Дорожное происшествие

25

Утром следующего дня, в начале девятого, взволнованная секретарша влетела в кабинет Крейцера. Она была еще очень молодая, с розовым личиком, темные волосы, разделенные посередине пробором, торчали в обе стороны смешными хвостиками, перехваченными белой ленточкой. Крейцер и Арнольд, занятые спором насчет душевных качеств Дитера Николаи, недовольно взглянули на нее.

- Там какой-то господин! Я сказала, что вы заняты, но он очень грубо потребовал, чтобы я провела его к вам.

- А чего ему надо? - спросил Крейцер.

- Он напустил на себя таинственный вид, в руке у него письмо, и он им размахивает. А назвать себя отказался.

- Ну ладно, впустите его. Надеюсь, он не из тех субъектов, которые слушают каждый чих своего соседа. Когда я позвоню и попрошу дать нам кофе, немедленно приходите и под любым предлогом вызовите нас из комнаты.

- Да, но… - Девушка растерянно взглянула на неге. - А что мне говорить-то?

- Да уж придумайте что-нибудь. Ну, лев откуда-нибудь сбежал или еще кто-нибудь. Неужели у вас нет фантазии?

- Слушаюсь, товарищ лейтенант, - сказала она и с выражением растерянности на лице вышла из комнаты.

Потом дверь рывком распахнули, и в комнату ворвался доктор Николаи. На нем был плащ и серая фетровая шляпа. Лицо его поражало нездоровой краснотой. В правой руке доктор Николаи держал письмо и размахивал им.

- Десять минут я пререкался с этим младенцем, прежде чем меня пропустили. У меня время-то не купленное, - рычал он.

Крейцер и Арнольд были так ошарашены, что лишь безмолвно глядели на него. Николаи же воспринял их молчание как признание вины, швырнул шляпу на стол и примирительно сказал:

- Ну ладно, это все пустяки. Меня вывела из себя вот эта бумажка. Вы только полюбуйтесь: верх наглости! - И он швырнул на стол голубой конверт.

Они увидели самое обыкновенное письмо на имя доктора Николаи. Адрес был написан от руки крупным, по-старомодному витиеватым почерком. В одном месте перо зацепилось за бумажное волоконце и оставило на бумаге брызги чернил. Крейцер перевернул конверт. Адрес отправителя указан не был. Он достал из конверта сложенный вдвое листок и развернул его. Текст, написанный той же рукой,гласил:

«Глубокоуважаемый доктор Николаи! Вы, вероятно, помните, что более пяти недель тому назад были у меня и мы договорились, что я приобретаю у вас «вартбург-люкс». Поскольку мне и моей семье очень понравилась ваша машина, я уплатил вам 4 (четыре) тысячи марок наличными, а это далеко не пустяк! При расставании вы сказали, что, мол, не позже чем через месяц эта лошадка будет стоять у меня на конюшне, так как за это время вы рассчитываете получить новую «волгу».

Глубокоуважаемый господин доктор! Сверх названного срока прошла целая неделя, вот почему я позволяю себе поинтересоваться, когда же наконец? Если возникли какие-то трудности, я готов отнестись к вам с полным пониманием, но хотелось бы знать точно. Если это не слишком вас затруднит, я бы покорнейше вас просил известить меня, когда можно надеяться получить машину и как обстоят дела. На этом кончаю.

В ожидании ответа остаюсь с наилучшими пожеланиями и почтением Фердинанд Ленкейт».

Ниже стояла дата и зеленый штемпель:

Фердинанд Ленкейт

Хлеб и кондитерские изделия

Людвигсфельде, Округ Потсдам-сельский

Зитенерштрассе, 21

Крейцер положил письмо и взглянул на Николаи. Тот уперся обеими руками в письменный стол.

- Ну, что вы на это скажете? Эти негодяи составили себе целое состояние. Прикрываясь моим именем, используя мою собственность! Что вы намерены делать, чтобы положить конец этому безобразию?

Крейцер со вздохом встал.

- Вы не хотите раздеться и сесть? Иначе нам будет трудно разговаривать.

Николаи фыркнул, но плащ с помощью Крейцера снял. Сел на придвинутый Арнольдом стул.

- Когда вы получили это письмо?

- Вчера вечером, но…

- Прошу вас, - перебил его Крейцер, - давайте по порядку. А на нервах далеко не уедешь.

- Я и не думаю нервничать, - яростно бросил Николаи. он собирался продолжать, но, увидев на губах Крейцера усмешку, отказался от своего намерения. он достал из кармана коричневый кожаный футляр, раскрыл его и вынул одну из своих черных сигар. Арнольд дал ему огня, Николаи несколько раз затянулся и заговорил уже на полтона ниже: - Ну хорошо, этого следовало ожидать, а теперь валяйте, можете заспрашивать меня до смерти.

