Поездка во время каникул
Поезд отошел от вокзала и продолжал свой путь, пробиваясь сквозь осенний туман, который укутал всю землю непроницаемой завесой. В купе сидели три пассажира: мужчина и два мальчика.
- Мы, наверное, уже довольно далеко заехали в Венгрию, - сказал младший.
Это был белокурый мальчик лет двенадцати, с румяными щеками и голубыми глазами.
- Как ты думаешь, папа?
Мужчина провел рукой по своим худым щекам и с улыбкой покачал головой.
- Не так уж и далеко. Ведь еще совсем недавно мы переехали границу.
- Я думаю, мы уже так давно едем! Еще позавчера мы уехали из дома. А ты тоже так думаешь, Ганс? -обратился Вильгельм к своему старшему брату, который был очень похож на отца.
- Да, я так много ждал от Венгрии! - ответил тот и с недовольным видом стал смотреть в открытое окно купе. - Дурацкий туман! Почти ничего не видно! А я ведь собирался так много рассказать об этой поездке ребятам из нашего класса! Но до сих пор не произошло ничего необычного.
- А я так не думаю, Ганс, - возразил отец. - Мы проехали от Рейна всю Германию и видели много интересного и прекрасного, великолепные пейзажи и тихие деревушки, большие города с замечательными памятниками архитектуры, а также самые различные средства передвижения - как по воде, так и по суше.
- Все это так. Но, наверное, и другие все это уже видели. Когда я закончу школу, мне бы хотелось поехать в дальние страны и познакомиться с людьми, которые у нас еще совсем не известны. Я хочу совершить открытие, подобно некоторым нашим мужественным исследователям, которые рисковали своей жизнью и поэтому стали знамениты.
- Если только из Ганса Гельвига выйдет настоящий человек, прежде всего, настоящий христианин, -сказал папа, - который будет хорошо справляться со своими обязанностями там, где его поставил Бог, и который при этом не будет забывать за всем бренным о вечном.
- Я хочу сделать все возможное, папа, ты можешь полагаться на это. Я хочу побольше принести пользы, хочу преуспеть, хочу помогать - возможно, как врач, если со школой все будет хорошо. Недавно наш учитель сказал, что в мире много несчастья. И мы должны помогать, должны облегчать страдания, и нам нельзя так много думать о себе.
- Конечно, в этом есть нечто большое и прекрасное, - кивнул господин Гельвиг. - Но еще важнее принести этим людям Евангелие нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа. Я думаю, мы должны были сделать это, и иного нам не остается.
Ганс в задумчивости смотрел сквозь туман. Потом он снова повернулся к своему отцу.
- Наш новый учитель недавно сказал, что христианство отжило свой век. Для бедных людей было бы хорошо, если бы так было и на самом деле, чтобы не было столько недовольных - так думал он; но взрослые люди верят только в то, что доказано, что они смогли понять...
- Не надо заблуждаться, Ганс. Кто желает верить только тому, что он понимает, тот не может поверить в то, что существуют засеянные поля и деревья, так как он не сможет объяснить, как они возникли из крошечного зернышка или из мертвого на вид семечка. И как мы могли бы понять нашим ограниченным человеческим разумом бесконечного, вечного Бога, Который, однако, желает быть нашим Отцом через Господа нашего Иисуса Христа! Он открыл нам Себя в лице Его единородного Сына, Спасителя мира. Какая любовь! Понять ее мы не можем, но все же она существует, она в нашем распоряжении.
- Да, - согласился Ганс, - многое невозможно доказать, и все же оно существует. А теперь я бы очень хотел, чтобы наша поездка протекала не так планомерно, какого-нибудь небольшого разнообразия или мимолетного приключения - мне хотелось бы что-нибудь пережить, - добавил он немного нетерпеливо.
- Папа, - вмешался Вильгельм, - я с нетерпением жду того момента, когда узнаю, как там у наших родственников и так ли выглядят Герман, Марихен и Мартин, как и на фотографии. И хорошо ли можно будет с ними играть? Ах, как я рад этим каникулам!
- А, теперь мы едем через мост! - прервал его Ганс. - Там снова Дунай!
Вскоре после этого поезд остановился; село много пассажиров и какой-то старый господин поздоровался по-немецки с семьей Гельвиг. Карл Гельвиг сердечно ответил на приветствие и сказал: „Всегда приятно встретить соотечественника за границей".
- О да, конечно, а для нас, кто живет здесь, вдали от родины, еще больше. Вы ведь не живете здесь, в Венгрии?
- Нет, я учитель из Рейнской области и везу сыновей во время каникул к моей сестре, которая вышла замуж в Зибенбюрген.
- Зибенбюрген? Так далеко от вашей прекрасной родины на Рейне? - спросил мужчина.
- Да, она работала воспитательницей в одной графской семье в Вене, там она познакомилась со своим мужем и через несколько лет после этого поехала с ним на его родину, где он служит лесничим в большом лесном районе.
- Ну, Зибенбюрген - тоже прекрасное место! Но как раз в эти дни в большинстве районов произошли сильные наводнения, в некоторых местах была даже повреждена железнодорожная насыпь и сообщение прервано, - заметил незнакомец. - И все же мне не хотелось бы вас беспокоить, - прибавил он потом.
Громкий разговор попутчиков прервал дальнейшую беседу. На следующей станции купе опустело. Старый господин тоже должен был выходить. Он сердечно попрощался со всеми за руку и пожелал всего хорошего.
Снова они были только втроем. К радости мальчиков туман вскоре рассеялся, перед ними простиралась широкая равнина, по которой поезд нес их со скоростью ветра. Перед ними лежали богатые нивы, обширные пастбища со стадами белых коров. Редко встречающиеся поселки были окружены садами и виноградниками. Справа виднелся совершенно ровный, без всяких возвышенностей, остров на Дунае, Большая отмель, названный из-за своего плодородия „золотым садом Венгрии1'. Затем поезд последовал к подножию цепи холмов, повернул на юг, и подъехал к красиво расположенной столице Венгрии.
- Там была бывшая резиденция предводителя гуннов Аттилы, - заметил отец, указав на Будапешт.
Но с этого момента местность изменилась. Насколько могли видеть глаза, вокруг не было ничего, кроме бескрайней равнины, ни одного дерева или куста, ни холма, ни тени. Пески и степи чередовались с заболоченными лугами, заросшими камышом, и водными пространствами, кишевшими от водоплавающих птиц. Медленно и тихо текли реки. На несколько миль вокруг не было видно ни города, ни деревни, только то тут, то там внезапно появлялись белые хозяйственные постройки дворянского имения, молочная ферма или трактир. Иногда показывались отдельно стоящие маленькие хлевы, конюшни и время от времени виднелась бедная деревня с глиняными хижинами, покрытыми соломой. На краю этих поселков стояли шатры, разбитые без всякого порядка. Там играли черноволосые цыганские дети, кричали и махали вслед проносящемуся мимо поезду. Потом снова повсюду только глушь, стада коров и овец, одинокие колодцы с журавлем.
- Папа, - сказал Вильгельм, - если мы еще долго так будем ехать, я начну скучать по нашему Рейну! Начинаешь грустить при виде этой огромной широкой равнины!
- И какой бы долгой показалась нам дорога, если бы нам пришлось путешествовать пешком, как это сделали раньше люди, шедшие от Рейна в Зибен-бюрген! - сказал Ганс.
- Ты ведь хотел нам о них рассказать, папа! Пожалуйста, сделай это теперь, тогда дорога не покажется нам такой долгой! - попросил Вильгельм.
- Как, собственно говоря, они решились эмигрировать? - захотел узнать Ганс. - Почему же они покинули свою старую Родину?
Господин Гельвиг откинулся на своем сиденье.
- Да, я охотно расскажу вам об этом. - Великий венгерский король Геза II был в дружбе с немецким царствующим домом, и его сестра обручилась с сыном кайзера. Поэтому он хорошо знал и уважал немцев, он решил пригласить в южную часть своей страны несколько немецких семей для того, чтобы они своим трудом превратили этот дикий, но прекрасный край лесов и гор в плодородный и цветущий. Итак, он послал своих гонцов на Рейн и обещал тем, кто откликнется на его зов, все права и свободы, которых дома у них все еще не было. Многие с радостью откликнулись, так как власть дворянства и высшего духовенства лежала тогда тяжким бременем на плечах крестьянства, и вот представилась возможность в новом отечестве стать свободным от долгов и поборов. Вот так в середине 12 века и отправились в путь многие семьи из мест под Кельном, Кобленцом, Триром, Аахеном и Дюссельдорфом. Конечно, им было нелегко навсегда расстаться со своей родиной. Предание гласит, что каждый глава семейства взял с собой на чужбину горсть родной земли и кружку воды из Рейна. Они избрали примерно тот же самый путь, по которому мы теперь движемся на поезде. Они шли по старому тракту по течению Дуная, потом переправились через Тису и повернули на юг, пока не добрались до глухих лесных мест, покрытых горами, по которым там и сям бродили разбойничьи шайки. Вероятно, путь показался им долгим, особенно в этих бескрайних степях; и немало им пришлось перенести, прежде чем они, точно так же, как и ты, Вильгельм, затосковали по родине и прекрасному Рейну. Однако они уверенно продолжали свой путь. Иногда они видели, как из густого утреннего тумана, распространяя вокруг волшебное сияние, возникали города с башнями и стенами, лежащие посреди прекрасных лесов, и все это продолжалось до тех пор, пока солнце не прорывалось сквозь туман, и тогда эти обманчивые галлюцинации исчезали. Ночи были холодные, днем же земля раскалялась от зноя. Потом неожиданно поднимался ветер, белые столбы вытягивались к небу и танцевали по степи. Это были песчаные смерчи, которые, где бы они не появились, все засыпали песком. Где-то далеко гремел гром, из черных грозовых туч вылетали молнии, а здесь, в глуши, все это казалось чем-то грандиозным и величественным, и у иного переселенца выступали на глазах слезы от тоски по родине, когда ночами он лежал без сна в шатре. Но Божии звезды, светившие им на родине, и здесь, утешая их, взирали с высокого неба, и Божья доброта вела путников по их бесконечно длинному пути. Они были очень рады, когда, наконец, снова увидели горы и леса. Но на сей раз это не было заблуждением! Перед ними встала горная страна, зеленая от пышной растительности, изборожденная цепями гор, увенчанных лесами, шумевшая от пенистых рек, которые текли по красиво изогнутым долинам. Этот волнующий их шум был как привет с родины, который напомнил им об их любимом Рейне, так как во время своего долгого пути по бескрайней равнине они видели лишь реки, медленно и печально текущие по коричневой пустынной местности. Достигнув, наконец, цели своих странствий, немцы получили во владение ту землю, которую король распорядился передать в их собственность. Пусть теперь это был только лес и глушь, но вскоре все это должно было стать другим. Друзья и семьи объединили свои усилия для того, чтобы основать деревни. На освещенных солнцем равнинах или на маленьких полянах, расположенных с краю леса, они искали такое место, которое, казалось, могло защитить от резкого ветра, где имелась питьевая вода для людей и животных, и которое было пригодно для жилья. Вскоре посреди глубокой тишины бескрайних лесов раздался стук топоров, на кострах сжигался дикий кустарник и внутри деревенской ограды встали уютные дома. Усердно трудясь, поселенцы заложили сады, а на солнечных горных склонах посадили виноградную лозу, которую они принесли с собой с Рейна. Земля, пригодная под распашку, была разделена; но большая часть земли осталась в общем пользовании. В большинстве случаев эта земля состояла из леса и пастбища, и каждый имел на нее одинаковое право. Вскоре хороший урожай вознаградил их за все труды.
- Папа, - прервал отца Ганс, - поселенцев ведь обычно называют „зиленбюргские саженцы", а ты говоришь, что они пришли не из Саксонии, а с Рейна.
- Верно, - ответил Гельвиг, - многие венгры называли их саксонцами, так как еще раньше они имели дело с этим народом; а один папский посланник назвал поселенцев фландрцами. Оба названия сохранились и по сегодняшний день. Потом этот край получил название „Зибенбурген", потому что состоял из семи районов и там было построено семь замков. Король Андреас, правивший позднее, дал немцам „золотую охранную грамоту", согласно которой они считались свободным и независимым народом, и где подтверждались права, данные им раньше. Все это время они оставались верными своему королю и были ему благодарны, они ему служили и охраняли его. Со временем из некоторых деревень возникли цветущие города, а на месте деревянных домов встали крепкие каменные, когда пришлось защищаться от разбойничьих нападений монголов и турок. Позднее зибенбюржцы с радостью приняли Евангелие, и многие еще остались верными правдивому Слову Божиему.
Между тем наступил вечер. Багровое солнце опустилось за горизонт. С наступлением сумерек далеко в округе, тут и там, появились огни: это пастухи разожгли костры, чтобы защитить себя от холода и волков. Поезд проехал мимо нескольких городов. Путешественники, желавшие и ночью продолжить свой путь, должны были сделать пересадку на следующей станции. На вокзале царило оживление. Подростки, стоявшие группой, громко смеялись и шумели. Неожиданно от этой группы отделился высокий рыжеволосый юноша. Волосы его были сильно взлохмачены, а коричневая куртка разорвана. Он обернулся к другим юношам, погрозил им кулаком и обругал их. Ганс потянул Вильгельма за рукав.
- Взгляни же на этого проходимца! Он так ругается! Как ему не стыдно!
- Разве он не говорил по-немецки - или я ослышался? К сожалению, я ничего не мог понять, - сказал Вильгельм.
Они сели в поезд. Ганс рассердился, когда увидел, что и рыжеволосый юноша захотел сесть в их купе. С недовольным видом он оттеснил юношу с подножки. „Здесь для тебя нет места! - сказал он, не подумав о том, что тот, к кому он обратился, возможно, мог и не понять его. Однако юноша без всяких слов направился к другому вагону.
- Такой наглый невежа! Он ведь и в самом деле собирался сесть с нами сюда в купе! - сказал возмущенно Ганс, когда поезд тронулся.
- А почему же тогда он не сел к нам? - спросил господин Гельвиг.
- Я не пустил его, - ответил Ганс.
- Ты, Ганс? Но почему? Потому что у него нет приличной куртки? Но у него, как у пассажира, здесь точно такие же права, какие имеешь ты, и я надеюсь, ты найдешь возможность извиниться перед ним за свое поведение.
Ганс смотрел в окно. Оконные стекла отсвечивали, и он мог видеть, как уголки его рта скривились в усмешке. Он подмигнул своему отражению. „Извиниться? Перед этим? Просто смешно!"
Пока поезд всю ночь мчался вперед, большинство пассажиров спало. С наступлением рассвета зеленые вершины Карпат, стеной окружавшие Зибенбюрген, уже издали посылали свой привет. Вместо коричневой „пустыни" виднелись цветущие нивы и плодородные долины. От сильных ливней земля казалась промокшей насквозь. Здесь и там образовались маленькие озера. Из узкой долины, пенясь и клокоча, текла река и несла с собой гальку и другой мусор. Пока поезд мчался вдоль реки по высокой насыпи, мальчики прислонились к дверному окну и любовались чужой страной.
