Дорогу открывали саперы

Отдав все необходимые распоряжения по разгрузке имущества и отправке его по назначению, позаботившись о размещении команды, мы с полковником отправились в сопровождении командира штаба Приморской армии, который встретил нас на крейсере, в отведенное нам помещение. Ехали под звуки отдаленной артиллерийской канонады по совершенно пустынным улицам города, погруженного во мрак. Лишь местами попадались комендантские патрули.

Наконец наша машина остановилась около какого-то дома. Это было общежитие для генералов и командиров штаба Приморской армии. Здесь разместили и нас.

Мы спустились по лестнице в тускло освещенное подвальное помещение, приспособленное для жилья. Оно было относительно безопасно при обстреле города. Командир ввел нас в комнату, где стояли две застеленные койки. Они были предназначены для нас.

Наскоро позавтракав, мы тут же направились в штаб Приморской армии. В это время к нам подошел генерал. В глаза бросились его плотная, крепко сбитая, коренастая фигура, черные стриженые усы, красивое пенсне на прямом носу. Это был командующий Приморской армией генерал-лейтенант [52] И. Е. Петров. Широким жестом русского человека он пригласил нас войти в кабинет. Я представился командующему и представил ему полковника Е. В. Леошеню.

С генералом Иваном Ефимовичем Петровым мы не были знакомы и никогда не встречались с ним ранее. Однако о нем и его боевых делах слышали много. Активный участник гражданской войны, он успешно командовал взводом, был членом военного трибунала особого отряда, военкомом полка. После гражданской войны служил в Среднеазиатском военном округе, активно вел борьбу с басмачеством в Узбекистане, потом был начальником и военкомом объединенной Среднеазиатской военной школы, командиром дивизии и мехкорпуса.

В начале Великой Отечественной войны в оборонительных боях под Одессой Петров командовал 25-й стрелковой дивизией. Вскоре его назначили командующим Приморской армией, которой и выпала честь защищать черноморскую твердыню — Севастополь. За короткое время армия, которой он командовал, героически отбила следовавшие один за другим два сильных штурма противника.

Незаметно я оглядел кабинет командующего. Это был, что называется, боевой кабинет — небольшая и очень скромно обставленная подземная комната с низким потолком, так что высокому человеку здесь в полный рост и не встать. Около стены, справа, стоял большой деревянный стол, на котором лежали карты. Сбоку, на небольшом столике, громоздилась целая батарея полевых телефонов. Слева, в углу, приютилась железная койка, покрытая серым солдатским байковым одеялом, а сверху подушка с белой наволочкой. Рядом, на прикроватном столике, телефон дальней связи с Москвой. Предельная скромность и скудость обстановки кабинета характеризовали, как мы потом убедились, простоту и непритязательность его хозяина. Ничего лишнего, ничто не должно отвлекать от работы. Все подчинялось фронтовой обстановке. Позже мне стало известно, что генерал Петров в дни вражеских штурмов города работал сутками, проводя бессонные ночи за столом над оперативной картой, то и дело выезжал в войска, когда создавалась тяжелая и опасная обстановка. Он на месте принимал энергичные меры, помогал командирам восстанавливать положение.

Мы сели за стол. Я кратко доложил командарму о цели нашего приезда, сообщил, что мы с собой привезли для выполнения боевой задачи, и попросил ввести в курс дела.

Генерал Петров пригласил в кабинет начальника штаба армии полковника Н. И. Крылова, впоследствии Маршала [53] Советского Союза, дважды Героя Советского Союза, и члена Военного совета бригадного комиссара М. Г. Кузнецова.

Затем генерал Петров поднял телефонную трубку и вызвал начальника инженерных войск армии полковника Г. П. Кедринского.

— Ну вот, все в сборе. Николай Иванович, — обратился Петров к Крылову, — доложите нам обстановку.

Начальник штаба подошел к оперативной карте и стал неторопливо рассказывать.

Приморская армия занимала оборону общим протяжением 46 км, прикрывая северо-восточное и восточное направления. На восточном направлении создано два сектора обороны. 1-й — на фронте Балаклава, иск. Камры — прикрывал балаклавское направление. Его обороняла 109-я стрелковая дивизия генерал-майора П. Г. Новикова. 2-й сектор (на фронте 10 км) — Камры, Сахарная Головка — прикрывал ялтинское направление. Его обороняла 172-я стрелковая дивизия полковника И. А. Ласкина и 3-й полк 25-й Чапаевской дивизии.

На северо-восточном направлении имелось также два сектора, 3-й сектор (на фронте 12 км) — Сахарная Головка — Арт. «Серп и Молот» — прикрывал мекензиевское направление. Его обороняли части 25-й Чапаевской дивизии (без одного полка) генерал-майора Т. К. Коломийца и 7-й бригады, а также 3-й полк морской пехоты.

4-й сектор обороняла 95-я стрелковая дивизия генерал-майора В. Ф. Воробьева.

Командир дивизии, обороняющей сектор, являлся его комендантом. 3-й и 4-й секторы — самые активные. На этом направлении гитлеровцы дважды штурмовали Севастополь.

Н. И. Крылов подчеркнул, что минувшей ночью, очевидно, закончился штурм города, начавшийся 17 декабря. Боевые действия носили ожесточенный характер. Наши войска сдержали натиск врага у Мекензиевых гор. Ему удалось лишь немного продвинуться вперед. Был, правда, кризисный момент, когда отдельные мелкие подразделения противника просочились в Сухарную балку. Но туда вовремя подоспела 79-я отдельная стрелковая бригада подполковника А. С. Потапова, только что прибывшая из Новороссийска. Она нанесла сильный удар вдоль Симферопольского шоссе и 22 декабря отбросила фашистов. Положение в 4-м секторе было восстановлено. 22–24 декабря на транспортах и боевых кораблях из Поти и Туапсе прибыли 345-я стрелковая дивизия и танковый батальон, а 28 декабря — 386-я стрелковая дивизия. Н. И. Крылов отметил, что в связи с этим, а также с [54] начавшейся Керченско-Феодосийской десантной операцией наших войск напряжение на фронте 3-го и 4-го секторов несколько ослабло. Однако это направление по-прежнему должно быть в центре внимания. Требуется прикрыть его инженерными заграждениями.

Я доложил генералу Петрову, что еще по пути на Москвы мы с Леошеней изучили по карте крупного масштаба местность в районе Севастополя. Теперь, прослушав информацию полковника Крылова, мы убедились, что в первую очередь следует прикрыть минными полями оборону 3-го и 4-го секторов. Я попросил разрешения начать минирование сегодня же, и прежде всего на танкоопасных направлениях. К 15 часам мы подготовим и доложим план минирования 3-го и 4-го секторов. Основной план инженерных заграждений будет подготовлен через два дня. Я попросил командующего дать соответствующие указания начальнику инженерных войск и командирам дивизий секторов обороны. Он пообещал это сделать.

— Что ж, действуйте, — сказал Петров. — А вы, товарищ Кедринский, окажите группе генерала Галицкого самое максимальное содействие. Задача-то у нас общая.

После этого короткого разговора у командующего Е. В. Леошеня, Кедринский и я отправились в штаб начальника инженерных войск Приморской армий, который располагался неподалеку от штаба армий в подземных помещениях. Выйдя от Петрова, уже в неофициальной обстановку мы тепло обнялись с полковником Г. П. Кедринским, как старые сослуживцы по Военно-инженерной академии. Он мало изменился с последней нашей встречи, все такой же подтянутый, аккуратный. Гавриил Павлович всегда отличался строевой выправкой, на нем ладно сидела военная форма. Кедринский — эрудированный и хорошо подготовленный в инженерном отношении командир, незаурядный организатор, изобретатель и рационализатор, волевой и энергичный человек.

Гавриил Павлович сражался под Одессой в должности начальника инженерного отдела Отдельной Приморской армии. Он осуществлял инженерное обеспечение эвакуации войск на Крымский полуостров, лично руководил установкой мощных радиоуправляемых фугасов в фешенебельной одесской гостинице на Мерзлиевской. Когда румыны заняли Одессу и от нашего разведчика 22 октября поступила информация, что в гостинице находится много высших вражеских офицеров и генералов, этот фугас по радио был [55] взорван. Оккупанты взлетели на воздух. В стане врагов это вызвало большой переполох.

Словом, полковник Кедринский в боях за Одессу оставил у фашистов по себе хорошую память. Теперь здесь, под Севастополем, руководимые им. инженерные части и подразделения наносили большой урон противнику.

Полковник Кедринский представил нам своего начальника штаба майора К. Я. Грабарчука и военного комиссара батальонного комиссара П. Т. Климчука. Оба они произвели на нас хорошее впечатление. Особенно мне понравился Грабарчук. Человек энергичный, дисциплинированный, подвижный и, видать, цепкий в дедах. Как показало дальнейшее знакомство, он был именно таким.

Чтобы не затягивать время, мы попросили Кедринского проинформировать нас о состоянии инженерного оборудования обороны Севастополя. Он начал с рубежа на Мекензиевых горах. Оборудован этот рубеж, по его словам, очень примитивно. Как после декабрьского штурма фашистов наша пехота отошла на него, кое-как окопалась, отрыв одиночные ячейки, в таком виде все и осталось. Передний край минными полями не прикрыт.

Неважно обстояло дело с установкой железобетонных колпаков для станковых пулеметов и сборных казематированных фортсооружений для противотанковых пушек. Причиной тому были трудности по отрывке котлованов в скальном грунте. Оборудование позиций средствами полевой фортификации также желало лучшего.

Основу обороны армии составляли мощные долговременные железобетонные огневые сооружения артиллерии береговой обороны, которые предназначались для отражения морского десанта противника. Они были построены еще до войны. Возведение же сухопутного долговременного оборонительного рубежа тогда, в мирное время, из-за отсутствия средств не предусматривалось. Кедринский добавил, что войска, оборонявшие Севастополь, сейчас не проявляют особого рвения к инженерному оборудованию позиций, хотя и страдают из-за этого: нещадно мерзнут и мокнут, несут излишние потери даже теперь, когда бои стихают. Как ни странно, на защитников Севастополя своеобразно подействовала высадка десанта на Керченском полуострове. Многие в Приморской армии теперь считают, что скоро и им последует приказ на наступление. Отсюда вывод: зачем оборудовать позиции, коль придется идти вперед?

Естественно, это было нездоровое явление. С ним следовало бороться всеми силами. [56]

Гавриил Павлович ознакомил нас с секторами обороны Севастополя. Как уже говорилось выше, каждый сектор возглавлялся комендантом, командиром одной из дивизий, обороняющих сектор, а войсковым инженером являлся дивизионный инженер этого же соединения. Коменданты секторов нам были уже известны. Кедринский назвал фамилии инженеров: 1-го сектора — майор Я. С. Молоткин, 2-го — майор Н. Д. Колесецкий, 3-го — майор П. И. Бочаров, 4-го — майор Я. К. Чураков.

Так как наша беседа затягивалась, к тому же нам предстояло утвердить план минирования первой очереди, я попросил Кедринского отдать все необходимые распоряжения о минировании в ночь на завтра. Необходимо было провести дотемна совещание дивизионных инженеров секторов и командиров саперных батальонов, которые будут минировать передний край. На этом же совещании распределить инструкторов-минеров по секторам. Гавриил Павлович предложил сделать небольшой перерыв, чтобы он смог отдать нужные распоряжения.

Вскоре мы продолжили работу. По предварительным расчетам, которые мы произвели, для проведения минирования в оперативную инженерную группу заграждения следовало включить не менее четырех саперных батальонов — по одному на сектор. Однако на третий сектор, как на наиболее активный и опасный, надо было послать два саперных батальона. Стали думать, где взять еще один батальон. Кедринский пояснил, что армия располагает двумя армейскими инженерными батальонами — 81-м и 138-м Севастопольским инженерным батальоном береговой обороны. Решили взять 81-й инженерный батальон.

В Приморской армии имелось еще семь строительных батальонов. Но для нашего дела годились только инженерные батальоны, строительные не имели должной квалификации по минновзрывным заграждениям. Они к тому же занимались изготовлением железобетонных конструкций и блоков для пулеметных гнезд, а также сборных фортификационных сооружений для противотанковых пушек, устанавливаемых на позициях. Тоже очень важное дело, и отрывать их от него не следовало.

Леошеня поинтересовался, в какой степени армия обеспечена противотанковыми и противопехотными минами.

— С минами тут целая история. Долго рассказывать, — ответил Кедринский.

— Ничего, послушаем. [57]

Дело, оказывается, обстояло так. Когда Приморская армия перешла к обороне Севастополя, перед инженерными частями со всей остротой встал вопрос о минировании перед передним краем. Но мин не оказалось, и неоткуда было их получить в большом количестве: город окружен фашистами с суши, в тылу — Черное море. Доставлять же морем сложно. А минировать надо было во что бы то ни стало. Саперы начали вести поиски взрывчатых веществ и совершенно случайно обнаружили на морской базе Севастополя много списанных морских мин, снаряженных толом. Это была для них ценнейшая находка. Попросили и генерала Петрова обратиться к командующему Черноморским флотом адмиралу Октябрьскому с просьбой передать старые морские мины Приморской армии. Когда они были переданы, незамедлительно организовали изготовление и снаряжение собственными силами противотанковых и противопехотных мин.

