в зеркале, что ты видишь? Я скажу, что ты видишь, Томáс. Ты видишь лживого ублюдка, который только притворяется человеком, отвергая свою сущность. Ты видишь того, у кого смелости не хватило даже себе признаться в том, что ты вампир. Ты сам себе противен и бежишь от самого себя. И в отличие от тебя, уже давно знаю кто я, и кем являешься ты. Отрицай, что ты убийца. Осуждай других. Ай да, пастор! Ай да, чистая душа! Только это грёбаная ложь, Томáс. Твоя душа такая же грязная, как и моя. И ты всё ещё ищешь способ отбелить её, очистить от своих грехов. Но никогда этого не сделаешь, потому что ты чёртов вампир и будешь каждый день помнить о том, что сделал. Это проклятие, но ты даже его принять с достоинством не можешь. Мне больше не о чем с тобой говорить.

Разворачиваюсь и вылетаю из спальни.

Сейчас я безумно ненавижу его. Ненавижу Томáса за то, что он считает себя лучше меня. Но он не лучше. Он старше, а значит, делал много плохого. И он не смел выдумывать обо мне такие глупости. Это всё чушь собачья. Чушь!

Вхожу в свою комнату и злобно хлопаю дверью. Я приехала сюда, чтобы умереть. Мне плевать, что обо мне думает Томáс. Теперь меня точно ничто в этом мире не держит. Никогда не держало, а теперь и подавно.

Глава 26

Планировать свою смерть довольно смехотворное занятие, но когда ты, действительно, умираешь, и у тебя отказывают органы, то необходимое. Друг мой, не стоит делать так, как я, потому что у тебя есть эмоции и чувства, у меня их нет. И даже то, что ты слышал от Томáса, полная ерунда. Если бы всё было так просто, то я бы не болела. Поэтому мы скоро с тобой простимся. И я надеюсь, что ты вынесешь свой урок из моей истории. Ты поймёшь, что твоя жизнь ограничена временем, и многие мечтают иметь то, что имеешь ты.

Я пинаю камень и иду по тропинке, спускаясь всё ниже и ниже от дома. На улице уже давно стало темно и холодно. Зима, как-никак. А в Англии зима тоже довольно холодная. Но я иду, одетая в лёгкую футболку и шорты, упрямо продолжая гонять камень по тропинке, а камень тоже попался жутко упрямый. Он постоянно норовит спрятаться в мокрой, и временами покрытой тонким слоем снега, земле.

Подавив зевок, я всё же теряю этот чёртов камень и поднимаю голову, тяжело вздыхая. Шуршат деревья от сильного ветра, и где-то далеко он даже завывает. Значит, в ближайшее время будет буря или вьюга.

Я останавливаюсь в ночи напротив склепа, держа в руках коробок спичек. Наклонившись, зажигаю свечи и отхожу назад, снова тяжело вздохнув. Скоро я тоже буду лежать здесь, рядом с ними.

Внезапно всё моё тело покрывается мурашками, и я, раздражаясь, прикрываю глаза.

— Надо же, ты ещё здесь, пастор. Вновь пришёл исповедовать меня или решил найти сотню моих минусов? — фыркнув, складываю руки на груди, продолжая смотреть перед собой.

— Ты замёрзнешь, Флорина, — Томáс набрасывает мне на плечи свою куртку, но я дёргаю ими, пытаясь сбросить её, а он упрямо возвращает её на место.

— Мне не холодно. Спасибо за заботу, но это лишнее. Что тебе нужно? — спрашиваю, бросая на него взгляд и перестав бороться. Потом отдам куртку тому, кому она точно понадобится.

— Охраняю свою королеву, — спокойно отвечает он.

— Во-первых, я не твоя королева. И уж точно не королева для себя. Во-вторых, ты даже не состоишь в нашем клане. В-третьих…

Он резко наклоняется и целует меня.

— Прекрати, — возмущаюсь я и толкаю его в грудь. — Хватит так делать.

— Зато это заставляет тебя замолчать и не говорить чушь, — отвечает он, пожимая плечами, и отворачивается.

Закатываю глаза и хмурюсь.

— Уйди. Хочу побыть одна, — требую я.

— Это очень старинный склеп, ему около двухсот лет, остальные могилы появились позже, хотя это место не предназначено для кладбища. Видимо, люди решили, что это всё же оно, и даже не задумались, что это частная территория, — замечает он, приближаясь к входу, но я успеваю схватить его за локоть. Томáс удивлённо смотрит на мою руку, а потом на меня.

— Я запрещаю, — цежу сквозь стиснутые от ярости зубы.

— Почему? Я хотел рассмотреть его ближе. Это очень красивое строение. Видно, что его создавали с любовью. А статуи…

— Замолчи и уходи отсюда, — рычу я и пытаюсь сдвинуть его с места. Но это гиблое дело, когда перед тобой вампир. Это чёртов камень, очень большой камень.

— Ты боишься знакомить меня с семьёй? — усмехается он и дёргает рукой, отчего мне приходится его отпустить.

— Томáс, я серьёзно. Это кладбище, здесь не шутят. Здесь приходят проститься или навестить кого-то.

— Хм, вряд ли здесь есть кто живой, кроме нас с тобой, поэтому я никогда не видел смысла в этих камнях. В телах, которые уже съели черви, и в костях нет души. Это просто расходный материал.

— Боже мой, ты такой нудный. Мне, правда, сейчас хочется побыть одной, — настаиваю я.

— Прости, Флорина, но я здесь не для того, чтобы следовать твоим приказам, а для того, чтобы быть рядом с тобой и защитить. Если придётся, то даже от самой себя.

— Я не собираюсь ругаться с тобой снова, Томáс, а ты вынуждаешь меня это делать.

— Я не вынуждаю, а веду спокойный диалог с тобой, но ты всё же чувствуешь и проявляешь свои эмоции. Пусть они негативные и пропитаны болью, но это чувства, и я считаю, что это отличный шаг вперёд. Поэтому я не вижу смысла в ругани с тобой, Флорина. Мы ничего не можем изменить. Мы уже сказали друг другу всё, что можно было вытащить из нашей общей боли, поэтому и этот этап уже пройден. Я собираюсь перейти к следующему.

Замерев, слушаю Томáса и понятия не имею, что он собирается…

— Нет! Стой! — визжу я, когда он молниеносно распахивает двери и влетает в склеп. Я забегаю следом, останавливаюсь и жмурюсь. Чёрт.

— Выходи отсюда, немедленно! Тебе нельзя здесь находиться! Немедленно! — кричу я, толкая его в плечо снова и снова. Я оббегаю его и закрываю собой обзор, раскидывая руки в стороны. — Убирайся, чёрт бы тебя подрал! Ты не имеешь права находиться здесь!

Томáс мрачно смотрит на меня и отрицательно качает головой.

— Лучше уйди, Флорина, иначе мне придётся передвинуть тебя силой, — грозит он.

Я сглатываю и поднимаю подбородок.

— Хочешь пройти дальше, тогда тебе придётся применить силу, чтобы убить меня, потому что иначе ты не получишь…

Он наклоняется и сгребает меня в охапку. Его объятия такие сильные и крепкие, отчего у меня даже кости хрустят. А через мгновение я уже могу дышать и жадно хватаю воздух ртом.

— Нет, — шепчу я, с ужасом наблюдая, как он включает фонарик и освещает склеп.

— О господи, — выдыхает он. — Флорина.

Он с горечью в голосе поворачивает ко мне голову.

— Что это такое? — Он указывает рукой вперёд, но я поджимаю губы. — Я спрашиваю тебя, что это такое? Ты совсем рехнулась?

— Тебя это не касается. Это не твоё дело, — быстро отвечаю, обретая голос.

— Это меня касается. Это что такое, я тебя спрашиваю? Я знал, что у тебя проблемы с принятием гибели всей твоей семьи, но это, — он снова переводит свой шокированный взгляд вперёд.

— Уходи, — тихо прошу его. — Просто уйди.

— Боже мой, Флорина, ты же специально сводишь себя с ума. Откуда эти скелеты? Только не говори мне, что ты собирала их по кусочкам сама всё это время. Только не говори мне, что это вся твоя погибшая семья, которую ты воссоздала для себя. И не говори мне, что этот матрас и эта свежая еда приготовлены для тебя, и ты спишь здесь, а не в замке.

Я отворачиваюсь и цокаю. И не буду говорить.

— Боже мой. Боже мой, — шепчет в ужасе Томáс. — Флорина, ты же понимаешь, что нам нельзя долго находиться на кладбище, здесь специфический запах, который постоянно распространяют гниющие тела. Здесь отравленная почва. Здесь то, что может вызвать у нас язвы и убить нас.

— Я в курсе, но здесь нет этого запаха. Это склеп, а это просто скелеты, — бормочу я и чиркаю спичками. Зажигаю несколько свечей и избегаю встретиться с Томáсом взглядом.

— Господи, Флорина, — Томáс убирает фонарик и качает головой.

— Тебя это не касается, — повторяю я и подхожу к маме, чтобы поправить ей шляпку.

— Боже мой, Стан знает о том, что ты заперла себя здесь? Он знает, что ты уже подготовила для себя гроб и место среди всей своей мёртвой семьи? Стан знает, что ты специально убиваешь себя из-за вины и горя?