Когда до следующей станции оставалось лишь несколько сотен метров, вагон неожиданно потряс такой сильный толчок, что пассажиров бросило друг на друга. Дверь распахнулась, а когда сработал запасной тормоз, пассажиров в купе прижало к стене.
- Папа, Ганс выпал! - закричал вдруг Вильгельм, выглянув в открытую дверь. - Смотри вон туда, туда!
Тогда и Гельвиг увидел своего мальчика. Его темноволосая голова как раз вынырнула из грязных речных волн, подошедших к железнодорожной насыпи. Лицо его было смертельно бледным; Ганс отчаянно боролся с течением, грозящим увлечь его за собой. Господин Гельвиг и Вильгельм одновременно выпрыгнули из поезда, чтобы прийти Гансу на помощь. Но откос был таким скользким, что они потеряли равновесие и сами едва не упали в воду. Тут они услышали крики молодого человека, стоявшего немного дальше от них, вниз по течению реки.
- Оставайтесь там, наверху! Оттуда вы ничего не сможете сделать! Оставайтесь там! Я спасу его!
И вот господин Гельвиг и Вильгельм увидели того высокого рыжеволосого юношу, которого они встретили на последней станции при пересадке, он сбежал по более удобному месту откоса, на бегу стащил с себя куртку и прыгнул в воду. Волны захлестнули его. Но он был отличным пловцом. Вскоре он уже вынырнул, осмотрелся и увидел подплывавшего к нему Ганса, который был почти без сознания и обхватил его из последних сил; юноше удалось дотянуть мальчика до безопасного берега. Теперь и господин Гельвиг с Вильгельмом добрались до более пологого склона реки, и им удалось вытащить Ганса на траву.
- Вот он! Он еще жив! Слава Богу! - сказал юный спаситель, стряхнув воду со своей одежды, и хотел уже уйти.
- Да, слава Богу! Спасибо и тебе, мой мальчик! -сказал взволнованным голосом Гельвиг. - Но задержись, я прошу тебя, останься же! - крикнул он поспешно удалявшемуся юноше.
- Не могу! Надо и там помочь, всякое могло случиться. - И юноша уже поспешно поднимался по откосу, направляясь к поезду. Гельвиг услышал оттуда крики и стоны. Железнодорожное полотно было подмыто в нескольких местах, поезд сошел с рельсов и три вагона опрокинулись. Там должно было быть много раненых.
Ганс поднялся с большим трудом.
- Папа, Вильгельм, вы здесь, со мной! Но где, где же незнакомый мальчик - тот, с рыжими волосами? Он меня...и я...
- Ничего, Ганс, мы наверняка встретим его сейчас снова. Господь Бог спас тебя его руками! - Вильгельм с любовью смотрел на своего старшего брата, счастливый от того, что снова обрел его.
Отец и Вильгельм поддерживали его с двух сторон, когда они все поднимались по откосу. Тем временем люди, увидевшие, что они подходят, поспешили им навстречу, чтобы помочь. Потом их проводили до зала ожидания на ближайшей станции, куда также был доставлен и их багаж. Рядом, в багажном отделении, был устроен временный ночлег для раненых, до тех пор, пока вагоны не поднимут и раненых не отвезут в ближайший город, в больницу. После большого глотка теплого венгерского вина к Гансу вернулись силы, и ему захотелось поблагодарить своего спасителя. Все еще немного расстроеные и очень бледные, они шли к багажному отделению.
- Мальчик должен быть там! Кажется, я только что видел его рыжие волосы, - сказал отец.
Они прошли в отделение. При виде раненых Ганс и Вильгельм замолчали. В спешке здесь устроили подобие ночлега из соломы и одеял.
Ганс внимательно осмотрелся, но того, кого они искали, нигде не было видно. Господин Гельвиг оставил Вильгельма и Ганса дожидаться своего возвращения у входа в багажное отделение, а сам отправился выяснить что-либо о мальчике у служащих станции.
- Как ты себя чувствуешь после всего этого ужаса, с тобой все в порядке? - вдруг раздался вопрос, обращенный к Гансу из темного угла рядом со входом в зал ожидания.
Там стоял тот самый мальчик, которого они разыскивали. Он был бледен, куртка разорвана, а на шее кровоточила рана.
- Ты? Ты здесь! Мы хотели увидеть тебя и поэтому искали все это время! - закричал Вильгельм.
Сильно взволнованный, Ганс обвил руками шею своего спасителя. Он ничего не мог говорить. Незнакомец тоже был сильно смущен.
- А ты молодчина. Я уж подумал, что ты и знать меня не хочешь - ты считал себя богачом в сравнении со мной; я ведь выгляжу не особенно привлекательно...
- Да ты же обливаешься кровью! С тобой это случилось, когда ты меня...?
- Нет, не беспокойся об этом, в воде практически невозможно удариться, - засмеялся мальчик. - Там, у вагона, я ударился о дверь купе. Ну, а теперь мне надо просто подождать здесь, пока врач меня по-настоящему перевяжет. Это не беда.
- А как тебя, собственно, зовут? - поинтересовался Ганс, пока Вильгельм продолжал искать отца.
- Меня зовут Конрад Хайлиц.
- О, Конрад, я обязан благодарить тебя всю мою жизнь! И мне теперь стыдно, что я так подло поступил на предпоследней станции!
- Все хорошо. Я ведь хотел сесть к вам только потому, что слышал, как вы разговаривали по-немецки. С теми людьми, с которыми я вместе ехал до того, я поссорился, так как они заметили, что я немец.
- Разве ты был единственным немцем в вашем купе? А где же твои родственники?
- Мой отец был шахтер; когда я был совсем маленький, он отправился вместе со мной и моей матерью в Венгрию и работал там на серебряном руднике. Потом он погиб во время аварии, а когда вскоре умерла и моя мать, мне больше не хотелось оставаться там совсем одному. Говорили, что в Гер-манштадте и в других местах живет много немцев, и мне захотелось поискать работу в тех краях. Но давайте сядем, здесь достаточно места для нас всех!
Ганс принял приглашение. Затем он достал кошелек со своими деньгами, которые он скопил на эту поездку, и протянул деньги Конраду.
- Я уверен, тебе это пригодится, только жаль, что их так мало. Я охотно даю их тебе.
Конрад с негодованием отказался от денег.
- Тебе не надо платить за то, что я сделал!
Но когда он посмотрел на Ганса, а потом заглянул в его умоляющие глаза, тогда он добавил:
- Видишь ли, но и тогда, когда мне пришлось спасать тебя, я не мог бы испытать большей радости, чем теперь.
- Конрад, возьми, мне бы хотелось хоть немного порадовать тебя!
- Нет, я не возьму. Но - посмотри туда: лежащие там раненые - почти все бедные люди. Отдай им деньги, если ты только хочешь подарить их. Они смогут обменять их на венгерские деньги.
Господин Гельвиг, который как раз в это время подошел к ним и услышал последние слова, одобрительно кивнул. За ним шли врач и станционный служащий, а затем подошли другие пассажиры, а также несколько жителей из ближайшего города. Ганс и Вильгельм отдали служащему свои деньги, и несколько пассажиров последовали их примеру. Вскоре была собрана крупная сумма, и мальчики очень радовались тому, что их деньги так быстро принесли проценты. Вместе со своим отцом они подождали, пока Конраду, у которого была большая рана на плече, сделают перевязку. Потом они взяли его вместе с собой в машину, приехавшую как раз к тому времени, и отправились в город, где они собирались жить в гостинице до тех пор, пока не смогут продолжить свою поездку. Из-за повреждения железнодорожного полотна во время наводнения следующий поезд должен был выехать лишь на другой день вечером. Ганс, чувствовавший себя все еще довольно плохо после перенесенных им испытаний, наконец успокоился. Вероятно, родственники уже ждали их, но известие о причине опоздания поезда наверняка уже дошло до них.
Мальчики и Конрад очень хорошо понимали друг друга, и господин Гельвиг предложил ему пока остаться у них.
- Моя сестра, которая нас ждет, примет тебя, когда узнает, чем мы тебе обязаны, - сказал он от всей души.
- Но я не сделал ничего особенного - возразил Конрад, смутившись. - Я ведь умею довольно хорошо плавать, и стоял как раз на более удобном месте, чем вы...
Однако он охотно согласился поехать вместе с ними и очень обрадовался, когда по предложению всей семьи Гельвиг купил ему приличный костюм.
- Пока моя мать была жива, мне не доводилось ходить в таком костюме - сказал он, снимая перед большим зеркалом свою старую одежду, чтобы одеться в новый костюм. - Я хорошо тебя понимаю, Ганс, когда ты не хотел пускать меня в этих лохмотьях в свое купе!
- Нет, вовсе не потому. Я видел, как ты ссорился с другими молодыми людьми, и я подумал, что ты забияка, - объяснил Ганс.
Вечером, прежде чем лечь спать, господин Гельвиг с тремя мальчиками помолился и от всего сердца поблагодарил Бога за милостивое спасение от смертельной опасности.
- Господи, помоги также раненым, и сделай их снова здоровыми, утешь всех, кому несчастье причинило горе и страдания. Ты - отец вдов, сирот и беспомощных, помоги им, возьми их и нас под Свою защиту...
Конрад тихо сложил руки и внимательно слушал. Теперь же, при последних словах учителя, он поднял голову, как будто хотел что-то сказать. Господин Гельвиг увидел это и ласково обратился к нему:
- Ты что-то хочешь сказать, Конрад?
Юноша покраснел.
- Нет... да... я хотел только спросить: правда ли, что великий Господь на небе - отец сирот и одиноких, и что Он и меня любит? Моя мама говорила это перед смертью, но я никогда не мог по-настоящему в это поверить.
- Да, Конрад, это правда. Бог и тебя любит. Он хочет быть и твоим Отцом. Он принимает каждого, кто, признав свою вину, приходит к Нему с раскаянием в своих грехах и в своей загубленной жизни. Он щедр на прощение и никому не отказывает. Наоборот! Разве не послал Он нам Своего единородного Сына как Спасителя и Избавителя? Поэтому приди и ты к Нему, Он ждет тебя. И ты никогда не пожалеешь об этом, так как в этом случае ты больше не будешь никогда одинок.
Глаза Конрада сияли.
- Я охотно хочу сделать это - сегодня же!
Ганс спал глубоким сном, без сновидений, и на следующее утро чувствовал себя уже вполне здоровым.
- Если бы для других пассажиров, которые получили ранения, это не было так печально, я мог бы даже радоваться все этой истории - ведь теперь я испытал нечто по-настоящему волнующее, - сказал он.
Когда они все четверо пришли на вокзал, чтобы продолжить свое путешествие, подошел поезд с востока. Они стояли на перроне и наблюдали, как пассажиры входили и выходили, как вдруг услышали громкий радостный крик и увидели, что к ним спешит маленькая женщина.
- Слава Богу, вы все здесь, живые и здоровые! -закричала она. Она уронила свою сумку и бросилась в объятия господина Гельвига.
- Мария! Моя дорогая Мария! Здравствуй, сестренка! - сказал он растроганно и крепко прижал к себе сестру.
Как долго они не видели друг друга!
- А это мальчики! Ах, как они выросли! - Она быстро расцеловала их в щеки, одного за другим.
За ней появился высокий белокурый мужчина, в серо-зеленом костюме егеря, дядя Генрих, лесничий, который теперь тоже поздоровался с родственниками. Он внимательно посмотрел на Конрада, потом повернулся к Гельвигу:
- Ты привез еще одного мальчика, мы рады его видеть!
- Ах, да, у тебя только два мальчика, я и не подумала об этом! - удивленно воскликнула и его жена.
- Не беда, Мария, что ты и его поцеловала. Он стоит этого, так как, рискуя собственной жизнью, спас Ганса из воды. У него нет родственников, и он не знает, куда пойти. У него нет дома, и потому мы взяли его с собой.
Тогда лесничий еще раз пожал Конраду руку:
- Мы рады тебя видеть, юноша. Если ты захочешь остаться у нас, тогда ты найдешь здесь настоящий дом. Скучать тебе не придется, так как у нас всегда найдется работа, и товарищей ты тоже найдешь.
- С большим удовольствием, и я буду очень рад, если вы захотите меня принять.
- Спас из воды? Что это значит? - удивленно спросила фрау Мария.
- Вероятно, это случилось во время крушения поезда? Мы услышали об этом вчера вечером, и с того времени мы очень беспокоились, так как вы не приехали в назначенное время. Тогда мы быстро собрались и выехали еще ночным поездом на ваши поиски.
- Итак, ты Ганс? А ты Вильгельм? Ну, вам должно понравиться у нас! И друзей у вас будет достаточно; у нас ведь нет детей, но дети моего деверя - вы их наверняка видели на фотографии, которую мы вам посылали - они обрадуются вам. Наверное, это так и надо было, чтобы я тебя поцеловала, и ты принял это как знак того, что мы рады тебе и принимаем тебя.
Чуть позже они все вместе сели в поезд.
- Вы очень удивитесь, - пообещала мальчикам фрау Мария, - да, вы очень удивитесь, когда увидите двор вашего деда Траубаха. Там вам понравится. Сейчас как раз время уборки урожая, и если вы встанете завтра утром вовремя, тогда вы сможете успеть на поле. Туда, в поле, отправятся все люди из деревни.
- А разве дом лесничего недалеко от деревни? -поинтересовался Ганс.
- Нет, совсем не далеко. Он стоит как раз на склоне горы на краю леса. Из окна вашей спальни вы сможете сверху увидеть все дома.
- Двор, расположенный по соседству с домом лесничего, - добавил ее муж, - принадлежал моим родителям, и мой брат получил его от отца.
Поезд вез пассажиров по цветущим долинам, мимо приветливо смотрящих поселков, колышащих-ся на ветру хлебов и лугов с сочной травой. К обеду они были у цели.
- Мой деверь будет на вокзале с повозкой, - высказала предположение жена лесничего, - и я думаю, он непременно это сделает.
- Да, и тогда ты сможешь приготовиться к короткому выступлению, - рассмеялся лесничий, обращаясь к своему шурину. - У нас по любому поводу произносят речи, и меня очень удивит, если мой брат, настоящий зибенбуржец, не поприветствует вас целой речью.
Они вышли и фрау Мария сразу же заспешила к запряженной великолепными лошадьми большой повозке, возле которой ждали мужчина и двое детей, мальчик и маленькая девочка. Мужчина был немного меньше ростом и коренастее, чем его брат, у него были темные волосы, а вместо окладистой бороды -густые усы. На нем был белый плащ, расшитый шелком. Он внимательно разглядывал приближающихся к нему людей; он серьезно кивнул, когда жена лесничего объявила ему громким голосом:
- Посмотри, Штефан, вот и они, слава Богу, живые и здоровые!
Теперь и он сделал шаг вперед, но прежде, чем произнес хоть слово, маленькая фрау сказала:
- Это мой любимый деверь Штефан, а этот мальчик - Герман. А это моя маленькая подруга, моя Марихен!
Она взяла на руки маленькую белокурую девочку, которая с любопытством рассматривала незнакомых людей.
