Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №4

Да, я счастлива

Гостиные в доме богача, банкира Резеке, сверкали от бесчисленного количества свечей. Зеркала, стекло, отполированное дерево шкафов и витрины отражали теплый свет. Длинный праздничный стол был накрыт со вкусом. Были приглашены друзья и коллеги по работе, чтобы отпраздновать день рождения первого сына в семье.

Все снова подняли бокалы. „Поздравляем! Поздравляем!" - доносилось до родителей со всех сторон. Господин Резеке благодарно склонял голову, и его глаза наполнялись теплом и светом. Как счастлив он был! Ребенка страстно ждали уже несколько лет. Он улыбнулся своей жене. Как она была прекрасна! Нежный овал лица с большими глазами, светлые локоны, к которым так подходило пепельно-голубое шелковое платье...

Тосты гостей доносились до детской, где маленький Ганс Виктор спал в своей колыбели. Рядом с кроваткой сидела повитуха, старая няня. Задумавшись, она смотрела на розовое детское личико. Она сложила руки и тихо сказала:

- Сохрани его, Господи, укажи ему пораньше дорогу в жизни, пусть он доверяет Тебе, пусть будет верен Тебе.

Был уже поздний вечер, когда в детскую вошла мать с несколькими дамами. Ханна откинула шелковый занавес, и дамы, улыбаясь, наклонились к маленькому ребеночку. Каким он уже был большим и сильным! Эти шелковые завитушки! Он выглядел совершенно здоровым и действительно - так похож на мать! Тут малыш проснулся и начал сильно кричать, дамы вернулись обратно...

Ганс Виктор рос сильным ребенком. И, собственно говоря, совершенно излишним было то, что Ханну еще держали в доме, так как у пятилетнего сына уже была воспитательница, француженка Бурже, зачем дальше нужна была повитуха? Фрау Резеке разговаривала с Ханной о том, чтобы вскоре подыскать ей другое место. Но это услышал Ганс Виктор. Он запротестовал, начал кричать, вцепился в Ханну обеими руками и заявил:

- Ханна останется здесь! Ханна останется здесь, здесь навсегда!

И потому, что ребенок так сильно разволновался, повитуху оставили.

По сути дела, так было лучше и для фрау Резеке. Ей приходилось смотреть за большим домашним хозяйством, выполнять много общественных обязанностей, и она могла быть уверенной, что сын находится под внимательным присмотром Ханны. Кроме того, она чувствовала, что ей самой не справиться с темпераментом мальчика. Когда она брала его к себе в комнату, чтобы с ним немного поиграть, он взбирался по дороге на шелковые диваны, прыгал рядом с напольными китайскими вазами, использовал стулья как скаковых лошадей и выравнивал их по линейке, потому что они не хотели стоять на месте. А если мать пыталась запретить ему эту игру, то начинались слезы и раздражение, пока наконец не звали Ханну, которой быстро удавалось отвести мальчика в детскую и успокоить.

В такие моменты француженка Бурже стояла совершенно беспомощная. А если она пыталась при этом вставить хоть слово, то все было еще хуже, так как Ганс Виктор противился изучению французского, и Бурже пришлось говорить по-французски всего лишь однажды. Итак, француженка Бурже в основном сидела в своей комнате, а Ганс Виктор играл с Ханной в детской.

Ханна полностью посвятила себя мальчику. Она его очень любила. Он знал, что ничего не сможет добиться от нее слезами и криками. Он часто сидел рядом с ней и слушал чудесные истории, которые Ханна читала ему из большой, толстой книги. „Еще одну, Ханна, еще одну!" - просил он ее перед сном. Он мог спеть много песен о Господе Иисусе, добром Пастыре, Спасителе грешников и друге детей. И если Ханна молилась вместе с ним, то он часто потом гладил ее по лицу и обещал никогда больше не быть непослушным и своенравным. Он любил играть с другими детьми и дарил им свои любимые игрушки.

„Кто вырастет из мальчика?" - с радостью думала Ханна, когда он был таким добрым и отзывчивым, и с печалью, когда он казался непослушным и упрямым.

- Он знает, что он хочет, у него есть энергия и уверенность в себе, - сказал господин Резеке, улыбаясь, когда однажды увидел проявление его упрямства. Обычно он видел сына очень редко, так как с утра до вечера был загружен работой.

Когда Гансу Виктору исполнилось шестнадцать лет и его домашнее образование создало ему условия для дальнейшего обучения, родители снова пригласили гостей на праздничный ужин. Ганс Виктор занял почетное место. Везде пили за него и желали ему блестящего будущего. Ганс Виктор очень наслаждался этим вечером. Неужели он наконец-то стал мужчиной? Перед ним открывалась жизнь, и он радовался тому, что выходит в большой мир, вперед, наверх, к вершинам счастья.

Даже в своей комнате Ханна слышала множество голосов, смех и шутки, легкий звон бокалов и быстрые шаги официантов, как и шестнадцать лет назад, когда она сидела у колыбели с шелковым занавесом и молилась: „Сохрани его, Господи, укажи ему пораньше дорогу в жизни, пусть будет он верен..." И снова она сложила руки и высказала эту просьбу. Затем подошла к своему шкафу и вынула оттуда книжечку. Она ласково провела рукой по черному переплету, затем села за стол и твердыми буквами вывела на внутренней стороне обложки первый куплет песни, которую часто пела своему подопечному:

И, немного подумав, дописала слова из Библии.

Когда Ганс Виктор поздно вечером пришел в свою комнату, то он был уставшим и возбужденным от множества впечатлений. Тут в дверь тихо постучались, и после его „Войдите!" вошла Ханна. Она посмотрела на него робко, немного смутившись, так как он показался ей таким чужим, таким взрослым и представительным.

- Дорогой юный господин, - начала она, запинаясь, - здесь у меня если бы вы могли принять подарок от старой Ханны...

- Подарок от тебя! - воскликнул Ганс Виктор и протянул к ней обе руки.

- Ханна, я так рад, это приносит мне больше удовольствия, чем все то, что мне сегодня вечером там внизу нагромоздили, и это мне гораздо дороже. Что это?

Ханна молча протянула ему маленькую книгу.

- Новый Завет, - прочитал он, взяв книгу, и, немного подумав, повторил еще раз:

- Ханна, я тебя уверяю, это мне всегда будет очень дорого.

