Дорога в рай

Глава 10 Встреча на ранчо

До обеда оставалось минут пятнадцать. К этому времени семья и приглашенные к обеду собирались в гостиной в ожидании камердинера, который сообщит хозяйке, что повариха ничего не пересолила, не пережарила и можно приступить к трапезе. Моника торопила Лиз: надо успеть оказаться в гостиной до появления Мэтью, иначе мама прочитает лекцию о семейных традициях, а этого Моника терпеть не могла.

В просторной гостиной с белым роялем, на котором в молодости играла сама миссис Рассел и года два бренчала Моника, пока однажды не заявила, что с музыкой покончено, кроме хозяев находились два гостя. Один – тот самый Робинс, томный красавец, – разговаривал с миссис Рассел, которая величественно восседала в кресле под полосатым бело-голубым чехлом. Лиз подумала: мать Моники только и делает, что переползает из кресла в кресло; любопытно было бы посмотреть, как она ходит.

Отец Моники стоял у застекленных полок, на которых красовались серебряные и хрустальные кубки и другие призы, коих в разное время удостоились его лошади. Он беседовал с высоким, спортивного сложения мужчиной в темно-сером фланелевом костюме. Когда девушки вошли, тот оглянулся. Кровь бросилась в лицо Лиз и отхлынула. Это был Джек. Вокруг продолжали говорить, но она уже ничего не слышала и почти ничего не понимала. Однако ей стало окончательно ясно: он вовсе не тот, кем она его считала, он – член этой семьи!..

Джек быстро подошел к ней и, глядя в ее побелевшее лицо, шепнул:

– Только не падай в обморок! – И громко объявил: – Вот моя спасительница! Извините, мы вас ненадолго покинем.

Миссис Рассел невозмутимо напомнила, подчеркивая обращение только к нему:

– Не опаздывай к обеду.

Джек не ответил. Он вывел Лиз в коридор.

– Где твоя комната?

– Желтая, – прошептала она.

– Бежим!

К Лиз вдруг вернулись силы, будто не она минуту назад едва стояла на ногах. Очутившись в комнате, они обнялись, как любовники после долгой разлуки. Ими овладело то безумное состояние, когда празднует страсть, а разум молчит, признавая свое поражение. Сколько же времени они потеряли, возводя искусственные преграды и лишая себя любви! Они словно торопились наверстать упущенное, забыв о строгой хозяйке дома и ее обеде, на котором так и не появились.

Он раздел ее и уложил на постель с той удивительной в мужчинах нежностью, которую придает их действиям только неподдельное, глубокое чувство. Быстро сбросил с себя одежду, опустился рядом с кроватью на колени и непослушными губами прижался к напрягшемуся соску сначала одной, потом другой груди. Но страсть торопила его: скорей, скорей! И он словно слышал ее безмолвные ответы: скорей, скорей!..

Мощно и властно он вошел в нее. Ей казалось, что он заполнил ее естество, вытеснив все, кроме страсти. И она приняла его щедро и нежно. Перед тем, что она испытывала в ею объятиях, померк и исчез ее небогатый сексуальный опыт. Не потому, что Том был лишь неумелым мальчишкой, а Эдди эгоистом, озабоченным лишь собственными ощущениями. Нет, главное было в другом – она любила этого мужчину, она любила впервые в жизни, хотя, быть может, до конца не осознавала этого.

Слившись в единое целое, они погрузились в такие жаркие глубины, о которых никогда прежде не помышлял даже он, тридцатилетний мужчина. И тут же, с каждым его движением, с каждым ее встречным порывом начали подниматься из этих глубин – к еще более горячим высотам. Подъем длился бесконечно долго – или всего один миг. Пока весь окружающий мир и они вместе с ним не рассыпались ослепительным звездным дождем…

Они лежали, касаясь друг друга обессиленными телами. Ни слова о прошлом, о размолвке. Ни слова о будущем. Существовало только настоящее, и ничего другого они не желали.

