Дом на Красной

Глава 3. Писательский талант.

- Алло, Инна? Здравствуйте, это Егор. Да, квартира 76 на Красной. Я вот по какому поводу Вас беспокою – у меня в квартире что-то происходит, и я опасаюсь, что это может иметь неблагоприятные последствия. Да, я понимаю, что цена незначительная. Но поймите и меня…. Я собираюсь обратиться в полицию, а Вы со своей стороны обещайте поговорить с соседями…. Нет. Выяснилось, что кто-то все же живет. Да, хорошо, вечером я Вас жду.

Егор вышел из подъезда, из темного, холодного бетонного мешка, под разогревающиеся лучи июльского утра и почувствовал, как пережитое ночью стало обретать сюрреальные формы, все меньше становясь похожим на правду. И всё же, нужно было выяснить, что же происходит в доме.

Утром, когда он словно похмельный, проснулся в кровати, нашел себя укрытым одеялом, в одних трусах и без следов произошедшего. Ни крови, ни запачканной одежды – ни единого напоминания случившегося. Обошел квартиру, заглядывая везде и тщательно изучая, но ничто не указывало на прошедшую ночь. В подъезде так же было все чисто и сухо. Словно все он придумал. Придумал так, как если бы писал очередной рассказ или книгу, в которой главный герой, застрявший в нечистом месте, меж мирами, видит их оба. Сразу. А после пытается выжить. Но, нет. Такую чушь он точно не стал бы писать – создать рядовой ужастик, не слишком достойная цель.

- Алло. Дежурная часть. – Он назвался. На другом конце линии записали. – Красная 67, квартира 76. По этому адресу, в квартире 79, что-то происходит. Слышны детские голоса после 12.00 ночи. Взрослых вроде нет. Настоятельно прошу проверить. Спасибо, жду участкового во второй половине дня. Спасибо.

- Алло. – Он не стал убирать трубку, набрал следующего абонента. – Паспортный стол. Квартиросъемщик. Красная 67, 76. Интересует сколько человек прописано в подъезде. Понимаю, что не можете давать подобную информацию. Понимаю. Но…. – Он послушал трубку. – Как? Как никто не обращался? Дата рождения 1908? А дата смерти? Как нет? В каждой квартире почти так же, с разницей в год - два? Может, переехали? Нет такой информации? Да. Да. Спасибо.

Он ошарашено повесил виртуальную трубку. Выходит, что жильцы есть, но они…. Они должны быть мертвым, лежать на кладбище, но они по сведениям паспортного стола все тут, в этом доме. Но. Впрочем, их банально не выписали, не отметили датами ухода их родственники. Или социальные службы, если старики были одинокими. Да, очень похоже на правду. Да и не может быть такого, что они все еще живы. Егор отмахнулся от мысли.

- Алло. Коля, привет. Сделай одолжение, попроси парней собраться сегодня у меня, вот адрес. – Он надиктовал в трубку. – Я еще продублирую в СМС. Да, хорошо. Стол обязательно будет. – Он послушал трубку, утвердительно закивал головой, соглашаясь. Ответил. – Да, Коль, попроси взять побольше железа. Да, хорошо, до встречи.

Повесил трубку. Во дворе качались прежние малыши и как всегда, всем прочим аттракционам предпочитали эти старые, с облупившейся синей краской, качели. Егор уже собирался подойти к ним, расспросить, но тут они повернулись головами, посмотрели на него, а он на них. И ужас пронзил парня электричеством – на детях не было лиц, но были чудовищные маски гниющей плоти. Тряхнул головой, крепко-крепко зажмурился, стараясь прогнать видение. Открыл глаза – картина была самой заурядной – катающиеся дети были прежними и не интересовались им. А он не захотел интересоваться ими. До следующего случая.

До ближайшего супермаркета оставалось около двух сотен метров, Егор прибавил шаг, нужно было торопиться. Он хотел успеть до появления полиции написать с десяток странник для новой книги, а еще нужно купить на вечер. Он знал этот магазин, часто сюда приходил, даже не снимая новую квартиру на Красной. Возле маркета рос домами новый ультрамодный квартал, строившийся, по заверению застройщика, по последним технологиям, с учетом всего-всего самого европейского и элитного. Но вот грязь, вывозимая со стройки на колесах большегрузов, не была европейской и элитной, а скорее напоминала вездесущую рыжую глину, коей было в избытке в любом российском городе. Да и технологии, обещанные, чистые, с улыбающимися лицами прорабов и затейливыми рабочими в чистых робах, напрочь отсутствовали на изъезженной строительной площадке, набитой чумазыми строителями – трудовыми мигрантами, и мусором. Мусором, время от времени подхватываемым поселившимся на этом пустыре озорным ветром, и носимый с места на место. На него ни у кого не было дела, а движения работников скорее напоминало броунское, бесцельное, бессмысленное. Всегда, когда он проходил тут, возникало стойкое ощущение, что эти дома так никогда и не построят.

Но в этот раз, проходя мимо, он с удовлетворением заметил, что площадку, видимо получив предписание от городской администрации, стали огораживать стальным зеленым профилем, и на некоторых из его частей появились новые баннеры рекламы, которые вновь обещали, просили поверить.