- Дай Бог, молодой господин! Спокойной ночи!

С этим она ушла. Ганс Виктор вскоре после этого заснул крепким сном. Ханна еще долго стояла на коленях у своей кровати и молилась.

„Он знает, чего он хочет," - сказал господин Резеке, полный отцовской гордости. О да, господин Виктор слишком хорошо знал, чего он хочет и чего не хочет, совершенно как и его отец. Если бы господин Резеке раньше догадался об этом, то он не улыбался бы с такой гордостью своенравию своего сына. Но он был подобен тем отцам, которые убеждены: „Мой сын будет думать, как я, и хотеть того, что я хочу - как мой сын и наследник".

Но сын и наследник дома Резеке прежде всего не хотел становиться коммерсантом. Из семестра в семестр мучиться во время длительного курса обучения, после этого из года в год торчать за письменным столом и заниматься бесконечными столбцами цифр - нет, это не соответствовало представлениям Ганса Виктора.

И однажды в кабинете отца, где они говорили о будущем старого семейного предприятия, о необходимых новшествах и перестройках в различных цехах, без которых, при постоянно усиливающейся конкуренции, скоро будет невозможно дальше расширять производство, Ганс Виктор сказал:

- Позволь мне поступить на службу в армию и стать офицером. Я совсем не гожусь для коммерции.

Он улыбнулся своему отцу, так как знал, что придется его переубеждать. Но он не ожидал такого сильного сопротивления. Господин Резеке вскочил с кресла и в резких выражениях высказался о том, что думает об ошибочном намерении сына, об отсутствии у него усердия и об обеспеченной до последнего дня жизни наследника, вступился за старое семейное предприятие и его дальнейшее существование. Ганс Виктор был возмущен. Он упрекнул в корыстолюбии отца, который думает только о своем деле, намеревается делать только свои деньги - упреки, которые глубоко ранили господина Резеке. Когда молодой господин ушел из комнаты, его отец еще долго сидел, погруженный в свои мысли. В последующие дни они избегали друг друга, и над домом висела грозовая туча, пока наконец фрау Резеке не встала на сторону своего сына и не добилась согласия отца.

Уже несколько недель спустя Ганс Виктор надел красный мундир гусаров. Мать с гордостью смотрела на него. Но между отцом и сыном возникла стена. Они избегали друг друга и разговаривали только о самом необходимом. В семье часто царила совершенно невыносимая атмосфера.

Ганс Виктор чувствовал себя уютно лишь в своей комнате, находившейся на верхнем этаже дома, и гак он проводил многие часы под покровительством Ханны. Старая няня становилась ему все ближе. У нее всегда было для него время, и она была здесь только ради него. При ней он мог высказаться и знал, что она попытается его понять. Она не во всем с ним соглашалась и отказывала ему даже во многих его желаниях, но от этого ему не было тяжело, он мог с этим примириться, так как чувствовал, что она поступает совершенно искренне и желает ему добра.

- Ханна, - сказал он однажды, - когда я с тобой, то мне очень хорошо, я чувствую себя счастливым, так как нахожу здесь спокойствие, которого не чувствую там внизу в нашем доме.

Ханна задумалась. Что она должна ответить? Она очень хорошо могла понять молодого человека, но не в ее силах было устранить неприятности в семье Резеке. Она начала рассказывать с самого начала, с тех лет, когда он еще был маленьким, то и дело вспоминая разные библейские истории, которые читала ему раньше. В конце концов она пояснила ему, что источником всех бед, взаимного непонимания между детьми и родителями, любой вражды и ссоры является вражда людей против Бога и непослушание Его Слову.

Было уже поздно, когда Ганс Виктор пожелал Ханне спокойной ночи. Он ушел из детской очень задумчивым. Ханна проводила его взглядом. Она намеревалась молиться за него еще усерднее, еще преданнее.

Банкир Резеке был не в духе. Когда речь заходила об авторитете и благосостоянии его дома, то он не скупился. Но он все же слишком ценил деньги, и его очень задевало, когда он видел, как легкомысленно сын обращался с ними. Ганс Виктор был очень щедр в денежных делах, возмещал карточные долги других людей, давал в долг большие суммы многим знакомым, которые ему не возвращали, и сам очень любил жить на широкую ногу - все это за счет своего отца. И когда опытный банкир складывал сотни тысяч, он безгранично сердился из-за тысяч, которые требовал от него его сын и наследник. Снова возникли серьезные разногласия, и пропасть между ними становилась все глубже. Однажды, когда Ганс Виктор не нашел у своего отца взаимопонимания из-за какого-то своего обязательства, то в поисках помощи он обратился к матери. Она молча его выручила.

Естественно, молодого человека повсюду любили. У него был очень широкий круг знакомых. Многие молодые люди добивались его расположения, в казино тоже искали с ним дружбы. Ему был открыт весь мир, за ним тянулись многие души... „Мальчику нужно жениться!"

Фрау Резеке втайне оценивала невест на выданье известных семей с рангом и именем. „Девочка должна быть красивой, образованной, действительно приятной", - считала она. Господин Резеке с ней соглашался: „Из солидного дома, с хорошим воспитанием, девушка из действительно уважаемой семьи".

Но Ганс Виктор не проявлял желания связывать себя узами брака. Он хотел и дальше наслаждаться своей свободой. Он и в будущем хотел позволять себе все, что ему нравилось.

Но этим молодым человеком управляла тайная сила, а он об этом и не знал. Он не догадывался о кротких людях и незаметных защитниках, которые удерживали его от недобрых дорог, от всех грехов и страстей, к которым он был склонен. „Сохрани его, Господи, укажи ему верный путь в жизни, пусть он будет верен Тебе..." - молилась Ханна день за днем. Он еще был ее маленьким Гансом Виктором, она любила его, как собственного ребенка...

После этого прошло много лет. Жизнь в доме банкира Резеке шла своим чередом, нескончаемым кругом дел и развлечений. Ханна жила своей особенной, тихой жизнью. Она брала на себя домашнюю работу, которую выполняла регулярно и неустанно. Никто о ней не беспокоился, кроме Ганса Виктора. Он хотя и был редким гостем в доме родителей, но когда приходил, то неизменно приносил Ханне подарок, чтобы доставить ей радость.