- Разве это не славная девчушка? - Она поставила девочку снова на землю и обратилась к ней:
- Ну, сделай книксен! Мы ведь еще вчера вечером упражнялись!
Малышка покачала головой и смущенно взглянула на незнакомого дядю. Теперь наконец и Штефан Тра-убах добился своего права. Своими сильными руками он отодвинул немного в сторону фрау Марию и выступил вперед. Он протянул Гельвигу руку и начал торжественно и важно:
- Добро пожаловать, дорогие родственники, мы приветствуем вас на земле Зибенбюргена! Для нас большая радость и честь, что вы решили посетить нашу страну и нас, ваших родственников. Пусть время не тянется для вас бесконечно долго и пусть нам посчастливится видеть вас почаще среди нас. Потому что мы хотим...
Жалобный плач прервал его. Маленькая Марихен, прыгая, запнулась о собственные ноги и упала. Она разбила себе колено и плакала, а отцу и тете пришлось утешать ее. Когда слезы были высушены, Гельвиг дружески поприветствовал встречающих; потом все заняли места в просторной повозке, которая повезла их в деревню. Туда вело шоссе мимо шумящей реки и зеленых холмов с виноградниками, которые чередовались с горами, покрытыми буковыми лесами, и Вильгельм воскликнул: „Разве здесь не так же, как у нас на Рейне! Вероятно, поэтому ты, тетя Мария, и не тосковала по родине? Смотрите, там старый замок!" Он указал на разрушенную стену с башнями.
- Эти руины остались еще от тех времен, когда здесь жили немецкие рыцари, - объяснил лесничий, а его жена весело сказала:
- И все же иногда я тосковала по родине; иначе и не могло быть, но это длилось недолго. Иди сюда, матушка, присаживайся! Здесь еще есть место на боковой скамейке, - закричала она старой женщине, которая с большим трудом шла по дороге.
Повозка остановилась и все немного потеснились.
Теперь долина превратилась в широкую открытую котловину, перед ними лежала деревня, окруженная фруктовыми садами, огородами и зелеными полями.
- Это Кронталь! А там, на той стороне, справа у горы, где начинается лес, стоит дом лесничего, -объяснила фрау Мария. - Видите вы здание, так приветливо выглядывающее из-за зелени деревьев? Сейчас мы будем там!
Тут Штефан Траубах повернулся на своем сиденье и веско сказал:
- Сначала приглашаем родственников к себе, моя жена уже накрыла на стол и испекла ханклих.
- Ханклих? - удивился Ганс.
- Да, вы еще не знаете, что это такое! Это что-то наподобие лепешки, испеченной с яйцами и маслом. Она вам придется по вкусу! - добавила жена лесничего.
Теперь лошади рысью бежали через ворота высокой ограды, которая огораживала поля, и вот они были в деревне. В ней были красивые широкие улицы, а дома, фасады которых были обращены в сторону улицы, выглядели большими и внушительными. Почти у каждого дома стояли амбар, хлев и навесы, все вместе они составляли усадьбу. Рядом с высокими каменными воротами перед въездом находились еще одни, маленькие, используемые пешеходами.
С усердием мальчики читали изречения на фасадах домов. На одном было написано:
Как много работы, трудов и забот
Стоит такой дом из камня!
Только с вечера до утра Может хозяин находиться внутри него. Отдохнет же от земной работы Он лишь у Господа, в небесном доме.
На другом они прочитали:
Устремления и мечты многих
Направлены лишь на земные блага. Получив их, они ложатся и умирают. О Боже, заставь нас
Стремиться прежде всего к вечному.
Вот они миновали церковь, величественно возвышавшуюся над местностью и напоминавшую крепостной бастион, внутри которого находились также школа и дом священника.
- У нас есть церковь-крепость, - сказал лесничий, -она относится еще к временам турецких войн, когда люди таким вот способом укрывались от врагов.
На улицах было видно мало людей, а мужчин почти совсем не было.
- Я уже вам говорила, сейчас время уборки урожая, - заметила фрау Мария. - Все люди здесь отправляются на поле в одно и то же время. Местный начальник объявляет день, когда надо начинать уборку; потом пастор оповещает об этом с церковной кафедры и молится Богу о ниспослании хорошей погоды, в следующие дни люди выходят рано утром в поле и поют во славу Господа прекрасную утреннюю песню. Когда звонит вечерний колокол, они возвращаются домой, и потом вы можете услышать, как они поют „Возблагодарим же Господа" или „Все леса отдыхают".
- Разве все люди здесь такие набожные? - спросил удивленно Ганс.
- Да, - ответил лесничий, - слава Богу, что несмотря ни на что, мы сохранили нашу веру! Благочестие состоит не только в том, чтобы по воскресеньям посещать богослужения или произносить молитвы. Нет, это прочное доверие Господу, нашему Отцу во Иисусе Христе, и в то же время радостная благодарность за Его несказанный дар, а также за всю ту помощь, любовь и верность, которые Он нам оказывает. Это доверие накладывает отпечаток на всю жизнь жителей этой деревни, на работу и на отдых. Вы это и сами заметите.
Повозка повернула за угол, а затем остановилась у зажиточного двора. И его фасад тоже украшала надпись:
Я отважился на это -
И это свершилось,
Дом построен и покрыт крышей.
Бог помог мне во всем;
А теперь Его око защищает дом и днем, и ночью.
- Это наш дом! А рядом стоит старый, в нем живут отец и мать! - объявил Штефан Траубах; при этом он указал на соседний маленький дом с красивой надписью на фасаде:
Когда-нибудь, в конце своего жизненного пути Я весело взгляну на свою прожитую жизнь И скажу: „Господи, все, что я имею И чем я стал, все это я получил из Твоих рук!
- Вы можете зайти сюда и отдохнуть! - сказал Штефан Траубах, а лесничий сердечно добавил: Да, дорогой шурин, ты должен сначала зайти на наш родительский двор со своими детьми!
Несколько женщин вышли из дверей соседних домов, чтобы разглядеть приехавших и поздороваться с ними.
- Да они все в сапогах! - обратился Ганс к Вильгельму и рассмеялся при этом.
- Когда во время дождя на улице грязно, они просто необходимы! - объяснил Герман. - Посмотрите, вот идет мама! - закричал он затем.
Из дверей дома вышла высокая светловолосая женщина. На ней была надета темно-синяя юбка, поверх нее льняной фартук, посередине которого сверху донизу шла кружевная оборка шириной в три пальца, потом нагрудник, нечто вроде корсажа, с вырезом у шеи и искусно вышитыми рукавами. Рубашка была красиво присборена у шеи, на плечах и у запястий. Приветливое лицо обрамлял чепчик.
Она тоже поприветствовала гостей, а потом повела их через просторный двор и сени, украшенные цветами, в большую комнату, где уже был накрыт стол. Скатерть была из тонкого полотна с вышивкой; в середине ее была надпись в рамке из усиков и цветов:
Господь назначил эту работу
Она снимает с сердца тоску;
Ради этого я и сделала эту скатерть,
Она мне дороже, чем роскошь шелка.
Вместо скамеек у стен стояли сундуки, которые, как и стулья и стенные шкафы были расписаны розами и тюльпанами. В углу комнаты красовалась кровать с пологом, на которой высокой горой возвышались подушки, наволочки из тонкого самодельного полотна и покрывало были украшены изумительной вышивкой. На полках вдоль стен были поставлены расписные кувшины, а под ними на карнизах выстроились в ряд тарелки, одна красивее другой. В углу, напротив сеней, стояла бело-голубая кафельная печь. Стены комнаты были украшены картинами, а окна - красивыми кисейными занавесками, тоже с вышивкой по краям.
- Ну, идите к столу и приятного вам аппетита! -пригласила хозяйка и указала при этом на блюда -пирог с рисом, лепешку и сдобный хлеб.
Все последовали ее приглашению, за исключением жены лесничего, которая уже ушла в свой дом, потому что ей надо было там еще кое-что приготовить к встрече гостей. Герман куда-то исчез и спустя некоторое время вернулся в сопровождении своего дедушки. Высокий, представительный мужчина с длинной белой бородой внешне был очень похож на лесничего, но выглядел торжественным и более сдержанным, чем его старший сын. На нем были надеты синие с черными шнурами брюки, вместо жилета - нагрудник из овчины, вывернутый гладкой стороной наружу и расшитый цветными шелковыми нитками, а также синяя куртка. Как и у сына, на поясе у него был кожаный ремень. Когда он вошел, все встали; господин Гельвиг пошел к нему навстречу, и оба крепко пожали друг другу руки, как старые знакомые.
- Я приветствую вас на земле Зибенбюргена! Да благословит Господь ваш приезд! - сказал дедушка. -Наши предки пришли сюда когда-то из тех мест, где вы живете.
- Да, мы из одних мест, - ответил Гельвиг. - И я рад провести эти дни в вашем кругу, тем более, что чувствую, что здесь еще есть настоящий страх Божий, и люди все еще верны Евангелию.
- Это милость Божия! Как когда-то Господь был со Своим народом, так и теперь Он с нами. Он привел нас в этот край и приготовил нам это жилище. Он защитил нас и должен и впредь быть нашим оплотом и защитой. Его святое драгоценное Слово должно быть нам дорого. Здесь мы служим нашему правителю края, к этому призывает нас Слово Божие, но прежде всего мы Божие рабы и слуги, на Него мы возлагаем наши ожидания. Он нас не разочарует!
Мальчики очень внимательно следили за старым человеком. Дедушка сел рядом с Гельвигом,и когда его сына, который был местным начальником в Крон-тале, вызвали, так как какой-то односельчанин хотел переговорить с ним, тогда он сам повел гостей после еды во двор и в амбар. Везде была чистота и порядок, и многое так сильно напоминало гостям с Рейна об их родине, что они могли бы подумать, что находятся в какой-нибудь деревне на Рейне.
Мальчики с Рейна и из Кронталя быстро подружились. Маленькая Марихен, у которой были красивые фиалковые глаза, повсюду следовала за мальчиками. Она была очень неуклюжей, поэтому часто спотыкалась и падала, но один из мальчиков всегда приходил ей на помощь.
- Она очень толстая и никогда не смотрит себе под ноги, а поэтому постоянно падает, - засмеялся Герман. - Но никогда не плачет, только кричит. -Посмотрите, а вот и наш Мартин! Он ходит в среднюю школу и почти всегда возвращается домой после обеда.
Мальчики пошли навстречу Мартину.
- Ты - Мартин, я тебя сразу узнал по фотографии, которую послала нам твоя тетя! - с радостью в голосе воскликнул Вильгельм.
Мартин вежливо протянул ему руку и сказал:
- Будет приятно, если вы когда-нибудь приедете к нам в Венгрию.
- Собственно говоря, а разве мы здесь не в Венгрии? - вставил слово Ганс.
Мартин удивленно поднял брови, но больше ничего не ответил.
Как раз в это время лесничий стал торопить ребят. Герман и Марихен провожали гостей наверх, к дому лесничего.
- Другая моя сестра, наша Анна, должна быть на поле, но она обязательно зайдет еще раз попозже, -сказал Герман.
- Она уже взрослая? - захотел узнать Вильгельм.
- Она старше меня и очень похожа на нашу мать.
- А что такое с Мартином, он казался мне совсем другим? - осторожно спросил Ганс.
- Ах... он изменился с тех пор, как стал ходить в городскую школу и познакомился там с несколькими мальчиками. Отец иногда бывает на него очень сердит, а дедушка тем более.
По пути они прошли мимо домика, у дверей которого сидел маленький бледный мальчик в кресле на колесах. На коленях у него лежала доска, а на ней лист бумаги для рисования и карандаш.
- Это Иоганн, Иоганн Брингер. Два года назад его сбили две лошади, которые понесли, и потрясение было так велико, что с тех пор он не может ходить. Почти целый день он сидит в своем кресле и рисует все, что только возможно: деревья и цветы, бабочек и птиц, дома и повозки, - объяснил Герман и при этом кивнул Иоганну.
В дверях дома лесничего, которые в честь гостей были украшены зеленым венком, их ожидала жена лесничего, она встретила их сердечным приветствием:
- Ну, брат, пусть здесь, у нас, тебе будет хорошо, а для вас, мальчики, я стану матерью на эти недели -согласны?
- Матерью? - тихо спросил Конрад.
- Да, Конрад, она будет и твоей матерью, не так ли, тетя Мария? Видишь ли, у нас тоже нет матери.
- И у вас тоже? - удивился Конрад.
- Да, у нас тоже. Нашей матери уже давно нет в живых. Мы живем только с отцом, а еще у нас есть Бабетта, прислуга; но она хочет вскоре уйти от нас к своей дочери, потому что уже очень старая и ей хотелось бы отдохнуть.
Жена лесничего внимательно слушала, а потом еще раз крепко прижала мальчиков к себе.
- Ах, и ты тоже здесь, Марихен? - воскликнула она и поцеловала малышку. - Как бы мне хотелось, мальчики, чтобы вы привели мне вот такую маленькую дочку, ведь своей у меня нет.
Мальчики весело проводили время в доме лесничего и на усадьбе. Для них было большой радостью выходить на поле вместе с жителями деревни и участвовать в уборке урожая. Они с удовольствием бродили по лесу вместе с лесничим и Конрадом, которого Траубахи хотели устроить учеником егеря. И всегда из таких походов Ганс приносил домой какое-нибудь редкое растение, диковинный камень или еще что-нибудь особенное. У него уже была настоящая коллекция, но его исследовательские находки продолжали увеличивать ее. Вильгельм тоже очень любил лес. Нигде нет прекраснее места, чем здесь, под сенью леса, под этими могучими деревьями-великанами. Что за дубы! Какие, наверное, они уже старые!
Каждый раз Вильгельм приносил для Иоганна, который стал его другом, букетик лесных цветов, ветку дуба или ели. Потом Иоганн рисовал эти цветы или ветку в свой блокнот для рисования и был очень рад, если рисунок удавался. Чаще всего мальчик был один, потому что его мать, вдова, работала поденщицей у крестьян. Господин Гельвиг тоже часто его навещал и дал ему немало полезных советов при рисовании. Он обучал Иоганна также чтению и рассказывал ему что-нибудь из Библии, так как больной ведь не мог ходить в школу.
Однажды, когда господин Гельвиг рассказывал ему о добром Пастыре, Который ищет забудших, чтобы спасти их, Иоганн спросил:
- А Он и меня ищет тоже, и меня хочет спасти?
- Конечно, мой мальчик! Если ты, доверяя Ему полностью, попросишь Его об этом, тогда Его удастся упросить. Когда придет Его час, Он пошлет тебе Свою помощь. Но если Бог решил, что ты и дальше должен страдать, прими это безропотно; и тогда Он даст тебе силы. Но приди же к Нему, нашему Спасителю, так как Он тебя ждет и ты тоже должен стать Его овечкой. В Его руках ты навсегда будешь в безопасности.
С помощью господина Гельвига Иоганн научился читать уже через несколько недель, так как буквы он уже давно знал. А так как у его матери не было никаких других книг, он часто читал Библию. Он спрашивал господина Гельвига, если что-то там не понимал, и с каждым днем все больше ценил Слово Божие.