— Это его не касается, — рявкаю я, — как и тебя. Поэтому уйди.

— Выходит, Стан не знает о том, что здесь покоится и его семья тоже. Что ты собрала его мать и других родственников по скелетным костям и нарядила их. Он не знает, как и другие, что ты сходишь с ума от боли. Никто не знает, кроме твоих слуг. Это явно не ты принесла сюда еду. Ты не выходила из дома. И это продолжается все эти годы? Ты столетие проспала здесь? Ты столетие играла в семью со скелетами? Ты…

— Заткнись! — выкрикиваю я и выпрямляюсь. — Закрой рот, Томáс! Убирайся отсюда!

— Нет, — он дёргает головой и подходит ко мне.

Я со страхом пячусь назад, закрывая собой семью.

— Ты не тронешь их.

Он, кажется, и не собирался. Он обхватывает мои плечи и грубо разворачивает меня спиной к себе.

— Ладно, раз так, то ты не оставила мне выбора. Я не хочу, чтобы ты умерла, но и ты не хочешь жить из-за дерьма, которое здесь устроила.

— Отпусти, — шиплю я.

— Ты хотела быть здесь? Хорошо. А теперь смотри, — он силой заставляет меня наклониться прямо к изуродованному черепу моего отца. — Смотри, он мёртв! Он мёртв, слышала меня? Он умер, потому что это случилось! Он умер, сражаясь за свою семью, за тебя и твоё будущее! Он умер, как и все эти вампиры! Они мёртвые, и их смерть была напрасна!

— Прекрати… Томáс, пожалуйста, — умоляю я, пытаясь отвернуться, но он хватает мой подбородок и с болью заставляет смотреть.

— Видишь? Это младенец. Это самый маленький скелет здесь. И он на руках…

— Сестры, — хриплю я. — Это её первенец…

— Он не успел родиться, его убили. Его убили. Он тоже мёртв. Он мёртв, и его смерть была глупой и бесполезной. И вот этих тоже убили глупо. И вот этих. И этих. И этих.

— Томáс… не надо, — вою я, а он дёргает меня в разные стороны, заставляя смотреть в эти чёрные и пустые глазницы.

— Все эти вампиры мертвы, это скелеты в грязных и вонючих тряпках, твоя чёртова семья, которая никогда бы не приняла факт того, что ты с ними делаешь! Вот это твои родители?! Это те самые вампиры, которые смеялись и целовали тебя на ночь, они любили и воспитывали тебя храброй принцессой, а ты их подвела?!

— Закрой рот! — визжу я, выгибаясь в его руках.

— Ты подвела их и не тем, что сбежала, чтобы спасти оставшихся живых вампиров! Ты подвела их тем, что убиваешь себя, бросила всё на самотёк, предала их род и своё место в этом мире! Ты подвела всех этих вампиров! И они здесь упрекают тебя не за свою смерть, а за то, что ты сама из себя сделала бесполезный кусок дерьма, Флорина!

— Хватит! Пожалуйста, Томáс! Замолчи! — Чувствую, как мою грудь сдавливает от боли всё сильнее и сильнее, я не могу дышать. Мой взгляд становится туманным и размытым.

— Они смотрят на тебя своими пустыми глазницами и упрекают тебя в том, что ты сдалась! Они упрекают тебя за то, что ты предала их и весь свой народ, раз решила убить себя! Ты предала их только этим! Ты…

— Хватит! Остановись! — кричу я.

— Ты предала их веру в тебя, Флорина! Ты нарядила их и играешь в семью, а они ждут от тебя иного! Они учили тебя иному! Они никогда не воскреснут, потому что это скелеты! Никогда не вернуться к тебе, чтобы простить тебя, потому что им насрать на прощение, ведь ты предала их вид! Они никогда не смогут взять ответственность за жизни тысяч вампиров, которые тоже страдали и боролись за них, развивались и стремились создать другой мир! Они никогда больше не смогут сказать тебе, что ты хорошая дочь, потому что мертвы. А ты нехорошая дочь, раз убиваешь себя сама! Они никогда не простят тебя за то, что ты выбрала безразличие, смерть и безответственность перед своим видом!

— Хватит! — дёргаюсь в его руках и кричу во всё горло.

— Они никогда не смогут сказать тебе, что ты их наследие! Они никогда не придут к тебе и не покажут, что делать дальше, потому что уже дали тебе всё, что могли! Никогда не смогут защитить тебя, ведь они мертвы, а ты была живой! Они погибли с надеждой на то, что во главе вампиров встанет кто-то сильный и верный своему виду, а этим вампиром оказалась ты! Последняя из рода Монтеану! Выжившая королева! Ни черта ты не королева! Ты бросила свой народ! Спряталась здесь с ними, только бы ничего не решать! Ты убиваешь себя, только бы не взрослеть и не брать на себя ответственность за свой род, народ и за свою кровь! Вот что ты предала, Флорина! Ты предала их и кровь, которая течёт в тебе! Ты предала саму себя! Ты отвергла свой вид и поклоняешься тем, кто их убил! Ты боготворишь тех, кто пришёл и предал тебя! Ты счастлива, ведь никто не может увидеть, что ты делаешь, и никто тебя не осудит! Но они осуждают! Смотри, они осуждают тебя, мать твою! Они осуждают тебя! Они…

— Хватит! — кричу я, применяя всю свою силу.

Слабая волна проходит по моему телу, и Томáс отпускает меня. Я падаю на грязный и вонючий матрас, хватаясь руками за голову. Я до боли сжимаю свои волосы. Кажется, что боль, рвущаяся изнутри, сейчас разорвёт меня в клочья.

— Хватит… хватит… — скулю я, давясь слезами. — Хватит… умоляю тебя… хватит…

— Нет. Не хватит.

Я с ужасом и страхом вскидываю голову, когда Томáс поднимает ногу и бьёт по одному из скелетов. Это мать Стана.

— Нет! — визжу я. — Нет!

Томáс хватает платье и рвёт его, разбрасывая вокруг себя куски ткани. Его чёрные глаза смотрят на меня.

— Не смей! — Я поднимаюсь на ноги и сжимаю кулаки.

— Посмею. Они мертвы. Они это яд, который тебя убивает. А я живой. Я живой, и ты не хочешь остаться рядом со мной ради нас. Ты выбрала их. Эту смерть. Эту вонь. Эту ненависть. Эту боль. Я не позволю тебе, — грубо выплёвывает он с шипением.

— Не смей! — визжу я, когда он поднимает ногу и снова бьёт уже другой скелет. Я прыгаю на него, но Томáс отражает удар, и меня отбрасывает в противоположную сторону склепа. Я бьюсь всем телом о мрамор и скатываюсь на землю. Не могу шелохнуться, пока он разрушает каждого. Он разрывает их, ломает кости и разбрасывает всё вокруг.

— Остановись! Пожалуйста, остановись! — кричу я, поднимаясь на дрожащие ноги. — Остановись, прошу тебя! Томáс! Остановись, я буду жить! Остановись!

Я добираюсь до него и хватаюсь за его руку, плача и дёргая его за рукав свитера. Но он не обращает на меня внимания. Он разрушает всё. Я пытаюсь перекрыть ему путь, а он легко отталкивает меня снова и снова.

— Пожалуйста! Я умоляю, Томáс! Не убивай их! Не надо! У меня больше никого нет! Умоляю тебя! — скулю я.

— У тебя есть я. У тебя есть живые, Флорина. А это смерть, и пора положить конец этому! Я сделаю выбор за тебя, раз ты не в своём уме! Я выбираю за тебя, поняла? Я выбираю себя за тебя! — Глядя мне в глаза, он ударяет ногой в скелет отца.

— Нет! Нет! Нет! — ору я, запрыгивая на него, и бью его кулаками по плечам, но Томáсу не больно. Он продолжает ломать ногами и руками всё, над чем я так трудилась. Ногтями цепляюсь за его лицо и с криком царапаю его. Пыли становится всё больше и больше, это прах уничтоженных костей. Я кусаю его за ухо, чувствуя привкус его крови, но он и после этого не останавливается.

— Нет! Томáс! Нет!

Падаю на землю и вою, когда он уничтожает последнее.

— Нет… нет… — Ползу по грязному полу и трясущимися пальцами касаюсь праха. Я поднимаю его и сжимаю в ладонях, опуская голову. И я кричу. Кричу от боли и горя. Это была моя семья. Пусть я и не была хорошей для них, но любила их по-своему, как и они меня.

— Ты, — с шипением поднимаю голову на Томáса. — Ты всё уничтожил.

— Да, я всё уничтожил. Я их убил.

— Ты! Я ненавижу тебя! — кричу, подскакивая на ноги, и прыгаю на Томáса. Он успевает поймать меня и перехватить мои руки.

— Ненавижу, чёртов ублюдок! Ты убил их! Ты уничтожил всю мою семью! Ты! Ненавижу! — визжу я, пытаясь причинить ему боль. Я ору всё, что сейчас горит в моём разуме. Я кричу ему в лицо, и мне так больно. Мне очень больно, потому что мои кости крутит, и я то стону, то визжу, то вою, то рыдаю. И этот поток боли, отчаяния, бессилия и горя сливается, делая меня безумной. Я кричу во всё горло, сотрясаясь от рыданий. Я всё кричу и кричу, пока мой голос не садится до хрипа.

— Вот так, вот так, Флорина, — Томáс раскачивается вместе со мной из стороны в сторону, держа меня в своих объятиях, пока я продолжаю хрипло выть. — Вот так. Выпускай из себя всю эту грязь. Выпускай.

После такой истерики моё и без того слабое тело становится ватным и обессиленным. Мои ноги подкашиваются, и я медленно оседаю на землю. Томáс продолжает держать меня в своих руках.

— Я же… не хотела. Не хотела… я… я просто… не думала, я хотела жить… как они все. Они были семьёй… не я… они не принимали меня… мои братья и сёстры… они никогда не любили меня. А папа… папа считал меня самой сильной из них. Он говорил, что я не нуждаюсь в постоянном контроле и заботе, потому что сильная, а остальные слабее… но мне нужна была забота… я… боже мой, я убила их, — скулю, поднимая голову к Томáсу.

— Всем нужна забота, Флорина, всем. И я буду заботиться о тебе.

— Ты уничтожил всё здесь. Я так долго собирала их по кусочкам, — хнычу я.

— Это было необходимо. Ты заточила себя в этом аду, и он убивал тебя, Флорина, — Томáс проводит ладонью по моему лицу и убирает мокрые пряди с лица. Он мягко целует меня в губы. — Всё. Всё. Выпусти. Ты молодец. Ты можешь собой гордиться, — произносит он и опять целует. — Я постоянно размышлял, почему тебе не удаётся сломать какой-то барьер внутри себя? — Ещё один поцелуй. — Затем узнал о твоём прошлом и нежелании отпускать его, — Томáс вновь целует меня. — И всё же оставалось нечто страшное, что убивало тебя, и это не воспоминания, — целует ещё раз. — Это кладбище твоих надежд, любви, доверия, счастья и клятв, — снова целует. — И чтобы жить дальше, нужно это уничтожать. Мы не можем изменить прошлое, Флорина, но можем убить себя им. Мы не можем отвечать за поступки и выбор других, но можем принять это и понять, потому что это были не мы в их телах. Не мы руководили ими и ни к чему их не принуждали, — ещё один поцелуй в губы. — Мы не в силах побороть нашу боль, но мы можем взять её и сделать нашей силой. Мы не можем воскресить мёртвых, но мы можем помочь живым. А мы живы. Живы и те, кто дорожит тобой. Стан, его отец и ещё тысяча вампиров, которые доверили тебе, своей королеве, свои жизни, надежды, любовь и веру. Они находятся сейчас в том самом состоянии, в котором была ты перед огромным горем. И именно ты можешь защитить их от этой боли, зная, насколько она жестока. У тебя сейчас есть выбор, от которого зависит не только твоя жизнь и твоё будущее, но и жизнь и будущее многих других. Ты их королева. Ты та, за кого умрут. Так не заставляй временной цикл вновь показать тебе, что такое боль и предательство.

Мне трудно дышать, я хриплю, продолжая беззвучно плакать.

— Завтра будет лучше. Сегодня тебе плохо, ты чувствуешь отчаяние и бессилие перед прошлым. Но завтра ты станешь сильнее и переживёшь это. Ты уже пережила. Ранее ты не позволяла себе полноценно пережить эту боль. Ты заточила её в себе. Она пожирала тебя изнутри. И так день за днём ты будешь оживать. У тебя есть причина, чтобы жить. Это я. Это Стан. Это ещё и другие вампиры, которые надеются на тебя. Ты должна принять в себе свой род и наследие своей крови. Ты Монтеану. Ты королева и достойна этого. А сейчас мы пойдём домой, хорошо?

Я киваю и прижимаюсь к нему.

— Вот и отлично.

Томáс подхватывает меня на руки и несёт. Я смотрю в ночи на одинокие свечи, горящие там, где витает смерть. И я прощаюсь. Прощаюсь через боль и нежелание отпустить их. Я прощаюсь, и когда-нибудь моё время точно придёт. Вероятно, завтра, не знаю, но сейчас я просто молча прощаюсь.

Глава 27

Когда я потеряла всю семью, то у меня не было времени, чтобы горевать. Да, потом я разрушила дом из-за невыносимой боли, но это не помогло. Я упустила то время, когда должна была пережить потерю своей семьи. Когда я осталась одна, то не могла вынести в своей голове этого надоедливого голоса, осуждающего и оскорбляющего меня. Я выкрала остатки своей семьи из склепа Монтеану и привезла их домой. Я построила для них новый замок, красивый и уютный. Я вычистила их одежду и собирала каждого члена своей семьи целых десять лет. Это очень сложно по крупицам воссоздавать их скелеты, подбирать части каждой кости и склеивать их. Данное занятие меня отвлекло на целых десять лет, тогда же я перестала пить кровь. Я практически не отдыхала и была поглощена этой идеей. Когда моя семья была собрана, мне хотелось быть рядом с ними. Я жила там около пятидесяти лет. Затем мне стало неудобно спать в склепе, и я перебралась в дом, но ночевала рядом с ними, читала им, включала музыку и рассказывала о том, как меняется мир. Это спасало меня, я так думала. Я искренне полагала, что теперь всё будет иначе, и я смогу жить дальше. Но я умирала изо дня в день. Я больше не плакала, а улыбалась и уверяла себя, что семья рядом со мной ждёт меня, любит и гордится мной. Всё это было ложью.

Наблюдаю за тем, как в ночи на кладбище горит костёр. Я не двигаюсь, не рыдаю и не кричу. Просто стою у окна и смотрю на то, что было когда-то смыслом моей жизни, а сейчас исчезает. Задёрнув шторы, забираюсь обратно в кровать и смотрю в одну точку.

Томáс разрушил всё. Я знаю, что он отдохнул рядом со мной, нашёл себе кровь, у меня её здесь много, а затем ушёл на кладбище, чтобы навсегда стереть с лица земли и из моей памяти мою семью. Понимаю, он считает, что делает, как лучше. Но в моей груди огромная дыра и пустота.

— Ваше Высочество, — в спальню входит Жозефина с подносом в руках и ставит его на столик у окна. — Ваш ужин. Вы совсем ничего не едите.

— Спасибо, — выдавливаю из себя улыбку.

Жозефина тяжело вздыхает и подходит ко мне.

— Снова будете морить себя голодом?

— Я пока не хочу есть, меня тошнит, — признаюсь ей. — Да и как я могу есть, когда Томáс уничтожает мою семью и семейный склеп?

— Милая моя королева, это была ваша боль, а не семья. Они давно погибли. Мы пытались вас поддерживать, но здесь нужны радикальные меры, чтобы не умереть в этой боли. Я знаю, что такое горе. Томáс очень волнуется за вас, Ваше Высочество. Он взял на себя огромную ответственность, решив стать вашим врагом, только бы спасти вас из этого мрака. И раз уж он этот сделал, то значит, любит вас всем своим сердцем. Боль любимых мы разделяем с ними. Только те, кто любят, готовы жертвовать всем, и даже стать врагом, лишь бы спасти возлюбленных. Такие правила и у людей. Не злитесь на него, он действует согласно своему сердцу.

— Я понимаю его мотивы, — шепчу ей, — Томáс — пастор. Он помогает лечить души, ну а если душа прогнила? Если её не спасти?

— Душа не гниёт, моя дорогая, гниют тело и разум. А душа нет. Дайте позволение своей душе проснуться. Я уверена, что Томáс готов помочь вам двигаться дальше. Доверьтесь ему.

— Я уже доверяла, и ничем хорошим это не закончилось.

— Мы все ошибаемся, Ваше Высочество. Каждый из нас порой выбирает не тех, кто достоин нашего доверия. Из-за этих людей мы упускаем возможность довериться именно тем самым. Эти плохие люди убивают в нас веру, но наша задача состоит в том, чтобы не судить всех по одному человеку, а только по их поступкам. За всё время, пока Томáс находится здесь, он рядом с вами, заботится о вас, даже когда вы спите или злитесь. Он не вредит вам, а живёт вами. Пока вы спали, он был здесь и прислушивался к вашему дыханию. Он держал вас за руку и даже читал вам.

— Откуда ты знаешь об этом? — удивляюсь я.

— Я проверяла его, предлагала ему завтрак, ужин и обед, пока вы спали. Он отказывался, и я подслушивала, признаюсь. Я здесь служу только вам, Ваше Высочество, поэтому осторожничала с ним. Но он был рядом. Я слышала вашу ссору, не прислушивалась, но поняла, что вы ругались. Вывела всех из дома, чтобы никто не знал, о чём вы спорите. И вы явно сильно поругались, но Томáса это не остановило. Я могу предположить, что вы причинили друг другу боль, потому что когда влюблённые отрицают свои чувства и идут против них, то ранят друг друга. Ваше влечение друг к другу очевидно, Ваше Высочество. Поэтому я считаю, что Томáс именно тот человек, который сможет раскрасить снова ваш мир. Вы дожили до этого момента, поэтому не время умирать. Не время сдаваться. Не время опускать руки. Не время…

Дверь внезапно открывается, и в комнате появляется Томáс.