Как-то в одно из воскресений марта он зашел в комнату Ханны раньше обычного, и в его сияющих глазах она прочитала, что произошло что-то особенное. „Дай Бог, что-то хорошее!" - подумала она про себя, так как всегда немного боялась безрассудных поступков, на которые был способен ее Ганс Виктор.

Он пододвинул стул, вынул из кармана фотографию, и, протянув ее Ханне, спросил:

- Как она тебе нравится?

Ханна уставилась на портрет, ее рука дрожала, так как по возбуждению молодого человека она почувствовала, что все это значит. Она вытерла глаза и снова посмотрела на него.

- Ну, Ханна..?

- Она прекрасна, - сказала Ханна, - она выглядит очень хорошей и верной. О, дорогой мой молодой господин, благослови, Господи! Господи, благослови!

Ганс Виктор встал. Он дважды глубоко вздохнул, как он это делал в детстве еще мальчиком, когда был очень взволнован.

- Хотя мне и нужно благословение родителей, но больше всего я нуждался в твоем „да".

- О, молодой господин, разве они еще не знают?

- Они должны узнать это сегодня - это будет чудесный сюрприз. Но, Ханна, я на ней обязательно женюсь, на это ты можешь полагаться!

- А если Ваши родители...?

- Я на ней женюсь, Ханна! Она дочь мелкого торговца. „Она тебе не пара", - скажет мама, - у нее нет ни пфеннига"... Я оставлю службу в армии и уйду в отставку.

- О Господи, что же будет!

- Свадьба! - засмеялся Ганс Виктор. Но смех был неестественным. Затем он кивнул Ханне и твердыми

шагами вышел из комнаты. Она слышала, как он спустился по лестнице и вошел в комнату родителей. Около часа снизу не раздавалось ни звука, и это время тянулось для нее мучительно.

Наконец дверь комнаты вновь раскрылась, и громкий голос приказал слуге:

- Дрожки!

Это был голос Ганса Виктора. Ханна поняла, что молодой человек в гневе решил покинуть родительский дом. „О Господи, Боже мой, сохрани его, смилостивься над ним!" Да, она знала его дикое упрямство и пылкость! Быстро, с трясущимися коленями, сбежала она по лестнице. Она хотела увидеть его, прежде чем он уедет. Она увидела, как он распахнул дверь дома, и была потрясена выражением дикой решимости и его растерянной поспешностью.

- Ганс Виктор, молодой господин!

Но он ее не услышал. Был только один голос, проходящий сквозь бури и тучи, который мог вселить мир в сердце упрямых детей человеческих. Это вспомнилось Ханне, когда она медленно поднималась по лестнице в свою комнату, из ее испуганного сердца, как крик о помощи в тяжелой беде, прозвучало:

- Сохрани его, Господи, сохрани!..

„Он знает, что он хочет!" За всю его жизнь у Ганса Виктора не было такого, чтобы он не получил того, что хотел. А тут неожиданно нашлась та сила, которая хотела ему помешать жениться на женщине, которую он любил. Он был рассержен до предела. Что разумного могли родители сказать против девушки? То, что она бедна? То, что это будет неравный брак? „Благородный Маммон! - пробормотал он. -Если она мне подходит, остальное тут ни при чем! Сегодня же вечером улажу все свои дела, утром добьюсь отставки, и через пару недель - свадьба! И даже, если против этого восстанет рай и ад, я все же женюсь, как я хочу, а не как хотят они. Если она будет моей женой, кто осмелится сморщить нос?...“

„Потсдам!" Поезд остановился. Ганс Виктор спрыгнул, выбежал из вокзала, подозвал ближайшие дрожки и поехал на свою служебную квартиру. „Сегодня дело должно проясниться. Я получу их „да", и именно сегодня!" Да, вскоре дело было улажено, но иначе, чем думал Ганс Виктор.

- Без благословения твоих родителей - нет!

Так сказала она. Ганс Виктор, который был готов подчинить своей воле рай и ад, не мог от девушки, которую любил всем сердцем, добиться решающего „да" на брак.

- Ганс, я люблю тебя. Я могу подождать, я могу молиться, но я не могу сказать „да" против заповеди Бога - этого я не могу! - сказала она и осталась с этим.

На следующий день Ганс Виктор поехал обратно в Берлин. Еще раз он вошел в родительский дом. Ханна услышала, что он пришел. И в то время, когда внизу родители и сын ссорились и ранили друг друга жестокими словами, Ханна встала на колени в бывшей детской и умоляла Бога подсказать им путь, который смог бы вновь сблизить сердца в доме Резеке.

С того дня словно темная тень покрыла дом Резеке. Хозяйка дома выглядела очень бледной, но держала голову выше, чем прежде, и однажды, когда Ханна собралась с духом и спросила, как идут дела у молодого господина, фрау Резеке поглядела на нее немного изумленно и сказала:

- Он надолго уехал - разве вы не знаете?

Прислуге было о чем поговорить. Вскоре разнеслось: „Он женился на своей любимой и уехал", затем: „Он наверняка покончил жизнь самоубийством", или: „Он за границей". Ханна не отвечала на все это ни слова. Она ходила, словно во сне, как будто внутри у нее все было сломано.

Ханна казалась уставшей и павшей духом. В этом блистающем доме она жила одинокой жизнью, довольная своим неприхотливым углом и своей малозаметной работой. Но она чувствовала себя даже богатой и счастливой и с терпеливой уверенностью продолжала молиться; она никогда не сомневалась, что Бог сохранит это дитя, для которого она жила, от всех бесчисленных искушений, о которых Ханна больше догадывалась, чем знала. А сейчас? Что ей осталось сейчас? Почему она не осталась в тихих горах своей родной Тюрингии? Не были ли потеряны годы, проведенные в Берлине?

Как она могла надеяться, что души этих богатых, предприимчивых людей сделают большой и необходимый поворот благодаря ее простым молитвам? Но действительно ли в просьбе заключена сила? Разве она не убеждалась в этом не раз на примере маленького Ганса Виктора, какая сила? Разве не слышал ее Бог в некоторых случаях? Разве Он не давал ей предвестий, которым она могла следовать?