Неожиданно зазвонил телефон. Джек поднял трубку.

– Я так и знала, что ты у нее, – холодно произнесла миссис Рассел. – Зайди ко мне.

– Отложить нельзя?

– Сейчас!

Положив трубку, Джек сказал Лиз:

– Я скоро вернусь, дорогая. – Та уже догадалась, что звонила мать Моники и что она недовольна.

Джек поднялся на второй этаж, в спальню тетки. Миссис Рассел, когда-то тоненькая девушка со здоровым румянцем, сильно раздавшаяся после первых же родов, так и не сумела возвратиться в прежние габариты. Сейчас она величественно полулежала на кушетке, подложив под спину подушки из мягкой кожи. Она уже плохо видела, но очки надевала, только когда оставалась одна или в присутствии мужа. Даже Моника лишь однажды застала мать в очках, когда та писала письмо, да и то благодаря своей склонности входить без стука.

Вот и сейчас при стуке в дверь миссис Рассел быстро сняла очки, но успела заметить счастливый блеск в глазах племянника. Не скрывая осуждения, она сказала:

– Неужели нельзя было после обеда…

Он невежливо перебил:

– Нельзя.

– У тебя странный вкус. Кругом столько достойных женщин…

– Например, Клаудиа, – сказал он. Бывшую жену ему сосватала именно тетка.

– Уж лучше она, чем неизвестно откуда взявшаяся девчонка! Я уверена, ты толком даже не знаешь ее.

– Однажды я послушал тебя и женился на Клаудии. Изволь больше не вмешиваться в мою жизнь! Лиз нужна мне.

– Надеюсь, на ней ты не собираешься жениться?

– Это касается только меня. А если будешь оттачивать на Лиз свой аристократизм, мы уедем.

Джек вернулся к Лиз. Та, успевшая уже одеться, спросила:

– Влетело?

Он улыбнулся, не ответив на ее вопрос. Сказал:

– Пойдем, я посмотрю, как ты ездишь верхом…

Но уйти из желтой спальни им не удалось. Он поцеловал ее, и обоих опять охватила страсть. На этот раз Джек запер дверь: Моника была приучена стучаться только в комнаты родителей, да и это правило постоянно нарушала…

У него были женщины, изучившие пособия по сексу и уверенно применявшие на практике вычитанные советы. Он заранее знал, как они поступят в тот или иной момент постельной игры, и иногда ему казалось, что у него одна и та же партнерша, менявшая лишь цвет волос, глаз и кожи. Они не любили, они работали или, в лучшем случае, развлекались. Они усвоили, что и как следует делать, чтобы наиболее остро ощутить эротическое наслаждение. Но ни радости, ни счастья, ни любви к партнеру не испытывали. Да и он был не лучше.

Джек знал, что он у Лиз не первый. Но по тому, как она отдавалась, он понимал, что любит она впервые. И он сам, любя ее, словно очищался от следов прикосновений опытных любовниц…

Они снова отдыхали, обессиленные жаркими, неистовыми объятиями. Его жестковатая ладонь нежно прикрывала ее упругую грудь, словно он боялся: вдруг она, подобно птице, вспорхнет и скроется где-то вдали… Лиз спросила про мать Моники:

– Очень злится, что ты со мной?

– Она злится из-за всего, это ее обычное состояние. Не обращай внимания.

– Пока ты со мной, не буду.

– Тогда пошли на конюшни. Продемонстрируешь свои успехи. Но сперва поедим. Я проголодался.

– Я тоже.

Джек упруго вскочил с постели, оделся, принес из ванной халат для Лиз. Потом нажал кнопку звонка. Явившегося Мэтью он попросил накормить их:

– Принеси сюда.

Камердинер был шокирован, но ничем не выдал себя. Он прикатил столик на колесах, уставленный тарелками со снедью, графином сока, бутылкой вина, стаканами, и направился к двери. Джек похвалил его:

– Спасибо, Мэтью. Молодец, что догадался захватить вино.

