Дорога Короля

Грегори Бенфорд ВНИЗ ПО РЕКЕ (Перевод И. Тогоевой)

Мальчик все плыл и плыл по серебристой реке в поисках отца.

Скорчившись на дне ялика, несомого переменчивым течением, он следил за поплавком на конце лесы, привязанной к корме. Он уже два дня ничего не ел. Жирная желтая рыбина мелькнула в мутноватой воде, но наживку не взяла.

Любопытство пересилило голод, и мальчик склонился над водой, чтобы узнать, ходит ли эта рыбина поблизости. Но увидел лишь собственное отражение в свинцово-серой, отливающей металлом воде.

Странно: на голове у его отражения красовалась соломенная шляпа, которую он уронил за борт еще вчера. Мальчик уставился на эту отраженную шляпу, чувствуя, что угодил в ловушку времени, отражавшего прошлое и умудрившегося постоянно плыть вровень с его яликом. Заодно он внимательно изучил и собственную вчерашнюю физиономию: выражение лица вполне оптимистичное, на лбу копоть от костра, из-за ушей-лопухов торчат клоки грязных волос.

Внезапно он отшатнулся от борта плоскодонки. Придонное течение, завихряясь точно струи жидкого металла, поднималось прямо к нему, просвечивая сквозь тонкую «кожу» реки. Один всплеск этой дряни, и ялик просто пойдет ко дну. От ощущения близкой опасности во рту сразу пересохло, а в горле застрял колючий комок.

В глубине, под мутной водой медленно разливалось желтоватое сияние: это ртуть прокладывала себе путь по дну реки и мутила воду. Предательство таилось в каждом движении этого жидкого металла, который то вспучивался пузырями, то вытягивался, как змея, то превращался в многорукое чудовище или в этакую Медузу Горгону с развевающимися волосами-змеями. Тысячи ползучих электрических тварей, вооруженных страшными клыками, скользили в металлических извивах течения, подобные затаившимся ширококрылым драконам.

Мальчик снова лег на дно ялика и лежал неподвижно, надеясь, что чрезмерно уплотнившаяся ткань времени несколько поредеет. Его безвольное тело содрогалось в приступах мучительной тошноты, и, чтобы отвлечься, он стал смотреть на вершины темных деревьев, склонившихся над водой.

Всемирная стена пятнами просвечивала сквозь чащу леса; на ней поблескивали яркие вспышки не погасшего еще пожара. Мир словно свернулся в трубку, и единственная уцелевшая река сверкающей змеей вилась меж скал и лесов. Вдали просторный туннель, точно высверленный в космическом пространстве, терял свои четкие очертания и расплывался туманом. Временами за очередной сверкающей излучиной реки мальчик мог видеть большой город. А позади, вверх по оси времени, был еще различим огромный изгиб Вселенной — гигантская холмистая возвышенность, тонувшая у горизонта в слепящей дымке. Мальчику все время хотелось вытащить бинокль, посмотреть в него и наконец увидеть…

Что-то глухо ударилось о дно лодки. Что-то тяжелое и явно движущееся.

Мальчик затаил дыхание. Обычно ялик плыл легко, как перышко, откликаясь на любую перемену течения и каждый вздох ветра, и лишь набирал скорость, спускаясь по течению этой серебристой реки — реки времени.

Мелькавшие у него над головой стволы и ветви деревьев, покрытых грубой корой, уступили место проблескам яркого света. На мгновение он даже пожалел о том полумраке, что царил меж лесистых берегов и был способен укрыть его в случае опасности. В этих небесах никогда не было солнца, и звезд мальчик тоже никогда не видел и не знал даже, что означает это слово. Свет, дробясь и мерцая, исходил от самой земной коры, точнее, от покрывавшей ее корки неких извержений, похожих на вулканические и испещривших бесчисленными брызгами весь противоположный конец этого свернутого в трубку мира. По словам отца, эти переливы красок являли собой трансмутировавшее эхо гигантских столкновений неведомых энергетических зарядов, похожее на дальние зарницы чудовищной грозы, — непознаваемый и неисчезающий результат бессмысленного насилия, неподвластного человеческому разуму.

Вдруг поверхность воды пошла рябью.

Мальчик мгновенно сел и схватил весло. Какая-то тощая усатая тварь вылетела из воды и щелкнула зубами прямо у него над головой. Он успел пригнуться и ударить усача веслом. Отвратительная шишковатая голова с узкими желтыми глазами-щелками качалась над подернутой рябью водой. Усач выдохнул из своего металлического нутра ядовито-зеленый дым и снова бросился в атаку. Мальчик что было сил замахнулся веслом и чуть не разрубил мерзкую тварь пополам.

Чудовище, порожденное придонными ртутными течениями, пронзительно закричало, плюхнулось в воду и исчезло. Мальчик опустил весло и принялся поспешно грести. Позади снова послышался плеск, и он еще сильнее заработал веслом, выгребая на глубину.

Когда клубы зеленого дыма унесло прочь и вода вокруг наконец успокоилась, мальчик направил лодку к берегу. Оставаться на середине реки было тоже опасно: обладавший мощными челюстями хищник мог в один миг сцапать его и утащить на дно, а мог и лодку пополам перекусить, если б сумел преодолеть тяжелое медлительное придонное течение — серебристо-серые потоки ртути с красновато-коричневыми вкраплениями брома. Видимо, очередной всплеск турбулентности заставил ужасную тварь подняться на поверхность, и это вполне могло повториться.

Стертые руки горели, дыхание с хрипом вырывалось из груди, и мальчик, с трудом подогнав лодку к берегу, перепрыгнул через борт и, торопливо шлепая по воде, вытащил ялик на сушу. Он привязал лодку к деревцу, росшему у самой воды, и укрыл ее разлапистыми густыми ветками.

Полный тревожных предчувствий, растратив последние силы, он решил, что пора немного подкрепиться, и достал несколько кусочков вяленого мяса, синеватого и волокнистого, но все же способного хоть немного утишить голод.

Поев, он стал внимательно осматривать раскинувшуюся перед ним, точно пологий купол, равнину. Вдали виднелись леса и пятна влажной распаханной земли. Но это ни о чем ему не говорило — во всяком случае, в подобной местности да еще у реки можно было ожидать чего угодно. И он решил пойти на разведку. Здесь было гораздо ближе к устью реки. А прошлой ночью он уснул, убаюканный темнотой и плеском воды, и вполне мог, несомый довольно быстрым течением, проплыть мимо нескольких городов, скрытых скалистыми берегами. На этой огромной и молчаливой реке ритмы земли почти не ощущались; она упорно несла одинокий ялик вниз по течению, вниз по оси времени, и ничего поделать с этим мальчик не мог.

Он поднялся повыше, на один из холмов, постоянно ощущая безмолвное воздействие времени. Сперва оно могло показаться похожим на теплый летний ветерок, но способно было мгновенно высосать всю энергию из любого, кто попытался бы ему противодействовать. Вскоре мальчик увидел небольшой лесок — переплетение стволов и ветвей, покрытых сине-зеленой листвой. Деревья спускались почти к самой воде. Никаких признаков человеческого присутствия заметно не было. Так что мальчик испуганно вздрогнул, когда из-за толстого ствола дерева вдруг появился какой-то человек со старинным короткоствольным ружьем с раструбом на конце. Ружье было очень похоже на утконоса.

— Как тебя звать-то? — усмехнулся мужчина, глядя на него, и смачно сплюнул.

— Джон.

— Вверх по реке идешь?

Лучше избежать прямого ответа, чем лгать, решил мальчик и сказал:

— Ищу, чего бы поесть.

— Нашел?

— Нет, еще не успел.

— Ну, далеко-то ты не уйдешь: в двух шагах страшная буря прошла. — Мужчина широко улыбнулся, раздвинув тонкие бескровные губы, за которыми виднелись коричневые зубы. — Я видел, как людям руки напрочь отрывало.

«Значит, он понимает, что просто так подняться сюда из низовий было бы невозможно», — подумал Джон и беспечным тоном сказал:

— Я с другой стороны приплыл, сверху. А на берег вышел в том месте, где лежит огромное старое дерево.

— Знаю я это место. Бывал там. Неподалеку от этого дерева ягод и грибов страсть как много. А сюда-то ты зачем пожаловал?

— Да я слыхал, что тут большой город есть.

— Скорее городишко, сынок. И по-моему, тебе лучше тут остаться, в диких краях, с нами вместе.

— А вы — это кто?

— Ну, я и еще несколько парней. — Улыбка у мужчины была будто приклеенной; уголки губ неласково опущены вниз.

— Нет, мистер. Мне пора идти дальше.

— А моя девочка утверждает, что у тебя тут срочные дела! — И мужчина грозно тряхнул своим мушкетоном.

— Да вы что! У меня же ни гроша нет.

— А нам твои деньги и ни к чему, парень. Зато тебе самому мои дружки точно обрадуются.

И он снова взмахнул мушкетоном, приказывая Джону идти вперед. Поскольку пока что никакой возможности удрать от этого типа не было, Джон быстро пошел в указанном направлении, а мужчина, наставив прямо на него широченное дуло, следовал за ним на удобном для выстрела расстоянии.

На самом деле мушкетон этот представлял собой украшенный резьбой плод одного из деревьев, которые Джон видел и раньше. Подобное оружие росло в виде тяжелых стручков на деревьях с ужасно скользкой корой. Когда «стручки» созревали, они как бы разбухали и становились такими твердыми, что их приходилось распиливать. Мушкетон выглядел как настоящий — с фланцем, уходившим прямо в приклад. Подобное оружие, будучи воткнутым во влажную плодородную землю, быстро прорастало и в свою очередь начинало давать плоды: пулеметные ленты. По размерам ствола мушкетона Джон догадался, что это вполне зрелое оружие, способное сделать не один выстрел.

Он, спотыкаясь, продирался сквозь заросли травы с острыми как нож краями и слушал презрительные комментарии типа с мушкетоном по поводу неуклюжести «некоторых». Наконец они выбрались на розоватую глинистую тропу. Похититель явно собирался притащить Джона в логово к таким же, как он сам, мерзавцам, но ни одной стоящей мысли насчет того, куда именно его тащат, что все это значит и как отсюда сбежать, мальчику в голову не приходило. Кто они, простые воры или компания педерастов? О педерастах он уже не раз слышал и даже видел их собственными глазами.

Однако хищный внимательный взгляд человека с мушкетоном свидетельствовал о чем-то большем, лежавшем за пределами знакомого мальчику мира. О пока еще неведомой ему трясине взрослой жизни.

Как же все-таки поступить?.. Но разум точно забуксовал.

Тропа резко пошла вверх. Вскоре Джон совсем запыхался. Как и большая часть дорог и тропинок, эта тропа была проложена почти перпендикулярно реке, а потому, следуя по ней, человек не испытывал ни леденящего душу давления настоящего момента, ни вызывавшего тошноту ощущения полета в пропасть, вызванного скольжением вниз по оси времени. Джон надеялся, что тропа в итоге приведет их в сухие коричневатые холмы предгорий. Насекомые с жужжанием висели над головой в неподвижности навевавших сон мимолетных мгновений. Еще немного…

Джон свирепо подстегивал собственные мысли. Вот они уже миновали зеленое холмистое поле, вот впереди, за угловатой излучиной реки, сталью блеснул довольно глубокий ручей, журча сбегавший с холма. Мальчик вдруг обратил внимание на дохлую мускусную летучую мышь, валявшуюся прямо на глинистой тропе.

Все мускусные твари пахнут противно, а эта мышь, видно, сдохла по крайней мере сутки назад, так что все вокруг пропиталось исходившим от нее зловонием.

Однако Джон ничем не проявил своего отвращения. Затаил дыхание и все. Рядом что-то шептал ручей, но этот слабый голосок времени лишь на мгновение замедлил его шаг. Рядом с дохлой летучей мышью валялась сбитая грозой ветка и горка мусора, оставшаяся после ливня. Иссиня-черная шкурка твари, раздувшейся на жаре, натянулась и потрескалась.

Мальчик перешагнул через дохлую мышь, прошел еще несколько шагов и оглянулся. Смуглое лицо его пленителя исказилось. Громко сопя от отвращения, он шарахнулся от мускусной мыши, потерял равновесие и запрыгал на одной ноге, дрыгая в воздухе второй. Дуло его мушкетона ушло в сторону.

Джон тут же схватил валявшийся на тропе сук и, не раздумывая, бросился на мужчину. При этом он невольно набрал в грудь воздуха, и от страшной вони его чуть не стошнило. Пришлось даже зажать себе рот. Сильно замахнувшись своим суком, он услышал характерный стук — ветка, видимо, ударилась о деревянный приклад — и чуть не упал.

Мужчина вскрикнул от боли; ружье вылетело у него из рук и плюхнулось в ручей… где и растворилось без следа с пронзительным шипением и легким хлопком, после которого в воздух поднялось прозрачное облачко оранжевого дыма. Увидев это, мужчина только рот раскрыл от удивления, потом посмотрел на Джона… и отступил назад.

— Так, теперь займемся тобой!

Собственно, Джон сказал первое, что пришло ему в голову, но постарался сказать это басом и с самым грозным видом.

Когда рядом протекает ручеек, способный запросто переварить любую металлическую вещь, схватка с противником может кончиться тем, что и сам в мгновение ока растворишься в такой «водичке». Джон чувствовал, что колени у него стали ватными от страха, а сердце стучит где-то в горле.

И вдруг этот тип бросился бежать. Он удирал со всех ног, вскрикивая на бегу коротко и хрипло.

Джон сперва прямо-таки остолбенел от удивления, а потом тоже бросился бежать, спасаясь от убийственной вони, исходившей от дохлой летучей мыши. Остановился он только на опушке, у обвитого каким-то ползучим растением куста, и оглянулся назад.

В груди его пела гордость. Он не побоялся сразиться с взрослым мужчиной, с вооруженным противником!

И только позднее он понял, что испуг того типа был вполне закономерным: на него с увесистой дубиной бросился весьма мускулистый юнец с абсолютно дикими глазами. Ничего удивительного, что он на всякий случай предпочел сбежать. Впрочем, сбежал он все-таки позорно, и выбившаяся у него из штанов грязная рубашка хлопала на ветру, словно хвост убегающего оленя!

Джон сразу бросился в сторону от тропы, ведущей к холмам, — на тот случай, если смуглолицый мужчина вместе со своими приятелями все-таки вздумает его искать. Мальчик спустился по течению ручья вниз и шел до тех пор, пока его не одолела усталость. Он надеялся, что на таком расстоянии от реки ему удастся избежать той страшной бури времени, о которой упоминал его пленитель. Но, похоже, тот не врал.

Реку, впрочем, все равно было видно с любой сколько-нибудь достойной внимания возвышенности, а холмы так и толпились вокруг, поскольку и сами горы виднелись невдалеке. С такого расстояния поверхность реки казалась удивительно чистой, лишь слегка расцвеченной красновато-коричневыми пятнами придонного ила и серебристыми или свинцово-серыми мазками, свидетельствовавшими о смертельно опасных подводных течениях.

Проснувшись, Джон первым делом отыскал гроздь каких-то мучнистых ягод и съел их. Позавтракав, он снова пустился в путь, все время ощущая странное покалывание в ямке под затылком. Потом эта пульсирующая боль переместилась и заполнила всю грудь. Глаза щипало. Воздух казался каким-то слоистым, издали доносились глухие удары.

Мальчик поднял глаза. По ту сторону затянутой легким туманом долины была видна противоположная часть этого мира — странная, точно покрытая коркой запекшейся лавы холмистая местность; среди холмов виднелись крупные пятна растительности, небольшие озерца, извилистые ручьи… В общем, типичный бассейн крупной реки.

Пока мальчик смотрел вдаль, купол небес у него над головой развернулся, точно мехи аккордеона — однажды он видел, как на этом допотопном инструменте играла какая-то старая дама, — а потом вдруг снова сжался. Джон тоже чувствовал, что сжат, стиснут со всех сторон. Ребра его трещали, шею сдавило, ноги тянуло в разные стороны — казалось, его собрались разорвать пополам…

Вокруг скрипели и раскачивались деревья. Одно старое черное дерево с грохотом рухнуло совсем рядом с ним, и он тоже упал на влажную и пахучую плодородную землю там же, где и стоял, и во все глаза смотрел, как сжатый, скрученный в гигантскую воронку мир устремляется вниз по временной оси. Наконец компрессионная волна прошла, и все вокруг словно бы вздохнуло с облегчением и расслабилось. Это было похоже на рвотную судорогу какого-то огромного чудовища. Земля постанывала, шатались скалы. Последний раскат грома гигантским молотом ударил по лесу.

За свою жизнь мальчик видел только пять подобных временных бурь, но эта была самой страшной. Когда он достал свой бинокль, чтобы посмотреть, как буря катится дальше по течению, то впервые увидел вдалеке шпили города и то, как закачался один из них от удара этой чудовищной волны.

Странное дело, но все это время он только и думал что об этом городе — «городишке», как назвал его тот тип. Слово «город» было непривычным для Джона. Город казался ему местом, лишенным какого бы то ни было соприкосновения с дикой природой. Неуязвимым для нее.

Он быстро шел вперед. Фиолетовые вспышки уходящей грозы освещали могучие деревья и широкую полосу всемирной стены, уходившей далеко за горизонт, к дальнему концу свернутого в трубку мира. Мысли о городе не оставляли мальчика. И еще он думал о том, что в этом городе, возможно, сумеет напасть на след отца. В общем, он и думать забыл о временной буре.

Вдруг горло снова перехватило тошнотой. Влажный воздух вокруг задрожал, искривился, искажая перспективу; ветер задул как бы сразу со всех сторон.