В мастерских флота делали из консервных банок корпуса мин и упрощенные взрыватели. Тол выплавляли в одном из глубоких оврагов недалеко от города. Потом заливали его в корпуса мин. Вот и вся технология. Конечно, примитивно, по кустарному. Но выручала саперная смекалка. Всего саперы изготовили и установили 20 тыс. противопехотных и 5 тыс. противотанковых мин. Правда, для прикрытия переднего края минными полями этого количества мин было недостаточно. Но и что сделано, уже совсем неплохо! Что и говорить, живы традиции русских саперов. Еще во время обороны Порт-Артура в 1904–1905 годах саперы изобрели и изготовили из пироксилиновых шашек что-то вроде ручной гранаты и с большим успехом применяли свое изобретение при отражении штурма японцев.

Уточнив у Кедринского передний край обороны в секторах, мы с Леошеней отправились в гостиницу, где расположился штаб нашей группы, для составления схемы и плана заграждений. Теперь мы располагали достаточными сведениями, чтобы определить, где устанавливать их в первую очередь, а где — во вторую. Разложив на столе карту, начали составлять схему заграждений; я — для 3-го сектора, Леошеня — для 4-го. Затем объединили их. Работа шла дружно. Мы произвели расчеты потребности мин. В это время к нам приехал генерал-майор инженерных войск А. Ф. Хренов. Он был начальником инженерных войск Севастопольского оборонительного района и заместителем командующего этим районом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского, которому подчинялись Черноморский флот и Приморская армия. [58]

Великую Отечественную войну Аркадий Федорович начал начальником инженерных войск Юго-Западного направления. С этой должности он прибыл вначале в Одессу, а затем сюда, в Севастополь.

Леошеня ознакомил генерала Хренова и полковника Кедринского по карте крупного масштаба со схемой минно-взрывных заграждений и планом их устройства. Они внимательно его выслушали. Хренов поинтересовался, сколько потребуется мин на выполнение этого плана. Леошеня ответил, что нужно не менее 17 тыс. противотанковых и 13 тыс. противопехотных мин.

С планом минирования согласились все и поставили свои подписи на карте заграждений. Мы отправились к генералу Петрову. У него находились бригадный комиссар Кузнецов и полковник Крылов. Я вкратце ознакомил их с планом и со схемой заграждений, обосновал наши предложения, сказал о материальном обеспечении, сроках намеченных работ и какие батальоны их будут выполнять. Генерал Петров внимательно выслушал мой доклад, одобрил план минирования и подписал его. Ниже поставили подписи бригадный комиссар Кузнецов и полковник Крылов.

— Чем сейчас намерены заняться? — спросил меня Петров.

Я доложил, что вместе с Кедринским сию же минуту отправимся в деревню Кадыковка на инструктаж собранных там дивизионных инженеров секторов и командиров саперных батальонов. Командарм пожелал нам успеха, и мы вчетвером — Леошеня, Кедринский, Грабарчук и я — поехали в Кадыковку. Уже стемнело, когда мы прибыли туда. Нас проводили в какое-то большое подземное помещение, видимо, бывшее хранилище. Оно скудно освещалось керосиновыми самодельными светильниками из стреляных гильз 45-миллиметровых артснарядов. Сильно пахло копотью. Командиры были уже в сборе. При тусклом освещении трудно было различить их лица. Они растворялись в полумраке. Не теряя времени, я объяснил командирам предстоящую задачу. Она сводилась к одному: пользуясь наступившей после штурма гитлеровцев передышкой, надежно укрепить занимаемые нашими войсками позиции, особенно в 3-м и 4-м секторах. Напомнил собравшимся и о технике безопасности, о необходимости соблюдать строжайшую дисциплину, маскировку. Затем полковник Леошеня прочитал только что подписанный генералом Петровым приказ по армии о производстве минирования переднего края обороны, назвал фамилий [59] наших инструкторов-минеров, прикрепленных к определенным секторам.

Получив указания, все разъехались по своим местам. Мы с Кедринским направились в 3-й и 4-й секторы, Леошеня с Грабарчуком — в 1-й и 2-й. Встречу в Севастополе назначали завтра утром.

Наш путь пролегал по гряде высот Сапун-гары, идущей на север. Без особых приключений через час мы: спустились в Инкерманекую долину и по дамбе проехали на противоположную сторону Северней бухты. Кедринский предложил сначала заглянуть в 1-й сектор к дивизионному инженеру майору Я; С. Молоткину, который находился в казармах Севастопольского инженерно-саперного батальона.

За разговором мы не заметили, как подъехали к расположению саперного батальона. Вышли из машины. Темень — ничего не видно. Однако Гавриил Павлович уверенно зашагал по знакомой ему тропе к неподалеку стоящей казарме. Я пошел за ним. В помещении нас встретил майор Молоткин. Он доложил, что минирование уже началось. Действия саперов прикрывают две минометные батареи и четыре станковых пулемета. Сегодня ночью работа проводится на участке между железной дорогой и Симферопольским шоссе. Туда сейчас он собирается поехать, чтобы лично проверить ход минирования.

Майора Молоткина мы отпустили а сами остались в батальоне. Старшина предложил поужинать. Мы не отказались, так как чертовски были голодны: день очень напряженный, с утра во рту ничего не было.

Утром поднялись рано. Майор Молоткин доложил о результатах минирования первой ночи. Норму саперы не выполнили. Много времени ушло на подготовку и организацию непосредственно на переднем крае. В ходе работы минеры неоднократно подвергались обстрелу, три человека ранено.

— Ничего, следующая ночь будет более удачной, — уверенно произнес Молоткин, — Днем хорошенько все обдумаем, уточним отдельные элементы организации минирования, в тылу потренируемся, и дело пойдет.

— Правильное решение, — одобрил я и, обращаясь к Кедринскому, сказал: — Без промедлений надо составить краткие указания по организации минирования в ночное время перед передним краем обороны, Эту работу беру на себя.

В Севастополе нас уже ожидал Леошеня, который побывал в 1-м и 2-м секторах. Положение там было примерно такое же, как и в 3-м и 4-м. [60]

Посоветовались, решили первую половину текущего дня посвятить составлению основного плана заграждений и фортификационного укрепления обороны, а во вторую выехать на Федюкины высоты, Сапун-гору и в район западнее Итальянского кладбища для ознакомления с фортификационным оборудованием позиций, занимаемых нашими частями. Кедринский поехал к себе в штаб, где у него было много текущих дел. А мы с Леошеней поудобнее уселись за стол и принялись за план. Евгений Варфоломеевич начал составлять основной план заграждений, я — указания по организации минирования на переднем крае и в ближайшей глубине обороны. Через несколько часов документы вчерне были готовы. Требовалось лишь оформить их в штабе инженерных войск армии.

Уже смеркалось, когда Леошеня, Кедринский и я выехали по намеченному маршруту. На фронте 1-го и 2-го секторов было сравнительно тихо. Быстро добрались до Сапун-горы, остановились. Отсюда хорошо просматривалась близлежащая местность, внизу темнели Федюкины высоты и примыкающая к ним с севера Инкерманская долина. Восточнее, где Ялтинское шоссе поднималось круто в гору, было заметно еще Итальянское кладбище. От кладбища гряда высот шла к Балаклаве и заканчивалась высотой, у подножия которой приютился этот известный городок с небольшой, хорошо защищенной с моря бухточкой. На северном краю гряды возвышалась Сахарная Головка. Все эти высоты сейчас были заняты немцами и румынами. Недалеко от Балаклавы у самой вершины гитлеровцы установили дальнобойную артиллерию, которая имела хорошее наблюдение и обстреливала шоссе, идущее от Севастополя на Ялту, и Симферопольское шоссе, идущее вдоль Инкерманской долины по гребню Сапун-горы.

Спустившись к Федюниным высотам, мы тщательно обследовали их. Они, безусловно, являлись естественным бастионом, прикрывавшим Инкерманскую долину с юга и с востока и Ялтинское шоссе, спускавшееся с Итальянского кладбища. Эти высоты прикрывали также участок между Балаклавой и Сапун-горой, которая здесь плавно спускалась к дороге, ведущей на плато южнее Севастополя и к Херсонесу. Из того, что мы видели, напрашивался вывод: необходимо оборудовать противотанковый район на западных скатах высоты, примыкающей к Балаклавской бухте, и оседлать Федюкины высоты. Эти районы, связанные с сильным и плотным огнем противотанковой артиллерии, закрывали доступ фашистам к плато южнее Севастополя. Названные [61] высоты не были заняты нашими частями, а следовательно, и не оборудованы в инженерном отношении. Недоступная для танков Сапун-гора вставала мощной естественной преградой по западному берегу Инкерманской долины.

— К сожалению, у нас не было времени построить здесь оборону, — вздохнул Кедринский, — ведь более месяца наша армия отбивала атаки противника, наступавшего к Севастополю с севера. Все наши силы были брошены туда.

— Ну, теперь-то этим надо заняться вплотную, — посоветовал я. — Обстановка благоприятствует, бои затихли, строительные батальоны у вас есть.

К нашей группе подошли дивизионный инженер 2-го сектора майор Н. Д. Колесецкий и два бойца с автоматами. Уже стало темнеть. Майор предложил пойти в одну из частей, занимавших неподалеку оборону. Узкая тропинка вывела на позиции стрелкового подразделения. Перед нами были три неглубоких окопчика, в которых сидело по одному стрелку, рядом — окоп на три человека, а дальше уже ничего не было видно. Стемнело.

— Пулеметные гнезда в бетонных колпаках у вас где-нибудь имеются? — спросил я Колесецкого.

— Нет, таких еще не наделали, — ответил он.

— Скоро будут делать, — вмешался Кедринский. — Изготовление железобетонных колпаков для пулеметных гнезд и сборных железобетонных полукапониров для противотанковых пушек нами ведется централизованно. В ближайшие два дня начнем доставку колпаков и установку их на позициях.

Я поинтересовался, почему войска не совершенствуют оборону.

— Грунт у нас тяжелый, — попытался объяснить Колесецкий.

— Это не оправдание. Копать-то можно. Взять киркомотыги, ломы и работать ночами, тем более что на вашем секторе было относительно спокойно даже во время штурма.

Майор молчал, возразить ему было нечего.

В последующие сутки мы ознакомились с состоянием позиций на Мекензиевых горах, в районах Симферопольского шоссе и совхоза имени Софьи Перовской, с долговременными сооружениями береговой артиллерии. Это, по существу, был миниатюр-форт. Отсюда мы с Кедринским изучали передний край и ближайшую глубину нашей обороны. Было заметно, что инженерное оборудование ее улучшается. Вскоре Кедринский ознакомил нас с данными инженерной разведки. [62] Фашисты усиленно оборудовали занимаемый рубеж, устанавливали минные поля, строили проволочные заграждения, сооружали доты из сборного железобетона. Это свидетельствовало о том, что в ближайшее время гитлеровцы активных боевых действий вести не собираются. Причиной тому была начавшаяся Керченско-Феодосийская десантная операция. Что касается нашей обороны, она непрерывно совершенствовалась во всех секторах, полным ходом шло минирование.

Собрав необходимые данные о состоянии обороны, мы с Леошеней доложили генералу Петрову свои предложения по укреплению Федюкиных высот, Сапун-горы, созданию опорного пункта на высоте у Балаклавской бухты, который будет иметь огневую связь с Федюкиными высотами. На позициях всех секторов, по нашему мнению, следовало установить железобетонные колпаки для фланкирующих пулеметов из расчета как минимум по одному на километр, а на танкоопасных направлениях — по два колпака на километр фронта. Неплохо было бы также установить вторую линию фланкирующих пулеметов, а на остальных участках — малозаметные препятствия. Помимо установки заграждений на переднем крае мы предлагали сделать дополнительно заграждения и в глубине. Танкодоступный участок Сапун-горы прикрыть плотными минными полями, преграждая пути танкам на Севастополь по Ялтинскому и Балаклавскому шоссе. Федюкины высоты прикрыть минными полями с фронта и флангов. В 3-м и 4-м секторах установить вторую полосу минных полей, которые пересекут Симферопольское шоссе в километре от переднего края и прикроют совхоз имени Софьи Перовской. Третью полосу минных полей установить на северной стороне, на спуске шоссе в Инкерманскую долину, а затем заминировать фугасами единственную дамбу, перекрывавшую заболоченную долину. Мы назвали сроки выполнения работ.

Командарм и начальник штаба очень внимательно выслушали наш доклад.

— Ваши предложения по укреплению обороны вполне реальны и обоснованны, — согласился Петров и, повернувшись к Кедринскому, спросил: — Какими средствами мы располагаем?

Начинж доложил, что строительные батальоны сейчас усиленно занимаются изготовлением железобетонных колпаков для пулеметов и деталей для сборных фортсооружений. Ночами эти изделия будут доставляться в места их установки и сборки, к переднему краю придется их подтаскивать вручную. [63]

— И сколько у нас батальонов работает?

— Семь, — ответил Кедринский. — Но и этого маловато. Попрошу вашего разрешения выделить от каждого стрелкового батальона, находящегося в обороне, по одному взводу красноармейцев для подноски деталей на передний край.

Командарм дал указание Крылову подготовить такое приказание. Он полностью принял и утвердил наше предложение по укреплению позиций и развитию заграждений в глубине обороны, распорядился подготовить проект приказа и сегодня же дать ему на подпись.

Вечером приказ уже был подписан командармом и разослан в войска для исполнения.

Работы по усилению и развитию укрепления Севастопольского района во время затишья развернулись во всю ширь. Интенсивно прикрывался минновзрывными заграждениями передний край, устанавливались железобетонные колпаки для пулеметов, полукапониры для противотанковых пушек.