Любовь истощила их. Они с жадностью набросились на еду. Утолив голод, Джек вновь предложил Лиз пойти к лошадям.

– Конечно, после такого пиршества ты изрядно потяжелела, но Баронесса выдержит…

Он повел ее к конюшням не как обычно, мимо беговых дорожек, а к левадам, где на лугу пасся молодняк. Недалеко от пастбища стояла конюшня для жеребят и их матерей. Низкая ограда из гладкой проволоки, через которую свободно переступали взрослые лошади, а за ними перескакивали жеребята, отделяла пастбище от конюшен. Рыжий жеребенок не сумел одолеть это препятствие, и мать несколько раз возвращалась, показывая отпрыску, что нужно сделать, но тот лишь тоненько и жалобно ржал.

– Да он же зацепился за проволоку! – поняла Лиз.

Джек бросился к жеребенку, освободил его, и тот, весело подпрыгивая, побежал к конюшням.

– Ты спас малыша! – радовалась Лиз. – Если бы мы пошли другой дорогой, он мог сломать ногу!

– Если б ты пошла тогда другой дорогой, я тоже мог лишиться ноги.

– Кто-нибудь наверняка помог бы.

– Мимо прошли с десяток машин, однако никто даже не притормозил.

– Скажи, ты со мной… из благодарности?

– Из благодарности я сделал бы тебе подарок.

Лиз осталась довольна его ответом.

Они обогнули конюшни рысаков и вышли к конюшням верховых лошадей.

Том чистил в деннике, соседнем со стойлом Баронессы, чистокровного «араба». Услышав, что Лиз собирается на прогулку, он хотел принести седло, но Джек не разрешил:

– Пусть привыкает седлать сама.

Лиз притащила из тренерской амуницию, угостила Баронессу предусмотрительно прихваченным сахаром, потом надела седло. Но затянуть подпругу ей все-таки помог Том.

– Есть надо побольше, – посмеивался Джек.

Он выбрал для себя серого в яблоках «англичанина». Они выехали на аллею, ведущую в рощу, примыкавшую к ранчо. Ехали шагом. Джек учил Лиз правильно держать ногу в стремени. На круглой, почти правильной формы поляне они спешились. Джек привязал лошадей к дереву, и те сразу принялись щипать траву.

– Это мое любимое место, – сказал Джек. – Сюда редко ездят. Тренинги, состязания – все там, на ранчо. А здесь тишина.

Лиз спросила, кивнув в сторону лошадей:

– Они тоже любят тишину?

– А ты что больше любила – готовить уроки, сдавать экзамены или выходные дни и каникулы?

– Конечно же я любила уик-энды!

– Вот видишь. Когда приедем ко мне…

Лиз перебила:

– Мы поедем к тебе?

Он скачал, что хочет предложить ей до начала состязаний на несколько дней поехать к нему. Лиз спросила, кто еще живет в его доме.

– Энтони. Ты его уже знаешь.

Она допытывалась:

– А еще кто?

– Две собаки и одна кошка.

– А люди?

– Ты будешь третьей. Тебя это устраивает?

Лиз энергично закивала. Она готова была хоть сейчас отправиться к нему.

– Когда мы поедем?

– После обеда.

О, еще обед! И чванливая миссис Рассел будет смотреть на меня, как… на горничную.

– Ты недовольна? – спросил он, заметив мелькнувшую на ее лице тень разочарования.

– Ничего, переживу. А у тебя там есть такая поляна?

– Есть.

– И лошади?

– Конечно.

– Ты говорил, только две собаки и кошка?

– В доме.

– Понятно…

Джек улыбнулся.

– Почему ты улыбаешься?

– Потому что тебе понятно.

