Дом на Красной

Глава 4. Шепот.

Он устало откинулся в кресле, щелкнул пальцами и удовлетворенно расчесал пятернёй челку – первый творческий завтрак был принят, можно немного отвлечься. Егор прошел в комнату, включил телевизор, вошедший в пространство звуком и пошел переодеваться в домашнее.

- … вот еще один вид психологической подчиненности.

Взрослый, самостоятельный человек, способный на обстоятельный самоанализ, суждения и имеющий аналитические способности. Принимающий сам решения и отвечающий за них. Но есть одно свойство его характера, что мешает ему в личностном росте и достижения благополучия. Я говорю о эмоциональной зависимости.

Такое случается, когда повторяются случаи эмоциональной перегруженности и человек страшится своих ответных реакций. Он вынужденно гасит эмоции в себе, притупляет чувства. Не хочет испытывать их больше, потому что банально их боится.

Так человек теряет ориентир в среде, а если это еще и усугубляется возрастом, то в конечном итоге он просто смотрит на реакцию людей, которые рядом с ним. И если, по его внутреннему утверждению, реакция, которую он больше всех выделяет, оказывается верной, востребованной в социуме, ведущей, а не ведомой, человек подстраивается под неё. И так вырастает зависимость от другой личности.

На первый взгляд звучит не страшно. Но если подумать - только так зависимый человек получает оценку своим действиям и решениям. Ту оценку, в которой он сильно нуждается….

Егор щелкнул кнопкой канала, переключив передачу, прибавил звук и пошел не кухню, раскладывать покупки, готовить завтрак.

-… - боже, как же хочется жить! Просто жить, дышать, чувствовать, смеяться и... Слезы! Слезы особенно. Ведь от них так легко, так просто. Но время не приносит облегчения, только собой утяжеляет неизбежное. Секундами топит в бесконечности. А слезы так и не приходят. Не приносят желаемое облегчение. А я так надеялась! Мне их обещали, но обманули! – Плакала женщина в каком-то супер влажном сериале про невыносимо жестокую жесткую долю.

- Как тяжело. – Продолжал сочиться слезами телевизор.

- Тяжело представлять свою судьбу и свое завтра. Ведь точно знаешь, что будет завтра, потому что так было вчера. И ничто не способно это изменить. Так предсказано, и даже трубы четырех не способны этого исправить.

Демоны уже идут испить моей чаши. Душа не принадлежит мне, проклятия её сожгли. Теперь только мрак окружает со всех сторон.

И в вечности адов огонь станет моим приютом.

Будьте же вы все прокляты! Все те, что убили моих не рожденных детей! Все те, что отвергли мою нужду!

Остальным - прощайте!

Егор не смог дальше выносить это мучение, отвлекся от занятия, прошел в зал, переключил канал. Оказалось, что случайная кнопка выбрала канал, рассказывающий тайны современной культуры и именно сейчас транслировалась творческая встреча с именитым писателем:

-… о личном восприятии эмоции можно рассказывать бесконечно. Рассказывать о любви, которой все возрасты покорны, - автор заулыбался, всем видом показывая сомнительность идеи, - о привязанности и предметах обожания. О ненависти, куда ж без неё, призрении, и многом другом, в чем существует человек. Да, да, именно эмоциональная оболочка будет тем буфером, сквозь который, словно через призму, окрасившись цветами субъективных эмоций, воспринимает человек окружающею среду.

Но не всегда, а чаще и вовсе редко, автор не может достучаться до читателя или слушателя. Не достигает эмоциональной глубины и обоюдной синергии. И, казалось бы, тема сильная, переживательная. Присутствует проработка диалогов, технической части, идейной темы, орфографии, синтаксиса, и даже присутствуют множественные "лайки" от верных друзей. Но... Произведение не способно пройти проверку временем и критику строгого жюри.- Егор прибавил звук и вышел на кухню. Тема была ему интересна.

- Но почему? Почему, казалось бы у успешного автора, не получается самое важное - "не рамочное" признание? – Продолжал ровную беседу автор бестселлера.

