Дом на Красной

Глава 2. Квартира 76

Риэлтор ушла, он остался один. Для него все прошло быстро – вошли в помещение, осмотрелись, ему все понравилось, подписали договор, оплатил требуемую цену. Инна, помахала на прощание рукой, оставила визитку и пожелала всего наилучшего. И все. Тишина.

И такая повсюду воплотилась безмятежность, что можно было представить - мир остановился, замер на пороге некого события. И перестал дышать, двигаться, подавать признаки жизни. Робко ждал его решения. А он не спешил. Егор не торопил Землю лететь вокруг Солнца.

Прошел в зал и как был в одежде, плюхнулся на кровать, а та ответила ему плюшевой сдобой, приняла и растворила в своих недрах тяжесть уставшего тела. Подарила тепло и покой. Сон.

Не особо было понятно, сколько он проспал, но когда проснулся, на улице было темно. Впрочем, Егора это не расстроило. Прошел в ванную, там встретился взглядом со своим отражением в зеркале, умылся, улыбнулся себе амальгамой. Вышел в ледяной подъезд, освещенный желтыми нитями накаливания шестидесяти ватных ламп, хлопнул стальной дверью, скрипнул замком. И пошел вниз, по ступеням, мимо «колхозного», как про себя назвал это «творение» Егор, цветника. А тот, словно оживший под невидимыми струями прибывающего воздуха, зашевелился, потянулся к нему, омелой цепляясь за штанины брюк. Он с отвращением стряхнул её, брезгливо и не самыми изысканными словами комментируя эпигонскую цветочную выставку. Спустился ниже на этаж, заглянул в уличное окно. Там, вздыхали привязанными к стволам облаками тонкие пальца – ветви ив. И было такое чувство, словно они воспроизводили некие пассы, жесты, значения которых не разгадать, но определенно понятные самим деревьям. Словно ивы были наделены разумом. Или душой. Или бог знает чем, но что определенно придавало им вид осознанный, целенаправленный в своих действиях. Впрочем….

Внезапно он поймал на спине чей-то взгляд. Чужой. Но не такой, словно незнакомый человек смотрит, уперевшись взглядом. Нет, именно чужой, не человеческий, поднимающий противный холодок из глубины. Рождаемый там, где первым чувствующий животный ужас желудок, начинал съеживаться в ожидании скорой погони.

Егор резко обернулся – ничего. Он облегченно выдохнул – да и не могло быть там ничего! Что может быть в подъезде, в котором никто не живет? Правильно – никого. Парень махнул рукой на свой страх, оправдывая его необычностью ощущения одиночества. Почти всегда его окружали люди, а тут…. Но, так даже лучше. Лучше для его новой книги, в которой…. Нет, не так. Как раз, в которой, главный герой остался один на один с природой, пережившей апокалипсис.

Заглянул в окно еще раз, отметил про себя ивы, старые качели в которых все так же раскачивались дети, не спешившие домой. Пошел вниз, по ступеням, лестничному маршу, к дверям трех квартир уже второго этажа, на которых отсутствовали их порядковые номера. И не удивился тому, что тот самый тяжелый взгляд, ранее смотревший ему в спину со стороны как раз этих дверей, теперь сместился назад, снова за спину, сверлил место меж лопаток. Зло и тяжело давил, так и не познанный им, не доступный для понимания. Но Егору теперь плевать. Он тут единственный человек, а значит, на время стал хозяином этого места!

Вышел из подъезда. В лицо ударил пряный теплый воздух летнего вечера. Напротив выхода, стоял уличный фонарь, наполнявший все вокруг субстанциями белой ртутной лампы. Именно не светом, а словно материй, которая колебалась, искусственно созданной неким маринистом, но так и не очерченной контурами. То наступала на мрак, подлежащий подъездным темным провалам – входам, то сдавалась под натиском последних, утекала ближе к источнику.

За фонарем колебалось, плескалось ветвями дерево. Он уже знал, что это было за дерево – видел в окне, да и Инна его наставила, обратила внимание. Вышел из темноты, под яркое солнце ночного фонаря и встал перед вновь увиденным, но никак не могущем существовать. Перед дежа-вю. В сфере надутой светом, шевелились сучковатые ветви старых тополей!

- Но как? – Ошарашенный встал возле. Потом преодолел себя, подошел ближе, потрогал твердую изрезанную наплавами кору, постучал. Дерево было настоящим. Самым что ни на есть натуральным! Посаженным тут когда-то и выросший. И не могло быть иначе. – Но тогда как? Почему? – Он старался сформировать вопрос. Кинулся снова в подъезд. Второй этаж – тополя в окне, третий этаж – тополя. Побежал вниз. Второй этаж – тополя. Выскочил на улицу – все те же коммунистические тополя.

Вернулся в подъезд, медленно прошел второй этаж, предполагая, что обман зрения зависит от угла. Но нет, всегда картинка оставалась прежней – в сферах света колыхались ветви старых деревьев.