Они снова сели на лошадей и рысью поехали на ранчо. Джек поставил свою лошадь в денник и сказал, что будет ждать Лиз в столовой, – он должен предупредить Дэну об их отъезде. Лиз тоже отвела Баронессу в денник. Том спросил про Джека:

– Ты его любишь?

Любит? Когда-то ей казалось, что она любит Тома, потом – Эдди, но позже поняла, что испытывала к ним не любовь, а какое-то другое чувство. Теперь все было не так, однако Лиз затруднилась бы объяснить, что – «не так». Может быть, то, что между нею и Джеком, стоило им прикоснуться друг к другу, проскакивала искра и все вокруг переставало существовать?

– Не знаю, – ответила она. – Но я бы пошла за ним куда угодно.

Она взглянула на Тома и по его лицу поняла: ей не следовало говорить этого. Ну так не спрашивал бы! – сердясь и на себя, и на него, подумала Лиз.

В желтой комнате ее ждала расстроенная Моника:

– Это правда, что ты едешь к Джеку?

– Да. Это правда.

– А как же Дэвид? Он приедет, а тебя нет!

– Обойдусь без новой прически.

– Да ну тебя! – Моника махнула рукой. И вдруг спросила: – Джек говорил тебе, что был женат?

– Нет.

Монике был известен характер двоюродного брата: он терпеть не мог пересудов о своей личной жизни. И если узнает, что она проболталась Лиз, скажет с неподражаемой холодностью: «Ну что, Моника, тебе теперь легче?» И ей станет стыдно.

Она забормотала что-то про нежелание сплетничать, что просто она думала… Лиз молча надела свое белое платье с короткими рукавами и глубоким вырезом, и Моника тут же предложила одолжить серьги. Серьги были красивые и явно дорогие, но Лиз подумалось, что Джек будет недоволен, если она наденет чужую вещь, и отказалась.

Она и Моника вошли в столовую вместе с миссис Рассел. Наконец-то Лиз увидела, как ходит эта дама – величественно, будто царственная особа.

Кроме них за обедом были как всегда оживленный мистер Рассел, томный Робинс и какая-то миссис, пышная, как торт безе.

Лиз, как и в первый раз, сидела между Джеком и Моникой. Даже когда миссис Рассел не смотрела в ее сторону, она чувствовала исходящее от той высокомерие. Мать Моники изредка обращалась к «Безе» с вопросами о каких-то родственниках. Дама в ответ почему-то вздрагивала и на все отвечала «о'кей». Джек, как ни в чем не бывало, переговаривался со своим дядей о предстоящих скачках и о лошади, которая, по его мнению, придет первой. У Робинса, который занимался выездкой, их рассуждения вызывали ироничную улыбку.

После обеда Джек зашел к Лиз в желтую комнату, где она складывала вещи в спортивную сумку, и сказал, что перед отъездом ей следует поблагодарить хозяйку за гостеприимство.

И еще за то, что она терпеть меня не может, подумала Лиз. И попросила Джека пойти вместе с ней к его тетке.

– Боишься?

– И не думаю! – храбро сказала Лиз.

Миссис Рассел отдыхала после обеда. Она сидела – на этот раз в малиновом кресле, – облаченная в просторный халат с широкими, свободными рукавами, в которых при малейшем движении белели ее полные и уже немолодые руки.

– Миссис Рассел, – бодро произнесла Лиз. – Спасибо, что пригласили меня. Я была очень счастлива: я научилась ездить и встретила Джека…

Миссис Рассел бросила на племянника насмешливый взгляд: «И с этим примитивом ты собираешься связаться?» Джек ответил ей веселой улыбкой: «Именно так, дорогая Эдна!» Последовал новый взгляд, уже сердитый: «Ну и дурак!» Он не выдержал и сказал вслух:

– Зато счастлив!

– Когда ты собираешься вернуться? – Миссис Рассел демонстративно обращалась только к нему.

Он так же подчеркнуто ответил:

– Мы вернемся за день до состязаний.

