Дорогу открывали саперы

— Понял.

— Действуйте.

Пантелеев, облегченно вздохнув, бросился выполнять приказание. К реке батальон подоспел вовремя, когда передовые части кавкорпуса подходили к Держе. Саперы Пантелеева взяли организацию переправы в свои руки. И дело пошло на лад. Когда потребовалось переправить легкую артиллерию, саперы роты П. И. Дытина начали делать плот из сухих бревен полуразрушенного сарая. Трудились они споро, хотя работать пришлось под вражеским огнем. За 30 минут паром был сооружен. Переправили одну, потом вторую пушку, но она застряла на противоположном берегу. Артиллерийский расчет не в силах был ее вытащить. Пантелеев приказал переправить взвод саперов в помощь артиллеристам. Пушку мигом выкатили на пригорок и установили на огневую позицию. Тут новая задача: некому подавать боеприпасы от речки. Снова пришлось выделить два отделения саперов. Они стали цепочкой, и пошли снаряды к орудиям. Артиллеристы открыли огонь, и очень своевременно: на конников ринулись танки противника. Атаку их отбили. Вскоре к реке подошел и наш понтонный парк. Быстро был наведен мост, и боевая техника кавкорпуса переправилась по нему на противоположный берег.

За четкие и умелые действия майор В. В. Пантелеев был награжден орденом Отечественной войны I степени. Получили награды особо отличившиеся командиры и бойцы.

В ходе операции к исходу 5 августа войска Западного фронта расширили прорыв вражеской обороны до 30 км по фронту и 25 км в глубину, противник понес большие потери. Чтобы остановить наши соединения в районе Погорелое Городище, Сычевка, гитлеровское командование перебросило сюда 3 танковые и 2 пехотные дивизии. Развернулось крупное встречное сражение, в котором с обеих сторон участвовало до 1500 танков. В этих боях особенно отличились саперы 33-й инженерной бригады специального назначения. К 23 августа бои стихли.

В это время противник проявил активность в районе Сухиничи, Козельск, Белев, то есть на нашем левом фланге. Командующий приказал перебросить туда 6 инженерных батальонов из района Погорелое Городище и 4 батальона из района Калуги. Они получили боевую задачу — прикрыть [101] управляемыми минновзрывными заграждениями нашу оборону на рубеже Думиничи, Дретова, Косьянова. В кратчайший срок была создана сильная полоса заграждений, состоящая из 190 управляемых противопехотных минных полей, 152 управляемых противотанковых минных полей, 23 200 неуправляемых минных полей и 28, 5 км электризуемых препятствий. Кроме того, было построено 168 блиндажей и дзотов. Сделано 2100 м лесных завалов.

27 августа 1942 года генерал армии Г. К. Жуков был отозван в Москву. В командование фронтом вступил генерал-полковник И. С. Конев, до этого возглавлявший Калининский фронт.

Проведенные операции лишний раз убедили меня в необходимости более широкого применения траншейной системы обороны. В самом деле, какие принципиальные недостатки имела наша оборона? Очень существенные. Окопы и огневые точки разбросаны, локтевая связь отсутствует, сообщение с соседом и тылом открытое, маневр огневыми средствами и подразделениями сильно затруднен, а днем вообще невозможен. Любой передвигающийся боец, командир или группа немедленно подвергается сильному обстрелу. Подразделения несут потери.

При очередном докладе начинж 10-й армии генерал-майор А. П. Варваркин рассказал, что командиры дивизий жалуются: имеются потери из-за отсутствия траншей и ходов сообщения. А они ведь обеспечивают скрытное передвижение, надежную маскировку боевого порядка, маневр подразделений и огневых средств по фронту и в тыл, постоянную защиту обороняющихся от огня противника, широкую возможность подготовки запасных площадок для стрельбы из всех видов стрелкового оружия. В то же время траншея вынуждает врага рассредоточивать огонь по всей ее длине, в результате чего резко снижается плотность и эффективность огня.

С мыслями о необходимости незамедлительного перехода обороны войск фронта на траншейную систему я поспешил к новому командующему. Откровенно говоря, не совсем был уверен в одобрении своего предложения. С генералом Коневым встречался впервые. Как-то он отнесется к этому?

Ивана Степановича Конева застал в кабинете одного. Кратко доложил о состоянии наших инженерных дел. В заключение высказал ему свои соображения о необходимости перехода войск фронта на траншейную систему обороны. [102]

— Чем вам не нравится существующая система? — спросил командующий.

