Дом в Тополином Лесу

2 Гретхен

«Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху»[2].

Священник повторял эти красивые слова, как стихи, но Гретхен казалось, что они только портят прощание с усопшими. Мать Эсси Хастинг плакала, как и десяток других людей, одетых во всё чёрное. Утро этого дня было туманным, и к обуви Гретхен прилипли мокрые травинки. Она смотрела, как госпожа Хастинг, единственный родной человек для Эсси, бросает на лакированную крышку гроба горсть влажной земли.

Госпожа Хастинг горько рыдала, а вот родственники Гретхен не проронили ни слезинки. С семейством Хастинг они не дружили, но присутствовали на похоронах для соблюдения приличий, принятых в обществе. Отец Гретхен был мэром Бун-Риджа. Гибель Эсси стала одной из самых страшных трагедий, потрясших город за последние годы. Немыслимое происшествие, ужасная потеря – вот как отзывались о случившемся горожане. Эсси Хастинг, примерная ученица и капитан команды чирлидеров Бун-Риджа, в понедельник ночью отправилась на прогулку в Гикори-парк, поскользнулась на камнях и упала в ущелье. По полицейским отчётам, упала она с такой большой высоты и так сильно ударилась, что смерть была мгновенной.

Немыслимое происшествие. Вот и всё, что говорили горожане. Как будто все обстоятельства безвременной кончины Эсси были прекрасно известны. У Гретхен, однако, накопилось немало вопросов.

Почему Эсси Хастинг отправилась гулять ночью, да ещё совсем одна? Как вообще возможно, чтобы люди умирали в таком юном возрасте?! И почему мэр Уиппл настоял на том, чтобы обговорить это дело с шерифом и коронером Бун-Риджа за закрытыми дверями?

Она могла бы задать их вслух, но ей всё равно никто бы не ответил. Родственники промолчали бы потому, что для них она по‐прежнему была ребёнком, а детей никто не принимает всерьёз. Горожане промолчали бы потому, что она – дочь мэра, и при ней все всегда держали язык за зубами, опасаясь, как бы она не разболтала влиятельному отцу их тайны.

Так что искать ответы приходилось самой – других вариантов не было.

– Детка, прекрати.

Ба Уиппл сжала костлявыми пальцами плечо Гретхен, и та вдруг поняла, что нервно теребит свои локоны.

– Веди себя благопристойно! – попросила пожилая дама, не сводя глаз с могилы.

Благопристойность. Это слово точно описывало весь сегодняшний день. Долг и этикет, главные ценности дома Уипплов, напоминали о себе даже здесь, на похоронах члена вражеской семьи. Гретхен сцепила руки за спиной, чтобы больше не трогать волосы. Она старалась вести себя как можно благопристойнее, а на гроб Эсси тем временем упала последняя горсть земли, и чёрная толпа начала потихоньку рассеиваться.

Мать Эсси стояла у самой могилы в окружении друзей, которые тщетно пытались её утешить. Двое мужчин закапывали яму глубиной в шесть футов. Они орудовали лопатами с такой беспечностью, с какой отец Гретхен обыкновенно клал себе сахар в кофе. Старшие Уипплы отошли в сторонку, чтобы поговорить со священником и выразить свои благопристойные соболезнования и опасения на глазах у всех горожан.

До Гретхен донёсся смех – это смеялся неподалёку её брат Эйса.

– Какой же это всё цирк!

На Эйсе по настоянию Ба Уиппл был чёрный костюм, но из нагрудного кармана торчал фиолетовый цветок, безвкусный и непозволительно броский для столь траурного события. Правая рука была плотно перебинтована – видимо, он опять с кем‐то подрался. Эйса постоянно ввязывался в драки.

Гретхен часто говорили, что она похожа на Эйсу, и это её пугало. У неё были такие же чернильночёрные волосы и тёмные глаза. Друзья семьи замечали и то, что у брата с сестрой удивительно красные губы – словно намазанные помадой. Но Гретхен искренне надеялась, что на этом их сходство заканчивается, потому что Эйса вечно кривлялся не к месту. Часто улыбался в печальные и трагичные моменты, хихикал, когда стоило бы расплакаться, презрительно растягивал губы, когда люди вокруг смеялись. Казалось, мышцы лица Эйсы работают совершенно неправильно, не так, как у обычных людей.

Гретхен мрачно посмотрела на брата.

– Похороны – это тебе не цирк, – строго сказала она. – С Эсси случилась страшная беда, и не важно, каким она была человеком. Я стараюсь вести себя благопристойно, тебе бы это тоже не помешало.

Губы Эйсы в очередной раз скривила совершенно не подобающая случаю усмешка.

– Как будто благопристойность что‐то меняет. Эсси она не воскресит, верно?

Гретхен ему не ответила. Она смотрела поверх его головы, на окраину Тополиного Леса. На вершине холма среди деревьев стояли двое и внимательно оглядывали кладбище. Их на похороны явно не звали.

– Эй! – крикнула Гретхен. – Что вы задумали?

Она побежала вверх по холму, и с каждым шагом ей становилось всё лучше видно незваных гостей. Один был высоким и долговязым, с густой копной золотисто-рыжих волос – его Гретхен помнила по школе. Второй был коренастым и маленьким, и волосы у него были чёрные, как у самой Гретхен. На одном глазу он носил повязку. Сперва мальчики недоумённо посмотрели на Гретхен, словно решив, что она обращается к тополям, а не к ним. Но потом по лицу незнакомца с повязкой пробежала тень испуга. Он схватил своего спутника за локоть, и они бросились обратно в лес.

– Эй! – крикнула им вслед Гретхен. – За кем вы тут шпионите? А ну, объяснитесь! Я тебя узнала, Ли Викери!

Они и не подумали остановиться, и Гретхен, перепачкавшей ненароком чулки, только и оставалось, что смотреть им вслед. Она обернулась к подножию холма, к безутешно рыдающей матери Эсси и Эйсе, пинавшему землю. И что они тут высматривали? Кроме безрадостных лиц, тумана и уныния – благопристойности в худшем её проявлении, – здесь ничего и не было. Финал немыслимого происшествия – и ничего больше.

Вот только один вопрос по‐прежнему нависал над Гретхен, будто грозовая туча. Хватит ли ей самой духу помыслить немыслимое?