Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №4

Око за око

Середина июля 1573 года. Стоял жаркий день. С раннего утра знойно палило солнце, и даже теперь, когда уже далеко за полдень, его лучи почти не утратили своей силы.

Несмотря на жару, молодой человек быстрым шагом следует по узкой тропинке, которая, извиваясь много раз, тянется то через широкие заросли камыша и тростника, то по цветущим пастбищам ароматного клевера и, наконец, теряется в лугах среди кустов ольшаника. Здесь царство выпей, белых цапель, диких уток и погонышей, здесь царит обманчивый покой тихого летнего дня.

Но светлые голубые глаза Рольфа Эльбертса выражают совсем не мир и спокойствие. При каждом повороте тропинки эти глаза внимательным взглядом изучают местность самым тщательным образом. У Рольфа есть на то все основания. Он один из отважных гезов Дирка Дюйвельса, и город Алкмаар, окрестности которого кишат испанцами, находится менее чем в получасе ходьбы отсюда.

На первый взгляд едва ли кто предположит, что этот молодой горожанин принадлежит к шайке пиратов. Походка и осанка легко выдают моряка; широкополая шляпа с развевающимися перьями, куртка из черного бархата, широкие суконные штаны и башмаки с серебряными пряжками могут одинаково успешно принадлежать как сыну состоятельного купца, так и кому-либо из людей Дирка Дюйвельса. Но внешность обманчива. На широком поясе, который был на Рольфе, с левой стороны, немного прикрытый ножнами из шкуры акулы, висит длинный нож, а в петле с правой стороны засунут короткий абордажный топорик морских гезов. И когда свисающие ветви ивы, цепляясь, немного распахивают короткую куртку Рольфа, тогда солнечный свет отражается в медных рукоятках его огромных пистолетов.

Легко себе представить, что этот молодой моряк, должно быть, опасный соперник в сражениях один на один, к чему гезы обычно всегда вынуждают своих противников. Он был высок и широкоплеч по своему телосложению, его руки и ноги были мускулисты и гибки. А в скольких сражениях принял он уже участие, после которых вражеское оружие не оставило никаких следов, кроме пары глубоких шрамов на груди и отсутствия одного пальца на левой руке!

Как пришел этот Рольф Эльбертс к Морским гезам? Это история, которая тысячи раз рассказывалась в годы жестокого правления страшного герцога Альбы.

Герцог Альба! Это имя в истории объединенных Нидерландов - сегодняшние Голландия и Бельгия -означает море крови и слез, в котором мог задохнуться росток Реформации. Выходит эдикт за эдиктом против все увеличивающегося, несмотря на все преследования, числа приверженцев нового и все же старого учения, а последний из этих указов угрожал ужасной смертью каждому, кто хранил или распространял произведения Лютера. Даже раскаявшемуся грозила смертная казнь от меча, женщинам - погребение заживо, ну, а не раскаявшимся - сожжение на костре.

Может ли удивлять здесь то, что живущий в достатке свободный народ пытался силой избавиться от такого беззастенчивого иноземного господства, от которого пострадали многие „виновные", и что ненависть и гнев, связанные к тому же с жаждой приключений, у многих в большей или меньшей степени бывших лишь приближенными к церкви, постепенно вытеснили образ Христа?

Среди первых пали жертвой от руки испанского палача - на глазах своего сына Рольфа - Эльберт Лоувенс из Броуверсхафена и его жена. Только немедленное бегство от страшного суда инквизиции, от пресловутого „Кровавого совета" герцога Альбы, смогло спасти тогда семнадцатилетнего сына. По последнему доброму совету отца Рольфа юному беглецу следовало искать убежище у Арне Боргерса, давнего друга Эльберта Лоувенса, в отдаленных местах, заросших камышом, в Северной Голландии. Но и там юноша все же долго не задержался. Переживания о страшной судьбе родителей и дикое, необузданное желание мести привели его вскоре к отважным „Морским гезам", которые повсюду разбоем и грабежом испанских прибрежных поселений пытались нанести убыток иностранному владычеству.

Шесть лет участвовал Рольф в яростных военных походах против испанцев, и лишь несколько раз заезжал теперь уже двадцатитрехлетний юноша к своему приемному отцу Арне Боргерсу и его жене на их тихий и отдаленный крестьянский двор, когда военные походы приводили его к окрестностям Бор-герсвийка.

Так и в этот знойный июльский день Рольф снова был на пути к Ридланду. Но сегодня не только по желанию сердца должен он приветствовать своих приемных родителей и их белокурую дочь Эльзу, нет, сегодня большое беспокойство вынуждает его посетить одинокий двор. Наверняка даже в Ридланде слышали отголоски стрельбы мушкетов, и обитатели Боргерсвийка знают, что война скоро посетит их так долго оберегаемый край. Обитатели еще не знают, что Рольф принадлежит к тем отважным людям, которые за несколько дней до этого пытались прийти на помощь Алкмаару, которому угрожали испанцы.

Итак, он теперь использует короткую передышку в сражении, чтобы посетить своих в тихом Риде, уговорить их покинуть двор и найти убежище за крепкими стенами Алкмаара до тех пор, пока область не будет освобождена от бродящих в округе испанских солдат. Его охватывает ужас при мысли о том, что один из полков разнузданных солдат может случайно найти скрытое место пребывания Арне Боргерса. Как тиха и уединенна, и одновременно великолепна была природа вокруг! Жужжали пчелы, и яркие, пестрые бабочки порхали на лугу. Красные маки на своих тоненьких стебельках качались от дуновения легкого ветерка, который только что поднялся.

Но вот картина меняется. Заканчивается пастбище, и по обеим сторонам узкой, то и дело возникающей тропинки поднимается высокая поросль, сменяется прудами, поросшими камышами и тростниками, между которыми лениво прокладывают себе дорогу ярко переливающиеся протоки.

- Да! - сказал Рольф Эльбертс сам себе. - Вон там на повороте дороги растут ивы. Еще добрые четверть часа, и я у цели.

Три старые, высоко поднявшиеся ивы стоят на низком пригорке, который и огибает тропинка. И морской гез невольно на мгновение остановился, чтобы вытереть пот с горячего лба.

Сюда приходил он со своей сводной сестрой Эльзой, когда ранней весной расцветал фиолетовый шафран, который так любит Эльза, растущий в изобилии на пригорке с тремя ивами.

Высоко вверху из ветвей раздается громкое воркование дикого голубя, и зоркие глаза Рольфа невольно ищут птицу среди серебристо-серых листьев.

Неожиданно до его ушей донесся резкий, шипящий звук, и тотчас его рука потянулась к пистолету.

Голубь запорхал с ветки на ветку, стрела, которая попала в него, была еще в груди, и наконец, с распростертыми крыльями повис он на сучке.

Сразу после этого из кустов за пригорком выбежал мальчик, а лук из ясеня, который был у него в руках, он бросил под иву, ловко взобрался на дерево и сразу же схватил голубя. Он удобно устроился на ветке и стал разглядывать убитую птицу.

То, как мальчик сидел на дереве, - съежившись, загорелые ноги прочно уперлись, голова почти коричневая с густыми рыжевато-коричневыми волосами, ноги короткие, кривые и сильные, руки необычно длинные, и для своего возраста - мальчику было не более двенадцати-тринадцати лет - он производил редкое впечатление. Рольф Эльбертс стоял под деревьями, ветви которых свисали над тропой, и мальчик вверху на дереве не мог его видеть, хотя стрелок из лука смотрел проницательным взглядом в том направлении, где спрятался гез.

На лице у Рольфа появилась улыбка. Он знал мальчика. Это пастушок Марк из Боргерсвийка, сирота, которого из жалости взял к себе Арне Боргере.

Это замечательный мальчик, и крестьянин из Боргерсвийка неохотно отдал бы его обратно, так как мальчик завоевал его любовь. И мальчик старается помочь там, где может: Марк следит за тем, чтобы скот не разбредался, когда ищет корни возле кустов, поросших сочной травой. Марк с помощью лука заботится о желанном жарком из дичи, и только изредка его стрела не достигает цели. Своими рыболовными сетями может он перехитрить в прудах лакомую рыбку. Он обрабатывает со своим хозяином неподалеку от двора землю, на которой они выращивают пшеницу и ячмень; он рубит дрова и всегда готов помочь хозяйке дома и ее дочери во всевозможных домашних делах.

Расположение, с которым относились к мальчику в Боргерсвийке, он старался оправдать неустанной работой у своего приемного отца, а его любовь и преданность к Арне Боргерсу и к другим членам семьи делала проворного пастушка незаменимым.

- Спускайся с дерева, иначе моя пуля настигнет тебя быстрее, чем новая стрела настигнет голубя!

Рольф резким голосом выкрикнул мальчику эти слова, затем громко рассмеялся и вышел из-под молодых деревьев, которые его до этого скрывали. Сначала мальчик попытался спрятаться среди ветвей, но затем его красивые, белые зубы заблестели от широкой улыбки.

- Вы же не прострелите загорелую кожу Марка, господин Рольф! - крикнул пастушок, и по его поразительно звонкому, чистому голосу было более чем ясно, что он не видит в грозном гезе опасности. Мертвую птицу он бросил вниз, потом снова вставил стрелу в колчан, который носил на ремне через плечо, и в следующий миг он уже стоял перед Рольфом Эльбертсом.

- О, господин Рольф, какая будет радость в Бор-герсвийке, когда Вас там увидят! - обрадовался он.

Чувство умиления перехватило горло геза, и его сердце забилось быстрее. Он все же не один на свете: здесь, в одиноком, заброшенном Ридланде живут люди, которые любят человека, объявленного вне закона - здесь его дом!

- Пошли, Марк, - откликнулся он радостно. - Бери свой лук и птицу и проводи меня в Боргерсвийк. Но тебе придется идти большими шагами, парень! Прежде, чем завтра рассветет, я должен снова быть в Алкмааре с моими людьми. Скажи-ка мне, Марк, откуда у тебя эти острые, как иглы, стрелы? - удивленно спросил Рольф, когда разглядел поближе наполненный стрелами колчан мальчика.

- Это боевые стрелы, они принадлежали хозяину Арне, у него полный ящик таких стрел. Может так случиться, что разбойничающие кругом испанцы или другой сброд нападет на Боргерсвийк, - ответил мальчик самоуверенно.

- Я думаю, что матерые воины герцога Альбы не побегут назад в страхе от твоих стрел, Марк. Сохрани Бог, чтобы эти парни не разграбили все вокруг! И именно этого я боюсь, и, по-видимому, старик Арне тоже так думает, иначе он не дал бы тебе эти стрелы.

В голосе геза было столько беспокойства, что Марк удивленно взглянул на него.

Тропинка стала шире и как будто поднялась вверх.

Но камыши и высокие молодые деревья еще закрывали обзор, и неожиданно тропинка сделала резкий поворот направо, где, почти полностью спрятанная за раскидистыми фруктовыми деревьями, лежала маленькая, но красивая усадьба Арне Боргерса. Она расположена немного выше, чем окружающая местность, так как нередко вода поднимается так высоко, что вся окрестность оказывается затопленной. Вот и сейчас, в середине лета, медленно течет река и между цветущих берегов достигает рвов, которыми окружен Боргерсвийк.

Единственный вход в усадьбу - это прочный деревянный мост с массивными воротами. Пять великолепных коров, две лошади, жеребенок, несколько овец, множество кур, уток и гусей занимали загороженный выгон перед домом.

- Весь скот мы пасем вместе на этом пастбище, -объяснил Марк. - Мой хозяин Арне считает, что лучше держать его недалеко от дома, а по вечерам мы загоняем все стадо в хлев.

Рольф задумчиво кивнул. Дядя Арне также догадывался об угрожающей опасности и уже принял соответствующие меры. Рольф посмотрел на пасущихся животных. Его охватил страх. Он хорошо знал дядю Арне и понимал, как трудно ему будет отговорить того от однажды принятого решения. И по всему ясно видно: крестьянин Арне Боргере решил сам позаботиться о своем дворе.

На фоне дикой зеленой растительности открылась прекрасная картина: ярко выкрашенный гостеприимный дом с зелеными ставнями и прекрасно сделанными входными дверями. Довольно широкая дорога с отчетливыми следами от телеги вела вокруг дома к низкому, но просторному сараю, который служил также хлевом для скота и домашней птицы. Над крышей сарая склонились ветви фруктовых деревьев, которые своими раскидистыми кронами доставали до глубокого рва. Боргерсвийк со всех сторон окружен водой, и с дороги до него можно добраться только через мост и ворота, и никак иначе.

- Кроме семьи старика Арне есть еще кто-нибудь в Боргерсвийке? - спросил Рольф.

- Юр Барте и старый Эммес, - ответил пастушок. Гез тотчас же остановился, подумав, чего же можно ожидать от этих двоих в предстоящей битве.

- Юр Барте всегда мог постоять за себя, Ян Эммес однажды сражался за двоих, но что могут трое или четверо сделать против испанцев, которые к тому же в свои вылазки выходят по меньшей мере вдесятером!

Тем временем Рольф с Марком подошли к мосту. Но едва гез наступил на толстые доски, как из-за кустов сирени на краю рва появились два огромных пса, которые начали неистово облаивать моряка.

- Тише, тише, дружок! - сказал пастушок обеим собакам, и они, недоверчиво глядя на Рольфа Эль-бертса, с ворчанием скрылись в своей будке.

Тут поднялась верхняя часть дверей, и, приставив руку к глазам, через выгон, в сторону ворот, выглянула Эльза, насторожившись от лая собак. Можно ли поверить своим глазам? Неужели этот красивый молодой мужчина в лихо заломленной шляпе с пером и в черной замшевой куртке - Рольф? И тут же она взволнованно закричала вовнутрь дома.

- Мама, мама, идет кузен Рольф! - она быстро открыла ему дверь.

- О, какое счастье, что вы снова в Боргерсвийке, кузен Рольф! - с радостью воскнула она. - Отец боится, что кругом шатаются испанцы. Ну, а теперь вы здесь. И у отца, у длинного Юра Бартса и старого Яна Эммеса, у нашего маленького Марка и у меня больше нет страха! Давайте, заходите в дом, вы, должно быть, голодны. Как вы великолепно одеты, кузен Рольф! Как настоящий капитан!

Как же обрадовался молодой гез такому сердечному приветствию! Оно быстро заставило ого забыть свой страх и беспокойство, от которых, прежде всего из-за Эльзы, у него было тяжело на сердце.

В широко раскрытых дверях стояла матушка Сюзанна.

- Мой мальчик, мой мальчик! - так же сердечно поприветствовала она его. - Слава Богу, что мы снова тебя видим!

Едва успел Рольф пожать руку своей доброй тете Сюзанне, как через двор к ним заспешил огромный мужчина с рыжеватой бородой. Открытая улыбка, крепкое рукопожатие Арне Боргерса, хозяина, показали молодому моряку, как все были рады его приветствовать.

Мужчины на мгновение взглянули друг другу в глаза, и каждый прочитал во взгляде другого такое же беспокойство, какое сжимало его собственное сердце.

В маленькой уютной жилой комнате с тяжелыми балками перекрытий, со стенами из двух рядов сосновых бревен, с большим очагом и расставленными перед массивным столом скамьями было приятно прохладно, и вскоре все - с ними и Юр Барте, и седобородый Ян Эммес - сидели за столом. Арне Боргере знал, что он может положиться на верность и привязанность обоих своих батраков.

Марк, пастушок, по привычке сидел на верху внутренней двери, и его внимательный взгляд непрестанно скользил наружу и обратно. Ни одно слово из разговора за столом не проходило мимо него, в то время как и снаружи он не пропускал ни малейшего движения. В настоящий момент ничто не нарушало тихого спокойствия этого летнего вечера.

После того, как Эльза подала мужчинам на стол прохладительный напиток, Арне Боргере, хозяин, как все называли его, спросил о том, что происходит в стране в последние месяцы. Рольф Эльбертс мог многое рассказать, так как в последний год отважные пираты из морских гезов провели несколько кровавых битв, несколько беспорядочных сражений с грабежами на воде и на суше, с победами и поражениями. Все же молодой моряк рассказал немного и об этом. И то немногое, о чем он поведал, привело мужчин в беспокойство, так что они сжали кулаки.

Матушка Сюзанна печально качала головой, и в голубых глазах Эльзы, несмотря на радостное настроение, можно было прочитать ужас. Она беспокоилась о Рольфе, которого никогда не видела другим, кроме как с откровенной улыбкой в его приветливых глазах.

- Рольф, - тихо сказала мать Сюзанна, - Рольф, я хорошо понимаю, что во время войны голосу, который напоминает нам о заповедях Бога, слишком часто приходиться молчать. Я прекрасно знаю, мой мальчик, как наша страна вздыхает под тяжелой рукой угнетателя. Но все же я должна тебе сказать: я никак не могу увязать нашу борьбу со словами Священного Писания, которое призывает нас не отвечать злом на зло.

После серьезных слов тети Сюзанны наступила тишина. Затем Рольф сказал:

- У меня мало времени, дядя Арне, а мне и так нелегко было получить этот отпуск. Самое позднее утром я снова должен быть среди моих людей, а поэтому я как можно быстрее хочу сказать вам о том, что меня больше всего беспокоит.

- Вы обязательно должны вернуться так рано, кузен Рольф? - разочарованно прервала его Эльза. Затем она добавила:

- Но вы же наверняка еще пробудете некоторое время поблизости от Алкмаара и сможете в ближайшее время еще раз прийти к нам сюда в Рид-ланд или..?

Рольф поглядел на Эльзу. Никогда прежде не смотрел он на нее так восхищенно, как в этот вечер. Но цель его прихода была слишком серьезна, и ему пришлось отбросить свои мечты о будущем Он обратился к обитателям Боргерсвийка:

- Дядя Арне, я пришел, чтобы дать вам совет, которому вы должны непременно последовать, даже если вы и не захотите его слушать...

Молодой гез замолчал, подыскивая подходящие слова, но затем снова продолжил:

- Мне очень тяжело это выразить, но, по-моему, вы больше не можете здесь оставаться. После того, как вчера мы разбили испанцев у Кеннемерских ворот, они стали отступать по направлению к несчастному Хаарлему. Но я знаю из достоверных источников, что добрая половина отправилась самостоятельно, и теперь они без всякого командования бродят в здешних окрестностях, ищут добычу, грабят и убивают. Если один такой отряд нападет на Рид-ланд и найдет вас - я не могу и предположить, что это для всех вас будет значить.

На какое-то время в комнате, которую заливал свет последних лучей солнца, воцарилась мертвая тишина. Все глаза были обращены на хозяина Боргерсвий-ка, который неподвижно сидел во главе стола, как будто вылитый из бронзы.

