Дорога в рай

Глава 9 Бегство

Синий «форд» стоял в гараже. Ключи Сид оставил в замке зажигания. Дэйв усадил Лиз на заднее сиденье, велел быть готовой пригнуться, если по пути им попадется кто-нибудь из знакомых и он вынужден будет остановиться.

Была суббота, начало уик-энда – час пик на всех американских шоссе, когда скромные «форды» и шикарные «порше», юркие «мазды», и могучие джипы-«чероки», семейные трайлеры и суперпижонские мотоциклы «харлей-дэвидсон» мчат своих владельцев из бетонных городов к океану, на песчаные пляжи, или к прохладным озерам, или к тенистым лесам предгорий.

Дэвид выехал на скоростную трассу, но, хотя он выжимал из старенького «форда» все девяносто, Лиз казалось, что они еле плетутся. Почти все попутные машины легко догоняли их и с шелестом проносились мимо. На обочинах мелькали, убегая назад, рекламные щиты. У развилки, сбавив скорость, Дэвид свернул и вскоре остановил «форд» у здания вокзала. Купил Лиз билет, проводил на перрон.

– Когда приедешь, возьмешь такси до ранчо, – было его последним напутствием.

Он стоял, пока поезд не отошел от перрона, и улыбался белозубой улыбкой, такой яркой на темном лице. Лиз высунулась в окно и смотрела на удаляющуюся фигуру своего доброго, бескорыстного друга. Когда Дэйва не стало видно, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Поезд шел плавно, мягко тормозил перед остановками и столь же мягко, без толчков продолжал путь, неся Лиз навстречу новому этапу ее жизни. На остановках кто-то выходил из вагона, на смену появлялись новые пассажиры. Лиз слышали шуршание газет, чувствовала запах попкорна, апельсинов. О том, что ждет ее у Моники, она не думала, мысленно оставаясь с теми, кого только что покинула. Дэвид сейчас один едет в стареньком авто Сида, обгоняемый другими машинами, и, наверное, тоже думает о ней. Потом вспомнила свою поездку с Джеком в ресторан. Какое красивое название – «Дорога в рай»! Подумала о горничной, которая придет на ее место и будет спать на ее кровати в одной комнате с Ребеккой. И выслушивать капризы постояльцев, бегать на их срочные вызовы, заменять остывший кофе, мыть ванны…

Единственной запретной темой был Эдвард. Но картина его внезапного появления перед отелем упрямо прорывалась сквозь этот запрет. Лиз представляла, как он снопа явится – может быть, уже приходил? – и попросит позвать ее, а миссис Смит, поджав губы, сообщит, что Лиз взяла расчет и уехала неизвестно куда… Что он сделает? Так просто он не сдастся, наверняка примется искать ее. А вдруг он уже ограбил виллу Моники и заявил в полицию, что это сделала она, Лиз? И ее объявили в розыск?..

Лиз вздрагивала и заставляла себя думать о другом. Краем уха она прислушивалась к названиям станций. Лиз знала их с детства. Отец нередко брал ее с собой в поездки, и на некоторых станциях они выходили, у отца были там какие-то дела. Он уходил на целый день, а Лиз ждала его в номере гостиницы или гуляла. А когда отец возвращался, они шли в кафе, и он покупал ей биг-мак и кока-колу с пирожным… Но отец часто приходил расстроенный, и воспоминания об этих поездках не были веселыми. А последнее их путешествие закончилось трагически. Едва вернувшись домой, отец застрелился, написав в записке, что просит в его смерти никого не винить…

Она чуть не пропустила нужную станцию. Вскочила, когда поезд уже тормозил у перрона, быстро пробежала к тамбуру. Поезд остановился, и двери плавно разъехались перед запыхавшейся Лиз.