8 января начальник штаба армии полковник Н. И. Крылов выехал на позиции в районе Мекензиевых гор для уточнения ряда вопросов в частях. Неожиданно он попал под обстрел и был ранен. Временно его заменил генерал-майор В. Ф. Воробьев, которого Леошеня и я знали еще по работе в Москве. Василий Федорович был вдумчивым, эрудированным и инициативным военным, хорошим товарищем. Он неплохо разбирался в вопросах инженерного обеспечения боя. Солидный боевой опыт в этом отношении Воробьев приобрел здесь, в Севастополе, где командовал 95-й стрелковой дивизией на северном фасе обороны.

Как-то вместе с Кедринским мы возвращались с передовых позиций по Инкерманской долине. Мое внимание привлекли нависшие известняковые стены, заинтересовало это явление природы. Но Гавриил Павлович объяснил, что это вовсе не явление природы, а творение рук человеческих: бывшие подземные склады шампанских вин. Раньше они были заполнены до отказа.

— Не желаете взглянуть на это сооружение? — спросил Кедринский.

— С удовольствием.

Машина свернула к складам. Мы вошли в огромное подземное помещение, высеченное в известняке. Высота его достигала 5–6 м, не меньше. Здесь теперь был госпиталь, пахло аптекой.

Мы прошли дальше и увидели палату с ранеными бойцами. В помещении было опрятно и чисто, дневной свет падал [64] в большие боковые окна в стене. Воздух вентилировался с помощью специального устройства. Госпиталь — что надо. Расположен у самого шоссе, замаскирован хорошо, да и защита от артобстрела неплохая.

— Крылов тоже здесь лечится? — спросил я Кедринского.

— Нет, он лежит в филиале госпиталя на южной окраине Севастополя.

— Давайте сегодня же навестим его.

Не откладывая дела в долгий ящик, поехали в госпиталь. Вскоре мы были в небольшой комнате, где лежал Николай Иванович Крылов. При виде нас он как-то оживился, улыбнулся. В госпитале всегда радуешься приходу товарищей, друзей и просто знакомых. Чувствовал себя Николай Иванович пока неважно. Рана сильно болела. Температура держалась высокая. Осколок мины пробил лопатку и прошел вниз, вызвав большое нагноение. Врачи сделали операцию и извлекли этот стальной кусочек размером в квадратный сантиметр, но в рану попали куски сукна и ваты от бекеши, что и вызвало абсцесс. Крылов поинтересовался, как идут дела у нас. Мы рассказали. Боясь утомить раненого, посидели еще несколько минут и ушли, пожелав Николаю Ивановичу скорейшего выздоровления и возвращения в строй.

С утра 5 января я занялся разработкой методов минирования в тактической глубине. Вопрос этот был тогда новый и очень сложный. Минное поле в собственном тылу одинаково опасно для противника и для своих войск. Наше преимущество заключалось в том, что мы знали, где установлено минное поле. Однако во время контратак можно и забыть о нем. Поэтому следовало тщательно продумать меры безопасности, обозначить минные поля, устроить в них охраняемые проходы, которые в нужный момент караул быстро перекрыл бы минными шлагбаумами. Одним словом, требовалось установить жесткую службу охраны и движения в зоне минных полей. Над этим я и работал. В последующие годы войны эта служба получила большое развитие.

Часа через два зашел Кедринский и пригласил поехать на Мекензиевы горы.

— С удовольствием поехал бы, но сегодня должен закончить запланированную мной методику, она очень нужна саперам, — отказался я. — А почему вы решили поехать туда днем? Мы же договорились отправиться вечером?

— Срочное дело, — ответил он.

— Тогда счастливого пути. [65]

Однако путь его оказался несчастливым, и хуже того — последним. Вскоре нам сообщили, что Гавриил Павлович смертельно ранен на Мекензиевых горах. В это известие не хотелось верить. Ведь только что разговаривал с человеком. Как позже стало известно, Кедринский поехал по просьбе командира 25-й Чапаевской дивизии решить какой-то инженерный вопрос. Соединение занимало оборону на правом фланге 3-го сектора фронтом на восток. В тылу у него была Цыганская балка. Доехав до балки, Кедринский оставил машину и в сопровождении красноармейца пошел на КП. Они поднялись на гору и не успели сделать и двадцати шагов, как попали под минометный обстрел. Взрывом одной из мин красноармеец был убит, а Кедринский смертельно ранен. Его отвезли в Инкерманский госпиталь, где он через несколько часов умер.

Для Приморской армии это была тяжелая утрата. Кедринский был талантливым инженерным начальником, храбрым воином, настоящим коммунистом. Он пользовался большим уважением и авторитетом среди генералов и командиров. Похоронили Гавриила Павловича Кедринского на Малаховом кургане у памятника адмиралу Корнилову, погибшему здесь же во время обороны Севастополя в 1855 году.

В должность начальника инженерных войск армии вступил заместитель Г. П. Кедринского майор К. Я. Грабарчук.

Работы по устройству заграждений шли к завершению. В результате героических усилий армейских и дивизионных саперов, помощи войсковых командиров установка заграждений наружного обвода и в глубине была закончена в ночь на 20 января 1942 года. Так что все сделано в кратчайший срок. А ведь минировать-то приходилось под огнем врага!

В этой трудной и опасной работе огромную помощь оказали наши инструкторы, которые научили саперов-севастопольцев минировать в сложнейших условиях: ночью, перед передним краем обороны, под огнем врага. Действовали они смело, отважно, показывая личный пример мастерства и мужества. Особенно отличились командиры Л. А. Давид, В. И. Кириллов, И. К. Калабин, М. И. Агеев и многие другие.

Итак, утвержденный план заграждений был выполнен. Общими усилиями удалось создать почти сплошную полосу противотанковых и противопехотных заграждений на всем протяжении фронта. Однако надо было продолжать совершенствование обороны. Мы составили план полного развития инженерных заграждений и фортификационного оборудования в глубине обороны, который согласовали с генералами [66] Петровым, Хреновым и вместе с ними доложили Военному совету Черноморского флота. План был утвержден 20 января и передан Приморской армии для реализации. Выполнялся он успешно.

За время пребывания оперативной инженерной группы заграждений в Севастополе в январе 1942 года было установлено 26 км противотанковых и 47 км противопехотный минных полей. В общей сложности на это ушло 21 127 противотанковых и 49 542 противопехотных мин, а всего 70669.

21 января генерал В. Ф. Воробьев сообщил нам, что в ночь на 21 января на Мекензиевых горах на наших минных полях подорвалась немецкая разведка в количестве 35 человек. Это было возмездием за смерть Г. П. Кедринского именно на участке той же 25-й стрелковой дивизии.

26 января 1942 года была получена телеграмма из штаба Крымского фронта, согласно которой оперативная группа инженерных заграждений направлялась в Керчь. Выезд туда мы наметили в две очереди. В первую очередь с 6 инструкторами выезжал я, затем — полковник Леошеня и все остальные. Они оставались для сдачи минных полей по каждому сектору.

Военный совет Приморской армии высоко оценил работу нашей ОИГ. Специальным приказом инструкторам-курсантам выпускного курса Московского военного училища было присвоено звание лейтенантов. Многие из них награждены боевыми орденами и медалями.

Военный совет вручил нам также благодарственное письмо в адрес начальника инженерных войск Красной Армии генерала Л. З. Котляра.

Вечером 26 января мы отправились из Севастополя в Новороссийск на тральщике. Следом шел теплоход «Абхазия», на котором эвакуировались больные и раненые военнослужащие, а также дети и престарелые жители города. Вышли в море с наступлением темноты, чтобы не подвергнуться ударам гитлеровской авиации, базирующейся совсем рядом с Севастополем.

На следующий день в 16 часов пришвартовались к пристани Новороссийского порта. Я тут же направился к уже знакомому мне капитану 1 ранга Г. Н. Холостякову, чтобы договориться о поездке в Керчь. Вопрос был решен сразу. Нам предложили идти на том же тральщике, на котором прибыли сюда из Севастополя. [67]

Немедленно вернулись на свое испытанное суденышко и вскоре отплыли по назначению. В 12 часов следующего дня были уже в Камыш-Буруне, откуда нас доставили в штаб Крымского фронта. Я сразу же явился к представителю Ставки Верховного Главнокомандования армейскому комиссару 1 ранга Л. З. Мехлису, доложил ему о прибытии и о том, что сделала наша группа в Севастополе.

— Ваша группа вся приехала? — спросил Мехлис.

— Нет, со мной только шесть инструкторов, остальные под руководством начальника штаба полковника Леошени производят передачу минных полей дивизиям. Через шесть дней они все прибудут сюда, в Керчь, а мы тем временем подготовим им фронт работ.

— Здесь, на Керченском полуострове, надо хорошо укрепить Ак-Монайские позиции и прикрыть их минными полями. Поэтому прошу вас приступить к минированию без промедлений.

От Мехлиса пошел к командующему фронтом генерал-лейтенанту Д. Т. Козлову. Кратко рассказал ему о проделанной работе в Севастополе, доложил свои соображения о дальнейших планах. Вместе с начальником инженерных войск фронта полковником А. И. Смирновъш-Несвицким необходимо побывать в армиях, на месте ознакомиться с положением дел, составить план инженерного оборудования и минирования Ак-Монайских позиций и после этого приступить к работе.

— Ну что же, согласен с вами.

На этом закончилась встреча с генералом Козловым. В приемной меня ожидал полковник Смирнов-Несвицкий. Встретил я его впервые, но уже немало слышал о нем как о неплохом организаторе и знатоке инженерного дела. Смирнов-Несвицкий — один из тех людей, которые запоминаются сразу, и прежде всего своей внешностью. Он среднего роста, коренаст, подтянут, чуть-чуть прищуренные глаза, прикрытые пенсне, густая шевелюра светлых волос.

Не теряя времени, мы поехали в штаб инженерных войск фронта, занимавший несколько домиков у подножия высокой пирогообразной горы Митридат. По моей просьбе Александр Иванович проинформировал меня о состоянии обороны армий Крымского фронта в инженерном отношении. Перед нами лежала карта с нанесенной обстановкой. На ней было четко видно, что Ак-Монайские позиции пересекают Керченский полуостров в самой узкой его части, упираясь флангами в Арабатский и Феодосийский заливы. Эта позиция прикрывала важнейшее стратегическое направление — [68] Таманский полуостров, Северный Кавказ. Она делилась пополам пресноводным озером Парпач. Общая длина позиции 48 км. Строилась она, как сказал Смирнов-Несвицкий, еще в августе — ноябре 1941 года. Но полностью не была закончена. Перед передним краем обороны на всем протяжении отрыт противотанковый ров и установлено проволочное заграждение. Однако местами ров уже обрушился и теперь проходим для танков. Имелись деревоземляные огневые сооружения для пулеметов из расчета на 1 км фронта один дзот, а также несколько пушечных дзотов. К настоящему времени войска уже окопались. Но оборона не развита в глубину. Армейского рубежа нет. Сооружается пока фронтовой оборонительный рубеж по Турецкому валу и Керченскому обводу.

Слаба на фронте дорожная сеть с твердым покрытием. Есть лишь единственное шоссе Керчь — Феодосия — Джанкой. Грунтовых дорог много, но в период весенней распутицы я больших осадков летом они для транспорта труднопроходимы, а порой и вовсе непроходимы.

Плохо с пресной водой. В большинстве озер вода соленая, для питья непригодна. Войска пользуются отдельными запрудами для сбора талых вод и осадков. Но вода мутная и к тому же имеет слабый привкус соли. Водоочистительных средств мало, гидророта обеспечивает водой только госпитали.

Ак-Монайские позиции обороняли две армии. От озера Парпач и севернее, до Арабатской Стрелки, оборону занимала 51-я армия генерал-лейтенанта В. Н. Львова, южнее, до Феодосийского залива, — 44-я армия генерал-лейтенанта С. И. Черняка. Во втором эшелоне фронта находилась 47 я армия генерал-майора К. С. Колганова.

Крымскому фронту противостоял 42-й армейский корпус врага: 18-я пехотная дивизия перед 51-й армией и 46-я пехотная дивизия перед 44-й армией. Фашисты создали мощную оборону. Сильно укрепленные опорные пункты Джантора и Тулумчак прикрыты минными полями. Оба они в полосе 51-й армии. Феодосийское направление в полосе 44-й армии прикрывает опорный пункт Дальние Камышлы.

В своем подчинении фронт имел три инженерных и шесть строительных батальонов. Из них три батальона были приданы для усиления 51-й армии и два батальона — 44-й армии. Два батальона находились на фронтовом оборонительном рубеже и два батальона на Керченском обводе.

Средств заграждения фронт не имел. На подходе из Новороссийска было 35 тыс. противотанковых и 30 тыс. противопехотных [69] мин, 1000 пакетов МЗП и 150 т колючей проволоки.

— Сил у вас немало, а подойдут средства заграждения — дело поправится, — сказал я Смирнову-Несвицкому.

На следующий день утром мы со Смирновым-Несвицким выехали в Киет, в штаб 51-й армии. Наш путь проходил по единственной артерии фронта — шоссе Керчь — Феодосия. Неподалеку и параллельно ему шла железная дорога на Владиславовку и далее на Джанкой. По обе стороны дороги голая, серая, слегка всхолмленная степь, кое-где возвышались небольшие горы. Населенные пункты встречались редко, почти все они расположены в стороне от шоссе, деревушки небольшие, с типичными для Крыма каменными домами, покрытыми черепицей. Каждый домик вместе с садом окружен каменной оградой. Невольно возникала мысль: эти населенные пункты очень легко можно приспособить к упорной обороне, сделав амбразуры в стенах домов и заборов. Надо на всякий случай иметь это в виду.