- Куда же мы должны пойти, Рольф? - спросил он твердо и жестко. - Где мы будем в большей безопасности, чем здесь? Разве что спрятавшись в камышах, в лесу, среди тростника и воды? Где смогли бы мы оказать сопротивление превосходящим силам лучше, чем здесь? Где же еще мы будем в полной безопасности? Ты об этом подумал, Рольф?

- Уже сегодня ночью вам нужно собрать все необходимое и утром отправиться в Алкмаар. И если здесь на вас нападут, вам придется безо всякой помощи безнадежно сражаться, надеясь только на себя.

- Ты одно забываешь, Рольф, - непоколебимо возразил старик, - что в праведной битве мужчина сражается не один. Бог его не покидает.

- В Хаарлеме люди сражались за это же дело, дядя Арне, но за стенами города царят лишь смерть и убийства...

Голос Рольфа тоже прозвучал уверенно, но тетя Сюзанна возразила ему:

- О, Рольф, ты не должен так говорить. Пути Господни - это не наши дороги, и Его деяния всегда правильны. Все это нам тоже приносит несчастье и берет за сердце, но все-таки мы должны Ему доверять и просить у Него совета и помощи, особенно когда нас подстерегает опасность.

- Бежать в Алкмаар! - воскликнул дядя Арне. - А какие каналы и стены могут обезопасить от штурмовых отрядов герцога Альбы?

- В Алкмааре вы будете в большей безопасности, чем здесь, - вновь ответил молодой гез, - и когда испанцы приставят штурмовые лестницы, тогда вы, дядя Арне, будете на стене среди защитников одним из первых, в этом я уверен. А если вы погибнете в битве, тогда тетя Сюзанна и Эльза останутся, по крайней мере, среди друзей и земляков. А если на вас нападут здесь, то вы все окажетесь непосредственно во власти врага. Поэтому, дядя, не бросайте мой совет на ветер, а подумайте о безопасности вашей семьи!

Арне Боргере пришел в сильное волнение. Он не мог сказать, что слова Рольфа не произвели на него сильного впечатления; но все же его сердце противилось тому, чтобы покинуть Боргерсвийк. Оставить на произвол судьбы этот дорогой ему уголок земли? В золотых лучах заходящего солнца, там, снаружи, видит он своих коров и лошадей, которые всегда были ему, старому крестьянину, верными спутниками. Вот здесь его веселые жеребята, огромное количество птиц, этот свежий, бодрящий воздух, богатые рыбой водоемы, кишащие дичью леса! Это все, что доставляло ему в жизни радость, и он должен отказаться от своей свободы, от земли его отцов, чтобы отправиться в город, застроенный домами и перенаселенный людьми? И это лишь из-за того, что кучка одичавших солдат, возможно, чисто случайно обнаружит это заброшенное место? Ну, а если такое действительно случится, то иноземные солдаты будут прежде всего взламывать ворота, после чего на них тотчас же набросятся собаки, а в то время, как он со своими людьми будет защищать дом, его жена и Эльза смогут уплыть на лодке с помощью пастушка Марка для того, чтобы найти себе укрытие среди тростника и камыша, где ни один испанец не смог бы напасть на их след.

Таковы были рассуждения дяди Арне, и как только он их высказал, то сразу встретил одобрение Эльзы:

- Ах, нет, кузен Рольф, - сказала она, - нам не следует тотчас же уходить отсюда! Опасность представляется вам большей, чем она будет в действительности. Даже местному жителю, который знает все дороги, понадобится целых два часа, для того, чтобы добраться сюда из Алкмаара, а как же смогут так быстро найти нас иноземные солдаты, которые здесь никак не ориентируются?

- Помедленнее, детка, - перебила ее матушка Сюзанна, - не говори так быстро и необдуманно! Если отец полагает, что для нас будет лучше остаться здесь, вместо того, чтобы бежать в Алкмаар, мы можем только просить Бога о том, чтобы Он пожелал отвести от нас опасность, которая нам угрожает.

- Дядя Арне, - подчеркнуто спокойно продолжил после этого гез, - по сравнению с вашим опытом я еще юноша, но не забывайте, что я участвовал уже во многих сражениях, и поэтому сегодня я так свободно выражаю свое мнение, хотя оно идет вразрез с вашим. Вы хотите уплыть на лодке, но что вы будете делать, если вода спадет? Подумайте, что даже в лучшем случае у двух женщин с мальчиком немного шансов уйти от погони. Я умоляю вас, дядя Арне, вспомните о моих несчастных родителях, которые тоже слишком поздно попытались спастись! Остается лишь одно: бросить дом и двор на произвол судьбы и подумать о том, как спасти вашу жизнь, которая все же дороже, чем все ваше имущество! Поспешите, иначе может оказаться слишком поздно!

Явно взволновавшись, выслушал Арне Боргере слова молодого моряка. Да, что тогда, если мужчины погибнут здесь на дворе, а женщины попадут в руки испанцев? Он решительно поднялся:

- Рольф, - сказал он спокойно и обдуманно, - я благодарю тебя за твой совет. Ты прав, в Алкмааре женщины будут в большей безопасности, чем здесь, и как можно быстрее они должны туда добраться. У нас достаточно знакомых в городе, которые их охотно примут, об этом я не беспокоюсь...

- Но, отец, а как же наш скот, мои голуби и цветы? -быстро выпалила Эльза.

Спокойно ответил Арне Боргере:

- Эльза, я останусь здесь. Ты поедешь с матерью, а вы, Ян Эммес и Марк, останетесь со мной, не так ли? Вы же, Юр Барте, напротив, можете утром уйти вместе с женщинами в Алкмаар и там присоединиться к пиратам капитана Дирка Дюйвельса.

- Пошли с нами, Арне, - попросила взволнованным голосом хозяйка дома, - наверняка случится так, что Алкмаар будет окружен и осажден врагом, и тогда ты к нам больше не сможешь прийти, и тем более оставаться здесь, во дворе, опасно!

- Дядя Арне, тетя Сюзанна права, - вставил замечание Рольф, - оставаться здесь слишком опасно, пойдемте лучше вместе с нами!

- Мать и Эльза отправятся завтра утром в Алкмаар, это решено. А если испанцам придет на ум нанести мне визит, тогда я буду на своем посту, чтобы оказать им достойную встречу здесь в Боргерсвийке, и я не хотел бы, чтобы в этом кто-либо сомневался.

Тут он увидел у жены на глазах слезы. Его загорелое лицо стало нежнее, и он ободряюще похлопал ее по плечу:

- Выше голову, мать! Собственно говоря, для меня и для тех, кто остается со мной, опасность будет не так уж велика, как вы думаете. У нас всегда будет возможность скрыться на лодке. Эти негодяи испанцы дорого заплатят за то, что отважились так далеко забраться в Ридланд. И, - став серьезнее, он продолжил после короткой паузы, - для себя я решил по другому, давайте положимся на волю Того, Кто однажды отдал Свой народ Израиля в рабство фараону, для того, чтобы потом освободить народ от нужды.

До полуночи все оставались вместе, а потом настало время прощания. К рассвету Рольф Эльбертс должен явиться к форпосту лагеря гезов, а капитан Дирк Дюйвельс относится к соблюдению законов войны с неумолимой строгостью.

- Останься хоть еще на часок, кузен Рольф! - просила Эльза - но Рольф отрицательно качал головой:

- Нельзя, милая Эльза, я уже должен возвращаться, а вы бы поспали еще пару часов. Завтра в Боргерсвийке будет хлопотливый день, и вам нужен отдых.

- Я не знаю, кузен Рольф, что меня тяготит, но мне кажется, что я вас никогда больше не увижу, и мне становится так страшно...

- Не нужно бояться, Эльза, это не поможет. А если вы быстрее упакуете все необходимые вещи и все приведете в порядок, тогда вы могли бы быть в Алкмааре завтра в полдень, и, если наш отряд останется там подольше, то мы смогли бы вскоре увидеться...

И хотя Рольф пытался говорить весело, тем не менее его голос звучал хрипло и неестественно. Тут Эльза обхватила его руками за шею и, всхлипывая, склонила голову ему на плечо.

- Ну, Эльза, не надо же, не огорчай его так! -взволнованно воскликнул дядя Арне.

- Рольф, - обратилась тетя Сюзанна к молодому гезу, - думай о том, что даже в тяжелые часы, когда тобой овладевают ненависть и жажда мести, око Божие взирает на тебя, где бы ты не находился. Также никогда не забывай, что Его уши слышат тебя, когда ты попросишь милости и сострадания! Твоей бессмертной душе необходимо это сострадание! Ах, мой мальчик, ты же знаешь! Возьми с собой библейские слова, которые будут тебя сопровождать и которые ты не должен забывать. Они гласят: „И Кровь Иисуса Христа, Сына его, очищает нас от всякого греха", „Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам наши грехи и очистит нас от всякой неправды".

С этими словами тетя Сюзанна обняла своего приемного сына, и после этого в звездной ночи молодой морской гез заспешил к Алкмаару по той же самой знакомой ему дороге, по которой он сюда пришел. Страх и беспокойство за Боргерсвийк подгоняли его, и во мраке ночи все казалось хуже и безнадежнее, чем за день до этого, когда он направлялся домой солнечным утром.

После ночи напряженной ходьбы, едва лишь серебристый свет на востоке возвестил наступление нового дня, его окликнула стража у первого поста лагеря гезов, и после того, как он громко и отчетливо сказал пароль, он смог наконец-то найти свою палатку и заснуть коротким и тяжелым сном.

Его покой длился недолго, так как рано утром прозвучал сигнал подъема. Еще на пару дней гезы собирались остаться в этом краю, а затем отряд пиратов капитана Дирка должен был возвратиться назад на море. Хотя большинство из пиратов были моряками, тем не менее под флагом принца Оранского они могли прекрасно нести службу и как пехотинцы.

Следующий день прошел для Рольфа Эльбертса и его товарищей во всевозможных приготовлениях к битве. Едва лишь они закончились, как молодой гез, несмотря на ужасную непогоду, отправился к лавочнику, который жил неподалеку от Фризимских ворот. Именно сюда придут жена и дочь Арне Боргерса.

Владелец Боргерсвийка, поставлявший лавочнику со своего двора в течение ряда лет масло, сыр, яйца, знал, что его жену и дочь будут рады принять в доме Каспара Тидденса. Уже давно они были единоверцами и друзьями.

Когда загремел первый удар грома, Рольф Эль-бертс стоял у двери лавки. Под широкой крышей крыльца было так темно, как будто солнце уже зашло. Рольф Эльбертс был убежден, что дядя Арне, видя надвигающуюся грозу, поторопится пораньше отправить жену и дочь в Алкмаар. Но тут он испугался: во дворе Тидденса не было повозки из Боргерсвийка! Или приемный отец уже привез женщин и сам снова уехал домой? Усилие воли удержало его от того, чтобы постучать в дверь, но он тут же упрекнул сам себя - ему следует быть более уверенным.

Колотушка глухо ударила, и вскоре он услышал шаги, спешащие по дощатому полу сеней лавки, которая, несмотря на царившее в городе оживление, была предусмотрительно заперта. Тяжелый засов был сдвинут в сторону, и дверь, которая запиралась еще и на цепочку, раскрылась лишь настолько, чтобы можно было узнать, кто желает войти.

- Добрый вечер, хозяин Тидденс! - поприветствовал Рольф лавочника, который не сразу узнал его. Молодой моряк засмеялся. - Неужели вы совсем забыли Рольфа Эльбертса из Броуверсхафена, хозяин Тидденс? Когда я жил еще в Боргерсвийке, я частенько приходил к вам с дядей Арне...

Только тут лицо лавочника расплылось в улыбке.

- Рольф, мой мальчик, это ты? Каким парнем ты стал! За то время, пока я тебя не видел, ты сильно изменился! - Зазвенев, цепочка упала. И дверь распахнулась.

- Заходи скорее, Рольф. Ты как раз вовремя пришел, каждую минуту может пойти дождь!

Хозяин провел своего молодого гостя через просторную лавку, открыл дверь маленькой конторки, и через нее они попали в комнату Тидденса.

- Поглядите, мать, и вы, Арндт и Берта, кто пришел к нам в такую погоду. Узнаете вы его?

Жена лавочника и ее сын неуверенно посмотрели на гостя. Лишь Берта узнала его тотчас же. Она радостно вскрикнула:

- Как же я могла не узнать Рольфа из Ридланда? Прошло не так много времени с тех пор, когда мы вместе были у его дяди в Боргерсвийке и катались с Эльзой на лодке по красивым тихим каналам! -Поглядите, - продолжала она, - там на сундуке все еще стоят большие камыши и серебристые колоски, которые вы там сорвали для меня...

У геза защемило сердце, когда он взглянул на медную вазу, в которой Берта хранила букет из Ридланда. Боргерсвийк! Что-то там сейчас происходит?

- У вас острый глаз и хорошая память, Берта, -сказал моряк, улыбаясь. Затем он снова посерьезнел. - Это было для меня печальное время, - рассказывал он, мельком осматривая комнату хозяина, -когда я был в Боргерсвийке. Возможно, вы вспомните, что я искал у дяди Арне в Ридланде защиты от палачей инквизиции, которые казнили моих родите-лей и объявили меня вне закона.

- О, да! - ответил Тидденс, - мы также знаем, что тебе посчастливилось попасть на флот гезов. Скажи, а был ли ты с армией принца, которая так храбро помогала нам в битве с хаарлемскими негодяями у Леннемерских ворот?

Этими словами Каспар Тидденс поскромничал, так как и он сам не был бездеятелен. Он присоединился к горожанам, которые следовали за господином Флорусом из Тайменгена, когда он отправился с капитаном гезов Рюкхафером к Фризимским воротам, с тем, чтобы силой открыть их для отряда гезов.

- Да, конечно же! - подтвердил Рольф. - Но тут не о чем рассказывать; испанцы так испугались, что начали удирать во все лопатки, прежде чем мы начали их преследовать. Плохо только то, что после того, как мы начали охотиться на них по всем направлениям, немного позднее они снова собрались, чтобы возвратиться всем в Хаарлем. Но тут и там остались еще разреженные отряды, которые беспокоят всю округу. И отдаленным крестьянским дворам угрожает их нападение...

- Ты не боишься за Боргерсвийк?

- Вчера с полудня до позднего вечера я пробыл в Боргерсвийке, - ответил Рольф Эльбертс, - и я приложил все усилия, чтобы убедить дядю Арне в том, что разумнее было бы отправить семью для безопасности в Алкмаар. Но вы его знаете, хозяин Тидденс, и вы знаете, что он прирос душой и телом к Боргер-свийку; и поэтому он ни в коем случае не хочет знать о том, чтобы покинуть двор. Я убедил его настолько, что, наконец, он решил отправить тетю Сюзанну и Эльзу сюда и просит вас приютить на пару дней его жену и дочь до тех пор, пока они не найдут в городе квартиру. Дядя Арне хочет остаться со своими людьми в Боргерсвийке и, когда понадобится, защитить двор.

Рольф замолчал. В комнате воцарилась напряженная атмосфера, и окружающая природа лишь ее усугубляла; в сумерках непрестанно вспыхивали серые молнии.

Каспар Тидденс тревожно гладил свои волосы.

- Когда хотел Арне Боргере отправить сюда свою жену и дочь?

- В любом случае еще до сегодняшнего вечера! Несомненно, он должен был бы уже быть здесь - по крайней мере, я предполагал их всех здесь встретить. Вы знаете, что дядя Арне наблюдателен, и о наступлении непогоды он знал заранее. Но почему он не подумал о том, чтобы вовремя быть в Алкмааре?

На мгновение лавочник задумался, а затем спокойно ответил:

- Я хорошо понимаю, что ты беспокоишься, но есть ли для этого какие-либо основания? Вероятно, всевозможные заботы и приготовления задержали Арне Боргерса. Сено, наверняка, было на улице, нужно было побеспокоиться о скоте, все упаковать, погрузить и всякое такое. Вероятно, потом уже было слишком поздно, и нужно было переждать непогоду. По-видимому, они решили остаться на ночь в Боргер-свийке и утром сразу отправиться сюда. Разве так не могло быть, Рольф?

Рольф неуверенно пожал плечами. Как было бы хорошо, если бы господин Тидденс оказался прав!

- Тогда мне не остается ничего другого, как ждать, -ответил он. - Когда часы на башне пробьют десять часов, наши трубы подадут сигнал для всего лагеря к вечерней зоре. После этого каждый должен будет найти себе убежище. Если я смогу распорядиться своим временем, то я тотчас же отправлюсь в Рид-ланд. Но у нас строгая дисциплина, и я вообще не знаю, будем ли мы еще завтра здесь...

Рольф поднялся, застегнул свою куртку, поправил ремень и взял шляпу.

- Я не хочу вас больше задерживать, хозяин Тидденс. И мне остается только сердечно вас поблагодарить.

- Ты собираешься уходить, несмотря на дождь, Рольф? Нет, я с этим не согласен. У тебя же есть время до десяти часов. Ты должен с нами пообедать и рассказать нам о том времени, когда ты присоединился к морским гезам.

- Да, Рольф, вы должны остаться у нас сегодня вечером и рассказать о морских гезах, которых даже сам герцог Альба не отваживается укротить, - стал упрашивать Арндт.

Рольф не заставил себя больше уговаривать. Он хотел остаться еще ненадолго, возможно, он еще встретит повозку из Боргерсвийка...

После ужина они сдвинули кресла в небольшой круг, и, как в предыдущий вечер в Боргерсвийке, он начал и здесь рассказывать о приключениях, происшествиях и опасностях. То и дело глядел он на двор, окруженный высоким, крепким забором с закрытыми воротами. Время проходило, а повозки все не было. Рольф потерял надежду на то, что сможет увидеть сегодня вечером своих любимых.

Ах, как хотел бы Рольф Эльбертс верить, что обитатели двора в Ридланде лишь задерживаются! Но его беспокойство росло. И когда часы на башне пробили девять, он вскочил, и как ни пытались Берта и Арне задержать его еще ненадолго, он все-таки отправился в путь.

- Ну, - смеясь, сказала напоследок Берта, - когда завтра приедет Эльза, я ей расскажу, каким неспокойным и неугомонным стал ее кузен.

- Дай Бог, чтобы вы, Берта, смогли это сделать, -серьезно ответил морской гез, - и потом вместе посмеяться над моим сегодняшним страхом. У меня сжимается сердце за обитателей Боргерсвийка, когда я вспоминаю о разгуливающих в округе испанцах...

Все на прощание сердечно пожали ему руку, и он пообещал, что как-нибудь зайдет к ним еще, когда еще раз будет недалеко от Алкмаара.