Едва за ними закрылась дверь, Лиз вздохнула с облегчением.

– Я думала, твоя тетя скажет, чтобы я не возвращалась.

– Она никогда так не скажет. Для этого она слишком хорошо воспитана. Но если захочет, чтобы ее оставили в покое, сумеет обойтись и без слов. А теперь бери свою сумку и садись в машину.

Лиз спросила, долго ли им ехать. Джек сказал, что по скоростному шоссе два с половиной часа. Он велел Лиз пристегнуть ремни…

Машину он вел, как завзятый гонщик. Лиз лишь время от времени произносила: «Уф!..» и впивалась пальцами в сиденье. Когда свернули со скоростной магистрали, поехали помедленнее.

– Скорей бы приехать! – сказала Лиз.

– А мы почти дома.

Уже темнело. Деревья, какие-то постройки уплывали назад, к ранчо. Только неясные очертания далеких гор на горизонте все время сопровождали их. Новый поворот – и машина очутилась на узкой дороге. Вскоре перед ними возникли ворота с изящным сплетением чугунных прутьев. Ворота, как показалось Лиз, открылись сами собой. Сами собой открылись и двери гаража.

– Как в сказке, – зачарованно произнесла Лиз.

– Эта сказка называется электроникой.

– Думаешь, я такая дура, не понимаю! Но все равно как в сказке. Так интересней.

В дверях дома уже стоял Энтони. Его ничуть не удивило появление Лиз. Он распахнул перед ней двери. Не так, как Мэтью! – удовлетворенно отметила Лиз. Она шагнула в просторный холл, где в огромном аквариуме, подсвеченном лампами, среди колышущихся водорослей плавали экзотические рыбы. Лиз в восхищении оглянулась на Джека.

– Нравится? – спросил он.

Она кивнула. Когда ей что-то очень нравилось или чего-то очень хотелось, она лишь кивала без слов.

Джек привел ее в ванную комнату. Здесь, как и на ранчо, был бассейн, выложенный светло-зелеными плитами. Уже наполненный водой.

– Я скоро приду, – сказал он.

Лиз скинула одежду и вошла в теплую воду. После дороги особенно приятно было лежать на спине, чувствуя, как вода ласкает кожу. Зажав ноздри, Лиз окунулась с головой… Затем надела халат, лежавший у борта, и вошла в комнату. Это была большая комната с балконом, скрытым длинным занавесом. Возле широкой кровати на комоде орехового дерева с бронзовой инкрустацией стоял старинный будильник.

Джек появился, когда Лиз уже была одета. Он выдвинул ящик комода и достал из шкатулки изумрудное колье.

– Одевайся и идем ужинать. Энтони ждет нас.

– Это мне? – спросила Лиз, пропустив мимо ушей напоминание об ужине.

– Оно твое.

Лиз быстро надела колье, посмотрелась в зеркало над кроватью и зажмурилась. Она себе очень понравилась. Потом сняла колье, положив его на комод, и разделась, исподлобья глядя на Джека.

– Это из благодарности? – спросил он.

– Из благодарности? – сказала Лиз, подражая интонации Джека, когда тот говорил, что из благодарности за ее помощь ограничился бы подарком. – Из благодарности я бы только поцеловала тебя.

– Все понял. – Он усмехнулся. – И не возражаю.

Он подумал, что в своей спальне, в своей постели впервые любит женщину. В лучшие периоды жизни с Клаудией та никогда не оставалась здесь, он сам приходил на ее половину. Его никогда не смущала обстановка любовных свиданий. И в желтой комнате на ранчо ему было вполне удобно. Но сейчас он испытал полную раскованность. В свои тридцать лет он впервые потерял самоконтроль. Чья в этом была заслуга или вина, он не задумывался. Ему хотелось сказать Лиз, что он любит ее. А ей хотелось это услышать. Но оба молчали, боясь произнесенными вслух словами спугнуть рождавшееся чувство…

За дверью послышалось осторожное покашливание. Джек прошептал:

– Энтони приглашает к ужину.