Проходил месяц за месяцем. „Путешествие молодого господина, по-видимому, затягивается, - сказал однажды насмешливо слуга, когда встретил Ханну на лестнице, - если только его путешествие не стало прощанием навсегда". Ханна покачала головой.

- Он возвратится, когда придет время, - ответила она спокойно.

Ее сердце снова успокоилось, ее руки тихо сложились в молитве за Ганса Виктора. Она не знала, где он был - Господь знал об этом. „Господи, сохрани его...“, - продолжала она молиться.

В доме, как и прежде, было оживленно и людно. Но близкие друзья иногда замечали, что веселье было поверхностным, наигранным. Фрау Резеке постарела, это она и сама знала, хотя портниха на примерке нового платья уверяла ее в обратном, и горничная льстила ее красоте. Но каждый взгляд в зеркало давался ей с трудом.

Господин Резеке тоже заметно постарел. После того, как внутри семьи произошла ссора из-за предполагаемой женитьбы, он все больше и больше погружался в свое дело, которое полностью стало для него смыслом жизни. Часто он говорил своему бухгалтеру: „Тот, кто рискует, побеждает!" Да, он много рисковал. Но иногда он качал головой из-за размеров суммы, которая была истрачена.

„Это может произойти по-другому", - предупреждал его опытный банковский клерк. И это произошло иначе. Фрау Резеке ничего не заметила. Удивленно, неприятно обеспокоенная, смотрела она на мужа, когда он с нервным беспокойством начинал говорить об ограничениях и экономии. Она не видела, что ее муж поседел, не догадывалась, что он целыми ночами мерил шагами комнату, и не замечала нервную дрожь его рук.

Прислуга шепталась сначала тихо, а затем все громче. Это не доходило до ушей господина и фрау Резеке, но это слышала Ханна. „Я должна молиться еще усерднее", - решила она про себя. Она чувствовала, что все ближе и ближе надвигалась угрожающая тень. „Чем это закончится?" - беспомощно спрашивала она себя и вставала на колени: „Сохрани его, Господи - у Тебя нет недостатка в средствах!"

После разрыва с родителями Ганс Виктор уехал в Бремен и нанялся на корабль, плывущий в Америку. После этого командир предоставил ему длительный отпуск, а затем наверняка уже будет готов ответ на его прошение об отставке. „Что будет дальше? - снова и снова спрашивал себя молодой человек. -Зачем еще нужна моя жизнь? Для чего я на этом свете? Мое счастье разрушено моими собственными родителями. Они пожнут то, что посеяли! Не было бы лучше положить всему конец...?"

Все сильнее привязывалась к нему мысль - добровольно уйти из жизни. Разве смерть не была единственным и лучшим решением его проблем?

Пока огромный пароход медленно отходил от пристани, Ганс Виктор смотрел на множество людей, которые стояли на берегу и махали руками - ему это не предназначалось, ни один из прощальных взмахов. „До свидания!" - прощался бледный молодой человек, который стоял рядом с ним у поручней. „Прощайте навсегда!" - с горечью прошептал про себя Ганс Виктор. Он резко развернулся, пошел на другую сторону палубы и долго смотрел на море, пока огненный шар солнца не закатился и в темной воде на волнах не образовалась светящаяся золотая дорога.

Ганс Виктор тихо зашел в темноту каюты. Его сердце было полно грусти и горечи. Он снова наклонился над поручнями. Если он наклонится вперед еще немного, то упадет...

- О мама, посмотри, как золото! - раздался детский голосок недалеко за его спиной, - так выглядят дороги на небе, не правда ли, мама? Там весь город из золота. Как, должно быть, там прекрасно!

Ганс Виктор не смог разобрать ответ матери, так как женщина уже прошла дальше. Но он неожиданно вспомнил куплет песни, которую часто пел вместе с Ханной.

Тогда он спросил Ханну: „Ханна, когда это будет, что мы поедем в золотой город? Там наверняка очень красиво. А здесь так часто бывает скучно, разве мы нескоро туда отправимся?"

Ханна улыбнулась ему:

„Скоро, - ответила она, - скоро, Ганс Виктор! Но Бог хотел бы, чтобы мы еще кое-чему научились, чтобы мы были готовы, когда Он нас позовет".

Как отчетливо он вспомнил этот ответ! Он все еще помнил чувство неловкости, которое его тогда охватило. „Ты же знаешь, Ханна, что я не люблю учиться. Неужели все время нужно только учиться?"

Когда он вспомнил свои собственные слова, то лицо его осветила улыбка, горестная улыбка. Что он выучил с тех пор? Он печально смотрел на воду. Золотое мерцание вечера исчезло, над морем стелился влажный туман. „Сказка для детей", -неожиданно подумал он. Но только ли детскими сказками были рассказы Ханны?

Его стало знобить. Он отвел взгляд от моря и пошел в свою каюту. Было ли это тепло внутри корабля, которое его охватило, или это был детский голос, который неожиданно звонко и ясно раздался снизу с пассажирской палубы?

Как зачарованный слушал Ганс Виктор хорошо знакомые слова, затем бросился на койку и спрятал голову в подушку.

Когда на следующее утро он вышел на палубу, над морем лежал густой туман, покрывавший все своей холодной влагой. Поежившись, Ганс Виктор поднял воротник. Он чувствовал себя усталым и разбитым. Он стыдился того, что предыдущим вечером так сильно поддался своему настроению; и решил смотреть только вперед и думать только о будущем. Затем предпринял небольшую утреннюю прогулку по палубе корабля.

На трапе, ведущем к пассажирской палубе в защищенном от ветра месте перед каютами первого класса он увидел, что на скамье сидела молодая женщина со своей дочерью. Девочка играла с куклой, а мать читала небольшую книгу. Он сел рядом в другое место. Когда он снова поглядел на книгу в руках женщины, то вспомнил о маленькой черной книге, которую ему подарила Ханна.

„Я даю тебе слово - она всегда будет мне дорога!" -пообещал он тогда. Ах да, этого обещания он не сдержал. Чем ему было дорого Слово Божие в последнее время? Конечно, он взял книгу, засунув в карман в последний момент. Но что она действительно значила для него? А теперь он был рад, что книга была при нем. Он непроизвольно полез во внутренний карман своего мундира, вытащил оттуда книжечку и раскрыл ее. Его лицо озарила улыбка, когда он увидел четкие буквы, написанные рукой Ханны. „Милая, добрая Ханна!" Некоторое время он смотрел на эти несколько слов, и его мысли понеслись все дальше и дальше - к Анне-Марии.