Дождь унялся, сильный ветер трепал клочья облаков, как порванные паруса. Рольф Эльбертс бесцельно бродил по улицам. Свежий ветер приятно холодил его разгоряченное лицо, и тишина этого отдаленного уголка города доставляла ему удовольствие.

А в старом городе было далеко не спокойно. Из кабаков доносились громкие голоса, и ясно слышны были песни, высмеивающие испанцев, звучал и „Вильгельм фон Нассадон", распеваемый каждый день повсюду. Он шел дальше до тех пор, пока не поредели ряды домов, и здесь он неожиданно остановился: вдали, по направлению к Ридланду, были видны красные отблески, которые отчетливо выделя-пись на фоне проплывающих темных облаков. Это не могло быть вечерней зарей, несомненно, это были отсветы пожара горящего дома! Когда он встретил нескольких мужчин, которые возвращались из гостей домой, он стал их расспрашивать, не слышно ли было о пожарной колокольне, о пожаре где-нибудь в Ридланде.

- О, да, - кивнул один из них, старик с белыми, как лунь, волосами, - это определенно горит какое-нибудь поместье. Для маленького стога сена или для хлева горит уж слишком долго, а мы услышали о пожаре уже несколько часов назад.

- Я думаю, что и молния могла ударить, - предположил другой.

- Но не исключено, что там, внизу, в Ридланде, испанцы снова пустили красного петуха на крышу какого-то отдаленного поместья. Множество этих бродяг, которых наголову разбили у Кеннешерских ворот, отправились в Ридланд и еще рано утром разграбили и подожгли дом крестьянина. К счастью, жители вовремя ушли в безопасное место, так как тот, кто попадет в руки всадников Дона Педро, наверняка погибнет.

Мужчины попрощались и пошли своей дорогой. Рольф тоже поспешил дальше. Немедленно он отправился к дому, где разместился капитан, с тем, чтобы уже вечером зайти к нему и выпросить отпуск. Стража сказала ему, что его уже спрашивал какой-то мальчик. И он заметил, что к нему приближается маленькая, коренастая фигурка.

- Господин Рольф, это я, пастушок из Боргерсвийка!

- Марк, Марк, это ты, мой мальчик! - Рольф вздохнул, предположив, что мать Сюзанна и Эльза уже благополучно прибыли к лавочнику Тидденсу. Но он тут же побледнел, поглядев на Марка поближе.

- Как ты выглядишь, оборванный и с кровоподтеками! И где тетя Сюзанна и Эльза, где дядя Арне?

* * *

В Боргерсвийке после визита Рольфа не сразу успокоились, хотя, после настойчивого распоряжения хозяина дома, все вскоре разошлись по своим местам спать. Сам он захотел еще раз осмотреть свое хозяйство, как он привык делать в это неспокойное время. Заботливо обходил Арне Боргере свое поместье. Когда он подошел к воротам моста, бесшумно появились, как две огромные тени, оба его огромных пса, и, виляя хвостами, прислонили к нему огромные головы. И за свою верность животные были вознаграждены лаской.

Арне Боргере осмотрел крепкий железный засов на воротах, который заботливо накинул Марк после того, как он выпустил Рольфа Эльбертса.

- Ворота крепкие, - пробормотал он, - но какая от них защита от воинов Альбы... Рольф прав, завтра, еще до восхода солнца, женщины должны быть в Алкмааре!

После этого он бросил взгляд на мост и ров с водой, озабоченно покачав головой. Уровень воды все-таки низкий, несмотря на поднимающийся прилив. Нет, если придет враг, то каналы не смогут задержать его перед Боргерсвийком!

Медленно зашагал он во двор и, задержавшись перед дверью, посмотрел на запад. Ему хотелось увидеть признаки приближающегося дождя не для пашни и лугов: он боялся, что из-за жары, когда испанцы начнут стрелять зажженными стрелами, вспыхнут покрытые соломой крыши.

И снова он огорченно покачал головой:

- Нет, этой ночью не будет непогоды, но если до восхода солнца не будет ветра, то дождь еще может и начаться...

Но Арне Боргере все еще не мог решиться зайти в дом. Необъяснимое чувство сдерживало его. Вокруг дома было так тихо и мирно! Ночной воздух был наполнен запахом белых и красных роз, которые пышно цвели в саду Эльзы, и даже в темноте ночи, среди зелени кустов, были видны дрожащие лилии.

Затем Арне Боргере пристально посмотрел на небо, и его мысли унеслись в прошлое, во времена его собственной, дикой и необузданной молодости. Как часто он сам принимал участие в подобных нападениях. Думал ли он в то время о состоянии тех, на кого они нападали? Разве не пожимал он безразлично плечами, когда его товарищи говорили: „Такова война - сегодня вы, завтра мы!..“

Он с силой отряхнулся от мрачных воспоминаний -прошлого не вернуть. Подобно другим, он, даже если заходил слишком далеко, никому ни в чем не уступал. И слава Богу, что все-таки в его жизни настал перелом, и, как кающийся грешник, он признал свою вину перед Богом. И с того часа он стал подчинять свои желания слову Бога и стал служить своему небесному Владыке. Он знал, что его к этому ежедневно вынуждает милость Бога.

Непроизвольно он сложил руки и прошептал молитву. Воодушевленный, пошел он домой. То, что должно случиться по воле Бога, - случится, и никто не сможет этого изменить. Но все же он хотел спокойно и без страха сделать все возможное, чтобы отвести опасность от своего дома и двора. Занятый такими мыслями, вошел он в дом, и вскоре в Боргерсвийке воцарилась глубокая тишина.

Ночь прошла без беспокойств, и следующее утро в Боргерсвийке началось подобно предыдущим. Крякали и гоготали утки и гуси, пара молодых петушков дрались друг с другом, коровы паслись на росистой траве, а в камышах куковала кукушка. Обитатели Боргерсвийка занимались своей повседневной работой.

В это же время из дома вышел Арне Боргере с двумя своими помощниками для того, чтобы выкатить из сарая тяжелую повозку для зерна. До полудня необходимо было собрать несколько возов сена, так как завеса из облаков в южной стороне обещала непогоду, и поэтому долгожданный дождь мог разразиться еще до вечера. После того, как сено соберут в сарай, необходимо было начать готовиться к переезду в Алкмаар.

Марк, который вместе с Эльзой доил коров, теперь шел через двор к своему хозяину.

- Мастер, - спросил он, - нужно ли сегодня выводить скот на луг после дойки?

- Нет, Марк, пусть остается дома, здесь у них еще достаточно корма; оставайся с женщинами... Ах, нет, -добавил он после недолгого размышления. - Иди лучше по направлению к Алкмаару и постарайся разведать, не бродят ли в округе иноземные солдаты. Но будь осторожен, мальчик, чтобы тебя не поймали! Они могут тебя схватить, чтобы ты показал им дорогу в Боргерсвийк.

Для Марка это было как приказ.

- Меня они не поймают! - ответил он тут же. А затем добавил, - А если они меня все-таки схватят, то пусть они меня лучше разрубят на части, чем я им что-то выдам! - при этом у него заблестели глаза.

В неутомимой работе прошло время до обеда. Тяжело нагруженная сеном повозка трижды приезжала на двор с лежавшего немного в стороне заливного луга, и вскоре сено было сложено в просторный сарай хозяином и его двумя помощниками.

Странно, но мысли о серьезной опасности отошли у женщин, по-видимому, на задний план. Даже мать Сюзанна, которая была очень предусмотрительной и едва ли стала бы отказываться от однажды принятого решения, не торопилась собираться к отъезду. Хозяин, войдя в дом со своими людьми, удивленно заметил, что не были предприняты никакие приготовления. Он сморщил лоб и спросил со свойственным ему спокойствием:

- Мать, мне кажется, что нам не мешало бы все-гаки немного поторопиться, если мы хотим попасть в Алкмаар до наступления ночи. После того, как запрут юродские ворота, стражники могут нас не впустить.

- Ах, отец, - обернулась Эльза, - мы будем вовремя готовы. И мы хотим взять с собой только то, что нам будет очень необходимо. А не считаешь ли ты, что Рольф немного чересчур беспокоится?

Отец задумчиво взглянул на Эльзу. Он покачал головой и сказал:

- Нет, Эльза, я не хочу выбрасывать предупреждения Рольфа на ветер. Вы же знаете, как я сначала противился тому, чтобы покинуть Боргерсвийк. Но все остается так, как мы решили - ты и мать покинете двор и поедете в город как можно быстрее. Не дай Бог остаться здесь, куда каждую минуту может прийти враг. А теперь - за работу!

Боргерс вместе с Юром Бартсом вытащили из сарая два больших сосновых сундука.

- Итак, мать, сюда вы сможете сложить одежду и постельные принадлежности. Запакуйте с Эльзой все то, что хотите взять с собой, и около трех часов надо отправляться. Мы с Юром Бартсом проводим вас в Алкмаар. Ян Эммес и Марк останутся здесь, чтобы присмотреть за скотом. Я хочу остаться на ночь в Алкмааре, чтобы быть уверенным, что вы хорошо устроились.

- Арне, мы так будем скучать без вас! - отвечала мать Сюзанна с повлажневшими глазами.

Но все же обитатели Боргерсвийка взяли себя в руки, так как они по-прежнему не могли отделаться от необъяснимого чувства страха.

- Ни один человек не знает, что принесет будущее, - сказал он, чтобы ее ободрить. - Это знает только один Бог. Возможно, наше расставание продлится недолго.

После паузы он продолжил:

- Испанцы после разгрома снова отправились в Хаарлем к основной части войска. И остается сомнительным, не отказался ли совсем дон Фредерико от атаки Алкмаара, потеряв столько солдат под Хаарле-мом, после того, как отважные горожане приготовили ему такой прием.

- Ах, в таком случае мы могли бы вскоре вернуться обратно! - с облегчением вздохнула Эльза.

Она выбежала на улицу и захлопала в ладоши; и гут же к ней подлетели пять белоснежных голубей и сели ей на плечи и на руки. Порхая, они живо начали собирать золотистые зернышки, которые Эльза рассыпала для них на земле.

- Марк еще не возвратился? - спросил Арне Боргерс и беспокойно взглянул через закрытые внутренние ворота по направлению к мосту, надеясь увидеть, не появился ли мальчик на тенистой лесной дороге.

- Нет, - ответила матушка Сюзанна. - Сегодня, прежде чем уйти, он сказал мне, что будет дома еще до полудня. Я думаю, если бы угрожала опасность, он давно был бы здесь, чтобы известить нас об этом.

- Приближаясь, он бы встревожил уток и голубей, -заметила Эльза и тут же закричала. - Да вот же он идет, наверняка почувствовал, что обед уже готов.

По лесной тропинке Марк дошел до небольшого пруда и начал переходить через мост. Он шел довольно медленно, как будто никуда не спешил. Тут только Арне Боргерс вспомнил, что Марк заботливо закрыл ворота и запер их изнутри на засов. Хозяин дома предчувствовал несчастье. Он заставил себя сохранять спокойствие и сказал жене:

- Мать, неси скорее еду и поторопись. Если я не ошибаюсь, погода испортится раньше, чем мы думаем.

Он быстро подошел к двери и выглянул, как будто хотел посмотреть погоду. Марк сразу же понял знакомый знак хозяина и по нему последовал к сараю.

- Примерно в часе ходьбы отсюда, по направлению к Хэйлоо, расположились у костра около двадцати всадников и жарят на нем барана.

Некоторое время Арне Боргерс молчал, пораженный известием, затем он спросил:

- Это южане? И лошади у них при себе?

Пастушок кивнул и рукавом вытер пот со лба.

- Да, мастер, на каждого приходится по лошади, и еще есть несколько коней, которых они где-то своровали. Лошади тяжело нагружены мешками и коробками. И у всадников черные, как смоль, волосы, остроконечные бороды и смуглая кожа.

- Испанцы - всадники дона Фредерико! - пробормотал Боргерс. - Но как тебе удалось так близко подойти к ним, что ты можешь описать их так точно?

- Да я подошел к ним на двадцать шагов. Я слышал каждое слово, но ничего не смог понять из их тарабарщины.

- Были у них мушкеты?

- Нет, мастер, но я насчитал у них столько коней, сколько солдат, и у большинства из всадников есть пистолеты и кинжалы, а на ремнях висят длинные, прямые шпаги.

Хозяин Боргерсвийка, как всегда, когда он что-либо серьезно обдумывал, несколько раз потер рукой свой широкий лоб. После этого он принял решение.

- Марк, - сказал он пастушку. - Иди в дом, обед уже готов, ты ведь голоден. Но если тебя спросят, заметил ли ты по дороге что-либо особенное, то говори, что ты мне уже все рассказал. Будет лучше, если мы поедим спокойно. Договорились, Марк? Ничего не выдавай!

Пастушок серьезно кивнул и последовал за хозяином к обеденному столу.

Эльза спросила с любопытством:

- По дороге ты ничего не видел, кроме диких голубей и уток, и никого не слышал, кроме кукушки или...?

Но Марк жевал с полным ртом и сделал вид, как будто совсем не слышал вопроса. Эльза спросила еще раз. И она получила от Марка ответ, о котором просил Арне Боргерс. Все с беспокойством поглядели на хозяина. Но он продолжал спокойно есть и сослался на то, что они должны поторопиться, иначе непогода разразится прежде, чем они достигнут Алкмаара.

И лишь Марк понял двойной смысл этих слов. Обед закончился в молчании.

Едва закончился обед, как Арне Боргерс достал толстую домашнюю Библию, спрятанную между бревнами. Он полистал немного, нашел то, что искал, и начал читать:

- Боже! Не промолчи, не безмолвствуй, и не оставайся в покое, Боже! Ибо вот, враги Твои шумят, и ненавидящие Тебя подняли голову. Против народа Твоего составили коварный умысел, и совещаются против хранимых Тобою. Боже мой! Да будут они, как пыль в вихре, как солома перед ветром. Исполни лица их бесчестием, чтобы они взыскали имя Твое. Господи! Да постыдятся и смутятся на веки, да посрамятся и погибнут. И да познают, что Ты, Которого одного имя - Господь, Всевышний над всею землею".

Хозяин Боргерсвийка закрыл Библию и снова спрятал ее, так как хранение Библии наказывалось в то время в этой стране смертной казнью. Потом все, сидящие за столом, сложили руки, и Арне Боргерс начал читать молитву. После этого его товарищи начали отодвигать скамью для того, чтобы встать, но хозяин попросил всех посидеть еще немного.

- Марк принес плохое известие, но я не хотел вам об этом говорить раньше, чем мы поедим.

Было жарко, невыносимо жарко, а в комнате стояла мертвая тишина. На улице не шевелился ни один листочек, а ласточки, вместо того, чтобы взвиваться в небо, летали почти у самой земли, как будто они искали защиты от опасностей природы.

- Плохое известие? - спросили мать Сюзанна и Эльза одновременно, и краска сошла у них с лица. Все напряженно глядели на хозяина. В нескольких словах рассказал он о том, что увидел Марк. Он не допускал никаких сомнений в том, что положение было действительно опасным, и что нельзя было надеяться на то, что испанцы не обнаружат двор.

- Но, Арне, - спросила мать Сюзанна, - не нужно ли нам немедленно погрузить все самое необходимое в повозку и отправиться прежде, чем сюда придут испанцы?

- На это мы не можем решиться. Еще издалека они услышат стук подков лошадей и скрип колес. Если бы в каналах было достаточно воды, то все было бы гораздо проще, тогда вы обе, ты и Эльза, могли бы под защитой Марка укрыться на лодке. Но сейчас нам не остается ничего другого, как ждать, обнаружат они нас или нет, - а там защищать нашу жизнь.

Арне Боргерс замолчал, пристально глядя перед собой. Никто не мог ничего выразить. И все молча принялись готовиться к обороне усадьбы. Изнутри заперли тяжелые ставни, так что снаружи их можно было лишь с трудом взломать. Скот, даже гуси и куры, был заведен в хлев с тем, чтобы шум не привлек внимание солдат. После того, как ворота сарая и хлева были наконец-то укреплены так же, как в доме, Арне Боргере решил, что сделано все, что было в их силах для того, чтобы в случае нападения защищаться как можно дольше.

Время проходило, и хотя обитатели Боргерсвийка часто высматривали дорогу через открытую верхнюю часть двери и прислушивались, но не замечали ничего, что выдавало бы приближение всадников. И снова Марк высунулся из двери в то время, как все остальные с бьющимися сердцами стояли за его спиной. Никто не произносил ни слова. И тут все одновременно издали услышали шум, напоминающий тихий перекат.

- Может быть, это гром, отец? - спросила Эльза с побледневшими губами; но отец, бывший сам когда-то солдатом, отрицательно покачал головой. Он растерянно обернулся и проговорил:

- Испанцы едут. Это всадники с повозками. Они скачут рысью.

- Ты же можешь говорить по-испански, не смог бы ты с ними договориться, Арне? - испуганно спросила матушка Сюзанна. - У нас к тому же есть еще деньги и мои украшения, может быть, это удовлетворит их, и они проедут дальше?

Арне Боргерс с горечью рассмеялся, но чтобы успокоить свою жену, он сказал:

- Я все это попробую, мать, но едва ли можно доверять их обещаниям.

- О, отец, тем не менее, попробуй, - попросила также и Эльза. - Может быть, они нас пожалеют...

Минуту спустя из-за поворота лесной дороги показались первые всадники и на полуденном солнце, которое все еще светило над собиравшимися черными грозовыми облаками, засверкали наконечники копий, сабли и алебарды испанцев.

Скачущие впереди всадники уже переезжали мост, когда они обнаружили, что ворота заперты и услышали изнутри громкий лай псов; предводитель отряда, офицер, с накинутой на плечи голубой накидкой, отдал одному из своих людей короткий приказ. И тот поднес ко рту маленькую сигнальную трубу. В горячем летнем воздухе резко и повелительно прозвучали три продолжительных сигнала, которые давали знать обитателям Боргерсвийка о том, что всадники требуют их впустить.

- Спокойно ждите, пока я не вернусь обратно, -коротко сказал Боргерс. - Если случится, что я не вернусь, не отпирайте ворота и стреляйте в каждого, кто приблизится к дому!

Крестьянин спокойно зашагал к воротам, не заметив, что Марк тихо, как кошка, последовал за ним до края камышей, которые росли на берегу рва. Собакам Боргерс приказал замолчать, затем поднял тяжелый железный засов и открыл люк в середине тяжелых ворот. И сразу снаружи с ним заговорили. На ломаном голландском языке офицер грубо потребовал открыть ворота:

- Вам не нужно стараться говорить на языке, которым вы хорошо не владеете, - ответил Арне Боргерс на беглом испанском. - Вы хотите, чтобы вас впустили, а затем будете грабить и убивать, сколько душе угодно, а в завершение подожжете двор.