- Как я рад, что теперь сам могу читать Библию, и время не тянется для меня так долго, как это было раньше.
Однажды мальчики вместе с Германом пошли в лес, а Конрад должен был сопровождать лесничего. У Мартина не было никакого желания идти вместе с ними, он предпочитал остаться в одиночестве. Мальчики далеко зашли в лес, дальше, чем они это делали раньше.
- Принюхайтесь-ка! - вдруг воскликнул Вильгельм. -Вы не чувствуете дым костра? И действительно, немного в стороне была прогалина, и оттуда поднимался легкий дымок. Мальчики взобрались на небольшой пригорок, с которого они могли осмотреть эту прогалину. Цыгане разбили на ней лагерь и сидели у небольшого костра. Ганс захотел поближе разглядеть этих чужестранцев и пошел к костру, но тут он испугался - совсем близко кто-то вскрикнул, а потом заплакал ребенок. Он бросился на крик и увидел, как два цыганенка пытались вырвать корзину у маленькой худенькой девочки. Как раз в это время один из мальчиков ударил малышку хлыстом по лицу. Но когда оба увидели Ганса, то мигом скрылись в кустах. Девочка упала. Ганс помог ей встать на ноги, а потом протянул ей свой носовой платок, чтобы она могла вытереть кровь со щеки.
Девочка с благодарностью взглянула на него своими темными глазами и вытерла слезы. Тем временем подошли Герман и Вильгельм. Герман подтолкнул Ганса и шепнул ему на ухо:
- Это дочь барышника! Ее отец живет в лесу, в землянке и все говорят, что он будто настоящий разбойник!
- Разбойник? - очень удивились мальчики, а Вильгельм украдкой осмотрелся.
Девочка присела на землю и торопливо собирала то, что выпало из корзины - ломти хлеба, кусочки колбасы, несколько яблок - украденные или выпрошенные?
- Ты хочешь теперь пойти домой? - спросил Ганс.
- Да, - всхлипнул ребенок. - Если только они не вернутся и не отберут у меня все!
- Мы пойдем с тобой, - решил Ганс.
И они сразу же отправились в путь. Малышка шла впереди, Вильгельм, как рыцарь, нес ее корзину. Один лишь Герман шел неохотно. Он, сын богатого крестьянина, не мог понять, почему его двоюродные братья так заботятся об этой нищенке. Некоторое время им пришлось идти по узкой неприметной лесной тропинке, то поднимаясь в гору, то опускаясь, пока, наконец, они снова не вышли к прогалине. Из-за ветвей огромной ели выглядывала коричневая крыша из дерна. Она покрывала низкую землянку, которая вплотную прилепилась к отвесной скале. С обеих сторон двери, висящей криво, было по маленькому окну. Из крыши торчала старая печная труба.
Ганс распахнул дверь. С деревянного обрубка у очага вскочил мужчина и с мрачным видом уставился на них. Он мигом схватил полено и, грубо ругаясь, поднял руку. Девочка проскользнула мимо Ганса и закричала: „Папа, мальчики пришли со мной, они помогли мне! Цыганские мальчики хотели отобрать у меня корзину, они ударили меня, и тут пришли вот эти!"
В удивлении мужчина погладил свою растрепанную темную бороду. Потом он стал разглядывать трех мальчиков.
- Никогда еще не было, чтобы такие знатные люди хлопотали о нищем ребенке! Но как ты выглядишь, Марта? У тебя же кровь! И ты хромаешь! Не хватало только, чтобы ты не могла ходить! Тогда мы оба скоро умрем!
Только теперь мальчики увидели, что одна нога у мужчины была сильно замотана.
- Он сломал себе ногу, совсем недавно, когда возвращался с тяжелой охапкой метел, - объяснила Марга.
- Если вам будет чего-то не хватать, и вы не сможете работать, тогда тетя обязательно пошлет вам что-нибудь поесть, - заверил его Ганс. - И мы принесем вам это, если Марга не сможет принести.
- Она сможет это сделать! Да ведь и цыгане наверное завтра уйдут отсюда. Ко мне не надо приходить. А вы из Кронталя, со двора Траубаха, или нет?
- Да, это я! А это гости моей тети, - ответил Герман. - Но и моя мама тоже охотно даст вам что-нибудь поесть.
Мужчина пробурчал что-то непонятное себе под нос. Марга посмотрела на мальчиков с благодарностью.
- Когда мы пришли в его землянку, я сразу же подумал, что нам там не место, - заверял ребят Герман на обратном пути. - Нам лучше не знать, чем он там занимается. В деревне люди говорят, что он злой малый, бездельник; и о нем знают страшные истории.
- Так он здесь всегда жил? - спросил Ганс.
- Нет, раньше он жил в городе. Его зовут Мун-драц, он был торговцем лошадьми. Там он однажды напал на того человека, с кем до этого поссорился, и убил его, за это ему пришлось несколько лет просидеть в тюрьме. И хотя он всегда утверждал, что невиновен, но никто, конечно, не поверил этому. Когда потом он освободился, то построил хижину за городом и забрал свою маленькую дочку от старой женщины, заботившейся о ребенке все это время. Известно, что он живет грабежом и воровством, но его еще не поймали за этим занятием.
- Мне жаль девочку - она ведь не может иметь ничего общего со всем этим. Но я думаю, что мужчина ее любит. Вы видели, как он гладил ее по волосам, когда увидел, что она ранена? - сказал Ганс.
- Если она и в самом деле придет к нам, мама, вероятно, даст ей какую-нибудь более приличную одежду. В своих лохмотьях она имеет такой жалкий вид.
Герман предвкушал, как он расскажет в деревне о том, что он был в землянке у черного Мундраца. То-то удивятся другие ребята!
И лесничий тоже был очень удивлен, когда ребята рассказали о своем приключении и о новом знакомстве.
- Рана на его ноге скорее от пули, которую он получил, когда занимался браконьерством, чем от несчастного случая, - пробурчал себе под нос лесничий.
- На улице стоит малышка из хижины у скалы! -прокричал Конрад на следующий день со двора на кухню. Он как раз пошел узнать, почему дворовые собаки так злобно залаяли. Фрау Мария, которая в это время мыла овощи, быстро вытерла руки и встала в дверях дома. На дороге стояла Марта со своей нищенской корзиной. Ближе она не подходила, потому что боялась собак. Жена лесничего перешла дорогу, взяла ребенка за руку и привела ее в дом. Ганс и Вильгельм, которые уже укладывали в чемодан часть вещей для обратной поездки домой, с любопытством выглянули из комнаты.
- Сегодня она выглядит аккуратней, - прошептал Ганс. И действительно, Марга производила лучшее впечатление, чем обычно. Волосы у нее были не такие растрепанные, и сразу было видно, что она умылась. Но на личике были видны следы от удара хлыстом; щека опухла и на ней были кровоподтеки. Оба мальчика помогали тете укладывать еду и перевязочный материал для Мундраца. В это самое время Марге было предложено сесть за стол и немного поесть. Постепенно она преодолела свою робость и с аппетитом принялась за еду. Но когда ее спросили о ране ее отца, она не ответила.
„Наверное, он внушил ей, что она не должна о нем ничего рассказывать", - подумала жена лесничего.
Еще она дала ребенку расческу и мыло и пообещала:
- Если ты завтра снова придешь, я тебе подарю несколько платьев, сегодня я этим займусь.
Марга с благодарностью посмотрела на нее своими большими темными глазами.
На следующее утро спозаранку Марга уже ждала перед домом лесничего. Чтобы скрыть многочисленные дырки, она скрепила свое платье в нескольких местах. На плечи и грудь был накинут красивый красно-белый платок, показавшийся жене лесничего знакомым. Сегодня Марга выглядела лучше и весело улыбалась жене лесничего, которая была с ней так ласкова.
- Где же ты взяла такой красивый платок? - спросила та.
- Нашла! На улице, по дороге сюда! - ответила девочка и приветливо посмотрела на женщину.
Но тут они услышали гневные крики и ругань, раздававшиеся из открытых ворот: „Ты воровка! Мошенница!"
Мать Иоганна замахнулась на девочку палкой. Марга быстро сорвала с плеч платок, и женщина забрала его у нее из рук, а потом хотела дать девочке пощечину. Но жена лесничего удержала ее.
- Нет, Анна Барб, не бей! А что такое с платком? Она ведь говорит, что нашла его.
- Нашла? Нашла? Она его украла! Украла с забора! Я его туда повесила, чтобы просушить, потому что вчера вымокла по дороге на поле! Когда я хотела снять платок, его уже там не было. Мимо как раз проходил Мартин, сын вашего деверя, и я спросила его об этом. Он мне сказал, что перед ним прошла оборванная девочка, он думает, что это была дочь барышника, и у нее был платок! Я бросилась за ней вдогонку - люди ведь слышали, что у вас ей дают поесть - и верно, застала воровку еще здесь. Вы не должны за нее заступаться!
- Марга, ты взяла платок с забора? - спросила девочку жена лесничего.
- Да, - призналась Марга, - я нашла его на заборе. Мне было стыдно перед вами, что я выгляжу такой оборванной.
- Марга, с твоей стороны было нехорошо брать платок. Ты никогда больше не должна делать таких вещей!
Затем она обратилась к матери Иоганна:
- Простите ей это, Анна Барб, она, вероятно, еще не знает, что нехорошо поступать таким образом. Ворча под нос, Анна Барб хорошенько встряхнула платок, повертела его в руках, а потом сложила и пошла. Затем жена лесничего увела Маргу в свою каморку, и когда через некоторое время малышка вернулась, ее едва можно было узнать. Она выглядела просто прелестно в цветастом платьице со светлым фартуком. Она также получила обувь, чулки и белье на смену. А жена лесничего получила всю эту одежду у соседки. Прежде чем отослать ребенка с корзинкой домой, она еще немного поговорила с девочкой о мелком воровстве и напомнила ей об Иисусе Христе, Спасителе мира, Который это видел и никогда не смог бы одобрить этого. Она рассказала также ребенку о Его великой спасительной любви, которая всегда следует за заблуждающимися людьми, чтобы найти их и спасти. После этого разговора у Марги появилось твердое намерение не делать ничего такого, что бы Ему могло не понравиться.
На следующее утро Гельвиги готовились к возвращению домой. В последний раз учитель навестил парализованного Иоганна. Он принес ему на память Новый Завет. На первой странице он написал ему цитату из Библии: „Довольно для Тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". Иоганн очень обрадовался подарку.
- Когда вы уедете и не сможете больше рассказывать о моем Спасителе, тогда это будет делать эта книга. А когда я смогу лучше писать - я тренируюсь каждый день - тогда я напишу вам письмо.
- Я буду этому рад, Иоганн, и обязательно отвечу на него.
- О, да! - Иоганн охватил господина Гельвига за руку и сказал:
- И я молился Богу, ведь Он мог бы сделать так, чтобы я снова смог ходить. Но потом я - как и Гос-подь в Гефсимании - сказал: „Не Моя воля, но Твоя да будет"!
Господин Гельвиг растроганно посмотрел в бледное детское лицо и от всего сердца пожелал, чтобы Господь смог вознаградить это доверие.
На улице послышались громкие голоса, смех и крики. Мимо пробежали Ганс и Вильгельм. Они хотели сходить в город, чтобы сделать там некоторые покупки. Мартин пошел вместе с ними, ведь он хорошо знал город. Они увидели сидящего у окна Иоганна и помахали ему рукой. Через некоторое время в комнате открылась дверь и за ней показался Мартин. Но когда он увидел господина Гельвига, то немного помедлил, ненадолго вышел из комнаты, потом вернулся, подошел к Иоганну, хлопнул его по плечу и сказал:
- Твоя мама просила передать - ведь она работает сегодня у нас - что вернется домой позже, чем обычно, потому что нам надо сегодня все закончить; еду она тебе принесет с собой.
Он попрощался и, когда уходил, взял с карниза на стене пакет и сунул его под мышку. Потом он побежал догонять Ганса и Вильгельма, которые уже ушли вперед.
- В пакете книги, - объяснил Иоганн, - их Мартин приносит с собой из города и хранит здесь, у нас. Когда он хочет почитать, то берет их здесь, а когда прочитывает, то уносит обратно в город. Он сказал мне, что однажды маленькая Марихен разорвала книгу, и в библиотеке ему пришлось уплатить за нее. Теперь он оставляет книги у нас.
- Вот как? - подумал Гельвиг. - Странно. Уж не те ли это книги, которые Мартин не хотел показывать дома, и поэтому читал тайно?
Вдруг он испугался. Он почувствовал запах дыма! С кухни слышалось странное потрескивание. Гельвиг вскочил со стула и осторожно открыл дверь. Сквозь густой дым он увидел, что дрова, сложенные на кухне у печки, горели ярким пламенем, и что уже загорелась деревянная обшивка стены, а также большая часть потолочных балок. Громко закричал Иоганн.
Не долго думая, Гельвиг взял стул с мальчиком и, напрягая все свои силы, прошел через сени, полные дыма, потом спустился по лестнице и вынес его из дома. Затем он перенес его на траву, по ту сторону дороги.
- Моя новая книга! И моя бедная птичка! Моя птичка! - испуганно закричал Иоганн и показал на языки пламени, ярко освещавшие дом изнутри. Учитель знал, что означала эта птичка для больного мальчика. - Я принесу ее тебе! - закричал он и бросился обратно в горящий дом. В комнате было столько дыма, что поначалу он даже не увидел птичью клетку. Кашляя и поминутно вытирая слезящиеся от дыма глаза, он стал наощупь пробираться вдоль стены. Вот! Наконец! Он снял клетку со стены, птица в ней билась и пищала от страха. Гельвиг хотел выйти через сени, но навстречу ему ударило пламя, и жаркий поток воздуха перехватил дыхание. Он заколебался в нерешительности, а потом вернулся в комнату. Может, он смог бы выбраться наружу через одно из окон? Но оконные проемы были маленькие и такие узкие, что пролезть сквозь них было просто невозможно.
- Господин Гельвиг! О, господин Гельвиг! - все сильнее волновался Иоганн. - Выходите же! О, дверь!... Неужели никто не сможет нам помочь?
Гельвиг лихорадочно искал выход, в нерешительности топтался у двери, но там его ждала мучи-1ельная смерть - сени представляли из себя море огня. Он снова заколебался.
В это время Иоганн ему закричал:
- Бегите в заднюю комнату, через люк вы сможете попасть в хлев, а оттуда - наружу!
К жилой комнате примыкала спальня, а в ней имелся большой люк, который раньше был окном, а теперь был заперт деревянным ставнем, люк вел в хлев, построенный позднее. Мать Иоганна оставила это отверстие, чтобы, когда это было нужно, присматривать за своими питомцами в хлеву. Если господин Гельвиг нашел этот путь к бегству, то он спасен!
В ужасе Иоганн пристально смотрел на горящий дом. Теперь господин Гельвиг должен был уже показаться на углу! Но его не было. В полном отчаянии Иоганн вытягивал шею. Где же учитель? Вероятно, он не нашел люк? Ведь люк был довольно далеко!