Ноги отказывались слушаться, и ему приходилось постоянно следить, куда он ступает. Руки его то становились тяжелыми, как бревна, и безжизненно повисали, то вдруг, став совсем легкими, сами собой начинали раскачиваться при ходьбе. Просто повернуть голову, не обдумав заранее это движение, он не мог: это означало почти наверняка упасть на землю. Задыхаясь, с огромным трудом он продолжал идти. Бесконечно долго тянулись часы. Он останавливался, чтобы перекусить и немного вздремнуть, и снова шел. Сам воздух, казалось, высасывал из него силы; по всему телу бегали мурашки, словно выписывая на коже какие-то замысловатые узоры.

Онемение конечностей прекратилось, когда Джон резко свернул на дорогу, ведущую к городу. Он буквально валился с ног от усталости, но три шпиля по-прежнему звали его вперед, сияя белоснежной белизной. Это был самый прекрасный город на свете! Дома из светлого дерева стройными рядами стояли вдоль аккуратно вымощенных улиц, прямых как стрела; тротуары были выложены квадратами серо-голубой плитки.

И на улицах было столько народу, что не сосчитать! Дамы в пышных нарядах осторожно переступали через кучки лошадиного навоза, грубоватые циркачи веселили толпу у городских стен, толстые веселые торговцы и краснорожие лоточники зазывали покупателей; на лотках и в лавчонках можно было купить все что угодно — от сластей до пил и топоров. Толпа спорила, хвасталась, шумела, и люди вокруг Джона кишели, точно хлопотливые муравьи.

Мальчику показалось, что приноровиться к подобной жизни — все равно что попробовать напиться из водопада. И он бродил по шумным улицам среди забранных решетками окон, никем не замеченный и никому не нужный, прекрасно сознавая, что одет в лохмотья, а на голове у него ужасная шляпа с обвисшими полями. Теперь он искал то единственное, что действительно знал, — реку.

По широким каменным тротуарам тоже текла река, но людская; город постепенно заливала звенящая от насекомых жара. Некоторые люди дремали прямо на улице, похоже совершенно лишившись способности передвигаться; мальчик не раз видел, как они вдруг неловко оседали в кресла с продавленными плетеными сиденьями, опускали подбородок на грудь и надвигали шляпу на самые глаза. Вдруг Джон застыл на месте: огромная шестиногая свиноматка с потомством, похрюкивая, проследовала мимо него к рынку. Ей явно было чем поживиться среди сломанных упаковочных клетей и корзин.

А за этой ленивой, вяло текущей рекой людей простиралась настоящая река, отчасти скрывавшаяся в тени всемирной стены, отдельные участки которой ярко вспыхивали, отражая дневной свет. Выйдя к реке, Джон скинул заплечный мешок и, усевшись на парапет причала, стал смотреть на бесконечные волны, в которых то и дело мелькали серебристые пятна, испускавшие ядовитый дымок и тут же исчезавшие.

— Работу ищешь? — услышал он чей-то хриплый голос.

Голос принадлежал парнишке, который был чуть старше Джона, но гораздо крупнее, широкоплечий, в едва сходившейся на груди залатанной рубахе. Впрочем, глаза у парня были теплые, мечтательные.

— Может, и работу. — Деньги ему так или иначе понадобятся.

— Тогда кое-что разгрузить придется. Рук-то в порту вечно не хватает. — Парнишка протянул Джону широкую ладонь. Они обменялись рукопожатием. — Меня Стэн зовут.

— А меня — Джон. Груз-то тяжелый?

— Средний. Ну и дронеры, конечно, помогут.

И Стэн большим пальцем небрежно показал на пять абсолютно бесформенных фигур, сидевших вдоль ограждения. Джон видел таких и раньше, только в верховьях реки их называли «зомби» или же «зомы». Позы у всех были совершенно одинаковые: ноги раскинуты, руки безвольно обвисли, вес тела полностью сосредоточен на нижней части позвоночника, а само тело согнуто под неестественно острым углом. Ни один нормальный человек не в состоянии долго сидеть в такой позе. А этим, похоже, было вполне удобно. Они, наверно, были готовы на все, лишь бы не быть совсем мертвыми.

— Ты что, впервые здесь? — спросил Стэн, присаживаясь возле Джона на корточки и соскребая что-то с глыбы волнолома сломанным огрызком карандаша.

— Да, только что приплыл.

— На пароме?

— Нет, на ялике. Я причалил к берегу чуть выше того места, где временная буря прошла.

Стэн присвистнул.

— А сюда неужели пешком пришел? Далеко! И эта проклятая трясучка тебя носом в грязь не ткнула?

— Пыталась.

— Трудно тебе будет теперь свой ялик отыскать.

— Да нет, схожу и пригоню. Мне надо еще спуститься вниз по реке.

— Правда? — Стэн просиял. — А сам ты издалека?

— Не знаю, как тебе объяснить…

— Ну, с Горы Ангелов? Или из Рокпорта?

— Да, слышал я эти названия. И Албертс видел, только туман был сильный.

— Так ты из самых верховий, что ли? Раз мимо Рокпорта проплывал… Но ты ведь совсем мальчишка!

— На самом деле я гораздо старше, просто выгляжу так, — сухо возразил Джон.

— И акцент у тебя какой-то чудной!

Джон от злости даже зубами скрипнул:

— А по-моему, у тебя!

— Мне всегда казалось, что если так далеко уплыть от родных мест, спустившись по реке времени, так заболеешь, или спятишь, или еще что… — Стэн, похоже, действительно был потрясен до глубины души. Во всяком случае, он смотрел на Джона, широко раскрыв глаза, полные искреннего изумления.

— Я не случайно сюда попал. — «Ох, как глупо! Это ведь и ребенку ясно!» — подумал он. Пришлось остановиться и… кое-что разведать.

— А что тебя интересует?

Джон смущенно заерзал. Господи, вообще ни о чем даже упоминать не следовало! Ведь понятно же: чем меньше люди о тебе знают, тем меньше вреда они могут тебе причинить.

— Да так… Одно сокровище.

— Водород? Тут у нас многие водородом торгуют. В банках.

— Нет, это скорее… — Джон лихорадочно подыскивал подходящее слово. — Драгоценности. Старинные. Рубины там всякие и тому подобное.

— А ты не врешь? Я тут ничего подобного никогда не видел.

— Это большая редкость. Они остались с древних времен — их всякие дамы и лорды носили.

Стэн даже рот приоткрыл и языком поцокал, что, по всей вероятности, свидетельствовало об интенсивной мыслительной деятельности.

— Э-э… А кто это такие?

— Первобытные люди. Жили ужасно далеко отсюда, в самых верховьях. Они потому были такими богатыми, что их самих было очень-очень мало. В общем, всякие там сапфиры и золотые штуковины с них прямо-таки падали. Они их на руках и на шее носили.

Стэн еще шире разинул рот:

— Чесслово?

— Ага. И у них всяких таких украшений было, как пыли на дороге! Иногда им это надоедало, и дамы самые красивые камни, сверкавшие, точно спелые ягоды, целыми пригоршнями налепляли себе на шляпы. Тогда большие шляпы носили, с широкими полями. А если случалось наводнение и люди тонули, то эти шляпы, украшенные драгоценными камнями, уплывали — разумеется, вниз по течению.

— Шляпы? — Рот Стэна, казалось, уже никогда не закроется.

Джон пренебрежительно махнул рукой и пояснил:

— Да уж конечно не такие, как у меня! Не драные и не с обвисшими полями. Это были очень красивые шляпы, немного похожие на те, что в Оклахоме носят. И сделаны они были… из чистого водорода!

— Из водо… — Стэн запнулся; на лице его было написано полнейшее недоумение, и Джон понял, что надо как-то выпутываться.

— Понимаешь, в те доисторические времена водород был еще легче, чем теперь. Вот они из него шляпы и делали. А самые богатые даже ткали из него ткани и шили всякие модные куртки, красивые воротники и тому подобное.

Стэн подозрительно на него глянул и нахмурился.

— Но я никогда не видел никого, кто бы…

— Ну и что? Учти, именно так все и было! Я ведь, собственно, за этим и отправился в путешествие. Эти допотопные дамы и лорды, можно сказать, износили весь запас водорода! Вот почему теперь он стоит так дорого.

— О! — не произнес, а скорее выдохнул Стэн. — Нет, это же надо! Я что хочу сказать: известно, что водород — самый легкий и самый энергетически заряженный, так что ничего удивительного, если он каждому крупному подрядчику нужен. Или, скажем, машиностроителю. Да только где ж его достать? А ты-то, — он остро глянул на Джона, — откуда все это знаешь?

— Интересно, откуда мальчик все узнал? — попытался отшутиться Джон. — Да оттуда! Ведь мы там, в верховьях, куда ближе к древности, чем вы. Между прочим, у нас многие занимаются поисками таких «водородных шляп». Их приносит сверху река и выбрасывает на берег.

Стэн нахмурился:

— Тогда зачем же ты сюда пожаловал?

У Джона похолодело в желудке.

«Ну вот я и попался! — подумал он. — Сейчас Стэн поймет, что все это выдумки, и тогда мне придется плохо. А кроме того, я не смогу подзаработать, и придется сегодня ложиться спать голодным».

Однако уже через мгновение он не моргнув глазом втолковывал Стэну:

— Дело в том, что в верховьях все шляпы, выброшенные на берег, практически собраны. Вот я и надеялся поохотиться здесь на те, что успели проплыть мимо нас незамеченными.

— А-а-а… — протянул задумчиво Стэн, вполне, видимо, удовлетворившись таким объяснением.

А потом снова принялся задавать Джону вопросы насчет старинных шляп и охотников за сокровищами: как это следует делать? как сам Джон выискивает на берегу шляпы? удалось ли ему уже что-нибудь найти? и так далее.

Джон испытал огромное облегчение, услышав чей-то клич: «В гавань индукционный корабль входит!»

И вся сонная набережная мигом оживилась.

Джону показалось, что этот большой белый корабль возник на поверхности вод совершенно неожиданно: вдруг сразу стал виден весь его изящный четкий силуэт. Судно быстро приближалось к пристани, рассекая воды реки — так острый меч способен рассекать щит, сделанный из легкой пены. Во все стороны от носа корабля разлетались тяжелые серо-стальные брызги ртути.

Судно было трехпалубным; поручни украшены золотой резьбой; капитанская рубка на верхней палубе походила на египетскую пирамиду. Огромные старомодные колеса, занимая большую часть каждого борта, вращались все медленнее, издавая мелодичное монотонное гудение. Лишь эти колеса — являвшиеся на самом деле индукционными дисками, благодаря которым электропровод достигает покрытого жидким металлом дна, а электрические импульсы заставляют тяжелое судно двигаться вперед, — не затронула вечная привычка речного народа к украшательству. Причудливые завитушки спускались с каждого пиллерса, а сверху пиллерсы были коронованы прихотливыми капителями со старинным орнаментом. На мостике виднелись скульптурные изображения ангелов-хранителей, а шлюпбалки, утлегари[7] и верхушки мачт украшали увесистые позолоченные шлемы.

Пассажиры столпились у резных поручней, почувствовав, что судно замедляет ход. В воздух взметнулась речная пена, из-под кормы на каменный причал плеснула волна, послышался свисток, и быстрые руки палубных матросов перебросили на причал толстые канаты.

Стэн, ловко поймав одну из чалок, крикнул Джону:

— Пошли скорей!

Казалось, сам влажный воздух на пристани и на причале неведомым образом коагулировался, создав плотную толпу людей, буквально поглотившую корабль. Упаковочные клети и тюки подавались вниз с помощью лебедок; тут же с грохотом подкатывались вагонетки, куда все это грузили, и Джон заметил, что вокруг него в основном работают зомби, а толпа людей состоит главным образом из пассажиров и людей, кого-то встречающих или провожающих; все они что-то орали, махали руками и прямо на пристани заключали самые разнообразные сделки.

Стэн раздавал команды направо и налево, а зомби довольно вяло им подчинялись. От напряжения рты у них постоянно были открыты, и струйки слюны тянулись до самой груди. Это были самые настоящие искусственно оживленные трупы, в которые лишь недавно вдохнули немного жизненных сил, но силы эти быстро иссякали, и зомы становились все более апатичными.

Это были в основном мужчины, предназначенные специально для тяжелой работы. Впрочем, рядом с Джоном работала весьма крепкого сложения бабища, которая в перерывах между поступлениями груза весьма недвусмысленным жестом клала руку ему на гениталии. Джон, естественно, тут же стряхивал ее лапищу, но вонь, исходившая от женщины-зомби, так и застревала в носу, мешая нормально дышать.

Все зомби страстно хотели жить. Возможно, они понимали, что в лучшем случае через несколько месяцев так или иначе превратятся в бесформенную груду плоти, источающую удушливые миазмы. Сердитый взгляд Джона женщину-зомби отнюдь не остановил; она ухмыльнулась и принялась ощупывать его ягодицы. Весь дрожа, он поспешил отойти от нее подальше.

И тут же налетел на какого-то уж совсем обтерханного зома, который медленно повернулся к нему и забормотал:

— Джон. Джон. Джон.

Мальчик жадно вглядывался в его подернутые смертной дымкой глаза, в безвольно обвисший рот. Кожа, больше похожая на пергамент, собралась в складки на костлявом изможденном лице. Что-то шевельнулось в памяти Джона: эти скулы определенно кого-то ему напоминали… И острый нос тоже…

— Джон… Отец…

— Нет! — вырвалось у мальчика.

— Джон… подойди сюда… Время…

Зомби неуверенно коснулся его плеча. Видимо, это были последние мгновения его «второй жизни». От совершенных усилий магическая энергия уходила из него, точно вода из прохудившегося ведра.

— Ты не мой отец! Убирайся!

Зомби еще шире открыл рот, захлопал глазами и снова потянулся к мальчику.

— Нет!

Джон изо всех сил оттолкнул его. Зомби упал. Он даже и не пытался устоять на ногах — рухнул как подкошенный, растопырив во все стороны руки и ноги, и лежал как выброшенная на берег медуза, глядя подернутыми туманной пленкой глазами вдаль, туда, где был виден край света.

— Эй, он мешает тебе? — спросил Стэн.

— Да нет… Просто они меня уже достали!

Джон еще раз вгляделся в физиономию валявшегося на земле зомби и решил, что этот тип никак не может быть его отцом. Да он был и не похож на него совсем!

— Не обращай на него внимания. Пусть пока там полежит, — примирительным тоном посоветовал Стэн. — У нас еще работы полно.

В течение всей остальной разгрузки Джон старался даже не смотреть в сторону этой бесформенной груды плоти. Женщины старались аккуратно перешагнуть через лежавшего на земле зомби, а проходивший мимо мужчина пнул его ногой, но он даже не пошевелился.

Работать приходилось в поте лица, потому что новые пассажиры уже поднимались на борт. А когда Джон, сопровождавший первую партию вагонеток, вернулся из близлежащего пакгауза, лишь грязноватая рябь на поверхности реки свидетельствовала о том, что здесь только что разгружалось большое судно.

День этот показался Джону ужасно длинным. Перед его глазами прошло немыслимое количество бочонков, бочек и деревянных клетей, которые нужно было открепить, разобрать и расставить по полкам пакгауза. Стэн числился помощником одного из представителей крупной импортирующей компании, и у него был постоянный круг обязанностей, так что он и Джону за весь день буквально передохнуть не давал.

Зомби, работавшие на погрузке и разгрузке судов, очень быстро выходили из строя, и вскоре Стэн привел новую смену. Того, что безжизненной грудой рухнул на землю, Джон больше не видел и искать его на грязных задах пакгауза среди других зомби не стал.

Трудовой день наконец кончился, когда большой и хорошо видимый кусок всемирной стены, нависавший над причалами, отчетливо потемнел, создавая вокруг некое подобие сумерек. Это было очень удачно, потому что люди по-прежнему предпочитали ложиться спать в темноте, и хотя настоящей смены дня и ночи больше не наблюдалось, нескольких часов сна в довольно густых сумерках было вполне достаточно, чтобы более или менее выспаться. А однажды Джону довелось видеть настоящую ночь, которая продолжалась, если можно так выразиться, несколько дней, и люди вокруг стали открыто опасаться, что всемирная стена вообще навсегда погасла. Когда же сернистый свет все-таки вспыхнул снова, источая к тому же удушливый жар, многие пожалели, что проявили подобное нетерпение.

Стэн отвел Джона в бордингауз, где жил и сам, и устроил его там, дав ему перед ужином всего несколько минут, чтобы умыться холодной речной водой. Джона просто потрясло богатство стола в бордингаузе; там мгновенно уничтожались огромные количества еды, и при этом жующие рты ни на минуту не закрывались. Вот внесли огромное блюдо с дикими курочками, зажаренными до золотистого цвета, но дичь расхватали и съели буквально в мгновение ока, и Джон так и не успел дотянуться до блюда. Впрочем, Стэн как-то ухитрился сцапать двух курочек и поделился с приятелем.

Тощий человечек с козлиной бородкой, сидевший напротив Джона, был, видимо, особо озабочен тем, чтобы его устам не приходилось скучать, и весьма успешно чередовал жевание, отпускание шуточек и сплевывание обглоданных птичьих костей в бронзовую пепельницу, стоявшую на столе. Это, к сожалению, получалось у него далеко не всегда аккуратно.