Полный гнева и горечи, ушел он от нее тогда. „Нерешительной и неверной" назвал он ее тогда, потому что она не решилась последовать за ним.

Неверная? Он задумчиво повертел в руках Новый Завет. Она стояла перед ним, бледная и дрожащая, но все же твердо помнила о верности Слову Божиему, об отношении ее к родителям будущего супруга. Разве это не было настоящей святой верностью?

За всю жизнь с Гансом Виктором не случалось, чтобы ему так сильно было стыдно. Его сердце громко забилось, кровь ударила в голову, и чувство глубокого стыда охватило его так, что он простонал. Полный нетерпения, он сунул маленькую книгу Нового Завета в карман. Не так-то легко было отбросить обличительные воспоминания. Что же напоследок сказала ему Анна-Мария? Он тогда почти и не слушал, но ее слова звучали еще в ушах: „Господу Иисусу, нашему Спасителю, принадлежит моя первая верность, Ему принадлежат мои душа и тело до самой смерти, но, Ганс Виктор, ты увидишь, что тебе я тоже останусь верна". Именно так она сказала. О, как сильно сомневался гордый Ганс Виктор в ее правдивости и верности, как презирал его прямолинейный характер любые слабости и нарушения слов! А теперь ему приходится обвинять самого себя. Не был ли он сам неверен? Разве придерживался он своих собственных принципов, разве выбрал он путь верности? Он искал смерти, он был просто сбежавшим, упрямым трусом! Он вознаградил верную любовь горьким гневом, причинил боль человеку, который даже не думал о себе. Разве могла Анна-Мария поступить по-другому, решить по-другому? А как обстоит дело с его собственной верностью Богу и с отношением к людям?

- Мама, погляди, он плачет, - неожиданно услышал Ганс Виктор от сидевшей рядом девочки.

Он испуганно взглянул на нее. Женщина, все еще державшая в руках Новый Завет, посмотрела на него немного смущенно и понимающе, поднялась и пошла в каюту. Ее дочурка помедлила немного, затем повернулась к Гансу Виктору и посмотрела на него своими большими глазами. Он непроизвольно протянул к девочке руки и спросил ласково:

- Хочешь пойти ко мне? - Немного поколебавшись, она подошла ближе. - Почему ты плачешь? -спросила она с любопытством. - У тебя умер кто-то, кого ты любишь?

- Нет, но я так одинок!

Малышка, задумавшись, замолчала и после паузы ответила: - Когда ангелы взяли мою сестричку на небо, тогда моя мама тоже плакала и тоже говорила: „Мы теперь так одиноки", а потом она много читала черную книгу - Библию; ты знаешь, когда она это делала, то Спаситель утешал ее сердце, и теперь она больше не плачет. Когда Спаситель утешит твое сердце, ты тоже больше не будешь плакать, не правда ли?

Ганс Виктор молчал.

- Он охотно это делает, говорит мама.

- Ах нет, мне Он не сможет помочь, - возразил Ганс Виктор.

- Почему нет? - спросила малышка удивленно. Он снова замолчал. Почему Бог не сможет его утешить, почему нет? Девочка все еще вопросительно смотрела на него.

- Почему нет? - спросила она еще раз. Должен ли он ответить: „Потому что я не хочу Его утешения, потому что мне не нужны Его пути, потому что я их сам не хочу!"

- Ну, иди же, малышка, - сказал Ганс Виктор и еще раз протянул ей руку. - Я хочу сделать то, что ты мне сказала, я хочу читать Библию и попросить Бога утешить меня.

Тут малышка радостно кивнула и побежала к матери. Ганс Виктор возвратился в свою каюту. Там он достал из кармана Новый Завет и раскрыл его. Он почувствовал, что Бог был очень близок к нему и вновь добивался его. Он признал, что должен наконец-то явиться к Богу, чтобы прийти к согласию с Ним. Когда он был еще ребенком, Ханна учила его Слову Божию, и ему было известно, что любая беда, любое страдание или ссора случаются из-за непослушания Богу. А он был виноват не только перед своими домашними и Анной-Марией, но прежде всего по отношению к Богу. Он имеет дело прежде всего с Ним, со Спасителем и Праведником. Как мало до сих пор спрашивал он волю и желания Бога! Все его желания исполнялись с детства, а он же ни разу не подумал за это поблагодарить - а теперь все противится ему, все идет против его воли. Бог беседует с ним!

Да, Бог беседует с ним! - Благо тому, кто не пропустит мимо ушей эти речи Бога, кто не воспримет их равнодушно. Благо тому, кто покорится Ему, кто будет покорен Его сильной руке.

Ганс Виктор читал Евангелие от Луки, главу 15:

„...Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим, прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был уже далеко, увидел его отец и сжалился; и побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги... И начали веселиться".

Долго раздумывал Ганс Виктор над этими словами. Затем он положил книжечку на стол, опустился на колени и раскрыл свое сердце перед Богом, так как понял, что Бог находит радость в том, чтобы совершать милость и даровать прощение.

Внизу, из окна каюты, выглядывала маленькая девочка.

- Мама, солнце пробивается сквозь густой туман. Посмотри, оно уже совсем большое и становится все ярче! Наверняка будет чудесный день!

Улыбаясь, мама кивнула ребенку...

В доме Резеке стало очень тихо. Большая гостиная уже давно больше не использовалась, и у прислуги в доме было немного дел. Они часто сидели все вместе на кухне и болтали, а свою работу выполняли на цыпочках и лишь перешептывались. Был снят дверной колокольчик, окна были завешаны плотными гардинами - господин Резеке был болен, очень болен.

„Печаль о сыне свалила его", - считали многие из круга его знакомых. И он выглядел не только больным, а человеком, сломленным тяжелой ношей.

Глаза больного беспокойно блуждали, его губы шевелились. Ханна, ухаживающая за ним, обеспокоенно смотрела на него.

- Состояние, - с трудом пробормотал больной, -потеряно, безвозвратно потеряно! Мне следовало бы знать об этом, мои люди в главной конторе много раз предупреждали меня! Я не знал, что такое может быть...