Здание вокзала было украшено стеклянным куполом и большими электрическими часами. Очень похоже на вокзал в родном городе Лиз. У правого крыла «ее» вокзала размещалась стоянка такси. Лиз направилась к правому крылу здания и не ошиблась: здесь тоже оказалась стоянка. Старенькое желтое такси с шахматным кантом на трафаретке, укрепленной на крыше, приткнулось у ограды газона. Водитель, немолодой, с выбившейся из-под форменной фуражки сединой, стоял, опершись на дверцы машины, и курил. Увидев девушку, подходившую с явным намерением взять машину, он загасил сигарету и со славянским акцентом приветствовал Лиз вопросом:

– Мисс желает ехать?

– Желаю.

Он распахнул дверцу, занял свое место и повернулся к пассажирке, ожидая ее распоряжений. Лиз сказала:

– К озеру Высокому, на ранчо.

– О! Пани… – Он поправился: – Мисс едет на ранчо! Отличное имение!..

В пути таксист рассказывал о ранчо и его обитателях с такими подробностями, словно сам жил среди них и был со всеми накоротке. Лиз узнала, что хозяйка миссис Эдна Рассел с гонором, а мистер Рассел простецкий, свой в доску.

– Ясное дело – лошадник!

Мисс Моника, но ею словам, взбалмошна и явно без предрассудков. Народу на конные праздники наезжает – как на футбол! Тут и другие конезаводчики, и родственники, и просто знакомые…

Лиз ждала, что он назовет имя Джека, но таксист увлекся описанием конюшен – современных, прекрасно оборудованных. Они миновали городскую окраину, за которой потянулись поля кукурузы и пастбища, пастбища. Вдали рисовались силуэты пасущихся коней…

Машина поднялась на пригорок и приблизилась к огромному, обнесенному решетчатой оградой парку. Это и было имение Расселов. Таксист как раз стал распространяться о цене их породистых лошадей. Лиз не слушала, поглощенная своими мыслями. Она колебалась: подъезжать ли прямо к подъезду дома или выйти здесь, у ограды. Проблема решилась сама собой, когда водитель сообщил, что за ворота, на территорию имения, могут въезжать только ожидаемые на ранчо машины. Незапланированный визит такси на территорию частного владения Расселов не допускался. Лиз вышла. Таксист спрятал в бардачок полученную плату, развернул машину и отбыл обратно на станцию.

Лиз смотрела сквозь ажурную вязь чугунных ворот. Поблизости никого не было. Она толкнула маленькую калитку, прутья которой составляли монограмму из «Д» и «Б», и шагнула в тень высоких деревьев. Посыпанная мелким гравием дорожка привела ее к высокому открытому крыльцу. На балюстраде крыльца в каменных вазонах росли цветы. Цветов здесь вообще было много – весь двор, окруженный парком, походил на огромный цветник, Кусты роз соседствовали с клумбами крупных тюльпанов, явно выписанных из Голландии, ирисов, гладиолусов, хризантем… Сам дом был старинный, из белого камня, почти полностью скрытого побегами дикого винограда, с большими окнами, обрамленными открытыми сейчас зелеными ставнями.

Лиз поднялась на крыльцо и позвонила. Дверь открыл мужчина средних лет в белом костюме с галстуком-бабочкой и массивных роговых очках. Это был камердинер, но Лиз приняла его за отца Моники. Она назвала его мистером Расселом и сообщила, что приглашена в гости его дочкой Моникой. Камердинер, проработавший на ранчо не одно десятилетие, быстро определил «стоимость» гостьи и сделал вывод, что это – очередная причуда мисс Моники. Он сказал, что хозяева не предупреждали его о прибытии молодой мисс. Он стоял в дверях и явно не собирался сдвинуться с места.

Сейчас он скажет, чтобы я закрыла калитку с другой стороны, подумала Лиз. Она уже поняла, что дала маху, что представительный господин в белом всего лишь прислуга. В его намерении выставить ее не было никакого сомнения. Лиз сокрушенно вздохнула:

– А я уже отпустила такси… Неужели Моника еще не вернулась из Нью-Йорка? Но ведь она написала мне, чтобы я приехала!