— Изжила она себя. — И я начал горячо доказывать преимущества траншей.

К большой моей радости, наши мнения совпали. Оказалось, что командующий и сам был сторонником траншей. Но мало направить приказ войскам, надо дать им и еще что-то.

— Мы сейчас же, товарищ командующий, начнем готовить, инструкции по применению траншей. В основу обороны ляжет батальонный узел обороны, предписанный нам директивой Генерального штаба.

— Правильно. Только надо быстрее написать и разослать эту инструкцию.

Возвращаясь в наш штаб, я размышлял о том, что написать-то инструкцию можно, но ее надо серьезно аргументировать, надо проверить предлагаемое на практике. А что, если срочно оборудовать взводный район обороны на основе траншейной системы? Показать его Военному совету, выслушать мнение его членов и тогда действовать. С этой мыслью и пришел в штаб. Пригласил полковников Журавлева, Афанасьева и подполковника Ястребова, объявил им о приказе генерал-полковника Конева о переходе войск фронта на траншейную систему обороны и добавил, что от нас требуется написать по этому вопросу инструкцию с твердыми обоснованиями и практическими данными. А уж потом ее разослать в войска и контролировать. Я попросил Журавлева, чтобы он нацелил партийный и комсомольский актив на разъяснение в частях сути траншейной обороны.

— Нацелим, не сомневайтесь, — заверил он.

— Так вот, сейчас нам необходимо создать опытный взводный район обороны с системой траншей, как элемент батальонного узла обороны. Оборудовать его полностью в боевом, хозяйственном и санитарном отношении. И это будет нашим эталоном. Потом отразим все в инструкции и альбоме чертежей фортификационных построек.

Взводный район обороны решили оборудовать неподалеку от Белкино. Здесь участок местности в тактическом и инженерном отношении подходящий. Поручили Ястребову составить проект этого района обороны.

На следующий день, рассмотрев проект и подписав его, я вызвал в штаб командира 11-й инженерно-минной бригады полковника Г. Т. Соколова. Ознакомил его с заданием, назначил срок готовности. [103]

— Учтите, — предупредил я, — район обороны будет показан Военному совету. На нем будем учить начальников инженерных войск армий, командиров частей.

— Не подведем, товарищ генерал, — заверил Соколов.

Непосредственно строительством взводного района занялся опытнейший командир батальона майор А. И. Волошин. Он быстро разобрался в тактической схеме и чертежах.

В тот же день мы с Ястребовым и Соколовым поехали на выбранный участок, где уже полным ходом шла разбивка фортификационных построек. Обошли весь район, внимательно осмотрели разбивку фортсооружений, проволочных препятствий и минных полей перед передним краем обороны. Уточнили положение траншей, ходов сообщения и места огневых точек. Мнение было единодушным: участок удовлетворяет всем инженерным и тактическим требованиям. На полковника Соколова я твердо надеялся. Он был очень исполнительным и добросовестным командиром, хорошим организатором. Соколова знал еще по службе в Московском военном округе. В боях 1941 года, командуя 41-м саперным батальоном на Западном фронте, он показал себя мужественным, смелым, распорядительным командиром-сапером. За храбрость и высокое боевое мастерство был награжден орденом Красного Знамени.

В назначенный срок взводный район обороны был готов. Осматривая его вместе с Афанасьевым и Соколовым, я спросил последнего:

— А знаете ли, чего не хватает в оборудовании траншей?

Соколов недоуменно посмотрел на меня и с удивлением сказал:

— Все как будто сделано по проекту.

— Проект выдержан полностью. Но вдоль бруствера траншей, мне кажется, надо поставить невысокую вертикальную масочку из хвороста, назовем ее маскгазоном.

— А что, маска в самом деле очень нужная вещь, — согласился Соколов.

— Конечно, нужная. Маскировка необходима не только в период затишья в обороне, но еще больше в ходе боя, чтобы ввести противника в заблуждение в отношении местоположения огневых точек. Маскгазон здесь незаменим.

К исходу шестого дня инженерных работ я доложил генералу И. С, Коневу о готовности взводного района обороны в траншейном исполнении.

— Когда это вы успели? — удивился он. [104]

— Успели, товарищ командующий, дело-то важное и срочное. Нам нужно как можно скорее дать войскам инструкцию по системе траншейной обороны, а без показательного взводного района обороны инструкцию рассылать нельзя, — разъяснил я.