- Господин Резеке, пожалуйста, - напомнила Ханна, - господин доктор прописал не волноваться...

- Не волноваться? - сразу перебил он, - разве я не спокоен? Разве я что-то сказал, Ханна, о чем я говорил?

- О деньгах...

- Тихо! Молчи. Я говорил о деньгах - вздор! Вы ничего не понимаете в деньгах, Ханна, или?

- Немного, господин Резеке.

- Не пускайте никого ко мне, Ханна! Я сам не знаю, что говорю. И никто не ухаживает за мной так хорошо, как Вы, Ханна. Я хочу Вас вознаградить за это, если я...

- Этого не нужно, господин Резеке. У меня есть все, что мне нужно, - ответила Ханна. Нет, она немного понимала в деньгах, но ей было теперь ясно одно: господин банкир Резеке был не только одним из самых богатых, но и одним из самых несчастных во всем Берлине. Не боль за сына, а потеря большой суммы денег подорвала его силы и не давала ему больше никакого покоя.

- Я могу потерять еще больше и стать нищим! Мы должны себя ограничивать и экономить! - бормотал больной.

Хотя обстоятельная проверка всего состояния дел, произведенная главным бухгалтером, показала, что большая часть потери уже возмещена, тем не менее господин Резеке мучился всевозможными бредовыми представлениями о том, как он в конце концов вынужден будет продать свой дом и провести остаток жизни где-нибудь в обшарпанной, снятой внаем квартире, как обанкротившийся, презираемый человек.

„Как тяжело богатым войти в Царство Божие! - невольно думала Ханна. - Как тяжело! Но что невозможно у людей, возможно у Бога. Все!" И снова она складывала руки и молилась за семью Резеке.

- Ханна, - внезапно спросил больной и напряженно посмотрел на нее, - Вы счастливы?

Она вздохнула.

- О да, - затем ответила она, - я счастлива.

Больной удивился. Как может быть счастлива эта одинокая, старая женщина? Господин Резеке до этого момента еще никогда не задумывался, как одиноко и безрадостно, должно быть, все-таки чувствовала она себя в его доме. А что с ней будет, когда она совсем состарится? Ну да, он будет заботиться о ней, он действительно намеревался так сделать, только она этого не знала, так как он никогда не говорил с ней об этом. Если он ее просто отпустит, что тогда? Сомневаясь, он спросил:

- Разве у Вас нет никаких забот?

- Есть, но немного.

На это больной спросил с любопытством: - А как Вы от них избавились?

Ханна сильно покраснела. - От некоторых я избавилась уже давно, а другие я доверила Богу, - ответила она, помедлив.

- ...Богу доверила...? Именно так? Могу я спросить, Ханна, что это было, что Вы Ему доверили?

- Ему я могу доверить все, господин Резеке, все. Господин Резеке недолго подумал, затем отвернулся к стене. „Чепуха! - сказал он себе. - Набожное жеманство!" Но сияющие глаза Ханны и ее спокойная убежденность подтверждали ее слова. „Она счастлива, действительно счастлива," - признался он себе.

- Ханна, - снова спросил он, - что именно за заботу Вы доверили Богу?

Ханна все более смущалась. Это было для нее невозможно сказать - невозможно! Она молчала.

- Ханна?

- Я... этого я не могу сказать.

- Почему нет?

- Я не могу.

- Я все-таки очень хотел бы узнать, что это за забота, которую Вы смогли так просто переложить на Бога.

- Я боюсь, я хлопочу - о, господин Резеке, простите - я бы так хотела, чтобы Вы...

- Заботитесь обо мне, Ханна? Дальше! - настаивал он.

- Чтобы Вы были спасены.

В комнате стало совершенно тихо, только негромко тикали часы. Ханна не осмеливалась посмотреть на господина Резеке. Он лежал совершенно тихо, закрыв глаза. Затем в комнату вошла фрау Резеке, и Ханна удалилась.

После этого прошло несколько месяцев. Господин Резеке встал с постели, но он был еще частично парализован и очень слаб. Он передвигался по своему кабинету в кресле на колесиках. Хотя баланс был восстановлен, но он все еще не мог забыть о потерях предыдущего года, и все не стирались болезненные представления о том, что все закончится нищетой. Он постоянно призывал свою жену быть экономной и ограничивать расходы, но на это она лишь недовольно качала головой. „Но, мой дорогой, как это ты себе представляешь? Этот огромный дом, хотя в принципе мы обходимся очень немногочисленной прислугой, нам придется еще кого-то нанять. И что касается меня - не хочешь ли ты одеть меня в ситец? Ухоженный внешний вид мы все же можем себе позволить, не так ли?"

Снова наступила весна. Однажды, в теплое воскресенье, Ханна с вязанием в руках сидела рядом с креслом господина Резеке в саду, так как хозяин дома привык постоянно звать ее, чтобы она за ним ухаживала и опекала его. Сегодня он опять был особенно неспокоен, бледные руки нервно перебирали бахрому пледа, лежащего у него на коленях.

Немного позднее Ханна с трудом поднялась в свою комнату. Она почувствовала себя старой и бессильной. „Боже, Отец мой, не дашь ли Ты мне еще пожить, пока в этом доме не появится солнце, настоящее солнце! Я часто устаю, так устаю, и кашель мучает меня каждую ночь - чего же Ты хочешь?"

- Ах, мой господин! - пролепетала она, когда открыла дверь своей комнаты. Она не поверила своим глазам и схватилась за дверной косяк, так как у нее задрожали колени.

- Ганс Виктор, мой дорогой Ганс Виктор!

Он протянул ей руки и аккуратно усадил ее в кресло у печи.

- Ханна, - нежно сказал он, - за последние месяцы твои волосы стали седыми. Я причинил тебе много душевной боли, тебе и другим. Теперь я пришел, чтобы примириться и попросить прощения. Мои собственные пути свергли меня с вершины.

Тут Ханна больше не смогла сдержаться. Она упала на колени перед своим стулом.

- О Господи, великая хвала Тебе, да будет вознаграждена Твоя милость, да восславится Твое сострадание!

Ганс Виктор тоже встал на колени и стал молиться вместе с ней. Затем он встал.