Лиз полезла в сумку, чтобы достать визитную карточку Моники с ее приглашением приехать, но в этот момент из-за дома верхом на вороной лошади появилась сама Моника. Она сразу узнала Лиз и направила коня к ней. На Монике были белые лосины, высокие лакированные сапоги, красная куртка и красно-белая шапочка с козырьком. Она наклонилась с седла и расцеловала подругу.

– Лиз! Как здорово, что ты здесь! – воскликнула Моника. Потом обратилась к камердинеру: – Проводи Лиз в желтую комнату. – И снова Лиз: – Я поставлю Геру в конюшню и сейчас же прибегу к тебе…

Камердинер явно досадовал, что ошибся в оценке гостьи, но все же не спешил изменить свое мнение.

– Мисс, надеюсь, меня извинит, – произнес он, не очень стараясь быть любезным. – Но я выполнял инструкцию относительно неизвестных мне лиц.

– Я счастлива, – сказала Лиз, – что инструкции хотя бы не предписывают натравливать собак на не известных вам лиц.

Они встретились взглядами и поняли, что никогда не станут друзьями.

Желтая комната находилась в конце коридора, после целой шеренги дверей, ведущих в другие покои. В ней все было бледно-желтого цвета – обои, обивка кушетки и кресел, даже маленький столик был покрыт желтой скатертью, на которой стояла хрустальная ваза с желтыми цветами. Камердинер показал на дверь в стене:

– Там ванная комната.

Интересно, подумала Лиз, ванна тоже желтого цвета?

– Я хотела бы пожевать, – с нарочитой грубоватостью сказала она.

Над роговыми очками вопросительно поднялись брови, но Лиз дала бы голову на отсечение, что он не посмеет ей нагрубить.

– Что мисс желает пожевать?

– Можно гамбургер или пару сандвичей.

– Я узнаю на кухне.

Оставшись одна, Лиз тут же пошла в ванную. Ее ждало разочарование: здесь все было цвета морской воды, но ванна потрясла Лиз – это был небольшой бассейн, расположенный ниже уровня пола, и, чтобы войти в него, нужно было спуститься на несколько ступенек. Мраморное дно бассейна было выложено мозаикой: черные силуэты весело играющих дельфинов.

Лиз разделась, открыла краны, и бассейн быстро наполнился теплой водой. Да, принимать такую ванну – это полный кайф!..

Выкупавшись, Лиз надела голубовато-зеленый махровый халат, висевший на вешалке, и вернулась в комнату. За столом уже сидела Моника и уплетала еду, принесенную камердинером для Лиз.

– Вкусно, – сообщила она, макая в соус кусок белого хлеба. – Это ты заказала?

– Я. Оставь мне попробовать.

Продолжая есть, Моника беззаботно ответила:

– Тут на двоих хватит. А не хватит – Мэтью еще принесет… Я сказала предкам, что ты здесь.

С сандвичем в руке Лиз замерла в ожидании рассказа о реакции предков на ее приезд. Но Моника, видно, считала, что сказала все. Лиз не выдержала:

– Они не возражают?

– Им очень хочется познакомиться с тобой.

Что она наболтала им? – с тревогой размышляла Лиз. О чем они будут расспрашивать меня?

– Знаешь, здесь ужасно скучно, – пожаловалась Моника.

Лиз спросила, куда подевалась ее компания. Моника ответила, что компания лопнула.