Стэн ел только с помощью ножа и все время беспечно засовывал его прямо в рот, а Джон все-таки постарался раздобыть вилку и даже успел проглотить несколько ложек бобов, сильно напоминавших резину, и некоторое количество тушеного мяса с неприятным душком, но тут подали десерт: довольно странное блюдо, представлявшее собой крохотный островок орехов посреди моря крема. Кто-то из курильщиков коснулся этого крема своей сигарой, и крем вспыхнул. Стэн съел свою порцию целиком и с наслаждением откинулся на спинку плетеного стула, ковыряясь в зубах острием блестящего ножа. Он делал это так беспечно и так вызывающе нагло, что Джон прямо-таки в восхищение пришел.

После десерта Джону больше всего хотелось лечь спать, но Стэн потащил его гулять. Побродив по запруженным толпой улицам города, они в итоге оказались за стойкой какого-то бара, где владычествовала огромных размеров женщина, явно изрядно выпившая. Язык ее так и мелькал, то и дело облизывая губы, а глаза вращались как заведенные, и она напевала какую-то бесконечную балладу, смысл которой Джон так и не смог уловить. Под конец великанша с грохотом рухнула на пол, и трое мужчин с трудом подняли ее и понесли прочь. Интересно, думал Джон, это так задумано или вышло случайно? Впрочем, в любом случае финал номера оказался более впечатляющим, чем само пение.

Стэн угостил нового приятеля темным пивом и поспешил воспользоваться моментом, чтобы отдать Джону заработанное за день: разумеется, Джон выглядел бы настоящим жадиной, если б в ответ не заказал еще пива, которое тут же и принесли. Он уже наполовину опустошил вторую кружку и начинал думать, что вечер, в общем, удался, да и город совсем не плох, а уж его новый друг — и вовсе парень хоть куда. Он уже готов был полюбить весь мир, когда вдруг вспомнил, что отец его как-то сказал, будто у них в семье всегда выбрасывали извлеченную из бутылки пробку, зная точно, что она больше не понадобится.

Это воспоминание встревожило его, и он нахмурился, но Стэн тут же постарался его развеселить: вытянув ноги, он одну из них положил на стол, снял башмак, и Джон увидел на его обтянутой носком ступне смешную физиономию. Шевеля пальцами, Стэн мог заставить эту физиономию то сдвигать сердито брови, то улыбаться, то моргать глазами. При этом он все время перебрасывался с «ногой» всякими смешными репликами. Однако Джона это представление навело на воспоминания о сиротском приюте. В первый же вечер, холодный и дождливый, его сосед, долговязый мальчишка, вытащил из-под одеяла ногу в сером носке, изображая крадущуюся крысу, а Джон решил, что это действительно крыса, и, бросив в нее нож, пронзил «артисту» ногу насквозь. Из-за этого воспитанники приюта надолго невзлюбили его.

Он улыбнулся, вспомнив эту историю, и отхлебнул еще пива. Вдруг Стэн весь побелел, глядя на Джона, и тот понял, что у него за спиной кто-то стоит.

Обернувшись, он увидел высокого мужчину в кожаной куртке и черных штанах; на голове у него довольно небрежно сидела синяя фуражка с золотым галуном. Никто, кроме настоящего шкипера, не мог носить такую фуражку!

— М-мистер… мистер Престон… — пробормотал Стэн.

— Что, господа, коротаете вечерок за пивом? Надеюсь, вы не слишком заняты и мы можем немного поговорить о деле?

Мистер Престон улыбнулся — довольно добродушно, но сохраняя строгое выражение лица, как и подобает представителю единственной поистине независимой профессии, какая была известна Джону. Правителям вечно мешает парламент; министры знают, как удушающи порой объятия избирателей; даже школьные учителя, пользующиеся среди учеников неимоверной властью, полностью зависят от горожан.

А вот над шкипером, который водит суда по серебристой реке, никто не властен! Капитан судна или его владелец может, конечно, отдать несколько приказаний, пока разогреваются электромоторы, но на этом его правление и окончено. А потом полновластным хозяином на судне становится шкипер; он может командовать сколько угодно и ни у кого не спрашиваясь, будучи просто недосягаемым для критики со стороны простых смертных.

Мистер Престон решительно вытащил из-под соседнего столика стул и с грохотом придвинул его к их столу.

— Я слышал, ты прибыл сюда с самых верховий? — обратился он к Джону.

— Я… Это вам Стэн сказал? — Джон старался выиграть время, чтобы иметь возможность обдумать ответ.

— Да, он обронил словечко. А что, нельзя было? — Мистер Престон внимательно посмотрел на Джона, и его крупный рот чуть дрогнул в усмешке под коротко подстриженными каштановыми усами.

— Да нет, сэр, что вы! Хотя он, возможно, несколько преувеличивает…

— Но он сказал мне, что ты бывал даже выше Рокпорта.

— Да, но Рокпорт я видел мельком, в тумане. Знаете, это был такой ужасный густой туман жемчужного цвета, который…

— А далеко ли до твоих родных мест от Рокпорта?

— Не очень далеко.

— Ты и в Каире был?

— Я… Да, но только я мимо прошел.

— Опиши, каким он тебе показался.

— Ну-у… Огромный! Куда больше этого города.

— А гору ты видел? И песчаную отмель рядом с подводными скалами?

— Нет, я ни отмели, ни скал что-то не заметил.

— Верно. Там их и нет. А гора на что похожа?

— На пену, вздымающуюся до небес!

— Вот как? И куда же эта пена падает?

— В реку, конечно. И еще взлетает, изогнувшись дугой, над второй вершиной горы.

— И ты под этой дугой прошел?

— Нет, сэр. Я старался плыть как можно ближе к противоположному берегу. Там течение не такое сильное.

— Разумно. Эта дуга существует еще со времен моего детства, и ни один из тех, кто пытался преодолеть бешеное течение прямо под нею, в живых не остался.

— Я тоже об этом слышал.

— От кого?

— От одного парня. У нас, в верховьях.

— И далеко это отсюда?

Настоящему шкиперу не соврешь, но правду можно немного и приукрасить. Джон еще отхлебнул пива, довольно крепкого, надо сказать, и весьма питательного — похоже, кое-кто в баре ужинал именно пивом, а потому шум там стоял ужасный, — и осторожно сказал:

— Я начал свое путешествие с одного плеса чуть выше Каира…

Мистер Престон с интересом наклонился вперед и с понимающим видом покивал ему.

— Точно. Там здоровенная отмель, и нужно обходить ее очень осторожно. Песок, верно?

— Нет, сэр. Черный металл.

Мистер Престон откинулся на спинку стула и сделал знак официанту, который крутился поблизости, сбивая грязный ковер, чтобы принес еще три пива.

— И это верно, — сказал он Джону. — Там со дна поднялась и вышла наружу целая рудная жила. Видимо, в результате какого-то катаклизма. В книгах говорится, что на дне было нечто вроде действующего вулкана, плюющегося расплавленным металлом, так что это совсем не ртуть, которой в реке полно. И еще в книгах пишут, что этот вулкан или гейзер забил вдруг прямо из-под всемирной стены.

— Но разве это возможно? А что же тогда находится за стеной?

— Нам этого знать не дано, сынок.

— Пожалуйста, сэр, не называйте меня «сынок»!

Кустистые брови мистера Престона тут же сдвинулись на переносице; его явно озадачила столь быстрая перемена в настроении Джона и в его голосе, мгновенно ставшем суровым. Шкипер сделал какой-то неопределенный жест рукой и сказал:

— Ну что ж, мистер Джон, я готов взять вас к себе на судно в качестве лоцмана.

Стэн изумленно смотрел то на одного, то на другого. Небывалое дело: два жалких портовых грузчика сидят и выпивают с настоящим шкипером! Да это все равно что мокрой речной крысе обедать за одним столом с мэром города! А уж последняя часть разговора его и вовсе потрясла.

— Лоцмана? — не выдержал Стэн.

— Ну да, на мое судно. С тех пор как я в последний раз ходил в Каир, было по крайней мере пять мощнейших временных бурь. А теперь мне придется подняться на моей «Начис» чуть выше, а никаких достоверных сведений о теперешнем состоянии реки в тех местах у меня нет.

— Но я совсем не уверен, что достаточно хорошо знаю реку, чтобы служить вам лоцманом! — Джон колебался, охваченный вихрем невнятных мыслей и чувств.

— Тебе довелось пережить хотя бы одну такую бурю?

— Даже две, сэр. Только я их, можно сказать, издали видел.

— Ну, по-моему, это вообще единственный способ их увидеть! — воскликнул с наигранной веселостью Стэн, все еще потрясенный неожиданным предложением шкипера.

Мистер Престон поморщился, услышав это заявление, однако согласно кивнул. Лицо его посуровело: он явно и сам не раз попадал в бури времени, и, возможно, едва спасся, потеряв немало друзей.

— А ты по реке на ялике легко прошел? — вновь обратился он к Джону.

— Когда как. Я и на веслах шел, и с шестом. Если честно, мне просто повезло: течение само меня вынесло.

— В воронки, образованные таким шквалом, обычно затягивает более тяжелые суда. И то, что ты плыл в легкой лодчонке да еще и на веслах, видимо, и послужило причиной твоего спасения, — сказал шкипер. — Электросудно при всей своей мощи обязательно должно быть достаточно маневренным. А от его массы полностью зависит и его судьба.

Джон молча пил пиво. Потом задумчиво протянул:

— Но я еще не решил, хочу ли я возвращаться в верховья, сэр…

— Ничего, уж я постараюсь, чтобы тебе не казалось, что ты зря туда вернулся! — Штурман подмигнул ему и внимательно на него посмотрел, словно пытаясь что-то прочесть у него на лице. — Надеюсь, и у тебя там какие-то дела найдутся.

«Может, и найдутся», — подумал Джон, и сразу же перед его мысленным взором возникло лицо того зомби, и он почувствовал, что стены бара словно смыкаются, желая задавить его.

Действительно, воздух в зале был прокурен насквозь; клубы голубоватого дыма покачивались возле неярких желтоватых светильников, висевших на стенах; светильники напоминали людские головы в шляпах. Джон тщетно пытался изгнать из души любые мысли о том зомби, однако его снова охватило мучительное чувство неуверенности. Как же ему узнать, кто этот зомби? А вдруг он — его отец? Нет, обязательно нужно его отыскать и как следует расспросить!

— Сэр, видите ли… Можно, я дам окончательный ответ завтра? Мне еще нужно покончить с одним делом…

Изумление, отразившееся на лицах Стэна и мистера Престона, показалось Джону почти смешным. А уж когда он встал, поставив недопитый бокал на стол, и вышел, громко стуча каблуками (выпил он все-таки явно лишнее!) и гордо подняв голову, они и вовсе опешили. А Джон, так и не прибавив больше ни слова, кивнул им и исчез за порогом.

Чернильного цвета неясные фигуры все еще двигались перед мысленным взором Джона, когда он постучался в дверь дома мистера Престона, по-прежнему пребывая во власти ночи.

Утро было довольно хмурое; серый свет едва просачивался сквозь туман, который прихотливыми извивами полз над крышами домов и над тихой рекой. Джон с трудом различил в тумане белые колышки ограды возле дома мистера Престона. Жемчужного цвета метелки декоративной травы торчали вдоль выложенной кирпичом дорожки, ведущей к порогу. Дом даже при столь слабом освещении выглядел замечательно. Крытое крыльцо из светлой сосны; массивные опоры украшены резными капителями с растительным орнаментом…

Джон еще раз ударил в обитую железом дверь молотком, и почти сразу после этого бронзовая ручка повернулась, как по сигналу, и дверь распахнулась. Какой-то гном, возможно немой (во всяком случае, он не сказал ни слова!), повел Джона по коридору, застланному ковром.

Мальчик не ожидал подобного великолепия и с восторгом рассматривал красивую мебель красного дерева, новую электрическую люстру под желтым бумажным абажуром и целую коллекцию замечательных статуэток. Приведя Джона в гостиную, гном разинул рот, лишенный языка, и продемонстрировал мальчику красную татуировку на плече, полагавшуюся всем слугам; видимо, он хотел как-то объяснить свое молчание.

Стены украшало множество картин и разнообразных сувениров — свидетельств бесчисленных путешествий хозяина дома. Названия некоторых картин Джон прочитал: «Над водопадами Авраама», «Поиски в сердце вулкана», «Средоточие света», «Поединок с судьбой». И еще там было очень много книг; некоторые весьма необычные. Джону очень хотелось рассмотреть их при более ярком освещении, но стоило ему протянуть руку и взять «Корабль времени и крушение мира», как послышались тяжелые шаги и он, обернувшись, увидел перед собой мистера Престона в синем с золотым шитьем мундире шкипера.

— Надеюсь, ты уже уладил все свои дела? — не слишком ласково осведомился мистер Престон.

Только теперь Джон понял, как глупо вел себя вчера, столь вызывающим образом покинув бар. Город, в темноту улиц которого он погрузился после охрипшего от множества полупьяных голосов пивного зала, сразу словно проглотил все прочие его мысли. Он долго пробирался по узким улочкам, вдоль которых громоздились безобразные дома, готовые вот-вот рухнуть и раздавить все, что находится внизу. Дома нависали над улицами, точно стены ущелий, закрывая собой бледное небо. Мостовые были влажными от тумана. В этом лабиринте Джон то и дело спотыкался о распростертые на земле тела, а то и наступал на них. Эти тела были, скорее, похожи на кучи старой одежды, выброшенной на помойку.

Хозяева зомби так и бросали их там, где те упали, уверенные, что они и с места не двинутся без очередной «подкормки». Джону понадобилось несколько часов, чтобы найти того зома с безвольно отвисшей челюстью, с которым он говорил на пристани; немало времени прошло и прежде, чем он убедился, что этот зомби не просто «отдыхает», выжатый как лимон. Нет, зом был действительно мертв; окоченевшие ноги раздвинуты, руки уперты в бока — этакая чудовищная пародия на танец.

Утром здоровенный хозяин зомби только пожал плечами, увидев труп, и бросил его в фургон на утилизацию. Вопросы Джона он попросту отмел: имен он не знает, а в каких местах этих зомов набрали, вообще понятия не имеет. Еще раз взглянув на мертвое лицо своего знакомца, Джон вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, словно зом, умерев окончательно, приоткрыл свою заветную тайну. Он действительно чем-то напоминал Джону отца, хотя мальчик и не видел его с детства, да и его воспоминания о родителях были затуманены гневом, тоской и нищетой, которые ему пришлось пережить впоследствии.

И вот теперь, с железной решимостью выпрямив усталую спину, расправив плечи, Джон стоял с высоко поднятой головой у роскошного, отделанного дубом камина и отвечал на вопросы сурового мистера Престона.

— Хорошо, сэр, я согласен.

— Отлично, черт побери! — обрадовался шкипер. — Ты завтракал?

Блинчики и жареное мясо, которые подала домоправительница мистера Престона, быстро отвлекли Джона от мрачных размышлений. Тем более что шкипер без конца рассказывал ему всякие местные байки.

Джон пока что вполне успешно вешал мистеру Престону на уши всякую лапшу насчет истинной цели своего путешествия вниз по реке и отвлекся от этого напряженного занятия, лишь начав более внимательно рассматривать всякие странные и забавные вещицы, расставленные на полках и развешанные на стенах.

Там были различные кристаллы и необычно окрашенные камни явно вулканического происхождения, браслет, сплетенный из волос то ли бабки, то ли прабабки мистера Престона, пять кремневых наконечников для стрел, сохранившихся с незапамятных времен, а также несколько вполне заурядных изделий современных ремесленников. Рядом в бронзовых рамках стояли фотографии и портреты каких-то испуганно глядевших детишек и престарелых тетушек и дядюшек — все эти люди стояли или сидели в самых нелепых позах и были одеты явно по-праздничному, то есть имели, с их точки зрения, наилучший вид для того, чтобы сохраниться в вечности.

Но все это была сущая чепуха по сравнению с большим прозрачным кубом, что стоял в гостиной на отдельном столике и явно в ней доминировал. От куба веяло холодом, и Джон решил, что это обыкновенная глыба льда, однако, пока он ел, по гладким скользким стенкам куба не сползла ни одна капля воды. Внутри в синевато-белом сиянии были как бы впаяны в лед странные предметы — золотая филигрань, лучистый кристалл кварца, два больших насекомых с колючими усами и статуэтка прелестной юной девушки с рыжими волосами и в летящих белых одеждах.

Джон просто объелся вкусными блинчиками, политыми патокой, и выпил почти целый кофейник кофе, когда случайно заметил, что у одного из насекомых чуть шевельнулось крыло. Продолжая внимательно слушать штурмана, излагавшего ему, так сказать, черновой набросок собственной биографии (тома эдак в четыре!), Джон не сводил глаз с девушки внутри куба, заметив, что она очень-очень медленно поворачивается на пальчиках правой ноги, а платье ее слегка закручивается, обнимая приподнятую левую ножку, и мягко разлетается, точно раскрывшиеся лепестки нежного цветка.

Теперь оба усатых насекомых, завершив замедленный взмах своих прозрачных, точно осенняя паутинка, крылышек, направлялись к девушке. Их выпуклые фасеточные глаза хищно поблескивали, и этот блеск показался Джону весьма зловещим.

— Ах вот ты куда смотришь! — сказал шкипер, заметив его пристальный взгляд. — Это они охотятся. Красивые, правда? Когда-то я мог смотреть на них часами. Борода раза три отрасти успевала.

— А эта девушка… Она что, живая?

— Видимо, да. Хотя и не могу этого утверждать наверняка. И не знаю, почему она такая крошечная.

— А откуда это у вас?

— Издалека привез, из самых низовий.

— Я ничего подобного в жизни не видал!