Проехали Турецкий вал. Он идет по гребням высоток от Азовского до Черного моря. Этот вал — наследие далекой старины, времен борьбы турок с крымскими татарами. По шоссе двигались автомобили вперемежку с конным транспортом. Вскоре мы были в штабе 51-й армии. Киет был разрушен. Штаб разместился частью в сохранившихся домах, а частью в землянках, сделанных саперами.

Начальник инженерных войск армии полковник В. П. Шурыгин занимал тесную полутемную землянку с низким потолком. Она слабо освещалась электрическим светом. В уголке стоял столик, сколоченный из каких-то старых досок и ножек «козелком», как говорят саперы, из подручных материалов. Но дерево здесь на вес золота. В другом углу коптила железная окопная печка «буржуйка», а к самой стене был втиснут топчан, застланный солдатским одеялом. Пол земляной, немного раскисший от влаги. В землянке сильно пахло сыростью. Скажем прямо, удобства, даже с фронтовой точки зрения, более чем скромные.

Мы поздоровались с Шурыгиным. Не раз я встречал его в Москве. Во время испанских событий он продолжительное время находился в этой стране. Отличился в боях и был награжден орденом Красного Знамени. Со времени последней нашей встречи мало что изменилось в нем. Все те же темные волосы, все те же густые черные брови, все та же неторопливость в движениях. [70]

Владимир Петрович без лишних предисловий информировал нас, что делается в армии по инженерному оборудованию позиций, занимаемых войсками. Перед передним краем обороны отрыт противотанковый ров, вдоль которого установлено проволочное заграждение. Но почти на 30 процентов ров и проволочные заграждения разрушены. Минных полей пока нет. В подразделениях отрыты отдельные стрелковые ячейки, и кое-где сделаны землянки. Но вся беда в том, что нет строительных материалов, особенно леса, поэтому стенки досками или жердями не обшиты. Хорошо, что грунт устойчивый, а то бы окопы и землянки давно обрушились. Землянки бойцы прикрывают плащ-палатками. Но это перекрытие защищает только от ветра. Когда же идет дождь, на палатке накапливается вода. Она проникает в землянку. Одежда и обувь промокают, а обсушиться негде.

Когда Шурыгин закончил информацию, я подумал, что глубина Ак-Монайских позиций в полосе армий мала, их легко может прорвать враг. В этой обстановке необходимо оборудовать тыловой армейский рубеж. По этому вопросу следует поговорить с командармом генерал-лейтенантом В. Н. Львовым. Когда мы зашли к нему, я изложил свои соображения.

— Мы уже думали над вопросом о создании армейского оборонительного рубежа, — сказал Львов. — Однако руки пока не доходят. Давайте посмотрим на карту, я уже давно наметил его. Линия этого рубежа должна пойти через следующие пункты: Рыбный промысел, 2 км северо-западнее Насыр, высота 11,3, 3 км западнее Киета, гора Кайман. Далее к Феодосийскому заливу пойдут рубежи соседа.

Я согласился с тем, что рубеж намечен удачно.

Выйдя от командарма, я решил поехать в одну из дивизий, чтобы посмотреть на ее оборонительные позиции. Шурыгин порекомендовал посетить 390-ю стрелковую дивизию.

Втроем мы отправились к линии фронта. Через час были уже на месте, в Семисотке, на КП командира дивизии. Здесь было тихо. С командного пункта вместе с комдивом двинулись на передовую. Шли по глубокому оврагу вплоть до позиций стрелкового взвода. Временами раздавались короткие автоматные очереди, позади с грохотом взорвались одна за другой две мины. Потом все смолкло. Соблюдая меры маскировки, подошли к стрелковой ячейке. В ней сидели два красноармейца. Их винтовки лежали на бруствере стволами к противнику.

— Что же это вы так тесно разместились? — спросил я бойцов. [71]

— Это ко мне пришел в гости сосед. Его окопчик вот тут рядом. Одному скучновато, а вдвоем веселей: поговорим, покурим, пока светло, да и теплее.

— А где же вы отдыхаете?

— Тут же, а часть взвода отдыхает в землянке.

— Вы давно сидите в этих окопчиках?

— Да уж порядочно.

— Чего же не соединили их? Ведь вместе, всем отделением, лучше держать оборону.

— Само собой, товарищ генерал. Но нет приказа, а без него как же?

— Думаю, что дадут приказ, непременно дадут.

Отсюда мы направились по овражку к дзоту. Шли то пригнувшись, то во весь рост. У дзота нас встретил сержант и представился. Он предупредил, что вперед выходить нельзя: могут обстрелять.

Зашли внутрь дзота. Здесь все было как полагается: посередине на деревянном столе стоял пулемет со вставленной лентой, ствол направлен в амбразуру. Вдоль стенок установлены скамеечки, на которых сидели бойцы.

— Вроде неплохо устроились, — сказал Смирнов-Несвицкий, оглядывая огневую точку.

— По сравнению со стрелками у нас рай, — ответил сержант. — Мы защищены от ружейно-пулеметного и минометного огня. У нас тепло: ни снег, ни дождь нипочем. Вот только фашистские снайперы за нами охотятся. Неделю тому назад одного пулеметчика через амбразуру убили, попали в голову.

— А вы замаскируйте голову, — посоветовал я. — Соберите сухой травы и с внешней стороны прикройте. Только реденько, чтобы самим был виден сектор обстрела. Но снайпер амбразуру уже не разглядит.

Обратно мы шли веселее: дорога знакомая. На землю спускались сумерки. Однако в Семисотку прибыли засветло. Отсюда поехали в Ленино, на КП фронта.

На следующий день со Смирновым-Несвицким мы были у начальника инженерных войск 44-й армии полковника Н. В. Смолянинова в местечке Кашая. Это небольшой, частично разрушенный поселок. Землянка полковника Смолянинова по своему устройству ничем не отличалась от той, в которой мы были у Шурыгина. Конечно, из землянки трудно сделать дворец, но оборудовать ее более уютно можно. Ведь в период затишья большая часть времени личного состава проходит в землянке, кроме службы наблюдения и охранения. Но здесь не думали об этом. Свыклись, что ли? [72]

С инженерным оборудованием позиций, занимаемых войсками 44-й армии, было не лучше, чем в 51-й армии. И что особенно тревожно, как информировал Смолянинов, командиры частей и подразделений считают, что не надо окапываться, поскольку скоро предстоит идти в наступление.

С генералом Черняком я не встречался раньше, но знал, что во время советско-финляндской войны он командовал стрелковой дивизией на Карельском перешейке. За успешные действия по прорыву линии Маннергейма был удостоен звания Героя Советского Союза. Теперь он командарм. Я высказал ему наши соображения по инженерному оборудованию обороны. Однако он сначала не согласился с ними.

— Делать это незачем. Мы готовимся в ближайшее время наступать.

Черняк молчал. Молчали и другие. Тишину нарушил Смирнов-Несвицкий.

— Товарищ генерал, каково ваше мнение относительно строительства армейского оборонительного рубежа? — спросил он.

— Судя по тому, как задан вопрос, — сказал Черняк, — очевидно, фронт считает, что такой рубеж необходим.

— Мы только что были у генерала Львова. Он наметил передний край своего армейского оборонительного рубежа от Азовского моря до горы Кайман.

Черняк посмотрел на карту.

— Положение переднего края армейского рубежа вполне приемлемо. На участке нашей армии он, видимо, может пройти прямо на юг и примкнуть к Феодосийскому заливу у Сейтджеута. Но меня интересует вопрос: а кто этот рубеж будет строить? Своих сил у нас нет.

— Поможем силами фронта, кое-что возьмем и у вас, — ответил Смирнов-Несвицкий.

— Поживем — увидим, — ответил Черняк.

Из 44-й армии мы поехали в Керчь. К вечеру были на месте. Я отправился на отведенную мне квартиру. Хотелось, оставшись одному, поразмыслить над результатами поездки. Картина вырисовывалась далеко не отрадная. Оборона войск имела существенные недостатки. Отсутствовало пока эшелонирование в глубину. Армейский тыловой рубеж еще и не думали строить. Ак-Монайские позиции представляли собой разрушенную на 30 процентов тонкую линию из противотанкового рва и проволочных заграждений с небольшим количеством дзотов. Передний край противотанковыми и противопехотными минами не прикрыт. [73]

Волновало состояние стрелковых позиций. Бойцы сидят в одиночных окопчиках, причем уже почти 20 дней. А в окопчиках ой как нелегко обороняться и переносить тяготы войны! Необходимо решительно улучшить инженерное оборудование позиций, быт солдат.

Пользуясь затишьем, следует создать положенную глубину обороны Ак-Монайских позиций, приняв за основу утвержденный ГВИУ батальонный район обороны. Разрозненные окопчики объединить или заново отрыть на взвод или как минимум отделение. Отрыть ходы сообщения до ближайших укрытий. Сделать по одной землянке на взвод, улучшив их перекрытие. Это значительно поднимет моральный дух личного состава.

Без промедления нужно минировать передний край обороны и в глубине по отдельным направлениям, чтобы создать сильные препятствия для вражеских танков. Тщательно продумать организацию системы противотанкового и противопехотного огня. Создать тыловой армейский оборонительный рубеж, а также фронтовой рубеж по Турецкому валу и Керченскому обводу. К работе в тылу по возможности привлечь местное население.

Размышляя о вопросах организации обороны, я наносил на карту крупного масштаба позиции, минные заграждения с соответствующими пояснениями и цифровыми данными. Так получился набросок конкретного плана, с которым можно было выступить перед командованием фронта.

Утром я передал зашедшему ко мне Смирнову-Несвицкому набросок плана и просил детально изучить его, где надо, уточнить и как полагается оформить, подготовить карту оборонительных рубежей Ак-Монайских позиций в крупном масштабе. Сделать это желательно к 17 часам завтрашнего дня для доклада Военному совету фронта.

— Думаю, что докладывать надо вам, как начальнику инженерных войск фронта, а я дополню по инженерным заграждениям, а если потребуется, то и по другим вопросам, — предложил я.

Смирнов-Несвицкий собирался уже уходить, как вдруг открылась дверь и вошёл полковник Леошеня. Мы были рады его прибытию, тем более что вместе с ним прибыл отряд инструкторов-минеров, которых здесь так ждали. Я попросил Александра Ивановича помочь разместить людей, поставить на довольствие. Он заверил, что все будет сделано как надо, и отправился в штаб.

— Ну, Евгений Варфоломеевич, а теперь рассказывай, как расстались с Севастополем, что успели там сделать. [74]

— Потрудиться пришлось много, установили минные поля, сдали их дивизиям, претензий никаких не было. Генерал Петров объявил всей нашей группе благодарность за помощь, оказанную Приморской армии.

Итак, для Севастополя мы сделали все, что могли. Теперь на повестке дня Керчь и Керченский перешеек. Я ознакомил Леошеню с обстановкой на этом участке фронта, рассказал, какая предстоит работа в ближайшие дни.

По нашему плану, согласованному с начинжем фронта, для 51-й армии создавался отряд из 19-го саперного батальона и роты 61-го моторизованного инженерного батальона (командир майор Л. А. Давид).

В 44-ю армию выделялись 132-й моторизованный инженерный и 205-й саперный батальоны. Командиром отряда назначался также представитель группы майор Т. Т. Павленко.

Я распорядился вызвать майоров Давида и Павленко, чтобы ознакомить их с планом, порядком и сроками минирования, снабдить картами крупного масштаба для привязки минных полей.

Через несколько часов Давид и Павленко прибыли в штаб. Оба командира прошли школу войны под Москвой, Севастополем. Они имели хороший опыт по устройству минновзрывных заграждений в обороне. Теперь перед ними стояла задача минировать Ак-Монайские позиции, в течение 5–6 дней полностью закрыть передний край на всем его протяжении. Затем произвести минирование в глубине обороны опорных пунктов на танкоопасных направлениях. Ставя задачу Давиду и Павленко, напомнил, что надо действовать осторожно, соблюдать маскировку. Предупредил, что очень важно сохранить в тайне нашу работу. Дневное время следует использовать для отдыха и тренировок по технике минирования. Работать только по ночам. Связь с нами держать через штаб армии.

Утром следующего дня состоялось заседание Военного совета. На нем присутствовали командующий фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов, армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис, член Военного совета дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин, начальник штаба фронта генерал-майор Ф. И. Толбухин и другие генералы и командиры. Карты минирования и оборудования Ак-Монайских позиций были вывешены на стене. Доклад сделал полковник Смирнов-Несвицкий. Он кратко охарактеризовал состояние обороны, высказал и наши предложения по инженерному оборудованию позиций и минированию с указанием очередности и сроков их выполнения. [75]

После обмена мнениями и уточнения некоторых деталей Военный совет одобрил и утвердил план инженерных мероприятий. Был подписан приказ о выделении необходимых сил и средств для его реализации.

С заседания Военного совета мы вышли ободренные. Наши усилия не пропали даром. Командование фронта поддержало инженеров.

Лед, как говорится, тронулся. Теперь начнется настоящая работа. Я попросил Евгения Варфоломеевича взять под личный контроль подготовку отрядов заграждение обеспеченность их минновзрывными средствами. Завтра ночью отряды должны приступить к минированию. Мы договорились, что в первый день я выеду в 51-ю армию, а Леошеня — в 44-ю. По утрам будем встречаться на КП фронта в Ленино для обмена информацией.

