Дороже титулов и злата

9

— Матушка, я решился побеспокоить вас по крайне деликатному, можно сказать, семейному делу, в коем мне крайне необходим ваш совет.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна озадаченно посмотрела на своего венценосного сына. Давно уже прошли те времена, когда он обращался к ней за советом, да и были ли они?

— Дело касается времен минувших. — Император нахмурился, перевел взгляд на высокие окна, за которыми таяли в легкой дымке дождя очертания весеннего Петербурга. — Тень вашего мужа и моего отца, императора Павла, по-прежнему витает над нашей семьей, а душа его, видимо, никак не обретет должного покоя.

Мария Федоровна поджала губы, вспомнив недавний громкий скандал с разводом княгини Голицыной и ее последующим скоропалительным замужеством. Тогда она настояла на вмешательстве Александра в эту нелицеприятную историю, открыв сыну тайну, что хранила долгие годы, ибо избранником княгини оказался мало кому известный в свете армейский майор Иван Федорович Тауберг. Сама же императрица знала Ивана с рождения и в его судьбе принимала не малое участие, поскольку был он плодом мимолетной связи покойного императора Павла с одной из воспитанниц самой Марии Федоровны.

— Это связанно с Таубергами? — настороженно спросила она.

— Нет, maman. Не беспокойтесь. У них все благополучно: Тауберг получил чин подполковника, и, насколько мне известно, они ожидают прибавление семейства. Речь о другом. — Александр прервал созерцание далей и повернулся к матери.

— О чем же тогда, друг мой? — чуть успокоилась императрица.

— Дело касается событий давних, смуты Пугачевской 1774 года, — ответил Александр и, заложив руки за спину, стал неторопливо прохаживаться перед диваном, на котором сидела мать.

— Да меня даже в России тогда не было, — растерянно произнесла она, — что я могу знать о том? Павел Петрович в те годы первым браком был женат на Гессен-Дармштадтской принцессе Вильгельмине, то есть Наталии Алексеевне, упокой Господи ее душу.

— Я знаю, матушка, и все же прошу меня выслушать. Как вы, возможно, знаете, этот злодей Емелька Пугачев самозванно объявил себя императором Петром Федоровичем, отцом Павла Петровича, спасшимся якобы от смертельных козней неверной супруги своей императрицы Екатерины. Замыслено им было низвергнуть императрицу с престола, принять трон и раскрыть свои объятия для сына-цесаревича.

— Что за бредовые прожекты! Никогда о сем Павел Петрович мне не рассказывал.

— Возможно, он хотел забыть о неосторожных шагах, допущенных им в опасной интриге.

— Каких шагах? — опять встревожилась императрица, обеспокоенно наблюдая за неторопливыми передвижениями сына.

— Смертельно опасных, — веско ответил Александр Павлович. — За них мог поплатиться головой даже он. Есть подозрение, что батюшка вступил в письменные сношения с Пугачевым и подстрекал его к бунту.

— Но ведь это только подозрения?

— При царствовании Екатерины, слава Богу, никаких фактов, подтверждающих это, не всплыло…

— Договаривайте, — поторопила сына Мария Федоровна.

— Недавно мне донесли, что есть вероятность появления неких посланий батюшки к Пугачеву.

— Как такое возможно? — изумилась императрица.

— В начале сего года некто сэр Клайд Ратленд, британский подданный, — начал Александр Павлович, будто читая некое донесение, — обратился через Академию наук с прошением произвести археологические изыскания на некой Соколовой горе, что рядом с Саратовом, для поиска следов какого-то золотоордынского города. Не находя в сем этом ничего предосудительного, разрешение англичанину было дано. Однако, скорее по привычке, был к сим изыскательским работам приставлен человечек из Экспедиции секретных дел — за иностранными подданными на нашей земле присмотр необходим. От него и получены тревожные донесения.

— Да чем нам те бумаги могут грозить? Сколько воды с тех пор утекло, — попыталась успокоить сына Мария Федоровна.

— Потрясением государственных основ! — с негодованием воскликнул император, и в его глазах сверкнули голубые молнии. — Революция во Франции с меньших мелочей начиналась! Письма наследника престола к черни с прямыми подстрекательствами к бунту — удар по репутации русского императорского дома. Немыслимый прецедент в истории Европы. Обстановка политическая и так не проста, Священный Союз только создан и лишь набирает силу. Мы не можем рисковать из-за вздорных бумажек, написанных в минуты отчаяния и бессилия.

— Я-то чем могу помочь?

— Необходимо получить и уничтожить компрометирующие документы. Доверить эту миссию возможно не всякому, а только смелому, хладнокровному человеку, желательно близкому к императорскому дому, лучше связанному с нами кровными узами, что бы не было искушения воспользоваться полученной информацией.

— Ну уж это, Александр, точно не мой портрет, — попробовала пошутить императрица.

— Но вы знаете такого человека.

— Кого же?

— Вновь обретенного нашего родственника господина Тауберга. Он аттестуется как человек надежный и бесстрашный. Выводить щекотливую ситуацию на официальный уровень опасно, а вы вполне можете в приватном порядке обратиться к нему с просьбой. Я же окажу его миссии любое содействие.

Императрица несколько секунд размышляла, потом согласно кивнула.

— Звучит разумно. Пригласите на днях Ивана Федоровича во дворец. Я поговорю с ним.

— Стоит ли ждать? Дело не терпит отлагательства, а посему, уж не обессудьте, матушка, я распорядился вызвать Тауберга немедленно. — Император шагнул к висящей у дивана сонетке. — Он ждет в приемной.

— Что же мне ему сказать? — вопросительно взглянула на сына Мария Федоровна.

— Не вдаваясь в детали, сообщите суть дела и направьте к моему флигель-адъютанту полковнику Закревскому, для получения подробных инструкций.

Император нетерпеливо дернул за сонетку. Дверь мгновенно отворилась, пропуская важную фигуру камер-лакея, немедленно склонившуюся в низком поклоне.

— Пригласите подполковника Тауберга, — кивнул он и повернулся к Марии Федоровне. — Я удаляюсь, матушка, дабы не нарушить частного характера вашей беседы.

Когда одна из дверей кабинета закрылась за его величеством, другая отворилась, пропуская статного человека в мундире Вологодского Конного полка, мало не двух метров ростом, со светлыми пепельными волосами и невозмутимым взглядом сумрачных голубых глаз.

Так обозначилась судьба Ивана Федоровича Тауберга на ближайшие несколько месяцев.