Испанцы озадаченно смотрели на люк в воротах. Все поняли слова крестьянина.

- Кто вы такой и как вы осмелились указывать нам? - спросил офицер, окидывая взглядом бородатое лицо хозяина.

Боргерс также быстро взглянул на испанца и ответил:

- Мое имя не имеет значения, но я скажу, кто я такой. Когда-то я служил под знаменем Кастилии и был одним из ваших. На службе у испанцев я сражался против турок и мавров, против французов и других врагов короля. Вы знаете, что я прекрасно понимаю, что можно ожидать от отряда всадников, которые, грабя, разъезжают по округе!

- Ну и что, - возразил испанец. - Не хотите же вы, чтобы мы скакали дальше, не выпив вместе чашу вина или кружку пива за здоровье нашего короля?

- Конечно же, хочу, - подчеркнуто кротко заявил Арне Боргерс. - Но у меня есть к вам просьба. Вы пощадите мой дом от грабежа, а я за это передам одному из вас через этот люк двести дукатов. Во время передачи все остальные должны отойти назад к повороту. Это все, что я хотел сказать. Я жду вашего ответа.

Испанец опять насмешливо рассмеялся.

- Вы говорите, что служили под испанским флагом; если это правда, то вы должны точно знать, что я истратил уже на вас слишком много слов. Вы предложили мне двести дукатов, и это доказывает, что у вас в доме есть сумма гораздо больше этой. И ничто не может мне помешать взять ее. Поэтому вот мое последнее слово: открывайте немедленно ворота, и тогда я гарантирую жизнь вам и вашей семье и беспрепятственно ухожу. Если же вы не откроете, то никто из вас уже не увидит захода солнца!

- И вы допускаете, что я вам поверю? Ни один из вас не пощадил бы нас! Но если вы думаете, что вы легко войдете во двор, вы глубоко ошибаетесь. И с вашей стороны было безрассудно оповещать нас трубой о вашем прибытии. Гезы неподалеку отсюда тоже услышали сигналы испанского горна, и я думаю, что они скоро придут сюда и заставят вас убраться! Ну что, теперь вы поняли, зачем я сделал вам свое предложение? Если у вас есть голова, то соглашайтесь на это!

Среди всадников, подъехавших тем временем на своих нетерпеливо гарцующих лошадях к самым воротам, поднялось беспокойство. Они слышали каждое слово крестьянина. И так как большинство из них уже было знакомо с гезами, то они открыто высказались за то, чтобы согласиться на предложение голландца и тем самым избежать потерь. Гневное проклятие их капитана заставило всех замолчать. Но один все-таки не замолчал. Молодой всадник, чуть старше двадцати лет, по его поведению, одежде и оружию, видимо, испанский дворянин, крикнул рассерженному капитану:

- Следует обдумать, капитан Панадеро, стоит ли из-за пригоршни дукатов или сомнительной чести сжечь дотла бедное подворье крестьянина подвергать себя опасности и отдать в этих болотах жизнь из-за пары крестьян и гезов или утонуть в трясине! Я считаю, нам следует взять деньги и не терять здесь больше времени!

- Вы совершенно правы, дон Мигель Перанса, -ответил чрезвычайно раздраженный капитан. - Мы должны прийти к какому-то решению.

С этими словами он откинул назад свою голубую накидку, молниеносно вынул пистолет и выстрелил в открытый люк в воротах.

Арне Боргерс, не упускавший из виду ни малейшего движения капитана, как раз вовремя убрал голову. Он быстро закрыл люк и задвинул железный засов. Затем поспешил назад от ворот, чтобы найти укрытие сбоку от дороги в высоких густых камышах.

Большинство всадников уже выпрыгнули из седел, один из них уцепился левой рукой за немного выступающий столб ворот, которые были чуть шире, чем мост, и, вися наполовину над водой, направил свой тяжелый пистолет на спрятавшегося крестьянина.

Но прежде, чем он успел выстрелить, он, вскрикнув, свалился в ров. Неглубокая вода едва доставала ему до пояса. Но когда он повернулся к откосу, чтобы вытащить мешающее ему копье, то неожиданно обеими руками схватился за горло. Его смуглое лицо стало мертвенно-бледным, хрипя, он опустился, и вода сомкнулась над его головой. Солдаты растерянно уставились на него. Стрела глубоко застряла в его горле! У них не оставалось времени на размышления, как тут же просвистела вторая стрела и воткнулась в грудь лошади. Животное дико встало на дыбы и подбросило своего седока высоко над склоном.

Марк прикрыл своим опасным оружием отход крестьянина. Таким образом, Боргерс достиг спасительной чащи камышей, и несколькими секундами позднее им обоим посчастливилось незамеченными проникнуть в дом через маленькую боковую дверь. Мертвенно-бледные, глядели на них мать Сюзанна и Эльза.

- Слава Богу, отец, что вы снова с нами! - крикнула девочка.

- Моя попытка договориться с ними и откупиться не удалась. Теперь нам придется защищаться. Вы с матерью сейчас же поднимайтесь на чердак с сеном, так как здесь скоро будут свистеть пули. Молитесь, чтобы нам удалось остановить врага.

Беспорядочный шум снаружи прервал его на полуслове, обе женщины спрятались на чердаке, где они пока будут защищены от ярости испанцев.

Всадники со шпагами в руках спешились и спустились в ров с водой, вскоре они достигли противоположного склона и пробрались через широкие заросли камыша к лугу, где на них с яростью набросились псы. Битва была короткой, блеснули сабли, загрохотали пистолеты, и оба пса были мертвы.

Слезы выступили на глазах у Арне Боргерса; он был всей душой предан своим животным. Он заскрипел зубами, направил ствол своего тяжелого мушкета и правой рукой поднес фитиль к пороху. Первый выстрел из Боргерсвийка загремел над полем, и человек, застреливший одного из псов, опустил шпагу и упал в траву. Батраки Боргерса тоже принялись стрелять в захватчиков.

Пороховой дым перед дверью выдавал испанцам, откуда стреляют, и большинство стреляло в этом направлении. Зацепило Юра Бартса. На его левой щеке зазияла глубокая рана, и теплая кровь стекала ему в бороду. В ярости он хотел выскочить из дверей и выстрелить во врага в упор, но Боргерс его задержал:

- Следуй за мной наверх, здесь внизу мы больше ничего не добьемся. Сверху мы сможем держать их под прицелом!

Мужчины быстро поднялись наверх по маленькой лестнице. Наверху было сумрачно, так как единственное окно было заколочено толстыми досками. Расстояние между горизонтальными досками как раз позволяло защитникам просунуть стволы мушкетов.

- Быстрее! - настойчиво потребовал Арне Боргерс. - Их еще можно достать!

И тотчас же Юр Бартс и Ян Эммес просунули стволы своих пистолетов в верхнюю щель, а Арне Боргерс направил два своих мушкета, которые ему подал Марк, вниз.

Испанцы начали уже штурмовать дом. Они растянули свою линию обороны, для того, чтобы не предоставлять защитникам удобную цель, на бегу стреляли из пистолетов и старались как можно быстрее добежать до мертвого пространства. Но не все смогли подойти к дому. Несколько захватчиков уже лежали на земле, и их кровь окрашивала зеленую траву луга, на котором за несколько часов до этого мирно пасся скот.

Резко прозвучал голос капитана, который невредимым достиг защищенной стены. Он отдал своим людям приказ немедленно взломать дверь и окна на первом этаже. Угрожающе застучали удары по крепкому дереву. Защитники сверху не могли этому воспрепятствовать, поэтому, снова схватив оружие, они заспешили вниз. Дверь уже начала раскалываться под ударами топоров испанцев, и Арне Боргерс понял, что их сопротивление долго продолжаться не сможет. В большой комнате его взгляд упал на высокий сосновый шкаф, в котором матушка Сюзанна хранила белье и посуду.

- Сюда! - крикнул хозяин. - Хватайтесь за него, мы подтащим шкаф к двери, и негодяям придется рубить немного дольше, прежде чем они смогут войти!

Объединенными усилиями трое сильных мужчин подтащили тяжелый шкаф к двери. Затем из чулана они вытащили еще три короткие лестницы и вставили их между шкафом и противоположной стеной так, что теперь было невозможно снаружи опрокинуть шкаф.

Оттуда снова послышался короткий выкрик, который прервали удары топора. Арне Боргерс настороженно огляделся. Быстро взглянул на своих товарищей и тихо спросил:

- А где Марк?

Ни Юр, ни Ян не видели мальчика в последние минуты. Снова крик! Затем послышались проклятия солдат, и заговорили их пистолеты. Юр Бартс глубоко вздохнул и предположил:

- Не пришел ли кто-нибудь нам на помощь? По-видимому, они подвергались обстрелу с другой стороны.

Арне Боргерс покачал головой, он понял выкрики испанцев:

- Это Марк, ребята! Вероятно, мальчик выбрался из окна на чердаке и теперь, сидя на дереве, пускает оттуда стрелы в испанцев.

И теперь они отчетливо услышали дикий смех Марка, некоторое время спустя из люка выглянуло его загорелое лицо с взъерошенными рыжими волосами. Он начал проворно карабкаться вверх по лестнице.

- Назад! - неожиданно закричал Арне Боргерс, и в то время, как Юр, Ян и Марк отпрыгнули в сторону и низко пригнулись, раздался пистолетный залп. Испанцы открыли входную дверь, взломали заднюю стенку шкафа и расколотили его содержимое. А затем попытались частыми пистолетными залпами взломать дверь шкафа. Арне Боргерс как раз вовремя отдал приказ, и никто из его людей не был ранен. В двери шкафа зазияла большая дыра, и пороховой дым заполнил комнату. Хозяин, его товарищи и Марк нашли укрытие за мебелью и пулями и стрелами держали в страхе захватчиков.

Между тем некоторые противники уже добрались до дверей сарая. С большим усилием Арне Боргерс удержал своих людей, чтобы они не оказались под прицелом. Им вообще больше ничего не оставалось, как держаться всем вместе и защищаться в комнате до последнего.

Испанцам очень быстро удалось проникнуть в комнату через сарай. Тяжелым бревном они начали таранить внутреннюю дверь комнаты, которая при первом же ударе тотчас угрожающе затрещала. С двух сторон, через все увеличивавшееся отверстие, они начали стрелять в защитников. Комната заполнилась пороховым дымом, так что Арне Боргерс с товарищами едва мог различить что-либо на расстоянии вытянутой руки.

Глухие раскаты грома смешались с треском пистолетов. Гроза, которую так давно ждали, разразилась в полную силу и усиливала страх.

Среди грохота раздался пронзительный крик из чердака с сеном, где спрятались женщины. Поток воздуха рассеял пороховой дым, и трое мужчин растерянно глядели, как Эльза и мать Сюзанна поставили ноги на верхнюю ступеньку лестницы для того, чтобы спуститься.

- Назад! Оставайтесь наверху! - отчаянно закричал Арне Боргерс. Но слова застыли у него на губах. За женщинами клубился дым, а затем из чердака пробились яркие языки пламени.

- Быстро спускайтесь! Быстро, быстро, Санна, Эльза! Боже мой!

- Арне, где ты, где вы? Я вас не могу разглядеть! -кричала фрау Сюзанна и медленно стала спускаться...

Тут с грохотом отлетела дверь, и пять или шесть испанцев со шпагами в руках ворвались в комнату. У защитников больше не было времени для сопротивления. Только Марк смог уйти. Он проскользнул мимо испанцев, как ласка, и сумел спастись. Его последняя стрела настигла капитана Панадеро, который стоял немного в стороне и командовал. Стрела рассекла испанцу щеку от верхней губы до уха и наткнулась на каску. Теперь колчан Марка был пуст. Он выбросил лук и молниеносно бросился через луг в камыши.

Эльзе случайно удалось выбраться на свободу. Вне себя, добежала она до рва, чтобы также спрятаться в камышах. Но солдаты преградили ей путь, погнались за ней, и в паническом страхе она побежала обратно. Она не видела больше пути, как забежать обратно в горящий дом, а со двора раздавался рев испуганных животных. Полный ужаса, глядел Марк на нее из своего укрытия.

- Нет, нет!.. - простонал он, но она все же исчезла в густом чаду, который уже охватил весь дом. И вместе с Боргерсвийком, где Эльза провела свое счастливое детство и расцвела, подобно прекрасному дикому цветку, нашла она в пламени свою могилу.

Ужасное зрелище! Как страшна война, как горьки ее последствия! Здесь открыто проявляется ненависть человека к человеку!

* * *

- Говори же, Марк, - настаивал Рольф, - что случилось? Что с Боргерсвийком?

- Все мертвы! - крикнул пастушок. - Все - мастер Арне и его жена, Эльза и Юр Бартс, Ян Эммес, обе наши собаки и весь скот! От Боргерсвийка вообще ничего не осталось, кроме кучи золы!

Рольф побледнел. Полный боли и ярости, кусая губы до крови, он почувствовал, что должен присесть, когда Марк описал ему гибель Боргерсвийка. По исцарапанным в кровь щекам мальчика текли крупные слезы, а когда он рассказал об Эльзе, Рольф закрыл лицо обеими руками и зарыдал в голос.

- А как же ты ушел живым от этого, Марк? - спросил, наконец, Рольф. - То, что они тоже пытались тебя схватить, видно по твоему лицу и рубашке...

- Я бы не смог уйти от них, господин Рольф, если бы один из них не сжалился надо мной и не дал бы мне убежать...

- Испанец? Этого не может быть! Наверняка, это был фламандец или немец?! Как это было?

- Нет, господин Рольф, - настаивал пастушок, - это был испанец; его волосы, борода и глаза были черны, как ночь, и если бы он не сжалился, я не стоял бы теперь здесь - это уж точно! Я истратил все мои стрелы; последняя прошла через бороду предводителя. Я был близко от двух всадников у рва, которые хотели было схватить Эльзу; но, когда они увидели, что та исчезла в пламени и дыму, они отступились от нее и набросились на меня. Стали подбегать также и другие, и через мгновение я был уже окружен. Я бросился к всаднику, который стоял ближе всех ко рву, но он все-таки схватил меня и хотел бросить на землю. Я изворачивался, но он был гораздо сильнее меня. Затем меня потащили к своему предводителю, офицеру в голубой накидке. Из раны от моей стрелы у него все еще текла кровь по подбородку. Когда он меня увидел, то истошным голосом прокричал приказ, которого я не понял, и один из них вынул нож из ножен. Тогда к мужчинам, которые держали меня на земле, подошел второй офицер, который был моложе других, и с силой растолкал их. Я еще видел, как оба офицера кричали друг на друга, держась за шпаги. Солдаты стояли в нерешительности и не знали, что делать. Этот момент я и использовал, чтобы убежать. Я бежал во всю мочь. И мне было на руку то, что дождь начал лить как из ведра. Я же знаю там каждое дерево и канавку, и я спрятался за двором в высоких камышах. Там я долго прождал, пока все всадники не ушли, а потом пополз ко рву. Еще шел дождь, когда я переплыл через него. Боргерсвийк горел ярким пламенем. Пламя выбивалось из окна у дверей, и вся крыша сарая была уже охвачена пламенем. Я подождал еще некоторое время. Затем полез обратно ко двору. Я снова позвал Эльзу, но там было невыносимо жарко, так что я не смог подойти достаточно близко - все было напрасно...

Марк громко всхлипнул и снова потер глаза своими грязными руками.

- Прежде, чем уйти, я еще раз осмотрел все вокруг, но ничто больше не шевелилось; все они погибли. Я опустился на колени и помолился Богу - за себя, дядю Арне, за матушку Сюзанну, за Эльзу, Юра и Яна - и за всех остальных, за испанцев. О, господин Рольф, как ужасна война! Теперь вы все знаете - больше я ничего не смог сделать, не правда ли, господин Рольф?

- Нет, Марк, больше ты ничего не мог сделать. Ты очень храбро стоял за себя и за свою жизнь, - глубоко потрясенный, ответил Рольф.

- И ты думал о Боге и молился Ему, - хотел добавить морской гез. - Но для этого не нужно мужества. Его очень тронуло, что маленький пастух в эти ужасные часы вражды и ненависти, разбоя и убийств вспомнил о наставлениях, полученных в Боргерсвий-ке и помолился. А он, образованный Рольф Эльбертс, многоопытный, гордый морской гез? Разве часто он читает дома молитвы, прислушивается к слову Господа и следует Его наставлениям? Знает ли он учение Иисуса Христа?

- Узнал бы ты испанца, который так мужественно вступился за тебя? - задумчиво спросил Рольф.

- Конечно же, - ответил Марк уверенно, - я его сразу бы узнал. Во время нападения, согнув руку к груди, он прислонился к старой иве, и старался не тревожить руку. Когда Юр Бартс направил на него свой мушкет, дядя Арне удержал его и убедил также и Яна Эммеса пожалеть испанца. Еще до этого, во время переговоров у ворот, упомянул он, молодой офицер крепко сцепился со своим начальником из-за задуманного нападения.

Затем мальчик робко спросил:

- Господин Рольф, могу я остаться у вас?

Морской гез медлил с ответом. Может ли он взять этого мальчика с собой и подвергать его на военном корабле постоянной опасности?

- Остаться у меня, Марк? Знаешь ли ты, что это будет значить для тебя? Ты же сегодня лишь едва избежал смерти!

- Но Боргерсвийка больше нет. Куда же мне идти? Возьмите меня с собой, господин Рольф! Я буду делать все, что Вы потребуете! Я действительно ничего не боюсь!

Марк так умолял. Рольф ссылался на то, что он не хозяин корабля и не может никого нанимать.

- Может быть, Вы скажете своему командиру, что я могу очень хорошо лазать...

Рольф хотел было уже сдаться, но тут он вспомнил о семье лавочника.

- Марк, подожди немного, ты еще слишком мал для службы на военном корабле. Я попытаюсь устроить тебя к мастеру Пидденсу, лавочнику из этого города. Он тебя охотно примет, он друг - он был другом дяди Арне.

- Нет, нет господин Рольф, - умоляюще перебил моряка Марк. - Не делайте этого, пожалуйста! Я же не смогу долго выдержать в тесном городе. Нет, господин Рольф, если вы не возьмете меня с собой, тогда я один уйду в Ридланд, буду там ловить рыбу и стрелять уток...

- Ты действительно упрямый, Марк! Если ты все-таки не хочешь ничего другого, тогда пошли со мной! Там часто бывает жарко, можешь на это надеяться!