— И я тоже. Нет, правда, судя по уровню мастерства… В общем, мне кажется, что эта девушка — живая.

— Живая? Но ведь она ростом с ноготь!

— Я думаю, она только кажется такой маленькой благодаря некоему световому эффекту.

— А жуки?

— Жуки действительно почти такой же величины, что и девушка. Но, возможно, они искусственно увеличены — то есть с ними проделан как бы обратный вариант этого фокуса.

— А если не увеличены? Если они такие большие и есть?

— В таком случае они повеселятся всласть, добравшись наконец до девицы. — Шкипер усмехнулся. — Эта игрушка стоила мне недельного заработка. Хотя, если честно, она просто омерзительна, не так ли?

И Джон с ужасом ощутил ледяное дыхание, вырывавшееся из куба, внутри которого время текло слишком медленно и беззвучно. Ему вдруг страшно захотелось вдребезги разбить этот сине-белый загадочный предмет, освободить точно увязнувшее в патоке время, выпустить на волю изуродованные длительным тюремным заключением эпохи и перспективы. Однако игрушка эта принадлежала шкиперу, а такие, как он, лучше других понимают выверты времени. Возможно, подобные вещи и должны принадлежать именно им.

И тем не менее мальчик почувствовал облегчение, когда наконец покинул гостиную шкипера и нырнул в туман, клубившийся за порогом.

В тот же день они должны были отойти от причала. Никогда прежде Джон не испытывал такого ужаса и восторга, как в те мгновения, когда поднимался по сходням на гудевшую и дрожавшую палубу судна.

Никогда прежде он не бывал на индукционных кораблях, лишь с глубочайшим почтением, сознавая собственную ничтожность, смотрел издали, как они вспарывают речную гладь своими острыми носами. Мистер Престон коротко кивнул ему, и это равнодушно-деловитое приветствие было совсем не похоже на их вольное и неторопливое общение за завтраком. Без особых церемоний Джону выдали и документы, свидетельствовавшие о том, что он принят на службу. Члены команды обменялись рукопожатием с новым «лоцманом», глядя на него примерно с тем же холодным равнодушием, с каким смотрели на любого из пассажиров. Люди, просто купившие билет, для них абсолютно никакого значения не имели, как, впрочем, и уборщики с официантами, разместившиеся в трюме. Но по некоторым взглядам, брошенным искоса, Джон, в общем, понял, что по крайней мере на время этого рейса его в члены команды все-таки приняли.

— Ты был на реке, когда в верховьях пронесся последний шквал? — спросил мистер Престон, когда они поднялись на капитанский мостик.

— Нет, сэр. Я успел высадиться на берег и лодку вытащил. Так что эту бурю я как бы стороной обошел.

— Хм… Это плохо… А как ты думаешь, пройти мы там сможем?

— Думаю, да, сэр.

Погрузка заканчивалась. Корабль едва сдерживал себя, так ему хотелось поскорее отправиться в путь, и без конца посылал сигналы полной готовности — мощное бренчание, слышное отовсюду. Груз, доставляемый вагонетками, так и летел на борт, и палубные лебедки с лязгом опускали его в трюмы. Работали в основном зомби, нелепые, то и дело налетавшие друг на друга. Запоздалые пассажиры, чертыхаясь, опасливо сгрудились среди ящиков и бочонков, ожидавших погрузки. Жены, держа в руках картонки со шляпами и тяжелые сумки с продуктами, сердились на потных мужей, тащивших основной багаж и орущих детей. Телеги и тележки, нагруженные чемоданами и большими ковровыми сумками, грохотали по булыжной мостовой, двигаясь по самым немыслимым траекториям и то и дело сталкиваясь; чемоданы, разумеется, падали и раскрывались, вдребезги разбивались кувшины с вином, а воздух казался густым от ругани.

Джону очень нравились царившая вокруг суета, деловитый шум и жужжание моторов. Контролер крикнул; «Все не поместятся! Пожалуйста, сойдите на берег!» Прозвучал колокол, и заполненные народом палубы «Начес» как бы оттеснили крикливую толпу, заставив ее по сходням излиться на причал, точно приливную волну. Сквозь эту волну еще пытались пробиться последние пассажиры. Потом сходни подняли, и какой-то высокий человек, только что примчавшийся на пристань, попытался перепрыгнуть на борт через полосу воды. Он, разумеется, сорвался, однако ему все же удалось уцепиться за выступ в металлической обшивке судна, и члены команды втащили его на палубу, но при этом из заднего кармана его брюк вывалился кошелек и упал в реку. Толпа на берегу засмеялась, а какая-то пассажирка с трудом удержала этого бедолагу, который хотел уже прыгнуть следом за своим кошельком.

За всем этим Джон наблюдал, находясь в полной безопасности: из капитанской рубки. Рубка была очень элегантная и, казалось, вся из стекла; Джону пришлось даже приглядеться, прежде чем он понял, что в ней обычные четыре стены. Капитан и владелец судна стоял рядом со шкипером; оба были в темно-синей с золотом форме. Прозвучал сигнальный свисток, на гюйсштоке взвился оранжевый флаг, и корабль медленно отошел от причала. Палуба вздрогнула. Маслянистый дым повалил из трех высоких труб, расположенных на корабельных миделях.

Толпа на набережной выкрикивала последние прощальные слова, а корабль уплывал все дальше и дальше, явно убыстряя ход по мере того, как его индукционные рамки приходили в соприкосновение с придонными потоками жидкого металла. Джон смотрел, как с ошеломляющей быстротой уменьшаются городские дома, а люди на набережной превращаются в крошечные фигурки, а затем и в едва различимые розоватые пятнышки.

— Мы выходим на стремнину времени, — пояснил мистер Престон в ответ на встревоженный взгляд Джона. — Я сразу подключился к течениям. Именно поэтому все на берегу кажется нам таким неестественно маленьким и искаженным.

А на берегу уже ничего и различить толком было невозможно — какие-то красные и синие пятна. И все из-за скачка во времени и пространстве. Толчки волн отдавались по всему корпусу судна низким басовым гудением, которое Джон чувствовал даже сквозь толстую подошву ботинок.

Преодолеть саму протяженность времени, вырваться из его уверенной и прямодушной хватки… Джон чувствовал, как мерзкая тошнота сжимает горло. Ему стало страшно, ибо они еще больше ускорили движение — не просто увеличили скорость, но увеличили само количество движения, которое, как он знал, правит во Вселенной, но которое никто не в силах определить с помощью органов чувств, ибо движение — это смешанная сила, объединяющая время и пространство.

Прочная палуба вдруг стала скользкой и извилистой; уплотнившийся воздух пел и расщеплялся, подобно молниям; весь мир вокруг стал каким-то странно пятнистым… Весь организм Джона сопротивлялся воздействию мощных затяжных приливов и отливов времени; грудь была стиснута; в животе что-то булькало и переливалось; колени подгибались и были как ватные… Потом вдруг, причем безо всяких усилий со стороны его сознания, мышцы и сухожилия вновь обрели прежнюю упругость, тошнота прошла, и он судорожно, всем ртом вдохнул воздух, обнаружив, что воздух этот пропитан речной влагой и приятен на вкус.

— Все! Кажется, обрели равновесие. — Мистер Престон, видимо, давно уже наблюдал за мальчиком. — Я так и знал, что ты быстро очухаешься.

— А если б я не очухался?

Шкипер пожал плечами:

— Высадил бы тебя на берег на следующей стоянке. Больше тут ничего не остается.

— А как же пассажиры?

— Ничего, им внизу полегче. А на мостике приливные волны всегда бьют сильнее.

— Волны? — Джон окинул взглядом речной простор: поверхность воды была ровной, точно столешница.

— Не речные. Волны времени. Пассажиры, у которых с головой не все в порядке, могут просто лечь и не вставать, пока мы не доберемся до нужного им места. Они, собственно, по большей части так и поступают.

Джон всегда считал, что главная задача шкипера — удержать судно на плаву и успешно миновать все отмели и прибрежные скалы, что, в общем, не так уж и трудно, поскольку река очень широка. Но, молча наблюдая за мистером Престоном и за тем, как он аккуратно обходит каждый вздувшийся на поверхности пузырь густой коричневой придонной жижи, как вместе с водой буквально обтекает блестящие, точно золотистый расплавленный металл, бромистые отмели, как с изяществом танцора без конца вращает рулевое колесо с дубовыми спицами и дирижирует звериным оркестром индукционных двигателей, как он руководит командой в целом, мальчик понял, сколь сложны возложенные на плечи шкипера задачи. Прервать исполнение столь элегантного «гавота» каким-то вопросом казалось Джону не только опасным, но и совершенно непростительным преступлением. И кроме того, это было так красиво!

Ответственность шкипера Джон постиг в полной мере, когда какая-то торговая шаланда, стремительно несшаяся вниз по реке, чуть не столкнулась нос к носу с могучей «Начес». Не желая отклоняться от заранее проложенного курса, мистер Престон решил наказать наглецов и буквально срезал два длинных рулевых весла шаланды. Едва смолк хруст и скрежет, как из уст краснорожих торговцев, сидевших в шаланде, взметнулся целый фонтан отборных ругательств. Лицо мистера Престона осветила радостная улыбка: цель была не только достигнута, но и противник в отличие от бессловесной команды «Начеса» мог дать отпор!

Шкипер даже высунулся наружу и тоже осыпал неосторожную шаланду проклятиями. По мере того как шаланду уносило течением все дальше от корабля, ругательства торговцев слышались все слабее, а мистер Престон, напротив, все прибавлял громкости, яростно призывая на головы идиотов гнев таких богов и такие кары, о каких Джон никогда даже не слышал. Когда же шкипер наконец снова задраил иллюминатор, то казался совершенно успокоившимся, словно не только излил весь имевшийся запас ругательств и проклятий, но и полностью избавился от напряжения, связанного с отплытием.

— Господи, сэр, ну и здорово вы им дали! — сказал кто-то у Джона за спиной.

Оказалось, что это Стэн. Он прямо-таки весь лучился, с восхищением слушая этот поток сквернословия.

Но появился он явно некстати. Мистер Престон пронзил его гневным взглядом:

— Ты кто такой? Палубный матрос, а лезешь со своим мнением! А ну-ка быстро носом в палубу!

Так что прошло еще несколько часов, прежде чем Джон понял, почему Стэн вообще оказался на судне. Его новый приятель все это время доводил до блеска и без того безупречно чистую каюту шкипера, драил железный трап и оттирал захватанные грязными руками сосновые поручни. Когда Джон отыскал его на корме, он наслаждался миской похлебки из черных бобов. Выразительно на него глянув, Стэн сказал:

— Сокровища — вот из-за чего я подписал контракт! Палубному матросу платят сущие гроши, а от течения времени меня укачивает и уже через секунду начинает тошнить. Но я не сдамся!

— Сокровища? — удивился Джон.

— Ну да, эти водородные шляпы. Я их все время высматриваю. Только никто никогда их не видел в наших местах. Во всяком случае, в низовьях никто ни одной не встречал. Так что, наверное, ты все-таки промахнулся, спустившись так далеко. Эти шляпы точно попадаются значительно выше!

Джон молча кивнул и стал слушать болтовню Стэна о звездных сапфирах и огромных рубинах, которые только его и ждут. Он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться и не рассказать этому дуралею всю правду. С другой стороны, это вранье, собственно, и помогло ему завести друга там, где он этого никак не ожидал: в том страшном городе.

— Хотя жалко, конечно, что тебе пришлось прервать свои настоящие поиски, — лицемерно посочувствовал ему Стэн.

— Что? — Джон тоже сунул в рот полную ложку бобов, чтобы не выдать себя: странное замечание Стэна застало его врасплох.

— Ты снова промахнулся, — ехидно заметил Стэн. — Тот зом и был тем, кого ты так хотел отыскать. Только ты хотел найти этого человека в его первой жизни, а она тоже осталась гораздо выше по течению.

И как только этому Стэну удалось, заглотнув наживку с идиотской историей про водородные шляпы, узнать практически всю правду насчет отца? Джон был поражен. Он что-то проворчал в знак согласия, неохотно кивнул и умолк; все дальнейшие разговоры на данную тему он решил полностью пресекать.

Еще спускаясь вниз по реке, он понял, что нельзя позволять другим развлекаться за твой счет сентиментальными историями о бедном мальчике, лишенном материнской любви и сильной отцовской руки, которому пришлось влачить жалкое существование в недружелюбной холодной атмосфере благотворительного заведения. Дело ведь обстояло совсем не так. Но если б он действительно рассказал людям всю правду, все тут же отшатнулись бы от него, побледнев от ужаса.

Глубина начиналась почти у самого берега. Придонные потоки брома и ртути вступали во взаимодействие с индукционными спиралями, насыщая судно необходимой энергией, а течение здесь было довольно быстрым, и на поверхность не успевали подняться ядовитые пары, разъедавшие корпус судна. В общем, стоять на вахте оказалось довольно легко.

Мистер Престон объяснил Джону, что «Начес», в отличие от других судов, должен прижиматься к берегу. Ну а встречные суда лениво выбирали самую середину, пользуясь сильным течением. Мальчик быстро научился некоторым приемам, помогавшим преодолевать подводные скалы, отмели, излучины и островки, то и дело встречавшиеся на пути. Однако он почти сразу пришел к выводу, что если когда-нибудь станет шкипером, то всегда будет только спускаться по реке вниз, а вверх по течению пусть поднимаются всякие психи.

Впрочем, временные шквалы с одинаковым удовольствием трепали суда, идущие в оба конца.

Тьма, в которой словно слышался чей-то шепот, окутала корабль, когда они пересекали реку перед очередной петлей времени и находились точно на середине. А ведь согласно прогнозам, которые давались в городе только вчера, буря должна была пройти как раз в тех местах, от которых «Начес» теперь уже изрядно удалился.

— Быстро движется! — мрачно заметил мистер Престон, не сводя глаз с рулевого колеса.

Перед ними вырос столб белой, точно кипящей пены, исказив очертания берега и подернув красноватой дымкой лес и дальний луг. Джон, забившись в уголок рубки, старался припомнить и сообщить шкиперу каждую мелочь о той временной буре, которую пережил несколько дней назад. Но сведения его оказались ни к чему: шквал все набирал силу и в итоге, свернувшись узлом, превратился в некое подобие восьмерки, разбрызгивая черную воду и поднимая со дна фонтанчики жидкого серого металла.

Дождь хлестал по стеклам рубки. Гигантская циклоническая воронка словно всосала в себя весь свет. В небесах сверкали синие молнии. Глянув на берег, Джон увидел, что очертания деревьев расплылись окончательно, превратившись в некое подобие паутины. Ветер, налетая со всех сторон одновременно, безжалостно хлестал судно, пригибал деревья к самой земле, выворачивал наизнанку листву, так что она казалась почти белой. По кронам деревьев словно цветные волны шли, и деревья испуганно всплескивали своими руками-ветвями.

Одна из корабельных труб с визгом раскололась и накренилась; верхушка ее рухнула на палубу, откатившись к носу. Матросы, правда, сразу же высвободили обломок и сбросили его за борт. Среди них Джон увидел и Стэна, который яростно что-то пилил, хотя ветер почти сбивал людей с ног. Из уст матросов то и дело вырывались проклятия, которые Джон мог прочитать по губам, но слов слышно не было: страшные порывы ветра тут же уносили прочь любой звук.

Да и ветер был необычный. Он рвал воздух в клочья, настолько искажая видимость, что казалось, будто матросы на палубе то движутся еле-еле, то вдруг начинают метаться с лихорадочной быстротой, а тела их при этом то уменьшаются, то увеличиваются, полностью теряя естественную форму под воздействием неких невидимых сил.

Затем — ссстттт! — возник полный вакуум, победоносным сиянием взмыв в небеса. Неземной свет залил палубу, но берега скрывались во мгле. Верхушки деревьев то исчезали, то снова становились видимыми и раскачивались так, словно сражались с воображаемым противником. На середине реки вздымались валы пены.

Еще одно «сссттт!», удар, треск, и судно, подняв тучу брызг, рухнуло с высоты человеческого роста в какую-то горячую шипящую жидкость. На мгновение воздух вокруг стал темным, как смертный грех, а в небесах раскатисто прогремел гром — точно пустые бочки скатились по каменной лестнице.

И судно вышло из грозы. На расстоянии воронка посреди спокойной реки казалась просто бутафорским эффектом.

— На этот раз турбулентность времени оказалась не такой сильной, — заметил шкипер.

Но Джон думал иначе. Впрочем, он старался вообще ни о чем не думать. Усевшись на табурет, он хотел всего лишь побыстрее прийти в себя.

Когда позднее они встретились со Стэном, тот был очень удивлен тем, что рассказал ему Джон.

— Я был весь перекручен? И чуть на шпагат не сел? Да ты что! Я ничего подобного не чувствовал!

И Джон понял, что любой сдвиг во времени и пространстве связан с восприятием конкретного человека. Впрочем, обломок корабельной трубы, которую поспешно и в поте лица ремонтировали Стэн и другие матросы, явно свидетельствовал о том, сколь сильны могут быть и объективные изменения в потоке времени.

Подойдя почти вплотную к противоположному берегу, они осторожно огибали большую алюминиевую отмель, которая тускло поблескивала и была способна в одно мгновение содрать с корабля всю обшивку. Где-то здесь Джон тогда оставил свой ялик. Взяв у мистера Престона бинокль, он пытался разглядеть на берегу ветку с сине-зелеными листьями, которой отметил это место, но отчего-то ее не обнаруживал.

— Наверное, мой ялик кто-то украл! — гневно воскликнул мальчик.

