Дорога миров (Повести и рассказы)

— В чем дело? — медленно закипая, спросил я и попытался пройти мимо, но прыткий старичок загородил мне дорогу.

— Ни в чем. Просто если вы точно знаете, что живы, — моя теория не верна.

— Какая теория? — ледяным тоном поинтересовался я.

— Она состоит в том, что статичный мир давно уже погиб. А мы живем лишь потому, что находимся в мире снов. От всего статичного мира остались только сны. Скажите, вы давно из статичного мира?

Я облегченно вздохнул.

— Да успокойтесь, — заверил я старичка. — Ничего с вашим статичным миром не произошло. Я только что оттуда.

Его глаза хитро блеснули. Он схватил меня за отвороты куртки и быстро-быстро забормотал:

— Это вам только казалось. Откуда вы узнали, что были именно в статичном мире? Может быть, это был лишь большой, тщательно сделанный сон? Ах, так вы в этом уверены! Разве можно хоть в чем-то быть уверенным? Нет, нет…

Он отпустил мою куртку и, покачивая головой, побрел прочь, но, пройдя всего лишь несколько шагов, вдруг скорчился, стал бледнеть и через несколько секунд исчез.

Я ошарашенно сплюнул на мостовую, еще раз посмотрел на то место, где он только что был, и двинулся дальше.

Чудак какой-то. Таких в снах мне еще не встречалось. Хотя кого только в них не бывает.

Мимо меня проехало несколько карет. В них сидели дамы в соломенных шляпках и солидные господа в высоких цилиндрах. Пробежал мальчишка. Он размахивал пачкой газет и выкрикивал:

— Покупайте газету «Свежий кусок»! Новости о человеке-пауке! Паника на биржах Пети-гада! Крушение в одном из соседних снов. Подробности спасения малолетнего мальчика, упавшего в болото чудовища!

Брусчатка у меня под ногами опять заскрипела, через минуту перестала, снова заскрипела и опять перестала.

Похоже, змора слегка нервничает. Ну-ну, то ли еще ей предстоит!

Я зашел в сигаретную лавку, купил пачку «Мальборо» и вышел.

Теперь нужно осмотреться.

Похоже, я находился почти в самом центре сна. Да, почти.

Легкий ветерок принес откуда-то запах роз. Из табачной лавки вышел бородатый мужчина, на ходу раскуривая здоровенную сигару. Вот он выпустил огромный клуб дыма и неторопливо пошел прочь. Стоявший неподалеку морщинистый, как старая перчатка, шарманщик стал размеренно, словно робот, крутить ручку облезлой шарманки, и девушка в красном трико, расстелив потертый коврик, сделала на нем стойку на руках. Потом она стала крутить сальто. Прохожие кричали ей «Браво!» и бросали серебряные монеты. Мужчины в замшевых жилетах подкручивали завитые колечками усики и бесцеремонно разглядывали остановившихся поглазеть на циркачку дам. А те смотрели на нее в лорнеты, и их стекла полыхали на солнце, словно прицелы орудий. Куда-то деловито спешившая болонка вдруг остановилась и попробовала использовать мою ногу вместо столбика. Я пнул ее, и она убежала.

Странные собаки в этом сне, очень странные. А вообще он не так уж и плох. Жаль, что я не могу отказаться от своей затеи.

Нет, можно было, конечно, пойти дальше и попытаться найти другой сон. Но там все повторится вновь. А если у меня не хватит духу сделать что задумал в одном сне, то почему должно хватить в другом? Даже если следующий сон будет хуже этого. Ну и что? И прекрасная девушка, и беззубая старуха хотят жить одинаково. Старуха, может быть, даже больше.

Так уж получилось, что мне попался именно этот сон, и искать другой не имело смысла.

Я еще постоял, стараясь успокоиться и сосредоточиться.

Наконец это мне удалось.

И вместе со спокойствием пришло четкое осознание, что я не смогу сделать то, что задумал. Просто не смогу, и все. Не смогу, не хватит сил. Я не могу уничтожить сон. И на секунду замер, поддавшись панике, решив, что проиграл. А потом вдруг успокоился.

Прекрасно, раз я не смогу этого сделать, то это сделает мое тело. Старый, давно, очень давно известный способ. Вспомнив его, я подумал, что все-таки Гунлауг научил меня многому, очень многому. Ценой адского труда, но научил. Впрочем, думать об этом было некогда, нужно было действовать.

Медленно, очень осторожно я попытался выйти из своего тела.

На меня оборачивались прохожие, и даже стала лорнировать какая-то дама.

А у меня ничего не получалось, и когда я уже почти отчаялся, оно пришло — ощущение.

Чувствуя, как каждый удар сердца наполняет тело странным, полузабытым, похожим на слабый электрический ток покалыванием, я несколько раз глубоко и с силой вздохнул. Мое тело наполнилось странной, готовой от малейшего неверного движения взорваться мощью.

Исчезли все запахи. Воздух стал сухим, как в давно непроветриваемом помещении.

А потом случилось нечто, и я выскользнул из своего тела, повис над ним, да так, что мог его видеть сверху.

Теперь я был спокоен, чудовищно спокоен, настолько спокоен, что даже не мог вспомнить, что такое страх или удивление. Я не удивился даже тогда, когда мое тело само, поскольку я уже не мог его контролировать, двинулось в сторону небольшой площади, являвшейся центром сна.

Вот оно вышло на площадь, миновало старуху, торговавшую какими-то странными цилиндрическими фруктами. Возле нее стояла небольшая очередь озабоченных женщин с цветастыми кошелками. Потом оно прошло мимо двух мальчишек, игравших пистолетами. Вылетавшие из их стволов пули, не пролетев и десяти сантиметров, падали на землю.

Дальше был гражданин в лаптях и мятом смокинге. Взобравшись на деревянную скамеечку, он трудолюбиво писал мелом на стене «Все на учредительное сто двадцать седьмое заседание всеобщего совета по обсуждению очень важных законов. Сегодня будут обсуждать наиважнейший закон о том, в каком порядке снимать носки, перед тем как ложиться спать».

Миновав его, мое тело повернуло голову и посмотрело на противоположную сторону площади, где какой-то тип, завернутый в белую больничную простыню, увешанный добрым десятком березовых крестов, приклеивал на афишную тумбу написанное от руки на листочке в клеточку объявление «С нами Бог, Вера, Наташа, Мара и мысленно сам товарищ…»

Мое тело наконец-то остановилось и покрутило головой из стороны в сторону, видимо, отыскивая те невидимые энергетические нити, на которых держался этот сон. Вот оно, кажется, их определило.

Я подумал, что сейчас начнется.

И действительно — началось!

Мое тело вскинуло вверх руки и резко их опустило, словно рвало невидимую паутину.

По-видимому, так оно и было. Я понял, что оно порвало скреплявшие этот сон энергетические линии. Видимо, они проходили как раз в центре.

Теперь оставалось только сделать так, чтобы они не восстановились.

И мое тело не подкачало.

Рванувшись вперед, оно резким, точным движением выбило скамеечку из-под ног писавшего на стене типа. Все еще водя в воздухе мелом, тот рухнул на мостовую.

— Чтоб ты сдох! — крикнуло ему мое тело.

Все, кто находился на площади, выпучили глаза и ошарашенно застыли. И только пузатый дядька с кирпичного цвета лицом, в строгом черном пиджаке, из кармана которого выглядывала здоровенная красная книга, удовлетворенно отметил:

— Прекрасно спланированная политическая акция! Так держать!

Мое тело шагнуло к нему и крикнуло:

— Бу-у-у-у!

— Ой, — сказал пузан и упал в обморок.

Удовлетворенно хмыкнув, мое тело строевым шагом промаршировало в другой конец площади. По дороге оно сорвало с человека в больших дымчатых очках шляпу и напялило ее на седые космы стоявшей рядом с ним старухи.

В конце площади оно развернулось и крикнуло ошарашенной толпе:

— Эй вы, немедленно ущипните друг друга! Я аннулирую вас! Слышите, вас уже давно своровали и держат там, куда люди из статичного мира не могут попасть. Никогда, слышите, никогда вы никому больше не приснитесь!

Этого оказалось достаточно.

Стоявшие на площади люди буквально взревели. Несколько человек так разозлились, что мгновенно надулись, взмыли вверх, как большие надувные шары, и с треском лопнули.

Тип в больничной простыне кинул в мое тело камень и закричал:

— Мерзавец! На кол его!

Еще на лету камень превратился в сладкую ватрушку. Она попала моему телу в плечо.

Что-то затрещало, я словно бы куда-то провалился и через секунду снова был в своем теле.

И слава Гипносу!

Все, что нужно, было уже сделано.

Я почувствовал, как по всему сну прокатилась судорожная дрожь.

Неподалеку от меня разошлась мостовая, и из-под нее выглянула уродливая морда инуа — духа сна. Посмотрев в мою сторону и моментально определив, что перед ним не житель сна, он спрятался обратно.

Ничего, долго он там не просидит.

А толпа уже бушевала. Вот она двинулась на меня… И тут мостовая у меня под ногами заходила ходуном. Послышался страшный скрип. Я увидел, как на верхней стенке сна прогнулась и покрылась трещинами проекция неба.

К моим ногам рухнула наполовину ощипанная ворона и, прежде чем расползтись пятном жирной сажи, спросила:

— Сосисочек не желаете?

А сон уже разбухал, раздувался.

Я представил, как змора сейчас мечется по своему логову, пытаясь понять, что же с этим сном случилось, и захохотал. Безусловно, она уже давно потеряла меня из виду, и, конечно же, пора удирать.

Я бросился со всех ног в сторону ведущего в нужную мне сторону соединительного туннеля. Мостовая под ногами вставала дыбом, так и норовя сбить меня с ног. То и дело попадались ошарашенные, ничего не понимающие обитатели сна. А я несся сломя голову к соединительному туннелю.

А вот и он.

Я ворвался в туннель и по инерции пробежал еще несколько десятков шагов. Потом остановился и отдышался.

Великий сон, неужели все удалось так, как я и рассчитывал? Во всяком случае, для меня еще ничего не кончилось. Для меня еще все начиналось. Теперь предстояло самое главное — замести за собой следы.

Я бежал и бежал, а туннель все не кончался. Он оказался очень длинным. Это было некстати, поскольку мне позарез нужно было попасть в следующий сон как можно быстрее.

Змора — она ведь не дура. Наверняка она очень скоро сообразит, что произошло. И тогда она плюнет на погибающий сон и сосредоточится на соседних, чтобы поймать тот момент, когда я в одном из них появлюсь.

Теперь все решали секунды.

Наконец туннель кончился.

Выскочив из него, я сделал шаг в сторону от выхода из туннеля и остановился.

Оставалось лишь ждать и надеяться, что все получится так, как я и рассчитывал. Кстати, змора вполне уже может вот-вот заглянуть в этот сон. Если я буду стоять неподвижно, то она может меня и не заметить.

У меня, конечно, был соблазн рискнуть и перебежать в следующий туннель, но я не рискнул. Вдруг змора уже наблюдает за этим сном? Тогда она меня легко засечет. Нет, я уж лучше постою и подожду. Так вернее.

Между тем вибрация за моей спиной, там, где был переходной туннель, усилилась.

Ну еще бы!

Я представил, как сон, в котором я только что был, схлопывается, сминается, проваливается в безвременье, и поежился.

Великий Гипнос! Остается только надеяться, что большинство его жителей все-таки сообразят удрать в другие сны по соединительным туннелям.

Совесть мне шепнула, что во всем виноват я. Боже, да, я виноват. Но что я мог сделать без птицы-лоцмана?

Мне почему-то нестерпимо захотелось сесть.

Нет, этого делать не стоит.

Я постарался расслабиться и приготовился ждать. Все усиливающаяся пульсация за мой спиной подсказывала, что осталось совсем немного.

Конечно, будь у меня птица-лоцман, я бы все сделал по-другому. Для начала я бы оборвал энергетическую нить, соединявшую этот сон с логовом зморы. Таким образом, она утратила бы над этим сном всякую власть. Потом я бы оборвал и закупорил соединительные туннели, увеличил толщину стенок сна и превратил его в неприступный бастион. После этого мне осталось бы лишь медленно, но совершенно неотвратимо продвигать этот сон к границе мира зморы.

У меня зачесалась нога.

Ну вот, начинается.

Очень осторожно, как можно медленнее, я наклонился и почесал ее. Потом, так же медленно, я выпрямился.

Скорее бы, что ли…

Сон, в котором я оказался, был довольно шизоидным, но ничего особенного собой не представлял.

Передо мной простирались покрытые короткой травкой холмы, по которым бродили люди с квадратными головами. Они походили друг на друга, как близнецы. А может, мне это только казалось? Очень трудно отличить друг от друга людей с одинаковыми квадратными головами.

Вот один из них остановился и истошно закричал:

— Ах, где ты, мой любимый Гессе! Ночами и днями я жду, когда ты ко мне придешь! Я мечтаю о тебе! Я преклоняюсь перед тобой! Я хочу быть твоим рабом. Я буду переписывать твои произведения, я буду их заучивать и воспитаю в духе гессеизма своих детей!

Пока он кричал, все квадратноголовые уселись на травку и, достав из карманов по горсти голубого песка, стали посыпать им головы. Через некоторое время на небе вспыхнула розовая полоса, и на ней зажглась золотая надпись «Зрите!». Вскоре ее сменила другая — «Думайте!». Потом появилось «Говорите!». И наконец, как итог, вспыхнула мертвенно-бледная «Подыхайте!».

Увидев эту надпись, все квадратноголовые упали на спину и, задрав ноги вверх, истошно завопили.

Туннель за моей спиной бился и дрожал, словно живой. Он вибрировал настолько сильно, что затрясся даже сон квадратноголовых. Почувствовав опасность, они с криками бросились в дальний конец своего сна.