Началась деятельная подготовка. Я поехал к полковнику Шурыгину в 51-ю армию, чтобы проверить готовность отряда к минированию на Ак-Монайских позициях. Прибыл туда вечером. Ко мне присоединился В. П. Шурыгин, и мы отправились в Ак-Монай. По поселку прошлись пешком. Он был сильно разрушен, сохранились лишь опустевшие винные погреба, в которых и разместились отряды минирования. Разыскали майора Давида. Он коротко доложил о полной готовности групп к минированию. По моей просьбе Давид пригласил командиров рот, взводов и наших инструкторов, идущих на минирование.

Среди пришедших я видел товарищей, знакомых по боевым делам в битве под Москвой, в Севастополе. Тут был энергичный, смелей, смекалистый лейтенант Агеев. Он отлично выполнял боевые задания в Севастополе. Агеев родом из Тулы, невысокий, щупленький, а в работе и богатырь за ним не угонится. Под стать ему лейтенанты Барсуков, Таякин, Козлов и другие. Я смотрел на них и думал: «Крепко же достается вам, ребятки, а вы не жалуетесь, бодры, даже шутить не разучились».

С передовой доносились стук автоматных очередей, тявканье крупнокалиберных пулеметов. Им, как контрабас в оркестре, подыгрывали звуки рвущихся минометных и артиллерийских снарядов. Но никто на это не обращал внимания. Эта музыка уже стала обычной. Без нее вроде бы чего-то не хватало.

— В Севастополе вы получили хорошую боевую практику по минированию перед передним краем обороны в ночное время, — обратился я к инструкторам. — Теперь этот [76] опыт используйте и как можно скорее передайте его местным саперам.

Вновь напомнил о строгом соблюдении мер предосторожности и маскировки. Надо во что бы то ни стало скрыть минирование от врага. Категорически запретил курение.

Командиры отправились в свои подразделения. Опускались сумерки и постепенно плотной пеленой опутали землю. Перед передним краем врага начали почти непрерывно взвиваться ракеты. Ночь вступала в свои права. Кто-то сейчас будет спать, а саперы станут трудиться всю ночь напролет. Беспокойная и очень тяжелая у них служба. В войсках говорят: сапер — должность трудная. Всегда впереди, всегда на самых ответственных участках. Недаром их потом назвали тружениками войны.

На следующее утро я, полковник Смирнов-Несвицкий и дивизионный инженер капитан П. П. Смирнов вновь приехали в Ак-Монай.

К нам подошел майор Давид.

— Ну, как прошло минирование? — поинтересовался я.

— В целом неплохо. До нормы немножко не дотянули: сказывается у некоторых отсутствие необходимых навыков. Потом ракеты мешают. Но дальше дело пойдет лучше. Освоимся. Жаль, два человека ранены, один из них — тяжело. Саперы еще плохо ориентируются в темноте, сбиваются с направления, нарушают маскировку. Думаю после отдыха еще потренировать их приемам ночного минирования.

— Хорошая мысль, непременно потренируйте, — согласился я.

Вскоре мы получили данные из 44-й армии. Сравнительно нормально прошло минирование и там. Только у Феодосийского залива саперы подверглись минометно-артиллерийскому обстрелу. Есть потери. Но разве на войне обойдешься без них? Плохо, когда жертвы не оправданы ничем. А тут мы делали большое, очень нужное дело. Минирование продолжалось еще несколько ночей.

Уже шла вторая половина февраля 1942 года. Погода стояла отвратительная: то дождь, то вдруг мороз, то туман — что называется, гнилая крымская зима. На фронте было относительно спокойно. По имеющимся у нас сведениям, и в Севастополе была такая же обстановка. Активных действий не велось ни тут, ни там. Отчасти из-за плохой погоды. Но главным образом из-за того, что обе стороны готовились к активным действиям.

Оборонительные работы на Ак-Монайских позициях велись с некоторыми перерывами. От периодических потеплений [77] грунт раскисал и делался очень вязким. Копать его было просто невозможно. Земля буквально прилипала к лопате. Крепко доставалось саперам, производившим минирование, ночами они ползали по размокшему грунту с минами в руках и настолько прилипали к клейкой крымской земле, что иногда без помощи товарищей не в силах были оторваться от нее. При заморозках минирование шло легче. Затруднялась только отрывка лунок для мин. Несмотря на тяжелые погодные условия, к 20 февраля нашей группе удалось полностью заминировать передний край Ак-Монайских позиций. Это, безусловно, был немалый успех.

В те дни Крымский фронт силами 51-й и 44-й армий готовился к наступлению в общем направлении Старый Крым, Феодосия. В войска непрерывно доставлялись боеприпасы, прибывали танки, артиллерия и другая боевая техника. Пришло пополнение.

Оставалось всего три дня до начала наступления. Оборонительные работы на Ак-Монайских позициях были приостановлены. Бойцам дали отдых. Теперь саперы должны были сделать проходы в своих минных полях, а накануне дня атаки — в минных полях врага. Задача трудная и весьма ответственная. На каждую роту пехоты и поддерживающие ее танки НПП проделывалось по два прохода шириной до 8 м. Для этого выделялась группа саперов не менее отделения, оснащенная щупами-миноискателями, саперными ножами и комплектами красных и белых флажков.

И вот настал день наступления — 27 февраля 1942 года. Утро было пасмурное, небо заволокли густые облака. Мы с полковником Смирновым-Несвицким и полковником Леошеней рано утром прибыли на наблюдательный пункт генерала Львова — его армия наносила главный удар. Там же находился и полковник Шурыгин. До начала артиллерийской подготовки оставались считанные минуты. Ровно в 7 часов воздух потрясли мощные раскаты артиллерийской канонады. И сразу на переднем крае противника и в ближайшей глубине заплясали разрывы снарядов. Вверх летели комья земли, обломки деревьев. Густой дым расстилался по полю, затрудняя наблюдение. Шурыгин доложил мне: получено донесение, все проходы в минных полях проделаны. Стена артиллерийских разрывов начала перемещаться в глубину обороны противника. Прижимаясь поближе к ней, вперед пошли танки с пехотой, сопровождаемые саперами. Фашисты открыли сильный огонь. Загремели выстрелы уцелевших орудий, застрочили пулеметы и автоматы врага. Однако наши части упорно продвигались к опорному пункту Джантора и [78] вскоре овладели им. Вслед за передовыми частями двинулись вторые эшелоны, длинной лентой потянулись конный транспорт и автомашины, подавая войскам боеприпасы.

На второй день наступления с НП 51-й армии мы наблюдали бой за деревню Тулумчак, находящуюся в 6–7 км юго-западнее Джанторы. После жаркой схватки наши части овладели этим населенным пунктом. Саперы 132-го моторизованного инженерного батальона немедленно прикрыли Тулумчак минными полями с юга и запада. Как показал дальнейший ход событий, мера оказалась своевременной. К вечеру в районе Тулумчака снова разгорелся бой. На деревню двинулась большая группа вражеских танков. Но едва первые машины подошли к ее южной окраине, как 8 танков подорвались на только что установленных минах, а 4 танка запутались в МЗП.

Итак, на поле боя остались 10 танков. По уцелевшим открыла мощный огонь артиллерия, заставив повернуть их обратно. Наши саперы одержали первую победу.

Наступление развивалось очень медленно. Непрерывно шел дождь, в результате чего грунт настолько размок, что танки по целине двигаться не смогли. Сделались непроходимыми дороги для артиллерии и автотранспорта. Войскам фронта прорвать оборону противника не удалось. 51-я армия за три дня боев сумела овладеть лишь Джанторой и Тулумчаком, 44-я армия успеха не имела. Командование фронта приняло решение приостановить наступление.

Настроение у всех после этих боев было нерадостное. Сколько готовились, а результата почти никакого. Было над чем задуматься, поразмыслить, что делать дальше.

Мне стало известно, что в Керчь прибыл заместитель генерального инспектора Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-майор Василий Тимофеевич Вольский. С ним я познакомился еще в Москве. В 1940 году мы вместе проводили инженерно-танковое учение по преодолению противотанковых заграждений в зимних условиях. Вольский — генерал большой эрудиции, хороший товарищ и отзывчивый, сердечный человек. И внешностью он взял: высокого роста, хорошо сложен, белокурый, с красивым русским лицом. В прошлом Вольский кавалерист, а теперь видный танковый начальник.

В тот же день я встретился с Вольским. Мы тепло и сердечно поздоровались, оба были рады увидеть друг друга, особенно я. Ведь прибыл знакомый с Большой земли, да еще из Москвы. Это же целая куча самых свежих новостей. Я предложил ему разместиться в нашей землянке. Вольский [79] прибыл на Крымский фронт по заданию Ставки. С собой «притащил» целый эшелон танков КВ.

Мы распрощались. Я отправился к Мехлису с очередной информацией. Кратко доложил ему, что Ак-Монайские позиции прикрыты минными полями. Восстановлено проволочное препятствие. Пехота окопалась, Отрыты окопы на стрелковое отделение и взводы, что, безусловно, повысило устойчивость обороны и в некоторой степени улучшило бытовые условия бойцов в окопной жизни. Настроение их поднялось.

— Это хорошо, — сказал Мехлис, — что колесо завертелось. Значит, дело будет. Сообщаю для вашего сведения: в ближайшее время мы планируем новое наступление в целях деблокирования Севастополя с последующим изгнанием фашистов из Крыма.

Военный совет окончательно установил дату нового наступления 13 марта в 10 часов утра.

Накануне мы со Смирновым-Несвицким отправились в 44-ю армию проверить готовность инженерных частей к обеспечению боевых действий пехоты, танков и артиллерии. Выполнив все намеченное, ночью поехали в 51-ю армию на КП генерала Львова. Уже стало светать, когда выбрались на Феодосийское шоссе. Я задремал. Проснувшись от толчка, заметил на ветровом стекле капельки воды. Вскоре начался дождик. Февральская история повторялась. «Неужто командование фронта не отменит атаку? Ведь завязнем в грязи по самые уши», — невольно высказал я мысль.

Смирнов-Несвицкий промолчал. За него ответил гром начавшейся артиллерийской подготовки.

С большим трудом мы пробивались через пробки, образованные на единственном шоссе транспортом. На НП командующего 51-й армией генерала Львова прибыли тогда, когда наступление уже началось. Пехота для облегчения передвижения была одета в ватные куртки. Но продвигалась она очень медленно. Бойцы, попав под сильный пулеметный огонь, падали на сильно размокшую землю. Вскоре одежда намокла и покрылась толстым слоем липкой грязи. Она стала очень тяжелой и сильно сковывала действия.

Танки все больше замедляли ход и наконец совсем отстали от пехоты. Это было хорошо видно с НП. Вот несколько КВ спустились в небольшую лощину, медленно пересекли ее и лишь только начали подниматься на возвышенность, как тут же остановились.

— В чем дело? — спросил Шурыгина генерал Львов. — Срочно проверьте, что там произошло. [80]

Полковник Шурыгин быстро послал небольшую команду инженерной разведки. Вскоре она донесла, что танки КВ своими гусеницами увязли во внезапно размокшем грунте по самое днище и остановились. Они не могут двинуться ни вперед, ни назад. Встал вопрос: чем же можно помочь танкистам? Ведь у нас нет тягачей, да и они сейчас не пройдут. Словом, эвакуировать КВ сейчас невозможно.

В течение первого дня 51-я армия продвинулась вперед на 5–6 км. 44-я армия снова не имела успеха. Военный совет фронта отдал приказ войскам прекратить наступление и закрепиться на достигнутом рубеже.

Через пару дней, как нарочно, подморозило, небо немножко прояснилось. Вот бы когда наступать! Но теперь уже было не до этого. Военный совет провел совещание по итогам мартовского наступления, проанализировал причины его неудачи, рассмотрел вопросы организации и управления войсками, материально-технического обеспечения. Обсуждался также вопрос о том, как же вызволить восемь танков КВ, застрявших в грязи неподалеку от переднего края обороны. Машины эти полностью боеспособны, не повреждены. Мехлис спросил генерала Вольского о том, как вызволить машины. Он ответил, что эвакуировать танки можно лишь с помощью артиллерийских тягачей, причем применять их нужно спаренно, так как у одного не хватит мощности. Танки не только увязли по самое днище, но и вмерзли в грунт.

— А как вы считаете, товарищ Галицкий, — обратился ко мне Мехлис, — есть какая-нибудь возможность освободить гусеницы танков, вмерзшие в грунт?

— Попробуем взрывами мелких зарядов подорвать землю около танков. Это сделают наши саперы. Полагаю, что гусеницы должны освободиться, — ответил я.

— Раз так, поручим эвакуацию КВ генералам Галицкому и Вольскому, — подытожил Мехлис, глядя на Козлова. Тот согласился.

После заседания Военного совета мы с Вольским обсудили план дальнейших действий, прикинули, что следует взять у танкистов, артиллеристов и инженеров. Составили заявку и передали ее штабу фронта для исполнения начальникам артиллерии, бронетанковых и инженерных войск. Работу решили начать этой же ночью.

Свою штаб-квартиру наметили расположить в поселке Парпач, недалеко от озера того же названия. Поселились в одной из уцелевших саклей. Но и она была сильно побита: без окон, полуразрушенная печь. [81]

Раздался стук в дверь. В домик вошел командир инженерного подразделения. К сожалению, не запомнил его фамилии. Он доложил, что саперы уже приступили к подрыву мерзлого грунта под танками. Работа идет нормально. Трудновато забираться под днище машин, но саперная изобретательность выручает.

