Это был самый обычный день в Тополином Доме. Как и все самые обычные дни, начался он с завтрака.
Феликс Викери приготовил себе овсянку, не сдобрив её ни сахаром, ни маслом.
Ли Викери отведал свежего бекона, поджаренного мамой, и выпил кружку горячего яблочного сидра.
А потом, как это всегда и бывает в самые обычные дни, братья приступили к своим обязанностям.
Феликс достал с полки медный котелок и наполнил его водой из крана. А потом поставил на плиту и зажёг её.
Ли нехотя потащился в кладовку и отпер дверь большим, тяжёлым ключом. Его ждали банки, которые нужно было надписать и убрать.
Как только вода вскипела, Феликс добавил в неё всё необходимое: пять веточек розмарина, сок двух лимонов и половинки лайма. А потом тщательно размешал отвар деревянной ложкой.
– Феликс! – послышался из коридора крик отца.
– Ещё пять минуточек! – крикнул в ответ Феликс.
Отвар должен был настояться. Одно дело – его прописать, и совершенно другое – самому приготовить!
– Ли! – позвала мама из приёмной.
Ли уже заканчивал возиться с последней банкой, украшенной аккуратным зелёным бантиком.
– Сейчас-сейчас! – отозвался он, нацарапывая на этикетке дату и название.
Мама частенько напоминала ему, что гораздо проще сперва подписать этикетки, а уже потом наклеивать их на банки, но он постоянно об этом забывал.
Сегодня на этикетке значилось: «Помнить». Эта надпись встречалась на банках куда реже, чем «Забыть». Воспоминания и забвение. Вот к чему сводилась вся жизнь Ли в Тополином Доме. Воспоминания и забвение, стеклянные банки и крышки.
Ли поставил банку на нужную полку.
– Плотно закрыл? – уточнила мама, остановившись у входной двери.
– Да, – ответил Ли.
Если этого не сделать, последствия будут чудовищными. Воспоминания чрезвычайно хрупки и куда более ценны, чем варенье и соленья. Если одно из них выпорхнет из банки, то либо рассеется без следа, либо, что ещё хуже, влезет кому‐нибудь в голову.
– Хорошо настоялось? – уточнил папа Феликса, забирая у него миску с отваром.
– Да, – подтвердил Феликс.
Это был совершенно обыденный и в то же время очень важный вопрос.
Отвар был целебным. Он дарил жизнь, превращал беспросветное отчаяние в надежду на новый день. Поэтому Феликс тщательно его настаивал и относил в смотровую.
Сегодня на приём пришла женщина со спутанными седыми волосами, у которой не было половины зубов. Она залпом выпила смесь цитруса с розмарином, приготовленную строго по рецепту. На глазах у Феликса её бледное лицо порозовело, а в тусклых глазах заискрилась жизнь.
Пока отец Феликса помогал пациентке спуститься с кушетки, на которой он всегда проводил осмотр, мальчик думал о тех многочисленных пациентах, которые тоже ложились на неё, но которым уже не суждено было подняться. Феликсу довелось быть свидетелем стольких смертей, что и не сосчитать. Больные получали исцеление далеко не всегда.
Исцеление и смерть, отвары и наблюдение. Вот к чему сводилась вся жизнь Феликса в Тополином Доме.
Расправившись с домашними делами, Ли отправился в школу. Шёл он медленно, ступая по рыжеватым хрустящим листьям. В левом ухе у него звучала мелодия – тихая, нежная, знакомая. Госпожа Память часто её напевала, когда прогуливалась по лесу.
Эта песня поведала Ли о том, что он совсем не одинок. Что есть на свете место, где его всегда ждут, и он был очень рад это слышать…
Расправившись с домашними делами, Феликс вышел из Тополиного Дома через заднюю дверь и остановился на ступеньках. Он вгляделся в даль, причём глаза его увидели разное: левый – отца, а правый – господина во всём чёрном. Они пожимали друг другу руки в розоватых лучах рассветного солнца.
Это рукопожатие поведало Феликсу о том, что он никогда не будет одинок. Что есть на свете место, где его всегда ждут, и не важно, рад ли он это слышать.