- О, дорогой небесный Отец, помоги же, пожалуйста, ну помоги же нам! - вне себя воскликнул мальчик. Тут ему пришло на ум, почему господин Гельвиг еще не пришел - он не мог прийти! Дверь хлева снаружи была закрыта на тяжелый засов, который было невозможно открыть изнутри! И поблизости не было ни одного человека, все работали в поле. И в любое мгновение соломенная крыша хлева тоже могла загореться!
Так громко, как только мог, Иоганн позвал на помощь. - Помоги же, добрый небесный Отец, пожалуйста, помоги!
Вдруг он встал на ноги! Казалось, это сильный ужас поднял, а потом перенес его. Что это было? Ведь он пошел! Его конечности еще очень слабые, двигались... Ноги двигались вперед - не было ли это все лишь страшным сном? Но не останавливаться, не медлить! Дальше! Дальше! Он пошел к дому, схватился за стену и, шатаясь, добрался до задней стены дома, увидел дверь хлева, оперся одной рукой на каменный цоколь, а другой отодвинул засов. Дверь хлева открылась, и Иоганн упал прямо в руки господина Гельвига, который все же успел его подхватить.
- Ты? Иоганн, это ты? Слава Богу! Но как ты сюда пришел?
Иоганн разрыдался, потрясенный до глубины души. - Я могу ходить! Я могу ходить! Спаситель помог мне - помог мне!
- Скорее прочь отсюда - уже горит крыша! - закричал учитель и схватил Иоганна за руку. Тут к ним подошел Конрад, подхватил Иоганна с другой стороны, и уже через несколько мгновений мальчик был в безопасности на дворе Траубаха, который находился поблизости. Конрад чинил на опушке леса заграждение, услышал отчаянные крики Иоганна о помощи, увидел дым, поднимавшийся над домом, и быстро прибежал.
В большой комнате дома Траубаха сидели Гельвиг и Иоганн, в полном оцепенении от невероятного происшествия. Было очевидно, что Бог совершил чудо! Оба не находили слов, чтобы поблагодарить Его за это. По приказанию дедушки Траубаха, Конрад поспешил на поле, чтобы сообщить работающим там людям о пожаре и позвать их на помощь. Людям удалось потушить пожар и этим самым предотвратить опасность, нависшую над всей деревней. Мать Иоганна тоже заспешила домой. В отчаянии она причитала о несчастии, пустившем ее по миру.
- Не надо плакать! - успокоил ее отец Траубах. -Мы отремонтируем ваш домик; стены ведь остались целы. А то, что вы потеряли из имущества, в этом вам помогут соседи - у нас ведь так принято! А теперь пойдемте, и вы увидите, что Господь сделал с вашим сыном!
- Иоганн? Я думаю, он у вас в безопасности? Что с ним?.. - обеспокоенная, она поспешила ко двору Траубаха. Через дверь, оставленную открытой, она торопливо поднялась по лестнице в сени. Тут открылась дверь комнаты, и навстречу матери вышел Иоганн, лишь слегка поддерживаемый господином Гельвигом.
- Мама, смотри! Господь услышал меня! Я снова могу ходить!
Мать в изумлении уставилась на него, ее сын, ее Иоганн: - он шел! Он мог ходить! Она обнимала его, плакала и смеялась от радости.
- Неужели это правда? - повторила она несколько раз.
- Такого же просто не может быть. - Мальчик, Иоганн, пройди еще раз, я должна снова это увидеть!
Забыт был домик, понесенные ею убытки, забыто все, что она потеряла. Фрау Брингер была вне себя от счастья.
- Господь совершил чудо! Да, это так! - сказала она присутствующим. - Сын молил Бога об исцелении, я это слышала и видела, но тогда я ему еще сказала: „Оставь это! Ты только мучишь и обманываешь себя, а потом почувствуешь себя разочарованным". И вот Бог ему все же помог! Теперь я знаю, что молитва помогает!
Траубах предложил фрау Брингер и ее сыну расположиться на своем дворе, в соседнем доме, где для них нашлось бы место, пока не будет отремонтирован их домик.
Будучи местным начальником, он должен был выяснить причину пожара.
Тем временем из города вернулся Мартин вместе с Гансом и Вильгельмом, оба брата сразу же пошли к Траубахам, так как уже по дороге они узнали о несчастье. Им хотелось справиться о самочувствии Иоганна, а также зайти к отцу, который, наверное, был очень измучен.
Мартин сразу же обратился к своему отцу:
- Тебе не придется долго искать поджигателя. Это маленькая неряха из леса, которая еще вчера стащила с забора платок. Сегодня в полдень девочка шаталась здесь по деревне!
- Да, да, это дочь барышника! - вставила свое слово и фрау Брингер. - Эта негодница, наверное, рассердилась, что я поймала ее на краже платка, и от злости подожгла дом!
- А разве вы и сегодня видели малютку, фрау Брингер? - спросил Траубах. - Вы же были в поле!
- Не видела, но могу себе представить. Ведь ваш сын Мартин сказал то же самое! Она прокралась к дому, а потом, вероятно, через кухонное окно бросила спичку на сухие дрова, лежавшие у очага.
- Такое все-таки возможно. Я пошлю за ней, и мы серьезно допросим ее.
Тут Ганс не мог больше сдерживать себя:
- Нет, дядя Штефан, Марга точно не делала этого, ее здесь сегодня не было! - Она сегодня не забрала еду, и никто из нас ее не видел! - подтвердил Вильгельм. Мартин бросил на них насмешливый взгляд. -Кто знает, почему именно сегодня она не забрала еду! Для меня все ясно! - Мартин, если бы ты ее видел, тогда и мы бы ее увидели! Ты прекрасно знаешь, как возник пожар, и просто хочешь свалить вину на другого!
Ганс с яростью сжал кулаки, все в нем клокотало от гнева.
- Ганс! Говори только то, в чем ты уверен! - предупредил его отец.
Лицо Мартина посерело. Траубах перевел взгляд с одного на другого.
- Как я понял, вы, мальчики, высказали все, что думаете и знаете, но мне бы хотелось услышать правду!
- Я говорю правду! - настаивал Ганс. - Я бы молчал, если бы Мартин не свалил вину на маленькую Маргу, которой даже не было в деревне! Он сам виноват! Когда он пошел в дом, во рту у него была зажженная сигарета. Снаружи я видел, как он выбросил сигарету на кухне, когда он вдруг увидел моего отца в комнате у Иоганна!
- Это ложь! Все совсем не так! - закричал Мартин.
- Ты знаешь что-нибудь об этом? - обратился Траубах к Герману, который как раз вошел вместе со своей матерью и сестрой. - Мартин уже курит тайком?
Герман с удовольствием бы снял вину с брата. Но что он должен был отвечать? Он знал, что Ганс сказал правду. Герман молчал. Мартин пожал плечами, повернулся и вышел из дома. Траубах откашлялся.
- Я выясню это дело. И если все было так, как утверждает Ганс, тогда я возмещу понесенные вами убытки - должен возместить. Но, прежде всего, я прошу вас, фрау Брингер, помолчать об этой истории. Мне бы хотелось избавить моего старого отца от огорчений - если это, действительно, был Мартин...
- Я прошу тебя, дядя Штефан, не сердись на меня за то, что я все сказал! - попросил Ганс, подошел к отцу Мартина и протянул ему руку.
- Нет, Ганс, я не сержусь на тебя за это! И впредь говори только правду - и защищай правду! Я бы хотел, чтобы и Мартин научился этому. Дай-то Бог!
Гельвиг еще раз обратился к Иоганну и его матери: - От чего бы ни возник пожар, в Божьих руках оказалось средство вылечить Иоганна. Не должны ли мы еще больше благодарить Его за это?
- Да, - добавил Иоганн, - я никогда не забуду, что Он сделал для меня. И если бы вы не пошли спасать птичку, вероятно, все вышло бы по-другому... А Новый Завет снова у меня! Я и не знал, что он лежал рядом со мной на стуле, когда вы вытащили меня на улицу.
На обратном пути домой Ганс снова заговорил о происшествии:
- Отец, ведь мне нельзя было молчать? Мартин на меня рассердился, тетя и Анна тоже сердятся на меня, когда я уходил, они обе не подали мне руки.
- Просто они опечалились из-за Мартина. Но твоим долгом было сказать, что ты видел. И больше не огорчайся из-за этого. В доме лесничего мы хотим вместе с дядей Генрихом и тетей Марией еще раз поблагодарить нашего небесного Отца за то, что Он простер над нами Свою руку и так удивительно помог Иоганну.
- Да, папа, мы должны это сделать. Даже мать Иоганна сказала, что, должно быть, это чудо Божие, раз ее сын снова может ходить. А знаешь, Мартин думает обо всем этом совсем по-другому. Он смеется над своими родителями, что они такие набожные, молятся и верят в Бога. Он говорил точно так же, как и Курт Зарндорф у нас дома; и когда я это слышал, то думал иногда, что, может, они и правы. Но теперь...
Господин Гельвиг испуганно взглянул на своего старшего сына.
- Да хранит тебя Бог, мой мальчик, и пусть Он выведет тебя на правильный путь! Подумай о том, что наш Спаситель Иисус Христос - это путь, правда и жизнь. Он также добрый Пастырь, и ты однажды признался, что пришел к Нему и стал Его собственностью. Он говорит нам: „Слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь" (Иоан. 5.24). Ты все это хорошо знаешь, но надо верить Ему, мальчик, в этом все и дело. Не давай сбить себя с толку!
- Ты всю ночь кашлял, - сказала на следующее утро жена лесничего и пытливо посмотрела на своего брата. - Твой кашель был слышен даже в нашей комнате; надеюсь, ты не болен?
- Ах, нет, не беспокойся. Я слегка простудился, но это быстро пройдет, - заверил ее Гельвиг, голос его звучал глухо, а на щеках горели два красных пятна.
Сегодня господин Гельвиг хотел еще попрощаться со своим коллегой, учителем в Кронтале, с которым он познакомился здесь. Но на улице он неожиданно почувствовал слабость, ему пришлось вернуться домой и лечь в постель. После озноба и приступов кашля у него поднялась температура. Лицо врача, вызванного к больному с большой поспешностью, приняло озабоченное выражение.
- Ваш шурин очень болен, - сказал он лесничему, выйдя из комнаты. - Произошло обострение старой болезни легких, и, кажется, болезнь вступила в последнюю стадию, возможно, процесс был ускорен волнением во время пожара. К сожалению, я должен вам сказать - осталось мало надежды.
- Мало, надежды? - закричал Ганс, который, незамеченный обоими, стоял наверху лестницы, он поспешно соскочил с нее и сжал руку доктора:
- Что вы такое говорите? Мой отец не выздоровеет?
Доктор хотел его успокоить: - Мы должны ждать, юноша. Для Бога нет ничего невозможного. Да, если бы Ганс знал такого человека, который мог бы помочь отцу, то он прошел бы много-много часов, чтобы только добраться до него и попросить о помощи. Так не должен ли он теперь обратиться к Богу, единственному помощнику? Разве не Он помог и Иоганну? Наверху в мансарде, где он спал с Вильгельмом, Ганс встал на колени и молился о спасении своего любимого отца. Разве Иисус Христос не сказал: „Если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: „исторгнись, и пересадись в море", то она послушалась бы вас".
О, ведь теперь у него была вера, непоколебимая, как скала! Разве с тех пор, как он узнал о Божием чуде с Иоганном, все его прежние сомнения не развеялись, как мякина, по ветру? Бог, конечно же, ближе ко всем тем, кто всерьез призывает Его!
И вечером, когда Вильгельм сидел у отца, Ганс все еще был один в своей спальне, он стоял на коленях и молился. Далеко за темными горами, покрытыми лесом, поднялась луна, и на ясном ночном небе одна за другой зажигались звезды. Как раз над широкой кроной огромного дуба, стоящего у дома лесничего, засияла еще одна звезда, такая большая и яркая, как будто это было око Божие, так думал Ганс, когда он был совсем маленьким.
И вот в ночной тиши он сложил руки и начал горячо молить: „О, Господи, во имя Иисуса услышь меня и оставь моего отца, оставь мне отца!“ После этого он поднялся в твердой уверенности, что его просьба будет удовлетворена. Да, Бог должен был его услышать, и его отец непременно поправится!
Уверенно он спустился по лестнице и прошел в комнату больного, где рядом со спящим отцом сидели жена лесничего и Вильгельм. Он хотел заговорить, но тетя сделала ему знак молчать, чтобы не разбудить отца. Тогда Ганс в свою очередь подал знак своему брату, чтобы тот вышел из комнаты. Вильгельм тихо последовал за ним и, когда они ушли из комнаты, он расплакался:
- Ганс, - сказал он, плача навзрыд, - отец очень болен, тетя сама это сказала. Я боюсь, как бы он не умер также скоропостижно, как и мама.
- Не надо бояться! Я знаю точно - отец не умрет. Я молился и твердо знаю - Бог не может не сделать отца снова здоровым! Это-то я и хотел тебе сказать, когда вызвал тебя из комнаты.
Вильгельм изумленно посмотрел на старшего брата:
- Да разве можно у Бога что-то просить? А если Он решил по-другому? Ганс невольно вздрогнул: -Тебе и не нужно просить, если у тебя нет настоящей веры! Я, во всяком случае, твердо верю в то, что Бог сделает отца здоровым!
Когда лесничий пришел домой, то постарался утешить мальчиков. Вильгельм заплакал, а Ганс ничего не ответил на слова дяди.
В комнате, обращенной в сторону леса, у постели брата сидела жена лесничего. В кухне все было приготовлено, еда для мужа стояла на столе; но услышав, что он в кухне, она захотела поздороваться с ним и поднялась, чтобы сделать это. От этого движения больной проснулся и прошептал:
- Мария? Мальчики ушли? Разве не были они только что здесь?
- Они ушли, Карл. Я боялась, что своими разговорами они могли помешать тебе.
- Я рад, что сейчас их здесь нет, мне бы хотелось немного поговорить с тобой, Мария, с тобой и Генрихом.
- Я позову его, я слышала, что он как раз пришел домой. - Но прежде, чем уйти, она взбила больному подушки и дала ему попить. Когда Гельвиг остался один, он сложил руки на одеяле и повернул голову в сторону окна. Он смотрел вверх, на ясное тихое ночное небо. „Далеко от земной родины, но близко от небесной!" - сказал он вполголоса сам себе. На его осунувшемся лице царил величайший покой.
Вильгельм проскользнул в комнату и осторожно сел у кровати.
- Не надо сидеть так тихо, мой мальчик, я не сплю, - сказал учитель и взял Вильгельма за руку, которой тот нежно гладил его по лбу. - Где Ганс?
- Я здесь, папа. - ответил Ганс, стоя у дверей и не решаясь войти. - Тетя хотела, чтобы мы теперь сели поесть, но мы совсем не голодны и хотели бы побыть здесь, у тебя.
- Я тоже рад, когда вы здесь. Но все же вам надо немного поесть, а мне надо поговорить с тетей и дядей Генрихом; когда вы покушаете, зайдите ко мне пожелать спокойной ночи.