А я все ждал. Вот-вот из туннеля должны были повалить спасающиеся бегством обитатели погибающего сна. Я надеялся, что мне удастся проскочить этот сон вместе с ними.

Вот-вот они должны были появиться.

Я переступил с ноги на ногу.

И тут из туннеля действительно повалили обитатели сна. Впереди всех спешил пузан в черном костюме. Я уже хотел было присоединиться к их толпе, но вдруг они рассыпались в стороны, и из туннеля выскочил инуа.

Вот это везение!

Он походил на здоровенную, метров пяти длиной, гусеницу, а толщиной был не менее метра. Видимо, инуа был очень старый. К его бокам присосалось не менее десятка белых червей-паразитов.

Выскочив из туннеля, он замер, видимо, пытаясь оценить обстановку. И тут я не оплошал. Прыгнув ему на спину, я схватился за жесткие, росшие возле головы наподобие гривы волосы.

Надо сказать, вовремя.

Через мгновение инуа подпрыгнул и понесся со скоростью скаковой лошади.

Йо-хо-хо!

Вот на инуа я еще не ездил!

Йо-хо-хо!

Ничего, змора, мы с тобой еще потягаемся. Ты еще поймешь, что с инспекторами снов связываться не стоит. Ой не стоит.

Когда я вернусь с новой птицей-лоцманом, мы с тобой сразимся. Но это будет честный бой, а не нападение из засады.

А пока можно считать, что от зморы я ускользнул. Значит, все было не зря. Инуа наверняка пробежит несколько снов, и в каком-нибудь из них я спрыгну. Змора в это время все еще будет обшаривать сны рядом с тем, который я уничтожил. А я буду уже на пути к шпионскому сну.

Йо-хо-хо!

Инуа несся огромными скачками. Каким-то чудом я умудрялся удержаться на его спине, но меня мотало из стороны в сторону, как мешок с отрубями.

Теперь, лишившись логова, дух сна будет бежать до тех пор, пока не наткнется на такой сон, инуа которого либо умер, либо сильно ослабел от старости. Поскольку змора отбирала свои сны довольно тщательно, искать ему придется долго.

Мимо меня проносились холмы сна квадратноголовых. Иногда инуа делал просто чудовищные прыжки, и мне приходилось напрягать все силы, чтобы с него не свалиться.

Мотаясь на его спине, я думал о том, что пока мне самым настоящим образом везет. Самой большой удачей было то, что зомби вытащил меня из безвременья. Не должен был он это делать, никак не должен.

Стоп, а вдруг змора мне подыгрывает? Но зачем? Может, она не хотела, чтобы игра закончилась так быстро? Ничего, теперь захочет. Даже если она мне слегка и подыгрывала, то сейчас обеспокоится не на шутку и сделает все, чтобы меня найти и уничтожить.

Поздно, милая. Теперь это не так-то легко сделать.

Кстати, что она сделает, когда убедится, что я от нее все же ускользнул? Станет разыскивать меня по всему лабиринту? Вряд ли. Да и трудно ей будет это сделать, очень трудно. Все-таки снов несколько сотен. Осмотреть все займет слишком много времени. Да и есть риск, что, пока она будет обыскивать весь лабиринт, я найду лазейку в мир снов. Нет, скорее всего она возьмет под наблюдение тот сон, где выход, и будет меня в нем поджидать.

Вот и прекрасно.

Значит, выход в том сне, в котором я с ней встречусь.

Держу пари, это будет в шпионском сне.

А пока я должен найти место, в котором можно отдохнуть. Слишком уж много за минувшие сутки на мою долю выпало приключений. Короче, силы мои были на исходе. Сейчас бы часов на восемь уйти в небытие.

Не сбавляя скорости, инуа влетел в соединительный туннель, оказавшийся настолько высоким, что мне даже не пришлось нагибать голову.

От избытка чувств я закричал:

— Эге-гей-го!

Следующий сон оказался сном человека, мучимого угрызениями совести. Поскольку инуа бежал очень быстро, я так и не понял, за что он себя так мучил, что человек, которому этот сон приснился, натворил. Мимо меня мелькали какие-то толстые, перекошенные ужасом лица, я успел расслышать, как кто-то прокурорским голосом извещает: «И тем самым суд установил…» Перед самым соединительным туннелем мелькнуло сооружение, жутко похожее на гильотину. Вообще сон оказался довольно небольшим.

Ведущий из него туннель был очень узким, так что мне пришлось, чтобы не упасть, очень плотно прижаться к спине инуа.

Наконец туннель кончился, я облегченно выпрямился и увидел, что въехал в самый настоящий кошмар.

Честно сказать, я испугался. Чего мне меньше всего хотелось, так это оказаться в кошмаре. Я сильнее сжал коленями бока инуа и вцепился в его гриву так, что побелели пальцы.

А кошмар был самый настоящий, почти классический.

Естественно, в нем была ночь. На небе светила большая, неправдоподобно белая луна, которую то и дело закрывали темные облака. Инуа скакал через огромное, наверняка занимавшее все пространство кошмара кладбище. Я проносился мимо покрытых мхом памятников, увитых плющом здоровенных каменных крестов, облицованных потрескавшимся мрамором склепов и просто самых обыкновенных свежезарытых могил. Земля на многих из них шевелилась.

Короче, это был самый настоящий, добротный, опасный кошмар из тех, что пользовались успехом лет десять назад. Скольких людей из статичного мира такие кошмары довели до психушки — уму непостижимо.

Вдруг инуа как-то странно всхрапнул и заметно снизил ход.

Этого еще не хватало! Уж не задумал ли сразиться мой скакун с духом сна этого кошмара? А может, он просто устал?

Я отчаянно гикнул и вдавил в бока инуа каблуки ботинок.

Ну же, не спи, давай, давай ходу! Я понимаю, что ты привык мирно полеживать в своей норке в нижней стенке сна и эта скачка тебе не по нутру. Но все же вывози, вывози, хотя бы до следующего сна!

Все было напрасно. Инуа катастрофически снижал ход.

Теперь он бежал так медленно, что из некоторых могил даже успевали выбраться мертвецы.

Они совсем не походили на зомби зморы. Эти мертвецы были злобные, как гиены, и голодные, словно нищие в ненастный день. Скаля длинные острые зубы, они, как водится, тянули ко мне полугнилые руки, обтянутые усеянной белыми червями кожей.

Нет, к чистоплотным зомби они отнюдь не принадлежали.

До соединительного туннеля оставалось совсем недалеко, но и инуа теперь бежал так медленно, что один мертвец даже успел загородить дорогу. Он стоял, слегка покачиваясь, раскинув крестом руки, и что-то кричал, может быть, предлагал нам остановиться. Не знаю, вслушиваться в его слова мне было некогда. Я лихорадочно пытался придумать, как заставить инуа бежать быстрее.

Ничего особенного я не придумал и тогда, понимая, что вот-вот погибну, не своим голосом взвыл и ударил духа сна по бокам каблуками.

Словно очнувшись, тот сделал длинный прыжок.

— Гы-гы-гы! — завыл мертвец и шагнул вперед, но тут на него с размаху налетел инуа, сшиб его и снова как бешеный рванул к соединительному туннелю.

Трясясь на его спине, чувствуя, как по телу у меня бегут струйки холодного пота, я вяло чертыхался и ждал, когда кончится туннель. Нет, решено, если следующий сон приличный, останусь в нем.

Туннель кончился.

Сон-мечта. Я понял это сразу.

Великий Гипнос, то что нужно! Только бы не проскочить…

Мои пальцы разжались, я скатился со спины инуа и упал на мягкий песок.

А теперь можно и расслабиться.

Я сел и осмотрелся.

В этом сне был вечер, и большое багровое солнце висело над самым горизонтом, так что на спокойной воде большого, неправдоподобно синего озера лежала золотая дорожка. Где-то недалеко кричала озерная чайка. Мягкий теплый ветерок обдувал мне волосы.

И был покой. Не верилось, что где-то в этом сне может прятаться опасность. И куда-то ушло дикое напряжение этого невероятно длинного и насыщенного приключениями дня.

Я снял ботинки и повесил их на ближайший куст, прошелся по песку, чувствуя, как он покалывает ноги и скрипит. Нет, совсем не так, как по желанию зморы скрипел под моими ногами асфальт. Сейчас это был самый обычный скрип. Скрип песка под босыми подошвами. И слава богу.

Я посмотрел в ту сторону, куда убежал инуа. Его уже не было видно. Очевидно, он нырнул в расположенный там, на противоположном конце этого сна-мечты, соединительный туннель.

Счастливого пути, моя чудная лошадка. Желаю тебе найти подходящий сон. Прости, если это возможно, за то, что я уничтожил твой. Поверь, у меня не было выхода.

Я сплюнул на песок.

Великий Гипнос! Не хватало мне еще расчувствоваться.

У меня не было выхода. Любой другой инспектор снов на моем месте поступил бы точно так же.

А теперь я должен отдохнуть и хотя бы на время забыть обо всем. Можно даже искупаться. Кстати, почему бы и нет?

Я разделся и развесил одежду на кустах. Слабый ветерок колыхал ее, играл рукавами моей куртки, штанинами брюк. Будь моя одежда белой, получилось бы, что я развесил флаги капитуляции.

А если и так? Разве что-нибудь от этого изменится?

Вода была теплой. Она подхватила меня, понесла, словно ласковые ладони матери.

Я отплыл от берега метров на сто и, перевернувшись на спину, раскинув руки, замер, отдавшись, доверившись воде, став ее частью, растворившись в ее покое.

И тут опять закричала озерная чайка. Что-то тупое и холодное ткнулось мне в бок. Я вздрогнул, перевернулся на живот, нырнул и увидел большую рыбу с круглыми, похожими на серебряные блюдца глазами. Видимо, я ее испугал, потому что рыба ударила хвостом и ушла на глубину. Я смотрел, как медленно, грациозно она растворяется в зеленоватой, скрывавшей дно дымке. А потом у меня кончился воздух, и я вынырнул на поверхность.

Через некоторое время, выходя из воды, я подумал, что так всегда и бывает. Стоит увидеть нечто интересное, как кончается воздух и пора выныривать.

Я оделся и стал прикидывать, где бы можно было лечь. Почему-то мне не хотелось уходить далеко от воды. Может быть, потому, что где-то там, в ее глубине, плавала рыба. Чем-то она мне понравилась. А может быть, дело было вовсе и не в этом?

Наконец я решился и плюхнулся как был в одежде на песок. И только тут почувствовал, насколько устал, ощутил, что каждая клеточка моего тела ноет и просит Об отдыхе. Глаза мои слипались. Медленно, но неотвратимо я соскользнул в небытие…

Вернувшись из небытия, я долго лежал на спине и смотрел в вечное, неизменное, как египетские пирамиды, вечернее небо. Наверное, целых полчаса. Потом я сел и посмотрел в сторону озера. Золотая дорожка на нем не сдвинулась ни на миллиметр.

И это было здорово. Это рождало спокойную, твердую как гранит уверенность.

В конце концов, здесь можно жить сколько угодно долго. Очень долго. Просто жить. Никуда не спешить. Ничего не делать. Вернее, не так: делать только то, что хочется.

Сколько угодно долго.

Конечно, была опасность, что меня найдет змора. Вот только уж слишком малы были на это шансы. Нет, она очень терпеливая, она будет ждать меня в том сне, где выход. День за днем, месяц за месяцем. Рано или поздно, но все же она устанет, и тогда я смогу прокрасться в шпионский сон и незамеченным ускользнуть в мир снов.

Вот так.

Чем не план?

Самое главное — не торопиться, не пороть горячку. Нужно просто остаться в этом сне на некоторое время, осмотреться и подумать. Я уверен, что рано или поздно, но я додумаюсь до чего-то лучшего. Да и чем плох тот план, который я только что придумал?

Великий Гипнос, а ведь и правда.

Я представил, как целыми днями буду лежать на песке и ничего не делать. Потому что это сон-мечта, и, по идее, он должен даже снабжать тех, кто в него попал, пищей. Я буду купаться, устраивать пикники и сам себе говорить тосты, поднимать бокалы шампанского за собственное здоровье и самому себе говорить речи. Может быть, мне даже удастся приручить большую рыбу, и, когда я захочу, она будет приплывать ко мне из глубины и брать с моих рук корм.

А кто сказал, что я должен находиться в этом сне в одиночестве? Да никто. Я вполне могу пригласить к себе кого-нибудь из соседних снов. Конечно, не из кошмара, но неужели вокруг одни только кошмары? Нет, я приглашу жительницу какого-нибудь сексуального сна, и, уверяю вас, со скуки мы с ней не помрем.

И главное, ничего мне не будет нужно. Ничего и никого. А еще тем самым я смогу обезопасить других мастеров снов. Ведь стоит мне проиграть эту игру, как змора меня уничтожит и немедленно заманит в ловушку другого инспектора снов. А так, пока я нахожусь где-то в лабиринте, попытаться поймать нового инспектора она не рискнет.

Потому что тогда в ее мире окажутся два инспектора снов. А это уже чертовски опасно. Нет, на такой риск она не пойдет. А стало быть, оставшись в этом сне, я спасу нескольких таких же, как и я, инспекторов снов.

Честь мне за это и хвала.

Я обрадовался.

Потому что это был выход, самый настоящий выход, пусть парадоксальный, но правильный и, самое главное, мудрый.

Не делать ничего. Абсолютно ничего. Так я выиграю.

Очень просто.

Принцип одной из философий статичного мира: поддаться, чтобы победить.

Я сходил к озеру и ополоснул лицо. Потом жадно закурил и, подумав о том, что неплохо бы сейчас что-нибудь съесть, лег прямо там, неподалеку от воды, сосредоточился, представил роскошный, сочащийся жиром бифштекс. На серебряной тарелке. Поскольку это сон-мечта, я согласен только на серебряную и никак не на деревянную.