– Так пойдем, у меня опять появился аппетит.

Джек крикнул:

– Энтони, мы сейчас придем!..

Покашливание стихло. Они быстро оделись. Шли по освещенному коридору. Две двери, между которыми в простенке висели картины в широких рамах, были заперты. Лиз спросила:

– Там жила твоя жена?

Джек остановился. Спросил недовольно: – Кто тебе сказал?

– Моника. Почему ты сердишься?

– Я сержусь не на тебя. Моника – болтливая сорока. Я бы сам тебе сказал. У меня нет жены.

– Я знаю, вы развелись.

Джек усмехнулся.

– И это она сообщила!

Она сидела в маленькой столовой. Из четырех колонок музыкального центра чуть слышно звучала музыка – одна из бессмертных песен «голливудского соловья» Фрэнка Синатры. В старинном буфете за стеклом сверкал хрусталь. На камине стояла забавная бронзовая фигурка сенбернара. Живой сенбернар лежал рядом со стулом Джека. По другую сторону, между Джеком и Лиз, разместился черный королевский пудель с блестящими пуговичными глазами и сообразительной мордочкой. Лиз спросила, часто ли Джек живет дома.

– К сожалению, не часто.

– Значит, собаки не твои.

– А чьи же? – удивился он.

– Энтони. Ты для них гость. – В голосе ее звучала грусть.

– Но у них есть дом и еда, – возразил он.

Лиз молчала. Возможно, Джек прав. Но если бы он уехал и оставил ее одну, то никакие самые вкусные блюда, приготовленные Энтони или поваром Джека, ее бы не утешили.

– Завтра мы поедем на ранчо, – сказал Джек, – а после состязаний – ко мне на виллу.

– На виллу? – переспросила Лиз. – У тебя есть вилла?

– Ты была там.

– Ты хочешь сказать?..

– Ты угадала, – Джек, улыбаясь, смотрел на нее, – это моя вилла.

– А Моника?

– Ей хотелось к морю, и я разрешил ей с друзьями провести у меня каникулы. Она часто гостит там.

– Значит, это твоя вилла… – упавшим голосом произнесла Лиз.

– Моя, – подражая ей, грустно сознался Джек.

– И инициалы в зале на полу твои – «Д» и «Б»?

– Вот инициалы не мои, хотя у меня тоже «Д» и «Б».

Он рассказал, что вилла принадлежала его бабушке Деборе Бредфорд, после ее смерти перешла к отцу Джека, а от того – к нему, Джеку Бредфорду.

– Но это только конец истории. Начало ее куда более интересно. На месте виллы стоял скромный сельский дом. Его хозяин разорился, ввязавшись в аферу с акциями несуществующего перуанского серебряного рудника, и покончил с собой. Мой прадед Лоуэлл Грант, отец Деборы, купил у его наследников дом и участок. Дом снесли и начали строить виллу. Она должна была стать свадебным подарком Лоуэлла дочери. Закончить строительство к бракосочетанию не успели, но, вернувшись после медового месяца с Карибских островов, молодые получили ключи от виллы и поселились там. Понятно, что инициалы в зале были не «Д» и «Г», а «Д» и «Б», ведь Дебора стала миссис Бредфорд.

– Запутаешься… – только и произнесла Лиз.

– Привыкай, историю семьи надо знать. И вот еще что. Помнишь, я назвал дом несчастного отца моего погибшего друга «Домом повешенного» и упоминал о картине с таким названием? Лоуэлл Грант, до того как снести купленный дом, пригласил художника, довольно известного в те годы, и тот быстро написал картину с этим домом в окружении старого парка. Сам художник ее никак не назвал, а у членов семьи она обычно зовется «Домом повешенного» или «Домом висельника». Поэтому, когда ты звонила Энтони и упомянула в разговоре ее название, он сразу понял, что его не разыгрывают, что я действительно попал в беду. Картина висит на вилле в библиотеке – как напоминание о том, откуда все пошло… Но ты меня не слушаешь, Лиз! Чем-то расстроена, признавайся!

