Домой не возвращайся!

ГЛАВА 15

Он не шел, а рвался вдоль железной дороги, напоминая своими движениями щуку, плывущую против течения. Ко всем неприятностям этого дня добавился снег, который закручивался ветром в спирали, налетал и бил в лицо, смешиваясь с непрошеными слезами. Чтобы преодолеть сопротивление снега, путнику приходилось, втянув голову в плечи, наклонять вперед туловище. Отчего долговязая, скрюченная фигура казалась еще более жалкой и одинокой. Но дорога лечит. Эти золотые слова должны быть высечены в сознании каждого мужчины. Через час наш герой размышлял о тонкостях военной тактики древних монголов. То ли это была подсознательная психологическая защита от свалившихся неприятностей, основанная на любви к военной истории, то ли все те же думы о скором призыве, трансформированные в исторические сюжеты. Во всяком случае, представление о войсках современных он имел куда более смутное, чем о существовавших много веков назад. Итак, в гонке вооружений на рубеже двенадцатого – тринадцатого веков победили жители степей. Потому что великий Тэмуджин, прозванный потом Чингис-ханом, объединив монгольские племена и завоевав Китай, взял на вооружение все лучшее из китайской инженерии. В основном, конечно, метательные орудия и осадные устройства. При этом имелась удивительно маневренная и легкая конница, тактико-старатегические действия которой оттачивались многими поколениями предков. Вслед за Китайской империей с полуторамиллионным войском пало Самаркандское шахство. И пошло, поехало. Стоп, стоп, господин Бальзамов, вы забыли, зачем вы идете. Какие монголы. Сосредоточьтесь на своей любви, в противном случае вместо признаний девушка услышит о том, как заряжался китайский арбалет. Что значит, черт с ней! Что с того, что каждый двухсотый человек на земле имеет ген потрясателя вселенной? Живите своей жизнью. Добивайтесь своей цели.

Вы еще любите или уже нет? Темнело. Наступала вторая ночь пути. Вячеслав снова решил идти до рассвета. Когда ты невидим и сам ни на что не отвлекаешься, идти намного легче и быстрее. Иногда он поднимал голову к небу и видел в густеющей черноте лицо Ирины, словно выписанное серебряной краской. Оно казалось ему чужим и холодным. Кстати, а что осталось в бумажнике? Он, наконец, решился заглянуть в отделение, предназначенное для купюр. Ба. Старая Аида все таки пожалела скитальца. Не до конца ее жадность обуяла. Вполне хватит на обратную дорогу и даже на несколько пирожков. Жизнь налаживается. Какая отвратительная погода. Берегите уши, молодой человек. Здоровье в армии пригодится. Некоторые историки считают, что Советский Союз, в своих нынешних границах, это в прошлом империя Чингис-хана, правда, без Китая и Индии. Кстати, что Китай, что Индия почти никогда не ощущали присутствия завоевателей. То же самое можно сказать о Древней Руси. Может поэтому степняки были обречены. Или по другим причинам? Ему почему-то вдруг вспомнился июль десятилетней давности. Счастливая пора каникул. Бабушкина усадьба. Стояли дождливые погоды. По неизвестным, во всяком случае, для него, причинам река, протекавшая сквозь деревню, вышла из берегов, помутнела и понеслась вспять. В коричневых потоках мелькали поднятые со дна топляки, обломки досок, щепа, куски коры, сельскохозяйственная утварь, неизвестно как попавшая в воду. Страшные, зияющие воронки заставляли трепетать воображение. Два бона, на которых обычно полоскали белье, сорвало с тросов и унесло. Свайный мост покосился и, жалобно скрипя, шатался, грозясь вот-вот совсем рухнуть. Другой мост, висячий, оставался последней связующей нитью с другим берегом. Прикрепленный концами к могучим столбам, далеко отстоящим от края воды, этот мост являлся хоть и хлипким с виду, но все же недосягаемым объектом для стихии. Вот на него-то и вбежал раздетый до трусов, десятилетний Вячеслав Бальзамов. Перелез через перила и замер, оглядев собравшихся от мала до велика жителей. По обоим берегам прошел гул людских голосов. Потом повисла глухая, ватная тишина. Словно в замедленном кино, стоя на узком уступе качающегося моста, он видел, как, расталкивая толпу, спотыкаясь, бежала бабушка, что-то крича и размахивая руками. Переведя взгляд с нее на плывущие облака, он раскинул руки и прыгнул. Вода оказалась удивительно теплой, не такой, как обычно. По бедру угрожающе скользнуло бревно. Затем какая-то сила потянула ко дну. Он знал, что если это воронка, то сопротивляться не следует. Нужно спокойно, экономя воздух в легких, подчиниться, уходя в глубину солдатиком. Но, как только ноги коснутся дна, резко оттолкнуться, чуть забирая в сторону, и уж тогда грести, не жалея сил. Лишь бы повезло – не ударило топляком по голове. Через полминуты десятилетний подросток вынырнул, шумно отдуваясь и, бешено ударяя по воде, поплыл к берегу.

Так, что там у нас с монголами? Куда я иду? Зачем? Если душа действительно находится в груди, то она давно уже похожа на продутый ветром парус, который желает только одного – отдыха и покоя. Нет ни страсти, ни желаний, одна сплошная усталость и одиночество. Сейчас бы наесться до отвала маминых пельменей и зарыться с головой под одеяло. В тепло, хочется в тепло. Хочется заснуть под негромкую болтовню кукол, которые, все, как одна, разговаривают голосом сестренки. Под настойчивую трескотню швейной машинки. Под работу старенького черно-белого телевизора.