Неожиданно на одном, словно репей на штанину, зацепился взглядом. Этот баннер, попав сюда из другого мира, имевший иные цели, не обещавший, не звавший, а потому и не обманывавший, висел тут белым пятном. На нем майяканской пирамидой Кукулькана, высился новый проект застройщика. А над крышей, зубцами разрезавший ультрамарин виртуального неба, ярким желтым блином, весело Солнце, словно золотой диск, предсказывающий будущее. Рядом стоял человек в деловом костюме и накидкой – пончо сверху, показывал на надпись, гласившая:

«Квартал Майя. Только тот, кто мечтает, приходит к мудрости. Живи здесь и сейчас. Первый дом ЧАКра на подходе. Скоро, совсем скоро!»

Егору смутно стал знакомым смысл баннера, словно он уже где-то видел её. Такое странное чувство дежа-вю, что от него просто так не избавиться, пока не обретется истинный его смысл.

Он вышел из магазина, прошел недолгий путь до дома на Красной, поднялся, перешагивая ступени на свой этаж. Зашел в квартиру, хлопнул дверью и так, не раздеваясь, уселся за ноут. Всю дорогу, что он шел от супермаркета, у него свербело в мозгу мыслью новые эпизоды и они требовали выхода. Срочно, срочно. Открыл программу и записал все то, что было накоплено эпизодами:

«- И везде так. Снег черный, верхом сожженный. Не блестит. С неба горячий пепел сыплется. – Мужчина крякнул, словно забоялся дальше говорить, но преодолел себя, продолжил. – И вроде день, а темно. Везде темно. Как черные тучи наползли на город, зацепились за шпили домов, так и остались тут. Никуда не уходят. – Он подобрал случайную ветку с земли, ткнул ею в снежный наст, а он не поддался натиску – оказался крепче дерева. Ветка, хрустнув, лопнула в середине, распалась частями. – Вот как. – Задумчиво произнес он. – Как наш мир , человеческий. Так же сломался. – В его глазах застыли слезы.

- А что еще ты видел? – Чумазые мальчишки лет четырех - пяти, в ободранных зимних куртках, дернули мужчину за рукав. – Солнце видел?

- Нет. – Он тяжело вздохнул.- Не видел. – Подумав, продолжил.- Статую видел. Спасителя. – Он зло посмотрел перед собой, словно обращался к кому-то невидимому. – Стоит один там, на площади, молится. Молится! – Крикнул. – Да кому? Кому он молиться? И зачем? Для чего?

- Петя! Петячка! – Заторопилась осторожными словами, рядом сидевшая худая, изнуренная женщина, закутанная в какие-то тряпки. – Тише, тише. Разбудишь ведь.

- Да, да. Конечно. – Кивнул головой мужчина. – Конечно, конечно. – Он тяжело поднялся со своего места, и казалось, не разбирая дороги, пошел куда-то вперед, в окружающую это место темноту. В пустоту постъядерного взрыва. Туда, где сожженные излучением тени, кричали с кирпичных стен».

Отступил абзац и снова застучал по клавишам, давая выход творчеству:

«Мир затух. И нет никакой агонии. Он просто выдыхает из себя жизнь. Умирает Солнце, гравитация сжирает планеты.... Негаснущий ультрамарин дарит стойкий загар. До хрустящей корочки. Не верите? Попробуйте. Попробуйте этот мир. Попробуйте его на вкус и его цвета. Вернее один цвет - серый. И вкус пепла.

Отчего-то он перестал быть романтичным. В нем нет приключений для обогащения или стремления найти живых. Не осталось безопасных путешествий. Только дымные воронки, рождающие пепельные радиоактивные облака. И рожденные, облученные дети, исковерканные до неузнаваемости мутациями.

Почему то не хочется идти дальше и видеть таким мир. Уже знаешь, что там, за горизонтом так же, как и тут. Что пища отравлена, а лекарства принесут больше вреда, чем пользы. Знаешь, что воздух, вода, земля отравлены. Не годны, но еще и не мертвы - родят новые экземы. Гнойники родят!

И только слезы. Вы слышите! Только слезы матерей чисты. Но ими не напиться!

О, боже! Как же страшно! Как мне страшно! Жить страшно! Жиить. Не хочу жить! Боже! Ну где же твое милосердие? Дай хоть эту малость - дай милосердия! Нет, не жизни. Дай смерти. Быстрой. Прощу. В последний раз».

И еще:

«Что-то сломалось в мире. Что-то очень важное, словно та земная ось, о которую терлись медведи, преломилась и теперь наш шарик, потерял опору. Вертится сразу во все стороны.

И мы.

Разметанные гравитацией, разлетелись по сторонам. Не видим и не знаем своих близких, друзей. Не дозвониться, не докричаться. А может, стоит попробовать:

- Родные мои! Ау! Где вы! Где вы!

- Где Вы?

Нет. Ответа нет. Никто не слышит. Видно не только ось сломалась. Наверное, сама физика мира теперь другая - звуки не проходят сквозь материи. Не во времени, ни на месте.

А может, стоит написать? Написать прямо на стенах? На стенах домов, проходящих по пути заборов, афишей кинозалов? Может так услышат?

Как дать им понять, что я еще жив?»