– Нет…

– Лиз! Я же вижу. Что случилось?

– Ничего.

– Ты не хочешь ехать на виллу?

– Ну почему же… – неуверенно сказала Лиз, а в висках билась страшная мысль: вдруг Эдди уже побывал на вилле?

– А ну посмотри на меня!

Лиз подняла глаза, и в их глубине он увидел смятение.

– Значит, все о'кей? – недоверчиво спросил он.

– Да…

– Вот и хорошо.

Он произнес это суховато и отчужденно. Лиз мысленно сжалась. До конца ужина они не произнесли ни слова. Затем Джек сказал, что у него дела по хозяйству. Он пришел в спальню поздно. Лиз не спала. Он молча разделся и погасил свет.

Ее что-то смущает, думал он. Но если она не виновата ни в чем, то должна объяснить! Что могло произойти на вилле? У нее там с кем-то была связь? И поэтому она не хочет туда возвращаться? Не просто не хочет – боится, чтобы я чего-то не узнал! Она еще не научилась притворяться… Но, может быть, она боится не меня, а кого-то другого?

Он слышал, как Лиз тихо всхлипывает. Ему было жаль ее. Но он не заговаривал. Если она решила что-то скрыть, это ее дело! Но с первых дней – это уж слишком!

Утром Джек сказал Энтони, что он и Лиз возвращаются на ранчо. Наметанным глазом тот отметил и мрачность Джека, и заплаканные глаза девушки, но опытный слуга лишь кивком показал, что принял к сведению слова хозяина.

Зато на ранчо кое-кто на их размолвку прореагировал открыто. Миссис Эдна Рассел, не скрывая иронии, заявила племяннику, что другого финала этого скороспелого романа она и не ожидала.

Вскоре в желтую комнату ворвалась Моника и с ходу объявила:

– Как хорошо, что ты приехала! Дэвид здесь! Он у меня, идем!

Лиз попросила передать Дэвиду, что ждет его:

– Пусть придет сюда. Я очень устала.

Моника поверила не словам, а голосу подруги.

Не удержалась, спросила:

– Вы поссорились? Джек терпеливый, но, когда рассердится, это надолго.

Это я уже поняла, подумала Лиз.

Моника убежала, и вскоре к Лиз явился Дэвид. Он успел услышать от Мэтью, что между Джеком и девицей пробежала кошка: оба вернулись надутые.

Увидев Дэйва, Лиз разрыдалась. Всхлипывая, давясь слезами, она рассказала о намерении Джека повезти ее на виллу.

– Спокойно, – сказал Дэвид. – Давай разберемся. Ты боишься, что вилла ограблена, и Эдди скажет, что это сделала ты. Но, во-первых, еще неизвестно, так ли это. Во-вторых, даже если ограблена, надо доказать, что это сделала ты. В-третьих, Джек не поверит. Если же поверит, значит, извини, он дурак, и не стоит о таком жалеть.

– Я люблю его…

Она впервые произнесла вслух эти слова. Помолчав, Дэвид спросил:

– А он говорил тебе, что любит?

– Нет. Но я это чувствовала. А теперь он как чужой.

– Знаешь, расскажи ему все! Сама расскажи. Он же ничего не знает и думает Бог знает что!

– А если Джек узнает про Эдди? Что он был моим женихом? Он никогда не простит.

– Думаешь, молчать лучше? Послушай, Лиз… Я боялся, что уеду и не встречусь с тобой. А мне кое-что надо тебе сообщить. Тебе известно, что Моника послала мне телеграмму?

– Знаю. Мы обе так решили.

– А текст телеграммы читала?