Крейцер поставил на стол пепельницу.

- Почему вы не известили нас сразу же, как только получили письмо?

- Я его прочел только вечером - днем у меня нет времени на почту. А разыскивать вас вчера было уже слишком поздно.

- Могли позвонить.

- Нет, я хотел поговорить с вами лично. Какую роль могут сыграть несколько часов, когда и без того прошло уже пять педель!

- Не могу вам сказать, какую роль играют несколько часов. Может, и большую. Вы показывали кому-нибудь это письмо?

- Разумеется. Я дал прочесть жене, а когда я вскрывал его, в комнате была Карла.

- Вот видите!

- Что вы этим хотите сказать? - взорвался Николаи.

- Ничего.

Николаи потер лоб.

- Извините, я просто чересчур возбужден. И поэтому снова начинаю делать все не так, как надо.

Он сгорбился и опустил глаза. У него явно оставалась на сердце какая-то невысказанная забота, но он не находил в себе силы заговорить о ней. Наконец он собрался с духом и негромко начал:

- Вообще-то я человек выносливый, но эта проклятая история измотала меня до предела. Я не могу спать, я ломаю голову, я каждый день стал пить коньяк. Не лучшее занятие, особенно для врача.

Он поглядел на свою сигару, расщепленный кончик которой делал ее похожей на растрепанную кисть, придвинул пепельницу и стал стряхивать пепел, но мысли его, судя по всему, блуждали где-то далеко.

- Мой сын Дитер, - нерешительно продолжал он, - упрям как осел и до ужаса несговорчив. Я в его возрасте был точно таким же и не раз бывал за это бит, что, впрочем, ничего не меняло: я становился еще упрямее и еще, несговорчивее. А теперь можете себе представить, что происходит, когда сшибутся два лба, сделанные из одного материала. С тех пор как парень научился думать самостоятельно, между нами не было ладу ни одного дня. В спокойные минуты я иногда даже шел на уступки, чтобы как-то положить конец этой вечной вражде. Но без всякого толку. Каждую мою уступку он считает признаком слабости и ведет себя еще более нагло. Отчего я со своей стороны просто зверею от ярости, но тут уж ничего не поделаешь: нельзя прыгнуть через собственную тень. В последнее время отношения между нами еще более обострились - и не только из-за Бригитты.

Николаи судорожно сцепил руки, и на висках у него набухли жилы. Ему, очевидно, стоило большого труда сдерживать себя и не давать выхода подступившему гневу. Приглушенным голосом он рассказывал дальше:

- И все же я приехал к вам. Один бог знает, чего мне это стоило. Я ведь мог отправить письмо по почте, мог позвонить вам еще вчера вечером. Я не сделал ни того ни другого, потому что хочу вас кое о чем попросить и потому что понадобилось еще несколько часов, прежде чем я решился на эту просьбу.

Арнольд порывался что-то сказать, но Крейцер остановил его взглядом.

- Вот неплохая увертюра для моего благородного замысла. - Губы Николаи тронула чуть заметная усмешка. - А теперь без обиняков: я знаю, что вы подозреваете Дитера. Наверняка вы располагаете какими-нибудь фактами, говорящими против него, как, например, эта история с пишущей машинкой, которая мне и самому представляется в высшей степени непонятной и таинственной. Но вспомните, сколько фактов свидетельствовало против меня, и, однако же, выяснилось, что я отнюдь не тот негодяй, за которого вы меня принимали. Я лучше знаю собственного сына, чем вы. Возможно, он и обманщик, возможно, он в молодом задоре наделал какие-то глупости, но… - Николаи перевел .дух и посмотрел Крейцеру прямо в глаза, - …но он не уголовный преступник, который способен сбить человека и потом оставить его на произвол судьбы.

- Мы этого никогда не думали. За рулем сидел человек средних лет. Но сообщник у него молодой и ездит на «яве».

- Нет, - горячо возразил Николаи, - нет и нет. Даже если вы приведете сто доказательств, Дитер не имеет никакого касательства к этому преступлению. Я допускаю, что Дитер из дерзости, или ложно понятого товарищества, или просто из любви к приключениям позволил вовлечь себя в какую-нибудь жульническую проделку. Но самое позднее в ту минуту, когда случилось что-то серьезное, ну к примеру, этот наезд на велосипедиста, он прибежал бы ко мне, или к матери, или к вам, наконец. Если вы не верите мне, значит, вы идете по ложному пути. Очень вас прошу, примите это к сведению.

- Мы не имеем обыкновения чересчур полагаться на свою веру, - сказал Крейцер.