Он протянул им свои горячие руки, и с тяжестью на сердце они вышли из комнаты. Они догадывались, о чем отец хотел поговорить с дядей и тетей.
Мария вытерла брату пот со лба и щек, снова подала ему попить, а Траубах, стоявший у него в ногах, с огорчением отметил, как осунулось лицо больного.
Гельвиг тихо спросил:
- Доктор вам все сказал? - Лесничий медлил с ответом, но его жена кивнула. - Итак, вы в курсе дела. Сначала он хотел скрыть это от меня, но я его очень просил сказать мне всю правду, и тогда он сказал. Мне же надо еще привести в порядок дела...
- О, Карл, Господь Бог велик, добр и всемогущ, Он еще может помочь там, где люди уже не в состоянии ничего исправить! - сказала жена лесничего и заплакала навзрыд.
- Да, Мария, конечно, Он может и делает это -если только Его мудрый совет решил это в нашу пользу. Здесь же иначе. Я чувствую, Он зовет меня к Себе; я иду к Христу, моему господину. И не надо меня звать обратно. Не удерживайте меня, Господь милостиво согласился на мое путешествие. В моем сердце -покой и доверие. Господь станет отцом моим детям, Он их направит и защитит. А вас я хотел бы попросить о том, чтобы вы заменили им родителей.
- Конечно! Тебе не надо и просить об этом, - заверила его фрау Мария, а ее муж, волнуясь, добавил:
- Мы будем для них настоящими родителями, обещаем тебе это перед Богом!
Гельвиг попытался приподняться, и сестра повыше подняла подушку, чтобы он смог на нее опереться.
- Карл, - сказал Траубах, - я хотел бы сказать тебе еще следующее - я знаю, что Мария со мной в этом вопросе полностью согласна, - когда ты уже не сможешь быть со своими сыновьями, они тогда будут в Рейндорфе совсем одни и без всякой помощи, и мы предлагаем им жить здесь, у нас, позволь им остаться здесь! Они оба смогут ходить в городскую школу. А позже они смогут - если только захотят - вернуться на Рейн и получить там профессию.
- О да, ты прав, я думаю так же! - согласилась с ним его жена. - Так было бы лучше всего!
Гельвиг посмотрел на них с благодарностью. - Бог благословляет вас, двух верных людей, на то, что вы хотите сделать! Теперь вы освободили меня от этой заботы. Вильгельм хочет стать учителем, поэтому он должен уехать на Рейн и заниматься на курсах в одном из университетов. Ганс тоже будет учиться. Когда-нибудь он должен сделать то, чего не удалось мне: отправиться миссионером в Африку. Это всегда было моим тайным желанием. С каким удовольствием я сделал бы это, когда был еще молод; но я должен был кормить родителей, а позже меня не послали, потому что врачи заявили, что мое легкое не выдержит тех лишений, которые связаны со службой в тропиках. Но Ганс... вероятно, у него нет к этому призвания, а я не хотел оказывать на него давления при решении этого вопроса.
- Нет, этого никак нельзя делать, - сказал лесничий.
- Это надо предоставить Самому Богу.
- Я знаю, - подтвердил Гельвиг, - работа миссионера благословенна, но в то же время и трудна! Справиться с ней по-настоящему сможет только тот, кого толкает на это любовь Бога, а Ганс еще слишком молод, чтобы принять правильное решение в таком серьезном вопросе. Предоставим это Богу. Если Он захочет его взять на службу, тогда Он призовет его к этому. Вас же прошу лишь об одном: помогите ему, если он ошибется. У него гордый характер, иногда он бывает упрям, и подчас ему приходится бороться с сомнениями. Будучи еще маленьким мальчиком, он принял веру, и это меня радует; но он еще не знал, как испорчена и несовершенна человеческая натура. Возможно, Господу придется пройти с ним долгий и трудный путь, чтобы он внутренне дорос до этой веры и укрепился в ней, все это время он будет пользоваться оберегающей и направляющей милостью Божией. Я радуюсь, что вы заступитесь за него. О Вильгельме я меньше беспокоюсь. Его по-детски доверчивое сердце даст ему возможность удержать милость Божию. Ах, я всегда надеялся, что он сменит меня в моей работе, станет моим преемником в Рейн-дорфе! Я так хорошо себе представлял, что когда состарюсь, то мы вместе останемся в нашем старом школьном доме. Но так не будет - Господь решил по-другому! Не плачь же, Мария! Я рад, что воочию увижу то, во что верил! Не удерживайте меня!
Утомленный, он снова лег на подушки. Через некоторое время он тихо произнес:
- Моя родина не здесь - она лишь там, где навечно изгнано всякое дуновение земли. Когда мы вновь себя увидим там, то изо всех сил восхвалим Того, Кто привел нас домой. - Но Гельвигу пришлось ждать смерти дольше, чем он думал.
Мальчики были очень подавлены и ходили по дому на цыпочках. Вильгельм часто плакал. Тем не менее, Ганс был твердо убежден в том, что его молитвы должны быть услышаны Богом, иного и не может быть. И когда через несколько дней больной почувствовал себя лучше, сердце его наполнилось радостной и в то же время гордой надеждой.
Искреннее участие в ухаживании за больным принимали не только родственники, но и другие жители деревни, которые уважали этого спокойного, приветливого человека. Конрад так осторожно и умело ухаживал за больным, что иногда ему разрешали сменить жену лесничего у постели господина Гель-вига. Он охотно делал это. Он часто приводил в дом лесничего Иоганна, который с каждым днем ходил все лучше. Со слезами на глазах Иоганн стоял перед кроватью человека, которого Господь привел издалека, чтобы так много ему подарить. Исцеление его недуга, доверие к его небесному Отцу, понимание Слова Христа! Он приносил своему большому другу самые красивые цветы из собственного садика. Анна тоже часто приходила и приносила в корзинке яблоки и груши, не раз она входила в комнату, чтобы принять благословение, исходившее от постели больного.
Но потом состояние больного неожиданно изменилось. Наступившая слабость дала ему почувствовать, что настала пора окончательно попрощаться со всеми.
- Вильгельм, ты иногда говорил о том, что хочешь стать учителем. Возможно, когда-нибудь ты займешь мое место в Рейндорфе. Но где бы тебя не поставил Бог, будь преданным работником в Его винограднике, хорошим, заботливым садовником всего, что доверят твоим заботам. Делай для учеников все, что только сможешь, чтобы воспитать их в духе принципов Слова Божиего. Учи их Иисусу Христу, а через Него научи искать и находить небесного Отца! Все это в далеком будущем, но тогда я не смогу уже тебе это сказать, поэтому делаю сейчас.
- Ты, Ганс, - обратился он затем к старшему сыну, который стоял перед ним бледный и безмолвный, -ты знаешь, чего бы я хотел тебе пожелать, но не выбирай этот путь, если не чувствуешь к нему призвания. Иначе он покажется тебе слишком тяжелым и тернистым, и ты упадешь под этой тяжестью, так и не увидев плодов своего труда! Это прекрасная цель, но достигнет ее лишь тот, кого толкает к ней любовь Христа. Но если и на самом деле тебе придется когда-нибудь работать среди язычников - ты ведь можешь быть слугой науки, как великий Ливингстон, и в то же время вестником Евангелия - знай, что тебе будут сопутствовать мои наилучшие пожелания и мое благословение. Мое самое большое желание: будь верен Иисусу Христу, настоящей виноградной лозе, вне Его ты ничего не сможешь сделать!
Это были последние слова, которые Карл Гельвиг произнес своим сыновьям. Никогда не забудет Ганс этот вечер. Окно было широко открыто, и вечернее солнце посылало свои золотые лучи в комнату; в вершине огромного дуба зяблик пел свою вечернюю песню, отец был преисполнен мира и спокойствия, а в нем, Гансе, не было ничего, кроме безграничного разочарования.
Траубах поехал в Рейндорф и уладил там все дела. Когда люди услышали о смерти своего учителя, в школьном приходе все были глубоко опечалены. Жена лесничего с удовольствием бы поехала сама вместо мужа, потому что в лесу было много работы; но она была нужна дома: Ганс после возвращения с кладбища, где он молча, без слез стоял у могилы отца, окаменев от горя, вдруг дома упал в обморок. У него началась сильная нервная лихорадка. Врач сказал, что, должно быть, душевное потрясение было слишком для него велико. Вильгельм был страшно напуган. Что, если и брат покинет его! Его мучила тоска по родине. Все чаще он думал о доме, деревне, школе, Рейне, о площадках для игр и товарищах. Как он был счастлив, когда в кухне хлопотала старая Бабетта, которая всегда оставляла ему что-нибудь вкусненькое! Однажды он заговорил об этом с Конрадом. Тот понял его:
- Да, я это знаю, знаю, каково это! Здесь, конечно, намного красивее, чем было на равнине, где я жил вместе с отцом и матерью в бедной глиняной хижине - и все же я часто думаю, вот так бы и побежал в широкие степи, где летний ветер колышет траву, а в ней цветут тысячи цветов, где в болотах кричат птицы и квакают лягушки! Но потом я вновь начинаю думать о том, что однажды сказал мне твой отец: „Земля повсюду принадлежит Господу". А когда я снова загрустил, он мне записал стихотворение. Я хочу тебе прочитать его, я знаю его наизусть!
„Ты говоришь, что уехал на чужбину? О нет, о нет! Куда ты идешь - там тоже отчий дом, И ты принадлежишь Ему! С бесконечной любовью охраняет тебя Его око на темном пути. Его рука изо всех сил Поддерживает тебя на узкой тропинке!"
Постепенно Ганс выздоровел. Но как он изменился! Он превратился в серьезного бледного юношу, замкнутого и молчаливого, которому, казалось, было полностью безразлично, будет ли он ходить в школу в зибенбюргском городе или на Нижнем Рейне. По совету врача всю зиму он должен был оставаться дома, а перед Пасхой начать учиться.
Работа в поле и саду была закончена. Зима наступила рано. По вечерам люди уютно усаживались у теплой печки и слушали завывания ветра, гулявшего в ближайшем лесу и у стен домов, стук дождя и снега в оконные стекла.
Соседские женщины и девушки собирались поочередно в одном из домов и вместе пряли. Жена лесничего тоже устраивала у себя такие посиделки, потому что не хотела отказываться от этого прекрасного старого деревенского обычая. Пока прялки прилежно гудели, женщины пели, беседовали между собой, что-нибудь рассказывали.
На эти посиделки всегда приходил и дедушка Траубах, и все с удовольствием слушали его рассказы о своей жизни или о прошлом страны. В народе все еще были живы воспоминания о временах их предков, и они передавались из поколения в поколение. Очень много рассказывали о тех давних временах, когда немецким поселенцам приходилось обороняться от многочисленных внешних врагов. Особенно много было рассказов о вторжении монголов, которые, выступив из внутренней Азии, отправились на запад, сметая все на своем пути; и о том, как они осадили город Родеа, но затем, видимо, после сражения, отступили от города и ночью, когда жители праздновали свою победу, тайно подошли к нему и неожиданно напали на этих доверчивых людей, часть из них увели с собой в Азию, где их потомков через много-много лет встретил один голландский путешественник. Рассказывалось также и о турецкой войне, о битве на хлебном поле, где зибенбуржцы сражались под руководством бургомистра Хекта из Германштадта. Перед самым сражением они встали на колени и помолились, а потом радостно и уверенно пошли на бой и смерть за свободу и свой домашний очаг.
Однажды вечером, когда женщины пряли в доме лесничего, дедушка рассказал о немецких рыцарях из Пруссии, храбрых и набожных, которые пришли в этот край, чтобы наставить на путь истины диких язычников. Для своей защиты им пришлось построить замки и крепости, чьи башни все еще часто встречаются в Бюргенланде.
- Да, дедушка, - добавила Анна, которая была одной из самых прилежных прядильщиц, - там, где стоял их самый укрепленный замок, теперь лишь глубокий старый колодец, укрытый зарослями кустарника, говорят, он очень глубок. Когда язычники разрушили замок, они собирались сорвать с замковой часовни большой крест и сжечь его, но не смогли поджечь этот крест. Тогда, придя в ярость, они бросили его в колодец и с тех пор в колодце не стало воды.
- А куда же девались рыцари, когда язычники разрушили замок? - спросил Вильгельм.
- Большинство погибло в борьбе за Евангелие, -ответил дедушка, - лишь немногие избежали этой участи и позднее вернулись домой.
- И еще сейчас, - заметила жена лесничего, -миссионеры отправляются к язычникам в далекие страны, чтобы проповедовать им Евангелие; но они борются не с оружием в руках - их меч - Слово Божие, а их знамя - Божия любовь в Иисусе Христе, которая все еще ищет и находит заблудшие души.
Ганс сидел молча. Он смотрел из окна на лунную ночь. Да, и ему когда-то казалось, что высшая цель жизни - быть вестником Евангелия и нести в мир свет Божиего слова, утоляя при этом свою жажду знаний и тягу к исследованиям. Теперь все было по-другому. Когда умер отец, его вера потерпела крушение, его доверие было подорвано, в сердце его стало темно и пустынно. У него было такое настроение, словно он потерял не только земного отца, но и небесного, и один, без руля, пустился в плавание по бескрайнему морю.
- Ганс, почему ты такой молчаливый? Почему непрерывно смотришь в окно? - спросил Герман, тронув его за руку.
- Я? Ах, не знаю, наверное, уже поздно, или нет? И где только дядя сегодня так долго задерживается? - ушел от ответа Ганс.
- Да, я уже начинаю беспокоиться, - взволнованно сказала жена лесничего и тоже посмотрела в окно.
- Хорошо, что они вдвоем - с ним пошел Конрад. Дорога к ельнику, скажем прямо, не из лучших.
- К ельнику? Не то ли это место, где живет барышник? - поинтересовался Вильгельм.
- Нет, то место, где живет барышник, им по пути, а ельник немного дальше.
- Что-то теперь поделывает барышник? - спросила одна из девушек. - О нем давно ничего не было слышно.
- Я ничего о нем не знаю, - ответила жена лесничего.
- Жаль, что девочка больше не приходила, видно, он не разрешил ей ходить сюда. Я сама пыталась его разыскать, два раза ходила к ним домой вместе с Вильгельмом и Гансом; но дверь была заколочена, а окно закрыто. По всей видимости, никого не было дома.
Другая девушка сказала: - Мой отец думает, что Михель-барышник связан с контрабандистами и выполняет для них такую работу, которая и для самих контрабандистов слишком опасна. Наверное, тогда-то он и был ранен.
Между тем было уже совсем поздно; девушки и женщины закончили прясть. Затем девушки спели несколько строф из Вечерней песни Терстегена „Вот и закончился день", поблагодарили жену лесничего и пожелали всем спокойной ночи.
- Как бы мне хотелось, чтобы мой муж был здесь, - озабоченно сказала хозяйка дедушке Трау-баху, который вместе с Германом все еще смотрел на дверь. - Сегодня вечером я беспокоюсь о нем. Только бы с ним ничего не случилось!
- Бог с ним, и Он приведет его домой здоровым, -успокоил ее старый крестьянин. - Я не знаю, какая такая опасность может ему угрожать.