— Простите, я не знал, что вы здесь, Жозефина, — произносит он, мягко улыбаясь ей.

Жозефина отвечает ему тем же. Конечно, он не знал. Ну, да. Он вампир, и знает, и слышит всё.

— Уже ухожу. Я принесла ужин. Может быть, вам удастся её уговорить поесть. Её Высочество слишком расстроена и отказывается от еды.

— Я постараюсь, — кивает ей Томáс.

— Предательница, — шиплю я.

— Скорее купидон, Ваше Высочество, — хихикая, Жозефина быстро уходит, оставляя нас одних.

— Ты знал, что она здесь и читает мне лекцию, — фыркаю я.

— Конечно. Я решил, что она тебя утомила. И я думаю, что Жозефина не должна лезть в твоё сердце. Ты сама можешь принять решение, — просто отвечает он.

— Всю мою семью сжёг? — спрашиваю я, злобно прищуриваясь.

Томáс тяжело вздыхает и закатывает глаза.

— Мне казалось, что мы уже прошли этот этап, Флорина. Ты злишься искреннее или по памяти? — интересуется он и направляется к одному из моих шкафов.

Внимательно наблюдаю за ним.

— Искренне.

— Врёшь.

Я хмурюсь и складываю руки на груди.

— Ты не имел права.

— Имел. Когда тебе больно, то и мне больно. Когда ты страдаешь, я тоже страдаю. Когда ты умираешь, я тоже умираю. Разве тебе не читали лекции по поводу связи возлюбленных? — Томáс достаёт из моего шкафа огромную коробку, и я удивлённо приподнимаю брови. Откуда это у него?

— Читали, но такая связь образуется только после слияния.

— Если оба вампира здоровы. А если нет? — Томáс бросает на меня взгляд, я пожимаю плечами. Он начинает доставать из коробки свечи.

— Ты что…

— Если один из вампиров в паре болеет, то второй, как оказалось, чувствует всё намного сильнее, он болеет за двоих. Поэтому мне было невыносимо терпеть твою боль.

— А что ты делаешь? — спрашиваю, подползая к краю кровати.

— Расставляю свечи, чтобы зажечь их.

— Зачем?

— Для ритуала очищения. Я решил, что тебе он нужен. В моей деревне это было обязательным после того, как вампир принимал свою участь и жизнь. Я думаю, что ты готова это сделать.

— С каких пор ты решаешь за меня?

— С тех пор как признал тебя своей королевой и возлюбленной. Всё очевидно. Я долго думал над тем, что могу сделать, дабы облегчить нам обоим жизнь. И вспомнил, что когда вампир отказывался полностью от своего прошлого, то он проходил ритуал очищения и принятия новой жизни.

— И в чём заключается ритуал? Сжечь такого вампира к чёрту? — цокаю я.

— Нет, — Томáс улыбается и зажигает свечи вокруг моей кровати. — Суть ритуала сначала искупаться, очистить своё тело в настое специальных трав. Я попросил Жозефину принести мне их, она принесла. Затем, когда вампир очистит своё тело, нужно его умаслить специальным церковным елеем, он у меня тоже есть, а затем войти в круг свечей и принять себя и свою кровь. После этого вампиру становится легче, и боль отступает.

— Это сказки какие-то, — фыркаю я. — Никогда о таком ритуале не слышала.

— Ты и обо мне тоже не слышала, но я существую. Дай мне попробовать, Флорина. Сделай это ради меня. Позволь мне совершить ритуал. Если он не поможет, то клянусь, что сдамся и отойду в сторону. Я обещаю тебе.

Прищурившись, обдумываю его слова.

— То есть ритуал наполнит мою душу чем-то хорошим? Там сейчас пустота.

— Да, так и есть.

— И ты будешь обтирать меня маслом?

— Сначала я искупаю тебя.

— Ты?

— Да. Я очищу всё твоё тело, а потом оботру маслом. Мне это необходимо, Флорина. Я должен сделать всё, что в моих силах. И если увижу, что это не помогло, то сдамся, но не буду винить себя в том, что ничего не предпринял, пока мог.

— Хорошо, — с тяжёлым вздохом соглашаюсь я.

— Иди в ванную, включи воду и дождись меня, я пока здесь всё закончу.

Закатив ещё раз глаза, выползаю из кровати и плетусь в смежную комнату. Поворачиваю кран и наблюдаю за Томáсом, зажигающим свечи. Я не верю в эти ритуалы. Я слишком долго живу, чтобы верить в такую чушь. Я видела многое, даже тёмные ритуалы, но они ничего не изменили, кроме испачканных кровью рук и камней. Так что… я делаю это для Томáса. Я вижу, как он старается, и для него это очень важно. А я сейчас… хм, просто пялюсь на его задницу. Хорошая задница, я бы впилась в неё клыками или шлёпнула бы по ней, или…

— Отлично. Я сейчас добавлю настой из трав.

Вздрогнув, я моргаю, когда Томáс появляется в ванной комнате со стеклянной банкой в руках, в которой отвратительная на вид жижа грязно зелёного цвета. Гадость. Он добавляет эту мерзость в воду, и она сразу же становится светло розовой.

— Что это такое? — шепчу я.

— Я не скажу тебе, — улыбается Томáс, размешивая рукой воду. — Это травы, но их состав ты не узнаешь.

— Ты пытаешься заинтриговать меня? Я сама угадаю. Я хороша в травах. Итак, здесь… — втягиваю в себя воздух над водой и задумываюсь, — хвоя, можжевельник.

Это приятный пряный бальзамический сладковатый аромат и очень концентрированный, пахучий, другими словами. Раньше мы всегда добавляли его для уборки наших домов.

— Немного.

— Чабрец. Я знаю этот запах и обожаю чай с чабрецом, — улыбаюсь я.

— Он там есть.

— Полынь. Это самый популярный ингредиент.

— Совсем чуть-чуть.

— И что-то ещё. Что-то… очень знакомое из детства. Я помню его, но… не могу назвать, — хмурюсь я.

— Крапива, — подсказывает Томáс.

— Точно. Крапива. И есть что-то ещё, да? — спрашиваю, глядя на него.

— Ты не догадаешься.

Я снова нюхаю воду, но не могу уловить ещё один аромат. Он словно соединяет все остальные и делает их ярче, а сам базовый аромат словно внизу, под этим всем.

— Ладно, сдаюсь, — цокаю я. — Скажи.

— Нет. Давай забирайся в ванну, — приказывает он. — Только голой. Обещаю, что не буду смущать тебя. Буду смотреть в твои глаза, а не на твоё… Флорина.

Я уже стою голой перед ним.

— Ты серьёзно считаешь, что я смущаюсь своей наготы? — фыркнув, забираюсь в ванную и ложусь в неё. Опускаю голову на мраморное изголовье и жду, что же будет дальше. А если немного разнообразить ритуал?

— Здесь будет жарко. Уже жарко и влажно, а ты собираешься меня ещё и мыть. Почему бы тебе не снять футболку, чтобы не намочить её? — легко предлагаю я.

— Ты права, — быстро соглашается Томáс и стягивает с себя футболку.

Я с удовольствием наблюдаю за ним. Я бы облизала этот плоский и подкачанный живот. Я бы точно не упустила шанса провести вдоль выпуклой и пульсирующей вены, убегающей под полоску джинсов. Я бы…

— Боже, Флорина, — смеётся Томáс и брызгает водой мне в лицо, отчего я вздрагиваю.

— Зачем ты это сделал? — кривлюсь я.

— Ты знаешь. Я не так глуп, каким ты меня считаешь. Хоть я пока не могу читать твоих мыслей, но они написаны у тебя на лице. К слову, я не против, чтобы ты сделала то, о чём думала, но ты испугаешься и откажешь в этом и себе, и мне.

— Какая готовность, Томáс. Что-то ты не спешил трахнуть меня раньше, — раздражённо цокаю я.

— Потому что мне нужно было время, а ты не могла мне его дать. Ты нетерпелива и довольно капризна.

— Что за чушь? Я очень терпеливая и абсолютно не капризная, — обиженно отвечаю.

— Конечно, — смеётся он и выключает воду.

— И что дальше?

— Полежи так, подыши ароматами трав. Очисть своё тело изнутри.

— И ты будешь сидеть на полу рядом с ванной?

— Точно.

— Ладно.

Мы смотрим друг на друга, и я первая не выдерживаю его уверенного и самодовольного взгляда. Надо как-то сбить с него спесь. Он считает себя чересчур умным.

— Почему ты никогда не говоришь о себе? Ты выпытываешь у меня информацию, но о своём прошлом не говоришь ни слова? — меняю тему и теперь подавляю улыбку, потому что Томáс немного мрачнеет.

— Я не выпытываю у тебя информацию. Ты любишь поболтать, Флорина, а я за годы работы в церкви научился слушать. Я хорош в этом.

— И в игнорировании вопросов тоже. Так что насчёт тебя? Почему не говоришь о себе?

— Ты никогда не спрашивала обо мне, Флорина, — пожимает он плечами. — Ты никогда не интересовалась, что я чувствую, какой была моя жизнь, и что меня привело на Аляску.

— Я спрашивала, — возмущаюсь я.

— Нет. Не спрашивала. Ты следовала только правилам, как робот, что, вообще, презираешь. Но ты никогда не спрашивала меня, как я себя чувствую во всей этой обстановке.

— Потрясающе, я ещё и эгоистка. Ладно, Томáс, спрашиваю сейчас. Где ты был всё это время? Почему тебя не смогли обнаружить? Много ли встречал таких же, как ты? Что случилось с тобой в прошлом? Ты сбежал из деревни, а где жил? И…

— Погоди, слишком много вопросов. Я же говорю, ты нетерпелива. Тебе нужно знать всё и сию же секунду, так не бывает, Флорина. На всё нужно своё время. И сегодня я готов рассказать тебе что-то одно, завтра другое. Иначе мы выберемся отсюда только через пару месяцев.

— Ладно, сойдёт. Начинай. Я хочу знать всё, что ты сейчас готов мне рассказать.

Томáс смотрит на меня крайне внимательно, словно прикидывая в голове, может ли он мне доверять или же нет? А я жду. Он сказал, что я нетерпелива, а я очень терпелива, раз до сих пор не откусила ему голову за затянувшуюся паузу.

— Хорошо. Но поклянись моей душой, что ты никогда не расскажешь обо мне кому-то. Поклянись мной. Если нарушишь клятву, то убьёшь меня, — произносит Томáс, подхватывая мою руку и касаясь ей своей груди в области сердца. Я задерживаю дыхание, слушая его быстро бьющееся сердце. Оно такое мощное. А сколько же там боли? Каждый, кто живёт больше ста лет знаком с болью и разочарованием, с предательством и жестокостью. Это закономерность, факт.

— Я клянусь твоей душой, что никто не узнает то, о чём ты мне расскажешь. Никогда, — выдыхаю я.

Томáс улыбается мне и кивает. Ему, оказывается, было это очень важно. И он поставил на кон самое ценное, что у меня есть — себя.

Глава 28

Вампиры любят болтать о себе, нам просто хочется покрасоваться в первые сто лет, насколько мы крутые. Мы рассказываем всё, в том числе и о том, кто мы есть. Но чем старше мы становимся, тем меньше нам хочется разговаривать, тем больше информации сохраняем втайне и тем сильнее опасаемся открывать свои души, которые предпочитаем считать тёмными. Мы любим быть драматичными. У нас ведь все эмоции и чувства обострены, поэтому если мы страдаем, то делаем это похлеще, чем ты, мой друг, видел в фильмах. Поэтому, когда приходит время, чтобы рассказать о себе, то мы все испытываем трудности. Нам нужны подсказки.

— Ты жил в деревне? Но ты явно не с рождения жил на Аляске.

— Мы перебрались туда в пятнадцатом веке, в самом начале. А до этого жили на территории современной Венгрии, в лесах, в очень дремучих лесах.

— Так близко к нам? Почему же мы о вас не знали? — хмурюсь я.

— Твой отец знал.

— Что? — Я шокировано привстаю, но Томáс одним лишь взглядом заставляет меня погрузиться обратно в воду.

— Да, я видел его. Я вспомнил об этом, когда увидел его портрет. Раньше я не знал, как его зовут. К нему обращались обезличено, но я запомнил его лицо. Он приезжал к нам несколько раз, мой отец принимал его, и я был удивлён, что он улыбался ему. Мой отец был жестокой мразью. Он прятал все улики процветающего у нас рабства, как и меня тоже прятал. Но я подсматривал. Я был ещё мал, чтобы понимать, кто это. Когда я немного повзрослел, то отец поведал мне, что нас окружают плохие вампиры. Те, кто хочет нашего подчинения и смерти. Они не принимают нас, и мы платим им золотом за свою возможность жить. Они собирали с нас дань и не трогали нас, поэтому мы нападали на деревни и воровали людей. Мы продавали их другим вампирам. Сначала обучали быть рабами и продавали. Зачастую это были дети. Он говорил, что если я уйду дальше деревни, то меня убьют за нарушение нашей договорённости.

— Это же ложь. Да, мой отец собирал дань, но иначе было нельзя. Мы жили среди людей и войн, да и дань была мизерной, — шепчу я.

— Я ничего не знал о вас. Это тщательно скрывалось от меня. Но меня научили воспринимать вас врагами. Теми, кто убил мою мать. Мама не успела выйти из деревни, из-за сильного стресса она кричала на отца и сказала, что не хочет воспитывать убийцу. Потом убежала, и… через несколько часов отец сообщил мне, что её убили вампиры. Я ненавидел их. Они забрали у меня мать. И я хотел отомстить. Я подумал, что будет здорово познакомиться с главным вампиром. Он приехал снова и улыбался мне, там же был и твой дядя. Я узнал его на картине. Они были вместе там, как и ещё несколько мужчин с картин. Отец отослал меня и приказал не высовываться, но я всё же подслушивал. Я слышал, как твой отец предложил моему войти в их клан и жить среди своих, в их замке. Он был другим. Не таким, каким я его себе представлял. Я мог ощутить его искренность и ни капли жестокости. Я даже мог увидеть, что он хотел помочь нам. Но мой отец отказался, сказав, что мы никогда не сможем быть одной семьёй. Он выгнал его, но я догнал твоего отца.

— И… что? Почему он не помог тебе? Не забрал тебя?

— Он предложил мне уехать с ним. Он был готов забрать меня, но вмешался отец и не дал мне уйти. Он наказал меня за предательство. Лишь один я из всей деревни постоянно получал наказания за любую провинность, даже если это было и чепухой, вроде пролитого на землю молока или чего-то в этом духе.

— Но ты же мог сбежать?

— Не мог. Каждое наказание состояло из нескольких этапов. В меня втыкали ножи, чтобы обескровить и сделать слабым. Я засыпал, чтобы выжить, и тогда меня помещали в темницу. Не кормили и требовали признать свою вину. Мне ничего не оставалось, как сделать это. Но в тот раз я очнулся в новом месте. Отец перевёз меня и всех жителей деревни на Аляску. Там не было никого в то время. Были только мы. Нам приходилось питаться племенами, живущими там. Мы полностью вырезали деревни и делали снова людей рабами. И тогда там появились вы. Ты и Стан. Я помог Стану и испугался, что меня снова накажут. Я был диким и практически не мог изъясняться, плохо говорил, потому что меня специально не обучали ни языкам, ни грамоте, ничему, кроме как убивать и охотиться. Зачастую меня держали в кандалах и на привязи, как животное.

— Боже мой, — от ужаса я прикрываю ладонью рот. — Это же ужасно.

— Да, и когда я увидел Стана, затем услышал твой голос, то понял, что здесь есть вампиры. Здесь есть рядом лагерь и помощь. Я решил сбежать и готовился к побегу много столетий. И мне практически это удалось бы сделать, если бы не видения, которые начались внезапно. Они сковывали моё тело, вынуждая испытывать физическую боль. Вот таким скрюченным и в лихорадке меня поймал отец. Для него это было жутким предательством. Меня снова наказали, бросили в высушенный колодец и замуровали там. Он обещал, что я сдохну за своё предательство. И я умирал. Не считая горячки, которая забирала много сил, у меня не было ни еды, ни воды. Я не мог разбить стены. Меня похоронили под землёй.

— Тебя кто-то спас? Кто-то помог тебе? — шёпотом спрашиваю я.

— Да, меня спасли, — кивает Томáс.

— И кто это был?

— Ты.

Я приподнимаю брови.

— Это невозможно. Меня не было там.

— Ты была. Да-да, это была ты, Флорина. Сейчас я это понимаю, когда встретил тебя и познакомился с тобой. Но тогда мне казалось, что это ангел. Я слышал шёпот в своей голове. Ангел говорил мне, что я сильный и знаю, как выбраться оттуда. Я смогу. Ангел постоянно шептал мне вдохновляющие слова. Он подсказал мне, что я должен кусать самого себя, в моём теле есть кровь, она сильная и поможет мне. Я доверился этому шёпоту, и это, действительно, придало мне сил. Сначала я пытался разрушить верхнюю кладку кирпичей и выбить доски, но это было безрезультатно. Затем я начал разбирать колодец изнутри, и мне удалось добраться до земли. Я копал очень долго, пока не выбрался наружу. Не знаю, сколько прошло лет или месяцев, пока я сидел там, но, когда выбрался, деревня была пустой. Всё, что я нашёл это сгнившие куски плоти, разрушенную деревню и запах смерти. Я начал искать хоть какое-то питание и убил. Впервые за всю свою жизнь я убил по собственному выбору. Это был молодой парень, вампир. Я выпил его кровь полностью. Иссушил его и испугался, что теперь меня точно убьют. Мне пришлось вернуться в деревню и опознать всех, кто умер. В одном из трупов опознал отца, я просто знал, что это он. Я сжёг всё и сбежал оттуда, чтобы жить в постоянной ночи и в бегах от вас. Я был уверен, что это вы убили всех жителей в моей деревне и будете искать меня.