Николаи подозрительно поглядел на него, но не увидел в лице собеседника ни малейших признаков иронии. Подперев голову руками, он продолжал:

- А если говорить серьезно, меня очень тревожит мой сын. Он не дурак и знает не хуже меня, что вы его подозреваете. Он ничего не ест и ни с кем не хочет разговаривать, часами мечется по своей комнате либо сидит, забившись в угол, и о чем-то думает. Недоверчивость ко всем и всему он простер даже на меня. Позавчера вечером позвонила Бригитта и сообщила, что полиция конфисковала у нее Дитерову машинку и при этом учинила ей унизительный допрос, выпытывала, известно ли ей о каком-то фотоаппарате, который в свое время был якобы где-то украден вместе с этой машинкой. Я не принял ее звонок всерьез, у меня голова была занята другим. А кроме того, ко мне как раз пришел человек, с которым я хотел договориться насчет окраски левого крыла, чтобы мне не остаться на целую неделю без машины. Вчера за обедом я вскользь, к слову, сказал, что знаю об изъятой машинке и потому могу предположить, что полиция, надо думать, еще раз пожелает навестить меня по этому поводу. Услышав это, Дитер страшно возмутился, что я ничего ему не рассказал. Потом он еще пробормотал, что все словно сговорились против него, бросил ложку, выскочил из-за стола, побежал к себе и заперся там. Вот я и боюсь, как бы он не совершил в этом состоянии непоправимую глупость. До границы от нас рукой подать, он считает, что его несправедливо обвиняют, что его обложили со всех сторон. Я пришел попросить вас как можно скорей что-нибудь предпринять, чтобы снять с мальчика эту тяжесть. Я ему в данном случае ничем помочь не могу, но вы наверняка можете его как-нибудь успокоить, к примеру сказать, что не собираетесь брать его пока под стражу или что вы не только его подозреваете, но и еще несколько человек.

Николаи закашлялся, достал носовой платок и шумно высморкался.

- Не хотим вас обманывать, - сказал ему Крейцер, - Дитер у нас по-прежнему на подозрении. Одно могу вам обещать: неопределенность для всех причастных к делу скоро кончится.

- А больше вы ничего не можете? - разочарованно спросил Николаи.

- Разумеется, я сегодня же готов переговорить с Дитером, если вы это имеете в виду.

Николаи кивнул.

- Буду очень рад. Но вы сказали: «Неопределенность скоро кончится». Кого же вы считаете преступником? Хотелось бы узнать.

- А вот этого я вам сказать не могу, я и сам покамест точно не знаю. Есть одно обстоятельство, которое скоро все прояснит, но надо собрать доказательства, прежде чем я смогу что-либо утверждать. Ну, как у вас в медицине: пациент последним узнает, что намерен с ним делать врач.

Николаи засмеялся и встал.

- Лишь бы вы не поставили ошибочный диагноз, дорогой коллега. А то будет неприятно, если вы оттяпаете уши тому, кто ни сном ни духом…

- Не тревожьтесь, - засмеялся и Крейцер, - мы свои жертвы не усыпляем, они находятся в здравом уме и твердой памяти и могут защищаться.

- Если только у них до этого был здравый ум, - сказал Николаи, после чего нахлобучил шляпу, подхватил плащ и исчез за дверью.

Арнольд поставил на прежнее место стул Николаи.

- Ну-с, что вы скажете о причинах этого визита? - спросил он.

Крейцер пожал плечами.

- Хочу думать, что он сказал нам правду. Других причин я просто не вижу.

- Вы упомянули об одном обстоятельстве, которое скоро все прояснит. На мой взгляд, подобное заявление отдает ненужной загадочностью или вы просто хотели его утешить?

- Отнюдь, отнюдь. - Крейцер повернулся и взглянул на своего коллегу с нежной улыбкой, не свободной, впрочем, от насмешки. - Вы ведь обычно так проницательны! Неужели вы не заметили, что Николаи дал нам в руки отличную улику?

Арнольд задумался, нахмурив лоб.

- Нет, - сказал он наконец, - не могу сообразить.

Крейцер по-прежнему улыбался.

- Пока это всего лишь подозрение, а мне нужны факты, и как можно быстрей. Возьмите машину и поезжайте в исправительную колонию. Спросите там у Першке, знает ли он Дитера Николаи и Бруно Гехта или по крайней мере одного из них. Когда вернетесь, составьте отчет о поездке со всеми подробностями. Это очень важно.

- Хотите, чтобы я истомился неизвестностью?

- Любопытен, как старая дева, - ласково сказал Крейцер. - Честное слово, сейчас нет времени для дискуссий. Лучше сами пораскиньте умом. - Он достал из шкафа плащ, перебросил его через руку. - А я съезжу в Людвигсфельде, поговорю с булочником. Итак, до скорого.

Дверь захлопнулась, шаги Крейцера проскрипели по свеженатертому коридору и затихли. Несколько минут Арнольд просидел неподвижно, подперев голову руками и неотрывно глядя на дверь.

Но его так и не осенило.