– Я сказала Стиву, что давно все знаю про него и Мэри. Он стал уверять, что я все не так поняла. Но я ответила, что даже такие малолетние идиотки, как я, увидев трахающихся, вряд ли поймут это как-то иначе. А уж после того, как они вволю потешались надо мной, пусть он и не мечтает, чтобы я протежировала ему перед дядей Чарльзом. И вообще, я скорее всего расскажу дяде Чарльзу, как они подсыпали мне – мне, его любимой племяннице! – снотворное. – Последние слова Моника произнесла, посмеиваясь. Она была удовлетворена своей отповедью этому толстому дураку. – У Стива был такой вид, будто он прямо на месте прибьет меня. – Моника беспечно махнула рукой. – На прощание Я пожелала ему и Мэри счастья… Пойдем, покажу тебе дом…

Она повела Лиз по комнатам. Было красиво, как в кино. Моника весело объясняла Лиз, что вот тут любил останавливаться троюродный брат ее отца, который был членом парламента, а здесь обычно пила чай двоюродная бабушка Сандра и ее многочисленные внучки, одна из которых вот уже год как стала женой французского маркиза. Вся эта пестрая родня съезжалась в имение по праздникам, прихватывая с собою всех своих друзей и знакомых…

Наконец они остановились перед широкими дубовыми дверьми, на которых цветными фломастерами был неуклюже нарисован клоун верхом на крошечной белой лошадке.

– Я рисовала! – с гордостью сообщила Моника. – Мне было семь лет. Мама хотела смыть, а папа сказал, пусть остается…

Она отворила дверь и, просунув голову, громко спросила:

– Можно?

Женский голос произнес:

– Сколько раз я просила: стучать!

Моника постучала, уже находясь в комнате.

– Входи, входи! – отозвался, смеясь, мужской голос.

Моника подмигнула Лиз и, держа ее за руку, вывела на середину комнаты.

Мать Моники, крупная женщина с властным лицом, сидела в бархатном кресле с очень высокой спинкой. Отец Моники сидел напротив нее в таком же бархатном кресле, но в отличие от жены не величественно, с прямой, как у балерины, спиной, а поджав под себя одну ногу. У него было круглое, веселое лицо; казалось, он ждет момента, чтобы улизнуть от строгой супруги в свои конюшни или, по крайней мере, к приятелям, с которыми можно не опасаться выговора за сорвавшееся крепкое словцо.

Супругов разделял стол, заваленный журналами с цветными глянцевыми обложками, в которых миссис Рассел читала светскую, а мистер Рассел спортивную хронику и статьи по коневодству. Как раз перед приходом девушек он, нацепив очки на крупный нос, читал вслух одну из таких статей, а жена без всякого интереса слушала его.

– Моя подруга Лиз! – торжественно объявила Моника. – Это о ней говорил вам Джек.

При имени Джека Лиз от неожиданности вздрогнула и сердце ее забилось быстро, а в горле сразу пересохло. Джек говорил им обо мне! О чем? Что он рассказал?.. Но мистер Рассел перебил ее мысли. Скинув очки и улыбаясь, он сказал:

– Молодец, девочка! Джек сказал, если б не ты, он бы там, на дороге, откинул копыта.

При словах «откинул копыта» миссис Рассел издала шипящий звук и осуждающе взглянула на мужа. После этого она перевела взгляд на Лиз и милостиво ей улыбнулась.

– Вы поступили благородно, – сказала она.

Лиз молчала, не зная, что надо отвечать в таких случаях, и боясь сказать что-нибудь такое, что вызовет расспросы. Моника нетерпеливо сказала:

– Мы с Лиз идем на конюшни.

– Не забудь, мы обедаем через час, – напомнила мать.

– Не цепляйся к девочкам, дай им оттянуться вволю, – вмешался мистер Рассел.

Миссис Рассел снова посмотрела на мужа с осуждением, но и на этот раз при посторонних не сделала ему замечания.

– Так мы пошли, – сказала Моника, увлекая подругу за собой в коридор.

Лиз облегченно вздохнула. Хотя бы на сей час она избавилась от любопытных взглядов и вопросов. Ей хотелось узнать, когда Джек рассказывал о ней. Если это произошло до их размолвки, то его слова уже не имели значения. А может, он рассказывал после, в надежде на примирение, зная, что Лиз приедет к Монике и ей все передадут?..

Они шли по широкой аллее, окружавшей беговые дорожки. Вдали виднелись трибуны.

Моника говорила:

– Ты можешь выбрать себе любую лошадь. Я тебе подскажу, какая из них самая смирная.

– Я не умею ездить, – созналась Лиз.

– Это ничего. Ты быстро научишься. Возьмешь Баронессу. Я тоже на ней начинала. Она уже старая, зато не понесет.

Лиз слушала вполуха. Мысли ее были заняты Джеком. Рассказал ли он, что она никакая не миллионерша, а всею лишь горничная? Увидит ли она Джека здесь? Это занимало ее куда больше разговоров о лошадях. Она готова была спросить, приедет ли Джек, но побоялась спровоцировать Монику на ответные расспросы и промолчала.

Сразу за аллеей протянулось длинное кирпичное здание конюшен. Круглое здание с широкими воротами делило конюшни на два крыла. Из ворот навстречу Монике и Лиз женщина-конюх вывела серого в яблоках жеребца. Моника спросила у нее про Баронессу.

– Ее Том чистит.

В денниках, по обе стороны широкого прохода, стояли лошади. Сквозь верхние решетки видны были их головы с влажными глазами и нежными ноздрями, шумно втягивающими воздух, и мощные, гладкие шеи… Лиз вдруг захотелось потрогать их, ощутить живую, теплую, упругую кожу. Ею овладела беспричинная, как ей казалось, радость.

– Вот и Баронесса! – сказала Моника, когда они подошли к деннику, в котором стояла рыжая кобыла. Услышав свое имя, лошадь призывно фыркнула и переступила передними ногами.

– Не балуй! – скорее ласково, чем сердито сказал стоявший к ним спиной конюх, проводя скребком по ее крупу.

– Том, – сказала Моника, входя в денник, – Лиз никогда не ездила. Покажи ей, как седлать, как садиться…

Конюх обернулся, держа в руке скребок, и Лиз не удержалась от восклицания:

– Том?!

– Лиз?!

Моника восторженно спросила:

– Вы знакомы?

Том молчал, насупившись. Он был красный, как курточка Моники. Лиз, тоже смущаясь, сказала тихо:

– Мы вместе с Томом учились.

– Как интересно! – Моника посмотрела на них с некоторым удивлением. – А теперь он будет учить тебя ездить на Баронессе. Том, ты слышишь?..

Том и Лиз молчали. Поняв, что их сейчас трудно разговорить, Моника решила оставить их ненадолго вдвоем.

– Ладно, ребята, вы тут поговорите, потренируйтесь, а я еще поезжу, – покровительственно произнесла она и, незаметно для Тома улыбнувшись Лиз, вышла из денника.

Том спросил у Лиз:

– Как ты сюда попала?

– А ты?

– Я работаю. – Будто сама не видишь, подумал он при этом. – Мне крупно повезло, что досталось это место. Платят прилично, и от дома недалеко. На уик-энд езжу к своим…

Он замолчал, считая, что дал исчерпывающий ответ и теперь наступила очередь Лиз. Она сказала:

– Долго рассказывать… – Том усмехнулся: Лиз всегда была напичкана тайнами. – В общем, я здесь случайно. Я тонула, а капитан с яхты Моники меня спас…

Лиз хотелось расспросить, не знает ли Том, что сейчас делает ее мать. Он должен знать. Чужая жизнь, особенно если она скандальна, обсуждалась в их городке со всеми подробностями не меньше, чем любовные похождения кинозвезд…

– Ты не видел мою маму?

– Ты ничего не знаешь? – удивился Том.

– Я ведь давно уехала.

– Подожди. Я должен дочистить лошадь, потом поговорим.

Денник был светлый, сухой, с чистой подстилкой. Том быстрыми четкими движениями оглаживал Баронессу щеткой со скребницей. Эту процедуру лошадь любила, но, когда Том включил пылесос, она недовольно отвернула голову. Ей не нравился шум.

– Надо, надо, потерпи, старушка, – ласково сказал Том.

Закончив с пылесосом, он вытер влажной губкой ее голову, ноздри, веки. После чего вымыл теплой водой со специальным шампунем хвост и гриву. И в заключение расчистил копыта. Когда Том покидал денник, Баронесса благодарно заржала.

– Ты любишь ее? – спросила Лиз.

– Люблю. У меня их десять.

Они вышли на улицу. Возле тренерской, где хранились седла, сбруя и прочий инвентарь, лежали сложенные штабелями брикеты сена, рядом стояли две скамьи. Том сел, откинувшись на спинку, и Лиз увидела, как он устал. Она вспомнила, что после колледжа Том хотел учиться дальше, но считал свою мечту несбыточной, так как родители не могли оплатить его учебу. Том, видно, понял ход ее мыслей:

– Заработаю и через год буду поступать.

Лиз кивнула. Том был упрям: он заработает и поступит…

Мимо франтоватый парень со смазливой внешностью гомика провел в поводу пританцовывающего угольно-черного жеребца с выразительными навыкате глазами.

– Красивый… – сказала Лиз.

– Кто?

– Конь, разумеется.

– Конь – да! Это Факир, чемпион по конкуру. – Они помолчали. Том сказал: – Он сбежал. – Имя названо не было, но Лиз поняла: Том говорит о ее бывшем женихе. – Проиграл в карты ваш дом и сбежал.

Лиз опешила.

– Проиграл? Но ведь дом ему не принадлежал!

– Они поженились.

Лиз повторила эхом:

– Поженились?!

– Да, поженились, но потом он бросил ее.

– А мама?

– Она переехала к родственникам.

– К тете Агате?

Том пожал плечами.

– Почем я знаю. Может, к ней…

– Кто же теперь живет у нас?

– Никто.

Он взглянул на нее с сочувствием. По его взгляду Лиз поняла, что он все еще любит ее. В последнем классе у них была любовь. Это началось с вечеринки. Они собрались у Тома, а когда все разошлись, Том задержал ее, и она осталась. Он был у нее первым. И она была у него первая. Это было и смешно, и неловко. Но потом все пошло хорошо, хотя их отношения были как бы не настоящими. Не такими, как у нее потом с Эдди. Том ведь был еще совсем мальчишкой…

Подумав об Эдварде, Лиз вспомнила его намерение сделать ее соучастницей ограбления.

– Том, мне необходимо кое-что рассказать тебе…

Надо ли его посвящать в свою историю? Но если его не предупредить, Том может проболтаться своей матери, а та соседкам. Все узнают, где сейчас живет Лиз, дойдет до Эдди: у него ведь остались приятели в городе! И тогда он примчится сюда… Том внимательно смотрел на нее.

– Дай слово, что никому – ни-ко-му! – не скажешь, что я здесь!

– Даю. Но зачем? Боишься, что твоя мать найдет тебя?

– Так надо, Том. Поклянись!

– Клянусь! Только скажи, чего ты боишься? Может быть, я могу помочь?

Лиз покачала головой.

– Мне никто не поможет.

– Такого не бывает. – Том улыбнулся.

– Бывает. – Она внимательно взглянула на него и наконец решилась: – Туда, куда я уехала, вдруг явился Эдди и сказал, что, если я снова не буду с ним жить, он сообщит в полицию, что я ограбила виллу Моники…

Том присвистнул:

– Ничего себе! А ты заяви в полицию! Ведь это шантаж!

– А если он уже ограбил эту виллу и все валит на меня? Я не хочу в тюрьму.

– Пусть докажет.

– Понимаешь, Моника думает, что я из их компании. Вот Эдди и пригрозил рассказать, будто я выдала себя за богатую специально, чтобы Моника и ее родители поверили мне, впустили к себе. А на самом деле я просто решила ограбить их…

– Значит, Моника не знает, что ты на нулях? Ты ей вправду навешала лапшу на уши, что богатая?