- Днем были ивы, ночью тополя. – Егор попытался разложить в голове происходящее. – Но и до появления Инны были тополя, а после её ухода, когда я вышел из квартиры, уже ивы. Но сейчас-то снова тополя! Так значит…. А что это значит? Что это, черт побери все может значить! – Он еще некоторое время постоял в подъезде и так не пришедши к определенному мнению, и успокоив раздираемые разум догадки, спустился вниз, вышел из подъезда, и пошел в круглосуточный магазин. Дети, зависшие в пространстве расплывчатыми пятнами, не качались, замерев в одних позах и…. Словно чего-то ожидая. А их все не забирали их родители. Егор дал себе слово выяснить об этих детях и если что-то будет подозрительное, сообщить в социальные службы.

Было около одиннадцати вечера, когда он вернулся в квартиру. Включил везде свет, переоделся, поужинал остывшим супом, купленный в супермаркете. Нагрел чайник, заварил растворимый кофе. И уже с чашкой пошел в зал, где его ждало темное матовое плоское пятно телевизора. Включил, замерцал экран текучими картинками, поплыл звук, наполняя пустой зал, квартиру, подъезд, дом, призраки записанной жизни.

- … О людях и их различиях многое сказано. Я добавлю свои очевидные пять копеек. Заодно получиться порассуждать и, возможно, найти философское зерно в обсуждении. Впрочем - "И снова здравствуйте". – Интеллигентного вида человек с бликующими синим очками на переносице, вещал с экрана. В мужчине Егор узнал Петра Лотковского.

- Человеки разные в силу своей конституции, разговорного мышления, психологической надстройки, идеологической составляющей и отношением к жизни. Вот о последнем я и хочу поразмыслить.

Первое, что приходит на ум - видение среды. Кажется, что априори природа предмета существует, обладает набором твердых свойств и определений, смысловой нагрузкой и приложением к использованию и взаимодействию. Но, не смотря на все это, многие люди не имеют к этому предмету стойкое и однозначное отношение, а бывает, что и вовсе не могут его считать. Не знают его предназначения? Не имеют инструкций по пользованию? Не признают его своевременность? Предлагаю отложить ответ и перейти к следующему пункту.

Второе. Человек легче поверит в синтетический продукт, нежели в его предшественника, обладающего прародительскими качествами. Причина в универсальности, в поисках новых ощущений, необычности тактильности и в дофамине познания. Во многом человеку необходима тайна, которую он сможет узнать, разгадать. Поэтому мир, привычный, каждодневный, лишенный авантюры, не представляется философски любопытным. Но если в него кинуть зерно небывальщины, оно, вскоре перемешавшись, станет правдой. И на некоторое время мир будет иным, желанным, с тайной последствий.

Третье. Я могу массу говорить "после", но хочу ограничиться одним. Поэтому так: я как-то рассказывал про монаду и её свойства. Не буду тут много расписывать про неё, инфа есть в моих предыдущих передачах. Но вот что для неё характерно - у сферы с увеличенным могуществом, есть реальная возможность менять свойства предметов, их идеологическую составляющею и предметную ценность. И именно здесь, как в самом важном компоненте, в этом мешке убеждений, меняется мир. Поэтому главное:

Жан Бодрийяр написал как-то, приведу эту фразу своими словами: нам расскажут много раз про события, вещи, людей и о многом чего еще, что мы, в силу своей начальной незаинтересованности, инертности и простого пофигизма, пропустим мимо ушей. Но, потом, когда эта новость вновь и вновь будет нам рассказана, убедительно, достоверно, с фактами и авторитетными мнениями, мы в это поверим. И другого уже не будет. Мир становиться синтетическим, с набором новых свойств, прежде ему не свойственным. Это и есть симукляр.

Так меняется отношение к предметам, что в первом пункте, к людям, к новостям. К чему угодно, что имеет отношение к частным монадам. Потом многие симукляры соединяются в одном пузыре, в новой реальности.

В симуляции»

Над головой, на пятом этаже что-то громко и глухо бумкнуло, вроде упало с высоты тяжелое тело. От неожиданности Егор вздрогнул, выключил звук на телевизоре, прислушался. Но больше ничто не разбивало тишины и он уж начал думать, что ему это послышалось, как вдруг, над головой проехал, тренькая как трамвай, детский велосипед. В одну сторону, после возвращаясь в другую. А так несколько раз, пока звуком не растворился, словно наездник волшебным образом нашел дорогу в однокомнатной квартире, по которой смог уехать настолько далеко, что катящиеся звуки пластиковых колес постепенно истерлись с полотна тишины.

Егор больше не мог просто так это слушать – нужно было срочно прояснить, что происходит в пустом, по словам Инны, подъезде. Он, не снимая шорт, впрыгнул в полосатые спортивки, накинул, вспоминая неожиданный бетонный холод, поджидавший за входной дверью, легкий свитер, кроксы и выскочил наружу.

