Дом на одной ноге

Семь

«Как же я сразу не догадалась! — ругала себя мама, быстрым шагом направляясь в столовую. — Семь — это же семя, семечко. Это что-то вроде пароля! Если семечко оживет, главное дерево сможет возродить чудесный лес, он снова вырастит деревья и вернет наверх всех, кто стал подземным жителем, а это, согласитесь, не очень-то приятно, если ты им не родился. Только нужно об этом хорошенько попросить!»

И она почти побежала к двери.

— Семьсемьсемь! — позвала она неуверенно, и еще раз. — Семьсемьсемь.

— Это же тебе не кувица, — мрачно изрек Курт, слоняющийся по столовой, не зная, куда себя деть.

Несмотря на столь ранний час, они с братцем были уже на ногах. И оба выглядели непривычно напряженными. Свои непослушные вихры на головах коротышки пригладили, как могли, и от этого у них был довольно глупый вид.

— Знаефь, хоть ты и очень ховошая, но… не слифком-то сообвазительная, — деликатно потупил глаза Март.

— Да совсем она не сообвазительная. И не внимательно свушает, что ей гововят, — раздраженно бросил Курт, — фто ты тут кудафчешь? Тебе фто, вазве СЕМЬ?

Последнее слово он произнес с явным нажимом, потешно выпучив глаза.

— И квоме того, нельзя не заметить, что нынче пофли повазительно тупые дети. Не способны вазгадать дафе самую пвостую загадку…, — пробормотал он себе под нос, но мама все равно его услышала и нахмурилась.

И оказалось, что не одна она.

— И вовсе я не тупой, — Енька спускался с лестницы, протирая глаза ото сна, — вот я всю ночь думал, что это значит: «Кровью полить корни и ствол…»

— Ну, фто я гововил? — Курт многозначительно поглядел на Марта. — Никакой надефды…

Мама вдруг резко дернулась, будто ее ударили током. На ее лице отобразился ужас. Она подскочила к Еньке, притянула его к себе и крепко сжала плечи.

— Не знаю, на что вы там намекаете в своих песнях и где-то там еще…, — твердо сказала она, переведя дух, — но никакой крови вы не получите! А если хоть пальцем тронете моего сына, то будете иметь дело со мной! — она нахмурилась еще сильнее и решительно сдула со лба упавшие на лицо волосы.

— Тьфу ты, пвопасть! — в сердцах сплюнул Курт, и маленький огненный колобок, выпавший из его рта, быстро укатился за порог на улицу.

— Да кому она нуфна, его квовь! — изумился Март, — он сам по себе уже квовь. Квовь той…

— Ты что? Совсем ничего не поняла? Или пвитвовяешься? Имей в виду, остался всего один день! — разозлился Курт.

Пнув стул и больно ударив ногу, он захромал прочь из дома.

— Думай! Думай! — прошипел Март, удаляясь вслед за ним, — и ты, малыфь, вспомни все, что услыфал! — глаза его были очень грустными, и это всерьез напугало Еньку.

Мальчик прижался поближе к маминому боку.

— Знаешь, мамочка, — сказал он, зевая, — по-моему, им не так уж и весело тут живется. Только представь, — он заглянул ей в глаза, — спать на жесткой пыльной каменной подстилке, а если хочется погулять, нужно карабкаться по трубе. И, по-моему, они ели как попало, пока нас не было. Помнишь песню? Так жалостливо. Если бы мне каждую ночь снилось такое, я бы умер!

— Как все это сложно, — мама потерла виски. Она чувствовала, что не выспалась. Вот тебе и милый, славный, волшебный дом. — Жаль, я в тот раз слушала вполуха. Напрягалась, все пыталась понять, откуда идет голос. Пойдем-ка лучше тоже на воздух.