— Но о тебе никто не знал, Томáс. Я же видела записи отца. Я читала их, там не было упоминания, вообще, ни о тебе, ни о твоём отце.

— Знаю, я их тоже прочитал. У тебя довольно доступная библиотека, и в ней огромная информация про наш вид, — хмыкает он. — Поэтому я понял, что это был не он. К тому же я недосчитался трёх вампиров, живущих до этого с нами. Среди трупов не было их тел. Я думаю, что они убили отца и остальных, кто был не против насилия и жестокости.

Прикрываю от ужаса глаза. Я, действительно, никогда не спрашивала его о той боли, которую он пережил, а она была огромной. Насилие и рабство, его отец был, действительно, ублюдком. Но больше всего меня шокирует, что отец знал о них и никому ничего не сказал. Я уверена, что папа сохранил их тайну и вряд ли брал с них дань, это были даже не наши земли. Папа был честным правителем.

— Поэтому ты так ненавидишь нас? — шёпотом спрашиваю его.

— Я не испытываю к вам ненависти, Флорина. Я пережил своё прошлое и горевать о нём не вижу смысла. Не хочу стать снова чьим-то рабом, а я знаю, что если все будут в курсе о моём существовании, то вновь буду под гнётом правил и протоколов. Я не хочу такой жизни. Мне нравится то, как я живу сейчас. Мне не нужна власть. Мне не нужно это всё, что есть у тебя. Я выбрал свой путь, и он дарит мне надежду на то, что моя душа ещё не сгнила окончательно. Поэтому я прошу тебя никому не говорить обо мне. Я достаточно страдал и знаю, что это такое, когда тебя боятся. Меня боялись, поэтому наказывали, сделали рабом и животным, чтобы я не стал сильнее и не вырвался на свободу. Прошлое повторится, но больше я молчать не буду. Я стану драться, если меня захотят снова завербовать.

— Я никому не скажу о тебе, Томáс, — тихо заверяю его. — Никому. Ты не заслужил такого отношения. И тебе врали. Клянусь тебе, что мы не так жестоки, какими ты нас считаешь. Разве я жестока? Я убиваю направо и налево?

— Нет, ты не жестока. Ты прекрасна, Флорина. Ты добрая и искренняя, отзывчивая и ранимая. Но моё представление о вас было неверным, и я не хотел ничего знать о вас. Я бежал от вас и знаю, что ты не выдашь меня. Я знаю, поэтому и рассказал тебе про себя больше.

Я поднимаю руку из воды и касаюсь лица Томáса.

— Как же ты выжил? Как тебе удалось остаться таким порядочным?

— Я выбрал верный путь, Флорина. Я верю в свою душу, как и в души тех, кто меня окружает.

— То есть ты, действительно, веришь в Создателя?

— Да. Я верю. И я верю, что он приводит к нам тех, кому мы нужны, и кто нужен нам.

Я не знаю, как такое возможно, потому что никогда в жизни не чувствовала такого яркого шара внутри своей груди. Это именно похоже на шар, который всё сильнее раздувается, но кожа и рёбра мешают ему вырваться. И это происходит с болезненным удовольствием, когда я смотрю на Томáса, поливающего мою грудь тёплой водой из ладошки. Эти чувства, которые я сейчас испытываю, мне незнакомы, поэтому точно знаю, что это не воспоминания. Сейчас я не имитирую своё состояние. Значит, я, правда, чувствую. Я чувствую Томáса, и только когда нахожусь рядом с ним. И в этот момент в моей голове словно всё очищается, туман медленно рассеивается, открывая для меня правду, которую я не хотела видеть и слышать. Я не хотела её признавать. Томáс был во всём прав, сказав мне, что я умираю из-за чувства вины, оттого что всегда хотела начать всё заново, изменить правила дома Монтеану, стать кем-то большим, чем тринадцатым никчёмным ребёнком. Я хотела любить и доказать, что достойна любви. Я не смогла это сделать в прошлом, потому что даже любовь моей семьи ничего бы не изменила. Мне всё равно было бы мало. Мне нужен был один, только один вампир, который мог бы показать мне весь мир в своих глазах и вылечить мою душу.

— Ты готова очиститься, Флорина? Думаю, что время пришло, вода остывает, — произносит Томáс и тянется за губкой, лежащей на краю ванной.

— Да… да, — мой голос садится, и я прочищаю горло.

— Тогда я начну с рук, — Томáс дарит мне мягкую улыбку и берёт мою руку в свою. Он смачивает губку и проводит ей по моей ладони, а затем, наклоняясь, целует её.

Хмурюсь, не понимая смысла его поступка, но ничего не произношу.

Томáс проводит губкой по каждому из моих пальцев и каждый целует. Я дёргаю рукой и убираю её быстро под воду.

— Что-то не так? — хмурится он.

— Хм, ты целуешь мою руку, — отвечая, во все глаза смотрю на него.

— Тебе не нравится?

— Это входит в ритуал? — прищуриваюсь я.

— Нет. Это моё желание поцеловать тебя, Флорина. Поцеловать и очистить каждую часть твоего тела.

Я приоткрываю рот, а Томáс касается губкой моей шеи и придвигается ближе.

— Зачем? — шепчу я.

— Флорина, это очень глупый вопрос. Я хочу это сделать и делаю. Неужели, никто из мужчин, с которыми ты была, не ухаживал за тобой, не целовал твои руки, шею, ноги, бёдра? — Он продолжает водить губкой по моей коже, и мои бёдра непроизвольно сжимаются. Я чувствую прилив возбуждения внизу живота. Что?

— Твою грудь? Твой живот? Каждый пальчик на ногах? Волосы? — продолжает он, наклоняясь ниже ко мне. Его губы касаются мочки моего уха, и он прикусывает её, отчего я вздрагиваю.

— Какие грубые и невоспитанные ублюдки тебя касались, раз ты с такой опаской принимаешь ласку, Флорина. Или же ты просто не позволяла им любить тебя, потому что боялась, что любовь, нежность, ласка и забота тебя разрушат? Они уничтожат твои стены, которые помогают тебе имитировать жизнь? Или ты просто ждала меня, чтобы со мной познать удовольствие? — Лицо Томáса оказывается напротив моего. И клянусь, что у меня сбивается дыхание. Я слышу свой повышающийся пульс, а он так не стучал в ушах и висках довольно давно. Моё тело моментально реагирует жаром и сладким требованием на его зазывной шёпот.

Не могу позволить себе снова всё разрушить. Если я создам союз с Томáсом, то его обнаружат, а я поклялась этого не делать. Я должна защитить его, он и так пережил слишком много боли, а мой клан не даст ему нормально жить. Он уничтожит всё красивое, что сейчас есть в нём.

Мою голову разрывают мысли, а тело требует, как и кровь. Эта война внутри меня продолжается не так долго, как хотелось бы. И я знаю своё решение. Я знаю.

Прости.

— Ты мог бы больше так не делать? — Я отодвигаю своё лицо чуть дальше от лица Томáса, и в его тёмных глазах мелькает боль.

— Если тебе неприятно, то…

— Мне неприятно, — сухо перебиваю его. — Мне это не нравится.

— Конечно, Ваше Высочество, — ехидно отвечает он.

Я обидела его. Томáс старался и выбрал для себя путь, и ему, правда, нужно было время для того, чтобы принять факты обо мне, выбрать нужную сторону и смириться с происходящим. Мне же не нужно время. Мне нужно что-то предпринять, пока я не умерла, и как-то решить вопросы с будущим Томáса подальше от клана. Жаль, что пока мы не можем жить на другой планете. Мы, как и люди, к этому не приспособлены.

Томáс начинает действовать быстрее и даже грубее. Он уже не уделяет так деликатно внимание моим пальцам. Его движения рваные и дёрганные.

— Почему? — злобно выпаливает он, резко поднимая меня за плечи.

Я охаю, когда оказываюсь стоящей на ногах.

— Почему ты так холодна со мной, ведь я знаю, что это лишь защитная маска? Почему ты отталкиваешь меня, когда я здесь, рядом с тобой? Ты думаешь, что справишься одна? Нет, и ты это знаешь. Я тебе нужен, Флорина, а ты нужна мне. Ты убиваешь нас обоих. Почему? — с огромной болью и горечью в голосе добавляет он.

— Ты знаешь почему, Томáс. Это всё пустое. Это больше ничего не значит. Нам нельзя…

— Мне можно всё, как и тебе. Пустое твоё отрицание влечения, которое ты ко мне испытываешь. Пустые твои суждения о том, что ты ни черта не чувствуешь. Знаешь, когда ты ничего не чувствовала? Там, в моём доме, когда предложила себя, словно куклу, которую я должен был трахнуть. А сейчас ты чувствуешь и не отрицай этого. Я могу легко уловить твой запах возбуждения, Флорина. Я вампир, и мои силы при мне. Тебе не скрыть от меня своих фантазий, я их вижу, как свои. Поэтому я хочу знать — почему ты так поступаешь с собой? Почему ты не можешь притронуться ко мне, как к мужчине? Почему ты не разрешаешь себе прислушаться к своей крови и сердцу?

— Томáс, дело не в том, что я отрицаю свои желания. Я хочу тебя. Ты не знаешь, насколько я увлечена тобой. Мне хорошо с тобой.