— Или съел, — улыбаясь, заметил шкипер.

— Я его не выращивал! Он не живой. Я его сам сделал — с помощью пилы и молотка!

— В таком случае его, возможно, поглотило время, — пожал плечами мистер Престон.

Берега казались странно водянистыми, какими-то жидкими, словно представляли собой некую сине-зеленую эмульсию. Судно с трудом ползло вверх по течению, а Джон, глядя вокруг, чувствовал, что уважение его к шкиперу все растет. Ничто на берегу не сохраняло свою форму достаточно долго, чтобы можно было решить, что же это такое в действительности. Холмы таяли, как сливочное масло, забытое на обеденном столе теплым воскресным днем.

И все же мистер Престон умудрялся заставить судно, танцующее на волнах, буквально изгибаться от носа до кормы, обходя очередное препятствие. Иначе, говорил он, корабль в мгновение ока собьется с курса и налетит на какую-нибудь корягу или топляк, распорет себе брюхо и надолго застрянет. Мутные глубины, в которых текут сонные потоки жидкого металла, способны устроить ловушку для любого судна и при любой глубине под килем.

Внезапно корабль тряхнуло: он буквально срезал кусок островка, возле которого возник небольшой водоворот времени, скрывая и без того затянутую туманом поверхность реки. «Начес» прошел так близко от лесистого берега, что деревья зашумели, а ветки застучали и зацарапали по корме, чуть не сбросив в реку чересчур любопытного пассажира, — кстати, после этого случая пассажир поспешил сойти на берег на первой же стоянке и позабыл даже свой саквояж. Он сбегал по сходням, бормоча что-то насчет ужасных видений — обезглавленных женщин, которые являлись ему прямо в воздухе. Матросы веселились и строили рожи. И Джон вместе с ними.

О капризах индукционных судов ходили леденящие кровь легенды. Большая часть тех, кто жил рядом с рекой — а люди в основном все-таки предпочитали не жить с нею рядом! — хорошо знали истории о том, как индукционные суда внезапно возникали у причала, словно явившись из небытия, и с удивительной поспешностью ссаживали на берег пассажиров, разгружались и тут же отчаливали, завывая моторами, а через несколько секунд снова пропадали из виду: сперва, правда, уменьшаясь в размерах и истончаясь, затем иногда поднимаясь в воздух и после этого уже окончательно превращаясь в ничто.

Пассажиры других судов, пытавшихся догнать индукционный корабль, испытывали такое давление, словно их хочет раздавить чья-то протянутая сверху могучая длань. Кроме того, у них появлялось ощущение страшной усталости — особенно у тех, кто поднимался вверх по течению. В общем, люди старались селиться подальше от реки, даже если родились на ее берегах, — что-нибудь в одном дне ходьбы от нее. При известном напряжении сил нормальный человек довольно легко мог добраться пешком или на лошади до ближайшего города на берегу, чтобы подороже сбыть выращенный им урожай или что-то купить. Большинство считало: пусть лучше индукционные суда плавают вверх и вниз по течению, торгуя различными грузами и возвращаясь назад с полными трюмами диковинок, заказанных местными жителями по каталогам с яркими картинками.

Кое-кто, впрочем, решался плавать на таких судах пассажиром, купив билет до того или иного пункта и желая не только попасть туда, но и совершить весьма рискованную прогулку по реке, испытывая себя. Пассажирские каюты «Начес» были убраны прямо-таки роскошно: мягкие кресла и диваны, двери из светлого дерева, украшенные филигранной резьбой — обычно в резьбе использовался какой-нибудь изысканный орнамент и сюжет из истории знаменитых искривлений времени и пространства.

В главной кают-компании вся стена была увешана цветными фотографиями великих шкиперов. А в каютах первого класса, где дверные ручки были фарфоровые, целую стену занимал телеэкран, при должном уходе дававший отличное изображение. В барах были закругленные по углам потолки, чуть тронутые элегантной позолотой, а светильники на стенах напоминали посверкивающие на солнце капли дождя.

Днем пассажирам не возбранялось посещать общественные места в одних рубашках, без пиджака. К их услугам также был отличный парикмахер, в заведении которого всегда можно было взять чистое полотенце, чистую расческу и новый кусок прозрачного мыла.

Все это производило на Джона неизгладимое впечатление. Он никогда еще, даже дома у шкипера, не видел такой красоты и роскоши. Пассажиры, садившиеся на судно близ маленьких жалких деревушек, во множестве разбросанных по берегу, вызывали у него в первые дни истинное преклонение. Однако три дня плавания придали ему уверенности в себе, и он тоже стал посматривать на пассажиров в запыленной, помятой одежде с некоторым презрением, подражая более старым членам экипажа.

Однако он отлично понимал, что до шкипера ему далеко, как до неба. Морщины на лице мистера Престона свидетельствовали о многочисленных пережитых им катаклизмах, во время которых сталкивались различно заряженные потенциалы времени. Речь шкипера отличалась удивительным богатством — от куртуазной и элегантной лексики образованного жителя низовий до грубоватого народного говора, полного поговорок и бранных словечек. Шкиперы прекрасно понимали, что каждое плавание — это поход в вечность.

Джон старался всегда быть под рукой, чтобы в случае необходимости мистер Престон мог воспользоваться его знаниями. Впрочем, этим его нужность на судне и ограничивалась. И если индукционные кольца вдруг замирали в неподвижности, Джон кубарем скатывался вниз вместе с остальными матросами, повинуясь любой отрывисто произнесенной шкипером команде. Сам же мистер Престон, разумеется, всегда оставался наверху.

Просторное машинное отделение всегда было наполнено шумом и криками потных кочегаров, орудовавших лопатами. Та сила, что двигала судно вверх по оси времени, была порождена — причем совершенно независимо от времени — огромным медным механизмом, вращавшимся между магнитами, похожими на черных мамонтов.

Процесс перемещения в прошлое высасывал из стонущего металла огромное количество энергии. Но, без конца пересекая реку от одного берега к другому, огибая рифы и бромистые отмели, шкипер порой направлял судно как бы перпендикулярно течению, и тогда получалось, что они поднимаются вверх, если воспринимать это с точки зрения бега самой воды, но спускаются вниз, если воспринимать это с позиций временных петель.

Иных доказательств, что это действительно так, отыскать было невозможно, но однажды Джону показалось, что он видел вдали огромный корабль, похожий на призрак. Корабль странно вспыхнул и в мгновение ока стал реальностью: из больших толстых труб он изрыгал клубы черного дыма, а орудийные порты мерцали фиолетовым светом. Корабль плыл не по воде, а по воздуху, словно чудовищное насекомое; винты его перемалывали туман над водой. Больше всего судно было похоже на гигантского, раздувшегося от крови москита, который решился напасть на металлического кита, распростертого внизу.

Потом — ссстттпп! — просвистел ветер, и там, где только что плыл корабль, блеснула пустая поверхность реки, и тут же крик с нижней палубы возвестил полный аврал.

Стэн показал Джону трубы и кабели, уже покрывшиеся молочно-белым льдом толщиной с ладонь. Расположенные рядом бойлеры усиленно гнали в помещение жаркий воздух, однако поток времени внутри самих труб и кабелей так быстро высасывал из них энергию, что лед никак не таял.

Джон вместе с остальными членами команды принялся скалывать и соскребать лед. Это оказалось весьма трудным занятием. Когда здоровенный кусок льда отвалился и упал Джону прямо в руки, он успел разглядеть одну из труб, ведущих внутрь индукционного двигателя. Обычно такая блестящая, поверхность этой медной трубы была сейчас жутковато черной.

Нагнувшись пониже и чуть не ткнувшись в трубу носом, Джон услыхал, как трещит даже воздух, замерзающий от соприкосновения с металлом.

— Эй, держись подальше! — крикнул ему кто-то из матросов и рывком оттащил его от трубы как раз в тот момент, когда во льду вдруг открылось странное отверстие, щелкнувшее краями, точно хищная пасть; затем края отверстия столь же внезапно сомкнулись, и воздух, с шумом устремившийся в создавшийся вакуум, мгновенно сам себя заморозил, успев всосать и новую порцию воздуха.

А вот матросу, работавшему неподалеку, повезло значительно меньше: он умудрился вморозить в твердокаменную глыбу льда сразу три пальца, попав ими в одну из таких внезапно приоткрывшихся щелей. Однако на его крики, похоже, никто не прореагировал; никто даже головы не повернул; все думали только о том, как бы побыстрее сбить с труб и кабелей ледяной панцирь. Однако лед нарастал с невероятной быстротой.

Один из кабелей, просев под все возрастающей тяжестью, с резким щелчком вылетел из гнезда. Послышалось тонкое пение тока высокого напряжения, и Джону стало по-настоящему страшно.

Он и раньше слышал истории об индукционных судах, полностью замерзших таким вот образом — из-за неописуемого холода, вызванного инверсивным потоком времени, из всего на свете высасывающим тепло, воздух и жизнь. Такие корабли-жертвы обнаруживались порой совсем не там, где был пункт их назначения, а на расстоянии многих лет и миль оттуда — этакие вечные айсберги цвета слоновой кости, спокойно плывущие по реке времени, кажущейся такой мирной и спокойной.

Джон изо всех сил рубил лед, вооружившись кузнечной кувалдой. Мороз стонал, пожимал плечами, потрескивал суставами, но по-прежнему усиливался, стеная от боли, точно живое существо.

В противоположном углу моторной снова послышался крик — хищный лед поймал за лодыжку какую-то женщину. Снаружи доносились пронзительные вопли бури. Дохнуло ледяным ветром, словно возмещая нехватку кислорода. Матросы тоже закричали от неподдельного ужаса.

И тут, перекрывая все вопли и шумы, раздался рык капитана:

— Отставить! Ровней, ребята! А ну навались на ваги! Томсон, давай быстрей! Да разбей ты его, сынок!

И вдруг вой ветра стих, лед перестал нарастать…

— Ага, — вздохнул с облегчением капитан, — наконец-то наш шкипер соизволил выровнять курс!

Джон даже немного обиделся за мистера Престона: ни один шкипер в мире не способен точно рассчитать вектор флуктуаций времени. Куда справедливей было бы сказать, что это мистер Престон вытащил их из поставленной временем ловушки!

Между прочим, о судах, которыми управляли действительно неумелые шкиперы, истории рассказывали страшные. Некоторые индукционные корабли, поднимавшиеся вверх по реке, полностью выходили из-под контроля и превращались в настоящие айсберги с напрочь вмороженной в лед командой. А те суда, что спускались по течению, превращались порой в раскаленные добела глыбы металла и взрывались задолго до того, как успевали достигнуть легендарного водопада у конца времен.

Но капитан «Начес» явно не желал вспоминать ни одну из этих историй. И Джон понял, сколь уязвимо положение шкипера на корабле и какую жесточайшую критику вызывают его действия при малейшем просчете или ошибке.

Фляги и бочонки всех форм и размеров загромождали причал, но из рубки прекрасный зеленый город был виден неплохо.

Даже скучные здания коммерческих складов и пакгаузов буквально тонули в зелени декоративных кустарников и покрытых молодой травкой газонов. Жители Каира поистине достигли совершенства в искусстве выращивания практически любой вещи на своих богатых суглинках. Это искусство, кстати весьма быстро распространявшееся и уже завоевавшее популярность, пригождалось повсюду: куда проще было вырастить, скажем, готовый дом, чем сажать и выращивать деревья только для того, чтобы потом срубить их, очистить от коры и распилить на доски, брусья, стропила, подпорки, перекладины, лестницы и так далее.

Однако искусство это, такое веселое с виду, требовало глубоких знаний, ибо приходилось проникать в самую суть природы живых вещей.

У причала на «Начес» три раза ударили в колокол. Члены команды таких судов, особенно жители верховий, часто имеют в каждом порту по возлюбленной и особым сигналом возвещают, какой именно корабль прибыл, чтобы уважаемые дамы могли встретить его в порту — порой для того лишь, чтобы час или два провести со своим любовником, а потом помахать ему рукой на прощанье, когда он отправится дальше. Капризный нрав реки времени приводил к чересчур многочисленным и чересчур поспешно заключенным связям. Зато почти на каждой стоянке и капитан, и команда могли наслаждаться новым «блюдом», не менее аппетитным и абсолютно необременительным. Если, конечно, у них хватало на это сил.

Какая-то краснолицая особа, громко топая, промчалась мимо Джона по сходням, когда он сходил на берег. Он даже головы ей вслед не повернул, думая лишь о том, что сегодняшний вечер проведет здесь, в самом большом из речных портов.

В ушах у него все еще звучали разнообразные истории, рассказанные шкипером и членами команды, и он чувствовал, что судьба и ему тоже вскоре бросит свой вызов. А потому сразу же направился в муниципалитет и просмотрел регистрационные списки горожан. Но никакой записи, касавшейся его отца, там не обнаружил. Впрочем, надежда, что удастся найти какой-то след отца, была весьма смутной. Вряд ли его отец допустил бы, чтобы за ним следом тащился какой-то клочок бумаги — точно бродячий пес, который в любую минуту может его укусить. Подавив разочарование, Джон постарался разжечь в душе былой гнев, теперь всего лишь тлевший, и этот огонь дал ему запас новой энергии.

Вскоре его догнал Стэн, и они вместе принялись исследовать улицы Каира, причем Стэн без умолку болтал, а Джон упорно молчал и шел вперед, сунув руки в карманы и совершенно обалдев от того, что видел.

Саморастущие дома появлялись из плодородной почвы целиком, без единого шва. Торговцы семенами пользовались яркой неоновой рекламой, и отовсюду на прохожих глядели огромные буквы объявлений, написанных с помощью новых технологий: «Мастерство растет без помощи мастерка!», «Домопитомник» и даже «Цветущие дома с доставкой на дом!».

Джон и Стэн заходили в охрипшие от множества голосов бары, в красивые, с прозрачными арочными кровлями пассажи, видели какие-то ползучие, расположенные ровно по кругу здания многочисленных промышленных предприятий, и все эти дома были сделаны аккуратно и безо всяких усилий со стороны строителей, а выглядели очень элегантно. Их шелковистая древесина обладала душистым, чуть тяжеловатым ароматом. Во дворах они заметили немало женщин, работавших на станках, которые росли прямо из влажной земли.

Стэн спросил у одной из работниц, почему они не выращивают и одежду прямо на кустах, и она со смехом ответила:

— Мода слишком быстро меняется, сэр! За ней не угонишься, если ждать, пока твое платье вырастет.

И женщина презрительно фыркнула, глянув на штаны и куртку Стэна, давно утратившие всякую форму.

В общем, вся эта роскошь и процветание вызвали у Стэна лишь желание напиться, и вскоре они с Джоном уже брели по какой-то подозрительно темной улочке, где воняло, как выразился Стэн, «использованным пивом».

В этом районе Джон заметил множество женщин, выглядевших как-то странно и неряшливо — в ярко-красных бюстье или в черных корсетах на косточках. Полуодетые женщины стояли на пороге почти каждого дома, призывно глядя на юношей, и Джон почувствовал, что краснеет. И сразу же вспомнил одну историю, случившуюся с ним в той школе, которую был вынужден посещать и в которой над ним вечно смеялись, потому что он был из приюта.

Однажды тренер легкоатлетической секции выдал мальчикам по листку особой бумаги и ручку с симпатическими чернилами и велел рисовать кружок каждый раз, когда им случится мастурбировать — «обмениваться рукопожатием с лучшим другом», как он выразился. Невидимые чернила должны были смягчить любые неловкие ситуации.

В конце месяца все мальчики сдали листки тренеру. Он развесил их рядами, задернул шторы и включил специальную лампу. В фиолетовом свете лампы кружки постепенно становились видимыми, и мальчишки примолкли.

«Вот, — приговаривал тренер, — так и Господь все ваши грехи видит!»

С помощью этой акции тренер надеялся отвратить мальчиков от занятий онанизмом, ибо, как считалось, подобные развлечения высасывают последние мозги. Однако же демонстрация «кружков» привела лишь к бесконечным спорам и похвальбе. Стоило мальчикам выйти из класса, и каждый принялся утверждать, что «кружков» у него куда больше, чем у остальных. Но самым большим оказалось число 107.

Джон набрал всего лишь 86 «кружков» и был этим несколько смущен, чувствуя, что если б знал, для чего все делается, то легко набрал бы сотню, а то и больше.

И теперь, в Каире, где впервые в жизни женщины были для него абсолютно доступны, он начал сомневаться в собственных возможностях, да и возбуждения почти не испытывал: эти женщины, что подмигивали ему блестящими глазами хищниц, манили наманикюренным пальчиком и кокетливо поднимали иссиня-черную бровь, отчего-то совсем его не привлекали. Кроме того, он чувствовал, что было бы неправильно заняться этим здесь и сейчас, когда не решены куда более важные проблемы. Стэн, правда, отпустил пару шуток по поводу его смущенного вида, но Джон уверенно ответил на шутки автоматной очередью ругательств: «уроки» мистера Престона явно не прошли даром.

Он так разозлился на Стэна, что у него даже живот заболел. Бросив приятеля, уже начавшего торговаться с какой-то обладательницей молочно-белой кожи, огненно-рыжих волос и широких, как река, бедер, Джон быстро пошел прочь и вскоре исчез из виду, растворившись в сгущавшейся тьме ночного города.