Бифштекс, конечно, сейчас же передо мной возник, и тогда, обрадовавшись, поскольку все получалось как нельзя лучше, я заказал фрукты, хлеб, вилку и нож, бутылку кларенского, а также хрустальный бокал.

Расправляясь с бифштексом, я подумал, что спать на берегу все же неудобно.

А почему бы не придумать себе небольшой, очень уютный замок. Чтобы в камине трещал огонь и чтобы была необъятная кровать. И почему я должен курить сигареты? В конце концов, кто мне запрещает обзавестись длинной трубкой и ящиком самого лучшего табака. А также какой же это замок, если не будет горничных, и поваров, и этих… как его… лакеев. Ну да, лакеев.

А на змору плевать.

Я выпил бокал кларенского и нашел, что оно превосходно. Оно и должно было таким быть. И все было отлично, все было очень хорошо.

Я лег на бок. Закурил сигарету.

Где-то опять закричала озерная чайка, и моя рука с зажатой в ней сигаретой дрогнула. Невесомый столбик пепла упал на песок, и его тотчас же сдуло ветром. А я прислушался к крику озерной чайки. Нет, все-таки что-то в нем было тоскливое, что-то такое, берущее за душу, что-то напоминающее. Напоминающее…

Я выкинул окурок и встал.

Да, конечно. А еще было бы неплохо, чтобы в замке были канделябры. Такие старинные, тяжелые, украшенные фигурками — дриадами, наядами… не важно. Главное — никакого электричества.

Вот именно. Все зло на этом свете от электричества.

Я зачем-то очень аккуратно вымыл в озере тарелку и вилку, потом положил их поблизости от воды.

А еще в моем замке будет библиотека. Обязательно. Конечно, для этого мне придется сделать несколько экспедиций, и не только в соседние сны, а значительно дальше. В одном из них, я уверен, найдутся нужные мне книги. Что только людям не снится.

Сняв с куста куртку, я надел ее и очень аккуратно застегнул пуговицы.

Собственно говоря, а почему я не могу приступить к этому сейчас? И для начала обязательно нужно пригласить какую-нибудь девушку. Чтобы у нее было миловидное личико, длинные ноги и обязательно большой бюст. Это так возбуждает.

Чего откладывать? Прямо сейчас и приглашу.

Она придет вместе со мной, и я ее влюблю в себя. А как это можно сделать? Да очень просто. Одна из особенностей девушек, на которую их чаще всего ловят, — любопытство.

Да, так и будет.

Я приглашу ее и построю перед ней замок, а потом мы вместе с ней все обсудим и решим, где что будет лежать, и висеть, и стоять.

А иначе все равно она потом заставит все переделать.

Это тоже характерно для женщин. Они любит все переделывать.

А зачем мне этим заниматься? Так можно потерять много времени, которое иначе я бы посвятил благородному ничегонеделанью.

Я направился прочь от озера, к соединительному туннелю.

Итак, решено: первое, что я сделаю, это приведу сюда девушку. Именно с этого и стоит начать. Конечно, можно было пойти и в противоположную сторону, но там кошмар. А вот здесь, именно в соседнем сне, я это чувствовал, подходящих девушек сколько угодно…

Я успел буквально в последний момент.

Сон стал схлопываться, когда я был еще метрах в пяти от соединительного туннеля. Меня спас прыжок, которому позавидовал бы мастер спорта по легкой атлетике.

Я с размаху влетел в соединительный туннель и смог остановиться и оглянуться лишь метров через пять. И сделал это вовремя, потому что уже через секунду, метнувшись в сторону и врезавшись в мягкую стенку, сумел увернуться от чего-то, больше всего напоминающего китобойный гарпун на длинной толстой веревке.

Не обернись я, он вонзился бы мне в спину и самым тривиальным образом пронзил насквозь. Потом веревка бы натянулась, и мое тело втащили бы обратно, прямо в пасть сна-росянки, которая как раз сейчас в бессильной злобе кусала край переходного туннеля.

Ничего, злись, злись. До меня ты уже не доберешься.

Я не то чтобы присел, а просто бухнулся на мягкий пол туннеля и все смотрел и смотрел, никак не мог оторвать взгляд от этой красной, огромной, закрывающей весь вход в туннель, вооруженной острыми длинными зубами пасти.

Черт возьми, как же это я свалял такого белого медведя? Спутать росянку со сном-мечтой? Да за такое Гунлауг-учитель меня бы просто-напросто выпорол. Чтобы на всю жизнь запомнил, чем отличается сон-росянка от сна-мечты. Собственно, мелочами, но любой опытный инспектор снов видит их буквально с порога. Я же, как идиот, даже переночевал в этом сне и понял что к чему лишь в самый последний момент.

Нет, объяснить это можно лишь тем, что я был в статичном мире очень долго.

Но все-таки перепутать сон-мечту и росянку!

Я засмеялся.

Там, снаружи, совершенно взбесившаяся оттого, что от нее ускользнула добыча, росянка все еще пыталась разгрызть соединительный туннель, ее гарпун все еще был здесь, в метре от меня, и медленно втягивался обратно, чтобы вскоре снова полететь в меня и, может быть, на этот раз не промахнуться, а я хохотал. Я буквально катался от хохота по полу туннеля и даже попытался схватиться за гарпун, чтобы поддразнить, чтобы не дать ему ускользнуть, этому страшному, зазубренному оружию.

Потому что я все-таки одурачил эту росянку, ускользнул, сделав вид, что поддался ее внушению, ушел. И теперь она меня не достанет, никогда-никогда, как бы ни бушевала, как бы ни злилась. Я хохотал потому, что до конца понял — я вернулся и никогда уже больше не попаду в статичный мир, независимо от того, проиграю эту игру или выиграю. Может быть, только сейчас до меня окончательно дошло, что я нахожусь в снах и должен держать ухо востро, все время быть готовым к каверзам, неприятностям, хитрым ловушкам, многому другому.

А еще, наверное, я смеялся потому, что мир снов жесток, несправедлив и опасен, но все равно, несмотря на это, он мой, родной. В нем можно погибнуть, но никогда, никогда в нем не будет той безысходности и тоски, как в статичном мире. И кроме того, он меняется. Он все время становится другим. Как и положено. Как правильно.

Я отсмеялся. И вытер слезы. Встал. Я даже пнул этот самый пресловутый гарпун росянки туда, где его древко переходило в желтую, покрытую вязкой жидкостью веревку.

Росянка там, снаружи, возмущенно заревела и стала втягивать гарпун быстрее.

Я понял, что пора уходить. И ушел. Дальше. К новому сну на другом конце соединительного туннеля.

Он оказался хрустальным и пах йодом. Это было странно, потому что случалось мне встречать пару-другую хрустальных снов, но ни один из них йодом не пах. Правда, один из тех, встреченных мной ранее хрустальных снов, тоже пах нестандартно, а именно — гниющими персиками. Но запах йода!

Сон был очень чистым, без малейших вкраплений других снов. Я подумал, что змора, похоже, отбирала в свой лабиринт только очень чистые сны. Такие встречаются редко. Обычно средний сон включает в себя пусть не очень большую, но все же часть какого-то другого. Ориентироваться в таких снах, конечно, труднее, но зато и идти по ним интереснее. А сны из лабиринта зморы были слишком стерильны, что ли.

Ну не знаю. Короче, хрустальный сон был слишком чистым.

Все же я в него вошел.

Как и положено, он искрился и сверкал. Вообще, по-хорошему, в нем что-нибудь рассмотреть было чрезвычайно трудно, поскольку то и дело слепили глаза многочисленные блики, зайчики, тонкие жгучие лучики всех цветов радуги. Жители этого сна были, как им и положено, прозрачными. Судя по содержимому их желудков, питались они какими-то красноватыми червями, очевидно, выменивая их в одном из соседних снов. У тех, кто недавно пообедал, червяки в желудках все еще вяло шевелились.

Бр-р-р…

Впрочем, вопреки моим ожиданиям, ничего плохого в этом сне со мной не случилось.

В следующем сне жили мальбы. Состоял он из большой горы, а проекции на его стенках создавали видимость, будто она является частью огромного горного хребта. Увидев это, я насторожился. И как оказалось, не зря. К счастью, на засаду мальб я напоролся уже тогда, когда преодолел вершину и начал спуск.

Вылетевшая из ближайших кустов стрела была с медным наконечником. Она воткнулась в сосну, совсем недалеко от моей головы, а уже через мгновение из кустов, как горох, посыпались косматые, обезьяноподобные, вооруженные огромными шипастыми дубинками мальбы.

К счастью, до переходного туннеля оставалось метров триста, а мои преследователи по причине коротких ног были не ахти какие бегуны.

Вбежав в туннель, я подумал, что, если следующий сон окажется кошмаром, я довольно прилично влипну. Уж кого-кого, а мальб я знал хорошо. Можно было поставить серебряную монету против гнилого желудя, что они выставят возле входа в туннель пост и будут караулить меня не меньше недели.

Кошмаром следующий сон не был. Он оказался хуже кошмара. Это был сон про драконов.

Поразмыслив, я понял, что другого выхода у меня нет, и, проклиная все и вся, очень осторожно вошел в него.

Была в этом и выгода. Я прикинул, что даже если змора сейчас ищет меня по снам своего лабиринта, то вряд ли ей в голову придет, что я пойду таким трудным и опасным маршрутом.

Вот только драконы…

К счастью, все закончилось вполне благополучно, но без приключений не обошлось. Меня углядел один из юных дракончиков. Будь это старый и опытный дракон, живым бы мне было не уйти, а так, когда это юное, чешуйчатое, всего лишь пятиметровое создание открыло на меня сезон охоты, я умудрился спрятаться в очень кстати мне подвернувшуюся нору инуа.

В ней я просидел часа три, чувствуя, как подо мной ворочается большое, толстое, покрытое жесткими волосками тело духа сна. Когда же инуа заворочался сильнее, я решил рискнуть, выглянул и, не увидев своего преследователя, бросился со всех ног к туннелю в следующий сон.

Возле самого туннеля я все же не удержался и, поскольку погони не было, остановился полюбоваться драконами. Особенно великолепны были старые самцы. Огромные, покрытые сверкающей чешуей, они парили у самой верхней стенки сна. Ниже виднелись более мелкие, но зато и более грациозные самки. Чешуя у них переливалась всеми цветами радуги. А еще ниже, почти у самой земли, кувыркались в воздухе и резвились детеныши.

Вот именно.

Я невольно поежился. Что-то сейчас поделывает тот, который, словно лиса зайца, гонял меня по этому сну.

И вообще пора было уходить.

Следующим был, если я только не ошибся в определении, а мне кажется, что я не ошибся, сон наркомана. Его я прошел вполне спокойно. Только сильно досаждали красные крокодилы и голубые слоны. Все время приходилось от них уворачиваться.

Потом я влетел в эротический сон. К концу его у меня заболело горло, потому что приходилось все время говорить:

— Нет, мадам, вы мне не подходите… Нет, нет, вы тоже… Негритянки не в моем вкусе… Нет, и этого я с вами делать не буду… У меня другие интересы… Пардон, вас, мсье, я в виду не имел… Адью, мне пора… Нет, собачка ваша мне тоже не нравится… Нет, я не импотент… Прощайте, прощайте… Мадам, обратитесь к вон той женщине. Ей я уже все объяснил… А сейчас я тороплюсь…

Преодолев еще пять снов, я понял, что силы мои на исходе, и, свернув в сторону, попал в простой как трехлинейка сон прапорщика. Часов через десять, хорошо отдохнувший, поскольку обнаружил на огромном складе, который, собственно, и занимал весь сон, чудесный мягкий-мягкий матрац, со вкусом закусив офицерским сухпайком и набив карманы сигаретами, я двинулся дальше…

До шпионского сна оставалось перехода три…

Я стоял, привалившись к стенке соединительного туннеля, и курил. До шпионского сна оставался в полном смысле один шаг.

Выкинув окурок, я выглянул из туннеля.

Сон был довольно крупный. Всю его центральную часть занимал город, состоящий из узких, вытянутых вверх домов с плоскими, снабженными парапетами крышами. Вокруг города, вплоть до стенок сна, простирался обширный, поросший вереском и дроком пустырь.

Бесспорно, это был именно он, шпионский сон.

Итак, я дошел.

Очень мило…

Я сел и чисто машинально потянулся за следующей сигаретой. Может быть — пятой. Во рту немилосердно горчило.

Накурился я, конечно, до одури.

Вот так.

Дошел.

Где-то в этом сне — выход. То есть через несколько часов станет ясно, кто из нас победил. Я или змора? Почему-то теперь у меня не было никакой уверенности, что именно в этом сне выход.

Я вспомнил те сны, что миновал по дороге сюда, и тяжко вздохнул.

Все-таки эта змора слегка чокнутая.

Особенно шикарными были самые последние.

Например, кошмар о городе золотых василисков или совершенно пустой сон, в центре которого стояла гигантская статуя откуда-то смутно знакомого мне человека в кепке и с вытянутой вперед рукой. На цоколе статуи сверкали золотом корявые буквы: «Здесь был Вася». Милый сон. Всех проходивших мимо эта статуя колотила своей каменной рукой по голове. Я увернулся чудом.

Я снова потянулся за сигаретой. И опять не стал ее брать.

Нет, курить хватит. И вообще пора встать и идти. В шпионском сне день и ночь сменялись, и, судя по всему, вот-вот должен был наступить вечер. Пора идти.

Подумав об этом, я не сделал даже попытки встать. Сидел, думал о лежавших в кармане куртки сигаретах.

Может, еще покурить?

Если без дураков, не хотелось мне идти в этот шпионский сон. Просто не хотелось, и все. Предчувствие, что ли? Не знаю.

Да и какое это имело значение? Не хотелось, и все.

Что значит не хочется? А ну встать!