— Тогда почему? — повышает он голос и моментально обращается. Его глаза полностью чёрные, а ногти впиваются в мои обнажённые плечи.

— Если мы создадим союз, который, по идее, логичен, то ты не сможешь жить дальше так, как жил. Ты просто физически не сможешь находиться далеко от меня, а я от тебя. Твоей тихой жизни придёт конец, Томáс. Тебе придётся предстать перед Советом и обнаружить себя. Я могу соврать, что обратила тебя и сделала вампиром, потому что ты мой возлюбленный. Для таких пар иные законы, но что будет с тобой, Томáс? Ты не хочешь быть рабом правил, а мой возлюбленный станет им, у него не будет выбора. Ты не хочешь править рядом со мной, а тебе придётся стать королём вампиров. Поэтому я тоже сделала свой выбор. Я выбрала тебя и ту жизнь, которую ты хочешь, а не ту, что тебя обязуют принять насильно из-за меня. Я не могу так с тобой поступить. Пусть лучше всё останется вот так. Лучше пусть мы не доведём дело до конца, потому что потом не будет пути назад для тебя. Для тебя, Томáс, — отвечаю и провожу ладонью по его лицу, всматриваясь в его глаза.

Он тяжело вздыхает и слабее сжимает мои плечи. Его руки скользят по моей мокрой коже, вызывая приятный отклик в теле, но я приказываю ему заткнуться и даже не думать показываться.

Томáс обхватывает мою голову и прижимается своим лбом к моему.

— Я не знаю, что мне делать, Флорина. Не знаю. Я столько веков избегал твоего клана, прятался от вас, только бы жить, как нормальный человек. Я хотел выздороветь, излечить свою душу, находиться в покое. Что мне делать?

— Жить, как ты хотел. У тебя есть шанс, Томáс.

Дёрнув головой, подхватывая его лицо руками, заставляю его посмотреть на себя.

— Послушай, ты не должен винить себя за то, что так случилось. Да, всё хреново на самом деле, Томáс, и я не могу решить за тебя, но могу обещать тебе, что ты будешь в безопасности. Я никому ничего не скажу, даже если меня будут пытать. Я буду хранить твой секрет, как свой. И будь я на твоём месте, выбрала бы себя, а не долг, которому меня научили. Эти правила — такая ерунда на самом деле, они требуют подчинения и отрицания своих чувств. А ты смог сохранить свою душу и человечность, это то, что делает тебя уникальным среди нас. Поэтому я отказываюсь от тебя, Томáс. Я отказываюсь от тебя и отпускаю, чтобы ты жил за нас двоих.

— Эта жертвенность никому не нужна, Флорина. Ты думаешь, я смогу жить дальше, зная, что не предпринял ничего, чтобы помочь тебе?

— Ты уже помог мне. И давай завершим этот ритуал, чтобы твоя душа успокоилась. Ты сделал всё, что смог. Всё в порядке, — улыбаюсь ему и отпускаю его.

Я никогда и никого не просила меня любить. Это насильно и жестоко. А Томáс очень искренний и добрый, что очень удивительно для меня. Я таких вампиров никогда не встречала. Все полны отчаяния, боли и ненависти. Это сидит в нас, а Томáс другой. И я не позволю ему запятнать свою душу моим дерьмовым миром. Мне уже остались считаные дни, а он может жить дальше и будет это делать без меня.

Глава 29

Мы не особо отличаемся от тебя, мой друг, и тоже порой делаем всё, чтобы спасти тех, кто нам дорог, даже ценой обмана. На самом деле мы легко лжём. Мы мастера в этом, потому что живём слишком долго и нужно подстраиваться под ваш мир. Мы научились легко врать, глядя в глаза даже любимым, но, конечно, это причиняет нам боль. Мы живём с этой болью, особенно когда наша ложь становится смертельной. Я всегда думала, что нарушала правила, но, как оказалось, жила по ним. Я была роботом, который исполнял всё, как было предписано в протоколе поведения принцессы дома Монтеану. Я была послушной, но в то же время пыталась выбраться из этого порочного круга. И мне удалось, ведь сейчас я нарушаю много правил, за которые меня могут казнить или приговорить к жестокому наказанию. Без правил всё развалится, но иначе я не смогу спасти Томáса.

Выхожу из ванны и оборачиваю вокруг своего тела полотенце. Мы молчим уже долгое время. Мне больше нечего сказать Томáсу, а он не может обратиться обратно в человека, потому что сильно напряжён, как и его кровь требует слияния. Такое бывает. Когда Томáс уйдёт, его кровь успокоится, и он снова станет собой.

— Я умру, верно? — нарушает тишину Томáс, направляясь за мной в спальню. Вокруг меня уже витает аромат воска и сладковатого запаха огня.

— Почему? — спрашивая, бросаю на него удивлённый взгляд.

— По правилам, если я не соединюсь с тобой и не признаю эту связь, а ты умрёшь, то я стану следующим, — мрачно отвечает он.

— Я не уверена в этом.

Теперь Томáс смотрит на меня, как на пришельца.

— Да, я знаю правила и в курсе подтверждённых фактов смерти таких партнёров. Но они все умирали после подтверждения их связи с супругами. То есть они создавали союз, и когда один из партнёров умирал, то и второй тоже. Мы же не создали союз. Мы отрицаем его. Поэтому мы пошли против правил. Я считаю, что мы должны придерживаться этого и дальше, тогда ты освободишься от меня и от зова крови.

— Но это лишь догадки.

— Верно. По крайней мере, мы можем потянуть время и проверить их. Я пока жива.

— Пока, — фыркает он и достаёт из коробки тюбик с маслом. Томáс крутит его в руках, что-то обдумывая.

— Ты боишься смерти? — интересуюсь я.

— Нет, я не боюсь её, — моментально отвечает он.

— Тогда почему ты противишься моему предположению?

— Потому что я не отрицаю нашу связь, Флорина. Ты её отрицаешь. Ты можешь поехать со мной и затеряться. Мы можем инсценировать твою смерть из-за нападения или той же болезни, и я спрячу тебя, — предлагает он.

— Меня же могут призвать. Стан не поверит в мою смерть без наличия моего тела. Он знает его, благодаря твоим видениям.

— Мы найдём похожее тело.

— Томáс, я дала клятву на крови служить народу, и у Совета есть моя кровь. Они могут вызвать меня, как уже делали это. Именно поэтому я не смогла отклонить их приказ приехать в Америку.

— Призыв? Что за призыв?

— Вампиры, вошедшие в клан, оставляют кровь, мы её собираем и храним. Помимо этого, король или королева выпивают немного крови у вампира, тем самым соединяя его с собой на ментальном уровне. И когда в каком-то вампире нуждаются, то его мысленно призывают. Это больно. Совет тоже испил моей крови, таков обычай. Когда я им понадобилась, то они все призвали меня, воздействуя на нашу связь и мой разум. Они проверят, и даже если я буду всеми силами игнорировать этот призыв, меня всё равно найдут, где бы я ни была. А Стан может найти меня по запаху через мысленный мост ко мне, потому что мы с ним провели ритуал соединения в прошлом.

— Но между вами не было секса, ведь так? Только поцелуй, — прищуривается Томáс.

— Да, поцелуй был, но там была наша общая кровь и… хм, в общем, кровь, — отвечаю и отворачиваюсь, делая вид, что на стене появилось нечто необычное.

— Говори, Флорина. О чём ещё я не знаю? Что ещё ты выкинула со Станом, раз уверена в том, что вы провели ритуал? Мы тоже пили кровь друг друга, но мы не соединены, — Томáс появляется рядом со мной и силой разворачивает меня к себе лицом. Он так легко пользуется моей слабостью, аж бесит.

— Тебе это не понравится, — хмурюсь я.

— Говори. Я должен знать всё. Я, в конце концов, твой возлюбленный, — рычит он.

— Во время поцелуя не только наша кровь смешалась, мы ещё и укусили друг друга.

— Что? — шипит он, снова до боли сжимая мои плечи.

Я кривлюсь, но он явно хочет причинить мне боль.

— Так получилось. Я не знаю и не особо помню тот момент, потому что была в необъяснимом дурмане. Моя кровь отреагировала голодом, сильным голодом, и требовала вкусить крови Стана. Предполагаю, и его кровь пожелала того же. И когда мы целовались, то обратились одновременно и укусили друг друга в губы. Мы провели ритуал, укусив друг друга одновременно, и там была твоя кровь. Поэтому я… не знаю, почему мы смогли соединить жизни друг друга без телесного соития.

— Чёрт возьми, Флорина! — Томáс злобно отталкивает меня, и его даже трясёт от ярости.

— Прости, что я ещё могу сказать? Прости, я не знала, что так случится. Я не контролировала себя, клянусь тебе. Я даже Стана не видела, просто чувствовала кого-то родного и близкого. Я…

— Это был я! Это был я, твою мать! Я! Не он, а я! Моя кровь так повлияла на тебя, ты была вампиром и ощутила её аромат, а потом попробовала! Это был я! — Томáс с силой бьёт себя в грудь, словно причинив теперь боль себе, может что-то изменить.