Тем временем у крыльца собралась вся компания. Старый грязный автобус переминался с колеса на колесо. Юки покинула свой каменный насест и уселась на крылечко. Март лениво пинал гнилое яблоко. Курт сидел на земле и что-то с жаром доказывал улитке. Енька вздохнул с облегчением — выходит, не он один ведет беседы со зверьем. Ящерка расположилась на камне и грелась, подставив спинку все сильнее разгоняющемуся солнышку. Гунила пряталась под крыжовником от распаясовавшегося зноя. Бурундуки как обычно носились вокруг, не разбирая дороги. Одно только ежиное семейство, по-видимому, удалилось на отдых, потому что его нигде не было видно. Когда мама с Енькой появились в дверях, все стали смотреть на мальчика. Он засмущался и потянул маму за рукав ее любимой клетчатой рубашки:

— Я не уверен, что все понимаю до конца, но, мне кажется, они чего-то ждут от меня, я что-то должен сделать. А что? Ты не знаешь?

— Кажется, — сказала мама хмуро, — кажется, начинаю догадываться.

Она присела на корточки перед засмущавшимся Мартом.

— Скажи-ка мне, малыш. Я вспоминаю слова с трудом, я просто тогда была так удивлена… Вы здесь все заколдованы. Так? Вы с Куртом… Юки…

— Юки была летучей мыфью и сидела в колодце. И лучфе не спвашивай меня, чем она питалась. Но она ни в чем не виновата…

— Ну вот. Авто… вернее, Туман…

— Он был пвивязан к дому, когда начался пофав. Бедняга так напугался, стал пятиться.

— И оттого теперь ездит задом наперед? Это конь, да?

Март кивнул и проглотил слезы.

— Весь белый. Вы бы видели, какой он был квасивый! Мы ковмили его сахавом. Он с тех пов ни вазу не подходил к дому, боялся. Это мы одни во всем виноваты! — Март не удержался и в конце концов разрыдался.

— Горемычные вы мои! — мама погладила его по голове. — Ну-ну, будет. Кто же мог знать! Скажите лучше, что нам теперь сделать, чтобы помочь вам!

— Мы не мофем сказать, девево уфе фсе сказало, — хлюпнул носом Март.

— Хватит ныть! — зашипел на него Курт. — Ты мефаефь ей сосведоточиться!

— Так, — мама прикрыла ладонью глаза. — Как же там: «седьмой, переживший потерею». Какой седьмой, ума не приложу. Откуда считать?

Курт только покачал головой и пошел к реке — освежиться.

Есть сегодня почему-то никому не хотелось. Енька с мамой, обнявшись, сидели на крылечке и смотрели на горы.

— Я хочу запустить змея, — сказал вдруг Енька и побежал наверх.

Он притащил змея, практически развалившегося у него в руках.

— По-моему, эта игрушка уже ни на что не годна, — сказала мама, потрогав сгнившую порванную бумагу.

— Но рама-то цела! — возразил мальчик, потому что ему в голову пришла одна удачная мысль…

Конечно же, он решил обратиться за помощью к буфету. Или за тем, что было за буфетом. Зажмурившись, мальчик загадал большой лист плотной бумаги и хороший клей. Немного подождал и получил желаемое. Все утро Енька, наморщив от напряжения лоб, мастерил нового змея. Работал он медленно, бурундуки все время лезли под руки, переворачивая клей и прыгая по бумаге. Мама ему помогать не стала, сказав, что у нее совершенно нет настроения, она бродила по холму, кусая губы, наморщив лоб и что-то лихорадочно соображая. Потом вдруг бросилась к колодцу, схватила ведро и стала носить воду из реки и поливать основание дома.

— Не глупи, — прохлюпала улитка, снова затрясясь от беззвучного смеха, и мама, услышав такое, от неожиданности уронила ведро с водой себе на ноги.

Хвост от змея Енька приладил старый, он был еще вполне ничего. Вздохнув, он осмотрел свое творение и остался доволен. Мальчик побежал к реке, где, пригорюнившись, обнявшись и вполголоса мыча все ту же жалостливую мелодию, сидели на камне Курт и Март.

— Эй, смотрите, что у меня есть! — закричал он радостно, но они лишь скользнули по нему рассеянными взглядами и перестали завывать как два полуночных приведения.

Тогда Енька стал один запускать змея. У него получилось не сразу, а с третьей попытки. Тот заскользил в воздухе, поймав ветер. Енька, совершенно счастливый, бегал по мягким зеленым холмам.