Уже в тот вечер Рольф попросил своего капитана о встрече. Он рассказал о нападении на крестьянскую усадьбу в Ридланде и попросил короткий отпуск, чтобы похоронить погибших.

- Вы можете взять с собой пятерых с корабля, -добавил капитан. - Отберите сами, кто вам нужен; только смотрите, чтобы не попасть в руки испанцам.

Спустя полчаса Рольф и Марк, а с ними еще пять товарищей, отправились в Ридланд. Ночное небо после грозы было звездным, луна сияла так ярко, что они могли продвигаться довольно быстро. Еще до восхода солнца эта скорбная работа была сделана. Арне, Сюзанна и Эльза Боргерс вместе с обоими товарищами - Яном и Юром - были похоронены недалеко от поместья под раскидистым каштаном.

Рольф заметил, что испанцы уже похоронили своих погибших. Недалеко от ворот возвышался свежий могильный холм с простым деревянным крестом, покрытый зелеными ветками.

Сердце молодого геза было наполнено горечью. Прежде, чем они тихо покинули Боргерсвийк, чтобы вернуться в лагерь, он повернулся к Марку и сказал сурово:

- Марк, то, что здесь случилось, мы не забудем никогда, никогда, слышишь!

★ ★ ★

Более года прошло с той ночи, когда были похоронены жители Боргерсвийка, и все это время Рольф был в море. Днем и ночью бороздили гезы море, и в их диком, необузданном пиратстве не наступило просветления. Несмотря на огромные усилия, принцу Оранскому до сих пор не удалось найти настоящего командующего флотом, который смог бы сплотить флот и навести настоящую военную дисциплину, ведь только с ее помощью можно было бы удержать испанцев от дальнейших захватов.

Принц назначил опытного моряка Вильгельма фон Дольхейка адмиралом. Несмотря на категорический запрет, пираты продолжали нападать на суда нейтральных стран, его гезы грабили богато нагруженные торговые суда там, где они встречались им на пути. Среди капитанов кораблей гезов было лишь несколько человек, у которых не было иной цели, как сражаться против испанцев и мстить за принесенную родине скорбь.

К этим немногим принадлежал и капитан Рольф Эльбертс. Вскоре после осады и освобождения Алк-маара он был назначен капитаном „Дракона", и в многочисленных сражениях показал, что является представителем подлинной морской державы. Спокойно и уверенно держался он в самый сильный шторм и лучше всех справлялся с парусами, и в то же время он был известен как отважный боец в драке один на один. В море он чувствовал себя в своей стихии, а на палубе корабля была его настоящая родина.

Большую часть времени Марк сидел на марсе „Дракона", высоко над палубой, и высматривал испанские флаги. Он очень быстро привык к жизни на судне. Едва раскрыв глаза утром, Марк начинал неустанно практиковаться во всевозможных морских делах, и уже через несколько недель даже шустрые юнги едва успевали за ним, когда он взбирался по раскачивающимся вантам. К команде он также быстро нашел подход. Моряки, которые поначалу подшучивали над ним и называли сухопутной крысой, вскоре начали его уважать. Он не воспринимал их насмешки болезненно и даже на каждое двусмысленное насмешливое слово отвечал забавной готовностью, что в большинстве случаев вызывало смех.

Скоро Марк познал всю тяжесть морской жизни гезов, но его также захватила и дикая жажда борьбы, свойственная гезам. И когда он впервые увидел за креплениями и вантами смуглые лица испанских завоевателей, в нем сразу всплыло воспоминание об убитых жителях Боргерсвийка, и от ярости он задрожал до кончиков пальцев. Он дрался так же отчаянно, как и все остальные мужчины, но когда сражение закончилось, испанцы были побеждены, то он отвернулся - он не мог смотреть, как побежденных добивали и выбрасывали за борт.

Капитан Рольф Эльбертс в присутствии всей команды похлопал Марка по плечу и сказал:

. - Марк, ты держался храбро! Ты показал, что ты не забыл того, что случилось в Ридланде!

Но Марк посмотрел на капитана гезов необыкновенно большими, печальными глазами и не ответил ни слова. Это бросилось в глаза и боцману Лоббе Вулькеме, которому было доверено обучение Марка морскому делу. Именно он спас мальчика во время сражения с испанской командой от верной гибели от вражеского копья.

- Марк, - сказал суровый боцман мальчику, когда однажды вечером они стояли вместе на верхней палубе и осматривали повреждения от прошедших сражений. - Марк, сегодня днем ты был не совсем согласен с капитаном; когда я поглядел на тебя, ты совсем по-другому думал об этом.

- Да, это так, боцман, - откровенно признался Марк. И немного помедлив, он пояснил: - В Боргерсвийке жена мастера наставляла меня слову Божиему... То, что она мне говорила, боцман, я никогда не забуду, и не хочу этого забыть. Это неправильно -так убивать беззащитных людей, даже если они испанцы.

- Ну ты и чудак, Марк, - прогудел Лоббе Вуль-кема, - если бы я сегодня собственными глазами не видел, что ты не трус, то я бы посоветовал капитану отдать тебя в монахи в монастырь, чем обучать на „Драконе" боцманскому делу.

Но Марк не слушал больше Лоббе. Все свое внимание он обратил на руки боцмана, который обучал его завязыванию канатных узлов. Старый морской волк про себя удивлялся, с какой ловкостью овладевал он этим тяжелым искусством.

И теперь, когда он пробыл на корабле более года и был принят в экипаж, ни боцман Лоббе, ни капитан Эльбертс, ни все остальные члены команды „Дракона" не хотели бы его потерять.

Над Северным морем дул холодный, порывистый ветер, и когда бриз немного стих, то низкие тяжелые тучи разразились сильным шквалом и дождем. Но уже к середине дня немного прояснилось, и солнце робко осветило „Дракон", который плыл лишь под двумя парусами. И казалось, будто он бесцельно блуждает в море, так как направлялся то на север, то в совершенно противоположную сторону.

„Дракон" принадлежал небольшой флотилии. Загрузив недавно в английском порту провиант, он обогнал все остальные корабли. Во время шторма, который бушевал всю ночь напролет, все суда разлетелись в разные стороны, и теперь „Дракон" крейсировал на свой страх и риск. Рольфу Эльбертсу казалось, что из-за островов Флиланд и Тертеллит это место было совершенно непригодным для охоты. Судно было относительно небольшим, но по строению и по оснастке было одним из лучших парусников на флоте. Его хорошее вооружение и выдающаяся команда позволяли ему принимать сражение и с более сильным противником, что капитан Эльбертс проделывал многократно.

В отличие от многих других кораблей гезов, которые плавали с случайно собравшимися вместе людьми разных национальностей, это судно было хорошо укомплектовано хорошо подобранными людьми, большинство из которых были обученными моряками. На первый взгляд никто не мог бы сказать, что на борту так много народу. Казалось, что там находятся лишь несколько человек на палубе и на вантах. И на проплывающем мимо корабле легко могли подумать, что это каботажное маленькое судно, и моряки выжидают удобный случай, чтобы лечь в дрейф.

Но за, или лучше сказать под, встроенными изнутри укрытиями сидели хорошо обученные военному делу солдаты, которые занимались тем, что точили свои кинжалы и короткие и широкие абордажные ножи или осматривали оружие. Наблюдая с высокого мостика, капитан Эльбертс переговаривался со штурманом, который с помощью двух рулевых вел корабль по указанному курсу.

Рольф Эльбертс являлся олицетворением отваги пиратов, всегда готовых насмерть схватиться с врагом. Высоко выпрямившись, стоял он на капитанском мостике. Крепкий ветер раздувал его густые волосы. Холодный северный ветер не мешал ему, точно так же мало беспокоила его людей суровая погода.

А теперь он всматривался в одном направлении в бурное море, равно как и штурман с двумя рулевыми, матросы в такелаже и даже солдаты в укрытии. Менее чем через пять минут со стороны сторожевого поста с марса сообщили, что с наветренной стороны в направлении норд-норд-вест видно судно. Моряк послал Марка наверх к вантам.

Марк забрался очень высоко и, всмотревшись внимательно в указанном направлении, спустился и дополнил сообщение со сторожевого поста: плывет иностранное судно под испанским флагом и направляется от Тертеллена на малых парусах внутрь страны.

Тотчас на борту „Дракона" наступило оживление. Тяжелые орудия были приведены в боевую готовность, констаблер с канонирами еще раз осмотрели бронзовые пушки с ужасающими стволами, нацеленными через бойницы.

Но испанский корабль тоже был не беззащитен. Вскоре по его тяжелой оснастке можно было распознать, что это настоящее военное судно. Вдоль кормы можно было заметить шесть оружейных башен, значит, на борту было двенадцать пушек и, очевидно, гораздо большего калибра, чем на корабле гезов.

- Если он немного недосмотрит, то раздавит нас, как ореховую скорлупку, - озабоченно заметил штурман Эверт Мэлисс. Это был высокий, худощавый мужчина с уже седеющей бородой и на редкость тяжелым взглядом.

- Мы подойдем к нему прежде, чем он будет знать, кто перед ним, - коротко ответил капитан Эльбертс.

- Прежде, чем он задумает что-нибудь нехорошее, мы уже будем у него сбоку и возьмем его на абордаж, - при этом черты его лица стали более жесткими, а у штурмана стали еще печальнее.

- Наша цель - месть и расплата, и мы ее достигнем. Но на нашу долю не выпало душевного спокойствия. Его на этом пути нет! - тихо ответил Мэлесс.

Рольф Эльбертс уже его не слушал. Мыслями он был в предстоящей тяжелой битве. Но все же эти слова не остались неуслышанными. Как раз в это время капитан знаком позвал Марка на капитанский мостик, и его острый слух уловил эти слова - они запали в самое сердце ученику матушки Сюзанны.

Но у Марка не было времени на размышления. Парусник летел, словно стрела, над водой, и вскоре битва с более сильным противником разразилась во всю мощь. И хотя закончилась она в пользу гезов, победа все же стоила им нескольких жертв. На палубе корабля лежали восемь убитых и двенадцать раненых, некоторые из них тяжело.

Мэлисс печально смотрел на безжизненные тела, уложенные вдоль укрытия. Еще несколько часов назад они были здоровыми, полными сил, закаленными ветром и непогодой людьми, а теперь их лица были пепельного цвета, но даже сейчас некоторые выражали ненависть и дикую решительность.

Несколько раненых стонало, другие проклинали, а третьи с плотно сжатыми губами молча переносили боль.

Рольф Эльбертс вздохнул свободно, когда сражение закончилось. Но от этой победы у него на сердце не было радости. Капитан, ввязавшись в битву одним из первых, после сражения взял на „Дракон" не только добычу, но и пленных. У последних в глазах стоял смертельный страх. Им связали руки и ноги и привязали канатом к фок-мачте. После того, как мертвых похоронили в море и как можно лучше позаботились о ракетах, команда заняла свои обычные места, и вскоре „Дракон" выглядел, как и до сражения. У Эверта Мэлисса с рулевыми было много дел, так как „Дракон" с испанцами на палубе из-за все поднимающихся волн взял курс в открытое море. Там Рольф надеялся присоединиться к остальным судам флота гезов.

Опершись на парапет капитанского мостика, капитан Эльбертс мрачно всматривался в море. Пленные у фок-мачты разбудили в нем воспоминания, которые до предела усилили его ненависть и горечь.

Жан Наваль - так звали этого человека. Он значительно изменился, носил теперь густую бороду, но тем не менее Рольф его сразу узнал. Жан Наваль, трусливый предатель, продавший за тридцать серебренников старого Эльберта, отца Рольфа! Наваль раньше был матросом на корабле Эльберта, но за несколько золотых монет указал испанцам, куда на несколько часов после бегства в Эмден причалил старый моряк свое судно.

Наступил вечер. Так и не найдя флот гезов, „Дракон" плыл, много раз уже сменив курс, туда, куда подует ветер. По приказу капитана команда собралась перед капитанским мостиком.

- Моряки, - начал капитан Эльбертс, - вы выполнили свой долг!

Эти слова резко прорезали воздух. И с дикой решимостью, указав на оранский флаг, развевающийся на топселе, он громко выкрикнул:

- С этим флагом мы будем сражаться дальше! Да здравствует война!

- Да здравствует война! - гулко откликнулись моряки, и арестованная команда на испанском корабле, который следовал за „Драконом", очнулась от призыва, громко прозвучавшего над морем.

- Моряки, - вновь заговорил капитан, указывая на пленных. - А теперь настало время восстановить справедливость. Освободите ноги этим ребятам!

Два матроса пошли выполнять приказ. От страха пленные едва могли стоять на ногах.

- Вы, Жан Наваль, плавали ли вы раньше матросом на корабле Эльберта Лоувенса из Броуверсхафе-на?

На мгновение взгляд пленного остановился на капитане гезов и, смотря в палубу, он ответил беззвучно:

- Я не Жан Наваль, капитан, и имя Эльберта Лоувенса мне совершенно незнакомо...

- Марк, позови из камбуза кока! - приказал капитан. И сразу после этого у капитанского мостика появился Пеер Болле, корабельный кок.

- Вы долго плавали на судне моего отца, Болле. Смогли бы вы узнать одного члена экипажа, с которым вы проплавали последние три года?

- Думаю, что да, капитан, - сказал он, но все же осторожно добавил, - хотя вы знаете, что последние месяцы, когда ваш отец еще плавал, я больше здесь не служил.

- Подойдите сюда, Болле, посмотрите туда, на этого парня! Вы узнаете его?

Кок до этого совершенно не замечал пленных. Но когда он взглянул на связанных, то добродушный, веселый Пеер Болле опешил.

- Жан Наваль, да - Жан Наваль! Да, это он! Этот предатель, этот негодяй! У него на совести вся ваша семья и к тому же некоторые другие бравые моряки.

С этими словами среди моряков „Дракона" поднялся зловещий шепот. Многие сразу же закричали:

- Выдайте его нам, капитан, выдайте его нам! Мы заставим его попрыгать!

Недовольный взгляд капитана вновь восстановил тишину. Вновь обратился он к пленному:

- Я спрашиваю вас в последний раз: Вы Жан Наваль? И признаете ли вы, что тогда в порту Антверпен вы были на корабле моего отца?

Голос Рольфа звучал спокойно, но его глаза горели ненавистью. И ему заметно приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься на убийцу своих родителей.

Как пойманный в силки зверь, пленный озирался кругом, но видел лишь разгневанные лица. И охрипшим голосом, наконец, признался, что он Жан Наваль. Затем, подняв связанные руки, бросился на колени перед капитаном, моля его о сочувствии.

Но Рольф Эльбертс возразил:

- А было ли у вас сочувствие к моим невиновным родителям? А было ли у вас сочувствие ко мне, когда вы своим предательством сделали меня бездомным, и я должен был скрываться днем и ночью?

- Пощади! - проскулил Жан Наваль. - Капитан, дайте мне время искупить свою вину! Я раскаиваюсь в своих поступках! Ни на минуту не оставит меня совесть в покое! Я заслужил смерть, но, господин, пощади, пожалуйста, окажи милость...!

- Милости?! Нет! Бартеля и Джаспера Пауля вместе с ним на рею!

И в мгновение ока этот приказ был исполнен. Долго, пока не наступила темнота, Рольф Эльбертс беспокойно ходил по палубе туда и обратно. Он совершил возмездие. Он добился удовлетворения. Но все же в его сердце не было мира и спокойствия. Совесть обвиняла его.

Осень 1575 года клонилась к концу, но дни все еще были такими знойными и ясными, что можно было подумать, что вернулось лето.

Через лесистую местность острова Дювеланд тянулся небольшой отряд всадников. Они скакали из Броуверсхафена и были на пути в Бомменеде.

Там расположились испанские войска, которые у небольшой крепости натолкнулись на неожиданно сильную оборону. Им, несмотря на сопротивление гезов, удалось с помощью предателей ночью пройти вброд и проникнуть на остров. Несомненно, что на море и на суше - повсюду им оказывали сопротивление, но отлично оснащенные и хорошо обученные войска под командованием опытных офицеров повсюду одерживали победу.

Этот отряд всадников служил лишь вооруженным сопровождением для повозок с военным снаряжением и продовольствием, которые предназначались для войск, осаждающих Бомменеде. Лошади в повозках еле продвигались вперед - настолько они уже устали.

Был уже полдень, а Бомменеде был еще далеко. Как далеко, не знали ни возничие, ни всадники из сопровождающего отряда. Рано утром выехали они из Броуверсхафена. Впереди скакал местный возница, чтобы показать испанцам дорогу. Он с детства знал все земли Шоувена и Дювеланда, и не было ни одной такой тропы, с которой он не был бы хорошо знаком. Испанский командир не испытывал к нему ни малейшего подозрения; в этой повозке был надежный залог! В следующих повозках ехали испанские возничие, которые никогда не были в этой местности.

Так тянулись они через солнечное приморье, смуглые, черноглазые военные короля Испании. Сначала они следовали по широким, удобным дорогам, которые постепенно становились уже, а лес по обеим сторонам выше и гуще. Но об этом местный житель предупредил в самом начале пути.

Время проходило. Наступил уже вечер, а дороги стали почти совсем непроходимыми, так что тяжелые обозы лишь едва продвигались вперед. Хорошее настроение постепенно покидало всадников: они были голодны и чувствовали необходимость спешиться, чтобы немного отдохнуть и вытянуть онемевшие от продолжительной скачки ноги в тени деревьев. Возничие ругались и проклинали тяжеловесных крестьянских лошадей и дороги, но проводник настоятельно убеждал, что нужно проехать еще четверть часа по этой дороге, а затем они уже выедут на широкую, на которой почти сразу же находятся ворота Бомменеде.

В темных глазах командира вспыхивало подозрение и, сдерживая гнев, когда проводник разъяснял ему это, он угрожающе смотрел в эти серо-голубые глаза помора, одетого в короткую расстегнутую куртку и замшевые брюки с серебряными, размером с талер, пуговицами.

- Если ты заведешь нас не туда, - предупредил он голландца, - тогда я заставлю моих людей разрубить тебя на куски!

Но в светлых глазах проводника не показалось ни малейшего следа страха. Он хладнокровно пожал плечами.

- Я думаю, - возразил он, - когда вы увидите перед собой ворота Бомменеде, то я получу дополнительный гульден, или...?

Командир отстал от первой повозки и пришпорил свою лошадь рядом с высокорослым офицером.

- Проводник надеется на дополнительный гульден в уплату за то, что скоро мы будем в Бомменеде. Так вот, он просто поразится награде, которой мы его одарим... - и капитан презрительно скривил угол рта.

Другой офицер недовольно покачал головой.