- Не пойти ли нам ему навстречу? - спросил Гер-ман. - Я знаю, откуда они должны прийти.
Ганс и Вильгельм сразу же согласились, и дедушка Траубах ничего не имел против этого.
Жена лесничего, очень взволнованная, ходила по своей комнате и прибиралась. Когда она закончила прибираться, то пододвинула стул к окну. Она долго там сидела и ждала. Наконец, она услышала голоса и шаги, доносившиеся с промерзшей дороги, и увидела несколько человеческих фигур, спускавшихся с лесного пригорка. Это были молодые люди и - кого же они там несли? - уж не ее ли мужа? - Нет, слава Богу! За ними показался и Генрих Траубах! На носилках, сделанных из жердей и веток, они несли к дому лесничего какого-то незнакомца. Жена лесничего побежала им навстречу:
- Слава Богу! Вы снова здесь! Но кого это вы там принесли?
Она схватила мужа за руку и с испугом посмотрела в бледное, искаженное от боли лицо мужчины, лежавшего на носилках.
- Мария, это Михель-барышник! Приготовь скорее постель в чуланчике.
„Неужели он должен остаться здесь, у нас?" -мелькнула у нее в голове мысль. Но, взглянув еще раз в искаженное от боли лицо Михеля, она отбросила эту мысль.
- Поднимите его наверх! Там недавно была приготовлена постель для лесоруба, но он не приехал!
Она забежала вперед, чтобы зажечь свет в сенях и каморке, и тут только увидела, что раненный был в сознании. Он равнодушно смотрел в потолок. Его правая нога, кое-как перевязанная грязным бинтом, сильно опухла ниже колена.
С помощью Конрада и Германа Траубах перенес его на кровать. Они положили его как можно удобнее, и лесничий поднес к его губам стакан вина. Раненный жадно пил; при этом взгляд его блуждал по комнате и наконец остановился на фрау Марии. Вдруг он громко расхохотался:
- Странно! Странно! Радуйтесь, что вашему мужу еще раз повезло! Ведь я его хотел застрелить. Но только сам изувечился. Это предназначалось пограничнику, тому мерзавцу, который восемь недель назад пустил мне пулю в ногу! Я как раз шел со своими метлами, вполне легально и законно. А так как на вашем муже сегодня вечером была точно такая же фуражка, и он именно такого роста, как и пограничник, и кроме того, шел через ельник, я и подумал, что это он! Если бы этот парень не вмешался, тогда... - он замолчал и ощупал перевязанную ногу.
Лишь теперь жена лесничего заметила кровавую полосу на щеке Конрада.
- Ты, Конрад? Ты выстрелил? - испуганно воскликнула она.
Ее колени ослабели, и она опустилась на стул. Лесничий кивнул ей с серьезным видом. - Всю нашу жизнь мы должны помнить о том, что сделал этот мальчик. - Затем он снова повернулся к Михелю: -Так вы, собственно говоря, напали на пограничника?
- Да, все равно вы мне не поверите, но у меня не было причины посягать на вашу жизнь. - Он снова засмеялся. - Я лишь хотел бы узнать, зачем вы так долго несли меня, вместо того, чтобы пристрелить на месте? Стоило ли трудиться для того, чтобы засадить меня в тюрьму? Все равно мне долго не протянуть, ногу я уже потерял.
Траубах недовольно покачал головой. Он обладал неоспоримыми познаниями в области хирургии и стал осматривать больную ногу.
- Вы ведь и сами не верите, - сказал он, - что я так просто застрелю человека - тем более раненного, который и ходить-то не может.
Барышник повернул голову к стене. В жене лесничего боролись два чувства: страх перед этим человеком и жалость к нему. Она увидела, как тот сжал зубы, чтобы не закричать от боли, когда обмывали его рану. Но жена лесничего вздрогнула от испуга, когда бородач снова громко захохотал.
На следующее утро Конрад привел и Маргу в дом лесничего. Она помогала ухаживать за своим отцом. Траубах часто приходил в комнату Михеля. Тот вскоре уже мог вставать с кровати и сидеть в плетеном кресле. Однажды лесничий привел с собой пограничника и между ними состоялся серьезный разговор. Пограничник сожалел о своем опрометчивом поступке, но барышнику следовало бы признать, что не все его ночные вылазки были так уж безобидны. Однако пограничник заявил, что ему хотелось бы, чтобы после своего выздоровления Михель покинул эти места, и тогда он не сообщит о случившемся.
- Правда, - добавил он, обращаясь к лесничему, и при этом укоризненно покачал головой, - я не могу понять, как вы позволили этому молодому человеку так легко отделаться - ведь он же стрелял в вас!
Марга была счастлива, что могла так долго оставаться в доме лесничего, и фрау Траубах уделяла много внимания малышке. Девочка весело прыгала по дому, помогала, в чем только могла, подружилась с кошкой и даже с собакой. Она принимала участие вместе с отцом в вечерних и утренних молитвах. При этом лицо Михеля оставалось непроницаемым, и нельзя было узнать, что он думал во время чтения Слова Божиего. Со всей доверчивостью она молилась своему Спасителю и Господу, чью любовь она узнала в полной мере.
- Как бы я хотела, чтобы ты навсегда осталась у нас, чтобы ты была моей собственной дочкой и жила здесь! - сказала однажды утром фрау Мария и прижала ребенка к себе.
Она долго думала об этом. Не лучше ли, если девочка останется здесь? Ведь здесь у нее будет настоящий дом, регулярное питание, и она могла бы ходить в школу. Кроме того, с Черным, как она называла барышника, было не все чисто. Возможно, лучше было бы разлучить Маргу с ним.
- Ах, я бы осталась здесь! Как бы это было хорошо! - тихо ответила Марга. - Но я же не могу оставить моего отца одного, я должна быть с ним, ведь я ему нужна! У него никого нет, кроме меня!
Фрау Мария не стала больше настаивать. - И куда же вы собираетесь отправиться? - только и спросила она. - Отец хочет поискать работу дровосека на той стороне реки.
Это случилось на следующий день. - Я здоров, -объявил Михель жене лесничего, которая очень удивилась этому. - Сегодня мы пойдем.
Не сказав ни слова благодарности за оказанное ему гостеприимство и уход, он все же добавил:
- Если когда-нибудь я смогу что-либо сделать для вас, дайте мне знать, и можете быть уверены, что я не заставлю себя ждать.
Жене лесничего было жаль, что ей приходилось расставаться с Маргой. И когда она протянула девочке корзину, полную еды, та обхватила ее за шею руками.
- Да хранит тебя Бог! И не забывай молиться, Марга! Желаю тебе всего самого наилучшего!
Марга кивнула. Да, она всегда будет молиться, это она твердо обещает. И она отправилась вместе с отцом в путь, направляясь к ближнему лесу. У ворот ее отец еще раз обернулся:
- Скажите вашему мужу, что касается вашего Бога - я об этом подумаю. Уже многие мне читали проповеди, но ведь редко бывает так, чтобы слова и дела совпадали.
Фрау Мария кивнула ему и крепко пожала руку; она жалела, что муж так рано ушел сегодня в лес и не смог попрощаться с гостями.
Конрад еще вечером пришел провожать их. - Вы уже сегодня уезжаете? - поинтересовался он.
Марга покачала головой. - Нет, рано утром. Сегодня мы еще соберем все, что нам надо взять с собой, а завтра погрузим эти вещи на маленькую тачку. Это последняя ночь здесь, в нашей лесной хижине. Мне, право, жаль, что больше не придется все это увидеть: хижину, огромные ели, нашу полянку и лесные цветы на ней.
- А знаешь что, - пришло мальчику на ум, - ты ведь знаешь Иоганна, который раньше был парализован и потом вылечился во время пожара? Он умеет очень красиво рисовать. Я хочу поговорить с ним, может быть, он согласится нарисовать ваш домик в лесу. Тогда у тебя был бы прекрасный подарок на память. Я мог бы принести рисунок завтра, еще до обеда, к тому времени он уж точно будет готов. Я думаю, что до леса Иоганн сможет дойти сам, а оставшуюся часть пути я бы смог его донести, если для него это будет слишком далеко.
- Ты думаешь? Ты и правда думаешь, что Иоганн сделает это? Я была бы очень рада получить такой рисунок!
Иоганн согласился, и Конрад донес его до лесной хижины. Но тут маленький художник обнаружил, что забыл свои кисти! Он сделал карандашом набросок, чтобы потом нарисовать все это дома красками. Он очень старался, но ему удалось закончить рисунок лишь на следующий день к обеду. Когда рисунок, наконец, высох, и Конрад принес его в лес, хижина опустела; барышник и его дочь уже уехали. Тогда Конрад забрал рисунок домой.
Вильгельм и Ганс, ходившие в школу вместе с Мартином, взяли этот рисунок в один из последних дней с собой в город и показали учителю рисования. Тот внимательно рассмотрел его и подробно расспросил их об Иоганне. В конце разговора он пообещал навестить мальчика. Во время этого визита, Иоганн показал учителю все рисунки, которые он успел нарисовать. Господин Гобальд признал, что у Иоганна хорошие способности, и сказал, что приложит все силы для того, чтобы мальчик мог и дальше их развивать.
- Я думаю, что когда-нибудь он справится и с созданием эскизов к нашим национальным костюмам и будет рисовать узоры для вышивок: гирлянды и орнаменты, составленные из цветов и бабочек, птиц и ветвей, и тогда у него будет достаток, и он сможет обойтись без посторонней помощи, - сказал он фрау Брингер.
Иоганн был вне себя от счастья. Как он благодарил своего Спасителя, сделавшего для него так много доброго! Разве все его горести и печали стали помехой? Разве не были они ему только на пользу! Его друзья тоже радовались вместе с ним.
С Мартином же Ганс и Вильгельм почти не разговаривали. В большинстве случаев он держался от них в стороне, а после пожара он ни разу не сказал Гансу ни слова. А когда тот обогнал его в учебе, антипатия Мартина выросла в настоящую ненависть. Ганс ясно понимал, что ему нужны хорошие отметки, так как он хотел учиться дальше. Ему хотелось когда-нибудь стать врачом. „Как бы обрадовался отец!" -думал иногда Ганс, когда в очередной раз хорошо выполнял классную работу. Отец! Почему нельзя было им его оставить? Разве это справедливо - потерять мать, отца, а потом и настоящую родину? Если Бог есть, почему Он остался глух к призыву, обращенному к Нему?
Штефан Траубах, сильно волнуясь, ходил по комнате. - Я не знаю, - бушевал он, - что нам делать? Встречаю в городе учителя Мартина и узнаю, что мой сын часто пропускает уроки! Что он стал рассеянным и небрежно относится к занятиям!
Он растерянно посмотрел на свою жену:
- А что я вовсе не понимаю, так это то, откуда у него есть всевозможные вещи: сигареты, сладкие пустяки - как он только достает все это? На свои карманные деньги он не может себе этого позволить!
Его жена отвернулась в сторону, чтобы скрыть свое лицо в наступивших сумерках. Еще сегодня, после обеда, она сунула старшему сыну немного своих собственных денег. „Мама, отец такой скупой, в классе ни у кого нет так мало денег, как у меня..." Ах, она не могла ему отказать! „Матушка, я тебя люблю!" -поблагодарил он, а потом прижался к ней и поцеловал. Он был учтивым, вежливым, милым - вероятно, это объяснялось, прежде всего, его дружбой с ловким молодым венгерским дворянином. Правда, отцу эта дружба очень не нравилась...
Так прошло много лет. Однажды весной, в пасмурный дождливый день, на следующий день после Пасхи, Ганс и Вильгельм прощались с дядей и тетей перед своим возвращением на Рейн. Вильгельм хотел учиться на учительских курсах, а Ганс - в Боннском университете. Лесничий и его жена чувствовали себя так, будто это их собственные дети покидали дом. Как трудно им всем было прощаться!
- Не забывайте на прекрасном Рейне вашу вторую родину и ваш второй родительский дом, - растроганно сказал лесничий.
- Никогда, - заверили они оба. Они пошли в сторону деревни. В высоких темных елях шумел весенний ветер, над широкой долиной по небу неслись тяжелые облака, лишь кое-где среди неба показывались кусочки голубого неба. Конрад, Герман и Мартин уже вышли им навстречу. Марихен превратилась к тому времени в живую веселую девушку, которая уже вовсю помогала матери по дому и в саду. Она стояла перед Гансом и Вильгельмом и, смущенно вытирая пару слезинок, протягивала им букетик фиалок. И дедушка Траубах сердечно попрощался с ними. Старый господин пожелал молодым людям Божиего благословения и помощи, а также милости Божией. Он чувствовал, что никогда их больше не увидит.
- Когда вы снова придете на могилу вашего отца, то вы, вероятно, найдете там и мою могилу. Но будем надеяться на встречу на небесах. В этой вышней родине все ваши стремления и мечты будут вынесены на суд, и это происходит уже теперь, когда вам приходится думать о вашей будущей профессии. Идите же своим путем с Божией помощью - вперед и вверх!
Многие их деревенские знакомые приветственно махали им и желали доброго пути.
- Приезжайте поскорее к нам снова! - слышали они снова и снова.
В город их провожали трое друзей, дядя Генрих и тетя Мария. По дороге им встретился открытый автомобиль, который вел прекрасно одетый молодой человек. Рядом с ним сидел Мартин.
- Прекрасно, что мы можем попрощаться и с Мартином! - воскликнул Вильгельм и замахал им рукой.
Молодой дворянин сразу же остановился и протянул всем руку для приветствия. Было видно, что Мартин рассердился. Он подал руку только Вильгельму, а Гансу нет.
„Жаль, - думала фрау Мария, когда они поехали дальше, - это выглядит так, словно тень упала на наше прощание..."
С тех пор трижды зеленели и цвели виноградники на Рейне и в Зибенбюргене.
Кисти винограда уже потемнели в лучах августовского солнца. На хлебных нивах звенели косы жнецов, а на дальних полях в высоких копнах стояли снопы пшеницы. Темный густой лес покрывал горные склоны. Время от времени в кустах шелестела листва, трещали сучья, когда сквозь заросли продирался какой-нибудь зверь. Молчание леса нарушали крики сойки или воркование дикого голубя. Если подняться еще выше, то на плоскогорье можно было увидеть заросли вереска. По этой мягкой подушке шел молодой путник в соломенной шляпе и светлом летнем костюме. Почти сразу за вершиной холма молодой человек встретил старого ремесленника, который нес свои резные изделия в коробе за спиной. Юноша остановился и спросил старика:
- Не могли бы вы мне сказать - эта дорога ведет к руинам часовни?
- К руинам часовни? Да, конечно. Когда дойдете до большого куста можжевельника, вам надо повернуть направо и идти по боковой тропинке.
Молодой человек поблагодарил его и хотел уже идти дальше, но тут старик осторожно спросил:
- Не будете ли вы одним из сыновей Гельвига, которые раньше жили некоторое время в Кронтале, в доме лесничего?
- Да, я жил там несколько лет. Меня зовут Ганс Гельвиг. Но откуда вы меня знаете?
