Дом на одной ноге

Пять

Рано утром мама, сидя на крылечке, старательно связывала цепочкой траву «Рви Что Попало», в надежде получить рис. Она собиралась приправить его поискуснее и приготовить сладкие колобки. Вокруг нее вились черешневая стайка, очевидно, предчувствуя, что ей будет, чем поживиться. Маме назойливые маленькие птички сильно мешали, и она деликатно попросила их слетать за сладким лесным чесноком. Он рос в такой чаще, куда ей самой было ни за что не добраться. Близнецы, зевая, вывалились из печи, притулились рядом с ней и начали спорить, кому из них пришивать пуговицу, которая оторвалась, когда они оба, как обычно, пихаясь и перебраниваясь, выбирались из очага.

— Я пришью вам все пуговицы на свете, — пообещала мама, растаскивая их, когда они уже совсем были готовы сцепиться. — А вот скажите-ка мне лучше, что вы вчера такое говорили про то, что здесь была большая деревня и какой-то другой лес… Не хотите ли подробнее рассказать об этом?

Близнецы приветливо помахали мальчику, возвращающемуся с речки, где он все утро строил плотину. Потом они загадочно переглянулись, и, то и дело перебивая друг друга, рассказали, что много времени тому назад, никто уже не помнит, сколько точно, на этом самом месте рос величественный лес. Он начинался от самого соснового бора и подступал к реке. Деревья были разные, но все как на подбор, сильные и красивые, этот лес, по словам близнецов, размещался здесь всегда, даже тогда, когда людей еще и не было в помине. Ходили слухи о том, что он живой, и все существа, жившие под его покровительством, — звери, птицы, и даже самые мелкие букашки, гораздо умнее своих обыкновенных сородичей.

И вот однажды в это необычное место пришли люди. Курт считал, что они убегали от других людей, которые за что-то там их невзлюбили, а Март полагал, что они просто рыскали по свету в поисках лучшего места для жизни. Так или иначе, увидев прекрасные деревья, люди решили поселиться именно здесь, и для этого им, само собой, понадобилось построить дома. Они, не раздумывая, принялись рубить сосны, березы, клены — все подряд и мастерить себе жилища. Так как людей было немало, они вырубили довольно обширное пространство. И вот ввысь поднялись терема — один лучше другого, нечего и удивляться, ведь деревья в этом лесу были отборными. Построив хижины, наделав лодок, посуды и всего такого прочего, люди принялись расчищать место для огородов и пашен, для этого они подчистую вырубили все, что оставалось, распилили стволы на части и сложили их в кучи. То есть, попросту говоря, заготовили дров на зиму.

Только одно дерево в самом центре леса тронуть никто не посмел. Этот участок при дележе достался семье, состоящей из мамы, папы и маленькой девочки. Там стояло огромное дерево и выглядело оно так величественно, что отец девочки долгое время не решался взять в руки топор и вонзить его в могучий ствол. Так что жить семье приходилось у родственников. Все вокруг смеялись над их нерешительностью. Исключительно для того, чтобы не слоняться без дела, когда кругом кипела работа, папа вырыл на своем участке у реки совершенно бессмысленный колодец, такой глубокий, что только потом задумался, как же он будет доставать из него воду, и будет ли там вообще вода, и выложил его речными камнями.

Однако время шло, отец понимал, что теплые дни вот-вот кончатся, наступят холода, и им нужно будет где-то жить, а это значит, хочешь-не хочешь, дерево придется рубить. Но он каждый день медлил, подолгу обходя ствол кругом, как бы примериваясь к нему, и все копал и копал свой совершенно бесполезный колодец.

Маленькая девочка — его дочка каждый день умоляла отца пожалеть большое дерево, которое выглядело таким прекрасным. Она утверждала, что оно говорит с ней, рассказывая чудесные истории про лес и зверей, уверяла, что оно живое, что умеет шевелить листьями, когда захочет, без помощи ветра. Целыми днями вместо того, чтобы играть с другими детьми, малышка просиживала на его толстой ветке, словно кукушка. Устав слушать мольбы дочери, однажды отец в сердцах воскликнул, что, если огромное дерево и вправду такое уж волшебное, то оно само о себе позаботится. И если на следующее утро оно само собой превратится в дом, в котором могла бы поселиться их семья, он, конечно же, ни в коем случае не станет обижать чудесное дерево. Сказать по правде, он и сам любовался великаном и вовсе не горел желанием убивать его. Всю ночь девочка, проплакав, простояла, уткнувшись носом в ствол сказочного дерева, так ей было жалко красавца. Когда она представляла себе, что на следующее утро от него останется один только лысый пенек, сердце ее обливалось кровью, и она сама заливалась слезами. Девочка умоляла дерево простить ее отца и просила, чтобы свершилось чудо, ведь ни на что другое рассчитывать не приходилось. Измотавшись и наплакавшись, под утро она уснула прямо на земле, а когда рассвело, очнулась у высокого деревянного крыльца. Вся деревня сбежалась посмотреть на новый прекрасный дом.

— Кхм, — многозначительно кашлянул Март, — мефду пвочим, этот дом был непвостым. Он, мефду пвочим, стоял на одной ноге, — и все обернулись назад, на эффектно переливающийся на солнце цветной витраж.

Да, это был именно он, их новый милый дом.

— Так вот в чем дело! А вовсе не в том, что река разливается, — воскликнула мама, она уже давно отложила траву «Рви Что Попало» в сторону, совсем забыв про то, что собиралась готовить рисовые колобки, — а что же было потом?

Отец девочки выложил дорожку из речного песка и украсил ее камнями. Он также не решился дотронуться до нескольких маленьких кустиков, которые росли рядом с домом, как будто бы под его покровительством.

— Ну? И что? — Енька открыл рот, ожидая потрясающего финала.

Курт зевнул:

— Настали холодные ночи. Люди стали жечь двова, то есть жечь девевья.

— И все пвовалились под землю, — поставил точку Март и уставился на свои чудные новые полосатые носочки.

— Как провалились? — удивилась мама. — Но так не бывает.

— Куда под землю? — расстроился Енька, потому что опять понял далеко не все.

Ему стало жутко. А вдруг они все вместе возьмут и тоже куда-нибудь провалятся. Вдруг это место заколдованное. По крайней мере, то, что оно подозрительно странное, не вызывало у него никаких сомнений.

— «…Все исчезло в мгновенье, — загробным голосом провыл Курт, — и ковни с собой унесли в подземелье…

— …Всех тех и все то, что имелось снавужи, и их никому тепевь не обнавужить…», — ну вы фе все пвеквасно сами слышали, — пролепетал Март, потирая лоб, словно эти слова заставили его вспомнить что-то не очень приятное.

Наступило долгое молчание. Все сидели, задумавшись.

— Видно, это был очень непростой лес, — тихо промолвила, наконец, мама, — и ему очень не понравилось, как с ним обошлись люди.

— А что стало с девочкой, ведь она не рубила деревья и не жгла их. Она тоже провалилась под землю? — заволновался Енька.

Это было бы, на его взгляд, ужасно несправедливо! Курт и Март заулыбались.

— Вот уж нет! Сами подумайте — вазве мы тогда сидели бы здесь вядом с вами?

— Ее семья, все они втвоем поплыли в это ввемя на водке вовить выбу, и умная века вынесла их на ту стовону земли.

Март наклонился к самому уху Еньки и шепнул, хихикнув:

— Пвямо в ладофки к судьбе.

Мама была в шоке. Она не могла говорить. Так вот какую тайну скрывает их новый милый, уютный, но, безусловно, очень странный дом. Ей стало не по себе, а близнецы, наоборот, оживились.

— Гоп-гоп, — распевали они, обнявшись, — и все стало, как есть. И тепевь мы такие как есть, а поесть мы любим, мы не ели целую вечность, а еще ствасть как любим подувачиться, — и Курт повалил Марта в смородину, где они стали возиться и давать друг другу тумаки.

В конце концов, Курт наскочил на ежа, взвизгнул и кубарем выкатился на дорожку.

— А, …Пенка, — удивленно сказал он, глядя себе под ноги. — Да, да, пвости, в самом деле, я и забыл!

На дорожке сидела та самая ящерка, что жила под кустом крыжовника.

— Так ее зовут Пенка? — смущенно пробормотала мама, ей все еще было неловко из-за дурацкой выходки велосипедов. — А что ты забыл?

— Пенка пвифла напомнить, что пова поливать тваву.

— Да чего ее поливать-то? — удивился Енька, — она что, плохо растет, что ли? Вон ее здесь сколько.

— Глупый, беви ведво и беги к Юки, — скомандовал Курт, и мальчик, понукаемый братцами, нехотя поплелся к колодцу.

— Вот, пожалуйста, Юки, миленькая, Курт собрался поливать траву, — насмешливо прыснул он, — а как не сказал. Мукой, что ли?!