Он буквально утонул в лабиринте окутанных чернильной темнотой улиц. До него долетали невнятные реплики прохожих, но он не прислушивался, а упрямо шел неведомо куда по темным портовым кварталам, скрывавшимся в тени гигантских складов и фабрик. Жизнь здесь била ключом: заключались самые разнообразные сделки, шла торговля «временной» рабочей силой, то есть зомби. Здесь же располагались литейные мастерские, лавки, торгующие самой разнообразной техникой — маслобойками, льночесалками и тому подобным, — высились огромные темные элеваторы, приспособленные для хранения любых зерновых культур. И все это произрастало на участках плодородной земли в специальных питомниках, где искусство ухода за выращенными вещами достигло невероятных высот.

Впрочем, нельзя было не отметить, что недостатки у подобного способа все-таки были. Мерзкая желтая слизь покрывала булыжные мостовые Каира; эта скользкая дрянь липла к подошвам, явно стремясь употребить в пищу и человеческую плоть. Глубокие сточные канавы, больше похожие на траншеи, были полны вонючей жижи; в одних эта жижа застаивалась и загустевала, приобретая отвратительный коричневатый оттенок, а в других текла свободно почти вровень с краями канавы и тротуаром.

У каждого здания торчала огромная бочка высотой в два-три этажа, являвшаяся как бы отростком самого здания и выбросившая свои корни-ходули далеко в стороны, чтобы поддерживать в равновесии ту огромную массу дождевой воды, которая скапливалась в бочке. Вблизи реки всегда было достаточно трудно содержать колодцы в порядке, тем более в жарком Каире. Мимолетные, но мощные ливни — вот и все, что доставалось этому городу. И словно для того, чтобы эта мысль запомнилась Джону как следует, туман вдруг начал сгущаться, и вскоре капли дождя уже пятнали его куртку.

Он спустился в нижнюю часть города, где улицы были тихи и пустынны, точно в воскресный день. Впрочем, по стальным значкам на ветхих домишках он легко догадался о причине подобной тишины. Значки представляли собой довольно сложные и какие-то изломанные шифры или монограммы, похожие на прихотливо переплетенную паутину. Несмотря на темноту, Джон сумел все же различить символ бизнеса, связанного с торговлей зомби: в орнамент этих знаков были вплетены череп и кости.

«Должно быть, виною всему мое вечное невезение», — подумал он, потому что как раз в эту минуту всемирная стена почти перестала светиться.

Когда ветер разметал сеявшие мелкий дождь тучи, оставив в воздухе промозглую сырость, Джон увидел высоко над головой кусок всемирной стены, как бы перекрытый островком наносного песка, из-за чего данная часть города, по всей видимости, большую часть суток оставалась весьма слабо освещенной. Значит, торговцы зомби решили разместиться именно здесь, во мраке этих жалких улочек…

Джон помочился на стену одного из зданий, решив, что дополнительная влага только поспособствует его дальнейшему росту, но все же предусмотрительно отошел для отправления столь естественной надобности в темный переулок. И слава богу: по улице, на которой он только что стоял, проследовал, шаркая ногами, целый полк женщин-зомби.

Зомы были кожа да кости, холодные, желтолицые, с каким-то ошалелым видом посматривавшие по сторонам. Вдруг одна из женщин заметила Джона, ухмыльнулась, раззявив свою страшную пасть, и хищно облизнула губы; потом она одной рукой задрала юбку, а второй ткнула указательным пальцем в причинное место и вопросительно приподняла брови. Джон был настолько потрясен этим непристойным жестом, что так и застыл с незастегнутыми штанами. Наконец женщина-зомби пожала плечами и двинулась следом за своими жалкими товарками. Лишь через несколько мгновений замершее от ужаса сердце Джона вновь забилось, и он поспешил привести себя в порядок.

Все давно уже воспринимали зомби как нечто необходимое и естественное, созданное исключительно для того, чтобы выполнять самую тяжелую и неприятную работу. Но сколько Джон ни уверял себя в этом, дыхание у него все же перехватило, в груди еще долго чувствовалось некоторое стеснение, а сердце билось неровными скачками. Он поглубже вдохнул теплый воздух, напоенный ароматами зелени и земли, и прошептал свое излюбленное заклятие.

Сначала он ничего не почувствовал, но потом чья-то невидимая рука ласково сжала его руку. То была мозолистая трудовая рука немолодого человека. Он с детства ощущал прикосновение этой руки, особенно в тяжелые моменты; с того самого дня, когда его отец исчез в крови и огне и весь его мир разом рухнул.

Да, это началось именно тогда, в ту самую ночь. Каким-то образом Джону всегда было ясно, что в царстве духов непременно поймут и причину этого пожара, и жаркую ненависть, сжигавшую его душу. Тогда он просто поднял вверх руку, ощущая сжатым кулачком жар пылавшего дома, и тут же почувствовал, как чья-то твердая теплая ладонь накрыла и ласково стиснула его пальцы.

Годы спустя, когда с ним произошел еще один весьма неприятный случай, он попытался разглядеть, чья же это рука. Однако и сама рука, и ее хозяин оставались невидимыми, хотя прикосновение руки он чувствовал отчетливо, а в воздухе, точно осенняя паутинка на солнце, светились какие-то крошечные кристаллы — по всей видимости, это и было некое проявление сущности невидимого хозяина руки. И выглядело это гораздо более реальным, чем какие-то демоны или манна небесная.

Рука, протянутая Джону из мира духов, помогла и на этот раз, придав ему сил. Несколько приободрившись и осмелев, он пошел по улице, разглядывая фасады домов, освещенные тусклыми масляными светильниками и высматривая того, кто был ему нужен: истинного повелителя зомов.

И вскоре он его нашел. Это был высокий мужчина в угольно-черном костюме, похожий отчего-то на трубочиста. Он сидел в просторном кабинете за допотопным письменным столом с каменной столешницей и царапал старинным пером по листу пергамента. В стенах комнаты имелись глубокие альковы, погруженные во тьму.

— Я ищу своего… отца. Я подумал, может быть…

— Да, да, — пробормотал мужчина. — Старая история. Ладно, проходи и смотри сам.

Подобная реакция ошеломила Джона настолько, что лишь несколько минут спустя он до конца осознал, что именно видит перед собой.

Мрачные масляные светильники отбрасывали тусклый желтоватый свет на длинные ряды поставленных «елочкой» дощатых столов, на каждом из которых лежал труп взрослого человека. Тела были не в саванах, а в обычной и порой весьма грязной рабочей одежде. Джон шел по проходу, вглядываясь в бескровные застывшие лица. Затем он прошел вдоль альковов; там оказались тела детей, завернутые в белые саваны.

Каждое тело было как бы накрыто металлической клеткой штативов. Различные оживляющие жидкости бледных цветов стекали по трубкам в ноздри мертвецов и в ритмично работавшие, но находившиеся вне тел сердца — узловатые красные мешки мускулов, прикрепленные к ребрам зомов снаружи. Хитроумное зелье неторопливо делало свое дело, проходя сквозь сердце и посылая слабые импульсы от едва вздымавшейся груди в толстый кишечник и дальше — к дрожащим нижним конечностям. Выполнив свою задачу, жидкости, став темно-зелеными, изливались из анального отверстия и стекали в узкие канавки, сделанные в толстых досках пола.

Слушая доносящиеся со всех сторон стук капель и тихое журчание, Джон вернулся к ужасающих размеров письменному столу хозяина — островку света в этом леденящем и каком-то липком полумраке — и сказал:

— Его здесь нет.

— Ничего удивительного. Они у нас не задерживаются. — По глубоко посаженным глазам хозяина ничего прочесть было нельзя.

— А вы не помните, к вам не попадал мужчина… похожий на меня?

— Имя-то у него было?

Джон назвал имя отца. Даже всего лишь произнеся его, он почувствовал, как шевельнулся в душе застарелый гнев, и невольно скрипнул зубами. Повелитель зомов внимательно посмотрел на него, медленно перелистал регистрационный журнал в кожаном переплете и сказал:

— Нет, у меня он не числится. А знаешь, я, пожалуй, кое-что припоминаю…

Джон так и вцепился ему в плечи:

— Что?

— Потише. Потише, я сказал! — Повелитель зомов отшатнулся, и Джон выпустил его. Тот выпрямился, встряхнулся, как курица, которую только что потоптал петух, и заорал: — Кретины чертовы! Вечно вы сюда без спросу вваливаетесь и начинаете…

— Говори, что ты вспомнил!

Видимо, голос Джона звучал так, что хозяин ужасного заведения замолчал, внимательно посмотрел на него, а потом вполне миролюбиво сказал:

— Да вот я как раз и пытаюсь вспомнить. И нечего тебе его у меня на столах искать. Этот человек… он как-то связан с нашим бизнесом.

— С торговлей зомби?

— Да. По-моему, он один из поставщиков.

От неожиданно нахлынувших воспоминаний Джону стало трудно дышать. Его отец работал лишь время от времени и где придется; он всегда легко находил работу и столь же легко с ней расставался. И всегда эта работа попахивала криминалом.

— Ты, по всей видимости, прав… — пробормотал он.

— Ну да. Он примерно раз в неделю приводит сюда целый взвод.

— Откуда?

— Говорит, что добывает их по деревням.

— Да, похоже на то.

Хозяин заведения концом старинной ручки с железным перышком перелистал страницы своей амбарной книги. И только тут Джон заметил, что он однорукий.

— Да, вот: поставщик зомов, лицензия номер… Ну и так далее. — На Джона он не смотрел. — Если хочешь, взгляни, кого он недавно набрал.

— Да? А где?

— У него есть сарай, где он их держит. Наберет достаточно и сюда приводит для подкормки, чтоб у них силы были.

— Где же этот сарай?

— Он как-то говорил, что кварталах в семи отсюда.

— В какую сторону?

— На углу улицы Благовещения. Здоровенный такой сарай под жестяной крышей.

Джон спешил по скользким от дождя улицам, покрытым слизистой дрянью, и от волнения умудрился два раза сбиться с пути. Когда он уже подходил к нужному сараю, то увидел, что из задней двери выскользнула какая-то темная фигура. Человек этот торопливо бросился прочь, не заметив спрятавшегося в тени Джона. В сарае же не оказалось никого, кроме пяти зомов, лежавших на дощатых нарах. Трупы были заморожены; бронзовые таблички с номерами прикрывали их лица. Отвратительный вкус предательства, который Джон давно уже чувствовал во рту, все усиливался. Он поспешно осмотрел пустые комнаты — в них, по всей видимости, зомы трудились днем. В тусклом сером свете все предметы вокруг казались призрачными и будто таившими некую угрозу.

Даже не осмотрев еще помещение до конца, Джон понял, что повелитель зомов явно обвел его вокруг пальца. Возможно, он сразу узнал его и, пока Джон искал этот сарай, успел каким-то образом предупредить отца, и тот снова ускользнул.

Я, конечно, не умнее этих гадов, думал Джон, зато я моложе! Минут десять он бежал, сломя голову, по лабиринту темных улиц, пока не заметил впереди знакомую темную фигуру. Однако этот человек тоже бросился бежать, хлопая развевающимися полами пальто. Пробегая мимо рынка, он вдруг свернул и помчался стрелой меж абсолютно пустых рядов прилавков.

Он явно гораздо лучше Джона знал, куда нужно бежать, а потому все время выигрывал расстояние. Но каждый раз Джон упорно нагонял его. Наконец они оба вылетели на широкую Гальвец-стрит, ведущую прямо в порт, и помчались по ней.

Теперь убегавшему деваться было некуда. Он скатился по широким каменным ступеням на причал и прыгнул в привязанную к столбику моторную лодку довольно странной формы, торопливо стараясь запустить двигатель.

Джон услышал, как мотор кашлянул и громко застучал без перебоев. В отчаянном рывке он попытался было догнать лодку, но она вырвалась на речной простор раньше, чем он сбежал по каменным ступеням на причал.

Моторка с воем устремилась вверх по реке, и Джон, ощущая во рту все тот же отвратительный кислый вкус, понял, почему у этого суденышка такая странная форма: лодка была снабжена индукционными спиралями.

А беглец даже ни разу не оглянулся.

Три глубоких, звучных удара колокола проплыли над величественным покоем реки, а несколько мгновений спустя послышалось эхо, тройное, но как бы несколько укороченное.

— Ага, значит, мы совсем близко от электрической дуги, — сказал мистер Престон.

Джон, прищурившись, вгляделся во тьму.

— Ничего не видно!

— Удары колокола, искаженные ветром времени, вернулись к нам в виде тройного эха. Это самый верный признак. Лучше даже, чем когда видишь дугу собственными глазами, потому что она порой полностью искривляет пространство, искажая визуальное представление о нем.

Честно говоря, Джон все-таки предпочел бы увидеть эту дугу собственными глазами, увидеть эти предательски вздыбленные вспененные волны, потому что у него на глазах, когда он спускался вниз по течению, такая дуга в щепки разнесла чью-то плоскодонку. Глухое шипение разнеслось над поверхностью реки. Джон мучительно ощущал свое одиночество, свою оторванность от людей, от кипящего жизнью теплого Каира, хотя от этого города их пока что отделяло всего несколько часов пути.

По правому борту во тьме высилась плотная стена темного леса, временами чуть светлевшая и становившаяся просто серой. Мистер Престон снова позвонил в колокол, и на этот раз эхо откликнулось быстрее и громче.

А потом река, казалось, распахнула свои одежды, обнажив сперва пенистое придонное течение, затем ряд великолепных водяных арок, взметнувшихся к небесам. Джон и мистер Престон молча вскочили и встали, широко расставив ноги и словно бросая вызов могущественному противнику. Но когда судно подошло ближе к аркам, стараясь держаться берега, поверхность воды перед ними оказалась гладкой, как зеркало; на ее серой глади расплывались сероватые полосы ртути, а в неестественно застывшем воздухе вспыхивали, точно радужные флаги, клочья сверкающего тумана.

И вдруг это кажущееся спокойствие будто раскололось. От страшного удара грома зазвенели стекла в рубке.

— Ого! — воскликнул мистер Престон и резко хлопнул по кнопке на приборной доске, увеличивая мощность индукционных двигателей. Палуба так и затряслась от их гула.

— Ну что, она такая же, как и в прошлый раз? — спросил он Джона, не сводя глаз с великолепных арок над рекой, которые теперь вспыхивали мерцающим розовым и синим огнем.

— Да, сэр. Только самая высокая арка была потолще внизу.

— Неужели ты проплыл прямо под ними?

— Что вы, сэр! Я вылез на берег вон у той песчаной отмели.

— И был, черт побери, глубоко прав!

А Джону тогда, совершенно измученному бесконечной болтанкой, ничего другого и не оставалось. Но он больше ничего говорить не стал. Палуба под ногами раскачивалась, подпрыгивала, жалобно стонала…

— У берега здесь сплошные водовороты, — сказал шкипер с затаенной тревогой. — Пока дугу не пройдешь, покоя не жди. Может так закрутить, что и костей не соберешь.

Они летели вдоль берега, так близко прижимаясь к нему, что ветки деревьев хлестали по корабельным трубам. Туман приобрел какой-то воспаленно-розовый оттенок, моторы басовито гудели, и дрожь во всем корпусе корабля передавалась Джону через подметки ботинок, пронизывая его насквозь.

— Держись крепче, впереди большая волна! — крикнул мистер Престон, хотя все и так старались держаться за любую опору. И тут волна ударила в борт судна.

После этого удара «Начес» так закрутило, что судно погрузилось в воду чуть ли не по капитанский мостик. На сей раз дуга пролегала точно поперек реки — страшная раззявленная пасть ртутно-бромистого чудовища, в которой бурлили потоки коричневой и серебристой жижи, завиваясь и переплетаясь, словно линии магических символов. Корабль завертелся волчком, в точности как любимая детская игрушка Джона, которую когда-то подарила ему мать и которая обладала удивительной способностью стоять вертикально, пока не закончится вращение. Джон почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку, и воспоминания о детстве тут же улетучились.

Вращение, впрочем, продолжалось не более нескольких секунд, а затем на рубку обрушился чудовищный водяной вал. Судно накренилось и почти легло на борт. Временной момент вращения пилой впился в стонущую обшивку. Один из вихрей так стиснул «Начес», что буквально «сжевал» одну из корабельных труб. Джон совершенно оглох от грохота; в ушах стоял звон. Огромные рубиновые молнии то и дело светящимися деревьями вставали над водой; пугающие блики метались по палубам судна, точно лаская их. Кругом слышались крики. Нет, не крики — вопли!

Сперва двигаясь поперек течения, а затем несомый им, корабль сделал резкий рывок и высвободился из пут дико воющего урагана. Через несколько секунд они миновали очередную излучину реки и стали на якорь под прикрытием лесистого берега. Обычно подобные непредвиденные остановки шкипер судна воспринимает как досадную оплошность со своей стороны, но в данном случае остановку после прохождения столь серьезного препятствия на временной оси можно было счесть даже неким вознаграждением — вроде жалких чаевых, которые оставляют официантам после обильного банкета.

После того как они буквально с барабанным боем пробивались вверх по реке, их вдруг окутала полная тишина. Джон во все глаза смотрел на берег, выискивая запомнившиеся ему приметы, и на реку, пытаясь заметить вдали ту моторку, на которой уплыл человек в темном костюме.

Он никому не рассказывал о своих переживаниях и приключениях, и тем не менее мистер Престон время от времени внимательно на него поглядывал. А Стэн, вдоволь поиздевавшись над ним из-за его трусливого бегства от проституток, продолжал приставать к нему с дурацкими вопросами о несуществующих «водородных» шляпах. Так что Джону приходилось не только все время что-то выдумывать в ответ, но и стараться подмечать то, что происходит на реке и на берегу, где сплошной стеной высился густой лес.