Во мне что-то лопнуло, как гитарная струна. Я вскочил и, стараясь шагать как можно спокойнее, зашел в шпионский сон.

Почти сразу же у меня под ногами заскрипела земля.

Я чуть не засмеялся. Все было именно так, как я и рассчитывал. Именно так. Даже слишком.

Не важно, все это не важно. Главное — выход именно здесь. И я его найду. А там…

Я понимал, что выход находится скорее всего где-то в стенках сна, но решил не спешить, сначала осмотреться. Кроме того, скоро должна была наступить ночь. Я сомневался, что смогу за оставшееся время найти туннель. Значит, надо было позаботиться о ночлеге. А вот завтра…

Пустырь я преодолел минут за двадцать и вошел в город.

Его население состояло из одетых в серые плащи и серые же шляпы шпионов, а также шпионок — шикарно разодетых умопомрачительных красоток. Шпионы по большей части сосредоточенно вышагивали по мощенным брусчаткой мостовым, и лишь некоторые из них разъезжали в больших черных снабженных пуленепробиваемыми стеклами автомобилях. Шпионки, наоборот, почти всегда, кидая по сторонам профессионально томные взгляды, сидели в открытых, шикарных, богато отделанных лимузинах.

Время от времени кто-нибудь из прогуливавшихся по улицам шпионов демонстративно вытаскивал из кармана портативную рацию или толстую пачку документов с большим красным грифом «Совершенно секретно» и тотчас же прятал их обратно.

Господи, древность-то какая! Интересно, где она этот сон откопала?

Поначалу на меня не обратили внимания, а когда все же заметили и осознали, что я похож на человека из статичного мира, — началось.

Передо мной остановилась одна из черных машин, и из нее выскочили три каких-то типа в кожаных куртках. Схватив под руки одного из прогуливавшихся по мостовой шпионов, они стали заталкивать его в машину. Тот отчаянно сопротивлялся и даже укусил с криком «кия!» одного из противников за палец.

Укушенный истошно завопил, но в этот момент его товарищ опустил на голову шпиона рукоять пистолета. Тот обмяк, выкатил глаза и захрипел. Бестолково суетясь и злобно ругаясь, троица запихнула его в машину. Взревел мотор, взвизгнули покрышки. Машина рванула с места и в считанные секунды исчезла за углом.

Я покачал головой.

Похоже, у них тут круто.

Вот интересно, не могла же змора не приготовить здесь для меня каких-нибудь ловушек? А может, и нет? Может, она просто выжидает? Догадаюсь я, где выход, она что-нибудь предпримет. А так будет ждать. Все-таки не исключен вариант, что я ничего особенного не найду и поползу обратно — сдаваться.

Один из шпионов, остановившись возле меня, вроде бы что-то углядел на крыше, деловито вытащил из кармана здоровенный пистолет и выстрелил вверх. Через мгновение разгорелась самая настоящая перестрелка.

Похоже, этот сон был украден зморой давно и, конечно же, с этого момента никому сниться не мог. Встречали меня воистину по-королевски.

Один из шпионов даже подбежал поближе, чтобы мне было лучше видно, и зашатался. В груди у него появилась страшная рана, как будто в нее попала пуля. Обильно текла кровь. Театрально взмахнув руками, шпион рухнул мне под ноги и, несколько раз содрогнувшись, умер.

Пожав плечами, я перешагнул через него и пошел дальше.

Шагов через двадцать я оглянулся и увидел, что минуту назад упавший к моим ногам шпион уже встал. Лицо у него было донельзя довольное, рана в груди исчезла, а на одежде не осталось и пятнышка крови.

Вот таким образом.

Все на свете не более чем иллюзия.

Я двинулся дальше. Постепенно перестрелка за моей спиной стихала. Напоследок кто-то из шпионов рванул парочку гранат. Их осколки высекли искры из стен дома, мимо которого я шел.

Ну, это уж перебор.

Я пошел быстрее, свернул за угол и почти сразу же увидел вывеску небольшой, но уютной гостиницы. Называлась она «Проваленная явка». Хозяин гостиницы, лысый жизнерадостный толстяк, был настолько вежлив и деликатен, что только один раз предложил мне купить у него чертеж «Последней сверхсекретной резиновой бомбы», а когда я отказался, даже не стал настаивать.

Учитывая это, я решил в гостинице остановиться.

Денег с меня хозяин брать не стал. Вместо платы за проживание мне пришлось подписать обязательство, что я буду работать на какую-то там разведку. Какую, я не уточнял. Подозреваю, это не имело никакого значения.

Уладив дела с жильем, я вышел на улицу осмотреться и прогуляться.

Смеркалось. Из окна соседнего дома слышался звон посуды и хриплые голоса, требовавшие от кого-то, чтобы он «раскололся». Одна за другой, образуя длинную вереницу, по улице проезжали машины с пеленгаторными антеннами на крышах.

А мне хотелось чашечку кофе. Или кружку пива. Либо того, либо другого.

Я отправился на поиски какого-нибудь кафе и почти сразу же его нашел. Называлось оно коротко и выразительно — «Удачная акция». Свободных столиков было хоть отбавляй. Редкие посетители пили пиво и вели оживленный разговор о засадах, вариантах «альфа» и «бета», планах, резидентах и прочей муре.

Ко мне подскочил официант. Я попросил принести что-нибудь типа жаркого. Он записал заказ в свой шифровальный блокнот и убежал.

Я стал без особого интереса рассматривать сидевших за соседними столиками шпионов, потом мое внимание привлекла стоявшая на столе хрустальная пепельница. Изящная штучка. Я крутанул ее пальцами.

На мое плечо опустилась рука.

Я вздрогнул.

Это оказался один из шпионов, почти ничем не отличавшийся от своих товарищей, разве что кривым рваным шрамом через левую щеку. Он по-приятельски подмигнул, непринужденно уселся за мой столик и, вынув из кармана большую черную сигару, положил ее перед собой, словно она была удостоверением, знаком тайного шифра, который я, по его мнению, должен был знать.

Ну-ну. Посмотрим.

Шпион ухмыльнулся так, как будто слегка стеснялся, и вдруг, решившись, выпалил:

— Ну так как, будем вербоваться или нет?

— Будем, — с энтузиазмом воскликнул я.

Он ошарашенно уставился на меня. Похоже, он рассчитывал, что я буду долго отнекиваться, а он, как и положено, будет меня уговаривать, подкупать, льстить, запугивать… А тут…

— Только знаешь что, — по-приятельски в свою очередь подмигнул ему я. — Вы там у себя решите, к кому из вас я завербуюсь. Чтобы раз навсегда покончить с этим делом и к нему не возвращаться. Понятно?

— Понятно, — сказал шпион. Лицо у него стало озабоченным. Выгрузившись из-за моего столика, он вернулся к своим товарищам. Тут мне принесли пиво.

Оно оказалось вполне приемлемым, и, попивая его, я стал не без интереса наблюдать за жаркой дискуссией, разгоревшейся за соседними столиками.

Похоже, задачку я им подкинул действительно непростую.

Кстати, тот, кому этот сон приснился, похоже, неплохо разбирался в пиве. Оно было необыкновенно свежим и очень вкусным.

Я уже доедал принесенное мне жаркое, когда шпион со шрамом на левой щеке снова подсел к моему столику.

— Ну?.. — спросил я.

— Мы договорились! — выпалил он.

— О?

— Мы решили, что ты завербуешься нам всем.

— Это как? — искренне удивился я.

— А вот так… — Шпион вытащил из кармана большой клетчатый носовой платок, вытер им лоб и продолжил: — Очень просто. Ты подпишешь обязательство работать с нами со всеми.

— А-а-а… — сказал я. — Вот так, значит.

— Вот так.

— Ну хорошо, — улыбнулся я. — Тащите ваши бумажки. Я подпишу их. Все.

И тут шпион взревел.

— Оба-на! — крикнул он, сорвал с головы шляпу и швырнул ее на пол. Через секунду вокруг моего столика толпились уже все посетители кафе. Они подсовывали мне одну за одной какие-то бумажки. Я не глядя их подписывал. Официант вспотел, таская к моему столику кружки с пивом, потому что каждый хотел выпить со мной. Меня хлопали по плечу, предлагали «на брудершафт», мне совали в карманы толстые и не очень толстые пачки каких-то причудливых денег. А я подписывал, пил пиво, выслушивал замечания типа: «Я сразу понял, что он отличный парень!», «Нет, это я его подкупил, когда так ловко рухнул к его ногам», «Пива, еще пива», «Пожалуйте, вот гаванские сигары», «У меня тут одна резидентка есть… глазки… а ножки-то какие… я тебя с ней обязательно познакомлю…»

Я улыбался, пожимал руки, подписывал бумаги, пока не онемели пальцы. После пятой кружки в голове у меня зашумело, и я вдруг как-то сразу понял, что попал в совершенно великолепный сон, понял, какие отличные парни эти шпионы, и вообще… вдруг понял, что жить на свете стоит.

Ко мне подсел какой-то маленький горбатый шпион и стал объяснять преимущество кайенского шифра над всеми прочими. Куда-то сбегали и привели нескольких шпионок. Они вовсю кокетничали и спорили, чья очередь сидеть у меня на коленях. А вокруг творилось такое…

Больше всего это напоминало большой мексиканский карнавал. И я забылся, мне хотелось пива и общения. Я согласен был даже обзавестись портативной рацией, чтобы передавать по ней через каждые полчаса кодовую фразу «Яд в подкладке пиджака».

Веселье продолжалось долго, очень долго. И вдруг, выпив очередную кружку пива, я понял, что это — все, мне пора уходить. Подскочил официант и торжественным голосом объявил, что в ознаменование такой большой, можно сказать, небывалой вербовки все угощение за счет заведения. А я целовал руки шпионкам, жал пятерни шпионам, все вытаскивал из кармана деньги и предлагал официанту. И уходил, уходил. Меня останавливали и не пускали, меня соблазняли и подкупали. А я уходил… и наконец-то ушел.

Снаружи была ночь. И еще — шел дождь.

Я отошел от двери кафе всего лишь на пару шагов и остановился. Струи воды текли у меня по лицу. И стоило закрыть глаза, как можно было представить, что это слезы. Они текли по моим щекам, непостижимым образом смывая возникающие в голове мысли и поэтому состоящие теперь из странных, не совсем понятных обрывков.

Вот и все… любимое ело… А завтра… ну, господи, что еще может быть это зав… ждь, самый странный дождь за все… след волка… Проекция… Выход где-то здесь… что, если он не в стенке сна, а спрятан в городе… исключено… нет, здесь слишком много шпионов… Они следят… а змора должна держать его в тайне… чтобы я не нашел… или другой…

Неожиданно у меня возникло ощущение, жутко меня напугавшее, — ощущение, что сон вокруг является реальностью. А как же иначе? Хотя бы потому, что я в нем нахожусь и могу умереть. Теперь я знал это точно. Где-то внутри меня жило еще воспоминание, страх перед происходящим, некое понимание, что если я поверю во все это до конца, то никогда уже не стану инспектором снов, превращусь в обитателя. Да, тогда все будет по-другому. Кто знает, может быть, для меня даже исчезнут границы этого сна, и он станет безбрежным, станет настоящим миром, по которому можно идти до бесконечности. Вот только в другие миры я тогда путешествовать не смогу.

Дождь сек меня по лицу, но я этого не замечал. Я брел куда-то по залитому потоками воды тротуару. Может быть, я шел к переходному туннелю. Может быть, я хотел уйти из этого мира прочь. Пока еще не поздно.

И вдруг остановился, вспомнив о проходе в мир снов, об игре, навязанной мне зморой, о том, что я…

Великий Гипнос.

Наверное, я заплакал. Хотя, кто его знает, может, это мне тогда только показалось спьяну? Как бы то ни было, но даже если я и плакал, то милосердный дождь смыл все слезы. И этим меня спас. Вернее, этим спас остатки моего самоуважения.

Кончено.

Я не поддамся.

Вместе со слезами дождь слегка смыл хмель, и, слегка протрезвев, я почувствовал гнев. И как водится, еще раз сказал себе, что не сдамся. И должен же я… Неужели я… И вообще…

Я все еще пытался спорить сам с собой, сам себе что-то доказывал, а ноги уже несли меня неизвестно куда. Мимо проплывали дома, двери, окна, окна, окна… И за каждым был по крайней мере один шпион. Они составляли идиотские, никому не нужные шифровки, чистили оружие, из которого не могли никого застрелить, обменивались кодами, воровали никому не нужные секретные документы. А я был здесь, снаружи, как и положено. Я мог сто раз завербоваться к ним и все равно остался бы по-прежнему снаружи. Потому что был инспектором снов. Вот так-то. Вот таким образом.

Мелькнула дверь, над которой висела знакомая вывеска.

Чисто машинально я остановился и долго смотрел на нее, пока до меня не дошло, что это вывеска той гостиницы, в которой я остановился.

Я вошел в вестибюль. Текло с меня немилосердно. Хозяин был за стойкой и что-то сосредоточенно выстукивал на портативной рации. Увидев меня, он моментально спрятал рацию и удивленно вздернул брови. Я прошлепал прямо к барьеру, за которым он сидел. И тут хозяин гостиницы проявил просто чудовищную ловкость. Он куда-то исчез, а через мгновение вернулся вместе с полотенцем и большим махровым халатом. Не знаю, как это получилось, но он провел меня в небольшую подсобную комнатушку, находившуюся рядом с вестибюлем, заставил раздеться и вытереться полотенцем. Через некоторое время на мне уже оказался махровый халат. Я сидел на кушетке с игривой голубой обивкой и большими глотками пил из огромной чашки горячий кофе.

