Дорогие мои мальчишки

Глава 11. И стар и млад

В пролёте гудели вентиляторы, стучали дробно, цокали и жужжали работающие станки, трансмиссии, свёрла. В слитный шум цеха врезался минутами звенящий, взвывающий визг электрической пилы со двора. Капка в старой спецовке, замасленной и местами протравленной чем-то, стоял у своего станка, самого крупного в пролёте. Под ним была небольшая скамеечка, которую в цехе называли трибункой. Капка был человек аккуратный; станок был ему велик, но подставлять себе, как это делали другие, пустой ящик он считал невозможным. Он сам сколотил себе трибунку, выкрасил её кубовой краской, а по его образцу стали делать себе трибунки и другие ремесленники, если станок был им не по росту.

Вчерашняя обида прошла, глаз почти не беспокоил, налаженный с вечера самим мастером станок слушался руки, лилась, брызгала белая эмульсия, топорщилась взрытая фрезой металлическая стружка. Настроение у Капки улучшилось после решительного разговора с Ходулей. Он был доволен, что Лёшка не посмел ослушаться и явился-таки в цех. Вид у Ходули был жалкий, перевязанный палец он всё время держал на виду. К станку Лёшку ставить было нельзя, так как палец действительно раздуло, но подносить детали, убирать стружку и выполнять всякую подсобную работу он вполне мог.

Когда работа шла споро, станок не капризничал, внизу у левой станины быстро вырастали колонки готовых деталей и все в бригаде были заняты делом, как надо. Капка чувствовал сам, что в эти часы на своей кубовой трибунке он, как говорили товарищи, «силён парень» В такие минуты никто уже не посмел бы даже втихомолку назвать Капку шпинделем, как дразнили его на улице за маленький рост.

По пролёту цеха шёл мастер Корней Павлович Матунин, общий дядька ремесленников, воспитатель молодых производственников. На нём был аккуратный туальденоровый халат, из кармана которого торчали железная линейка с делениями, узенькая расчёска и красный карандаш. Пощипывая коротенькие седые усики, он не спеша переходил от станка к станку, посматривая на своих учеников поверх старомодных железных очков.

Капка, с головой ушедший в работу, не видел приближавшегося мастера и орудовал на своём станке, легонько насвистывая сквозь зубы.

— Это что за соловьи в цехе заливаются? — услышал он над самым своим ухом. Не прекращая работы, оглянулся на мгновение и увидел возле себя мастера.

— Это я сам себе подсвистываю, Корней Павлович, — смутился Капка, удивившись, как это мастер в таком гуле расслышал его свист.

— Ты бы уж в таком разе про себя свиристел, а то, как говорится, свистунов на мороз! — строго заметил мастер.

— Я сперва, Корней Павлович, пробовал про себя, в уме мотив держал, а потом слышу, кто-то свистит, а оказывается, я сам. Очень песня хорошая, вчера красноармейцы на пристанях пели. И военная песня и душевная.

— Ну, Капитоша, как дело-то двигается? — спросил мастер.

— Маленько подвигается, Корней Павлович. Вот уже, видите, сколько снял.

Мастер опытным глазом окинул столбик готовых деталей.

— Молодец, Бутырев, молодец, Капитон, с превышением идёшь! Только работай ровненько, без дёрганья. Станок не дурит? Дай-ка я тебе делительную головку проверю. Вот так… Васенин, Васенин! — закричал он в сторону белесоватому парню, который бросил на пол деталь. — Ты зачем на пол так несуразно швыряешь? Ты ложи деталь аккуратненько, а то будут у тебя заусеницы. Деталь этого не любит, чтобы её швырком, ты с ней поласковее обращайся, тем более, я уже говорил, что сегодня почётный урок выполняем, спецзадание. Это дело на фронт пойдёт. Ты гляди, Васенин, как Бутырев щепетильно работает. Даром что маленький, из-за станка макушку чуть видать, а занимается вполне аккуратно.