- Если он нас обманет, будет справедливо, если вы его вздернете или пустите в него пулю. Но если он приведет нас к цели, то ему причитается условленная плата. Извините, что я высказываю собственное мнение, капитан Панадеро.

Капитан насмешливо возразил:

- Я сожалею, что мы снова расходимся во мнениях, дон Мигель Перанса. Но у вас, надеюсь, не будет никаких возражений, если я буду и здесь действовать по собственному усмотрению.

Молодой офицер развернулся. Он знал, что бессмысленно дальше вести разговор такого рода с начальником. Они редко понимали друг друга, хотя и были рождены под одним и тем же солнечным небом Андалузии, и оба в качестве офицеров состояли на службе у короля Испании. И ни один из них двоих не забыл того, что случилось два года тому назад в Бор-герсвийке, когда они стояли друг против друга со шпагами наготове. На правой щеке капитана Панадеро четко выделялся длинный красный шрам, который остался от стрелы Марка. Немного позднее оба таких неодинаковых офицера столкнулись при осаде Алк-маара с проявлением необычайного мужества, с которым голландцы на стенах отражали яростные штурмовые атаки испанцев. Там дон Мигель был ранен и на несколько месяцев расстался с капитаном Панадеро. Но совсем недавно опять был прикомандирован к нему.

- Наконец-то! - сказал Панадеро облегченно. -Кажется, лес становится светлее.

Он объехал вокруг.

- Что это?... - он повернул свою лошадь и погнал назад. Дон Мигель последовал за ним. Около повозок была большая неразбериха. Возничие ругались; первая повозка неожиданно остановилась, и упряжь тащила повозку в сторону под откос, так как поводья были натянуты и закреплены с одной стороны. Когда голландец достиг особенно узкого и непроходимого места, в котором всадник не мог скакать сбоку от повозок, он молниеносно укрепил поводья и, выпрыгнув из повозки, исчез в ближайшем лесу. Большинство всадников поскакало за ним, но густой кустарник, а прежде всего длинные копья, помешали им, и поиски остались безрезультатными.

Когда всадники один за другим возвратились с пустыми руками, гнев Панадеро не знал границ. Но его проклятия и угрозы были бесполезны. Тяжело нагруженные повозки вместе со своим сопровождением оказались средь ночи в непроходимой чаще, причем никто из них не знал, в каком направлении лежит Бомменеде.

Капитан Панадеро, опытный и способный офицер, знал, что дальнейшее продвижение в наступившей темноте может стать очень опасным, и поэтому отдал приказ спешиться. Перерыв для его людей был как раз кстати. Им было все равно, придут они в город этим вечером или же только на следующий день. Они были голодны и устали, и им требовался отдых.

- Ждите меня здесь вместе с остальными людьми, пока я не вернусь, - сказал капитан дону Мигелю. - Я посмотрю, нет ли поблизости подходящего места для лагеря, где мы смогли бы провести сегодняшнюю ночь.

И, зарядив пистолет, он поехал по все сужающейся тропе, по обеим сторонам которой густой кустарник сменился высоким лесом.

- Оставайтесь возле своих лошадей, не смыкайте глаз и держите оружие наготове! Из-за этого проклятого негодяя мы совершенно заблудились, и меня не удивит, если сегодня ночью нам придется иметь дело с гезами! - задумчиво высказал свое мнение дон Мигель.

- Регулярных войск в этих местах нет, а кучки крестьян нам совершенно нечего бояться, - насмешливо пробормотал один из солдат, а другие выразили ему свое ободрение. Но все же один из всадников, пожилой мужчина с совершенно черной бородой, казалось, разделял беспокойство дона Мигеля.

- Ты совершенно не знаешь народ в этой стране, Энрико! - предупредил он.

Но тот все же возразил:

- Ты так считаешь, Вербино? Я встречался с ними уже несколько раз за эти два года, что я здесь провел; и когда я впервые сражался с ними под Эммин-геном, то они тогда не произвели на меня слишком хорошего впечатления.

Некоторые рассмеялись. Но Вербино покачал головой:

- Нет, я не имею в виду тех типов! Я думаю о тех, кто оказал нам сопротивление у стен Хаарлема и Алкмаара, - о мужчинах, многие из которых до этого вообще не держали оружия в руках, но все же сражались за свои убеждения, за своих жен и детей, за свою родину. И наши лучшие штурмовые отряды падали перед ними, как стебли от косы. А приходилось ли вам вступать в бой с дикими морскими разбойниками, с гезами? Нет? Ну, тогда будьте совершенно уверены, что сегодняшней ночью вы еще услышите их боевую песню, возможно, они уже находятся к нам ближе, чем вы думаете!

Тут возвратился капитан Панадеро, и разговор смолк. Офицер снял с головы шлем, украшенный красными перьями, и вытер пот со лба.

- Прикажите людям садиться на лошадей и вместе с обозами следовать за мной, - приказал он дону Мигелю, - недалеко отсюда я обнаружил очень подходящее место, чтобы разбить лагерь на ночь!

Посреди леса столетние высокие деревья с огромными кронами окружали большое свободное пространство, и заходящее солнце бросало золотые отблески на пышные осенние цветы на уже увядающей поляне. Когда-то здесь стояло довольно большое здание, и по потемневшим камням стен нетрудно было понять, что оно стало жертвой пожара.

- Пусть люди соберут дрова для сторожевого костра; он должен гореть всю ночь. Пусть повозки поставят вдоль стены. Если на нас нападут, то оттуда нам будет легче всего защищаться.

Капитан Панадеро явно считал нападение маловероятным и поэтому предпринял только самые необходимые меры предосторожности. Вскоре вспыхнул лагерный костер. После того, как была выбрана охрана, остальные устроились на ночь по возможности удобнее. Оба офицера сидели в некотором отдалении от ярко пышущего костра на поросшей мхом низкой стене. Капитан указывал на преимущества выбранного им для лагеря места.

- Мы сможем здесь защититься даже от значительного числа захватчиков, - считал он.

Дон Мигель в этом все же не был убежден. Он пожал плечами и сказал, что можно защитить поляну от непривычных к войне крестьян и рыбаков, но не от регулярных войск.

Капитан Панадеро сморщил нос.

- Какие еще солдаты в этом месте - и что за предводитель! У них нет денег для настоящих солдат, а на дворян они здесь тоже не могут опираться, так как они на нашей стороне или бежали. Проклятому принцу Оранскому вообще больше ничего не остается, кроме горожан и кучки неуправляемых морских разбойников.

Дон Мигель злился, когда слышал, как его начальник так самоуверенно говорит, особенно тогда, когда сам он определенно знал это лучше капитана.

- Я не сомневаюсь, - ответил он учтиво, - что мы, с тех пор, как находимся в этой стране, имели дело с настоящими солдатами, отважными, мужественными воинами, а не только продажным сбродом и беззащитным местным населением. Нам удалось перейти вброд, потому что предательские 153 показали нам дорогу; если бы еще был жив адмирал гезов Буазо, мы бы и ногой не ступили на эту часть суши. Те из нас, кто сражался под Хаарлемом или Алкмааром, знают, что нам противостояли настоящие мужчины.

На это капитан ответил, смеясь:

- Мне кажется, что вы боитесь темноты ночи, дон Мигель Перанса! Разве тезы вас уже лишили сна?

Дон Мигель сдержал вспыхивающий в нем гнев и спокойно ответил:

- Я в самом деле рассчитываю на то, что наш ночной покой сохранится самое большее до полуночи. Мы должны готовиться к нападению и предпринять необходимые меры. Мы же ответственны за людей. Если бы наш лагерь был бы так же хорошо защищен, как поместья некоторых крестьян в Рид-ланде, тогда нам вообще не о чем было бы беспокоиться.

Капитан попытался скрыть злость. Он небрежно возразил:

- Я знал, что я навел на вас поучения и хорошие советы. А что касается крестьянских дворов, то неужели ваша чувствительная совесть все еще не оставила вас в покое? Тогда вам лучше было бы уйти в монастырь.

Их разговор прервали. Молодой солдат, который служил обоим офицерам, поставил перед ними деревянный ящик для провианта, раскрыл крышку и расставил перед ними ужин - жареная дичь, хлеб и большой кувшин вина. Господа не заставили себя ждать. Остальные тоже раскрыли свои седельные сумки и стали жевать за обе щеки. Насытившись, всадники сделали по большому глотку бодрящего вина, а их безбожная болтовня и смех доносились до ближайшего леса.

Дон Мигель становился все беспокойнее. Неужели действительно никто из мужчин не рассчитывает на возможное нападение? Поведение начальника ему также непонятно. Вместо того, чтобы предпринимать дополнительные меры предосторожности, он опустошает один кубок вина за другим и его приглашает делать так же. Но в конце концов дон Мигель посчитал своим долгом предупредить еще раз:

- Не будет ли лучше привязать лошадей между груд мусора за стеной? В случае нападения со стороны леса они будут защищены по меньшей мере от первых мушкетных пуль.

Капитан Панадеро ничего на это не ответил, а лишь вылил в себя очередной кубок вина.

- И кроме того, - продолжал дон Мигель, - нам нужно усилить охрану. Когда станет совсем темно, то единственный пост на все четыре стороны лагеря в стране врагов действительно недостаточен. Когда его быстро захватят врасплох, то он ни разу не сможет нас предупредить. Единственный меткий выстрел из лука откуда-нибудь из укрытия и ...

Панадеро одним махом отбросил винный кувшин. Его лицо побагровело, и, дрожа от ярости, он ответил:

- Что вы себе позволяете, дон Мигель Перанса?! Выстрел из лука... Думаете, что вы имеете право безнаказанно меня оскорблять? Если вы боитесь, то кто вас держит? Вырубите себе палку и отправляйтесь в Бомменеде! Там вы будете в безопасности! У вас для этого еще есть время!

- Капитан Панадеро, не заходите, пожалуйста, слишком далеко! Может быть, вы вспомните о том, что однажды я уже разломал вашу шпагу на части. Может случиться, что в следующий раз этим не закончится! - раздраженно ответил дон Мигель.

Панадеро вскочил.

- Это, должно быть, угроза? - закричал он. - Что может помешать мне заставить одного из всадников привязать вас к хвосту его лошади и отправить вас в Бомменеде? Рассчитывайте на то, что еще до захода солнца я предоставлю вам честь поднять против меня шпагу!

И, не взглянув на молодого офицера, он повернулся к людям у костра, которые замолчали в предчувствии драки между офицерами. Он приказал охране:

- Огонь должен ярко гореть всю ночь. Четыре человека должны стоять на посту. За своевременной сменой караула будет следить дон Мигель Перанса. Тот, кто боится нападения и не может заснуть, пусть составит компанию дону Мигелю! Все остальные пусть вытянут свои усталые ноги, и я желаю вам хорошего сна!

С этими словами капитан повернулся к своему офицеру и приказал юноше принести ему несколько попон. Он завернулся в них и через несколько минут заснул.

У большинства воинов после того, как они наелись, прошел сон. Наступили сумерки, птицы пели свои последние песни, тихо потрескивал огонь. Дым столбом поднимался ввысь. Люди молча лежали у костра, в то время как постовые, опершись на копья, стояли в кустах у края поляны и внимательно всматривались в совершенно темный лес. Кто-то у костра запел андалузскую песню, и вскоре к нему присоединились другие голоса. Сначала это были древнеиспанские напевы; затем послышались грубые голоса, а потом последовали песни, высмеивающие гезов и самого ненавистного врага - принца Вильгельма Оранского.

Дон Мигель слушал их, опершись спиной на стену. Он качал головой; он все же не мог понять, почему его начальник так беспечен, а его люди ничуть не соблюдают тишину. И личное оскорбление, нанесенное капитаном, доставляет ему много хлопот. Когда шум и пение всадников стали громче, капитан Панадеро проснулся, приказал певцам допеть начатую песню до конца, а затем успокоиться.

- Пойте громко и отчетливо, чтобы вас можно было слышать на тысячу миль в округе!

Над поляной громко раздалась песня с припевом, содержащим крепкие проклятия Вильгельму Оранскому.

На мгновение в лагере наступила полная тишина. Неожиданно неподалеку зазвучал удивительно звонкий голос; испанцы могли отчетливо слышать каждое слово в песне:

Я - немец, Вильгельм фон Нассауэн, Отчизне я верен до гроба.

Хотя текст они поняли не весь, но мелодия была им хорошо знакома. Потеряв самообладание, солдаты прислушались. Отзвучал первый куплет и, подобно молитве, раздалось дальше:

Мой Бог и в нужде, и в страдании

Я верю, меня не оставит.

Мне в жизни Он - щит и опора.

Первым, кто преодолел ужас, был Эрнесто Вербино, старый кавалерист, который лучше всех мог оценить силы голландцев.

- Это гезы! Они уже здесь! К оружию!

Капитан Панадеро вытащил пистолет из-за пояса. Казалось, что оттуда, из-за каждого мощного старого дерева, доносилось пение. Немедленно направил он свое оружие на дерево. Блеснула огненная вспышка, раздался выстрел, пуля пролетела через ветви.

Оттуда раздался громкий, дикий смех, затем капитан услышал тихий, жужжащий шум - длинная стрела проскочила между перьями на его шлеме и осталась торчать позади него в зазоре старой стены. Мертвенная бледность покрыла лицо офицера, и он выкрикнул с проклятием;

- Лучник из Ридланда!

Многократно стрелял он в то дерево, но и у Марка было много стрел в колчане. Солдаты вскочили и побежали к лошадям.

- Занять позицию за стеной! - скомандовал капитан Панадеро. Но для испанцев было уже слишком поздно следовать приказу. Тяжелые залпы мушкетов загремели над поляной, и у испанцев не было уже времени вытащить свои шпаги.

Это был капитан Рольф Эльбертс с частью своей команды с „Дракона". Следуя смело разработанному, отважному плану и увидев испанские войска у Бом-менеде, в то время, как соседний Броуверсхафен был заполнен вражескими войсками, он обошел их надежную охрану...

„Проводник" Бартель хорошо сделал свое дело, заведя испанцев в гущу леса. Он был одним из людей Рольфа Эльбертса, помор с рождения, человек, который хорошо мог управляться с лошадьми и не знал страха. Задачей Марка было отвлечь внимание испанцев на некоторое время на себя с тем, чтобы Рольф с людьми проникли на поляну незамеченными. Так как набег сразу должен был увенчаться успехом, борьба не должна была продолжаться слишком долго, иначе осадившие Бомменеде могли это заметить и прийти испанцам на помощь. Маленькая крепость лежала совсем неподалеку.

Гезы уже вышли на середину поляны. Испанские офицеры пытались воодушевить своих людей, но нападение было совершенно неожиданным, так что оно как будто парализовало солдат.

- Это морские гезы, Энрико! - крикнул Вербино своему товарищу.

- Помоги нам Бог! - ответил тот. Капитан Панадеро неожиданно заметил, что к нему приближается маленькая коренастая фигура с поднятым луком. Стрела уже просвистела и сразила его насмерть. Уже падая, офицер выстрелил из пистолета, и Марк тоже рухнул вместе с ним.

Количество противников было равным, но битва оказалась короткой. У испанцев не было тяжелого огнестрельного оружия, а для пешего сражения они были не так хорошо подготовлены. Кроме того, прицельный огонь из мушкетов гезов сразу вывел из строя нескольких испанцев.

Закатив левые рукава шерстяных курток, с абордажным ножом, зажатым в правой руке, оборонялись гезы от вражеских шпаг. Пронзительно красный свет пламени лагерного костра таинственно освещал поле боя. Уже через несколько минут лишь несколько испанцев оказывали сопротивление. Два захватчика уже потеряли свои клинки. Тут дон Мигель взглянул на геза напротив него. Он изумился, так как узнал молодого голландца, который запер испанцев в этой ловушке.

Бартель насмешливо крикнул:

- Где мои дукаты, ротмистр?

- Предатель! Ты поплатишься за это! - и дон Мигель яростно бросился на противника. Бартель едва смог отразить удар своим ножом, но все же испанская шпага задела его руку и чувствительно ранила. Вновь поднял свое оружие дон Мигель, но он услышал сзади резкий голос:

- Отпустите проводника, ротмистр Перанса, он сослужил нам хорошую службу. Лучше окажите честь мне!

Ротмистр обернулся. Перед ним стоял капитан гезов. Смертельно усталый, испанец направился к своему противнику, но от сильного удара Рольфа Эльбертса его шпага переломилась у самого эфеса, и ему пришлось сдаться.

Нападение на конвой полностью удалось. Но едва гезы успели перевести дух, как они услышали вдали сигнал испанской трубы; по-видимому, кто-то обратил внимание на стрельбу, догадался, что происходит в лесу, и как можно быстрее поспешил на помощь. Гезы поспешно затушили лагерный костер, а затем отыскали вокруг всех своих раненых. Марк был тяжело ранен, пуля капитана попала мальчику в грудь. Рольф приказал своим людям осторожно подобрать потерявшего сознание и уложить на повозку.

Несколько человек сразу направились к Марку, но Лоббе Вулькема остановил их и попросил:

- Позвольте мне самому унести его!

Он бросил свою короткую пику на землю. Затем осторожно просунул руки под тело Марка и аккуратно поднял его. Другие быстро устроили в одной из испанских повозок мягкое ложе, и Лоббе уложил туда раненого. Когда лошади тронулись, Марк на мгновение раскрыл глаза и простонал: „Все, все мертвы -Боргерсвийк уничтожен..."

И теперь гезы потянулись со своими трофеями по заброшенной дороге, которая моряку Эльбертсу была известна с детства, и вскоре подошли к маленькой бухте, где их ждал корабль. Едва они ступили на палубу, как „Дракон" поднял паруса.

Когда наступил новый день, корабль гезов, подгоняемый приливом и свежим бризом, уже заплыл далеко в открытое море.

Ротмистр дон Мигель Перанса стоял на палубе. Глубоко задумавшись, он глядел в море. Продолжительное время он украдкой наблюдал за капитаном на капитанском мостике. Снова и снова он спрашивал себя, почему же его пощадили, а не уничтожили, как всех его остальных товарищей. Когда его привели на „Дракон", капитан сказал ему:

- Ротмистр Перанса, вы мой пленник. С вашей головы не упадет ни один волос, если вы не будете пытаться сбежать.

После этого на него никто не обращал внимания. Раненых очень тщательно устроили внизу корабля, среди них, по-видимому, был один тяжело раненный. Белокурый моряк, настоящий великан, очень осторожно перенес его с земли на палубу. Капитан также уделял этому раненому особое внимание.

С этого момента прошло несколько часов. Испанский офицер увидел, что к нему подходит капитан гезов.

- Ротмистр Перанса, вам нужно отдохнуть. Если вы последуете за мной, то я покажу вам вашу каюту, где вас никто не побеспокоит.