Хозяин куда-то унес мою одежду, вернулся и сообщил, что к утру она высохнет. Потом я допил кофе и почувствовал, что почти протрезвел. Мне даже стало стыдно за то, что со мной так возятся. Я начал было извиняться, но хозяин гостиницы сказал, что все это «совершеннейшие пустяки, ну просто совершеннейшие пустяки». Он даже проводил меня до лифта. Я поднялся на восьмой этаж и, слегка покачиваясь, пошел к своему номеру.

Войдя в него, я увидел зомби.

Он лежал, вольготно развалившись у меня на кровати, совершенно неподвижно и в этот момент удивительно напоминал страшную восковую куклу из музея мадам Тюссо.

Я плюхнулся в стоявшее у двери кресло и спросил:

— Ну?

Зомби молчал. Он даже не шевельнулся, словно и вправду был всего лишь восковой куклой.

Я закинул ногу на ногу и стал его рассматривать.

Вид у него, конечно, был не из приятных.

Этакий вполне готовый к погребению мертвец. Мне показалось, что трупное пятно на его левой щеке слегка увеличилось. Хотя откуда? Должно быть, зомби был мертв по крайней мере уже лет пятьдесят-шестьдесят. Если бы что-то в нем действительно гнило, столько он бы не протянул. Весь этот гной, все эти сыплющиеся с него червячки на самом деле свидетельствовали не о гниении, а о том, что они вырабатываются его организмом. Он так функционировал. Вообще какой-нибудь медик из статичного мира отдал бы за возможность сделать вскрытие этого зомби правую руку. Никак не меньше.

Итак, что же ему от меня надо?

Зомби шевельнулся, повернул ко мне голову.

— Ну? — снова сказал я.

— Баранки гну, — пробормотал зомби.

Глаза у него сегодня были совсем белые, без зрачков, как у мраморной статуи.

— Значит, добрался? — спросил он.

— Да, добрался, — с вызовом сказал я. — А что, кому-то это не нравится?

Зомби молчал.

Великий Гипнос, этому-то что от меня надо?

— Теперь выход будешь искать?

— Нет, утром станцую ламбаду и отправлюсь обратно.

— Понятно.

Зомби рывком, словно марионетка, которую дернули за привязанные к конечностям веревочки, сел на кровати.

— Значит, все-таки рассчитываешь эту игру выиграть?

— Может, и рассчитываю, — сказал я.

— Это хорошо, — хихикнул зомби. — А вот скажи-ка мне, что ты будешь делать, когда найдешь выход?

— А ты как думаешь? — Я усмехнулся.

— Правильно. Я думаю, ты в мир снов уйдешь и вернешься из него как можно скорее, с подмогой. Своих товарищей, инспекторов снов приведешь. Тогда вы зморе и покажете.

— Может быть. — Я насторожился.

Удовлетворенно кивнув, зомби снова растянулся на моей кровати. Минуту спустя он пошарил по карманам, вытащил какую-то довольно толстую серую палочку и сунул ее в рот.

Я заинтересованно наблюдал.

Зомби взял со стола коробок спичек, как ни в чем не бывало поджег эту палочку и выпустил клуб зеленого дыма.

Ого, а я-то думал, что зомби не курят! Но зачем ему это, ведь зомби дышать ни к чему?

— Веточка дерева флю, — заметив мой недоуменный взгляд, объяснил зомби. — Когда-то давно я жил на великой цепи миров. Славное было времечко. Был там один мир, куда попадают те, кто умер насильственным образом в статичном мире… В общем, там я к этим палочкам и пристрастился. Иногда, когда змора в хорошем настроении, она меня ими снабжает. Иногда.

По мере того как он вдыхал дым палочки флю, движения его становились более плавными. Мне показалось даже, что на щеках у него выступило что-то похожее на легкий румянец.

Выдохнув в очередной раз зеленый дым, зомби спросил:

— Значит, ты решил не сдаваться?

Я промолчал.

— Правильно делаешь. Потому что уже поздно. Змора могла еще передумать, пока ты не ушел из-под ее наблюдения, попутно уничтожив один из снов лабиринта. Когда это случилось, она сообразила, что тебя недооценила, и слегка испугалась. А змора никогда не прощает того, кого она испугалась хоть на секунду.

Он выпустил новый клуб дыма и продолжил:

— Так что теперь ты даже не можешь сдаться. Она тебя просто уничтожит, на всякий случай.

— Ну что ж, моя игра еще не проиграна.

Я слегка разозлился. Какой-то ходячий труп лежит на моей кровати и меня же учит жизни.

— Какая игра? — крикнул зомби. — Кретин! О какой игре может идти речь? Не было никакой игры, не было! Были слова, а игры не было. Понял?

— Понял, — сказал я. — Ты только успокойся, не надо нервничать. Ну, проиграю я… Тебе-то какое дело?

— Дело… — хмыкнул он и положил палочку флю в девственно чистую пепельницу. — Дело… Есть у меня дело. Я ведь тоже здесь не по своей воле. Змора меня из мира-цепи выкрала — точно так же, как и стащила все эти сны. У меня тоже, может, своя гордость есть. Мне-то что? Ну, прикончите вы змору, я себе другого хозяина найду. Это просто. Вот только никогда тебе ее не победить. Послушай совета, плюнь на все и беги отсюда, потому что тебе ее не обыграть. Уходи. Спрячься в снах. Потом она о тебе забудет, и ты выберешься в свой мир. Но только уходи сейчас, пока она еще не отрезала этот сон от других. Если она заподозрит, что ты собрался сделать, то отрежет как пить дать. Уходи.

— Значит, — я взял со стола оставленную несколько часов назад пачку сигарет, вынул одну штуку и тоже закурил, — значит, ты советуешь мне уйти. А если я твоему совету не последую?

— Тогда ты умрешь.

— Ну да, глядя на тебя, начинаешь понимать, что это действительно не очень хороший вариант.

— Вариант? — горько усмехнулся он и вдруг, вскочив с кровати, прошел мимо меня к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и презрительно сказал: — Я тебя предупредил. Время у тебя, чтобы убраться, — до рассвета. Потом будет поздно. Все, шутки кончились. Подумай, хорошо подумай.

— А чего думать-то? — буркнул я ему в спину. — Завтра я этот выход найду, расшибусь, но найду.

Зомби открыл дверь, шагнул прочь из номера, но на пороге все же обернулся и, смерив меня с головы до ног тяжелым взглядом, медленно, чеканя каждое слово, сказал:

— Когда попадешь в мир-цепь, передай там от меня другим зомби привет.

Дверь он закрыл со страшным грохотом.

Вот так. Стало быть, не у одного меня есть нервы. Оказывается, они есть еще и у зомби. Очень забавно.

Я медленно, неторопливо докурил сигарету, потом встал, прошел к окну и отдернул штору.

Снаружи все еще был дождь. Время от времени по мостовой с ревом проносились большие черные машины; неторопливо, съежившись под своими серыми плащами, брели по тротуару шпионы. Откуда-то с окраин, постепенно нарастая, доносились звуки перестрелки.

Интересно, а как это — чувствовать себя мертвым, быть зомби?

Я повернулся к окну спиной и потушил окурок.

Где-то под кроватью едва слышно потрескивал плохо настроенный микрофон. Я представил, какой фурор в стане шпионов вызвала эта моя беседа с зомби, и усмехнулся. Еще бы, судя по всему, этот разговор записывало не менее двух десятков замаскированных микрофонов и снимало по крайней мере, если глаза меня не обманывали, штук пять портативных кинокамер.

А все-таки зачем он приходил?

И вообще, судя по всему, он легко проходил через стенки снов, неплохо ориентировался в этом лабиринте — и все это без помощи птицы-лоцмана. Колдовство зморы? Может быть, оно сродни тому, которое позволило тому волку уйти в проекцию? Вот только ничего больше узнать сейчас не удастся. А разобраться в этом надо. Но только потом. Если выберусь.

Я подошел к кровати, внимательно ее осмотрел и огорченно вздохнул.

Мои предположения подтвердились.

Бедный хозяин гостиницы.

Теперь ему придется еще и менять постельное белье.

Конечно, оставшиеся от зомби червячки были не совсем настоящими, то есть не такими, что появляются на полуразложившемся мясе, но все же спать на усеянной ими кровати я заставить себя не мог.

Ничего не оставалось, как отправиться к хозяину гостиницы и попросить заменить постельное белье.

Что я и сделал.

Уже спускаясь в лифте, я подумал, что неплохо было бы еще попросить хозяина отрегулировать микрофон под моей кроватью. Сплю я чутко, а день мне завтра предстоял очень трудный.

Утром, проснувшись, я обнаружил возле кровати, на стуле, свою вычищенную и даже отглаженную одежду.

Неплохо.

Голова довольно ощутимо болела, во рту как будто справили малую нужду кошки. Ничего себе пивка попил!

Надо было встать, одеться, в конце концов, пойти опохмелиться…

Вот только я не мог себя заставить это сделать, не мог даже слезть с кровати, даже спустить ноги. Мне казалось, я буду лежать на ней вечно, пожизненно.

Великий Гипнос, а чего это я вчера?..

А еще этот дурной разговор с зомби. Тоже нашел, с кем вести душевные разговоры.

Словно солдат перед атакой, я собрал всю силу воли, рванулся и все-таки встал. Меня качнуло.

Ничего, это бывает.

Не иначе, вчера в это пиво чего-то подмешали те же шпионы. Не бывает с пива такого похмелья.

Под моей кроватью противно попискивал один из подслушивающих микрофончиков. Мне захотелось достать его и расколотить. Но для этого нужно было сначала залезть под кровать.

Нет, пусть уж лучше пищит.

Я оделся.

Казалось, моя голова стала хрустальной. Чуть сильнее наклонишь — и она разлетится на осколки.

Ну вот, а теперь надо выпить пива.

Дверь номера запирать я не стал. Во-первых, вполне могло быть, что я сегодня все же найду выход и поэтому сюда уже не вернусь, а во-вторых, тех, кто хотел осмотреть номер во время моего отсутствия, примитивный дверной замок задержать не сможет.

Лифт ехал вниз, казалось, как никогда медленно.

Но вот я все же оказался в холле. Проходя мимо хозяина гостиницы, я поблагодарил его за оказанную мне вчера помощь.

— Какая помощь! — воскликнул он и умильно прижал руки к груди. — Вы единственный постоялец за черт знает сколько времени. Если в следующий раз надумаете заглянуть в наш сон — милости просим.

Конечно, приличия требовали, чтобы я остановился и с ним немного поболтал, но голова болела просто невыносимо. Кроме того, мерзкий вкус во рту усилился.

Я поблагодарил хозяина и вышел на улицу.

Дождь кончился совсем недавно. На асфальте и мостовой блестели большие лужи, в которых плавал какой-то мусор и обрывки шифровок.

Воздух был влажным и слегка пах корицей.

Прохаживавшиеся по улицам шпионы выглядели гораздо веселее. Плащи на них были слегка мокрые. Шпионок почти не было. Видимо, они опасались за свои роскошные наряды.

Некоторые из шпионов, когда я проходил мимо, подавали мне какие-то тайные знаки. Наверняка это были именно те, с кем я вчера подписал обязательство сотрудничать.

Один из них даже подскочил ко мне и, со значением заглянув в глаза, сообщил:

— Яд в подкладке пиджака.

— Понял, — сказал я и двинулся дальше, а шпион, совершенно удовлетворенный, снова занялся разглядыванием витрины магазина, на которой были образцы новых стреляющих ядом авторучек.

Кафе приняло меня в свою прохладную, уютную утробу. Официант принес кружку пива. Я выпил ее и почувствовал, как мое нутро благодарно содрогнулось.

Через некоторое время, допивая вторую кружку, я почувствовал себя совсем уже хорошо. Голова уже не болела, во рту все было в порядке, и вообще хотелось немедленно заняться поисками выхода в мир снов.

Так в чем же дело?

Я вышел на улицу и двинулся к окраине городка. Впрочем, был он небольшой, так что минут через пять я уже вступил на пустырь.

Похоже, дождя тут не было, поскольку трава была сухой. То и дело на моем пути попадались кустики полыни, и когда я их задевал, в воздух взлетали облачка пыли.

Возле стенки сна я остановился, пощупал ее мягкую, даже слегка теплую поверхность и закурил.

Вот и все.

Я пришел.

В эту минуту я увидел себя как бы со стороны и испытал мгновенный, как удар хлыста, стыд. Наверняка у меня помятое лицо, и вообще я выгляжу неважно. Сейчас, конечно, следовало бы вернуться в гостиницу и, завалившись в постель, провести этот день в полудреме, отдыхать, готовиться и только завтра, почувствовав, как вернулись силы, взяться за поиски выхода. Только я знал, что, если уйду сейчас, в следующий раз приступить к поискам уже не смогу.

Нет, либо сейчас, либо никогда.

Я отшвырнул прочь окурок и снова положил на стену руку. Сейчас я начну этот поиск, сейчас. Именно сейчас, нужно только сосредоточиться.

Вокруг стояла неестественная тишина.

Я не сомневался, что в этот момент за мной наблюдают, обязательно наблюдают шпионы, но это не имело для меня никакого значения.

Я закрыл глаза, моя рука словно приросла к стенке сна, стала его частью, слилась с ним. Я почувствовал едва заметные подрагивания и мысленно, словно с высоты птичьего полета, увидел город, окружавший его пустырь, каждого шпиона и сон, его границы, боковые стенки сна, верхнюю и нижнюю. Шпионский сон словно лежал у меня на ладони, и я напряженно вглядывался в него, пытаясь определить, где же именно, где находится то, что я искал. Я вдруг понял, что выхода в этом сне нет. Ко мне пришло отчаяние, потому что я где-то ошибся, потому что проиграл, и там, на другом конце лабиринта, в своем логове, конечно же, сидела, наблюдая за мной в какой-нибудь магический кристалл, змора. Безусловно, в этот момент она усмехнулась. Что же еще она могла сделать?