Джону здешнее богатство природы казалось более весомым, таинственным и всеобъемлющим, чем богатство расположенных в низовьях крупных городов, хотя эти свои чувства он вряд ли сумел бы выразить словами, ибо ему пока не хватало ни знаний, ни опыта, чтобы как следует распробовать дикую природу на вкус. Понимание ее, хотя бы частичное, достигается лишь с годами и, возможно, является единственным вознаграждением за прожитую жизнь. Впрочем, некоторые предпочитают называть это мудростью.

Он только еще начинал понимать, сколь могучи, хотя и неуловимы порой, причинно-следственные связи, неторопливо и неуклонно осуществляющие свою работу в мире дикой природы, да и во всей реальной действительности, пронизывая все ее бескрайние перспективы, все царства, все бесконечно малые структуры, связанные с неразрывным единством дерева и листа.

Молодые должны прокладывать свой путь в мире, представляющем собой гигантскую головоломку, думал Джон, дивясь бесконечной смене цветов и ароматов на реке и на берегу и чувствуя себя учеником этой вечной текучести и одновременно ее пленником. Он знал, что серебристая красавица-река может внезапно разгневаться, потемнеть, вскипеть пеной и засосать судно в свои темные глубины или же, напротив, зашвырнуть его в небесную высь, взорвавшись вдруг могучим гейзером. И то, и другое, думал он, будет очень красиво, но тем не менее принесет неизбежную смерть.

Продолжая размышлять об этом, Джон, впрочем, довольно живо общался с окружающими и отвечал на вопросы мистера Престона насчет известных ему подводных скал и отмелей. Одновременно он не спускал глаз с проплывавших мимо огромных плотов из толстенных светлых бревен, за которыми вполне могла спрятаться та моторка. На буксирах, тащивших эти плоты, размещались целые семьи — так же как и на громоздких баржах или на юрких торговых шаландах, что плавают от деревни к деревне и продают всякую всячину. На таких судах суетились у плиты хозяйки, на палубе висело выстиранное белье, а детишки громко приветствовали проходивший мимо корабль. Джон так увлекся разглядыванием чужой жизни, что испытал острый приступ раздражения, услышав громкий крик Стэна:

— Видел? Вон она! Точно она!

Стэн, торчавший на пассажирской палубе, скатился по трапу и, перевесившись через поручни, втащил на борт целую кучу какого-то мусора, плывшего по реке, а потом еще и нахально приволок все это в рубку шкипера.

При виде столь наглого вторжения мистер Престон нахмурился и стал покусывать ус, но вытолкать Стэна из рубки Джон не успел: почти сразу он с изумлением увидел у того в руках нечто, похожее на серый цветок.

— Это же шляпа! Настоящая шляпа! — пузырился от восторга Стэн. — Чистый водород, чесслово! И стоит, небось, черт знает сколько! Нет, чесслово, вы только посмотрите!

И Стэн с гордостью продемонстрировал им целую кучу каких-то брошек, заколок и тому подобного. Все эти штуковины горкой возвышались в серой, цвета ружейной стали шляпе. Во всяком случае, этот предмет, к величайшему удивлению Джона, действительно очень походил на шляпу. «Шляпа» была практически невесомой, но казалась тем не менее весьма прочной, а сложенные в нее драгоценности светились каким-то загадочным внутренним светом.

— И ведь это ты меня к ней привел! Чесслово! — восклицал потрясенный Стэн. — Нет, Джон, я никогда тебе этого не забуду! И непременно с тобой поделюсь! Да, сэр! Чесслово!

— Ага… — только и сумел выдавить из себя Джон.

Даже мрачный мистер Престон заулыбался, когда принялся рассматривать содержимое «шляпы».

— Никогда ничего подобного не видел! Так все-таки откуда же ты родом? Из каких верховий? — спросил он у Джона.

— Это еще очень далеко отсюда.

Больше он ничего не смог сказать в ответ, хотя это действительно так и было. Вот только берега казались ему какими-то странными, изломанными и незнакомыми, словно ему изменяла память.

Впрочем, странности в очертаниях берегов пугали его не так уж сильно; куда страшнее были опасения, связанные с тем, что его обман раскроется: ведь история про шляпы была чистейшей выдумкой, однако он даже намекнуть на это не посмел. И вдруг Стэн действительно выловил из реки пресловутую «водородную шляпу», причем прямо-таки усыпанную драгоценными камнями! Да эта «шляпа» стоила месячного заработка многих людей!

Некоторое время Джон ошалело разглядывал загадочную вещь, но вскоре ему пришлось снова сосредоточиться: изменчивая река времени предъявляла к путешественникам все новые и новые требования. Под руководством мистера Престона он начинал понимать, что поверхность реки, этого поразительного единства воды и металла, представляет собой как бы удивительную книгу, написанную на каком-то древнем языке, которого он прежде не знал. Но теперь тайный смысл этой таинственной книги понемногу становился ему понятен; каждый поворот, каждая новая отмель рассказывали свою историю, и ни одна страница в этой книге не была пустой.

Кто-то из пассажиров, вероятно, мог просто залюбоваться, скажем, внезапно возникшим на поверхности реки буруном, но для истинного речника это был как бы крик, выделенный в тексте курсивом и предупреждавший о случившемся здесь кораблекрушении или же о подводной скале, над которой поток времени и пространства свивается в спираль, грозя верхним ее концом проломить саму всемирную стену.

Пассажиры охали и ахали при виде прелестных картинок, которые рисовала им серебряная река, но не способны были прочесть ни единого слова из той повести, которую на самом деле рассказывали им волны. Одинокое бревно, плывущее поперек курса судна, могло оказаться чудовищем с острыми, как пила, зубами, предвкушающим вкусный обед в виде деревянной обшивки корабля. А красивые широкие кольца за кормой свидетельствовали о придонных вихревых течениях, способных в один миг целиком слопать индукционную катушку.

Порой мистер Престон принимался размышлять вслух — особенно когда они уже обошли очередное препятствие и впереди видна была только чистая поверхность реки.

— Интересно, что это за коричневое пятно там расплылось, а? Ты как думаешь? По-моему, это отмель. Наверно, металл со дна поднялся и теперь постепенно растворяется под воздействием брома. А вон то гладкое блестящее пятно видишь? Это тоже отмель, только будущая; и она будет куда больше, когда мы назад пойдем. В этих местах река только и делает, что ловушки индукционным судам ставит, можешь мне поверить.

Но все-таки чаще мистер Престон задавал вполне конкретные вопросы, потому что течение здесь было очень быстрым и каким-то непостоянным. Река, казалось, пляшет, точно вспоминая что-то веселое и от радости выплескиваясь на берега. Они видели, проплывая мимо, как какой-то фермер ссыпает в реку целый воз земли, надеясь, видимо, укрепить берег и уберечь свой клочок земли от обезумевших волн. Он даже возвел какое-то довольно нелепое ограждение из рельсов, сулившее, впрочем, лишь мимолетный покой, ибо его строитель и сам понимал, что яростный поток все равно вскоре разнесет вдребезги созданные им оковы и раскидает их в разные стороны, а ему останется лишь с горьким смехом смотреть, как река творит очередное беззаконие, словно рассердившись на него за попытку сохранить свою собственность и унося прочь его имущество.

Вскоре мистер Престон привел на борт какого-то местного жителя, оказавшегося человеком-памятью, так называемым Помнящим прошлое, или сокращенно ПП. Он должен был помочь им пробраться сквозь головоломные временные сдвиги. И познакомившись с ним, Джон впервые понял, какое это несчастье — хранить в своей памяти прошлое. Ведь это означало, что все минувшие события становятся как бы равноценными.

Помнящий прошлое, смуглый коротышка, устроившись на капитанском мостике, совсем неплохо провел «Начес» сквозь первые два временных сдвига, умело обходя все подводные скалы и коряги, но во время третьего сдвига вдруг начал рассказывать длиннющую историю о дереве с зубами вместо корней, которое некогда упало в воду у подветренного берега.

Он не позволил шкиперу приблизиться к этому берегу, а когда они миновали опасное место, сразу перешел к истории о знаменитом «кипящем» лете, во время которого то «зубастое» дерево и сгорело, а от этого «кипящего» лета — к подробному рассказу о титаническом труде фермера Финна, который спас свой урожай, построив искусственную плотину; потом рассказал, что жена этого Финна сбежала со священником, хотя потом обнаружилось, что никакой он не священник, а беглый уголовный преступник родом откуда-то из верховий.

Затем ПП высказал мнение о том, что случившееся с Финном и его женой должно было бы привести (однако же не привело!) к полному пересмотру здешних законов, ибо законы должны сочетаться с движением людей вверх и вниз по оси времени, особенно супругов. После этого он благополучно перешел к скандальному поведению некоей «дамы в красном платье», которая, танцуя со всеми мужчинами по очереди и «размахивая перед каждым своими юбками», соблазняла их, желая найти такого, кто уехал бы с нею за всемирную стену. А уж от этой истории было рукой подать до весьма невнятных рассуждений относительно тех танцев, которым ПП когда-то учился.

Танцы он, разумеется, тут же и продемонстрировал, так что мистеру Престону пришлось напомнить этому типу, что в его обязанности прежде всего входит наблюдение за рекой и курсом судна, пока их не вынесло на какую-нибудь алюминиевую отмель.

ПП несколько встряхнулся, однако уже через несколько минут вновь пустился в весьма нудные воспоминания, и это начиналось снова и снова, стоило чему-то привлечь его внимание и дать ход его чудовищной памяти.

Мистер Престон был склонен считать, что это также связано с временными сдвигами, однако вскоре все же ссадил ПП на берег, полностью выплатив ему, впрочем, положенный гонорар. Тот не выказал ни малейших сожалений по поводу отказа от его услуг и, покидая судно, продолжал рассуждать о каких-то событиях прошлого, казавшихся ему примечательными, и о том, где и как сейчас живут те, кто пережил эти события.

Джон про себя даже позавидовал этому человеку: ПП по крайней мере отлично знал пусть небольшой, но вполне определенный отрезок реки, тогда как память самого Джона подводила его буквально на каждом шагу, у каждой новой излучины. Острова и отмели выступали из воды в тех местах, где никаких островов и отмелей вроде бы раньше не было; да и сама река текла как-то не так, словно проложив новое русло и создав несколько новых излучин, порою буквально отшвыривая в сторону целый холм или отклоняясь в сторону под совершенно неожиданным углом, если перед ней возникало препятствие в виде, скажем, густого леса.

— Вот здесь у нас, похоже, та самая излучина в виде подковы. Помнишь ее? — спрашивал, например, у Джона мистер Престон, и мальчик начинал до боли в глазах вглядываться в клубы тумана, который довольно часто окутывал реку, но лишь изумленно качал головой, ничего вокруг не узнавая.

Однако подковообразная излучина как раз оказалась на месте. И там они подошли к самому берегу, поскольку один из пассажиров заявил, что живет неподалеку и хотел бы сойти. Он, правда, не был абсолютно уверен в этом (и Джон отлично его понимал!), но все же решил попытать счастья. Джон тоже сошел на берег и довольно долго продирался сквозь густые заросли, пересекая выступ по прямой, но все же прибыл в нужную точку задолго до того, как туда, пыхтя, добрался корабль, огибавший этот же выступ по реке.

Густые деревья и молодая поросль были явно из его прошлого, однако, хоть и тогда они уже были достаточно большими, успели настолько изменить свою форму, демонстрируя разнообразные особенности роста, что он этого леса совершенно не узнавал. Впрочем, мистера Престона, как заметил Джон, ничто из этих странностей с толку не сбивало.

— Каждый раз, когда мы поднимаемся вверх по течению, все здесь выглядит иначе, чем несколько дней назад, — сказал он Джону, покусывая зажатую в зубах зубочистку. Это, пожалуй, служило у него единственным признаком некоего внутреннего напряжения.

— Черт побери! — вырвалось у Джона; он, как и все здесь, с удовольствием упоминал теперь черта при любой возможности. — А для чего ж тогда вообще нужна память?

— Но это все же лучше, чем ничего, верно?

Они чуть было не выплеснули на берег всю воду в той протоке, по которой шли, — какой-то странный отлив вдруг словно высосал из русла всю воду, превратив ее в гору облаков над головой. Причем очертания этой горы все время менялись, а сама она то опускалась почти до земли, то снова поднималась. В итоге мистеру Престону пришлось отдать команду врубить индукционные двигатели на полную мощность, чтобы выбраться из этой западни.

— Похоже, вы, сэр, весьма уверенно чувствуете себя в здешних местах, — с восхищением заметил Джон. — Зачем же вы меня-то в качестве проводника взяли?

— Твои знания о реке, безусловно, гораздо свежее, чем у всех, кого я сумел найти. К тому же ты достаточно молод и пока не считаешь, что уже познал все на свете.

Берега медленно проплывали мимо; палуба негромко гудела; магнитные подушки, на которых двигалось судно, Джон представлял себе как гирлянду колец из стальной проволоки, и мистер Престон сказал, что он не так уж и не прав, но ни пощупать, ни увидеть намотанную на катушки проволоку невозможно. А еще, прибавил он, эти катушки похожи, скорее, на борющихся призраков.

— Порой волна времени бывает настолько сильна, что прорезает небольшую протоку в выступе суши, — продолжал мистер Престон. — Я видел одну такую, когда мы в прошлый раз шли вниз по течению; протока была не шире садовой дорожки, но вся так и сверкала, так и плевалась желтым огнем, извиваясь как змея. А теперь на том берегу виднеются чьи-то симпатичные домики. А чуть дальше от берега была чья-то старая ферма. Цена этой развалине была грош в базарный день. Но вскоре мне снова пришлось плыть вверх по реке на старом «Рувиме», и я увидел, что та новая извилистая протока проходит прямо по территории фермы и стала довольно широкой, совершенно изменив очертания самой реки. Однако она по-прежнему стреляла в воздух алыми искрами. В общем, та старая ферма оказалась теперь прямо на берегу и превратилась в весьма лакомый кусочек стоимостью раз в десять больше прежнего. Зато крупные населенные пункты, прежде находившиеся у самой реки, теперь значительно от нее удалились, и ни одному судну было до них уже не добраться.

— Повезло! — сказал Джон.

Мистер Престон усмехнулся.

— Вот-вот. И многие прямо-таки обезумели, обвиняя семейство, владевшее старой фермой, в том, что эти люди якобы дали толчок такому сдвигу во времени и пространстве.

— Но разве они могли это сделать?

— Кто его знает… А разве можно сказать наверняка? Прошлое — это настоящий лабиринт, где время то пробьет новую дыру, то заложит новую складку… Если и есть кто-то понимающий, как все это происходит, так он наверняка об этом помалкивает!

Джон совершенно обалдел от скитаний в этом запутанном лабиринте бесконечных речных русел и проток. Кроме того, испытывая мощное сопротивление времени, «Начес» едва полз вверх по реке; казалось, даже сам воздух вокруг корабля стал иным.

Гладкая, почти монолитная, покрытая полосами всплывших придонных примесей поверхность гигантской реки (именно такой она казалась Джону, когда он плыл вниз, несомый течением) теперь была совершенно иной. Берега стали болотистыми; повсюду виднелись огромные плантации сахарного тростника; очень хороши были старинные усадьбы с колоннами цвета слоновой кости.

Джон часто смотрел вверх, словно пытаясь разглядеть, что за мир у него над головой. Порой по таинственной туманной дымке в небесах пробегала странная рябь, меняя очертания высившейся вдали всемирной стены, и Джону вдруг начинало казаться, что они живут в брюхе у огромного чудовища, некой непостижимой твари, способной запросто отомстить людям и наслать на них самые страшные беды, всего лишь опорожнив свой кишечник.

Ураган налетел без предупреждения. Он прорвался по полной бромистых солей протоке, свернувшись в кольцо, точно змея. В слабо светящемся воздухе прогремел гром; молния ударила прямо в рубку, выбив два стекла.

Джон увидел это, находясь на средней палубе; там он помогал Стэну и двум другим матросам увязывать груз в тюки. Стекло в рубке разлетелось вдребезги, но в лицо мистеру Престону осколки не попали. Когда Джон примчался в рубку, шкипер уже выводил «Начес» на нужный курс, с трудом выдираясь из когтей грозовых туч, пухнувших буквально на глазах.

Ураган царил в небесах, швыряясь желтыми разветвленными молниями. Из черных туч лились потоки дождя. Казалось, гроза раздумывает, то ли броситься в атаку и накрыть собой весь мир, то ли прилечь отдохнуть за стеной леса. Затем ураган словно встряхнулся и с новой силой понесся дальше по реке.

А сама серебристая река, казалось, стремится ему навстречу: она приподнялась, с жадностью всасывая воздух и целуя опускавшийся в нее крутящийся столб. Мгновенно грязная водяная пена и облака ртутных испарений, соединившись, ринулись в водоворот времени; в воздухе как бы возникла огромная перевернутая буква «U»; она кипела, булькала, исходила шипящим паром, а в небесах непрерывно грохотал оглушительный гром.

— Черт побери! — вскричал мистер Престон. — Это уж точно здорово нас задержит!

Джон обеими руками вцепился в пиллерс.

— А мы не можем проскочить на большой скорости…

— Да ураган нас в клочья разнесет, если мы только попробуем.

Вздувшаяся пузырем волна обрушилась на судно.

— Как вы думаете, сэр, долго это продлится? — спросил Джон.

— Думаю, да. Ураган сильнейший!