— А фашисты не стреляют? — спросил Вольский.

— Изредка. Зато все время бросают осветительные ракеты.

— Подсвечивают, значит. Фашисты сами того не подозревают, что помогают вам работать, — засмеялся я. — Это хорошо! Утром зайдите сюда же и доложите, что успели сделать за ночь.

Командир ушел. Мы с Вольским остались одни. На фронте полное затишье, лишь изредка раздавались то короткая очередь пулемета, то одиночные выстрелы из винтовки. В целом первая ночь прошла без особых приключений.

Рано утром явился командир саперного подразделения и сообщил, что команда подготовила для эвакуации четыре танка.

— Доброе начало, как стемнеет, будем их эвакуировать, — оживился немного Вольский. — Вечером прибудут тягачи с нужной оснасткой. Познакомим вас с командирами — артиллеристами и танкистами. Работать будете вместе.

Утро на этот раз выдалось хорошее, солнечное и безветренное. Василий Тимофеевич что-то заносил в записную книжку. Чтобы не мешать ему, я решил посмотреть на наши спасаемые танки КВ. Отсюда они были видны неплохо. Но мне хотелось поближе взглянуть, что и как там делается по подготовке к эвакуации, помочь советом.

Подошли вплотную к машинам. Вокруг них в отвале лежали раздробленные мелкими взрывами комья мерзлого грунта, вынутого из-под днищ. Гусеницы были полностью очищены от земли. Но я обнаружил, что в самом торце под танком оставалась отвесная стенка мерзлого грунта глубиной до полуметра.

— Вот что, сапер, надо сделать аппарели по ширине гусениц, иначе машина не выйдет из котлована. У тягачей не хватит мощности вытащить ее, — посоветовал я.

— Так и сделаем.

Посвистывание пуль около танка участилось. Очевидно, снайпер обнаружил нас. Надо было убираться. Мое присутствие здесь больше и не требовалось...

К вечеру к нам пришли два командира — танкист и артиллерист. Они доложили Вольскому, что прибыли с двумя [82] тягачами и тросами в его распоряжение для эвакуации танков КВ.

— Скоро сюда прибудет командир-сапер. Вы с ним и отправитесь туда пешком, — сказал Вольский. — Возьмите с собой водителя головного тягача и разведайте пути подъезда. Для ориентировки движения у подготовленного к эвакуации танка будет поставлен сапер с фонариком. Он-то и будет давать вам световые мигающие сигналы.

Наступила ночь. Мы с Василием Тимофеевичем сидели в своей сакле и переживали: удастся или нет наш эксперимент? А вдруг фашисты откроют артиллерийский огонь и сорвут эвакуацию. Прошло два часа. Явился командир-танкист и доложил, что первый танк эвакуирован на восточную окраину Парпача.

— Передайте всем благодарность, продолжайте работу, — пожал руку командиру Вольский.

— Эвакуация идет успешно. Ну, что вы на это скажете, Василий Тимофеевич? Вот что значит боевое содружество саперов с танкистами! — не без гордости сказал я.

К концу второй ночи все восемь КВ были эвакуированы. На этом и завершилась наша операция.

С легким сердцем мы с Вольским возвратились в Керчь и доложили представителю Ставки о выполнении задания. Выслушав нас, он сказал:

— По приказанию Ставки вы, товарищ Галицкий, с вашей группой инструкторов-минеров отправляетесь в Москву, в свое управление.

Сборы были недолги. Уже через день мы уехали в Москву. [83]

Щит столицы

Первым, кого я встретил в штабе управления начальника инженерных войск Красной Армии, был полковник З. И. Колесников. Мы вошли с ним в кабинет, и я попросил его познакомить с последними событиями на фронтах, особенно на западном направлении. Колесников взял карту, аккуратно развернул ее и с гордостью сказал:

— С тех пор как вы уехали, обстановка здорово изменилась. Вот взгляните.

Я с интересом рассматривал карту.

Да, перемены произошли большие и в нашу пользу. Но хотя враг потерпел под Москвой сокрушительное поражение, он пока находился от нее не так уж далеко, всего в 200–300 км. Гитлер, видимо, не расстался с планами попытаться вновь овладеть столицей. Значит, нам предстоит приложить максимум усилий, чтобы эффективно оборудовать в инженерном отношении оборонительные рубежи на дальних подступах, обеспечить войска необходимыми инженерными силами и средствами и таким образом создать на московском направлении непреодолимую оборону.

Зазвонил телефон. Генерал Котляр приглашал к себе в кабинет.

— Наконец-то возвратился, путешественник, — улыбнулся он, пожимая мне руку. — Впечатлений привезли, наверное, уйму? Ну, что там практика выявила нового в наших инженерных делах?

Я доложил о проделанной работе в Крыму, отметил, что поездка была полезной. Подготовили неплохих минеров, и сами многому научились, набрались опыта. Сейчас становится ясно, что до войны в подготовке инженерных войск по тактике и приемам инженерного обеспечения в деталях кое-чего не предусмотрели. Это касается главным образом массированного применения инженерных заграждений в условиях маневренной обороны, установки фронтальных минных полей в глубине, применения подвижных отрядов заграждения.

Не имея в этих вопросах необходимого опыта, мы оказались недостаточно подготовленными и к широкому применению минновзрывных заграждений в оперативно-тактическом [84] плане. Из-за отсутствия тралов очень остро стоял вопрос проделывания проходов в минных полях противника в наступлении. Разминировали вручную, щупом и руками, а это сильно замедляло действия саперов.

— Что же вы предпринимали? — спросил генерал Котляр.

— Разработали инструкции и указания для войск и инженерно-саперных частей. Конечно, они не исчерпали всех вопросов. Но важно было добиться понимания командованием армий и дивизий важности и необходимости умелого применения заграждений, инженерного оборудования рубежей. Безусловно, все это требует срочного решения в масштабах всей Красной Армии.

Я коротко рассказал и о той помощи, которую нам оказывали начальники инженерных войск армий и фронта. Особо отметил в Приморской армии полковника Г. П. Кедринского, который проявил себя с самой лучшей стороны.

— Знаю, что его уже нет в живых. Гибель Кедринского меня очень огорчила. Ведь я хорошо знал его, — сказал генерал Котляр.

Котляр предложил в порядке обмена опытом подготовить указания начальникам инженерных войск фронтов по затронутым в моем докладе вопросам. Этим я сразу и занялся, но прежде ознакомился с последними руководящими директивами Ставки и Генштаба, чтобы учесть их в работе. Одновременно пришлось решать множество вопросов и по линии нашего штаба.

Но не прошло и недели, как последовал звонок из Ставки.

— Как вы смотрите, — сказали мне, — если вам предложат занять должность заместителя командующего войсками и начальника инженерных войск Западного фронта?

Я не ожидал подобного предложения.

Взвесив все «за» и «против», пришел к выводу: от штабных дел я основательно отстал в связи с постоянными командировками на фронт. А дела фронтовые как-то стали ближе, и, откровенно говоря, считал я их более важными. К тому же Западный фронт — один из ответственнейших фронтов. Назначение почетное.

Подумав так, дал свое согласие на предложенную должность.

— Хорошо, — сказали мне, — завтра утром вы получите выписку из постановления ГКО о назначении.

Какое-то время сидел я в раздумье, осмысливая происшедшее. Решил, в конце концов, что поступил правильно. [85]

И мысленно уже перенесся на Западный фронт, представил себя в роли начальника, Видимо, человек так устроен, что его всегда интересует больше то, что будет впереди, в ближайшем будущем, а не то, что есть сейчас.

В тот же день мне стало известно о предстоящей реорганизации Управления начальника инженерных войск Красной Армии. Начальником инженерных войск Красной Армии и одновременно заместителем Наркома обороны назначался генерал-майор М. П. Воробьев. На его место начальником инженерных войск Западного фронта шел я. Генерал Котляр ложился в госпиталь: у него резко обострилась каменно-почечная болезнь. После выздоровления он был назначен на один из фронтов южного направления. Начальником Главного военно-инженерного управления назначался генерал-майор А. Я. Калягин, бывший начинж Брянского фронта. Генерал-майор И. А. Петров убыл на должность начальника инженерных войск одного из фронтов. Начальником штаба инженерных войск Красной Армии стал генерал-майор К. С. Назаров.

Вечером того же дня я начал готовиться к отъезду на фронт.

14 апреля, получив постановление ГКО о новом назначении, я без промедлений отправился в штаб Западного фронта, который со времени битвы за Москву все еще оставался на старом месте, в районе Перхушково. Ехали на машине. Наш путь лежал по знакомым местам Подмосковья. Буквально на каждом шагу встречались всевозможные инженерные препятствия: металлические ежи, бетонные тетраэдры, завалы, противотанковые рвы и отдельные окопы, через которые по ширине шоссе были проделаны проходы и переходы. В придорожной полосе вкопаны в землю железобетонные колпаки для станковых пулеметов. Все виденное поражало своими масштабами. Поистине, какие титанические усилия потребовались, чтобы в исключительно сжатые сроки произвести инженерное оборудование подмосковных оборонительных рубежей! Сколько умения, организованности и сил нужно было, чтобы массированно и быстро применять такое количество самых разнообразных заграждений и препятствий. Тысячи москвичей и жителей Подмосковья самоотверженно трудились над выполнением весьма тяжелых, непривычных, очень важных для государства работ. За этими сооружениями я мысленно представлял нашу пехоту, артиллеристов, танкистов и саперов, которые общими героическими усилиями сдержали бешеный натиск гитлеровских полчищ, а затем отбросили их от Москвы. [86]

В период оборонительных боев за столицу я со своим шофером Жоржем Иочем, так его звали, изъездил все Подмосковье, и теперь мы вместе следовали по этим же местам на фронт. Я был доволен, что он остался у меня шофером. Ростом Иоч невелик, ниже среднего. Но, как говорится, мал золотник, да дорог. Водитель исключительно надежный, в самых трудных ситуациях не терялся. И собеседник был хороший, не лишенный чувства юмора.

После непродолжительного пути мы въехали в небольшой живописный дачный поселок, опоясанный лесным массивом. Здесь находился штаб инженерных войск Западного фронта, куда я и держал путь. Меня встретил полковник П. В. Афанасьев, начальник этого штаба. Он представил находящегося здесь же замполита начальника инженерных войск фронта полкового комиссара Ивана Васильевича Журавлева.

Обменялись рукопожатиями, я сообщил им о цели приезда, но они уже знали о моем назначении.

После короткого знакомства с командирами штаба инженерных войск отправился представиться командующему Западным фронтом. Его штаб находился километрах в 15 отсюда и располагался в небольшом поселке, в густом сосновом бору, который наилучшим образом обеспечивал маскировку от авиации врага. Открытые места и отдельные постройки были тщательно замаскированы большими натянутыми горизонтальными масками.

В штабе Западного фронта хорошо помнился печальный случай, который произошел в 1941 году в боях под Смоленском. Там штаб фронта, находясь в Касне, пренебрег маскировкой и был обнаружен немецкой воздушной разведкой. В результате подвергся жестокой бомбардировке фашистской авиации и понес тяжелые потери. В Перхушкове он располагался уже более полугода, но ни разу вражеские самолеты не бомбили его, даже тогда, когда фашисты были совсем рядом.

Вначале зашел к начальнику штаба фронта генерал-лейтенанту В. Д. Соколовскому. У него был его заместитель генерал-майор А. П. Покровский.

— Ну вот, опять будем вместе работать, — протягивая мне руку, сказал Соколовский.

— Я рад, что судьба снова свела нас.

Василий Данилович поинтересовался нашей поездкой в Крым. Как можно короче, чтобы не занимать время, я рассказал о самом существенном. Соколовский посмотрел на часы и сказал: [87]

— Сейчас самый подходящий момент пойти к командующему представиться.

В приемной я сообщил адъютанту о цели моего прихода. Он тотчас доложил командующему и, приоткрыв дверь его кабинета, жестом пригласил меня пройти туда.

Г. К. Жуков был один, сидел за столом, погрузившись в чтение. С минуту он не поднимал головы, видимо, изучал какой-то важный документ. Я окинул взглядом его кабинет. Хороший письменный стол, украшенный красивой настольной лампой, рядом с ним, слева, небольшой столик с целой батареей разных по расцветке и назначению телефонов. К письменному столу вплотную примыкал второй длинный стол, за которым проводились служебные совещания и заседания. Вокруг него стояли мягкие кресла. Чуть поодаль сейф для бумаг. На стене висела большая оперативная карта, затянутая матерчатой шторой защитного цвета. Окна прикрывали плотные, тяжелые светомаскировочные шторы. На полу лежал ковер. Все было довольно просто и в то же время уютно.

Командующий оторвался от бумаг. Я тут же представился ему.

Георгий Константинович коротко ввел меня в курс дела.

— Войска нашего фронта перешли к жесткой обороне, — сказал он. — Надо помочь им по инженерному оборудованию занимаемых рубежей. Уделите особое внимание инженерным заграждениям, которые нам здорово помогли в битве под Москвой. Возможности для создания крепкой обороны у нас есть. Необходимо сделать так, чтобы эта оборона была надежным щитом Москвы. Срочно принимайте дела от генерала Воробьева и немедленно приступайте к исполнению своих обязанностей.

— После ознакомления с делами штаба инженерных войск разрешите мне выехать в армии, чтобы посмотреть, как войска организуют и оборудуют оборону, и подготовить свои соображения для доклада вам.