И я хотел уже было убрать руку, чтобы успеть вернуться в гостиницу, попрощаться со шпионами и отправиться дальше по лабиринту в поисках того сна, где находится выход. Снова на меня будут охотиться чудовища или же попадется еще одна росянка. Под моими ногами будет скрипеть земля, и где-то там станет усмехаться змора. Не будет только одного — надежды. Я знал, что минуту назад она умерла и уже не возродится. Нет, я буду еще что-то делать, я буду бороться и никогда, до самого конца, не признаю себя побежденным, но все же где-то в глубине души я буду знать, что уже проиграл, именно сейчас, в это мгновение, здесь, на пустыре шпионского сна. Проиграл.

А потом до меня дошел едва заметный импульс, и я облегченно и вместе с тем обреченно вздохнул. Облегченно, потому что я ошибся и выход все-таки был, обреченно, потому что он был скрыт в толщах сна. Не просто замаскирован, а именно скрыт.

Это означало, что змора играла действительно нечестно и зомби прав. Игра кончилась, еще не начавшись. А если она посмела скрыть вход, то, значит, даже если я его найду и смогу открыть, она своих обязательств не выполнит.

Ну и пусть.

Главное было то, что выход существовал. Он был здесь, и теперь я знал, что до него доберусь.

Вот именно.

Какой ценой?

Я попробовал прикинуть, и тут меня охватил самый настоящий, липкий и противный, до дрожи в коленях, ужас.

Потому что змора, конечно, не могла уничтожить выход. Он ей мог понадобиться еще не раз. А создать новый стоило бы слишком многих усилий. Даже у змор бывает предел. Может быть, новый выход создать она не могла совсем. Поэтому старый она не уничтожила, а скрыла в толщах сна, и мне, для того чтобы до него добраться, теперь нужно было нырнуть в сон, попасть в его структуру.

Без птицы-лоцмана.

Я вспомнил, как Гунлауг-учитель говорил, что тот, кто попытается нырнуть в структуру сна без птицы-лоцмана, может вернуться обратно круглым идиотом или параноиком. Шансы выйти из этой переделки умственно нормальным не больше пятидесяти процентов.

Вот так.

Я глубоко, словно перед прыжком в воду, вздохнул.

Курить хотелось неимоверно. Вот только сейчас было не до этого. Сейчас нужно было решить… Что?.. Я еще медлил, хотя где-то в глубине души уже знал, что рискну.

Так зачем тянуть кота за хвост?

Я снова сосредоточился на стенке. Теперь я чувствовал не только ее мягкость, я ощущал всем телом каждую ее малейшую шероховатость. Потому что она и была моим телом, потому что ее поверхность была моей кожей, а мои внутренности были ее сердцевиной.

Где-то внутри меня ударил колокол. Он что-то во мне изменил. Его низкий, утробный звон прокатился по всему моему телу. Хотя глаза у меня были и закрыты, я увидел, как стенка сна выросла, превратилась в настоящую, поднимающуюся до самых небес стену. Вот она рванулась вверх, унося меня с собой, поскольку моя рука была с ней единым целым, вверх, вверх… а может, наоборот, это я уменьшался, истаивал, как реденький утренний туман?

Впрочем, это все не имело значения. Остались только я и стена, вернее всего, остался только я — сон, бывший когда-то инспектором снов по имени Сверир.

Несмотря на это, я был еще на поверхности, я был в первом слое, а каждый нормальный сон состоит из великого множества таких слоев. Мне же нужно было пройти их все и найти тот, в котором выход в мир снов.

Отступать было поздно, и я, так и не осознав, как это делаю, да меня это сейчас вовсе и не интересовало, двинулся в глубину сна, в глубину себя, проходя слой за слоем, через некоторые легко, даже не замечая, как я это делаю, через некоторые, наоборот, с величайшим трудом. Но это тоже сейчас не имело никакого значения.

Я с трудом вспоминал о том, как был ничтожен, и радовался тому, что смог стать частью сна. Потом я наткнулся на слой, через который не мог пройти. Это меня задержало, но все же в конце концов я его преодолел, прошел.

К этому времени я уже считал, что таким, как сейчас, был всегда, и мне хотелось лишь покоя. Для этого нужно было остановиться, но я не мог. Меня гнало вперед нечто, оставшееся от странного создания, которым я сотни веков назад был. Оно было как противное, зудящее под кожей лекарство. Оно заставляло меня продвигаться вперед. Был только один способ от него избавиться — выполнить.

И насладиться покоем. Стремясь к нему, я плыл через слои сна, не уставая поражаться его величию и мудрости. Да, именно мудрости, потому что навстречу мне из его глубин, где и скрывалось самое главное, самое основное знание, пришел ответ на вопрос, которого я не задавал, но тем не менее жаждал получить.

Ответ представлял собой ослепительно золотую ниточку, двигаясь вдоль которой я мог прийти к покою. Я принял этот ответ, эту золотую нить с благодарностью, почтением и достоинством, потому что, являясь частью сна, имел право и на достоинство.

А потом мне попался очередной слой, он был очень толстый по сравнению с теми, что я прошел. Правда, я к этому времени вырос и даже ощутил свое могущество. Оно помогло мне увидеть, что в следующем слое золотистая нить кончается. Она упиралась в круглое отверстие, сиявшее нестерпимым блеском. Почему-то он был мне знаком, откуда-то я знал, что означает этот свет. Он означал выполнение задания, странного задания инспектора снов и получение покоя.

Очень осторожно, как можно медленнее я просочился в слой, где было это отверстие, потянулся к нему, на секунду даже почувствовав его холод и пугающую, странную пустоту. Да, это было то, что требовалось. Я с радостным ревом устремился к этому проходу, и тут некое притаившееся возле него и до этого мирно спавшее существо пришло в движение и ударило меня.

Мое огромное тело пронзила адская боль. Оно содрогнулось и исторгло из себя вопль. Этот вопль унесся в другие слои, перемешал их и полностью уничтожил оставшийся от меня след — путь, по которому я должен был вернуться.

Я понял, что заблудился и никогда уже из этого сна не выберусь, но все же рванулся к отверстию еще раз. И опять эта темная масса — чем она является, определить я не мог, — ударила меня во второй раз. Я рухнул куда-то в глубины сна, меня понесло прочь, и не было сил вернуться к золотистому выходу.

Меня охватило отчаяние, стиснуло в своих железных объятиях и отняло все силы. Оно шепнуло мне, что нужно вернуться, что вскоре это станет невозможным. Я поверил и сдался.

Оставалось только попытаться выбраться на поверхность, передохнуть, собраться с силами и вернуться, обязательно вернуться.

Я поплыл наугад и вдруг, почувствовав нужное направление, слегка развернулся. Когда от поверхности меня отделял всего лишь один слой, та самая масса, что не пустила меня в золотистое отверстие — оказалось, она следовала за мной, — ударила меня в третий раз.

Боль от этого удара была невыносимой. Она обожгла меня, уничтожила, сокрушила. Собранная в моем теле энергия хлынула наружу. Ее принял сон, и, когда иссякла последняя капля, я умер.

Я умер и стал странным, способным дышать, нелепым существом. Но это уже не имело никакого значения, потому что…

Я отвалился от стенки сна, рухнул на колени и несколько секунд старался прийти в себя, жадно хватая полынный, показавшийся мне почему-то холодным и обжигающим воздух пустыря. А потом во мне сработало чувство самосохранения, и я отпрыгнул от стенки сна на пару метров. Этого оказалось достаточно. В следующее мгновение из сна выскользнул зомби. В руке у него была обнаженная шашка.

— Ну да, — мрачно сказал он. — Кто это еще мог быть, как не ты?

— А ты, наверное, рассчитывал встретиться с папой римским? — спросил я, вытаскивая из кармана пистолет.

— Эх, говорил я, чтобы ты уходил… — пробормотал зомби и взмахнул шашкой.

Пуля угодила ему прямо в середину груди. Зомби откачнулся назад, так что на мгновение прикоснулся спиной к стенке сна, а потом снова двинулся на меня.

Пятясь, я выпускал пулю за пулей. Они со чмоканьем вонзались в его тело, но каждый раз, откачнувшись назад, зомби лишь мрачно ухмылялся и продолжал наступать на меня.

Наконец у меня кончились патроны. Я швырнул пистолет на землю, сделал еще шаг, повернулся… зацепившись ногой о какую-то полугнилую доску, я споткнулся и рухнул. Быстро перекатившись на спину, я хотел было вскочить, но было уже поздно.

Зомби стоял надо мной. Вот он замахнулся. Блеснул клинок шашки. Я откатился в сторону, и шашка вонзилась в дерн.

— Куда ты денешься? — пробормотал зомби. — Все равно достану.

Выдернув клинок из земли, он снова замахнулся, и в этот момент грохнул выстрел. На груди зомби появилась еще одна дыра, причем побольше, чем те, что оставил мой пистолет. Выронив шашку, зомби рухнул на землю.

Впрочем, он почти тотчас же вскочил и даже опять схватился за шашку, но было поздно. Я уже стоял на ногах. Рядом со мной стояли человек десять шпионов. У каждого был в руках винчестер.

— Мотай отсюда, — сурово сказал зомби стоявший рядом со мной шпион со шрамом на левой щеке. — Застрелить тебя, конечно, нельзя, но на куски разнести пулями можно запросто.

— Вам это припомнится, — угрюмо сказал зомби и плюнул гноем себе под ноги.

— Не сомневаюсь, — произнес шпион со шрамом. — А теперь дуй по холодку. А то у моих ребят пальцы на спусковых крючках так и чешутся.

— Ладно, хорошо смеется тот… — буркнул зомби и буквально нырнул в стенку сна.

— Вот так-то, — сказал шпион мне. — А теперь — ходу.

— Куда мы торопимся? — уже на бегу спросил я.

— Хозяйка этого монстра может в любую секунду закрыть переходные туннели. Давай поспешим. Тебе нужно как можно скорее затеряться в лабиринте. Если она успеет закрыть туннели прежде, чем мы из этого сна выскользнем, ты попадешь в ловушку.

И мы побежали.

Наверное, так быстро я никогда не бегал. Даже тогда, когда удирал от дракончика.

Мы успели. Через несколько секунд после того, как мы выскочили из соединительного туннеля, он захлопнулся.

Пробежав еще метров десять, мы остановились.

— Все, — выдохнул шпион и уселся прямо на землю. — Теперь уже все. Она опоздала.

— Как ты вернешься в свой сон? — с тревогой спросил я.

— Пустяки, — махнул рукой шпион. — Вскоре она поймет, что тебя в нашем сне нет, и снова откроет туннель. Кстати, тебе к этому времени надо будет перейти в другой сон, а может, и в третий. Уходи, заметай следы. Здесь, в лабиринте, она тебя не найдет.

— Кстати, зачем вы это сделали? — спросил я. — Ну, зарубил бы меня этот зомби…

— Ты подписал обязательство на нас работать, — объяснил шпион. — Потерять нашего единственного агента? На это мы пойти не могли. И кроме того, этот зомби давным-давно уже сидит у всех в печенках.

— Понятно, — сказал я, оглядываясь. Сон был самый обыкновенный. Мечети и дворцы, пальмы, верблюд, почти что настоящий, за исключением цвета, а цвет у него был синий. Хороший, добротный восточный сон. Наверняка меня здесь пригласят отдохнуть в одном из дворцов в обществе гурий и седобородых мудрецов.

— Держи. — Шпион протянул мне длинный, отделанный серебром кинжал. — Он тебе пригодится. Семейная реликвия. Еще от дедушки остался. Жаль, плащ моль поела, а то бы я тебе подарил и его. Бери, бери… Знаешь, мы бы тебе помогли, но из лабиринта выйти не можем. Да и скрываться в нем лучше в одиночку. Группу засечь проще. Торопись. Тебе надо спешить.

Я сунул кинжал за пояс, и мы пожали друг другу руки.

Не знаю, может быть, он хотел мне сказать еще что-то, но по шпионской привычке решил оставить это в тайне.

Если даже и так, то он имел такое право. Он и так сделал для меня очень много. Спас, например, жизнь.

Шпион толкнул меня в спину, и я побежал. Метров через десять я обернулся. Он смотрел мне вслед. Он не махал рукой и даже ничего не крикнул. Он просто стоял, засунув руки в карманы своего старого серого плаща, и смотрел мне вслед.

Странный шпион.

Совсем не похожий на среднего жителя снов.

На бегу я махнул ему рукой и припустил со всей мочи. Действительно, нужно было торопиться.

Подбегая к следующему переходному туннелю, я подумал, что спешу напрасно. Может, стоило дождаться, пока не появится змора. А потом? Нет уж, дудки. Они играют нечестно. А когда со мной ведут нечестную игру, я всегда нахожу способ поквитаться.

Пусть даже ценой жизни. И никакого героизма. Все очень просто. Змора должна понять, что безнаказанно унижать инспектора снов не может никто. Рано или поздно за это придется расплачиваться.

Вбежав в следующий переходной туннель, я понял, что буду делать дальше. Вернусь в начало лабиринта.

Большой зеленый луг. Сочная трава, упитанные овечки, добродушные лохматые псы. Посредине луга сидел здоровенный, очень грустный сатир и наигрывал на свирели. Вокруг него, конечно же, танцевали прекрасные юноши и девушки. Они танцевали, раскланивались друг с другом, собирали цветы, плели венки…

Кретины.

Если чувство направления меня не обмануло, от этого сна до логова зморы было рукой подать.

Я вздохнул.

Все-таки не каждый сможет пройти такой лабиринт из конца в конец. Да еще без птицы-лоцмана… А я прошел.

Интересно, ищет ли меня змора? Вряд ли. Наверняка она думает, что я забился в самую глухую часть лабиринта и в ближайшее время из нее носа не высуну. Вот тут она ошибается.

Я пошел в тот угол сна, из которого дул легкий ветерок. Он указывал на то, что там находится восходящий поток.