«Начес» упорно полз вверх по реке, стремясь преодолеть сопротивление урагана, мявшего и корежившего поверхность реки. Разнообразный мусор и даже целые бревна, плававшие в воде, легко всасывались внутрь гигантской воронки и гремели так, словно вот-вот превратятся в щепки. Внутри огромной стены воды, поднявшейся рядом с кораблем, Джон заметил толстое бревно, которое вспыхнуло вдруг оранжевым пламенем, перестало крутиться и, испуская черный дым, рухнуло вместе с гигантской волной в реку.

А потом он увидел ту моторку. Она, видимо, пряталась среди росших у противоположного берега плакучих ив, но ее вынесло оттуда ураганом, резко изменившим направление и ударившим с фланга. Джон разглядел у руля темную человеческую фигурку.

— Погодите! — вскричал он. — Постойте! А вдруг там…

— Заткнись, парень. Мы поворачиваем. Будем спускаться по течению.

Даже сам капитан не смог бы ничего приказать шкиперу, когда тот менял курс во имя спасения судна. Джон застыл как вкопанный, глядя на моторку, пересекавшую реку. Ее сносило течением. Потом, не думая больше ни о чем, он слетел по трапу вниз, перемахнул через сосновые поручни и прыгнул в воду. Сперва он отчаянно молотил руками и ногами, стараясь побороть течение, а затем решительно поплыл к берегу. Стэн что-то кричал ему вслед, но он не оглянулся.

Берег оказался довольно близко; Джон уже прикидывал, где примерно должна причалить моторка, когда вдруг услыхал оглушительный взрыв. Воронкообразная злобно разинутая пасть урагана, скользнув по покрытой рябью серебристой воде со скоростью курьерского поезда, приподнялась и накрыла «Начес». Судно на мгновение повисло в воздухе, палубы странным образом вытянулись, точно резиновые, и с треском разлетелись на куски, а затем с раскатистым грохотом расщепилось время и пространство. Тело кого-то из палубных матросов, прыгнувших за борт, на глазах у потрясенного Джона вытянулось и стало тонким и совершенно прозрачным.

Судно, все сжавшись под воздействием чудовищной деформирующей силы, вылетело из пасти урагана, но волны времени продолжали его качать и корежить, пока оно в последний раз не вспыхнуло жемчужно-белым огнем, настолько жарким, что Джону опалило лицо.

У него не хватило времени ни подумать о чем-то, ни оплакать гибель судна. Чудовищная воронка, треща и извиваясь, взмыла ввысь и снова камнем упала на землю, накрыв собой и его. К счастью, он успел набрать в легкие достаточно воздуха. Вокруг него клубилась обжигающая оранжевая пена. Руки и ноги, хотя и непроизвольно дергались, словно с ним забавлялось некое божество, были на месте, но сам он чувствовал себя абсолютно невесомым.

Ему казалось, что он взлетает в небеса, несомый ураганом, и одновременно испытывал омерзительное тошнотворное ощущение падения с огромной высоты, от которого все леденело у него внутри. Он изо всех сил старался не дышать, поскольку оранжевая пена жгла ему лицо и глаза, лезла в нос и в рот, старалась пробраться под крепко сомкнутые веки.

«Не дышать! — твердил он про себя. — Только не дышать и глаз не открывать!»

Он был готов к заключительному удару, и все инстинкты дружно твердили ему: сейчас, сейчас все кончится! Сейчас этому чересчур долгому падению придет конец!

Ударился он сильно. И даже отскочил от поверхности воды, плашмя плюхнувшись в реку. Задыхаясь, он стал изо всех сил грести руками, не обращая внимания на высокие неровные волны. Потом выбрался на берег и рухнул ничком на землю.

Моторку Джон обнаружил чуть выше по течению; она была вытащена на берег кормой вперед и спрятана под ветками в небольшой рощице. Точно так же он когда-то спрятал свой ялик. Джон невесело усмехнулся.

Ветер нес над рекой времени мелкую водяную пыль, но вокруг не было заметно ни малейших следов только что пронесшегося урагана. Как и следов «Начес».

Зато на влажной земле хорошо были видны следы башмаков; они уходили в глубь суши перпендикулярно реке, так что сражаться с сопротивлением времени здесь нужды не было. Джон шел по следу. Одежда его высохла. Вдали мерцало темно-золотое пятно — кусок всемирной стены, нависавшей над кипящим туманом и низкими облаками.

Чем дальше он уходил от лесистого берега, тем сильнее ощущалось дыхание близкой пустыни. Джон подумал, что именно сейчас, когда вокруг еще есть какие-то деревья, отец может обойти его и напасть с тыла. Он вернулся, стараясь ступать в собственные следы, и уничтожил все признаки своего пребывания на берегу, а также и те свои следы, что вели от кромки воды до большого плоского камня.

Он очень старался по возможности избегать густых зарослей и по траве буквально скользил, чтобы не сломать ни одного стебелька, ни одной веточки. Это было очень важно: любой сломанный стебель или ветка, даже если их потом аккуратно обрезать, все равно укажут человеку, хорошо читающему след, направление твоего движения. Погнутыми оставлять стебли травы или ветки деревьев тоже никуда не годилось. Их следовало мягко выпрямить и постараться придать им такой вид, словно они сами склонились в ту или иную сторону. Джон даже нарочно переплел ветки колючего кустарника с ветвями какого-то дерева, чтобы казалось, будто тут прошел какой-то зверь, который то ли ел листья, то ли просто чесался о ствол. В общем, он отлично понимал, что его безопасность полностью зависит от осторожности.

Голова у него гудела; он почти оглох от странной боли, упорно подбиравшейся к вискам и глазам. Столько всего случилось за последнее время!.. Но Джон решил пока не думать о недавнем прошлом, не думать ни о мистере Престоне, ни о Стэне. Он просто шел вперед.

Вокруг стало еще суше; какая-то зубастая тварь, хлопая огромными крыльями, кружила над ним, явно воспринимая его как потенциальную добычу. Не выдержав, Джон швырнул в нее здоровенным камнем.

Конечно же, он мечтал встретить дерево, на котором растут такие мушкетоны, как у того смуглого типа! Впрочем, подобранный им на земле толстый сук вполне мог сойти за неплохую дубинку.

Следы на земле были очень ровными. Человек явно не спешил: каблуки его нигде не увязали в земле. Джон вырос далеко отсюда, в верховьях, среди густых лесов, однако хорошо чувствовал, как следует вести себя на таком открытом пространстве. Отдавшись на волю собственных инстинктов, он сразу почувствовал прикосновение той знакомой руки, которая со спокойной уверенностью сжала его руку.

Местная живность, встревоженная шагами Джона, разбегалась во все стороны, стремясь спрятаться. Ящерицы поспешно исчезали в трещинах скал и камней. Четырехкрылые перепелки падали на землю, надеясь, что в густой тени их примут за камни, однако в самый последний момент утрачивали самообладание и взлетали, отчаянно хлопая крыльями. Змеи буквально испарялись, мгновенно исчезая из виду; горлинки с пронзительными криками взмывали ввысь; кролики в страшной панике удирали со всех ног. Лисы, карликовые олени, койоты, точно надев сказочную шапку-невидимку, оставляли после себя только отпечатки копыт да кучки помета.

Теперь пустыня окружала Джона со всех сторон: повсюду он видел только светлый песок и бескрайнее ровное пространство, словно выставлявшее свою жизнь напоказ — такую, какая она есть: вызванная из ниоткуда и ни с чем не связанная. Пустынные растения существовали точно в ссылке друг от друга; они росли кольцами только в тех местах, где под песком имелась хоть какая-то влага, до которой они молча и упорно стремились добраться своими корнями. Свободное место у источника воды здесь означало жизнь. Впрочем, Джон и сам давно уже так думал с тех пор, как его отец сбежал из охваченного пожаром дома, бросив их на произвол судьбы.

Он уловил какой-то неприятный запах, вскоре превратившийся в зловоние, и сразу же понял, что отец его наверняка идет именно на этот запах. Осторожно обогнув небольшой холм и ориентируясь исключительно на запах, он увидел перед собой поле, сверху больше похожее на огромную чашу. На поле виднелись, похоже, лишь распростертые тела мертвецов. Джон подошел ближе. На земле лежали воины в латах. Тела их разлагались на жаре; лица распухли, губы потрескались. У многих были вспороты животы, и казалось, что они рожают собственные внутренности.

Джон знал, что иногда такое способен сотворить временной ураган, прилетающий из неведомых далей; он с той же легкостью вспарывает человеку глотку, как и разносит в клочья любую разновидность материи. То, что с таким трудом удавалось индукционному кораблю, идущему по течению вверх, мимолетное искривление времени-пространства способно было совершить в одну секунду. Иногда подобных мертвецов удавалось до некоторой степени «спасти», превратив их в зомби.

Джон отвернулся. Потом сделал несколько шагов назад и постарался буквально слиться с редким кустарником. И почти сразу увидел отца.

Его лицо — худое, с глубоко посаженными глазами; знакомые очертания подбородка, опущенные уголки губ… Джон сравнивал теперешний облик отца с последними своими яркими воспоминаниями, с тем его «портретом» в раме пожара, который так бережно хранил в своей памяти все эти двенадцать незабываемых лет, каждый день извлекая оттуда и тщательно изучая. Да. Он был уверен. Это его отец.

— Чего ты хочешь? — В тихом голосе отца явственно слышалось раздражение.

— Справедливости.

— Кто ты? — В его глазах плеснулся страх.

— Ты меня знаешь.

— Да в этих местах я уже не знаю, знаю ли я вообще хоть что-нибудь! Здесь же нет ничего постоянного. Ты загнал меня слишком далеко в верховья. Да еще и индукционное судно взорвал! А я вообще впервые здесь оказался, и к тому же…

— Ты сбежал.

— Что? — Лицо отца исказилось под воздействием мрачных воспоминаний, затем снова успокоилось и разгладилось. — Черт побери! Так ты имеешь в виду столь далекое прошлое?

— Естественно. И ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Она ведь тогда погибла.

Повисло тяжелое молчание. Отец изучал мальчика так, словно пытался отыскать для себя какое-то преимущество, какую-то выгоду. Возможно, впрочем, что в его взгляде и скользнула искра узнавания.

— Да-да… Однако же все это в прошлом. Послушай, парень, нашей семье давно пришел конец.

— Нет. Но скоро придет.

Мужчина прищурился: облака над головой рассеялись, с небес лился золотой свет. Джон чувствовал неуверенность отца и понимал, что момент настал. Он быстро шагнул вперед, ни о чем больше не думая. Он и так слишком долго думал, более десяти лет; он уже устал от этих мыслей.

В глазах отца внезапно блеснуло узнавание; рот его раскрылся, но ни крика, ни восклицания Джон не услышал. Его противник вскинул вверх руку, и, к удивлению Джона, в ней не оказалось никакого оружия. Но колебался он не более мгновения. А потом замахнулся своей дубинкой и ударил… После третьего удара голова мужчины раскололась, точно спелый орех. И он не издал больше ни единого звука.

Джон сел, прогоняя остатки тревожных снов, и с силой вдохнул влажный воздух, в котором чувствовался сильный запах отвратительных дешевых духов. Вокруг было абсолютно темно. Это показалось ему немного странным. Довольно долго в памяти крутились только обрывки воспоминаний о том водовороте времени, о «Начес», но затем он вспомнил и все остальное.

Ему тогда потребовался целый день, чтобы построить прямо на берегу плот из сбитых ветром ветвей — их поломал тот самый ураган, что потопил «Начес». А потом, уже плывя по течению, Джон целыми днями валялся на плоту, сраженный страшной усталостью, причину которой объяснить бы, наверное, не смог. Одежду того мужчины он связал в узелок и использовал в качестве подушки, но даже рассмотреть эту одежду себя заставить не смог.

Рыба практически не попадалась, и он уже смахивал на живой скелет, когда впереди завиднелись знакомые электрические дуги: чуть ниже находился Каир. Джон хорошо знал, что здесь нужно непременно подгрести к берегу, однако это удалось ему с трудом: течение в этом месте среди множества подводных скал и отмелей было прямо-таки бешеным.

Затем целых два дня он шел пешком по берегу реки. Давление времени было настолько сильным, что его все время тошнило. Он уже начал есть листья, когда наконец вдали завиднелись острые шпили каирских соборов.

Найти в Каире работу оказалось делом нелегким, однако он, наконец поев и передохнув, взялся за это с энтузиазмом и два раза весьма удачно подзаработал грузчиком в порту. Остальное время он потратил исключительно на сон и еду, да и думать старался как можно меньше. Через три недели, окончательно придя в себя и скопив достаточно денег, он явился в бордель и наконец получил это.

Джон сел и ощупал руками тело лежавшей рядом женщины. В темноте она была куда лучше, чем при свете, — вся такая гладкая, мягкая. На ней были черный атласный корсет, черный пояс с резинками и чулки, и в этом наряде ее сливочно-белая плоть выглядела настолько сочной и зрелой, что, казалось, вот-вот начнет гнить.

Однако Джону эта женщина понравилась сразу — еще там, в огромном вестибюле публичного дома. Она стояла, облокотившись о рояль, и смотрела на него лукавыми и какими-то первобытно-дикими глазами. Он отказался от выпивки и прочих развлечений, которые обычно заказывают здесь клиенты, выразил желание сразу же подняться наверх и заплатил сполна за целую ночь. Он считал, что в первый раз это должно быть поистине замечательно.

И действительно, все получилось просто прекрасно. Ему казалось, что все время до этого он пребывал во власти некоего могучего существа, жившего внутри него, о чем он, впрочем, даже не подозревал, и теперь это существо наконец отпустило его на свободу и никогда уж больше не обретет над ним власти.

Джон выбрался из-под тяжелого одеяла и зажег старый бронзовый масляный светильник. Женщина спала, негромко похрапывая и откинув голову назад; рот у нее был открыт, и было видно, что в нем не хватает двух зубов; в эту-то дыру и устремлялся со свистом ее влажный храп.

Странное, но настойчивое желание заставило Джона поднять с пола жалкий заплечный мешок и достать из потайного кармана документы. Все свои ценности он постоянно хранил в этом кармане, еще со времен своего первого пребывания в Каире, постоянно чувствуя мимолетную, но какую-то всепроникающую опасность. Он даже работал, не снимая рюкзачка; он боялся даже просто положить его в сторонку.

Документы были на месте. Успокоительно толстенькая пачка. Несмотря на несколько расплывшихся пятен, появившихся после его прыжка в реку с борта «Начес», решительный почерк мистера Престона, заключившего с ним договор о найме на судно, был по-прежнему прекрасно различим; в водянистом свете лампы буквы казались темно-синими.

Считалось, что судно просто «пока не вернулось» из своего плавания вверх по реке. Каир был расположен настолько близко к электродугам, порождавшим страшные временные смерчи, что его обитатели всегда говорили как бы в сослагательном наклонении, обрамляя любое высказывание выражениями «постольку поскольку», или «насколько мне известно», или «как будто бы», или «время покажет», или «там будет видно».

Джон перелистал страницы контракта, бережно, точно драгоценности, касаясь плотных листов бумаги. Вчера, возвращаясь мимо причалов и пакгаузов после целого дня изнурительной работы, он вдруг налетел на Стэна. Стэн шел ему навстречу по дощатому тротуару. Или, по крайней мере, навстречу ему шел парень, выглядевший в точности как Стэн! У него были такие же песочного цвета волосы и уверенный, хотя и немного рассеянный взгляд.

Но «Стэн» лишь тупо глянул на Джона и поклялся, что никогда не ступал на борт «Начес» и никогда в жизни не поднимался вверх по реке. А когда Джон попытался ему напомнить о совместном плавании, он раздраженно воскликнул: «Ну и что? Значит, нечего было за борт прыгать!», — и решительно двинулся прочь.

Джон отложил договор и нащупал в глубине потайного кармашка пачку бумаг, которые забрал у мертвого отца.

«Возможно, сейчас как раз подходящее время, чтобы наконец их рассмотреть», — решил он.

Тогда, лишь увидев, как кровь этого человека пролилась на песок, Джон испытал полное и глубокое удовлетворение. С него точно свалилось то тяжкое бремя, что давило ему на душу более десяти лет. Он взял только эти документы и кожаный ремень отца.

Документов оказалось немного. В основном всякие рецепты и случайные бумажки. Однако была и членская книжка Союза шкиперов — а это совсем другое дело! Удостоверение было в твердых корочках и выглядело вполне достойно. Аккуратные столбцы свидетельствовали о своевременно уплаченных взносах; тут же стояли нацарапанные железным пером подписи секретаря Союза. Джон быстро перелистал книжку и снова открыл ее на первой страничке. И там в ничтожную долю секунды разглядел… нет, не имя своего отца, а свое собственное имя!

Потрясенный до глубины души, он так и застыл, держа раскрытое удостоверение перед глазами. Имя, тщательно выписанное черными чернилами и весьма твердой рукой, не вызывало ни малейших сомнений. Оно давило Джону на глаза, оно мелькало перед ним, вызывая легкую тошноту. И будило воспоминания — яркие страшные воспоминания о лице того человека, которого он тогда наконец нагнал в жаркой пустыне. О лице с резкими пугающими чертами, воспринимающемся теперь как давно знакомое.

Женщина на постели шевельнулась, зевнула и открыла свои большие диковатые глаза. Потом на лице ее медленно расплылась улыбка: она ласково-бездумно смотрела на неподвижно застывшего молодого мужчину, державшего в руках какие-то бумажки, но явно ничего не видевшего перед собой.

Еще раз зазывно улыбнувшись полными накрашенными губами, эта представительница древней, как само время, профессии томно произнесла:

— У нас с тобой впереди еще куча времени, милый! До рассвета еще далеко. Ты меня слышишь? Что это ты пытаешься там разглядеть, а? Милый?..