— Он запустил змея, — изумленно заколыхалась Узелок, — смотрите, мальчик оживил раздавленного комара! Ну вот! А вы говорили, что ничего у него не выйдет!

Потом, не обращая внимания на косые взгляды близнецов, Енька искупался в заводи и поплелся к дому.

— Знаешь, — мама поймала его у двери, было видно, что она была в отчаянии, — я уже не знаю, что и придумать, может, нужно прошептать молитву или еще что-нибудь в этом роде? Ну, покружиться, плюнуть семь раз и все такое. Ты только посмотри, как они нервничают! Мы должны отплатить добром за их гостеприимство. Если бы не этот дом, мы бы умерли с голода.

— Я только чуть-чуть полежу, — сказал Енька, — у меня что-то разболелась голова.

Мама печально погладила его по плечу и поцеловала в лоб.

— Да-да, конечно. Все будет хорошо, — улыбнулась она, — вот увидишь!

…Мальчик лежал на маминой кровати с широко раскрытыми глазами и таращился в потолок. Он задремал и ему приснился потрясающий сон. Красивая и ужасная история, сказка, у которой пока еще не было конца. Во сне все встало на свои места и стало понятным. И теперь ему казалось, что он знает, что делать. Енька болтал ногой и вполголоса разговаривал сам с собой:

— «Я должен „попросить за них прощенья“. Кажется, так было сказано.

— Но у нас еще никогда не было такого прекрасного дома. А как же Курт и Март? Так неохота с ними расставаться.

— Они сами давно все решили. Пока дерево вернет им и всем остальным прежний облик, пройдут годы. Но они согласны ждать.

— Мы тоже могли бы остаться внутри!

— Но тогда это были бы уже не мы, правда? К тому же, здесь нет ни одной школы!»

Внезапно у мальчика стало очень легко на душе, и он решительно соскочил с кровати.

…Сквозь цветные стеклышки Енька различал физиономии Марта и Курта, которые, сплющив носы, в ожидании смотрели на него. Ему стало весело, он представил, как Курт стоит на стуле, а Март топчется рядом, отвоевывая у брата пространство, чтобы не свалиться. И они вытягиваются на носочках изо всех сил, чтобы хоть что-нибудь увидеть. Енька знал, что Лимон сидит неподалеку на полу и ждет, высунув язык. А бестолковые влюбленные велосипеды, которые, судя по всему, когда-то жили в норке под мшистым валуном, все также связанные красной ленточкой, новенький, с иголочки летучий змей, сдувшийся мяч и другие предметы лежали и стояли на своих прежних местах, там, где они с мамой нашли их в первый раз. Енька на всякий случай еще раз хорошенько это проверил. Горе-автобус прижался тщательно вымытым в реке облезлым боком к дому и весь трясся от страха.

— Погоди-ка! — вдруг вспомнила что-то мама.

Она вытащила из своих джинсов пояс и привязала Тумана к крыльцу.

— Ну же, — ободрительно похлопала она его по боку, — ты же не хочешь всю оставшуюся жизнь бегать задом наперед. Это ужасно неудобно! И смотреть на тебя в таком виде — просто смех!

Солнце никогда еще не сияло так ярко. Не было ни единого дуновения ветерка, воздух будто застыл, приготовившись к чему-то важному.

— Плохая погода для запускания змея, — усмехнулся Енька, и мама улыбнулась ему в ответ. — Жалко, что ты не видела, он здорово летал!

Дом был великолепен, как всегда, в любое время суток. Енька подумал о том, как сильно они успели привязаться к нему. Вьюнки алыми гирляндами свисали с крыши. На черешне как обычно галдели птицы. Смородиновая чаща у основания дома сотрясалась — ежиное семейство дружно бросило все свои силы на сбор нападавшего за ночь урожая. На кедре бурундучата соревновались в дальности прыжков и носились с ветки на ветку как угорелые. Юки тут же на крыльце задумчиво рассматривала свою лапу. Гунила, Узелок и Пенка тихонько сидели на песчаной дорожке, как зрители в партере во время спектакля. Горы и речка блестели вдалеке на фоне зеленых холмов.