— Что будете делать дальше?

— Прошу вас и членов Военного совета фронта посмотреть этот район обороны и дать оценку.

— Посмотрим обязательно. Завтра в 11 часов. Приезжайте к этому времени сюда, и мы вместе поедем смотреть ваше творение.

На следующий день мы приехали на участок. Объяснения давал подполковник Ястребов сначала в целом, а затем по элементам обороны. Члены Военного совета с пристальным вниманием рассматривали позицию. Особенно Конев. Он вникал в каждую деталь и допытывался, для чего это, то... Конев, Соколовский, Булганин заходили в стрелковые ячейки, прикладывались к пулеметам, поставленным на площадке. Вначале недоверчиво посмотрели на маскгазон, не будет ли он мешать стрельбе и наблюдению. Но, когда каждый приблизился к маске и, слегка раздвинув прутья, удостоверился, что видно хорошо, а стрелка со стороны противника заметить трудно, одобрили маскировку.

— А где люди будут отдыхать? — поинтересовался Соколовский.

— В землянке, расположенной в тылу, — доложил Ястребов.

Все мы двинулись к землянке. Осмотрели. Просторная, оборудована двухэтажными нарами, освещается от аккумуляторной батареи. В углу топилась окопная печь. Тут же стоял бачок с водой и небольшой обеденный столик. Можно и письмо на нем написать.

— Землянка оборудована что надо. В таких условиях обороняться можно, — с удовлетворением произнес генерал Конев.

Свыше часа длился обход взводного района обороны. Наконец, остановившись, командующий сказал:

— Тактическое применение и инженерное оборудование траншейной обороны следует одобрить и рекомендовать войскам для практического руководства. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Давайте скорее инструкцию. А бойцам и командирам, которые оборудовали этот район обороны, от моего имени объявить благодарность, а наиболее отличившихся представить к награде. [105]

Через неделю инструкция с приложением альбома фортсооружений была готова, подписана, отпечатана типографским способом и направлена в войска с указанием сроков готовности траншейной обороны по рубежам на глубину 25 км{8}. [106]

Оперативная пауза

В середине сентября 1942 года разгорелись упорные бои на улицах Сталинграда. Наши бойцы и командиры с невиданным мужеством и стойкостью отстаивали каждый квартал, каждый дом, каждый этаж. День ото дня сопротивление защитников города крепло. Это вселяло в сознание советских людей уверенность, что фашисты в Сталинграде будут разгромлены и отброшены от берегов Волги.

А у нас, на Западном фронте, стояло относительное затишье, наступила оперативная пауза. Войска продолжали усиленно оборудовать занимаемые рубежи в инженерном отношении с использованием траншейной системы. Как и во всяком новом деле, тут встретилось немало трудностей. Из-за недостатка опыта многие командиры стрелковых частей и подразделений не умели как следует привязать траншеи к местности, так чтобы они обеспечивали хорошее наблюдение и обстрел впереди лежащих участков, не могли правильно использовать естественные препятствия для усиления противотанковой обороны. Не все гладко было с расположением и привязкой к местности основных огневых точек, не ладилось с маскировкой. Выход из создавшегося положения был один: немедля в ходе оборонительных работ учить командный состав, а затем и бойцов оборудованию траншейной обороны. С этой целью в каждой дивизии саперы построили показательные районы обороны роты и взвода, и на них проводились краткосрочные сборы командиров стрелковых и артиллерийских частей и подразделений. Это дало положительные результаты. Строительство оборонительных рубежей пошло более успешно и качественно, но тут выявилась одна очень существенная деталь.

Как-то я приехал в 10-ю армию, чтобы на месте ознакомиться с ходом инженерного оборудования оборонительных позиций. Вместе с начинжем генералом А. Н. Варваркиным по отрытым траншеям и ходам сообщения мы вышли на передний край обороны. Неподалеку от нас возвышался дзот, открыв широкие амбразуры в сторону противника. Решили взглянуть, как солдаты несут службу. Входим в дзот, а там пусто. Никого нет. Даже пулемет кто-то унес. [107]

— Что же это делается, Александр Николаевич? Перед носом врага огневая точка разоружена и брошена. Чьих это рук дело?

Варваркин даже в лице изменился от гнева.

— Не знаю, что и сказать, Иван Павлович. Сейчас выясним.