- И вот мои мысли на этот счет. Эмоция - главное в истории. Они способны зажечь читателя, слушателя. Заставят углубиться в материю, на которой выстроена рельефная карта рассказа/повести/романа. На этой карте должны быть океаны со своими штормами и опасными рифами, пустыня с пылевыми бурями и оазисами, горные хребты с перевалами и смертельными пиками. А еще ручьи, с ледяными водами, способными утолить жажду рожденную летним зноем. Эта карта обещает приключения, узнавание, новые знакомства, преодоление, характеры и предложение, и обещания нового, никем еще неизведанного. Не изученного! Читатель/слушатель должен ощущать себя первопроходцем, этаким Туром Хейердалом с его "Путешествием на Кон-Тики". На другой стороне , противоположной от автора, должно быть так же, как и самим героям - страшно, интересно, любопытно. Наглядно. Должно быть так, словно это происходит здесь и сейчас, с самим читателем.

- И только так, с уважением к своей аудитории, возможно, создать историю, в которой прочтут хотя бы заголовок….

В дверь постучали, от неожиданности он вздрогнул, по крови потек, обжигая огнем, адреналин. Зашел в зал, выключил звук, подошел к двери, заглянул в глазок. За дверью стоял полицейский и внимательно смотрел ему в ответ, словно видел его подошедшего, ощущал его невидимым взгляд.

- Кто? – Для порядка спросил он в дверь.

- Старший лейтенант полиций Петров. Мне нужно задать Вам пару вопросов. - Петров достал красное удостоверение, продемонстрировал ему.

- Хорошо, сейчас. – Ответил Егор. А про себя подумал – какие вопросы он собрался задавать, когда ему стоило бы опросить моих соседей? Крутанул ручкой задвижки, высвобождая стальные стержни, опустил хром ручки вниз, толкнул дверь.

Участковый был невысок ростом, тщательно выбрит и так же, тщательно отглажен. Было видно, что внешнему виду он уделяет достаточно времени. Он посмотрел на Егора снизу вверх не испытывая при этом неудобства, произнес, вновь демонстрируя удостоверение:

- Старший лейтенант полиции, Петров. Представьтесь, пожалуйста. – Егор выполнил требование. – Я по Вашему обращению. Уточните, что конкретно Вас беспокоит. – Егор объяснил. – Хорошо, распишитесь вот тут и здесь. – Полицейский протянул бланк и ручку. – Ожидайте. – И он ушел наверх, на пятый этаж. Постучал в дверь, потом в другую. Третью. Постоял, потоптался. Попробовал еще раз. Ответа не было. Спустился вниз, к Егору. – Соседей Ваших я не застал, вот мой номер телефона, как услышите что-то подозрительное, сразу звоните, буду реагировать. – И он развернулся, пошел вниз. А потом там, глубоко под маршами и пролетами, хлопнула стальная дверь, выпуская человека.

Егор закрыл свою дверь. Он с самого начала понимал, что полиция вряд ли что-то сможет сделать в таком неоднозначном случае. Не рассчитывал на результат. Знал, что будет дальше. Так всегда было с соседями – еще ни разу не удавалась договориться посредством представителя власти, но всегда договаривались «по-соседски». Чаще мордобитием.

Прошел в зал, взял пульт, хотел включить звук, слушать дальше то, что в праздности и безделии, рождал интеллект людей, выплескиваемый на миллионы других. Заливая их сознание, подключая к единству мнений. Подключая к лености сознания. Но расслышал.

Словно заскреблись где-то рядом. Но нет. Не совсем скреблись. Звук распадался на короткие и длинные части. И он узнал в них слова. Слова! Кто-то шептал. И был рядом. Егор вышел из зала в поисках источника звука, прошел в ванную комнату, оттуда на кухню, выглянул в подъезд. Звук не смещался, не приближался и не удалялся, был всегда с ним.

- Схожу с ума? – Задал он себе вопрос. – Но что стало причиной? Неужели ночное происшествие? – Зазвонил телефон, он поднял трубку.