– Нет, а что?

– Моника написала, чтобы я приехал сделать прически ей и тебе. Понимаешь? Она написала твое имя. Когда я пришел на почту за телеграммой, там был твой бывший жених. Он увивался за телеграфисткой. Думаю, он рассчитывал, что рано или поздно ты напишешь кому-нибудь письмо и ему удастся через телеграфистку выведать твой адрес. Не хочу волновать тебя, но ты должна быть готова, что он здесь вскоре появится.

Лиз испуганно проговорила:

– Что же делать?

– Только то, что я сказал, – расскажи все Джеку.

– А если сказать ему не все?

Дэвид перебил:

– Или ничего, или правду! Хочешь, я сам поговорю с ним?

– Нет! Он рассердится, что я кого-то просила, а сама не решилась.

– Я поговорю с ним как мужчина с мужчиной. Он поверит.

– Не знаю, не знаю… Эдди приходил в отель?

Лиз с надеждой смотрела на Дэйва. Тот вздохнул.

– Приходил на следующий день после твоего отъезда. Спрашивал о тебе. Ребекка сказала, что ты уехала, ничего никому не объяснив и не сообщив куда… В общем, слезами не поможешь. Есть только один выход, я тебе его и посоветовал. Ладно, садись, я причешу тебя.

– Мне не хочется.

– Лиз, я должен уехать сегодня. Я нашел постоянную работу в салоне.

– Да, это хорошо, рада за тебя…

Ей было страшно, она не знала, как поступить. Ей казалось, что все уже кончено.

Дэвид все-таки уговорил ее и сделал прическу. Лиз взглянула в зеркало. Дэвид постарался, она была очень красива – волосы крутыми кольцами падали на лоб и шею, подчеркивая белизну кожи. Но заплаканные глаза смотрели отстраненно, будто не радовались этой красоте.

В комнату постучали. И прежде, чем Лиз ответила, вошел Джек. Он заметил все – и новую прическу, и заплаканные глаза. Он понял, что слезы вызваны размолвкой между ними, но ни о чем не спросил. Если она молчит, это ее дело.

Дэвид поспешно сказал:

– Я пойду. Счастливо тебе, Лиз! До свидания, мистер Бредфорд.

Джек молча кивнул. Обождал, пока уйдет парикмахер. Он решил сказать Лиз, что она может не волноваться, он не поедет с ней больше ни на ранчо, ни на виллу. Она была первой женщиной, которой он поверил: казалось, вся она на ладони. Открытая, не испорченная жизнью. Ан нет! Не благородный же поступок она скрывает! И этот поступок имеет отношение к нему – иначе бы рассказала. Но сейчас, увидев ее, заплаканную, несчастную, он подумал, что, может быть, все не так просто? И если это не касается их отношений, то какое право он имеет требовать от нее отчета? Он посмотрел на часы:

– Через полчаса начинаются состязания. Ты готова?

Лиз застыла: не ошиблась ли? Неуверенно проговорила:

– Я?..

– Конечно, ты! – Он придал голосу обыденность. Будто ничего между ними не произошло.

– Джек! – Лиз прижалась к нему. – Джек! Значит, ты не сердишься больше? Ты все понял? И мы будем вместе?

Он гладил ее по плечам, по голове. А она все сильнее прижималась к нему, бормоча сквозь слезы что-то быстрое и невнятное. Он отстранил ее от себя:

– Все хорошо. Слышишь: все хорошо!

Она побежала в ванную. Плеснула в лицо холодной водой, подвела глаза. И вдруг, рванув дверь, тревожно оглядела комнату. Джек был на месте, он стоял у комода и разглядывал колье. Лиз прислонилась к стене.

– Я боялась, что ты ушел.

– Я не уйду без тебя.

Он застегнул на ее шее замочек колье.

– Все в порядке? – спросил он.

Лиз кивнула. Она все еще не могла поверить, что он с ней…