Голос капитана не звучал, как голос врага. Дон Мигель удивленно посмотрел на моряка.

- Капитан, - возразил он. - Если мне будет позволено остаться здесь, на палубе, - очень прекрасное утро после этой роковой ночи - я не хотел бы идти спать...

- Как угодно, дон Перанса. Со всеми просьбами можете обращаться к штурману, он немного понимает по-испански, и ему приказано заботиться о вас.

С этим капитан собрался уйти, но ротмистр Перанса задержал его.

- Только один вопрос, капитан,.. Но тот не дал ему высказаться: - Только не сейчас, у меня сейчас нет времени для вас. Прежде всего довольствуйтесь тем, что вас оставили в живых.

Обменявшись несколькими словами со штурманом, он ушел в свою каюту, а пленный остался наедине со своими мыслями. На корабле гезов было устрашающе тихо, только время от времени кто-нибудь из матросов, проходя в укрытие или сидя на вантах, привлекал внимание пленного испанца.

День был на редкость чудесным. Море сверкало на золотистом солнце, между морем и небом поднимались ярко-желтые гребни дюн. Там, за этими желтыми полосами, лежала страна гезов. Туда высадились испанские солдаты, чтобы подчинить неверных еретиков испанской короне и принудить вернуться к вере отцов, если потребуется, то и силой.

Долго смотрел дон Мигель в сторону берега. Полный юношеского рвения и жажды деятельности, пришел он в Нидерланды вместе с войсками герцога Альбы, воодушевленный теми же чувствами, что и крестоносцы, в прошлом высадившиеся на Святую землю для того, чтобы отнять у неверных Святой город. Из солнечной Испании пришли они в страну туманов, холодных дождей и сильных, суровых ветров, но и в страну утопающих в цвету лугов и кустистых лесов, плодородных полей и белых песчаных дюн.

Ах, дону Мигелю не потребовалось много времени, чтобы заметить, сколько нечеловеческой жестокости и ненавистного позорного произвола принесло правление Альбы! Скольких людей он видел на кострах, и ни одного проклятия, ни одного поношения Бога не сорвалось с уст мучеников! Он нередко видел, как многие умирают, громко читая молитву или псалом, и с отвращением покинул южные Нидерланды, чтобы сражаться на севере с гезами.

Сначала, наряду с сочувствием, он испытывал некоторое презрение к этому свободолюбивому народу, который сдавался без сопротивления. Но сопротивление росло, и к своему большому удивлению он узнал этот покоренный и беззащитный народ с совершенно другой стороны - впервые под Наарденом и Хаарле-мом. Затем он пережил ужасное сражение на дворе в Ридланде под Алкмааром, где один-единственный крестьянин с парой помощников в течение нескольких часов оказывал сопротивление превосходящим его силам. А как сражались горожане и небольшой гарнизон Алкмаара за свой город! В Наардене не пощадили ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей, и собственные земляки навели ужас на дона Мигеля. Он был не в силах сдержать бесчинства солдат, которым приказ свыше открывал ко всему дорогу. И тут действительно нечему удивляться, что гезы вчера вечером безжалостно уничтожили испанских солдат. Но почему его - нет? Снова и снова он задавал себе этот вопрос.

- Мы вынудили здесь людей к борьбе, - честно сказал себе дон Мигель, - и теперь слава испанцев в этой стране пойдет на спад!

- Кажется, что вы как будто совсем не устали, ротмистр Перанса! - с этими словами подошел к нему капитан гезов.

Испанец вежливо поклонился и ответил:

- Это так, капитан. Я не смог бы спать, и я думаю, что при таких обстоятельствах это вполне понятно. Капитан, - продолжил быстро дон Мигель, как бы не желая вновь остаться без ответа на мучивший его вопрос, - почему вы пощадили меня в то время, как все мои товарищи должны были умереть? Почему вы сохранили мне жизнь?

Некоторое время смотрели они друг другу в глаза, затем моряк ответил:

- С тех пор, как я на флоте, вы - первый испанец, которого я пощадил. Ответьте мне честно, и вы сами найдете ответ на свой вопрос: вы были с войсками, осаждавшими Хаарлем и после падения крепости направились в Алкмаар, чтобы там сыграть в ту же игру, которая стоила Хаарлему стольких жертв? Вы были также в отряде всадников, которые после неудачного штурма Алкмаара не отправились тотчас же в Хаарлем к дону Фредерико, а на свой страх и риск устрашали всю округу? Можете вы также вспомнить, ротмистр, что вы были при том, когда эти испанцы подожгли отдаленный крестьянский двор, окруженный водой и камышами?

Смуглое лицо ротмистра побелело.

- Да, я был при этом. И я должен признаться, что до сегодняшнего дня не нахожу покоя от того, что натворили там наши люди! Это я говорю не для того, чтобы оправдаться, когда моя жизнь в ваших руках.

Испанец перестал говорить, так как был слишком горд, чтобы просить о снисходительности. Но под требовательным взглядом капитана он заговорил дальше:

- Когда я попрощался со своим домом, чтобы приехать сюда, я был убежден, что буду служить праведному делу. Я горел желанием вступить в борьбу с мятежниками. Но в Брюсселе я ежедневно видел, как много людей - мужчин и женщин, старых и молодых -умирали на кострах или эшафотах. Люди, которые, может быть, за небольшим исключением, сами никогда не пускали крови! Несомненно, что для нас те, кто поворачивался спиной к нашей вере, были отщепенцами. Я считаю, что это все же дело священников -убеждать их в том, что они заблуждаются, а не позволять испанским властям отдавать их в руки палачей. Кроме брата, у меня нет никого из близких родственников, капитан, - мы остались последними из очень древнего рода. Брат сейчас - священник нашей церкви. Когда я прощался с ним, чтобы отплыть сюда, он сказал мне: „Помни о том, что в нашем роду все были мужественными воинами, но никто не был убийцей!" И затем он дал мне свое благословение. Брюссель был переполнен убийцами. Затем, к моей радости, я услышал, что мой отряд будет направлен в Голландию, чтобы там помочь подавить восстание. Под командованием Дона Фредерико я пришел в Хаарлем, но и там испытывал боль в душе из-за нечеловеческой жестокости. Это не имело ничего общего с честным сражением человека с человеком, это было бессмысленное убийство. И когда мы одержали победу, вновь начались убийства. Я пытался воздействовать на отряд, но навлек этим на себя неодобрение своего начальника и тем самым остался бессилен перед этими бездушными поступками. Затем меня прикомандировали к всадникам, которые должны были следовать за 179 в Алкмаар. Нападение на город не удалось, но я не хотел больше возвращаться в Хаарлем и присоединился к капитану Панадеро. Итак, я пришел к тому крестьянскому двору. Капитан Панадеро требовал, чтобы его впустили, и хозяин подошел к воротам, чтобы договориться. Он пришел не как проситель, а на беглом испанском предложил нам хороший откуп. Мы все поняли, что сказал крестьянин, и склоняли капитана Панадеро согласиться на предложение. Но это значило для него поступиться честью, он вытащил свой пистолет и выстрелил в крестьянина. Я выразил этому свое неодобрение, и с тех пор капитан Панадеро стал моим врагом.

Жители защищали свой дом и двор с большим искусством и отвагой, и мы дорого заплатили за свою безоговорочную победу. После этого нападения мы беспрепятственно достигли лагеря дона Фредерико, и из-за ранения, которое я получил в следующих сражениях, я на некоторое время отстал от капитана Панадеро. Но мы снова встретились с ним в ходе дальнейших военных действий. В нашем последнем совместном походе я вновь ввязался с ним в стычку, и если бы мы благополучно достигли Бомменеде, то шпага решила бы спор между ним и мной. Но все произошло по-другому - стрела принесла ему смерть. Выстрел - я постоянно думаю об этом выстреле из лука. Тогда в Ридланде тоже был такой же хороший стрелок...

Слышал ли вообще Рольф Эльбертс последние слова? Глубоко затронутый рассказом, смотрел он на молодого офицера. Как он сказал - в нашем роду все были мужественными воинами, но никто не был убийцей! Он, Рольф Эльбертс, не стал ли он убийцей, одним из многочисленных убийц? Несомненно, многие испанцы совершали убийства, сам Перанса признал это. Молодой офицер открыто высказал свои мысли, и Рольф хотел ответить ему теперь так же открыто.

- Да, ротмистр, выстрел из лука сделал мальчик, который остался жив из-за того, что вы смело вступились за него в Боргерсвийке, и этот поступок спас вчера вечером вам жизнь в лесу. Когда один из солдат назвал ваше имя, я знал, кто вы - тот единственный испанец, которого я встречаю без ненависти и мести. Я хочу, чтобы вы знали, как я намереваюсь поступить с вами. Если вы желаете другого, я сделаю все, что в моих силах. Пока вы будете оставаться на моем корабле, вы мой гость и можете передвигаться по всему судну. Никто не будет вам препятствовать, так как все знают, что вы тогда спасли жизнь мальчику. А вообще-то мальчик очень тяжело ранен. Я хотел бы отправить его как можно скорее на сушу, где за ним будут лучше ухаживать.

Моряк на мгновение замолчал, и дон Мигель прочитал в его глазах печаль и тревогу.

- Мальчик - ваш близкий родственник? - без любопытства, но с участием спросил испанец.

- Нет, ротмистр, мы не родственники. Но он мне дорог, как брат. Он единственный человек на земле, который связывает меня с прошлым - всех остальных, кто был мне дорог, меня лишили ваши земляки огнем и мечом.

Вы рассказали мне кое-что об истории вашей жизни, и вам нужно узнать мою, чтобы вы поняли, почему вчера вечером должны были умереть все ваши солдаты - все, даже если они просили о пощаде.

И моряк рассказал испанскому офицеру, что произошло в его жизни за последние годы, и почему это беспощадное „око за око“ определяло его поведение с врагами.

- Вы, дон Перанса, являетесь на сегодняшний день единственным испанцем, чью жизнь я пощадил, хотя она была у меня в руках, и я мог бы отнять ее у вас. Но вы единственный испанец, которого я встретил и который не только не стремился к уничтожению, но и сохранил частицу сочувствия ко всем бедам и лишениям нашей страны. Пойдемте же, ротмистр, - добавил он изменившимся тоном. - Давайте больше не будем говорить об этих вещах; мы принадлежим к разным народам, и это ни к чему не приведет. Давайте я лучше расскажу вам о своих планах, и потом вы отдохнете после плотного обеда, который нам будет полезен.

Немного позднее оба они сидели в маленькой каюте капитана, и Перанса вновь про себя удивился порядку и чистоте на корабле гезов, которых до сих пор считал беспризорными пиратами. Пеерке Болле приготовил хороший обед, который им очень понравился. Когда обед закончился, капитан стал разъяснять:

- Сделав небольшой крюк, мы доплывем до южной окраины Норд-Бевеланда. Там мы высадимся на берег, чтобы оказать помощь раненому стрелку. Затем зайдем во французский порт, чтобы освободиться от вчерашней добычи.

Как вы отнесетесь к тому, ротмистр, если я высажу вас там на сушу со всем необходимым, и вы сможете пробиться к испанцам? Или мне следует остановиться в другом месте, недалеко от которого стоят испанские войска, с которыми вы сможете связаться? Тогда снова возникает возможность, что мы когда-нибудь столкнемся, но мне бы этого не хотелось...

Испанец переждал несколько секунд и, когда он стал отвечать, глаза его блестели:

- Нет, капитан, мы никогда не столкнемся больше, как враги: мой клинок не поднимется против вашего. Вы взяли меня в плен в честной борьбе, как того требует война, но сделали вы это не столько мечом, сколько своим благородным поведением. Доставьте меня во Францию, капитан! Я вернусь на родину. А когда я встречусь с братом, то смогу честно посмотреть ему в глаза и сказать, что здесь, в Нидерландах, ведется война, которая мне противна, и я не хочу быть первым убийцей в нашем роду...

Крепко пожав друг другу руки, они расстались. Едва прошла четверть часа, как дон Мигель Перанса уснул крепким и глубоким сном. Но капитан не мог найти покоя. Его мучила мысль, что Марк может умереть из-за тяжелого ранения, а мальчик был так дорог ему. Снова пошел он к койке Марка и наткнулся там на штурмана Мелисса. Лицо раненого было мертвенно-бледным, и его порывистое дыхание говорило о том, каким серьезным было ранение от испанской пули.

- Как вы думаете, штурман, - спросил капитан с беспокойством, - останется ли мальчик в живых?

- Ах, капитан, - прозвучал ответ немногословного, серьезного человека. - Его жизнь в руках Бога. Пуля, попавшая в легкие, всегда наносит тяжелые раны. Но у мальчика здоровый, сильный организм, и до сих пор у него не поднялась температура. Но, - добавил он озабоченно, - чем быстрее доставят его на землю и окажут ему помощь, тем лучше. К тому же я полагаю, что погода не испортится.

- Я надеюсь быть в Норд-Бевеланде еще до захода солнца, - ответил капитан. - Там мы отвезем Марка к матери Бартеля. Бартель, к счастью, лишь легко ранен и, когда я давал ему пару дней на выздоровление, он спросил меня, нельзя ли взять с собой домой мальчика, там за ним определенно будет хороший уход.

Штурман молча кивнул. Оба они склонились над раненым, который время от времени стонал. Штурман тихо позвал его. Марк пошевелил пересохшими губами:

- Фрау Санна, пастух ушел в горы за заблудшей овцой...

Рольф Эльбертс провел рукой по лбу. Матушка Сюзанна! Мальчик так и не забыл ее слов, несмотря на то, что несколько месяцев провел на корабле гезов.

- Он не должен умереть! - пробормотал Рольф охрипшим голосом.

- Бог обо всем этом знает, капитан, - ответил моряк. - Хорошо, что пуля вышла вбок под рукой, иначе бы...

Штурман повернулся и хотел было идти, но на его плечо легла рука капитана:

- Помолитесь за него, штурман. Вы же можете молиться!

С этими словами капитан еще раз бросил взгляд на мальчика и поспешил наверх. Его встретил сильный ветер. Он очень быстро вел корабль к берегу Норд-Бевеланда, и по приказу капитана расторопные юнги установили дополнительные паруса. Высокий Бартель с перевязанной рукой смотрел в том направлении, где находилась его родина.

- Вам не больно, Бартель? - спросил капитан. Матрос покачал головой и ответил с улыбкой:

- Только какое-то странное чувство, как будто моя рука сделана из свинца, но боли я не чувствую. Я могу шевелить всеми пальцами, сухожилие, видимо, не задето. Мне, собственно, совсем и не нужно бы сходить на сушу...

- Все же, Бартель, вы с Марком сойдете на сушу, и вы отвечаете передо мной за мальчика.

Ветер свирепо надувал паруса. Словно хищная птица, „Дракон" рассекал волны, и уже задолго до захода солнца корабль пришвартовался в тихой бухте Норд-Бевеланда. Четверо сильных мужчин, следуя за Бартелем, несли раненого к одной из рощиц, окружавших крестьянский дом. Крестьянка и ее дочь, молодая девушка, видели, как они подходили, и настороженно стояли у ворот. Но узнав Бартеля, радостно и приветливо пригласили мужчин в дом.

Более года прошло со времени последнего ночного нападения на испанский конвой, и за это время в жизни капитана Рольфа Эльбертса кое-что изменилось. В морях исчез флот гезов. Многие морские тезы вступили в государственную армию и сражались против прежних врагов на суше. Настоящие моряки плавали на военных кораблях принца Оранского, которые успешно сражались с врагом во всех морях, даже под жарким тропическим солнцем.

Капитан Эльбертс все еще командовал „Драконом". Так как он мог свободно решать, то он использовал его больше не как военный корабль, а как курьерское судно, выполняющее поручения принца Оранского. Это решение было принято в связи с отставкой испанского ротмистра дона Мигеля Перан-са. Испанец расстался с ним в Бресте, но до этого между капитаном и пленником состоялся еще один длинный разговор. Прежде, чем ротмистр, которому явно нелегко было расставаться, в последний раз пожал капитану руку, он сказал:

- Мы принадлежим к разным народам, у нас разная вера, капитан, но все же Бог, в которого мы верим, знает наши души и все может. Вы благородно оставили мне жизнь, и я уверен, что вы будете вспоминать о Мигеле Перанса с более теплым чувством, чем о моих земляках, которых вы принесли в жертву вашей мести. Месть сладка, но у нее горький привкус. И это нам не подобает. Дай Бог, чтобы вы изгнали ее из своего сердца, Рольф Эльбертс. Вам не вернуть назад того, что потеряно. Я возвращаюсь к себе на родину, понимая, что мой народ причинил вашему страдания и развязал эту войну, которая никогда не приведет к хорошему концу. Будьте здоровы, капитан! Бог с вами!

Предводитель гезов, капитан „Дракона", которого боялись испанцы, уважали товарищи, ценило командование флота и команда, когда „Дракон" снова вышел в открытое море после расставания с ротмистром Перанса, зашел в свою каюту и заперся. Затем он снял свою треуголку, отстегнул шпагу и пояс и взял корабельную Библию. Долго он читал то, что ему хорошо было известно с детства. А затем он встал на колени. В течение нескольких часов его не видели на палубе.

Была уже поздняя весна, когда капитан Эльбертс нашел возможность посетить маленький крестьянский двор в Норд-Бевеланде, где после тех печальных событий ему пришлось оставить Марка. Он нашел его и высокого Бартеля на поле неподалеку от двора. Когда Марк увидел моряка, он отбросил лопату в сторону и поспешил к нему навстречу. Очень радушно встретили они друг друга.

Вопреки ожиданиям, Марк быстро поправился от тяжелого ранения, а как только ему стало немного лучше, он постарался быть полезным в доме, во дворе и в поле. Он работал так прилежно, что даже Бартель, которому, как настоящему моряку, крестьянский труд был чужд, и то вынул руки из карманов и взялся за работу. Но при этом Бартель все же заявил, что он непременно воспользуется первой возможностью, чтобы вновь почувствовать под ногами палубу корабля. Но его мать Бетте пыталась все же его отговорить. Что касается Марка, то он тоже ушел бы, будь на то воля Бога, но мальчик еще долго не выздоравливал и все еще нуждался в уходе. Даже сестра не молчала и бодро убеждала Бартеля остаться, так что в конце концов он смиренно сказал: „Против вас, женщин, совершенно невозможно идти!"

Даже во время суровой зимы на одиноком крестьянском дворе было уютно. Маленькой семье не пришлось, как прежде, испытывать нужду. Рольф Эльбертс в свой первый визит вручил матушке Бетте значительную сумму денег и сказал:

- Матушка Бетте, это вам за заботу и содержание моего раненого помощника боцмана. Заботьтесь о нем хорошо, он храбрый малый. И если я снова вернусь живым, то я возьму его с собой и с вами за все рассчитаюсь...