- Да, Инна. Да, могу говорить. Да, все в силе. Нет, Вы не помешаете. Хорошо, жду. – Отложил телефон в сторону и почти сразу звук вернулся и он понимая, что лучший способ от чего-то избавиться – понять суть происходящего, принять явление таким, какое оно есть, не сопротивляться ему. И тогда оно уйдет, отпустит.

Он сел на край кровати, выровнил дыхание, прислушался. Звук усилился, приобрел объем, а слова значение. Это был мужской, неторопливый голос, который, словно эквалайзер, то поднимался эмоцией, то опускался вниз, приглушая значения речи:

- … в человекемногое не принадлежит ему. Например, чувства. Его моральные качества. Его совесть. Если посмотреть на него, предоставленному самому себе, то ничего по существу не останется, особенно в вечности. Ни для кого уже не предназначены человеческие чувства, никто не оценит моральных качеств, ни по кому муки совести.

Значит ли это, что то, что должно делать человека человеком просто пузырь метафор? Намыленный пузырь культур и соций. И так ли нужна вечная жизнь, если её ценность столь преувеличена?

- Да что за чушь! – Не выдержав, вскипел Егор. И речь говорившего, словно бы тот, услышав порыв парня, замолчал, пропал. Егор прислушался, ожидая, но, так и не дождавшись, плюнул и пошел на кухню, готовить еду на вечер.

- Ну а ты то что? Что ты можешь предложить? – Егор выронил нож на стол, тот звонко звякнув, скатился по нержавеющей стали мойки.

- Кто это? – Осторожно прошептал он.

- Я.

- Кто ты, «Я»?

- Я. – Голос был ровным, спокойным.

- Я схожу с ума? – Спросил Егор в панике.

- Нет. Я не схожу с ума. – Обнадежил голос.

- Исчезни! – Паникуя, крикнул он. И все больше ничего. Никакого голоса. Сколько бы он ни стоял и ни ждал, опасаясь неведомого голоса, заставивший тот зависнуть, перезагрузиться и появиться вновь, разрушая его уверенность в здравомыслии.

Взял нож, продолжил нарезать овощи и почему-то пришли мысли, или вернее видения. Ему представлялись влажные леса сельвы, рыки диких хищников. Обезьяны, которых было множество, но среди которых были весьма странные на вид – исковерканные, паукообразные, с оголенными черепами, вместо голов. Они, как и другие, скакали по ветвям, но не кричали. Не произносили ни звука, но пристально смотрели. Смотрели в одну точку, туда, где….

Его отвлек резкий звук, появившийся над головой, словно удар мощных барабанов. Егор пришел в себя, стоящим в ванной, с зазубренным ножом для резки овощей и фруктов в правой руке. Резал левое запястье, из которого толчками выплескивалась горячая кровь.

- Священное кровопускание. Смерть. Смерть. – Заговорил голос на верхнем этаже. – Прими наш дар, прими эту кровь! – В ванной, с углов и скрытых полостей, на полу стали собираться отвратительного вида пауки, многоножки, черви. – Прими, прими этот зов! Шакалоголовый пробудись, прими жертву, роди новых щенков! Войди в этот мир змеёй, сожри Солнце.

- Черт, черт, черт! – Егор зажал рану, отбросив нож, выскочил из ванной, топча всю эту отвратительную массу ногами. Пробежал на кухню, к холодильнику, в котором хранилась перекись. Схватил её скользкими руками, открыл, облил рану. Зажал какой-то первой тряпкой. Впопыхах припоминая, где бинт. Нашел, замотал рану, остановил кровь.

Все это время наверху били барабаны.

- Сейчас, сейчас, суки! – Крикнул он в бетонную плиту. – Я иду за вами! – В барабаны ударили в последний раз и стихли, словно бы испугались его угроз, затаились. Он схватил телефон, набрал.

- Коля! Вы где? Мать вашу! Живо сюда! Тут жопа полная! Давайте! Пять минут! – Он схватил что-то из инструмента, им оказался удачный как никогда сейчас мини топор. Егор не сразу это понял, но оценил. Выскочил в подъезд.

Внизу зашевелился уродливый цветник, потянулся ему навстречу.

- Вот с тебя-то я и начну! – Он кинулся вниз, намахнулся на первое попавшее под руку растение – цветами «это» он не отваживался называть. Ударил. Им оказалась омела, которая, словно бы набрала в себя соки, словно наблюдала за ним, ждала его. Лопнула белыми спорами из расколотого горшка Егору в лицо, а он вздохнул, вобрал в легкие её яд. Отошел, оступился, сел на холодный бетон марша. А потом, ощущая адскую боль, заломил бессильно руки, закричал:

- Жжет, жжет! Горит! Ааа! Чешется! – Егор схватился за то место на голове, которое особенно горело зудом, и вонзился в него ногтями, сдирал кожу до крови. Пытался облегчить невыносимое страдание. Но у него не выходило. Казалось, будто зудело под кожей, или даже под черепной костью. Там, куда не дотянутся. Он яростно работал кровоточащими руками, на пальцах которых под невообразимыми углами торчали обломанные ногти. Но он не чувствовал боли. Егор не мог сейчас ничего чувствовать, кроме этого ужасного зуда.

А через минуту он почувствовал невероятное – зуд сместился сначала влево, потом вернулся и переместился вправо. А после и вовсе, словно нашел свободный ход, потек огнем вниз. Зачесалось на лбу, возле глаза, у переносицы. Защипало, защекотало в левой ноздре. Егору хотелось чихнуть, но он не мог набрать достаточно воздуха в легкие, словно свободе дыхания что-то мешало.

Он сунул уцелевший палец в нос, постарался нащупать то, что могло стать по его разумению помехой. Ему представлялся кровяной сгусток, который по какой-то неведомой причине самостоятельно образовался.

- Сейчас, сейчас. – Приговаривал он, пытаясь дотянутся до необходимого места. Он слышал, как его палец раздвигает хрящи носовой пазухи, чувствовал, как набухает раздираемая ноздря свежей кровью. Но его это не останавливало – ему нужно ЭТО убрать из носа.

- Сука! – Заорал он в паники, когда нечто впилось ему в палец, прокусив кожу и не отпуская. Парень чувствовал, как эти челюсти, зубы, прокусившие кожу, впрыскивают яд в его кровь. Убивают его!

- Ааа! – Он дернул руку, палец не вышел. Еще раз и еще. Снова и снова. Фонтаном брызнула кровь, но зато он почувствовал, что усилия скоро увенчаются успехом – палец начал выходить из ноздри, преодолевая сопротивление. А за ним, по слизистой носа, тянулось нечто, шевеля многочисленными ножками.

Он вынул палец. Возле ногтя, на подушке, прокусив жвалами кожу, влажно и черно блестело отвратительное существо, пуская волны сотнями ножек – отростков. Оно было похоже на гусеницу, но только не было ей. Егор знал её, часто видел на экране телевизора в передачах, которые рассказывали об опасном мире тропиков и экватора. Это была огромная плотоядная сколопендра! И она все это время жила у него в голове, вызывая тот самый чудовищный зуд.

- Черт, черт, черт! – Запричитал он. – Ааа! – Он дернул рукой, тварь еще подалась вперед, зашевелила отростками. Вцепилась мертвой хваткой ему в палец, не отпускала. Парень схватил её второй рукой поперек тела, ощущая под кожей отвратительное шевеление, заорал благим матом и дернул что было сил.

- Эй! Егор, Егор! – Его трепали за плечо. Он открыл глаза и нашел себя лежащим в лужи своей крови на лестничной площадке, под расколотыми цветочными горшками. Над ним стоял Коля и с интересом смотрел на него. – Ты как?

- Норм. – Он подумал. – Я не знаю. Но сейчас мы поднимемся на пятый этаж, и мне точно полегчает! – Он нагнулся, поднял с пола топор, посмотрел в окно, в уже темнеющий вечером двор. Во дворе стояла «бэха», с зажженными ксенонами, открытыми дверьми и крышкой багажника. Внутри, оглашая свое присутствие и предупреждая желание жильцов нажаловаться «куда-следует», бумкала агрессивным афро рэпом. Нигер обещал кому-то кровавую расправу. – Тополя или ивы? – Спросил он Колю.

- Что? – Не понял тот.

- Ты когда сюда приехал, что видел во дворе. Тополя или ивы? Деревья какие видел? – Все еще наблюдая непонимание в глазах товарища, пояснил он.

- Да, похер мне на твои деревья! Что тут происходит!

- Спроси пацанов, что видят. – Потребовал Егор.

- Жека! Жека! – Позвал Коля. – Туз еще на улице? – И получив утвердительный ответ, спросил. – Какие деревья.

- Что? – Не понял его парень. – Вы там с дуба рухнули?

- Мать твою! – Заорал, не выдержав, Егор. – Ты просто скажи, какие деревья во дворе!

- Туз, что видишь? Что растет? Ты дебил? Какие кустарники! Деревья какие? Ивы? Точно? Ивы! – Крикнул снизу Жека. В ответ Егор кивнул.

- А дети? Детей видишь?

- Да. Они тут, рядом. Странные. Что делать с ними? – Егор посмотрел на Коля, тот обеспокоенно жевал губу.

- Не надо с ними ничего делать, пусть сюда все идут. – Обратился он к Коле, а после добавил. - Скажи им, чтобы взяли все железо. – Тот крикнул парням.

Их было четверо, не считая Колю, стоявшего с Егором на этаже. Поднимались тяжело, несли оружие, бронь.

- Это чё за старухи у тебя возле подъезда? – Осклабившись, проговорил здорового вида парень, в бронежилете и двумя «калашами» наперевес, с весомым прозвищем Туз.

- Какие старухи? – Не сразу понял Егор. А потом сообразил, что к чему. – Они говорили? – В ответ парень не определенно пожал плечами, опасаясь ответа, понимая, что это скорее бред. – Ну! Говорили или нет?

- Да, говорили.

- Что говорили? – Вытягивал Егор.

- Что-то про кровавую жатву и жертвоприношения. – Неохотно тянул Туз. - Про бабу какую-то.

- Это про какую бабу?

- Да твоя баба. Так и сказали, придет за тобой. Куда вы с ней пойдете.

- Да куда пойдем? – Уже бесился Егор.

- Да ты чё лезешь ко мне! – Вскипел парень. – Твоя баба – ты иди и спрашивай! Когда придет, куда пойдет!

- Ладно, ладно! – Примирительно произнес Коля. – Хватит. Пошли работать.

Поднялись, подошли к двери квартиры 79, Егор кивнул, указывая. Туз опустил автоматы, подозвал парня, несшего внушительного вида баул. От протянул, вынутую из сумки аккумуляторную «болгарку». Туз нацепил прозрачные очки, повернулся к двери:

-… страшно, страшно, страшно. – заговорили, зашептали. Женские голоса, мужские, совсем детские. заблеяли козлом. – Чак. Чак идет. – Каркал ворон. - Чак. Чак. Чак. – В дверь ударили тяжелым. Каменным. – Чаак идет. – Тягуче, на распев протянули голоса. - Чак. Чак. Чак. Беррррегись. – Зашипела близкая змея. Задергали дверную ручку – пытались вырватьсяк ним. В подъезд. Чтобы что? – Сердце. Сердце.- Заблеял козел. - Отттдай. Чак Чак. Отдай сердце.

- Чего встал? – Закричал на парня Коля. – Реж!

Взвизгнула истеричная пила, озарила огненными искрами шестерых человек, готовившихся встретить что угодно и кого угодно. Забили барабаны, оглушая и сотрясая весь дом, заходивший под ногами ходуном. Люди напряглись, один продолжал вскрывать дверь. А потом Егор поплыл, словно его неожиданным накрыло дурманом, тем самым выдавленным омелой. Он не мог уже четко видеть, но все еще понимал, что Туз режет железо, видел, как остальные, напряженные, ожидающие, целились стволами в дверь, которая перестала быть собой. Потеряла знакомую геометрию, вытянулась, впала сама в себя, трансформировалась в провал.

Туз все еще резал. Егор отполз от них подальше, ощущая предательскую слабость и тошноту. А через секунду он потерял сознание.