- Теперь я хочу пойти к матери, а ты пойди к отцу и скажи ему, что я здесь. Я уже слышал, что он очень болен.

Как Ханна спустилась по лестнице и что она сказала господину Резеке, она сама не знала и не могла вспомнить это даже немного позднее. Когда вечером того же дня она опустилась на кровать, смертельно усталая, то, несмотря на это, не сразу заснула, так как должна была обдумать все, что рассказал ей Ганс Виктор. „О, милосердный небесный Отец, во всем у Тебя есть выход! Были часы, когда я, глупая старуха, думала, что больше не на что надеяться, и как Ты все чудесно сделал! Теперь у меня нет больше желаний, и если бы мне пришлось закрыть глаза и ничего уже не делать на земле, я была бы так довольна!"

Нет, так быстро ее не позвали. Но она стала слабеть и вскоре больше не могла покинуть свою комнату. Ганс Виктор забеспокоился и показал ее врачу.

- Это старость, - сказал он, - я здесь ничего не могу поделать...

„Я бы тебе сразу могла сказать, что Ханна не больна, - немного рассерженно сказала фрау Резеке, когда была наедине со своим сыном. - Ты совершенно влюблен в нее. Разве она так много значит для тебя?"

Ганс Виктор задумчиво посмотрел на свою мать.

- Мама, - ответил он, - если бы не было Ханны, поверь мне, я не сидел бы сейчас с тобой. На каждом шагу моего пути меня всегда окружала тайная сила, которая была сильнее меня, и это были... - Ганс Виктор запнулся, он посмотрел на свою мать, которая отвела глаза в сторону и перебирала край рукава, и ему стало тяжело закончить свою фразу:

- Этими силами были молитвы Ханны.

Фрау Резеке недолго помолчала. - Я этого не понимаю, - ответила она и поднялась, - Ты очень изменился, Ганс Виктор. Твои старые друзья очень удивятся, как и я.

С этими словами она вышла из комнаты. Вечером того же дня произошло необычное: фрау Резеке поднялась по лестнице в детскую, чтобы навестить Ханну. Она говорила немного и недолго там пробыла, но Ханна все же очень обрадовалась. „Счастье от возвращения домой Ганса Виктора размягчило ее сердце,"- подумала она.

Теперь Ганс Виктор регулярно сидел в главной конторе за своим столом и со всей готовностью и энергией посвящал себя накопившейся работе. Ему необходимо было многому учиться, многое наверстывать. Сначала он делал это с большой неохотой, быстро унывал и хотел бросить. Но постепенно он обретал необходимые знания и привыкал к работе, которая прежде была ему так ненавистна.

Свое свободное время он проводил в основном со своим отцом, который постепенно слабел, и дух его становился все неспокойнее, как и прежде, он мучился страхом однажды все же обеднеть. „Там, где так много потеряно, может быть потеряно еще больше, может быть все потеряно!" Напрасно Ганс Виктор пытался разубедить своего отца в этой постоянной озабоченности о будущем своего дела, освободить от этого длительного страха обеднеть. И, так как он видел, что после таких успокаивающих речей отец становился только возбужденнее, то стал молчать. Но ему было все же нелегко обуздать свой темперамент и постоянно владеть собой. Он возвратился домой с самыми лучшими намерениями, с сердцем, полным искреннего раскаяния, с огромным желанием все исправить там, где он совершил ошибку и принести в родительский дом свое вновь обретенное счастье. А теперь ему приходилось слушать бесконечные жалобы своего отца и пустую болтовню матери и день изо дня вживаться в новую профессию, в новую работу, для которой, по его мнению, он не был создан... „Но больше никаких собственных путей! -решил он для себя. - Здесь мое место, и пока будет угодно Богу, я буду занимать его".

„Больше никаких собственных путей!", - таковым было его намерение, с помощью которого он поборол волнение в своем сердце, когда однажды предстал перед своей невестой. „Но так Бог захотел нас повести, тебе принадлежит мое сердце, и я сохраню тебе свою верность навсегда!" - такое он получил от нее решение. Он рассказал об этом своим родителям, вернувшись вечером. Мать только сказала: „Ты знаешь, что мы думаем об этом обстоятельстве". Она прекрасно видела, как бледно выглядел ее сын, но успокоила себя: „Ему идет эта бледная мужская серьезность". Чтобы отвлечь его, она говорила больше, чем обычно, болтала о том и сем и не замечала, что ее сын все больше замыкается в разговорах с ней. Да, она чувствовала, что в нем снова вспыхивает это дурацкое упрямство. Приносить в жертву настроению, произволу матери свое счастье - не слишком ли большая жертва?

Поздно вечером, тихий и задумчивый, поднялся он по лестнице в детскую. Ханна сразу услышала, что его шаги были усталыми. Она знала, где он был весь день, поэтому постоянно беспокоилась о нем и много молилась.

Теперь он стоял перед ней, но она не знала, что сказать, она никогда не была многословной. Лишь две большие слезы бежали по щекам.

- Ханна, - сказал Ганс Виктор взволнованно, - ты плачешь из-за меня...

Тут ее лицо посветлело.

- От радости, молодой господин, от радости.

- От радости, Ханна? Да у меня совсем не радостное настроение.

Ханна кивнула.

- Я сегодня много молилась, и теперь - теперь я наверняка знаю...

- Что же, Ханна?

- Ах, дорогой молодой господин, я, конечно же, глупая старая женщина, но я уверена, что это был мой небесный Отец, Который сказал мне: „Спокойно, Ханна! Я сделаю все, все хорошо!" Да, так Он мне сказал, и Он выполняет то, что обещал.

В комнате было тихо, было тихо очень долго. Затем Ганс Виктор встал. И его лицо теперь было радостнее.

- Я благодарю тебя, Ханна. Что Господь обещает, то выполняет. Я тоже ему доверяю.

Проходили месяцы, месяцы без особых событий. „Все уже не так, как раньше, - шептала прислуга между собой. - С тех пор, как молодой господин стал набожным, все изменилось". Прежде всего с некоторого времени фрау Резеке стала ездить по воскресеньям вместе со своим сыном на богослужение! Сначала о его „набожности" она делала лишь насмешливые замечания, но затем их стало все меньше и меньше, и вскоре она привыкла к изменившемуся отношению ее сына к Богу.