Марк, которому очень нравилось сельское хозяйство, работал с неустанным усердием, чтобы улучшить скромное существование матушки Бетте. Обе коровы в низком хлеву и неповоротливые волы поворачивали головы, когда слышали бодрый, звонкий голос Марка, и Тюрк, здоровый пес, не гонял его.

С наступлением весны тоска Бартеля по морской жизни возросла еще сильнее. Снова и снова бросал он взгляд в сторону моря и с завистью думал о людях, которые могут стоять на качающейся палубе, слышать шум парусов, развевающихся на ветру. И когда в солнечный полдень он неожиданно увидел приближающегося капитана с боцманом Вулькемой, то его радости не было границ. Даже матушка Бетте узнала гостей и сердечно приветствовала.

- Приготовьте нам что-нибудь поесть, - сказал капитан матушке Бетте. - У меня есть пара часов, и поэтому я могу с вами поговорить. Мы дрейфуем у бухты, и несколько моих людей ждут нас с лодкой на берегу.

Вскоре стол был накрыт самым лучшим, что могла предложить матушка Бетте. Мужчины все попробовали, а Рольф уверял, что жареная ветчина и блины с яйцами были самыми замечательными, и что только в Боргерсвийке он ел такой отличный хлеб.

- Прошло много времени, Марк, - сказал задумчиво капитан, - когда мы вот так же сидели за одним столом. - Марк почувствовал глубокую тоску, которая звучала в этих словах. Когда обед закончился, капитан повернулся к Лоббе Вулькеме:

- Боцман, я хотел бы, чтобы вы пошли к месту стоянки и понаблюдали бы за „Драконом" - наши люди могут быть не очень осторожны. Если все в порядке, то возвращайтесь снова сюда, хозяйка нам наверняка приготовит прохладительный напиток прежде, чем мы отсюда уйдем. Я думаю, - добавил он, - что Бартель и Марк вас охотно проводят.

- Капитан великолепно нас провел, - ворчал Вуль-кема, когда они втроем отправились в путь, а Марк не мог сдержаться от насмешки:

- Вы бы, пожалуй, лучше выпили прохладительного напитка, чем отправляться пешком?

- С этим ничего не поделаешь; то, что сказал капитан, - необходимо исполнять, - возразил Бартель. - Я только надеюсь, что мать не прожужжит ему все уши о том, как я необходим здесь, на суше. Тут я больше не выдержу! Я снова поеду, даже если это будут турки!

Между тем капитан беседовал о Марке с матушкой, которая обстоятельно рассказала, как он прилежно ей помогал и с каким усердием выполнял всю работу, так что даже Бартель не мог больше бездельничать.

Рольф задумался.

- Что бы вы сказали, - спросил он затем, - если бы я взял с собой на корабль обоих парней?

У крестьянки выступили слезы.

- Это просто невероятно, капитан. Я бы скорее отпустила нашего Бартеля, чем Марка. Поглядите, Бартель был и остается моряком, как и его отец. Но Марк совсем другой. В то время, как Бартель все еще проклинал испанцев - могу я быть с вами откровенной? - и думал, как с ними рассчитаться, Марк чувствовал в глубине сердца раскаяние из-за пролитой по его вине крови. Поверьте мне, капитан, вы сделаете лучше, если оставите Марка здесь у нас; мальчик не знал своих родителей, а те, кого он любил, мертвы. Ему нужна любовь...

- Хорошо, матушка Бетте, это все понятно, - в конце концов перебил ее капитан. Затем он обратился к Нель:

- А вы, Нель, будете ли вы жалеть, если помощник боцмана уплывет отсюда на корабле?

Нель почувствовала, что краснеет. Почему капитан смотрит на нее так пристально?

- О да, капитан, - ответила она смущенно. - Я нахожу его... - оставьте же его здесь! Если Марк и Бартель - оба они уйдут, кто же будет выполнять работу? Оставьте его здесь! - Совсем смутившись и покраснев, она повернулась к матери и продолжала:

- Если Марк уйдет в море, то Бартель ни на час не останется больше в Норд-Бевеланде, нам очень часто приходилось об этом слышать, не так ли, мама?

Рольф Эльбертс рассмеялся. Едва лишь он хотел что-то сказать, как вернулся боцман Лоббе с обоими сопровождавшими его и доложил, что на „Драконе" все в наилучшем порядке.

- Ну, тогда мы можем поговорить дальше, - сказал капитан.

Матушка Бетте все же прервала его, чтобы подать мужчинам напиток. Затем капитан снова начал:

- Сначала вы, Бартель. Хотите ли вы вновь занять свое место на „Драконе", но теперь уже как второй штурман?

Бартель хотел было соскочить со своей скамьи, чтобы поблагодарить капитана. Но капитан движением руки остановил его.

- Корабль отправится на верфь, где его переоснастят. Так как я могу выбирать, то я отказался от военной службы. Плавания под Оранским флагом возможны даже на Дальний Восток, и они будут не менее опасны, чем до сих пор. Вы готовы, Бартель, поехать с нами? Пройдут, возможно, годы, прежде, чем мы снова окажемся в родных водах.

Бартель махнул своей большой тяжелой рукой:

- Хорошо, хорошо, капитан! Куда бы ни было - я готов!

- Обдумай все хорошо! Это будет утомительно и будет стоить больших усилий, чем на военном корабле. И мы не завоюем ни славы, ни денег...

- Я готов! Я еду с вами - по мне хоть на край света!

Матушка Бетте молча покачала головой, и Нель тоже не знала, что ей сказать на это. Но Бартель похлопал ее по плечу:

- Радуйся, Нель, я привезу вам полную фуражку золотых монет, и потом вам больше не нужно будет мучиться с двумя коровами и с парой скудных участков, на которых лучше растут сорняки, чем хлеб.

- Итак, пойдем, - решительно сказал капитан. -Собирай свои пожитки и не забудь прежде всего свою фуражку, Бартель, и будь готов. А теперь ты, Марк! Слушай внимательно, что я тебе предложу, и если тебе это понравится, дай мне сразу знать.

Так вот, ты долго сопровождал меня в моих путешествиях, как ты сам того хотел. Ты был отважным и предусмотрительным, как настоящий солдат. Но ты не воин и не моряк. У тебя мягкое сердце и, может быть, поэтому ты мне вдвое дороже. Наставления матушки Сюзанны ты воспринял гораздо лучше, чем я. Я поступал, к сожалению, по закону возмездия. Я кое-что здесь для себя обдумал. Пройдут многие месяцы, прежде чем мой корабль будет готов для плавания на восток, и в это время я хотел бы навестить старых знакомых в Алкмааре - Каспара Тидденса и его семью. И когда я буду там, то я хотел бы снова посмотреть на то место, где когда-то был Боргерсвийк, так как земля там принадлежит теперь мне, Марк, ты это знаешь.

Марк кивнул, не сказав ни слова, и с нетерпением взглянул на капитана.

- И тогда, - продолжал он дальше, - если Каспар Тидденс мне поможет - а в этом я не сомневаюсь - я снова отстрою Боргерсвийк, каким он был прежде. А ты, Марк, останешься здесь до тех пор, пока посыльный от лавочника не позовет тебя в Боргерсвийк, чтобы ты поселился там, как крестьянин, и хозяйничал там, как когда-то дядя Арне. Единственным условием будет для тебя то, чтобы найти здесь богобоязненную женщину, которая поедет с тобой в Ридланд; как когда-то сделал Арне Боргере, когда он, будучи раненым, нашел приют в рыбацкой семье. И я буду возвращаться сюда время от времени из моих морских путешествий и наверняка найду в Боргерсвийке теплый приют... Ну что, Марк, это тебе нравится? Ты последуешь за мной в восточную часть Индийского океана или ты хочешь возвратиться в Ридланд, где живут кукушки и выпи, а белые голуби клюют из рук золотистые зернышки?

Сначала Марк не мог произнести ни слова.

- О, господин Рольф! О! Да это слишком прекрасно, чтобы быть правдой! Боргерсвийк! Нигде нет уголка земли дороже, чем Боргерсвийк!

Сразу после этого посещения Рольф Эльбертс отправился в Алкмаар и обсудил там с Каспаром Тидденсом, что требовалось для отстройки Боргерсвийка. Были произведены все расчеты и улажено финансирование, и когда Рольф Эльбертс покинул Алкмаар, то был уверен, что друг отца возьмет на себя все заботы и ему можно спокойно доверить отстройку Боргерсвийка.

Когда же он снова приедет домой - этого Рольф и сам не знал.

Лишь долгое время спустя прибыл „Дракон" в ту же рыбацкую гавань. Как только были улажены самые необходимые служебные дела, капитан в сопровождении Лоббе и Бартеля сразу отправился в Алкмаар. Они пришли в город незадолго до закрытия ворот, и так как искать самого лавочника было неудобно в такое позднее время, то капитан с двумя матросами снял комнату на ближайшем постоялом дворе.

Лоббе и Бартель остались в уютной комнате для гостей и сидели там вместе с несколькими другими гостями, которые ожидали услышать о приключениях моряков. Капитан же отвел хозяина в сторону, чтобы его немного порасспросить.

- Жив ли еще Каспар Тидденс?

- О, да! Он здоров и здравствует, хозяин видел его еще утром.

- Вышла ли его дочь замуж, и живет ли еще ее брат дома у родителей?

- Берта еще живет дома, она красивая девушка, всегда приветлива и весела. Он, хозяин, хотя и не велел об этом говорить, но я знаю, что уже отказано не одному жениху...Ну да среди них не было, пожалуй, ни одного достойного. Арндта больше нет дома. К огорчению матери, он поступил на службу в армию и стал, между прочим, фенрихом.

- Знает ли хозяин, как обстоят дела с крестьянским домом в Ридланде, где раньше жил друг Каспара Тидденса?

- Это особая история, господин, - ответил хозяин. - Особенная история! Во время осады города испанцы спалили двор и все жители были убиты, кроме пастушка. И недавно, как говорят, по чьему-то поручению, Каспар Тидденс на том же месте снова строит поместье. Там должен жить пастушок, который ушел оттуда сразу после того гибельного пожара. Но, собственно, всей правды об этом не знает никто, так как место уединенное...

Моряк узнал достаточно. Неужели его желание действительно может исполниться? Неужели у него, бездомного путешественника, снова появится настоящий дом, где он сможет встать на якорь?

Когда Рольф Эльбертс открыл рано утром дверь своей комнаты и вошел в комнату для гостей, то хозяин был уже на ногах. Он с удивлением посмотрел на моряка.

- Разве вам не понравилась кровать, раз вы так рано выбрались из-под перин?

- Довольно часто у меня была гораздо менее удобная койка, - смеясь, ответил моряк. - Но меня разбудило яркое солнце, и я в этот раз не так долго пробуду на суше, чтобы проспать все это время. Пусть мои люди отдыхают, пока я не вернусь. Ну, а вот это в уплату, иначе вы можете подумать, что я забуду вернуться. Это, должно быть, не первый раз, когда такое случается?

Хозяин посмотрел на куртку моряка, сильно удивился и, низко поклонившись, снял с головы колпак.

Едва на башне пробило шесть, как Рольф стоял уже у лавки Тидденса. Он покачал головой.

- Мне, пожалуй, нужно подождать два-три часа, -подумал он. Но тут открылось окно под навесом, и выглянула дочь Каспара Тидденса. Когда она увидела прямо под окном его высокую фигуру и загорелое возмужавшее лицо, то щеки ее покрылись чудесным румянцем.

- Рольф, вы, должно быть, упали с небес! - закричала она удивленно. - Как же вы пришли сюда в такую рань?

Он попытался ей это объяснить.

- Но, - быстро добавил он, - я, пожалуй, погуляю еще немного по городу и немного позднее снова навещу вас.

- Если бы вы пришли сюда хоть на час позднее, то совсем не встретили бы нас! - ответила девушка. -Мы с раннего утра на ногах, так как весь день хотели провести в Боргерсвийке. Ну, а раз вы пришли, то мы, конечно же, останемся дома...

- Берта, подождите, - прервал ее моряк, - подождите, у меня есть другое предложение! Спросите родителей, позволят ли они мне поехать вместе с вами. Тем временем я найду лодку. В моем распоряжении есть гребцы, равных которым не найдешь во всем Алкмааре.

Уже час спустя лодка, управляемая Лоббе и Бартелем, словно птица, неслась по низким водам Ридланда. Уже чувствовалось, что будет жаркий день, но пока свежий ветер шевелил камыш и высокую болотистую траву, и тяжелые головки камыша тихо шуршали.

У Рольфа Эльбертса и его друзей было много о чем рассказать; только сам Рольф говорил немного. Вскоре он перевел речь на Боргерсвийк. Не гордится ли Марк своей красивой молодой женой?

- Наверняка да. По нему это видно! - смеясь, ответила Берта. - Но я думаю, что его жена гордится им не меньше. И, - продолжила она дальше, - матушка Бетте, его теща, уверяет, что она от своего собственного сына не могла бы ожидать больше любви и заботы, чем оказывает ей Марк.

- Берта, взгляните на моего штурмана, не видите ли вы в его загорелом лице сходства с женой Марка?

Девушка удивленно посмотрела на лицо штурмана и затем так же удивленно взглянула на Рольфа Эльбертса.

- Да, Берта, жена Марка - его сестра, а ее мать -также и его мать.

- Ой, - девушка испуганно прикрыла рот рукой. -Мне не следовало говорить о том, что рассказала мне матушка Бетте. Извините меня, штурман!

- Да что вы, - засмеялся Бартель. - Моя мать настоящая морячка, она говорит то, что думает, и я всем сердцем рад моему зятю! Моя мать привязалась к нему, а это так хорошо. И теперь она снова отпустит меня в море.

- Мы сели на мель, - прервал разговор Лоббе. -Под нами менее двух футов!

Рольф посмотрел в прозрачную воду.

- Нам придется подождать полчаса, пока вода не прибудет. Но мы могли бы пойти и пешком, - он вопросительно посмотрел на плотную фигуру друга своего отца.

- Я знаю, что делать, - возразил тот, немного подумав. - Ты иди с Бертой в Боргерсвийк пешком, а мы здесь спокойно подождем, пока можно будет плыть. Не лучше ли так, мать?

Его жена согласно кивнула.

Летнее утро было прекрасным. Тепло и ласково освещало солнце пышную зелень. Среди растительности в прудах плавали птицы, по другую сторону камыша тихо и невозмутимо стояла белая цапля. Пестрые бабочки порхали над душистым клевером, где-то совсем рядом слышалось пение дрозда, крик кукушки и болотного зяблика.

Некоторое время двое молодых людей шли друг подле друга, каждый был занят своими мыслями. Затем девушка взглянула на высокорослого мужчину. Каким серьезным он выглядит!

- Как хорошо, Рольф! Здесь так тихо. После всех трудных лет это чувствуется вдвойне...

Моряк посмотрел в приветливые глаза девушки, и серьезность исчезла с его лица.

- Вы должны меня извинить, Берта, что я сегодня немного погружен в себя.

- Нет, нет, ничего такого я не думаю! - прервала она его испуганно. Но он продолжал:

- Знаете, в последние годы, о которых вы только что говорили, я пришел сюда, как изгнанник, после того, как моих родителей принесли в жертву кровавому фанатизму. Арне Боргерс отважился принять меня! И теперь, когда я снова направляюсь в Боргерсвийк, мне вспоминаются все те слова, которыми провожала меня матушка Сюзанна, - слова, на которые я слишком долго не обращал внимания. Но все же Бог не позволил мне пасть. Он долго следовал за мной. Я верю, что существует Его десница, и зло должно быть осуждено и искуплено, и сам же требовал так много милости! Благодаря одному испанцу я все это осознал! Я познал себя во свете Бога и осудил свои грехи. Я признал свою вину, свои грехи перед Ним, и Он был справедлив ко мне и простил меня ради Христа. Он - милостивый Бог, полный долготерпения и прощения. И я обрел покой. Вот что я хотел вам сказать, Берта.

У небольшого пригорка с тремя ивами оба остановились. Теплые лучи солнца проникали даже сквозь густые кроны деревьев, и тени под листвой местами золотили бархатно-мягкую траву.

- Берта, - сказал моряк. - Вспоминали ли вы хоть однажды в своих молитвах диких морских гезов, которые блуждали в морях свободные, как птицы, и без родины?

Их глаза встретились, и она тихо ответила:

- Я вас никогда не забывала, Рольф, у вас всегда был кто-то, кто молился за вас.

- Тогда могу ли я просить вашей руки, Берта?

- Да, Рольф, - ответила на это девушка, и ее глаза заблестели. - В Алкмааре у тебя будет приветливый дом и жена, которая, молясь, думает о тебе.

Рольфу показалось, что солнце никогда не светило так ярко, и птицы никогда не пели так красиво, как в это утро.

Немного позднее они последний раз повернули по извилистой тропинке, и Боргерсвийк лежал перед ними. Рольфу Эльбертсу казалось, что это ему снится. Все было точно таким же, как тогда, когда он жил здесь со своим дядей Арне. Мост с тяжелыми воротами, перед которыми когда-то встал капитан Панадеро со своими всадниками и потребовал их открыть, проходил через канал с заросшими камышом берегами.

Рольф нажал железную ручку, тяжелая дверь открылась. На лугу вокруг дома пасся скот. Светло-зеленая входная дверь и белые окна с темным фронтоном - все было, как раньше. А там, возле низкой живой изгороди, под окном, росли те же цветы, что так любила Эльза, а с другой стороны летали ее белые голуби! За сараем, где раньше росли старые яблони, Марк посадил молодые фруктовые деревья.

Рольф остановился там, где раньше старый каштан бросал на траву широкую тень. Это место было огорожено низкой четырехугольной оградой, на пышных розовых кустах цвели белые и красные розы. Здесь покоятся прежние обитатели Боргерсвийка. Рольф был потрясен до глубины души. Со всей силой почувствовал он глубокую тоску по своим близким.

Он поднял глаза туда, где пышные ивы склонились над прудом. Там были могилы погибших испанцев. И они тоже заботливо ухожены, окружены оградой, там тоже цветут розы.

В этот момент открылась дверь дома, и навстречу Рольфу хорошо знакомой ему быстрой походкой поспешил Марк.

- Добро пожаловать, Берта! Слава Богу, господин Рольф, вы благополучно вернулись домой! Трижды добро пожаловать в Боргерсвийк! - Марк двумя руками обхватил правую руку капитана, и его глаза засияли от радости.