Белая куропатка на этот раз не выдернула у него ведро из рук, а просто нырнула в бесполезный колодец. Она появилась наружу спустя несколько минут, вся в муке. Уселась на край ведерка и изящно отряхнула крылья, будто рачительная хозяйка ладошки. На дно ведерка с нее нападала горсточка какой-то серой пыли, похожей на золу. А тем временем близнецы побежали за Пенкой к кусту крыжовника и стали рыться у самых корней. Ящерка показывала им, где следует искать. Вылезли они из-под куста все перепачканные землей, держа в руках каждый по два корешка.

— Вот, — торжественно заявили они, и мама не удержалась и рассмеялась, глядя на их чумазые физиономии.

Курт и Март положили один из корешков в ведро с водой и серой пылью, тщательно размешали и выжидательно уставились на мальчика.

— Чего это вы на меня так смотрите? — попятился он, опасаясь, что его наверняка ждут еще какие-нибудь дурацкие поручения.

Близнецы смешно зашипели:

— Какой глупый. Поливай. Сначала там, — Курт ткнул пальцем в сторону кедра.

— А-а, — рассеянно протянул Енька и принялся выполнять работу, в которой не видел никакого смысла.

Трава «Рви Что Попало» росла повсюду, казалось, больше проку было бы, если бы ее выпололи. Она вечно путалась под ногами и кое-где доходила мальчику почти до пояса, так что через нее было трудно пробираться. И такие заросли еще и поливать? Это уж слишком! Енька полил в несколько заходов всю траву, которая росла вокруг дома. Он таскал ведра, куда Юки каждый раз стряхивала по скудной серой горсточке, к реке и обратно, близнецы замешивали в воде корешки. Он трудился изо всех сил, стараясь как можно скорее покончить с этим бессмысленным занятием.

Мама тем временем почти закончила возиться с травой. Черешневые птички принесли чеснок и даже без лишних уговоров потолкли его в ступе.

— Ну и какой во всем этом толк!? — чуть не плача, ныл Енька, который очень устал.

А ведь он так рассчитывал с утра пораньше, несмотря на насмешки двух своих упитанных друзей попробовать надуть мяч или починить воздушного змея. В крайнем случае, можно было бы рискнуть забраться на крышу автобуса, если удастся уговорить его немного постоять спокойно в воде, и понырять с него в заводь.

— Увидиф, — лукаво сказал Март.

— Что-то я пвоголодался, — заворчал Курт, и в животе у него как по команде призывно заурчало.

— Гоп-гоп, а вот и сигнал! — радостно заключил Март.

— Ну-ка, все трое, к речке мыться, живо, — скомандовала мама, — в таком виде я вас за стол не пущу. Рисовые колобки почти готовы, осталось только запечь их и полить медом.

Близнецы с мальчиком послушно отправились на реку. До того уж им хотелось поскорее получить в свое распоряжение как можно больше сладких рисовых колобков. Енька пообещал братцам научить их плавать, хотя они не совсем понимали, о чем он толкует. Март нерешительно вошел в воду по колени, и для вида поплескал себе на живот.

— А завтра перейдем к нырянью! — радовался Енька, из воды поглядывая на отчаянные барахтанья на отмели у самого берега Курта, который оказался немного смелее.

Оказывается, раньше им обоим и в голову не приходило, как это может быть здорово — плавать.

После обеда бурундуки натащили из леса гору шишек, и они вчетвером дружно трудились, добывая ядрышки. В столовой стоял чудесный аромат кедровой смолы. Мама рассчитывала сделать на ужин ореховую запеканку с черешневым джемом. «А назавтра — творожный пудинг. Но пока точно не знаю, как я с ним управлюсь, — бормотала она, очищая скорлупу. — Но мне ясно одно — готовить такие волшебные обеды — сплошное удовольствие!»

Курт и Март, согнувшись, как и все, сопели каждый над своею горкою шишек.

— Э-эх! — Курт распрямил спину, потянулся и зевнул, — сколько ваботы! Вот пока вас не было, у нас не было никаких забот!

— Не пова ли немного певедохнуть? — оживился Март, ну, напвимев, вздвермнуть чуток?

— Лучше давай-ка споем! Эй, бватец! Взбодвись! Гоп-гоп! — дернул его за ухо Курт и, мелькая толстыми короткими ляжками, полез за буфет.