- Так ведь я часто отдыхал в доме лесничего! И когда я уставал и хотел пить, жена лесничего всегда мне варила чашку кофе. Тогда я и видел вас и вашего брата. И как же вы теперь оба живете?
- Спасибо, хорошо. Мне бы хотелось здесь немного осмотреться, я уже здесь три дня. А мой брат приедет позже, через три недели, так как ему предстоят еще экзамены.
- Вероятно, Мартин Траубах составит вам компанию? Ведь он здесь вместе со своим другом, бароном, еще сегодня в обед я встретил их неподалеку отсюда, и они спрашивали о вас.
- Мартин Траубах? И он спрашивал обо мне? -Ганс был удивлен.
Старик кивнул:
- Наверное, он уже ждет вас, мне бы не хотелось вас больше задерживать. Да хранит вас Бог! - Ганс удивленно смотрел ему вслед. Итак, Мартин Траубах и барон бродили здесь сегодня? И они расспрашивали о нем? Вот только почему? Сразу же в первый вечер своего пребывания в Кронтале у него произошла стычка с Мартином, во время которой тот был очень враждебно настроен и обругал его. Этой стычке предшествовала ссора Мартина с отцом. Дело в том, что Штефан Траубах узнал от жены лесничего, как старательно и прилежно относились оба Гельвига к своей учебе, и что у них были хорошие перспективы в будущей профессии. В тот же самый вечер Траубах в очень резких выражениях упрекнул своего сына в том, что он за эти годы не очень-то преуспел в учебе, но при этом, однако, жил в университетском городе на широкую ногу благодаря деньгам отца.
Ганс размышлял. Если Мартин пошел за ним в лес и был недалеко от руин часовни, то, вероятно, у него был какой-то определенный план. Ганс принял решение закончить осмотр развалин старого поселения немецких рыцарей у часовни и сразу же вернуться в Кронталь. Он планировал в следующие дни совершить более дальние прогулки, иначе все удовольствие сразу пропадет. У него было такое чувство, будто нечто темное и зловещее опускается на него и ему надо избежать этого. Не лучше ли отказаться от посещения руин и сразу же отправиться в Кронталь? Но затем он посмеялся над собой и решительно зашагал дальше. Мартин! Что, если тот уже что-то приготовил против него?
Он уже был недалеко от большого куста можжевельника, когда увидел, что там что-то двигалось. И действительно, оба юноши лежали в траве и ожидали его. С ними был огромный желтый дог. Это была та самая собака, которая совсем недавно искусала до смерти одного бродягу, который хотел что-то украсть в усадьбе. Все в долине знали, что собака была приучена бросаться на людей и даже свои работники и слуги боялись ее.
Повернуть обратно? Нет, Ганс знал, что оба уже увидели его. И в то же время они вели себя так, словно еще не заметили его. Когда Ганс поздоровался с ними, они повернулись к нему, и венгерский юноша небрежно кивнул ему. А Мартин с насмешкой сказал:
- Ну, карьерист, так ты за нами бегаешь? И даже сюда пришел за нами? Вот бы не подумал! Но не задерживайся здесь и желаю хорошо повеселиться!
Ганс ничего не ответил и отправился дальше. Он шел по тропинке, которая, как сказал ремесленник, должна была вести к руинам часовни. Тропинка повернула и вела под гору, через густой кустарник в рост человека, и наконец Ганс подошел к старой разрушенной каменной стене, которая со всех сторон была окружена пышно разросшимися зарослями ежевики и высокой крапивой. Когда он размышлял о том, в какую сторону повернуть, чтобы обойти каменную стену, он услышал позади себя вой собаки, раздавшийся сверху. Он знал, что нельзя было терять ни минуты. Он быстро влез на стену в удобном месте и едва оказался наверху, как из кустов вырвался дог. Зверь взвыл, когда увидел его на стене, остановился в нерешительности, потом бешено завертелся вокруг себя от душившей его злобы, раз, два, три, разбежался и повис грудью на гребне стены, уцепившись за нее передними лапами. Ганс мигом бросился назад. Он упал спиной в самую гущу кустов и листвы и продолжал падать, напрасно пытаясь задержать свое падение руками. Он скользил по влажной земле к темному отверстию, зиявшему среди кустов, скатился в него, вокруг было темно, он ощущал неприятный холод сырости, в воздухе удушливо пахло гнилым деревом; после короткого свободного падения он остановился, зацепившись за какой-то влажный пористый столб, проскользнул еще немного глубже и, наконец, почувствовал под ногами крепкую опору.
От пережитого ужаса ему стало дурно, и все болело. Он ничего не сломал, но лицо, руки, ладони горели от глубоких царапин и ссадин. Но где же он был? Когда он посмотрел наверх, то увидел лишь слабый луч дневного света. Очень осторожно он стал одной рукой ощупывать все вокруг себя и тогда понял, что лежит животом на старом деревянном столбе, который был вставлен носиком в яму, похожую на шахту. Старое подземелье? Тайный подвал? Но тут из глубины под собой он услышал плеск воды и сразу же понял, где находится. Он упал в колодец, о котором говорилось на одной из посиделок в доме лесничего! А дерево, за которое он все еще цеплялся, было как раз столбом высокого деревянного креста из бывшей часовни. Он внимательно ощупал дерево; оно было обтесано, имело четыре выступа, и когда он осторожно исследовал, что дает опору его ногам, то обнаружил, что стоит на поперечной балке креста, на которой скопилось очень много осыпавшейся сверху земли и упавших сучьев. А так как шахта суживалась с глубиной, то крест, сброшенный когда-то в колодец, не упал на самое дно шахты, а завис где-то посередине. И кроме того, крест когда-то был надежно сделан из дуба, а поэтому хорошо сохранился в течение этих долгих лет.
Ганс закрыл глаза. Глубокая темнота заставила его забыть о падении, собаке и о нынешнем его положении; от всего сердца он благодарил своего небесного Отца за спасение.
Вскоре он услышал голоса, приглушенные крики и команды, глухое злое ворчание собаки, доносившееся сверху, потом все снова стало тихо.
Ганс долго прислушивался к тому, что происходило наверху, но там все оставалось спокойно. Постепенно холод, поднимавшийся снизу, стал ощутим во всем теле. Вскоре он уже был не в силах заглушить свой страх и отчаяние. Как ему выбраться отсюда? Никто, кроме Мартина и молодого барона, не знал, где он находится - но разве они позаботятся о помощи? Едва ли. Стены со всех сторон были осклизлые; правда, в них были трещины и углубления, но из шахты выбраться было практически невозможно. Он ничего не мог сделать, только кричать. Он кричал, взывал о помощи, пока не охрип. В пустом колодце его голос звучал глухо и, вероятно, снаружи едва ли был слышен.
Упав духом, Ганс замолчал. Он осторожно потер окоченевшие ладони друг о друга, а потом сжал и разжал болевшие пальцы. Его ноги ничего уже не чувствовали. Как долго он здесь находится? Был еще день, он видел отблеск света. Ганс избегал смотреть вниз, в черную пустоту. Глубоко внизу слышался плеск воды. А хорошо ли держится крест? Крест...
Ганс собрался с мыслями. До сих пор Бог чудесным образом оберегал его. Не было ли у Него еще средства или пути, чтобы вывести его из этого ужасного положения?
Но время бежало, а помощь не приходила, и постепенно в колодце стало совсем темно. Он был охвачен сильной тревогой, так как в первый раз в своей жизни почувствовал себя поставленным перед вратами вечности. Он снова сжал ладони, чтобы почувствовать, что все еще держит крест, обхватив его руками.
О, Господи, сжалься надо мной! Помоги мне, выведи меня отсюда! Пожалуйста, Господи, ради Твоей любви!
Его руки дрожали, а ноги едва смогли держать его. Силы его были на исходе. Вдруг он вспомнил одно место из Слова Божиего: „Не бойся, ибо Я с тобою, не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя...“
И тогда он успокоился... - Господин Гельвиг, эй, господин Гельвиг! - вдруг раздалось сверху. Ганс так вздрогнул, что чуть не упал в бездну. - Да! Да! -закричал он. - Я здесь, здесь внизу, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне! Наверху люди взволнованно переговаривались. - Вы в самом низу, на дне шахты? - Нет, не совсем внизу - где-то посередине... Говорить и подыскивать слова - все это составляло для него невыразимый труд, он так устал... - У нас здесь есть трос. Не могли бы вы его завязать на груди, чтобы мы вытащили вас? - Но у Ганса больше не было сил для того, чтобы схватить трос и обвязать его вокруг себя. Как будто издалека он слышал голоса, еще успел увидеть, как кто-то спускается к нему на тросе с фонарем в руке, а потом потерял сознание.
Когда Ганс пришел в себя, то обнаружил, что сидит на мягком мху, прислонившись к толстому дубу, и молодая девушка держит кружку перед его губами. Какой-то мужчина сидел возле него на корточках и щупал у него пульс. Прошло несколько мгновений, прежде чем Ганс узнал его.
- Михель, вы? - Да, господин Гельвиг. Ну, кажется, вам уже лучше, вы, наверное, совсем выбились из сил. Мы вытащили вас как раз вовремя!
- Слава Господу! Но как вы смогли меня найти, откуда вы узнали, что я был там, внизу? - с ужасом он взглянул в темную дыру колодца.
- Обо всем этом мы расскажем вам попозже, когда вам станет немного получше! Ну, а теперь мы отведем вас к нам домой, там Марга приготовит вам хороший кофе, он принесет вам пользу!
С этими словами Михель и двое других мужчин помогли Гансу встать на ноги и повели его к маленькому дому, расположенному в долине.
- Мы здесь живем с Пасхи! Так как именно с этого времени я в этом районе лесничий. Мною были довольны и поэтому мне дали это место, - с гордостью произнес Михель.
Ганс сел в „хорошей комнате", и вскоре над столом поднимался пар от горячего кофе, приготовленного Мартой. Ловко и проворно она возилась по хозяйству, и была такой же аккуратной и чистой, как и весь их дом.
- Марга может вам рассказать, как случилось, что мы смогли вам помочь, - приветливо улыбнулся Михель своей дочери.
- Сегодня, рано утром, когда Мартин Траубах и другой, у которого большая собака, расспрашивали уличного торговца, не видел ли он вас, я сразу же подумала, что вы, наверное, отправились к руинам возле часовни, так все отдыхающие так поступают. А мне так хотелось поговорить с вами и узнать, как там теперь в Кронтале! Поэтому я попросила разрешения у хозяйки, которой я помогаю после обеда, пойти к руинам, чтобы набрать там к чаю листьев ежевики для ее маленького больного сына. В тени рядом со стеной они особенно зеленые и свежие. Когда я дошла до места, то услышала голоса, а раздвинув немного ветки, увидела Мартина Траубаха и молодого барона; они стояли у самого колодца и горячо спорили друг с другом, а рядом с ними лежала эта ужасная собака. Она не двигалась с места и не упускала из вида колодец. Они пробовали воздействовать на нее и лаской, и грубостью, но прошло какое-то время, прежде чем собака, наконец, пошла за ними. На обратном пути они спорили. Сердце у меня билось так громко - я думала, что это о вас они говорили, и что вы, должно быть, упали в колодец; я побежала домой И рассказала обо всем отцу, и пока он искал тросы и жерди, я сообщила о случившемся еще горняку и его сыну, и потом мы пришли все вместе...
- Это просто чудо, что вы упали на крест! Если бы вы упали на самое дно шахты - в воду - вы бы не выжили! - сказал горняк.
- Перст Божий! - кивнул Ганс. А потом искренно признался: - Как же милостив наш Господь! Еще будучи маленьким мальчиком я узнал Его и Его любовь. Я хорошо помню, как тогда пришел со своими грехами к Спасителю и нашел прощение. Причиной, приведшей меня к Нему, был мой обман. Я тогда точно знал, что, солгав отцу, я согрешил прежде всего перед Богом и нуждался в прощении. Я знал обещание Господа: „Приходящего ко Мне не изгоню вон". Мучимый раскаянием, я признался Ему в моих грехах и получил прощение. С того самого часа я узнал, что мое имя записано в небесах, и был очень счастлив. Но затем были годы, когда мой Спаситель не так уж много значил для меня, я был равнодушен к Его Слову и перестал молиться. И пока мой отец не заболел, я никогда не знал о своем злом сердце, о своем полном бессилии. Тогда я убедился, как обстоят дела с моим доверием и христианским послушанием Господу Иисусу. Я был возмущен тем, что мой отец не выздоровел, да, я выразил неповиновение Господу и считал, что Он должен был услышать мои молитвы. Никогда до этого я не учился тому, чтобы покоряться Его воле, Его мудрому слову, и никогда до этого я не понимал, как надо сохранять самого себя в Его любви. Я взглянул на свою веру, свое доверие - и расстроился! Это был очень болезненный опыт. Но Он снова последовал за мной в Своей удивительной пастырской любви. Как Он меня сегодня оберегал! Он не только дал мне понять, что мое спасение, мое вечное благополучие основано на Его искупительном подвиге на Голгофе, но и также показал мне, что в состоянии помочь и освободить там, где мы уже не видим выхода. И вот я не должен стыдиться, что -как случилось сегодня на руинах часовни - достаточно было одного только такого явного знака, чтобы снова обратить свой ум к Нему и к Его вечной вере.
После долго благоговейного молчания Михель тихо спросил:
- Может, и меня Он захочет принять, если я попрошу Его простить мне все, что случилось до сих пор?..
- Он сделает это, Он сделает это, ты можешь быть в этом уверен. Каждый, кто приходит к Нему со своими грехами и кто верит в Него, Его именем получает прощение своих грехов. Он сам говорит: „Все готово; приходите".
И барышник Михель пришел. Грубый лесничий снял с головы шапку из овчины и сложил руки; и Марга присоединилась к нему, а потом комната в маленьком лесном доме превратилась в благочестивое место, так как грешник, готовый покаяться, пришел к Спасителю мира со своей виной, сделал искреннее признание в своей вине, принял искупительный подвиг Сына Божиего, Спасителя Иисуса Христа и получил прощение и мир для своей совести.
С тех пор прошло пять лет. Барышник Михель заболел воспалением легких и мирно скончался; а Конрад, будущий преемник Генриха Траубаха, ввел Маргу в дом лесничего, как свою молодую жену, в помощь фрау Марии, которая относилась к Марге как к своей собственной дочери. Белокурая Марихен последовала за Вильгельмом Гельвигом, как верная спутница жизни, в школьный дом маленькой деревушки на Рейне. Мартин пропал без вести. В тот самый вечер, когда Ганс вернулся в деревню после своего падения в колодец, Мартин скрылся, прихватив с собой большую сумму денег из кассы отца.
А Ганс? Ганс неустанно стоит на своем посту: с утра до вечера он работает врачом бок о бок с миссионером в одной из миссий, расположенной в Восточной Африке. И когда оттуда на Рейн приходит письмо, оно никогда не обходится без короткого намека или напоминания о событиях, происшедших в Зибенбюргене во время каникул, и без слова благодарности Богу за Его чудесное руководство и милостивое помилование.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги