DOOM: Ад на Земле

25

Флай слишком хороший друг, чтобы я ему врала. Но я настолько поражена быстротой, с которой развивались события, что просто не знаю, с чего начать. Да и вообще, как можно говорить при таком ветре?

Как и любой мужчина, Флай строил планы насчет женщин. Когда мы решили остаться друзьями, я поначалу боялась, что это вызовет некоторую натянутость отношений. Но мы действительно добрые приятели, настоящие кореша. Мне нравится, как мы ладим друг с другом.

Однако стоит появиться на сцене еще одному мужчине, как тут же начинаются сложности. Флай мне как брат, но ему никогда не нравился Вилли. Тем более не думаю, что он может хоть на секунду допустить, чтобы я влюбилась в религиозного фаната — особенно в мормона! Хотя «влюбилась» не совсем то слово.

Я протиснулась между шаткими вагонами, наблюдая за несущейся под ногами рекой из коричневых шпал. Альберт стоял на железном языке, который соединял вагоны, от тряски ключ в его руках ходил ходуном. Никогда не думала, что поезд так трясет.

Я чувствовала, что влюбляюсь в Альберта. Чудаковатого медлительного безумца. Не иначе конец света поспособствовал.

Заказывайте конец света, не пожалеете! Может, мы еще обратим историю вспять и вернем человечеству веру в жизнь. Мы, оставшиеся в живых. Те, кто отказались признать себя побежденными, пока всем верховодит жирный монстр.

На Фобосе я думала, что осталась во Вселенной одна-оди-нешенька. Потом, на Деймосе, — что единственные живые существа мы с Флаем.

Но как ни малочисленны на Земле те, кто проявил готовность противостоять захватчикам, главное — мы теперь не одни. И глядя на широкие плечи моего нового друга, я надеялась, что буду «не одна» и в другом смысле тоже.

Придвинувшись ближе, я увидела, что у него шевелятся губы — верно, читает что-нибудь из Библии, насколько я могу догадаться. Или какую-нибудь молитву. Вероятно, его это успокаивает, придает мужества. Может, в религии и правда есть смысл, если знаешь, где его искать.

Интересно, подумалось мне, он выучил всю Книгу Мормона или только частями, те места, которые созвучны его предубеждениям? Но почему-то мне казалось, что Альберт не такой. Быть может, это первый парень в моей жизни, который руководствовался в своем поведении верой, а не подгонял веру под свое беспутство.

Он перестал подпрыгивать, поднял на меня глаза и улыбнулся. После такого начала вряд ли он осудит меня, если я спущусь еще на одну ступеньку.

— Альберт! — выкрикнула я.

Он что-то сказал, но я не услышала. Наверное, я смущаю его. Обычное дело в отношениях между людьми.

— Ты такой симпатичный! — вдохновенно проорала я, совершенно ничем не рискуя; можно было не беспокоиться, что до него долетит хоть слово.

Потом я замолчала и стала слушать стук колес.

— Та-та-та, — пробубнил что-то Альберт.

Черт, он все-таки смутился. Но не отступил, а смело ринулся в бой, такой же отважный со мной, каким был с монстрами. Фу, Арлин, что за сравнение? Весьма точное, ответила я себе — самый суровый свой критик — и беззвучно прошептала на ветер: «Прости, не хотела тебя смущать».

Он мотнул головой и пожал плечами, что могло значить: не имею ни малейшего представления, что ты там бормочешь… Однако я предпочла расшифровать это как: глупости, дорогая, конечно, вера для меня много значит, но ты значишь не меньше — а я знаю, что ты обо всем этом думаешь.

Тут он не ошибся. Мне не хотелось больше ничего говорить. Физическое противоборство иногда гораздо проще, чем такое вот! Я слушала монотонный стук вагонных колес, который отдавался в мозгу рокотом крупнокалиберного пулемета, заглушавшего даже тот неистовый тайфун, сквозь который мы неслись. Неравномерный скрип автосцепки, ждавшей, когда Альберт начнет орудовать своим ключом, напомнил мне треск зенитной артиллерии.

Я посмотрела на землю, расстилавшуюся внизу бесконечным полотнищем гигантского флага, потом перевела глаза на тени по сторонам дороги, должно быть, деревья или телеграфные столбы, штрихами ложившиеся на зеленое марево рассвета, зеленое, как лайм, пока он не начал гнить и не превратился в лосьон для зомби.

— Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, — сказала я самым обычным голосом.

Но сама себя не услышала.

Альберт ничего не ответил, только с робостью посмотрел на меня.

Мне было приятно, что он назвал меня красивой. Хотя бы глазами. Чертовски приятно. Теперь, когда мы оба признались в обоюдной симпатии, откровенность давалась гораздо легче. Ну, вы меня понимаете — место было не самым подходящим для романтической беседы, но я знала, что он скажет, будь у меня хоть малейший шанс его услышать.

Дело не в том, что я возражала против его религии — они мне все не нравились. Просто казалось глупым наделять духовной властью бородатый призрак, который не отыщешь, когда все летит к чертовой матери.

У нас могли быть разногласия и по другим вопросам. Ха, ты в своем духе, Арлин! Стоит тебе влюбиться, как ты тут же должна объяснить своему избраннику, что из этого ничего не выйдет. Какое счастье, что кругом такой грохот и Альберт меня не слышит. Однако пора от минусов переходить к плюсам.

— Но мы можем попробовать, — продолжила я, нисколько не заботясь о том, что беседую в основном с ветром и колесами.

Альберт даже не смотрел на меня в тот момент, прилагая все усилия, чтобы удержать равновесие и не потерять ключ.

— Мы могли бы, скажем, встречаться. Провести вместе несколько ночей, если останемся в живых. Кто знает? Все может случиться.

Опять он ушел в себя, предоставив мне любоваться окрестностями. Он явно пытался осмыслить наши отношения. Совершенно очевидно, что в нем борются четыре силы: мораль, воспитание, я и полная-невозможность-что-либо-расслышать.

Наконец Альберт собрался с духом, повернул голову так, чтобы смотреть мне прямо в глаза, и сказал:

— Ту-ту-ту?

Разговор застопорился. Но лишь на одну секунду.

— Ты имеешь в виду, что ты девственник? — недоверчиво спросила я.

Он слегка склонил голову — было ли то «да»?

— Но ведь ты — морской пехотинец! — изумленно воскликнула я.

И тут же расхохоталась над собственной эмоциональностью. Церковь морского братства куда более всесильна, чем любая другая конкурирующая фирма.

Конечно, встречались пехотинцы, верные своим женам или воздерживавшиеся от секса по религиозным соображениям.

Прелюбодеяние вовсе не входило в перечень профессиональных обязанностей!

Удивительно, но так. Однако жизнь, как правило, почти не оставляла возможности блюсти чистоту.

Альберт в замешательстве, с его-то трепетной душой, наблюдал мой оживленный односторонний диалог — назвать его монологом было бы неправильно. Я не собиралась так легко сдаваться. А как же многочисленные порты, в которые он заходил во время плаваний? Бомбей, Мадрид, Манила, Гонконг, Калькутта, Кувейт!

Альберт улыбнулся. Все-таки прогресс. Это как входной билет. Я знала, как поведу допрос: «Так скажите мне, мистер Снайпер морской пехоты, неужели вы никогда не посещали местные эротические шоу? Никогда не видели проституток на улицах Бомбея и Манилы, которые занимаются своим делом на виду у всех? А секс-туры в Гонконг, где солдат с толикой баксов в кармане может посетить за полтора дня дюжину умопомрачительных магазинов?..»

Ну да, его удерживали моральные соображения.

Ему наверняка было неудобно, но он специально держал голову так, чтобы смотреть мне в глаза.

— Те-те-те?

Я? Ну нет, не совсем. Взгляд его стал пристальным. Нет, это все места, предназначенные для мужчин.

Хорошо, зайдем с другой стороны, с теоретической. Спору нет, в каком-то смысле парень весьма наивен, но в то же время — он вполне современный человек. Противоречивость натуры добродушного увальня трогала. Он вмещал столько всего!

Я потянулась и коснулась рукой его щеки, радуясь, что он не отпрянул, потому что побаивалась, как бы он не принял меня за потаскушку. Вот уж чего нет, того нет, я — ответственная женщина, что в нынешнюю эпоху значит способная таскать тяжести и спать с открытыми глазами.

Ну вот, можно считать, что первое свидание у нас уже состоялось!