Мальчик проверил, плотно ли закрыта дверь. Он зажмурил для храбрости глаза, прислонился лбом к цветному стеклу и приложил ладони, как и в тот раз, когда неожиданно для себя открыл эту дверь.

«Моя прапрапра…пра… пра, — он не знал сколько „пра“ нужно употребить, и для верности нерешительно добавил еще одну, — прабабушка была очень доброй девочкой, жалко, что я о ней никогда до сих пор не слышал, — начал он тихим голосом. — Я не сержусь на Курта и Марта за то, что они сожгли нашу квартиру в городе, хотя мне будет очень не хватать старого альбома, где я как раз не успел кое-что дорисовать, — Енька вздохнул, — но, похоже, у них не было другого выхода. К тому же они никогда не ходили в школу и не знали, что нельзя баловаться с огнем. Дорогой дом, ты самый лучший на свете, мы так полюбили тебя, что с радостью остались бы здесь жить навсегда. Но я очень прошу, пожалуйста, стань опять деревом, как ты и был много времени тому назад, сколько, никто не знает точно. Пожалуйста, вырасти снова свой чудесный лес, весь, до самой последней травинки, чтобы твои зверушки могли вернуться домой, чтобы люди, все, кто свалился вниз, смогли подняться к солнцу и жить. Пожалуйста, прости их за то, что когда-то тебе сделали больно, миленький, семьсимсям,» — Енька сильно разволновался и запутался в словах.

Он отступил на шаг. Ничего не произошло. Дом стоял, как и прежде. Только теперь тяжкое напряжение витало вокруг него в воздухе. Мама наблюдала за сыном, прижав ладони ко рту. Он знал, что она очень боялась, вдруг произойдет что-то нехорошее. И на этот раз она даже забыла, что нужно улыбаться. Мальчик опустил голову. Мама подошла поближе и взяла его за руку.

— Ой, мама, — растерянно сказал Енька, вложив кулачок в ее ладонь, так он делал всегда, когда волновался и хотел куда-нибудь спрятаться, — ничего не получилось. Я все испортил. Я тупой, я маленький, правильно Курт говорил.

Енька крепился, а потом не выдержал и заплакал. Он вообще ни о чем таком никогда не мечтал. Он обычный парень, который всего-то-навсего собирался пойти в школу, чтобы понять, как устроен мир. А теперь… Он всех подвел. И что с ними всеми будет, теперь неизвестно. Он закрыл глаза, слезы душили его. Гораздо больше себя самого Еньке было жалко Курта, Марта и остальных жителей странного дома и его окрестностей. Кто им поможет? Ведь он был их единственной надеждой…

Енька всхлипнул и приоткрыл один глаз. И ахнул от изумления. На месте дома стояло огромное, и вправду необычайно величественное дерево, упиравшееся шелестящей кроной с мощными ветвями и нежными гладкими листьями в чистое лазурное небо. Мама вскрикнула и со всего размаха села на землю, повалив за собой Еньку. Мальчик сквозь слезы радостно засмеялся. Она не успела заметить, когда дом и дерево поменялись местами, и теперь в отчаянии терла глаза, словно надеясь, что как в кино все можно будет промотать назад и посмотреть еще раз.

— Подумать только, в один момент! — запричитала она. — Мама встала, подошла к дереву и стала любовно гладить его кору. — Но у нас никогда, никогда не было такого славного дома, честное слово, никогда. Мы тебя не забудем! Только дай слово, что поможешь им всем! Они не хотели причинить тебе зла, они лишь люди, а людям иногда бывает трудно поверить в чудо, и к тому же тогда, много-много лет назад, бедолагам всего-навсего был нужна крыша над головой и очаг. Как и каждому из нас!

Сын потянул ее за рубашку. Мама, бледная и с трясущимися губами уже совсем было собралась заплакать. Они вдвоем печально поплелись к реке. Оглянувшись на прощанье, Енька еще раз посмотрел на дерево. Его царственная крона приветливо покачивалась им вслед. Рядом с ним, действительно, словно бы под покровительством, остались стоять, где стояли, кедр и яблоня, а также черешня, крыжовенный куст, заросли смородины и странная трава «Рви Что Попало». Песчаная дорожка и колодец исчезли. Теперь они были уже ни к чему.

К своему удивлению мама и сын нашли на берегу реки неизвестно откуда взявшуюся плавно покачивающуюся в заводи лодку. Течение почему-то не уносило ее, словно ждало, пока прибудут пассажиры. Им снова было все равно куда идти, потому что у них опять не было дома. Путешественники сели в лодку и отчалили в полном молчании. Разговаривать не хотелось. Судно несла сама река. Внезапно течение усилилось, и лодку стало раскачивать. Енька и мама закрыли глаза и крепко взялись за руки. Вода сильно закрутила, им показалось, что они попали в большую воронку или даже в настоящий водоворот, и головы у них закружились.

Спустя какое-то время, когда мама с сыном открыли глаза, то обнаружили, что лодку вынесло в незнакомую местность. Солнышко над головой сияло также ярко, как и прежде. Берег, к которому они приближались, выглядел зеленым и ухоженным, на нем даже был построен причал, а кое-где поотдаль группками лепились на холмах небольшие аккуратные домики.

— Ничего себе, — сказал мальчик. — Это значит, что все это время мы были не так уж и далеко от поселка!

— Кто знает, — загадочно вздохнула мама. — В любом случае держись крепче, золотко, — она устроилась в лодке поудобнее, откидывая со лба волосы и снова улыбаясь.

«Они очутились на другом конце земли», — вспомнил сын слова близнецов, на этот раз не приблизительно, а совершенно точно, без ошибок. Спустя некоторое время Енька и мама подплыли ближе к песчаной отмели невдалеке от маленького домика с красной крышей и трубой, на котором висела обнадеживающая табличка, которую было хорошо видно издалека: «Совершенно свободно». Недалеко от берега по причалу степенно разгуливал пожилой бородатый мужчина с трубкой в зубах. Он приветливо помахал им рукой и показал, где пристать. Енька не мог дождаться, когда они доберутся до берега, и от волнения спрыгнул прямо в воду.

— Хозяин уехал жить в город, — махнул рукой пожилой господин, когда мама спросила про табличку на доме. — Сказал, что нашел хорошую работу. Даже не стал продавать, решил, что эта развалюха в такой глуши никому и даром не нужна.

— Дяденька, а школа тут есть? — первым делом выпалил запыхавшийся Енька.

Он уже успел несколько раз оббежать вокруг дома. И был так возбужден, что не знал, что бы еще предпринять.

— Школа? — мужчина растерялся. — Но сейчас же каникулы. Ах да, школа. Есть, есть, да еще какая! — рассмеялся он. — Самая лучшая школа в мире! Я сам ее когда-то закончил!

И Енька почувствовал, как что-то большое и теплое прихлынуло к его груди. Это ничего, что сгорели его старые вещи. Зато они с мамой угодили в такую потрясающую историю! А если не позволять себе впасть в отчаяние, жизнь всегда можно начать заново. Например, как Курт и Март. Как все остальные. Как этот потрясающий волшебный лес. Вот бы его когда-нибудь увидеть!

Вечером они с мамой сидели на старых скрипучих качелях под черемухой, вдвоем завернувшись в один плед. Ягоды падали Еньке на макушку, и это его страшно смешило. Мама пила грог, чтобы согреться и любовалась рекой. С воды дул свежий ветер. Поглядывая то на нее, выглядевшую такой умиротворенной и довольной, то на дом с обнадеживающей, раскачивающейся на ветру табличкой «Совершенно свободно», он думал о том, что на этот раз, похоже, они и вправду угодили прямо в ладошки к судьбе.

— Что-то там, по-моему, говорилось, про какой-то «нужный подарок», а, мам, ты не знаешь, что это значит? — вдруг ни с того ни с сего вспомнил Енька.

Мама засмеялась и поцеловала его крепко-крепко.

— Золотко ты мое, — усмехнулась она ласково, и они пошли спать.