— Правильно решили, с этого и надо начинать, — одобрил Жуков.

На этом беседа с командующим Западным фронтом и закончилась.

Возвратившись в штаб инженерных войск, я собрал подчиненных и объявил им о своем вступлении в должность. Коротко изложил свои требования.

На этом совещании полковник Афанасьев представил мне начальников отделов штаба: оперативного — подполковника Н. А. Касимова и его помощника майора Б. И. Ульянченко, [88] технического — подполковника В. Н. Ястребова, его старшего помощника по заграждениям подполковника И. В. Волкова и начальника отдела инженерного снабжения майора С. Н. Кукушкина. Все это были люди молодые, полные сил и энергии, инициативные и знающие дело. Они обладали солидным военным опытом. Некоторых из них я уже знал. Касимов и Волков служили со мной в Научно-исследовательском инженерно-техническом полигоне Красной Армии еще в 1933–1935 годах, когда я был его начальником. Тогда они зарекомендовали себя с самой лучшей стороны как специалисты и изобретатели. Приятное впечатление произвел на меня подполковник Ястребов своей собранностью, рассудительностью и знанием дела.

С полковником Афанасьевым довелось работать еще до войны. Окончив Военно-инженерную академию, он несколько лет служил в ГВИУ в отделе боевой подготовки. Начал войну на Северо-Западном фронте в должности заместителя начальника инженерных войск фронта генерал-майора В. Ф. Зотова. Афанасьев — знающий инженерное дело командир, неплохой организатор. Природа наделила его недюжинной физической силой, которая делала его буквально неутомимым в работе.

Отпустив подчиненных, я заслушал доклад Афанасьева о положении дел. Он разложил на столе оперативно-инженерную карту и вкратце доложил общую обстановку. Оборонительная линия Западного фронта начиналась у Волги и шла восточнее Зубцова и Гжатска на Юхнов. У Юхнова фронт делал поворот к станции Барятинская, затем шел дальше на юг к Кирову, а от Кирова тянулся на протяжении 160 км на восток и заканчивался южнее Белева.

Общая протяженность фронта обороны составляла свыше 500 км. Эта цифра говорила сама за себя. Хотя в состав фронта входило 10 армий, все же держать такой фронт было нелегко. К тому же на левом крыле фронта у врага создались благоприятные условия для нанесения глубокого удара нам во фланг и тыл. Правда, в районе Юхнов, Барятинская наши войска занимали такое же положение в отношении противника, также угрожали ему глубоким охватом на Вязьму, Сычевку.

Я высказал озабоченность в отношении левого крыла фронта, которое требовало особого к себе внимания и усиления. Афанасьев пояснил, что штаб учел это. Организована оперативная группа, которая находится сейчас в Калуге. Возглавляет ее подполковник А. Д. Цырлин. В распоряжении группы находится резерв в составе трех моторизованных [89] инженерных батальонов, а также около 20 000 противотанковых и около 10 000 противопехотных мин.

Затем он доложил о наличии инженерных частей соединений, действующих под руководством штаба инженерных войск фронта. Их было немало: 1-я саперная армия в составе 10 саперных бригад восьмибатальонного состава, отряда механизации и транспортного батальона{6}, фронтовые инженерные части, 12 понтонных батальонов, 10 моторизованных, 6 миннозаградительных и других. Всего 33 батальона без саперной армии. В каждой общевойсковой армии имелось 12 штатных инженерно-саперных батальонов. Большинство этих батальонов были направлены на борьбу с весенней распутицей, чтобы поддержать дороги в проезжем состоянии и защитить мосты от ледохода. Несколько подразделений оборудовали опорные пункты, приспосабливали города к обороне. Часть батальонов занималась устройством минно-взрывных заграждений и минированием перед передним краем обороны.

О ходе оборонительных работ и устройстве инженерных заграждений доложили мне подполковники В. Н. Ястребов и И. В. Волков. Из их доклада следовало, что части и подразделения занимаются в основном оборудованием войскового оборонительного рубежа. А в ближайшее время намечено создание промежуточных и тыловых армейских рубежей на общую глубину до 25 км.

В оперативной глубине фронта расположен Можайский оборонительный рубеж, входящий в состав Московской зоны обороны (МЗО). Линия его идет строго по меридиану — от Волжского водохранилища чуть западнее Можайска на Калугу и далее по реке Оке. Оборудование рубежа средствами долговременной фортификации (монолитные и сборные железобетонные фортсооружения) ведется ускоренными темпами. На его строительство в подчинение МЗО переданы четыре саперные бригады 1-й саперной армии. Кроме того, здесь действуют строительные организации МЗО.

В настоящее время инженерные войска приступили к строительству фронтового оборонительного рубежа для прикрытия Юхново-Кировского участка фронта. Рубеж берет начало из района Мещевска и, спрямляя фронт, идет на восток через Сухиничи, Козельск. Левым флангом он упирается в реку Жиздру.

Что касается минирования, то оно ведется перед передним краем обороны, занимаемым войсками, и на отдельных [90] участках носит, так сказать, случайный характер. Большая часть линии фронта пока еще не прикрыта заграждениями.

Я приказал подполковникам Ястребову и Волкову собрать необходимую документацию и подготовиться к выезду вместе со мной в армии. На месте предстояло детально разобраться со всеми недоделками и подготовить соответствующие предложения командующим армиями и командованию фронта. А полковнику Афанасьеву предложил на завтра к 10 часам утра пригласить в штаб командование 1-й саперной армий. Нужно было послушать, чем они занимаются, какие у них планы на будущее.

Вскоре из Москвы позвонил генерал Воробьев. Он поинтересовался, когда можно будет доложить командующему фронтом о приеме и сдаче дел.

— Готов, жду вашего приезда.

— Тогда завтра к 14 часам буду у вас, командующему фронтом позвоню предварительно сам, — сказал он.

Отпустив подчиненных, мысленно начал подытоживать то, что увидел и что узнал с момента прибытия к новому месту службы. Хозяйство солидное. И войск инженерных на фронте много, и участок он занимает огромный, рубеж его обороны тянется на сотни километров по самой различной местности: леса, болота, овраги, большие и малые речки, как правило, с заболоченной долиной. Хороших шоссейных дорог мало. Грунтовых, правда, хоть отбавляй. Однако их надо постоянно поддерживать в проезжем состоянии, усиливать, улучшать, нужно строить новые дороги и мосты, причем много. Задача трудная и ответственная. К тому же следовало учесть, что Западный фронт имел исключительно важное стратегическое значение, прикрывал столицу нашей Родины.

Оборонительные работы только разворачиваются, так же обстоит дело и с минированием. Вывод один: нужно ускорять инженерное оборудование позиций, но этому здорово мешают весенняя распутица, непролазная грязь, мокрота, стужа.

Затем мысли мои перенеслись на моих непосредственных помощников. Работники штаба инженерных войск фронта произвели на меня хорошее впечатление. Командиры, как видно, подобрались толковые, знающие. Неплохо осведомлены о положении дел на местах. Чувствуется сплоченность и сработанность отделов и штаба в целом. Это очень радовало. Ведь штаб — рабочий орган начинжа, помощник во всех начинаниях.

На следующий день я встретился с командующим 1-й саперной армией полковником В. В. Косаревым и членом Военного [91] совета бригадным комиссаром С. Н. Лахтиным. Косарева раньше видеть не приходилось. Как мне было известно, Василий Васильевич — кадровый командир. Еще будучи курсантом Ленинградской военно-инженерной школы, он в 1921 году участвовал в подавлении кронштадтского контрреволюционного мятежа. Отличился там и был награжден орденом Красного Знамени. Позже окончил Военно-инженерную академию и несколько лет служил в управлении берегового оборонительного строительства Черноморского флота. А теперь командовал саперной армией. И, по данным штаба, командовал хорошо. Забегая вперед, скажу, войну он закончил в звании генерал-лейтенанта инженерных войск.

Доклад полковник Косарев сделал четкий, конкретный. Он уточнил некоторые данные по составу соединений и частей армии, их распределения, рассказал, как они используются. Ремонтируют и прокладывают новые дороги, оборудуют опорные пункты на важнейших направлениях, занимаются разминированием местности, освобожденной от фашистов. Задача очень трудная. Легче установить свое минное поле, чем снять вражеское. Сапера тут ожидают самые различные сюрпризы. Угадай, что приготовил враг!

Как сообщил Косарев, армия полностью не обеспечена средствами механизации, нет землеройных машин, мало тракторов, не хватает автотранспорта. Некоторые части не укомплектованы полностью личным составом, особенно рядовым.

Я сразу же попросил Косарева составить заявки на доукомплектование армии людьми и техникой, что он и сделал немедленно.

Вскоре Косарев и Лахтин уехали в свой штаб. В дальнейшем нам часто приходилось встречаться по службе, работали мы дружно и быстро находили общий язык.

Ровно в 14 часов, как и обещал, приехал генерал Воробьев. Мы сразу же отправились с ним к командующему. Генерал армии Г. К. Жуков принял нас немедленно. Я доложил ему о приеме, Воробьев — о сдаче должности.

— У вас претензий нет? — спросил меня Жуков.

— Нет.

— Коль так, теперь вся полнота власти и ответственности ложится на вас, товарищ Галицкий. Да, вы, кажется, собираетесь завтра ехать в войска?

— Так точно. Сначала думаю побывать в 20-й армии, а потом в других.

— Хорошо, поезжайте. Но в штабе должны знать о вашем местонахождении. [92]

На прощание командующий просил Воробьева не забывать Западный фронт и помогать ему всем, чем можно.

Рано утром 22 апреля мы втроем — Ястребов, Волков и я — отправились в 20-ю армию. Она оборонялась на волоколамском направлении. Ехали по Волоколамскому шоссе, путь наш лежал по местам недавних ожесточенных боев с гитлеровцами. Вот разъезд Дубосеково, где совершили подвиг 28 панфиловцев, вступивших в смертельный бой с фашистскими танками. А немного дальше — деревня Строково. Здесь совершили подвиг 11 саперов, которые до конца выполнили свой воинский долг. Каждый метр волоколамской земли мог рассказать о беспримерном мужестве и стойкости бойцов и командиров в битве за Москву.

Вскоре мы были в штабе 20-й армии. Нас встретил начальник инженерных войск полковник Генрих Григорьевич Цвангер. До войны он служил в коннице, командовал саперным эскадроном. Качества кавалерийского командира — расторопность, организованность, напористость — сохранились у него и теперь.

Генрих Григорьевич кратко информировал меня о состоянии оборонительных рубежей и заграждений. Основное усилие в армии направляется сейчас на оборудование войскового рубежа. Дело идет неплохо. Но очень сильно мешает весенняя распутица: непролазная грязь, вода тут же заливает отрытые окопы. В таких условиях нужны опытные организаторы. Войсковые командиры недостаточно подготовлены по вопросам организации инженерного оборудования занимаемых позиций.

Я порекомендовал построить инженерный городок, провести краткосрочные сборы и научить на них общевойсковых командиров приемам инженерного оборудования позиций. Цвангер просил помочь ему инженерными средствами: поставить противотанковые и противопехотные мины, колючую проволоку, шанцевый инструмент и маскировочное имущество. Ястребов и Волков выяснили реальную потребность в инженерных средствах для составления заявки.

В ходе беседы Цвангер подчеркнул интересную деталь: противостоящий враг по-прежнему сильно тяготеет к населенным пунктам, занимает их и приспосабливает к обороне.

— Пожалуй, у фашистов эта привычка осталась с зимних боев, когда они жались поближе к печке. Зимнего-то обмундирования у них не было, и они жестоко мерзли, — сказал я.

Обстоятельная беседа состоялась у нас с командующим 20-й армией генерал-лейтенантом М. А. Рейтером. После [93] обмена мнениями о состоянии оборонительных работ договорились о приведении тактической схемы обороны в соответствие с указаниями Генерального штаба о развитии инженерных заграждений. Мы заверили командарма в отношении помощи армии инженерными средствами.

Побывав в других армиях, я понял, что существует полная идентичность состояния оборонительных работ и устройства инженерных заграждений с тем, что мы видели в 20-й армии. Картина прояснилась. Оборона войск фронта находилась в стадии становления. Однако самые главные вопросы — организации обороны переднего края и системы артиллерийско-пулеметного и минометного огня — должны быть решены без промедления. С этого и надо, не теряя времени, начинать. Обстановка пока благоприятствует созданию прочной обороны и оборудованию ее в инженерном отношении. Раньше такого не было. В 1941 году мы в основном вели маневренную оборону, вынуждены были под давлением превосходящих сил противника отходить. Оборудование позиций дальше самоокапывания не шло, не хватало времени. Теперь оно есть. Враг с большими потерями отброшен от Москвы. В ближайшее время он, очевидно, не в состоянии предпринять крупное наступление на центральном направлении. Пользуясь наступившей оперативной паузой, мы должны в срочном порядке создать мощную и непреодолимую оборону с сильным развитием инженерных заграждений по фронту и в глубину, увязав их с противотанковой артиллерийской обороной.

С этими мыслями я возвратился в штаб фронта. В тот же день доложил генералу армии Г. К. Жукову о результатах своей поездки и предварительное предложение по организации обороны и ускорению оборонительных работ. Он очень внимательно выслушал меня, а потом сказал:

— Да, уж очень медленно раскачиваются в армиях, да и ваши инженеры тоже не торопятся. Надо активизировать их.

— С вашей помощью, товарищ командующий, мы этого добьемся, — заверил я. — В первую очередь мы считаем необходимым создать стокилометровую зону заграждений.