– Эй, далеко ли идешь, пацан? – Из темноты смотрело худое лицо, покрытое крепкой щетиной.

– Иду туда, не знаю куда. Ищу то, не знаю что. А ты кто?

– Я Серега. Помочь можешь, братишка?

– Ну, чем смогу. – Вячеслав внутренне напрягся. Уж больно много неприятностей на одном коротком пути выпало на его долю.

– Да, бутылку открыть. Галька-ведьма, нарочно ведь, подсунула с деревянной пробкой.

– У меня штопора нет.

– Зато у меня есть. Помоги, черт бы тебя задрал!

Бальзамов сошел с полотна и сделал несколько шагов вниз по насыпи. Под ракитовым кустом на скамейке сидел человек, держа «бомбу», так называли бутылку емкостью 0,8 литра, между коленями. Своей худобой человек мог запросто поспорить с нашим героем. Ежик на голове белел густо посыпанным мелом. Брезентовая куртка горбом топорщилась на спине и бесформенно висела на плечах. Даже в потемках было видно, что штаны заскорузли от грязи. Ноги были одеты в резиновые тапки из наспех обрезанных резиновых сапог. Глаза выглядели двумя слабыми, мерцающими точками. Еще одна деталь заставила Вячеслава похолодеть: у человека отсутствовали кисти рук. Рукава куртки заканчивались пустотой.

– Давай свою бутылку. Открою. – Через несколько секунд легкий хлопок пробки сообщил, что джинн выпущен из бутылки и можно загадывать желания.

– Посиди со мной. Выпей на дорожку.

– Да я не пью.

– Врешь. Если куришь, значит и пьешь. И баб имеешь. А я вот только пью и то с посторонней помощью. Прикурить тоже сам не могу, потому и бросил. О бабах говорить не буду: я у них жалость вызываю, поэтому иногда дают. Что еще узнать хочешь?

– Я и так ничего не спрашивал.

– Врешь, спрашивал! По глазам вижу. – Человек зажал бутылку между культями и, запрокинув голову, начал пить, хрипя, булькая, проливая на грудь бордовую влагу: – Держи. Не обижайся за то, что я такой нервный.

– Нет, не обижаюсь. Я в полном порядке.

– Вот и не обижайся. Я ведь не всегда безруким был. Да пей ты.

– Нелегко тебе, наверно.

– Говоришь одно, а думаешь другое. А думаешь, как спросить, где, мол, руки потерял. Правильно я говорю?

– Правильно.

– Далеко отсюда. В Кандагаре. Я минером служил в армии. Про Афган-то, небось, слышал?

– Еще бы.

– Не слезливься. Мне от мужиков жалость не нужна. Говори по-нормальному, как пацан с пацаном. Ты вот зачем ночью шаришься?

– В Москву иду.

– А чего, доехать нельзя что ли?

– Да, хотел понять себя. Любимая девчонка замуж выходит. Когда идешь, все в мыслях и в сердце на свои места становится.

– В общем, определиться хочешь: любишь и ей желаешь счастья или ревнуешь и мечтаешь убить. Правильно я говорю?

– Ну, где-то так.

– Тогда тебе нужно начинать с того, кого ты больше любишь: себя или ее. У меня тоже любимая была. Она – хорошая. Увидела меня, инвалида вернувшегося, и заплакала. Захоти я тогда, пошла бы за меня замуж, не раздумывая. А я сказал, чтоб проваливала, что все время от нее избавиться хотел. Специально, конечно, как ты понимаешь, от чувства вины освобождал.

– И ушла?

– Не ушла, а выгнал. Каждую ночь снится, как я вот этими, т. е. оставленными за несколько тысяч километров отсюда руками, на гитаре ей играю. Так-то, братишка.

– Она в своих снах слышит.

– Лучше бы не слышала. К чему ей это! Жизнь надо строить.

– Это не от нее зависит. Думать можно одно, а жить совсем другим.

– Жинка погорюет, выйдет за другого. Правильно я говорю?

– И да, и нет.

– Слушай, братишка, а забирай мою гитару. На кой она теперь мне! Здесь недалеко. Вон, видишь, деревня на пригорке тремя огнями светится. Тот, что по центру, это мой.

– Да я ведь играть не умею.

– А ты учись. Пой, живи, радуйся, дурашка, девкам нравься.

– Какое там, пой, живи, радуйся. Через месяц в армию.

– Тем более. В армии любят тех, кто песни поет. Забирай и не раздумывай.

Под вечер следующего дня худой, страшно изможденный человек со спортивной сумкой через плечо и гитарой в руке стоял напротив двери домодедовской квартиры, абсолютно не понимая, зачем он здесь и почему. Грязные патлы волос, сбитые в колтуны, безвольно падали на плечи. Джинсы на коленях колдобились пузырями. Куртка на локтях темнела коричнево-зеленой грязью. Лицо, да какое это лицо. Мало того, что – кожа да кости, так еще и фиолетовые круги под глазами. В довершение – жуткая небритость и растрескавшиеся губы. Рука с грязными ногтями потянулась, было, к звонку, но, остановившись на полпути, упала вниз… Все. Все, что я хотел сказать, я сказал сам себе по дороге. Добавить нечего… Он помедлил еще пару секунд и, решительно развернувшись на пятках изодранных кроссовок, зашагал прочь.