Подъезд напоминал гипогей Паолы, с лестницей на верхний, последний этаж, почему-то сейчас казавшейся бесконечной, пропадавшей в гиперболизированным возбужденным сознанием непроницаемом пределе. Хлопнул дверью, звук полетел в пространство, разрушив наваждение бесконечности пространства, и вот лестница была снова собой. Обычной, в одиннадцать ступеней.

Пробежал короткие два марша, не стал гадать в какую дверь стучать, выбрал центральную, над своей квартирой. На черном металле не значился номер, впрочем, как и на всех остальных квартирах этого дома. На всех, кроме его, «76» номера. Прикинул, номер должен был быть «79». На этом всё. Постучал. Получилось робко и он, опасаясь того, что за толщиной стального листа могли не услышать эту застенчивую дробь, набрал силы в костяшки кулака и приложился снова. На этот раз получилось хорошо, уверенно. Словно стучался человек, имеющий право требовать.

Тишина. Нигде не говорили, не кто не возмущался, не топал раздраженно к двери, не испытывал желание остудить нрав наглеца, не постеснявшегося…

Егор посмотрел на часы, было «01:57» на наручных часах.

… в два часа ночи стучать в дверь. Требовать. Требовать!

Не дождавшись, вновь натыкал дробью в сталь. Ничего не изменилось, не произошло. Тишина.

- Ну ладно. – Пробубнил он про себя. – Отсутствие результата – уже что-то. – Он развернулся от двери, спустился по лестнице вниз, на промежуточную площадку, посмотрел в давно не мытое окно.

Ивы никуда не делись, шевелили отростками и длинными листьями, подхваченные легким ночным бризом. И он хотел уже броситься в квартиру, схватить уличные найки, пробежаться по бетонному ходу, но вдруг….

Вдруг, там, внизу, задетая краем шара яркого гала ночной лампы, шевелилась странная фигура возле извивающегося, словно тело старого змея, ствола дерева. Он присмотрелся. Угловатая дергающаяся отдельными, словно куриные движения,геометрия отдаленно напоминала человеческую. На время движения замирали, и тогда Егору казалось, что это просто игра света, но просыпаясь, словно ото сна, геометрия плыла, не попадая в такт движениям дерева. И отчего все резче казалось, что это была человеческая фигура. Постепенно у неё появлялись плечи, руки, туловище. Но все еще не было ног.

И все же, слово, преодолев некий магнетизм, фигура смогла вырваться от коры, при этом неловко взмахнув рукам, с трудом удерживая равновесие. Неуклюже развернулась, шагнула вперед, выйдя из тьмы. Теперь стало отчетливо видно.

Это была старуха, укутанная в какие-то тряпки. В трясущейся руке кривая клюка. Она, словно не торопилась никуда, делала размеренные шаги очень медленно, словно в её прожитой жизни осталось еще столько же лет, сколько уже прожила. И все эти годы ей позволяли так расточительно тратить на эти шаги.

Он просмотрел маршрут старухи, прикинул, что та устремилась к лавочке, возле подъезда и понял, что у него есть все шансы её перехватить. Но прежде, чем отойти от окна, он еще раз взглянул на двор и, как минимум около двух ив, разглядел движения. Там так же, рожденные почкованием, дергались неестественным образом фигуры. Детей уже не было на площадке – «Все же их забрали» -, успокоено снял с себя ответственность Егор.

Не стал больше ждать – бросился в свою квартиру и уже на подходе к двери, в нос ударил тяжелый цветочный аромат. Егор вспомнил про цветник и про отвратительные вкусы его хозяек. От запаха засвербело в носоглотке, дико хотелось чихнуть но не получалось. Торопясь уйти из этого места, дал себе обещание разделаться с ужасной культурой. Но не сейчас.

Не сейчас.

Взялся за, хромом блестевшую, ручку входной двери, нажал наполовину. За дверью что-то происходило. Что-то такое, пока им не узнанное, но до боли знакомое. Приложился ухом, послушал. За дверью, словно снасти деревянного парусника, скрипело и хлопало парусами. Он еще надавил на ручку. И еще.

Дверь сорвало под диким напором, а его, подхваченного диким потоком, прижало к перилам лестничного марша. И давило, давило!

Через несколько секунд поток спал, ослабив давление. Он смог прийти себя, вытер ладонью лицо и посмотрел на руки. Они были в крови. Огляделся в поисках предмета поранившего его. Везде была кровь. Всюду. Этот поток был сделан из крови!

Из крови. Чьей-то крови. Взятой из вен и артерий. У множества. Людей, или животных. Не известно. Он коснулся пальцем губ, попробовал оставшуюся на нем красную жидкость на вкус. Она была теплой, с привкусом железа. Сомнений не оставалось – это была кровь!

- К черту! К дьяволу! – Он хлопнул дверью, бросился вниз, как был в кроксах на улицу. Выскочил в ночь, потом под фонарь. И….

Тополя неторопливо перебирали в своих лапах ветер. Старух, которых он так рассчитывал встретить, расспросить, а возможно и воздействовать на них – ожидаемо не увидел. Словно бы те, будучи фантомами, ровно такими же, как и обманчивые ивы, растворялись в воздухе.