Так оно и оказалось.

Шагнув в него, я подумал, что могу и ошибаться. Вполне возможно, змора меня ищет и ее слуги сейчас обшаривают каждый сон этого лабиринта. Нет, быть этого не может. Иначе бы я с ними уже столкнулся.

Восходящий поток подхватил меня и медленно потащил вверх. На высоте пяти метров возникла легкая туманная дымка. Постепенно, по мере того как я поднимался вверх, она становилась все гуще. Вот она закрыла от меня поляну, овец, танцующих девушек и юношей, сатира.

Ну и ладно!

Великий Гипнос, люди из статичного мира поистине странные создания. По большей части сны у них забавные и мудрые или же страшные и странные, но иногда, словно катастрофически поглупев, они создают вот такое. Я даже не мог представить человека, которому этот сон приснился.

Впрочем, мне-то какое до всего этого дело?

Восходящий поток стал слабеть. Туман был таким густым, что казалось, его можно резать ножом. Вот он кончился, и через несколько секунд я стоял уже на пустыре лабиринта.

Гей-гоп!

Дьявол…

Нет, пустырь остался таким же, как прежде. Было довольно жарко. Пахло полынью и вереском. Где-то в траве стрекотали кузнечики. У ближайшего входа в сон стоял столбиком похожий на сурка зверек.

А еще были серые рыцари.

Они стояли шеренгой шагах в двадцати от меня. Их было много, и каждый держал в руке обнаженный меч.

Очень мило. А я-то надеялся, что подкрадусь к логову зморы незамеченным. Интересно, где она меня засекла? Хотя какое это имеет значение? Вот теперь я действительно попался. Вот теперь все.

Я даже не прикоснулся к висевшему на поясе кинжалу. Чего уж там… толку от него.

Один из серых рыцарей, видимо, главный, на это указывал голубой плюмаж на его шлеме, махнул рукой. Вся шеренга взмахнула мечами. Они мне салютовали!

Великий Гипнос! Нет, эта змора просто не может без театральных эффектов.

— Привет! — Неподалеку от меня плюхнулся на землю стервятник. — Значит, ты все-таки вернулся.

— Вернулся, — подтвердил я и кивнул в сторону серых рыцарей. — Похоже, сегодня ты все же пообедаешь.

— А, эти. — Стервятник покрутил головой. — Нет, это всего лишь почетный эскорт. А жаль. Может, ты все же кого-нибудь из них ударишь ножом?

Предводитель серых рыцарей подвел ко мне оседланную лошадь. Видимо, мне надлежало на нее сесть. Забавно. А что будет дальше?

— Кстати, — спросил я у стервятника, — неужели после той заварушки, во время которой мы познакомились, ты никем из этих господ так и не пообедал?

— Этими-то… — презрительно промолвил стервятник. — Если бы ты видел, что от них остается минут через десять после того как они сдохнут… Нет, такое не ем даже я.

— А что тебе тогда за корысть, если я пырну одного из них ножом?

— Разве непонятно? — с досадой сказал стервятник. — А вдруг они забудут о приказе зморы и все-таки тебя прикончат? Кстати, тебе так уж хочется к ней ехать?

— Угу, — ответил я, вскакивая в седло.

— Черт. — Вид у стервятника был самый что ни на есть несчастный. — Но ведь она тебя там прикончит… Может, все же не поедешь?

— А если она прикончит меня там, возле своего логова, то тебе ничего не достанется?

— Ну да.

— Ладно, — сказал я. — Поговорили — и хватит. А теперь мне нужно ехать.

— Эх ты, — заканючил стервятник. — А я тебя считал другом…

— Пока! — Я махнул ему рукой и поскакал к логову зморы.

Серые рыцари за мной не последовали. В конце концов, это было их дело.

Кстати, город за то время, что я блуждал по лабиринту, ничуть не изменился.

Все те же серые полуразрушенные дома, жара и ощущение полной безысходности. Проезжая мимо куч золота, я заметил, что их стало еще на одну больше.

Ну и ладно.

Когда до черной стены оставалось совсем немного, я проехал мимо старинного, похожего на большой гроб дома. Вдруг с треском рухнул его левый угол, и из образовавшегося пролома выскочил здоровенный, метра два высотой, иссиня-черный паук. Несколько секунд он стоял неподвижно, видимо, осматриваясь, потом медленно, с достоинством, уполз внутрь.

Конь мой вдруг остановился, и я с него слез.

Дальше можно и пешком.

Я хлопнул коня ладонью по шее, и тот тотчас же умчался прочь.

Все-таки лошадью быть хорошо. Отвез кого-нибудь куда надо, а остальное тебя не касается. Можно вернуться на луг и попастись.

Неторопливо, поскольку торопиться мне было некуда, я миновал пару домов, свернул за угол и оказался перед черной стеной.

Когда до нее осталось не больше десяти шагов, я остановился и закурил.

Подождем…

Минут через пять я кинул под ноги окурок и медленно, с наслаждением, его раздавил.

Вот так.

Мне пришло в голову, что черная стена больше всего похожа на поставленное на ребро болото, и я усмехнулся. Посмотрев на свой левый ботинок, я увидел, что подошва на нем вот-вот отвалится.

Ну и пусть.

Я снова взглянул на черную стену.

Теперь она едва заметно колыхалась. Вот из нее выглянул зомби. Пиджак на груди у него был расстегнут. Я увидел несколько небрежно зашитых суровыми нитками отверстий, оставшихся от моих пуль.

— Вам чего? — противным голосом поинтересовался он.

— Пошел в баню, — сказал я ему и добавил: — Козел!

— За козла получишь, — злорадно сообщил зомби.

— Это от тебя, что ли? — спросил я. — Кстати, позови-ка сюда свою хозяйку. Некогда мне тут с тобой рассусоливать.

— Гляди-ка, какие мы сурьезные… — пробормотал зомби и исчез.

Я вздохнул. Почему-то мне было грустно и обидно. Как ребенку, которого поманили леденцом, а вместо него дали лишь фантик.

Наконец из стены появилась змора. За ней, приплясывая и кривляясь, словно паяц, следовал зомби. На лице у зморы было написано почти неподдельное изумление.

— Как? — сказала она, останавливаясь. — Это ты, мой юный герой? Ну хорошо… теперь, когда ты проиграл нашу маленькую игру, мне предстоит придумать, что же с тобой сделать.

Такой наглости я не ожидал.

— Погоди-ка, — опешил я, — но если память мне не изменяет, я должен был найти выход в мир снов?

— Именно так, — подтвердила змора.

Зомби хихикнул.

— Я его нашел.

— Да, но ты не смог сквозь него пройти, иначе тебя здесь уже не было бы.

— Мне помешал твой слуга.

Я посмотрел на зомби. Лицо у него сейчас было серьезное, задумчивое.

— Ну-ну. — Змора изящным движением поправила выбившийся из прически локон. — А откуда ты взял, что он не должен был этого делать? О том, что буду мешать, я тебя предупредила. Так какая разница, делала я это лично или через своего слугу? Ну подумай, разве ты можешь сказать, что я играла нечестно?

Это меня доконало, и я пробормотал:

— Ах вот так, да?

— Ну конечно, вот так, — ласково улыбнулась змора. Глаза у нее были холодные-холодные, словно ледышки. Вот она засмеялась. Почти тотчас же к ее нежному мелодичному смеху присоединилось гнусное ржание зомби.

И тогда у меня перед глазами поплыла краснота. В бешенстве, не осознавая, что делаю, я рванул из-за пояса кинжал и шагнул к ним.

Увидев это, зомби буквально взревел от хохота. Он хватался за живот, мотал головой, плевался гноем и все никак не мог остановиться. Хохотал, хохотал и хохотал…

А я вдруг понял, что они меня ничуть не боятся. Ни на грамм, ни на волосинку. Это была их ошибка. Они за нее должны были заплатить.

И тогда я решился, а решившись, выпустил кинжал. Он с глухим стуком упал на потрескавшийся асфальт. Змора и зомби перестали смеяться.

Лицо у зморы стало странным. Словно бы она тоже на что-то решилась. Чем-то оно завораживало, так что хотелось смотреть на него и смотреть.

И я смотрел. Я забыл о только что пережитом унижении, о днях блуждания по лабиринту, о мире снов, я забыл…

Откуда-то во мне возникло странное сосущее чувство тоски и печали. Я вдруг понял змору, понял и пожалел. Потому что ей, так же как и мне, было одиноко, и она искала… Ах как же ей было одиноко, этой могущественной несчастной зморе, владелице целого мира, мира ворованных снов.

— Да не было там никакого выхода, — вдруг сказала она. — Не было — и все. Это был обычный дефект стенки сна. Будь с тобой птица-лоцман, она бы его распознала сразу.

Теперь лицо у нее было спокойное, можно даже сказать — безмятежное.

— Если бы тебе удалось его достичь, ты просто проломил бы стенку сна и рухнул в безвременье. Кстати, ты, кажется, один раз уже в нем был. Так что прекрасно представляешь, какой конец тебя там ожидал.

— А зомби? — спросил я.

— Зомби? Он просто тебя туда не пустил. По моему приказу. Для твоего же блага.

— Ну да, и именно поэтому он хотел меня зарубить шашкой?

— Зарубить? — удивленно спросила змора и, повернувшись к зомби, холодно спросила: — Это что еще за новости?

— Бес попутал, — пробормотал тот и бросил на меня злобный взгляд. — Я хотел его лишь слегка попугать, чтобы он больше в это место не лез. Может быть, так, слегка покалечить. Думаю, отсеку ему руку, он и одумается. А без руки мастером снов он может быть вполне. Она, если честно, ему и вовсе не нужна.

— Ну а кроме того, кому нужен зомби без руки? — все тем же ледяным тоном спросила змора.

— Гм… может, и так. — Зомби явно был в замешательстве.

— Ладно, с тобой я разберусь позже, — сурово произнесла змора и снова повернулась ко мне.

Взгляд у нее был спокойный, изучающий, словно она прикидывала, что бы еще такое со мной учинить.

Под этим взглядом я замер, как-то заледенел, потому что понял — вот сейчас все станет ясно, все-все. Это доставляло мне радость и одновременно темный, необъяснимый, инстинктивный ужас. Чтобы избавиться от него, я крикнул:

— Не верю, все равно я вам не верю! И слуга из меня получится плохой. Могу под настроение сунуть в спину нож. Сзади. Подойду и воткну.

— Дурак, — сказала мне змора. — Не мог ты найти этот выход. Хотя бы потому, что его нет.

Голос у нее по-прежнему был чертовски спокойный. Он привел меня в чувство, и, уже успокаиваясь, я все же сказал:

— Ну-ну, а как же ты тогда воруешь сны для своего лабиринта?

— Да не ворую я их, — устало сказала змора. — Кто тебе сказал эту чушь?

— Откуда же ты их тогда берешь?

— Откуда?

И тут она изменилась, стала жутко красивой и даже слегка бесшабашной, словно наполнившись безудержным, злым весельем. А у меня на душе стало пусто и холодно. Как у приговоренного к смерти, когда он стоит на краю ямы, а в него целятся из винтовок пяток солдат и полупьяный хорунжий уже поднял руку. Вот сейчас он махнет и крикнет «Пли!». И вслед за этим будет лишь пустота…

Я тяжело вздохнул, и вместе с этим вздохом в меня вошло понимание. Я осознал, что никогда, никогда не смогу эту змору убить, что это просто немыслимо и что именно сейчас, в эту минуту, я и проиграл свою игру. Окончательно и бесповоротно.

Я прохрипел:

— Докажи!

Что еще я мог сказать?

— Доказать?

Змора закусила губу и взмахнула рукой.

Я повернулся и увидел, что город за моей спиной изменился. Он был прекрасен и состоял из больших сверкающих свежевымытыми стеклами домов, перед которыми росли цветы, цветы. И он был наполнен людьми, живыми, настоящими людьми.

Я взглянул на змору и увидел, как она взмахнула рукой второй раз.

Мир вокруг опять изменился.

Теперь вокруг нас простиралась обширная, без конца и края, черная пустыня. Ее жаркий воздух мгновенно иссушил мне губы.

Змора махнула рукой в третий раз, и позади нее вновь возникла черная стена. Все было как прежде. Я даже ничуть не сомневался, что за моей спиной все тот же полуразрушенный город.

— Ну, еще вопросы есть? — резко спросила она.

— Да, есть, — сказал я. — Если прохода нет, то откуда в твой мир попал я?

— Ниоткуда, — усмехнулась змора.

— Это как?

— А вот так. Тебя придумала я. Точно так же, как придумываю сны. Ты получился упрямым, глупым и самонадеянным, но таким, каким я хотела. Поверь, это именно я придумала тебя, до мельчайших деталей, наделила памятью, привычками и слабостями.

Того, что ты помнишь, не было. Не было никакого Гунлауга-учителя, не было никаких других, кроме тебя, инспекторов снов, не было даже птицы-лоцмана.

Она хрустнула пальцами.

— Вот это правда. Ты просто моя игрушка. Я создала тебя от скуки и лишь тогда, когда ничего поправить уже было нельзя, сообразила, что наделала. Потому что влюбилась в свой сон, в свое создание.

Я так и не понял, как это случилось, но она оказалась в моих объятиях. Я почувствовал щекой ее волосы. В ноздри мне ударил запах ее духов. А может быть, это были не духи, может, это был ее собственный сладкий, слегка приторный запах? Я ощущал под руками лишь слегка прикрытое тонкой материей платья ее мягкое, нежное тело.

И мне было совершенно не важно, кем я являюсь, живым, рожденным от женщины человеком или же просто выдумкой. Все это не имело сейчас абсолютно никакого значения.

Хотя бы потому, что мне не хотелось об этом думать.

Я видел, как зомби, крадучись, ушел в черную стену, и понял, что мы со зморой остались одни. Ее губы прикоснулись к моей щеке. Я чуть повернул голову, и мы поцеловались.