Тут взгляд мастера упал на зловещее украшение Капкиной скулы. Он поймал Капку за подбородок, сам пригнулся, поправил очки.

— Батеньки-матеньки! — сказал мастер (это было его любимой поговоркой). — Батеньки-матеньки! Это кто же тебя так, а, Бутырев?

— Никто. Это я сам, Корней Павлович.

— С чего же это ты сам на себя так осерчал?

Капитон мотнул головой, высвободил подбородок и наклонился над станком, сам очень удивившись тому, что ещё бы немножко — и у него выступили бы слёзы на глазах.

Корней Павлович постоял у станка, отошёл было, опять вернулся. Капка видел, что мастер хочет о чём-то поговорить с ним. Корней Павлович, действительно, откашлялся и сказал негромко:

— Я вчера разговор ваш с Дульковым слыхал ненароком, когда за воротами вы с ним схлестнулись. Знаешь, Капа, ты бы сказал ребятам, чтобы по скверному-то не выражались. Иной хороших слов и не стоит, это верно, а язык-то свой марать не след. Мальчики вы ещё молодые, разговор должен быть у вас аккуратный. Кто чёрным словом содит, у того язык как помело, весь мусор в душу-то и сгребает. Не надо так…

А потом огромный, всё заглушающий рёв заполнил пролёты цеха и двор. Это был гудок на обед.

Повалили в столовку. За обедом ребята говорили, как всегда, о военных орденах, о самолётах и о кино. Во всём этом они хорошо разбирались. И каждый успел высказаться с полным знанием дела.

После перерыва мастер собрал всех в пролёте и опять сообщил, что урок они получили очень серьёзный и особого задания. Тут же он объяснил на образце и по чертежу, какова будет работа.

— Значит, тут так: двойная бороздка пойдёт, продольная, будет проходить фрезой с торца четыре миллиметра. А отсюда, значит, нарезная пойдёт, на образец втулочка. Гляди сюда… Вот таким манером. А с этого боку получается наподобие уже как мы делали. Всем ясно?

— Корней Павлович, а Корней Павлович! — Капка просунулся под самый локоть мастера, заглянул ему под очки. — Эта деталь на что пойдёт?

— А ты не любопытничай. Раз сказал — специальное задание, так лишние вопросы тут уж ни к чему. Понятно?

— Понятно, — протянул Капка, — только очень охота бы узнать. Интересно ведь!

— А мне, может быть, тоже охота вам сказать, да нельзя. Понятно? Сказано раз — нельзя, и шабаш. Боевой секрет, военная тайна. Доверили нашему заводу, сверх задания делать будем, и молчок. Придётся, конечно, лишний часик-другой понатужиться.

— Может, на танки пойдёт? — не унимался Капка.

— Вполне допустимо, — согласился мастер.

— Или на катюшу?

— Возможное дело.

— А не к самолёту, Корней Павлович?

— Мыслимо и так…

А ближе к вечеру пришла на завод не совсем обыкновенная экскурсия. В Затоне узнали каким-то образом, что Судоремонтному заводу поручено особое задание сверх обычной работы. Явились местные старожилы, пенсионеры, ветераны труда, старая затонская гвардия, волгари. Пришли сказать, что они готовы, если надо, подсобить народу. Пришли из Свищевки Егор Данилыч Швырев и Макар Макарович Расшивин. С пристаней заявились Парфенов Маврикий Кузьмич, престарелый Бусыга Михайло Власьевич, Устин Ермолаевич Скоков и сам Иван Терентьевич Яшкин, тот самый, о котором в дневнике Валерия Черепапшина говорилось, что он жил ещё при крепостном праве и оглох к моменту изобретения звукового кино. Лет им всем вместе насчиталось бы полтысячи верных. Это были кряжистые, могучие стариканы, ходившие в своё время по всей Волге бурлаками, плотогонами, крючниками и водоливами. Некоторые, например Швырев и Бусыга, плавали кочегарами и механиками, а потом работали по судоремонту или доживали свой век бакенщиками. Затонских стариков сопровождал сам директор Леонтий Семёнович Гордеев, за ним, немного отступя, шёл Корней Павлович Матунин. Ребята видели, как волнуется мастер. Он то и дело пощипывал коротенькие свои усики, оправлял халат, вынимал клетчатый платок и вытирал вспотевший лоб. Ведь когда-то сам он поступил учеником в ремесленные мастерские Затона, и Михайло Власьевич Бусыга с Егором Данилычем Швыревым были его наставниками.

