Больше в местечке никто никогда не видел ни ребе, ни ребесн. Письма от них то — же не приходили. Хаим попытался найти их, посылая запросы в разные инстанции, пока знакомый милиционер не сказал ему, что бы он прекратил писать, иначе его самого сошлют туда же.
— Табе пашанцавала яшчэ, — то ли придумал, то ли сказал правду подвыпивший милиционер, отговаривая Хаима писать запросы. — Маглi разам з бацькамi саслаць. У апошнюю хвiлiну выкраслiлi з спiску. Бо перабор атрымауся. А у нас усё па плану. Дзесяць людзiн у загадзе. А у папа семяро дзяцей. Ды дарослых чатыры. Усiх пад завязку. Вось i сказауся ты з жонкаю давескам! Так што, сядзi i маучы![4]
Двося согласилась с милиционером, но ей долго пришлось уговаривать Хаима прекратить бесполезную переписку:
— И им не поможешь, и на себя беду накличешь. А, как сказал твой папа, живым надо жить! И надеяться на лучшее!
А лучшее все не приходило. Двося, как когда-то ребесн, не беременела. Местные врачи разводили руками, а просить благословение уже не у кого было, кроме Бога. И Хаим каждое утро, когда бывал дома, набрасывал на себя отцовский талес, надевал тфилин, и молился, прося Бога дать им ребенка, а в командировке молился про себя, без талеса и тфилин, что бы ни привлекать внимания, надеясь, что Бог простит его за это прегрешение. А годы шли, Хаим старел, не молодела и Двося. И они уже стали подумывать, что бы взять ребенка из детского дома. Но в последнее предвоенное Рош-Ша-Шана, особенно тщательно перебирая людские судьбы, Бог услышал молитву Хаима: и в Краснополье, приехал погостить к Брумихе брат из Киева. Приехал не один, а с женой, врачихой, по словам тёти Маши, большой специалисткой по женским болезням. И Двося обратилась к ней за помощью. Врачиха сказала, что просто так ничего сказать не может, надо сделать анализы и для этого надо ехать в Киев. Она устроит ее в больницу, в которой работает. И Двося, взяв деньги, что они собирали на ремонт дома, поехала. И через год, в начале июня она родила здорового мальчика. Все в местечке ахали и охали: в тридцать с хвостиком родить первого ребенка все считали чудом!
Пока Двося с ребенком была в больнице, Хаим решил сделать ей необычный подарок: построить крыльцо. И решил он, что бы оно было со стороны улицы. Что бы все его видели. И что бы Двося сидела на нем с малышом и в солнечный день, и в дождливый. Для этого надо было вырубить в наружной стене новый проем под дверь, сделать эту новую дверь и, как очень хотелось Хаиму, украсить крыльцо резьбой. Материала для такой большой работы у него не было, да и денег, что бы купить доски то же не было, и он попросил председателя райпотребсоюза выписать ему материал в счет будущих зарплат. Он долго рассказывал председателю про дом Двосиного дяди, про то, как она мечтает о доме с крыльцом с детства. А он за делами забылся про это, и вот сейчас вспомнил, и хочет сделать жене такой подарок. Председатель слушал, удивлялся, а потом подписал разрешение на получение досок и бревен в счет зарплаты, и даже выписал денежную помощь Хаиму, в связи с пополнением семьи. Вся бригада помогала Хаиму сделать крыльцо до выписки Двоси из больницы. А бригадир за один день скатался туда и назад в Гайшин и привез своего племянника, мастера по резьбе по дереву. И тот украсил крыльцо волшебными цветами.
Двося не узнала свой дом, и несколько минут удивленно переводила взгляд с крыльца на Хаима и обратно, повторяя, как сумасшедшая:
— Где мы? Это чей дом? Куда ты меня привез? Вези быстрее домой! Надо нашего сыночка покормить! Нашел время, когда шутить?!
И Хаиму, пришлось, раз пять повторить, что это ее дом, пока она поверила в это.
А потом они целый вечер выбирали имя малышу. Двося предложила его назвать в честь отца Хаима. Но Хаим запротестовал:
— По еврейскому обычаю называют в честь умерших. А я не знаю, жив ли мой отец или нет.
И предложил:
— Давай назовем в честь твоего отца.
— Ой, — испуганно сказала Двося. — У него чисто немецкое имя Дитрих!
— И мы назовем нашего сына Димой, Дмитрием!
— Но это не еврейское имя?! — возмутилась Двося, как фрумэшэ идэнэ (как религиозная еврейка-идиш). — Твой папа на такое имя не согласился бы!
— Может с таким именем нашему сыну будет легче в жизни, — успокоил ее Хаим. — Все евреи русские имена сейчас детям дают.
— Ой, какая я сегодня счастливая! — сказала Двося. — Честное слово, я никогда не была такой счастливой! Я на всю жизнь запомню этот день — 21 июня 1941 года!
— И я, — сказал Хаим. — И наш малыш тоже запомнит этот день!