— Поддерживаю ваше предложение. Когда доложите план?

— Через три дня.

— Хорошо, действуйте. А по вопросам обороны подготовьте совместно со штабом фронта директиву и дайте мне на подпись сегодня же, — приказал Жуков.

Эта директива в тот же день была подготовлена и подписана. Вечером она ушла в войска. [94]

Возвратись в штаб инженерных войск, я вызвал Афанасьева, Ястребова, Волкова и Кукушкина, проинформировал их о полученном указании генерала армии Жукова по подготовке плана заграждений стокилометровой зоны. Распределили, кому и что делать.

В течение двух суток без сна и отдыха весь штаб работал над составлением плана заграждений. Надо сказать, что такой план с учетом опыта войны в Красной Армии составлялся впервые. Поэтому было над чем подумать. Мы подготавливали карты инженерных заграждений, делали расчеты, распределяли инженерные части и материальные ресурсы, определяли общую организацию осуществления этого крупнейшего мероприятия. Мы стремились к тому, чтобы устройством минных заграждений перед передним краем обороны и в глубине на танкоопасных направлениях создать мощную преграду танкам и пехоте врага. А против танковых клиньев фашистов, которые обычно после прорыва обороны стремительно движутся колоннами по дорогам, намечали разрушение этих дорог и мостов, минирование объездов. В данном случае танки противника, неся большие потери на минных полях и от огня артиллерии, теряя время на преодоление заграждений, будут продвигаться гораздо медленнее. В конце концов они понесут тяжелые потери и будут остановлены.

Каждая армия для устройства заграждений располагала 6 инженерно-саперными батальонами, из них половина — фронтовые части. Всего в армейском звене имелось 45 инженерных батальонов. Во фронтовой зоне на каждом направлении действовало до 4 инженерно-минных батальонов. Всего насчитывалось во фронтовом звене 12 батальонов, 8 в резерве, плюс 33-я моторизованная инженерная бригада специального назначения. Силы весьма внушительные.

Вечером 3 мая наш план докладывался генералу Соколовскому. Он сделал некоторые незначительные замечания и подписал его. 4 мая план инженерных заграждений рассматривался Военным советом. Шел я на заседание, как на экзамен, волновался. Выступать по такому серьезному вопросу в первые дни своей службы здесь — вещь не простая. В кабинете Жукова собрались член Военного совета Н. А. Булганин, начальник штаба генерал-лейтенант В. Д. Соколовский, член Военного совета И. С. Хохлов, заместитель начальника штаба генерал-лейтенант А. П. Покровский, начальник артиллерии фронта генерал-лейтенант И. П. Камера. На стене висела карта заграждений. Все заняли места за столом. [95]

— Докладывайте, — сказал Г. К. Жуков, обращаясь ко мне.

Я начал с рассказа о положении дел с заграждениями в войсках, отметил, в чем состоят основы и цель оперативных заграждений, затем остановился на сути наших предложений: более тесная увязка заграждений с противотанковой артиллерийской обороной соединений, армий и фронта, очередность и сроки выполнения плана и требуемое количество материальных средств.

— Сколько же вам потребуется мин и чем мы располагаем? — спросил Г. К. Жуков.

— Нам потребуется 445 тысяч противопехотных и 483 тысячи противотанковых мин, 767 тонн взрывчатого вещества, 973 тонны колючей проволоки. У нас имеется всего лишь 25 процентов этого количества. 50 процентов отпускает ГВИУ. Недостает, таким образом, одной четверти, — доложил я, — Мною составлена телеграмма генералу Воробьеву с просьбой поставить эту четверть. Прошу вас, товарищ командующий, подписать ее.

— Расскажите еще раз о сути применения инженерных заграждений, — попросил генерал Соколовский.

— Массированное, глубоко эшелонированное применение минновзрывных заграждений в тесном взаимодействии с артиллерийской противотанковой обороной не позволит фашистским танкам прорваться в глубь обороны. Более того, на заграждениях они понесут огромные потери.

— Как это будет достигнуто? — поинтересовался И; А. Булганин.

— Атаке танков врага мы противодействуем фронтальным минированием перед передним краем, а вклиниванию танков по направлениям — сплошным разрушением дорог. Во всех случаях минные поля и заграждения находятся под действительным массированным огнем противотанковых пушек и артиллерийских групп, расположенных эшелонированно в глубину.

— Чем вы закрываете разрывы заграждений в глубине обороны? — спросил генерал Покровский.

— Применением маневра минными полями с помощью подвижных отрядов заграждения. Численность их — от роты до инженерно-минной бригады. Взаимодействовать они будут с противотанковым артиллерийским резервом.

— Галицкий упустил один элемент обороны в глубине: это противотанковые опорные пункты по основным направлениям, которые противодействуют врагу в преодолении разрушений и заграждений. Они уже оборудуются, — добавил Г. К. Жуков. [96]

— Так точно, товарищ командующий. Кроме того, опорные пункты обязательно прикрываются минными полями, — доложил я.

— План оперативных заграждений хорошо продуман, — сказал в заключение командующий. — Его следует утвердить и без промедлений претворить в жизнь{7}.

Я, как на крыльях, понесся в наш штаб с радостным известием. Утверждение плана, а главное — глубокое понимание командованием фронта значения важнейшего инженерного мероприятия по укреплению рубежа западного стратегического направления было для нас дороже всех наград. Теперь начнем приводить в движение всю махину войск и техники для оборудования заграждений.

И снова, как в 1941 году, началась минная страда, только в новых условиях, более организованно и методично. На всем протяжении огромного фронта нашей обороны саперы устанавливали минновзрывные заграждения перед передним краем. Все это делалось ползком, по-пластунски, под пулеметным и минометным огнем врага. Почти всегда были раненые и убитые. Началась самая настоящая саперная война. И наши воины-герои выходили из нее победителями, настойчиво и смело выполняли важную боевую задачу.

А на стокилометровую глубину по основным направлениям инженерные батальоны и батальоны минеров подготавливали дороги к разрушению. Свыше 120 инженерно-саперных батальонов создавали массированные заграждения.

Весь фронт пришел в движение. Тысячи, десятки тысяч кубометров земли переворачивали лопатой бойцы стрелковых, танковых и артиллерийских подразделений. Тысячи мин и фугасов устанавливали саперы, они же ремонтировали и строили новые дороги и мосты.

В работе встретились, конечно, трудности, и немалые. В ночных условиях ориентироваться очень сложно, да еще под обстрелом. Поэтому было нелегко добиться четкой схемы и надежной плотности минного поля. А оно устанавливается в три параллельных ряда, между рядами 10–15 м. Саперы распределяются по группам на каждый ряд. Один разбивает места установки мин, второй отрывает лунки, третий подносит и раскладывает около них мины, четвертый устанавливает мину в боевое положение и маскирует ее.

Саперы искали и находили более рациональные способы установки мин. Подполковник Соколов как-то рассказал [97] мне, что у него в бригаде саперы предложили вести минирование в ночное время перед передним краем с помощью шнура. Шнур изготовлен из шпагата длиной 25–30 м. На нем крепятся бирки, отмечающие расстояние между каждой миной. Берется один шнур на каждый ряд минного поля. Группа натягивает его и крепит металлической шпилькой или деревянным колышком. Это очень облегчает работу минера. С применением шнура установка минных полей стала проходить значительно быстрее, причем точно соблюдались схемы и плотность минных полей и безопасность. В последующем этот шнур в различных вариантах применялся во всех инженерных войсках Красной Армии.

Надо сказать, что минирование местности ночью — привычное дело для сапера. Ночью саперы и понтонеры переправляют войска через реки, строят мосты под самым носом у противника. Но навести переправу еще недостаточно. Ее надо содержать в рабочем состоянии, устранять немедленно повреждения и разрушения. Ночь в этом случае — самое подходящее время. Она скрывает действия саперов от глаз противника. Ночью работают там, где днем это просто невозможно. Вот мы и использовали еще темные весенние ночи для оборудования оборонительного рубежа и минирования на переднем крае и в ближайшей глубине обороны...

В июне 1942 года обстановка на фронтах Юго-Западного направления резко обострилась. Враг развернул здесь широкое наступление. Ставка Верховного Главнокомандования поставила задачу — не дать возможности гитлеровцам снимать свои войска, стоящие перед нашим Западным фронтом, и перебрасывать их на южное направление. Больше того, мы должны были прощупать прочность немецкой обороны. С этой целью командующий фронтом генерал армии Г. К. Жуков по указанию Ставки подготовил наступательную операцию на брянском направлении силами 10, 16 и 61-й армий.

С 5 по 12 июля боевые действия развернулись на участке между Жиздрой и Болоховом против 2-й танковой армии врага.

Подготовка к операции проводилась самая серьезная. С начальниками инженерных войск 10, 16 и 61-й армий генералом А. Н. Варваркиным, полковниками Ф. М. Савеловым и М. Н. Затонским мы разработали план инженерного обеспечения: кто и когда будет проделывать проходы для [98] пехоты и танков, прокладывать пути. Все как будто выходило нормально, но что получится на деле — этого сказать никто не мог. Ведь организацией инженерного обеспечения прорыва обороны врага по-настоящему мы занялись только теперь. Данных, проверенных разведкой, имели маловато. Потому и волновались за результат.

Утром 5 июля после короткой артподготовки началось наступление. Хотя вражескую оборону полностью прорвать не удалось, противник был вынужден перебросить в этот район из оперативного резерва три дивизии. Это ослабило его группировку в районе Ржева, готовившуюся нанести удар силами 9-й армии на Осташков с юга. Операция носила название «Дерфлингер».

Кроме того, июльское наступление трех армий Западного фронта сорвало намерение командования немецкой группы армий «Центр» организовать силами трех армий операцию «Оркан» («Ураган») с задачей ликвидировать глубоко вклинившиеся советские войска в треугольнике Юхнов, Киров, Белев и выйти на линию рек Ока, Шанья.

На второй день наступления мы с начинжем 16-й армии полковником Ф. М. Савеловым отправились на захваченный нашими войсками передний край немецкой обороны и своими глазами увидели инженерное оборудование позиций противника. Здесь были сплошные траншеи, которые я встречал еще в первую мировую и гражданскую войны. На позициях — открытые пулеметные и стрелковые площадки, позволяющие осуществлять широкий маневр огневыми средствами. Тут же, рядом с траншеями, имелись землянки для размещения солдат. Они обеспечивали минимальные боевые и бытовые условия.

— Непонятно, почему немцы так привержены к траншеям? — вслух размышлял Савелов.

— А чего тут непонятного? Они в наступлении применяют боевой порядок линий цепей. В обороне этому соответствует не отдельный окопчик, а траншея, то есть непрерывный окоп на целую часть.

— Траншея, возможно, и хорошая штука. Но попробуй отрыть ее. Сколько труда надо вложить!

— Без труда, Федор Михайлович, ничего не дается. Игра стоит свеч. Траншеи и нам нужны. Наши войска применяют при атаке боевой порядок «стрелковая цепь», интервалы между бойцами составляют 6–8 шагов. Уже сейчас многие командиры поняли выгодность траншей во всех отношениях. [99]

Смолкли пушки, и снова наступила оперативная пауза, хотя для многих соединений фронта она и не нарушалась. Войска продолжали совершенствовать свои позиции, а саперы занимались устройством минновзрывных заграждений в стокилометровой зоне, проверяли боеспособность минных полей, особенно управляемых, дополнительно минировали те участки, где мины требовали замены, ремонтировали мосты и дороги, вели маскировочные работы. Одновременно в частях и подразделениях шла боевая подготовка с учетом накопленного боевого опыта.

Войска Западного и Калининского фронтов 30 июля — 23 августа проводили совместную Ржевско-Сычевскую наступательную операцию. Замысел операции заключался в том, чтобы ударами 30-й и 29-й армий левого крыла Калининского фронта на ржевском и 31-й и 20-й армий правого крыла Западного фронта на сычевском направлениях разгромить главные силы 9-й армии группы армий «Центр» и ликвидировать ржевский выступ. В ходе ее предстояло форсировать реки Держу, Вазузу и Гжать. Сами по себе реки небольшие, но бродов имели мало, необходимо было строить переправы. С этой целью наступающие армии — 31-я и 20-я — усиливались инженерными частями и понтонно-переправочными средствами. В их полосе действовала 33-я инженерная бригада специального назначения.

Перед началом операции хлынули дожди. Дороги развезло, речки вспухли, стали непроходимыми имеющиеся броды. Условия значительно осложнились. В грязи застревали движущийся к переднему краю транспорт и боевая техника. В подобное положение попал 6-й моторизованный инженерный батальон, которым командовал майор В. В. Пантелеев.

Батальон имел на вооружении трофейный понтонный парк. Он обеспечивал наступление кавалерийского корпуса, который вводился в прорыв и должен был форсировать реку Гжать. В день наступления я выехал в кавкорпус, по пути у самой дороги увидел застрявшую в грязи колонну понтонного парка и рядом с ней грязных с головы до ног майора Пантелеева и его саперов. Остановил машину.

— Засели прочно? — спросил я.

— Прочно, товарищ генерал, — доложил расстроенный Пантелеев.

— Вот что, оставьте с понтонным парком один-два взвода, пусть вытаскивают его из грязи, а сами с батальоном немедленно выдвигайтесь на Держу и помогайте кавкорпусу переправиться. Найдите там лодки, разберите несколько [100] сараев и свяжите плоты для переправы пушек, конница преодолеет реку вплавь. Поняли?