— Да, это был ты, но я не знала. Ты убежал и спрятался. Я столько лет и понятия не имела о том, что ты существуешь! Я думала, что сошла с ума от желания к Стану, хотя физически моё тело совсем не откликалось на него! Что я могу сделать, Томáс? Эта путаница случилась из-за моего желания выиграть в гонке. Я виновата, тебе от этого легче?

— Ещё хуже!

— Тогда что ты от меня хочешь?

— Не знаю… не знаю, — Томáс запускает пальцы в свои волосы, отливающие сейчас бликами золотого свечения от пламени свечей. — Не знаю. Если… если мы попробуем испить друг друга одновременно?

— Я не обращаюсь больше, Томáс. И я сказала тебе, что нет, мы не будем проводить этот ритуал признания друг друга супругами. Нет, — отрезаю я.

— Это мне решать, а не тебе.

— Ты уже решил, и я пообещала тебе. Я не нарушу своё обещание. Я знаю, что тебе плохо, Томáс. Знаю, что ты пытаешься помочь мне, но пора признать поражение. Признай его.

— Вот в чём твоя проблема, Флорина. Тебе проще признать поражение, чем бороться! Тебе проще сдаться, чем воевать за нас! Я тебе настолько противен, что ты решила внезапно отвергнуть меня? Я воняю? Или ты так возненавидела меня за то, что я сломал все эти грёбаные скелеты, которым ты поклонялась и сходила с ума?

— Томáс…

— Что? — Он в ярости смотрит на меня, а я не знаю, что ему ответить. Мне жаль? Так глупо. Так примитивно и глупо.

— Я уже объяснила тебе свои причины, по которым решила отказаться от нас с тобой. Это всё зов крови, он пройдёт, когда я умру.

— Если, — автоматически поправляет он меня. Мне очень жаль. И это глупо.

— Не решай за меня, Флорина. Ты постоянно это делаешь. Ты считаешь, что мне будет лучше. Но ты не знаешь, как будет лучше для меня. Я решу это сам.

— Окей, тогда определись со своими мыслями, Томáс. Потому что ты отвергаешь и меня, и мой дерьмовый мир.

— Я не отвергаю тебя. Я отвергаю именно твой дерьмовый мир.

— Но это комбо. Ты берёшь всё или ничего. Я не могу предложить тебе другого, Томáс. Не могу. Могла бы, сбежала вместе с тобой, но я не могу. Если я уйду вместе с тобой, чего очень хочу, то тебя найдут через меня. Я не хочу этого. Я не стану рисковать тобой и твоей свободой, чёрт возьми! У тебя есть свобода от моего дерьмового мира, так не теряй её!

— Я сам решу, — рявкает он. — Снимай своё чёртово полотенце, я ещё не закончил с тобой.

Закатываю глаза и отбрасываю в сторону полотенце. Томáс злобно хватает бутылочку с пола и подходит ко мне. Он выливает немного масла на свои ладони и кладёт их на мои плечи.

— Ты такой злой, — шепчу я, наблюдая за ним. — Странно, но мне это нравится.

— Я не злой, — фыркает Томáс, растирая масло по моим плечам.

— Твои глаза вампирские, они чёрные, и у тебя видны клыки, — улыбаюсь я.

— Я не зол. Я ревную, — цедит Томáс. — Меня раздражает и бесит то, что Стан стал связующим звеном между нами. Он мешает мне, и я хочу его убить. Господи, он второй вампир, которого я хочу убить. Первым был мой отец, и я его презирал, ненавидел, ждал его смерти и мечтал о ней. Он умер, и теперь появился ещё один ублюдок.

— Стан не виноват, — мягко шепчу я. — Это мы виноваты, Томáс. Мы с тобой. Мы совершили ошибку и втянули в это дело Стана.

— От этого не легче.

Томáс начинает агрессивней втирать масло в мою кожу, отчего я испытываю не совсем приятные чувства до момента…

— Подожди, — перехватываю его руки.

Томáс раздражённо смотрит в мои глаза.

— Что? Я хочу поскорее закончить с этим и уехать.

— Свечи, — медленно произношу я, отпуская его. — Видения Стана, он говорил, что наше слияние произойдёт именно тогда, когда будут гореть свечи, вокруг будет витать аромат масел и чего-то сладкого, чего он не мог определить. Это…

— Цветы вишни, — хмуро подсказывает Томáс. — Это моё личное масло, которое я для себя сделал, чтобы расслабляться и приводить чудовище, живущее внутри меня, в спячку. Оно успокаивается от этого запаха. Я уже много столетий его использую.

— То есть ты сделал это масло по видениям? Они ведь тоже давно начались, верно?

— Хм, никогда не задумывался, но, наверное, ты права, Флорина. Я помнил свои ощущения в видениях, и мне были нужны эти же эмоции в жизни. Да, я так и поступил.

— Выходит, что твои видения оживают. Посмотри: вокруг нас свечи, ты и я, масло и запах. Всё, как в твоих видениях.

— В моих видениях ты явно была вампиром, Флорина, а сейчас ты даже нормально клацнуть зубами не можешь, потому что они могут выпасть, — фыркает он.

— Но… но есть же вероятность, что во время секса я могу обратиться. Я не хочу продолжать. Твои видения доказывают, что мы создадим союз, а ввиду общего решения…

— Нет уже никаких видений, — мрачно перебивает меня Томáс.

— Как нет? Они же часто у тебя бывают? — недоумённо спрашиваю его.

— Были, пока я не сел с тобой в самолёт и не прилетел сюда. Они изменились.

— То есть видения есть, но секса в них нет? — уточняю я.

— Нет, секса нет. Есть только огромное горе, боль и моё личное сумасшествие. Знаешь, почему я так взбесился, когда увидел те скелеты?

— Хм, потому что это противоречит правилам церкви?

— Нет, потому что я делал то же самое в своих видениях. Только там был один скелет, один труп и один гроб.

— Со мной, — едва слышно шепчу я.

— Именно.

— Получается, что я умерла.

— Да. Ты умерла, поэтому я пытаюсь изменить эти видения. Что-то случилось с ними или с тобой, я не знаю. Но ты умрёшь и довольно скоро, Флорина, если я не придумаю, как это изменить. Поэтому дай мне продолжить.

Томáс тянет ко мне свои руки, но я отпрыгиваю от него к кровати.

— Нет. Нет, — отрицательно мотаю головой, быстро соображая. Что-то мы упустили. Что-то очень важное и значимое.

— Флорина, я сам не в восторге от всего этого. Мне тоже хреново и я…

— Что ты изменил? — выпаливаю я, серьёзно глядя на Томáса.

— Что?

— Что ты изменил, Томáс? Ты что-то изменил, вероятно, свои мысли и планы. Что-то в тебе изменилось, и это случилось в тот день, когда ты сел в мой самолёт. Ты начал думать или действовать иначе, чем раньше. Это могло привести к изменению твоих видений. Тебе нужно сопоставить своё поведение, мысли, планы тогда и сейчас. Что? Что ты изменил?

Томáс хмурится, обдумывая мои слова. Он долго молчит, а моё сердце от волнения готово выпрыгнуть из груди. Томáс влияет на моё будущее, как и на своё, при этом у него есть шанс увидеть последствия своих действий. Это своего рода предупреждение и подсказка для брачных пар, как спасти друг друга от вымирания. Так работает природа на нас. И Томáс явно что-то сделал.

— Я не должен вмешиваться, — медленно произносит он. — Мне нельзя вмешиваться в события, которые сейчас происходят. То есть мне нельзя убеждать тебя в том, чтобы ты выжила, потому что ты и так выживешь. Когда я решил спасти тебя, помочь, разобраться в твоей проблеме и влез в ход событий твоей жизни, то всё изменилось. Какая глупость. Выходит, что мне нужно просто наблюдать, как ты себя убиваешь.

— Выходит, что так. Или же я сама найду причину не убивать себя, — киваю ему. — Значит, мы должны прекратить этот ритуал.

— Ты вернёшься на Аляску, — уверенно добавляет Томáс, словно не услышал меня.

— Вернусь?

— Да-да, ты вернёшься на Аляску. Ты будешь там вместе со мной. Будешь живой и вампиром. Ты вернёшь свой облик и силу, а затем приедешь ко мне. Я уверен в том, что события, которые я видел с момента твоего прибытия на Аляску, должны происходить именно там. Потому что я чувствовал себя дома. А на Аляске мой дом. Ты была в моей комнате, в моей постели, только кровать была другой, вероятно, я её сменил. Ты вернёшься ко мне, если я улечу и буду ждать тебя там. Если я снова буду вести себя так, как раньше, и думать то, что думал прежде, то ты выживешь. Если я буду пытаться тебя спасти или спрятать, или ещё как-то влезу в твоё состояние, то ты точно умрёшь.

Томáс резко вскидывает голову, и его чёрные вампирские глаза наполняются алой кровью.

— Так, что ты задумал? — напряжённо шепчу я.

— Закончить то, что начал. Ложись на кровать, животом вниз. Я закончу тебя обтирать, а затем соберу вещи и уеду. Я знаю, что делать, — улыбнувшись, Томáс подходит ко мне, затем так и не дождавшись от меня каких-то действий, толкает меня на постель.