– Ничего я не вешала! – сказала с досадой Лиз. – Моника так сама решила, не спросив меня, и сказала всем, что я танцевала с ее дядей Чарльзом. Представляешь? Этот Чарльз у них самый главный, они перед ним все балдеют. А я его даже никогда не видела!

Том спросил, что она собирается делать. Нельзя же все время прятаться и бояться, что Эдвард донесет на нее в полицию!..

Но Лиз жила именно так – в страхе и ожидании. Она сказала, что не знает, как освободиться от всего этого и чем все кончится.

Том поднялся.

– Идем, покажу, как седлать…

Он выбрал седло. Предупредил Лиз, чтобы была очень внимательна: спина у лошади должна быть совершенно чистая, ни пылинки. Малейшая крошка, оказавшаяся под седлом, при езде способна травмировать кожу лошади.

Баронесса была покладистым существом. Она сразу почувствовала неуверенную руку Лиз, но стояла спокойно: в конце концов, надо же им всем где-то учиться!..

Когда Моника вернулась, Лиз уже не путалась в подпругах и могла сама оседлать лошадь.

В комнате были стенные шкафы и большое, от пола зеркало. Моника, полураздетая, откатывала дверцы шкафа, перебирая платья. Остановившись на каком-нибудь, она снимала его вместе с вешалкой и бросала па стул. У нее были крепкие, плотные ножки и худые, но широкие плечи. Еще не женщина, но уже и не ребенок.

– Как тебе это? – спрашивала Моника, прижимая к груди очередное платье и поворачиваясь к Лиз, которая сидела на подоконнике.

– Нормально. Моника морщила нос.

– Не… – Для убедительности своего «не» она покрутила головой. – Хочешь? Бери!

– Не хочу.

– Тебе же нравится!

– Ты всем знакомым раздаешь свои наряды?

Лиз говорила сердито. Моника сказала:

– Еще чего!

– И мне не надо.

– Ты обиделась? Оно новое.

Вместо ответа Лиз спросила:

– Что говорил обо мне Джек?

– Что ты спасла ему ногу.

– И все?

– Еще попросил, чтобы мы не задавали тебе вопросов. – Это было для Лиз неожиданностью. – Вот я ни о чем у тебя и не спрашиваю.

– А когда он это сказал?

– Перед тем, как я уезжала в Нью-Йорк.

Значит, после того, как мы с ним расстались. Но почему он так сказал? Знал, что я буду здесь?

– Надень сиреневое, – сказала Лиз. – Тебе идет.

Моника достала сиреневый костюм: мини-юбка, короткий жакет.

– Знаешь, – сказала она, вертясь перед зеркалом, – мама на обед пригласила Робинса.

– Кто это?

– Чемпион по конкуру.

– Он тебе нравится?

– Робинс? – Моника расхохоталась. – Ну нет!

– Он урод?

– Он голубой.

– Кажется, я видела его. У него красивая лошадь.

Лиз сказала, что тоже хочет переодеться, и они пошли в желтую комнату. «Стенные шкафы» Лиз умещались в ее спортивной сумке, а выбор туалетов ограничивался тремя платьями. Она надела белое, которое, знала, ей к лицу. Взгляд подруги подтвердил это. Моника сказала:

– Мы такие красивые!

Лиз улыбнулась. Она была старше Моники на два-три года, но поймала себя на том, что смотрит на нее покровительственно, как женщина смотрит на девочку. Моника произнесла задумчиво:

– Вот если б Дэвид сделал нам прически…

Лиз подхватила эту идею: если Дэвид приедет, он расскажет ей все, что произошло после ее отъезда.

– Так пригласи его! – сказала Лиз.

Моника немедленно побежала отдавать распоряжение Мэтью, чтобы тот отправил телеграмму парикмахеру. Лиз поинтересовалась текстом. Моника сказала, что написала понятно: Дэвид должен приехать, чтобы успеть сделать прическу к празднику.