Со времени возвращения Ганса Виктора домой он каждый день что-нибудь читал отцу вслух, сначала только газеты, так как больной требовал прежде всего биржевые новости, но постепенно он стал читать короткие отрывки из Слова Божия. Господин Резеке не признавался, приносило ли это ему радость, но, во всяком случае, это не вызывало у него сопротивления.

Однажды в день рождения господина Резеке Ганс Виктор даже произнес короткую молитву. И тут господин Резеке ничего не сказал, только долго измерял своего сына особенным взглядом.

- Ты совершенно другой, - сказал он наконец, -ты никогда не станешь настоящим дельцом.

- Я стараюсь, отец, и я верю, что изучу это, - ответил Ганс Виктор.

- Держи ухо востро, мальчик мой, очень быстро можно стать нищим.

- Как Богу угодно, отец, мы зависим от Него.

После некоторых раздумий больной спросил: - Ты счастлив, Ганс Виктор, действительно счастлив?

- Да, отец.

- Как Ханна, - прошептал на это больной, - точно так же, как Ханна...

С каждым днем он становился все слабее. Больше, чем обычно, сидела жена у его постели. Однажды в воскресный полдень в октябре Ганс Виктор и мать очень забеспокоились за больного, так как он казался особенно возбужденным.

- Ганс Виктор, - сказал он неожиданно, - где Ханна?

Молодой человек удивленно посмотрел на мать.

- В своей комнате, отец.

- Я хотел бы ее увидеть, я хотел бы увидеть Ханну!

- Я не знаю, сможет ли она подняться по лестнице, - сказал Ганс Виктор.

- Я хотел бы ее видеть - она счастлива, а вокруг меня темно. Мальчик, будь настороже, сохраняй ясную голову, нашему дому нужен деятельный и осмотрительный руководитель. Чего сегодня добились, завтра может быть разрушено. Все очень быстро может пойти назад под гору - мы это пережили, большую потерю...

Ганс Виктор уже не слушал последние слова, он уже направился в детскую. Только немного позднее появился он опять в комнате отца, он нес Ханну на своих сильных руках. Должно быть, уже в последний раз Ханна покинула свою комнату.

Господин Резеке потянулся немного вперед, когда узнал Ханну, затем обессиленный упал на подушки и заснул легким сном. Пришел врач, обследовал его, и, став серьезнее, пообещал прийти еще раз до наступления ночи.

Час за часом сидели у кровати больного фрау Резеке, Ханна и Ганс Виктор. Уже стемнело, и тут он неожиданно раскрыл глаза. Его взгляд был чище, чем обычно, но был полон беспокойства.

- Ханна здесь! - сказал он. - Ханна, ты счастлива?

- Да, милостивый господин, Бог делает меня счастливой.

- Меня нет, - прошептал больной, - меня нет! Ганс Виктор, мой мальчик, - сказал он затем неожиданно громким голосом, - ты должен тоже быть счастливым!

- Я счастлив, отец, милостью Божией.

- Я думаю, также и твоя невеста счастлива...

Ганс Виктор упал на колени.

- Молись! - прошептал умирающий, полный страха, и его рука легла на руку жены. Фрау Резеке тоже встала на колени, но не сказала ни слова.

- Я представлял это себе совершенно по-другому, - прошептал умирающий, - жизнь пустая - Ганс Виктор, ты прав, есть более важные вещи, Ханна, я никогда не был по-настоящему счастлив!

- Отец, мы помолимся, - сказал на это Ганс Виктор. Тут господин Резеке поднес к нему свою руку и, пока Ганс Виктор молился, его отец был спокоен. Банкир Резеке умер...

Ханна сидела в своем кресле у окна. В первый раз за много недель она встала с постели. Весеннее солнце весело и тепло улыбалось в окно. Но это не солнце подняло старую женщину с постели. Ханна выглядела особенно празднично. Она надела свое лучшее платье и чепец с белыми кружевами. На коленях у нее лежал свежий носовой платок, а на подоконнике перед ней была раскрытая Библия. Ханна хотела ее почитать, но не могла удержать тяжелую книгу.

„Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя - святое имя Его, - шептала она снова и снова. - Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех благодеяний Его“.

- Старая голова уже так устала и больше не может держаться. Но это ничего, мой Господь и мой Бог! Я часто Тебя призывала, так много Тебе доверяла и не о многом молилась, и Ты все, все исполнил. И сегодня свадьба Ганса Виктора, - и тут ее слабые руки сжались плотнее, и на лице Ханны появилась улыбка.

Внизу в доме царило бурное оживление. Вечером молодая пара приедет сюда из Потсдама и войдет в празднично украшенный дом родителей.

Несколько часов просидела Ханна у окна в своем торжественном одеянии. Ей принесли еду, больше ни у кого не было времени присмотреть за ней. Она едва притронулась к пище - слишком большая радость переполняла ее сердце. Она почти не заметила, как пробежало время, как тихо спустились сумерки и как луна бросила свой серебряный свет на раскрытую Библию.

Тут подъехал автомобиль, и сразу после этого раздался голос мужского хора: „Хвалю Господа, могущественного Царя славы". Разве Ханна не слышала пения? Она сидела неподвижно.

- Ханна, милая Ханна, у тебя нет для нас приветствия?

Сияющие, со счастливыми лицами молодые стояли перед няней, но она не двигалась.

- Свет, принесите свет, быстрее! - закричал Ганс Виктор, в его голосе звучал страх. Быстро принесли свет.

- Что с ней? - испуганно спросила молодая жена Ганс Виктор наклонился над своей няней и затем стал молиться громко и отчетливо, как он часто делал ребенком. При звуке его голоса Ханна модленно подняла голову и посмотрела на молодую пару.

- Аминь, Ганс Виктор, благослови тебя Бог!

Казалось ли ей, что перед ней маленький Ганс Виктор? Так она всегда говорила, когда он читал вечернюю молитву.

- Ханна, - тихо сказал ей Ганс Виктор, - посмотри, я привел к тебе мою молодую жену. Сегодня день нашей свадьбы.

По лицу Ханны было видно, что она внимательно слушала и всех узнала.

- Благослови Бог! Благослови Бог! Это очень большая радость, Он все исполнил!

Это были последние слова Ханны - через несколько минут она отошла в иной, лучезарный мир.