Этого было достаточно.

Ноги у меня подкосились, и я сел прямо на асфальт. Змора, ничуть не заботясь о своем роскошном платье, села рядом и положила мне голову на плечо. Вот она вздохнула и медленно, ласково провела ладонью по моей щеке.

Нежно и тихо она заговорила:

— …Дурачок. Ах, дурачок… Тебе досталось… Ну ничего, мы это исправим. Ты только не бунтуй, будь со мной… мне больше ничего и не надо. Хочешь, придумаем еще какую-нибудь игру? Ты забудешь обо всем и снова спрячешься от меня в лабиринте. А я буду тебя искать и когда найду, подам знак, тот же самый…

А хочешь… мы устроим путешествие, и я буду создавать для тебя новые миры, какие только пожелаешь… А если тебе станет скучно, я придумаю тебе друзей. Хочешь, таких же, как и ты, инслекторов снов? Ты только не уходи от меня, останься. Все будет как надо, как мы захотим. И еще, не раздражай меня, а то я в запале уничтожу тебя и больше не смогу вновь создать. Ты неповторим, как и любой шедевр.

Она прижалась ко мне сильнее.

— А вообще, если хочешь, я могу рискнуть и тебя переделать. Хочешь, дам тебе другое имя? Хочешь, назову тебя Аристархом? Или Мироном? Эриком?

— Врешь ты все, — глухо сказал я. — Скажи, что врешь.

— Господи, ну какие еще тебе нужны доказательства? — вздохнула она. — Любые. Сейчас. Если хочешь.

Она сладко зевнула и закрыла глаза.

А я сидел и все пытался что-то сообразить, ухватить какую-то крутившуюся в голове мысль.

Из черной стены выглянул зомби и, подмигнув, сейчас же спрятался обратно.

И вдруг я понял.

Ну конечно, я попался, попался, словно желторотый птенец.

Потому что змора врала. Потому что она могла придумать меня, она могла придумать статичный мир, но только не мир снов. Он слишком многообразен, слишком сложен. Для того чтобы его выдумать, не хватит и ста лет. Она просто не могла — и все.

Змора снова зевнула.

Может, она все же сказала правду?

Это нужно было проверить, обязательно проверить. Только как? Как? Я знал — как. Правда, после проверки обратного пути уже не будет. Ну и пусть. Зато я узнаю…

Змора открыла глаза и спросила:

— Ты чего?

— Да ничего, — ответил я.

— Нет, все же.

Она вдруг выпрямилась. В глазах ее мелькнул страх.

— Ты такой напряжен…

И тогда я ее ударил.

Я сделал это потому, что она испугалась, потому что понял — другого такого случая больше не будет. А я должен был узнать. Иначе сошел бы с ума.

Я нанес ей точный, сильный и безжалостный удар в лоб. Именно так, как когда-то учил меня Гунлауг.

Послышался хруст, это у зморы сломались шейные позвонки. Она удивленно охнула, голова ее запрокинулась, на лице застыло странное удивленное выражение. Я знал, что оно останется навсегда, потому что змора умерла почти мгновенно. Так и должно было быть.

Время словно остановилось.

Медленно, почти незаметно, тело зморы стало заваливаться на бок. Вот оно коснулось земли, но вдруг заскользило по асфальту, будто по льду, к черной стене. Словно силы притяжения на него не действовали, словно бы стена была притягивавшим его магнитом.

Вот оно коснулось стены и стало в ней исчезать, причем не всасываться, а именно исчезать, как будто стена была глубокой бездонной пропастью и тело зморы, постепенно уменьшаясь, падало в нее.

Наконец оно исчезло. Несколько секунд черная стена колыхалась, потом успокоилась, застыла.

Тогда я встал. На душе было пусто и тоскливо. Словно я сделал какую-то гадость. Но почему? Я поступил правильно. Так, как и должен был поступить. Потому что змора лгала. Она обманывала меня, чтобы сделать своим слугой, своим рабом. Еще бы, любой зморе приятно иметь своим слугой инспектора снов. Любой обычной зморе.

Все это было верно, и иначе поступить было просто нельзя. Но только откуда во мне взялись эти тяжесть и пустота? Будто я что-то потерял, о чем-то сожалел. О чем? И какой смысл это делать?

Я отвернулся от черной стены и увидел, что мир зморы изменяется. Вернее, он исчезал.

Поначалу медленно, а потом все быстрее и быстрее рушились стены домов, складывалась, как гармошка, и истаивала черная стена. Горизонт разворачивался, словно свиток пергамента.

Вот он развернулся окончательно, и тогда передо мной появился мир снов. Поначалу виднелись лишь яркие, всех мыслимых тонов и расцветок пятна, потом они слились в похожее на палитру художника марево. Я еще не мог разглядеть деталей, поскольку там, на границе мира зморы и мира снов, висела странная тусклая дымка, но вот она исчезла, и тогда я увидел его четко и ясно. Он предстал мне во всем своем чудовищном многообразии, во всей своей дикой, необузданной, хаотической красоте.

Мир снов.

Больше всего он походил на разноцветные, занимающие весь горизонт гигантские пчелиные соты, каждая ячейка которых была сном.

Он начинался там, где кончался мир зморы. Стало быть, до него было километра два, не больше. Рукой подать.

А что же мир зморы?

Я оглянулся.

Черной стены не было. На том месте, где она стояла, осталась лишь ровная, вымазанная чем-то серым полоса. За ней начиналась пустота безвременья.

Интересно, куда делась черная стена?

Я посмотрел на город. От него осталась лишь покрытая асфальтом площадка, усеянная черными прямоугольниками там, где стояли дома. Пустырь лабиринта почти не изменился. Только шары входов в сны, казалось, мерцали гораздо ярче, чем раньше.

Я снова взглянул на мир снов и неожиданно ощутил, как по щекам у меня покатились слезы.

Это меня удивило, потому что особой радости или печали я сейчас не чувствовал, как-то странно заледенев, может быть, потому, что еще до конца не верил в случившееся. Слишком уж быстро все произошло.

Я вытер слезы рукавом куртки, сунул руку в карман и вытащил сигарету, но прикурить не успел.

Рядом со мной кто-то стоял.

Я повернул голову.

Конечно, это оказался зомби.

— Итак, ты это сделал, — сказал он. — Значит, ты это сделал. Поздравляю, ты поступил правильно. Хотя, кто знает, может быть, тебе стоило и согласиться. Все-таки работать на нее было неплохо… Как самочувствие? Согласись, не очень хорошее? Еще бы, хладнокровно убить женщину… Знаешь, наверное, она тебя любила.

— Да пошел ты… — прошипел я. — Пошел…

— Угу, — кивнул он. — А еще, если бы ты этого не сделал, она бы тебя обязательно прикончила. А потом и еще нескольких, так же, как и ты, попавшихся ей инспекторов снов… Пока бы ей не попался кто-нибудь… скажем так, решительный…

— Насчет любви она врала, — сказал я.

— Ну еще бы, — усмехнулся зомби. — И именно поэтому позволила себя убить. Кстати, могу подсказать: ты можешь мне сказать, что на самом деле она так легко дала себя убить лишь потому, что слишком уж была уверена в своем обаянии… а ты, как настоящий мужчина… не поддался… и превозмог…

Я молчал.

Зомби неторопливо вытащил палочку дерева флю и прикурил. Я заметил, что пиджак на нем теперь абсолютно новый, да и ботинки начищены до блеска.

— В честь чего это ты так принарядился? — подозрительно спросил я у зомби.

— Теперь мне придется искать нового работодателя. А как ты знаешь, встречают по одежке… Жаль, конечно, такую хозяйку, как змора, я уже не найду.

— Как я понимаю, искусство использовать сны со смертью хозяйки у тебя пропало начисто?

— Ну, — он меланхолично выпустил клуб зеленого дыма, — мало ли дел для вполне свежего, очень услужливого и понятливого зомби? Да и не все еще зморы перевелись. Так что, может, встретимся. Кстати, по дружбе, когда ты ее убивал, ты что, действительно на сто процентов знал, что она тебя водит за нос?

— Да, — машинально ответил я и вдруг понял, что не солгал. Да, нанося удар, я был уверен, что поступаю правильно.

— Только ты не передумай, верь и дальше, — попросил зомби. — Если однажды в этом усомнишься, я тебе не завидую. Пропадешь ни за грош. Жизнь — она странная штука. Тебе может, например, прийти в голову, что все происшедшее — и то, как ты ее убил, и все предыдущее и последующее — не более чем ее очередная странная шутка. Которая вот-вот кончится.

Покуривая палочку флю, засунув руки в карманы пиджака, он не спеша двинулся в сторону страны снов. Метров через двадцать он остановился, махнул мне рукой, что-то крикнул и пошел дальше. Что он крикнул, я не расслышал. Слова отнес ветер.

Потом над моей головой пролетел стервятник. Он так спешил, что, похоже, меня не заметил.

Я порадовался за него. Уж теперь-то без пищи он не останется. В мире снов от голода умереть сложно. Даже очень привередливому стервятнику.

Мир снов манил меня к себе, притягивал, как магнитом, но я не торопился. Мне казалось, что нужно еще подождать, что-то додумать, что-то очень важное.

Я снова посмотрел на пустырь лабиринта и подумал, что змора погибла, а ее творение осталось.

Пройдет время, годы, может быть, даже века, а он будет существовать. Потом кто-нибудь придумает о нем красивую легенду. В ней не будет даже упоминаться обо мне или зморе. Вот так. Вместо нас в ней будут действовать герои, чародеи, великаны.

Может быть, это будет к лучшему.

Я все же не выдержал и медленно пошел в сторону мира снов.

Поскольку домов не было, я двинулся к пустырю по прямой, и минут через десять под моими ногами уже зашуршала трава.

Иногда мне попадались кучки черного пепла, и я вдруг сообразил, что они остались от серых рыцарей. Между кустами полыни бродили их лошади. Одна из них увязалась было за мной и некоторое время шла след в след, а потом отстала. Может быть, это была именно та лошадь, на которой я приехал к черной стене.

Мне было не до нее.

Я шел к миру снов. Медленно и размеренно, словно робот.

Шел.

Маленький человечек на ровной площадке пустыря между мерцающим великолепием мира снов и черной пустотой безвременья.

Я не торопился, потому что слегка побаивался мира снов. Три года, что я провел вне его, не прошли даром. Я изменился.

Примет ли он меня таким, каким я стал?

Наверное, примет, поскольку в нем есть место каждому, кем бы он ни был. Даже такому человеку, как я.

Вот только почему-то я был уверен, что, даже если моя жизнь пойдет по-прежнему, словно этих трех лет и не было, все равно останутся воспоминания. И долго еще потом я буду время от времени вспоминать и думать…

Я буду думать о зомби, пытаясь понять, что он собой представляет и как это, будучи мертвым, думать, действовать, говорить, чего-то хотеть, быть одновременно живым и мертвым. Почему-то мне казалось, что мы с ним еще встретимся.

Я буду думать о той уходящей в проекцию цепочке волчьих следов. Эту загадку еще предстояло решить. Если только она была не очередной шуткой зморы.

Я обязательно буду думать о статичном мире. Странном, жестоком мире людей с совершенно непостижимой логикой, при всей своей подлости, грубости, жадности умеющих делать такую прекрасную штуку, как сны.

И конечно же, я буду думать о зморе. О ней я буду думать больше всех. Наверное, она так и останется для меня загадкой. Любила ли она меня хоть немного, или же все, что она говорила, было лишь притворством и обманом? Вот в этом я, похоже, не смогу разобраться никогда. Может, и к лучшему. Если все, что она говорила, не более чем вранье, то я — дурак, если же нет — то я преступник, хладнокровно убивший полюбившее его создание.

И никак иначе.

Неторопливо, словно стараясь оттянуть момент встречи с миром снов, я шел по пустырю, тщательно огибая шары снов, стараясь не спугнуть стоявших столбиком возле своих норок и ошарашенно оглядывавшихся похожих на сурков зверьков.

Я думал о том, что нам, инспекторам снов, слишком часто приходится сталкиваться с разной населяющей сны нежитью в схватках не на жизнь, а на смерть. Мы привыкли думать, что все эти зморы, черные маги, серые рыцари и еще многие-многие ничего, кроме злобы, ощущать не могут.

Только это неверно. Они, так же как и мы, думают, говорят и чувствуют. Могут ли они любить? И как выглядит их любовь?

Может, именно так, как у нас было со зморой?

Все-таки она потеряла осторожность и, в полном смысле этого слова, дала себя убить.

Почему?

Как это могло случиться? Уж она-то, с ее вечной предусмотрительностью… Неужели все-таки она меня любила, и именно поэтому… А может, она слишком верила в силу своих чар?

Ответов на эти вопросы я не знал и сильно сомневался, что когда-нибудь узнаю.

Вот так.

Я прошел уже больше половины пустыря и теперь приближался к шпионскому сну. Вот из него высунулся шпион со шрамом и помахал мне рукой. Я улыбнулся и помахал ему в ответ.

Теперь до мира снов осталось совсем немного. Я уже мог различить, как в его снах копошатся фигурки людей, животных. Там шла самая обычная жизнь, забавная, неожиданная, наполненная приключениями.

В нее мне еще предстояло вернуться.

Если только…

Я вспомнил последние слова зомби, и меня вдруг охватил дикий, до дрожи в коленях страх.

Захотелось лечь, забыть обо всем или же хотя бы остановиться, перевести дух…

Но все же я шел, несмотря на то что сердце мое стучало, как паровой молот, а по спине стекали струйки холодного пота, шел, размеренно переставляя ноги, стараясь ставить их как можно тверже, чтобы не дай бог не споткнуться, шел, несмотря на то что мне казалось, будто под подошвами моих ботинок вот-вот по-особенному заскрипит земля…