Старики не спеша, опираясь на палки, шли по цеху. Они останавливались у станков, заглядывали под низок, брали готовые детали, щупали их взыскательными пальцами, близко подносили к подслеповатым глазам, покряхтывали строго.

— В этом пролёте мои работают, — застенчиво сообщил мастер.

— Ничего ребятишки подобрались у тебя, Матунин, — признал старик Швырев, — толк будет. Поддерживай, затонские! Вот и нашему делу управка!

Подошли к станку, из-за которого была видна макушка Капки Бутырева.

— А это Бутырева, Василия Семёновича, сынок, — представил Капку мастер, — отличается. Видали? На трёхшпиндельном уже поставлен!

— Ну-коси прогони разок, — сказал Бусыга.

Мастер Корней Павлович даже заранее вспотел от волнения.

— Давай, Бутырев! Показывай, чему Матунин обучил.

Капка весь покраснел, в ушах стало жарко. Капка вспомнил, как давно уже, когда был он ещё маленьким, заходил к ним в воскресенье попить чайку Михайло Власьевич Бусыга. Стол накрывали во дворе, под деревом. Мать наливала почтенному гостю чашку за чашкой — Бусыга один мог выпить полсамовара. А к вечеру отец звал уже сонного Капку, ставил его на стул и, придерживая рукой, чтобы не свалился, приказывал сказать стишок, желая похвастаться перед гостем талантами сына. «Ну-коси», — грубым голосом просил гость. И пятилетний Капка, поглядывая то на сладкий кухен, стоявший посреди стола, то на огромного и страшного гостя, читал: «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?..» Римка, не нашёптывай, без тебя знаю… «Ездок запоздалый, с ним сын молодой…»

Глаза у Капки слипались, рот тоже: он уже успел попробовать варенья. Стул шатался под ногами, и в сумерках лохматый, зеленобородый Бусыга сам становился похожим на Лесного царя, о котором говорилось в стихотворении. Потому у Капки очень искренне выходило: «К отцу, весь издрогнув, малютка приник…» И он тесно прижимался к прочному и тёплому плечу отца. «Ну, хватит с него, молодец!» — говаривал Бусыга. «Я дальше тоже знаю», — обижался Капка и, уже спущенный на землю, торопился дочитать стишок до самого конца…

Но сейчас предстояло испытание посерьёзнее…

Одной левой рукой он быстро, не глядя, взял деталь, вставил в заправку, проверил шпиндели, правой пустил станок вручную и включил самоходную подачу так мягко, что старики одобрительно крякнули. Потом Капка снял готовую деталь, обтёр ветошью и подал мастеру. Деталь пошла по рукам.

— Ну как, Васильич, отец пишет чего? — спросил старый Бусыга у Капки, поковыривая деталь зелёно-фиолетовым ногтем, толстым, как у носорога.

Капка глотнул комок, внезапно возникший в горле, и собрался было что-то ответить, но директор опередил его:

— Напишет ещё, напишет. Знаете, теперь как почта идёт… Ну, пошли дальше, товарищи.

Старики проследовали к другому станку, а Корней, Павлович, чуточку поотстав, оглянулся и подмигнул своему питомцу: молодец, мол, Бутырев, не подкачал.

С этого же дня решили работать по два лишних часа вечером. День этот с непривычки казался нескончаемым. Освоить новый урок было не так-то легко. Детали заедало на станках. Мастер-наладчик сбился с ног. У ремесленников были усталые лица, посеревшие от металла, глубоко въевшегося в поры кожи.