Какое-то время там слышались громыхание, чертыхание и возня, потом показалась взлохмаченная шевелюра Курта, а затем появился и он сам, волоча за собою небольшого размера аккордеон. Меха инструмента растягивались и издавали тихие жалостливые звуки. Курт и Март уселись по разные стороны от него, и в четыре руки заиграли печальную протяжную мелодию. Потом они затянули дружно и хором:

Мама и Енька вежливо похлопали. Енька подумал, до чего все-таки здесь все любят изъясняться загадками. Курт и Март отшвырнули аккордеон, и он в сопровождении той же печальной мелодии, словно уползающая гусеница, пропал за буфетом. Близнецы стали дальше перебирать орехи, время от времени перешептываясь и косясь на Еньку:

— Сколько мы ни намекали, он так ничего и не понял…

— Он глупый.

— Он еще маленький.

— Он слышал слова девева и нашу песню, но даже не задал ни одного вопвоса.

— Но мы не имеем пвава ему гововить, что девать…

— Нам конец.

— Мы всю физнь будем фить в печке…

— И лазить чевез эту уфасную твубу! О, нет!

— Двевь заквоется вовно на исходе седьмого дня.

— Мы пвопали.

Они уже в открытую глазели на Еньку, словно ожидали от него чего-то. Будто он должен вскочить и сказать: «Ура! Я все понял!», как будто его осенило. А что именно его должно осенить, он и сам не знает. Мама, низко наклонив голову, собирала ореховую шелуху. Между бровями у нее пролегла озабоченная морщинка. Еньке стало не по себе, и он полез на чердак.

И стал там перебирать вещи, пылящиеся безо всякого толку. Все равно он давно уже собирался надуть мяч. Енька повертел кожаную шкурку, выглядевшую довольно жалко, в руках, но так и не нашел отверстия, куда можно было бы вставить нипель, чтобы накачать мяч. «Может, и так можно погонять, подумаешь, немного сдутый». Он подошел к плетеному креслу, от нечего делать покачал его немного, при этом кресло издало какой-то странный, словно предупреждающий гул, и присел на самый краешек.

— Ой, мамочки! — Енька немедленно вскочил как ошпаренный, — мамочки мои, оно меня ужалило!

— Ха! — дружно воскликнули братцы, чьи взлохмаченные головы тут же появились снизу, — мы фе гововили тебе, лучфе их не твогай. Бвось дуться, пойдем на вечку. Туман посадит нас внутвь и нывнет.

— Он так сказал. Будет здовово! Пведставляефь! Как в подводной водке! Мы пво такую слыфали.

По всей видимости, им сильно наскучила возня с орехами.

…Закат был великолепен. Солнце плавно катилось за горы, окрашивая небо и облака в немыслимый розовый цвет. Ужинали на траве у реки. Так было удобнее в первую очередь близнецам, которым не нужно было раскорячиваться, пытаясь устроиться за столом с чашкой. Мама заметила, что каждый раз желающих отведать чего-нибудь повкуснее становится все больше и больше.

Внезапно за их спинами стали слышны легкие щелчки или как бы потрескивания, и местность вокруг дома стала покрываться крупными белыми цветками, на закате слегка отливающих розовым. Трава «Рви Что Попало» зацвела и наполнила воздух чудесным ароматом, не похожим ни на какой другой.

— Ну, что я вам гововил!? — с гордостью сказал Курт, и они с Мартом тут же принялись спорить, кто из них двоих обещал, что произойдет что-то интересное.

Мама хотела сорвать несколько цветков, чтобы поставить у себя в спальне, но Март возмутился:

— Какая евунда!

А Курт довольно похлопал себя по круглому сытому брюху и сказал, что эти цветки меньше всего на свете предназначены для украшения комнат.

Енька подумал, что, наверняка, это был самый красивый вечер в жизни мамы. Он все-таки сбегал к лесу и нарвал для нее немного диких маков, чтобы она могла украсить ими свою спальню, если уж она этого так хочет. Мама все никак не могла наглядеться на прекрасные белоснежные цветы и осторожно ходила по траве, чтобы не помять их, вдыхая аромат, пока солнце не село, а на небе не зажглись крохотные блестящие осколки.

— Но почему цветы не закрываются на ночь? — спросила она братцев, у которых глаза уже начали слипаться, и они сидели на траве, прислонившись друг к дружке, похожие на двух потешных совят.

— Они долфны как следует напитаться лунным светом, могла бы и сама догадаться, ты ведь здесь уфе не певвый день, — с нажимом сказал Курт, и заговорщики, хохотнув напоследок, исчезли за дверью дома.

А мама все смотрела на ночное небо, месяц и звезды и думала, что все-таки ничего более невероятного с ней никогда в жизни не происходило. Она даже для верности укусила себя за палец, когда ложилась спать, чтобы удостовериться, что все это ей все-таки снится.