Он вышел из дзота и тут же позвал меня.

— Вот он, расчет, — показал Варваркин.

Действительно, недалеко от дзота в траншее сидела группа бойцов. Подходим к ним. При нашем приближении красноармейцы встали. Командир расчета сержант Демин доложил, чем занимаются его подчиненные.

— Почему вы покинули дзот, товарищ сержант? — спрашиваю Демина.

— Товарищ генерал, замучили фашисты, без конца стреляют по амбразурам, сидеть внутри дзота нет никакой мочи.

— Потери есть?

— Так точно, есть убитые и раненые. А здесь, в траншее, надежнее, нас труднее найти.

— Почему же вы так плохо замаскировали дзот, что немцы сразу обнаружили вас?

Впрочем, подумал я, сколько не маскируй, все равно его хорошо видно со стороны противника. Такую громадину не скрыть. Он же вон, как гора, выделяется на местности! Особенно сильно демаскируют дзот амбразуры.

Мы с Варваркиным еще раз внимательно поглядели на дзот. Да, сержант был прав: сложно упрятать дзот от врага на таком близком от него расстоянии. Вот ведь к чему приводят трафаретные решения — оборудование дзотов на самом переднем крае обороны. Даже бойцы из него бегут; И винить их нельзя — зачем же понапрасну гибнуть? Но дзот с успехом может быть применен в ближайшей тактической глубине, конечно, и там его надо тщательно маскировать и поглубже в землю зарывать, а не выпячивать всем на обозрение. На переднем же крае следует устраивать пулеметные гнезда с легким покрытием и низкой посадкой. Это обеспечит защиту расчета.

Свои соображения я высказал Варваркину. Он согласился со мной.

Вообще-то в 10-й армии хорошо шли оборонительные работы. 330-я стрелковая дивизия, оборонявшая город Киров, полностью оборудовала свой позиции траншеями и ходами сообщения. [108]

— На мой взгляд, Александр Николаевич, эти позиции стоит показать командующему фронтом.

— Было бы неплохо. Но об этом надо доложить командующему армией.

— Тоже верно. Сегодня же поговорю с ним.

Командующего 10-й армией генерал-лейтенанта Василия Степановича Попова я знал хорошо. Это грамотный, высокоэрудированный военачальник, преподаватель Военной академии имени М. В. Фрунзе, командир стрелкового корпуса в советско-финляндской войне. Он неплохо разбирался в инженерном деле, с охотой принимал все новое, ценное. Варваркин быстро нашел с Поповым общий язык. Как я и предполагал, Василий Степанович одобрил мое предложение пригласить И. С. Конева в 330-ю стрелковую дивизию.

Возвратясь в штаб фронта, я доложил Ивану Степановичу Коневу о ходе инженерного оборудования в 10-й армии, похвалил 330-ю стрелковую дивизию. Будучи горячим сторонником траншейной системы обороны, командующий постоянно интересовался, как она претворяется в жизнь. Поэтому он очень внимательно выслушал мою информацию.

— Я всегда считал, что Попов понимает важность этого вопроса, — с удовлетворением отметил Конев, — видите, и теперь его армия на высоте положения.

— Товарищ командующий, не нашли бы вы возможность посмотреть оборону в 330-й стрелковой дивизии?

— Найду, обязательно найду. Кстати, мне только что звонил Попов и приглашал к себе. Послезавтра в 9 часов утра поедем.

В назначенный день мы отправились в 10-ю армию и часов в 13 были на месте. Здесь уже поджидало нас командование армии. Не теряя времени, все вместе поехали в район города Кирова. Дорога была хорошая, саперы потрудились на славу, привели ее в порядок, расставили указатели и знаки. Машины катили быстро. Мимо мелькали разрушенные деревни, обгоревшие деревья. Следы преступлений гитлеровцев виднелись повсюду. Городу Кирову тоже досталось крепко. Лишь немногие здания уцелели. Красивые пруды, построенные еще во времена Петра I, были спущены.

Вскоре головная автомашина, а за ней и все остальные остановились на опушке небольшой рощи. Все вышли и направились к оборонительным позициям 330-й стрелковой дивизии. На фронте стояла тишина, лишь изредка раздавались одиночные, будто случайные, выстрелы. Генерал Попов объяснил, что такая тишина установилась недавно, [109] когда войска укрыли в траншеи. Люди не ходят открыто, как раньше, вот у противника и нет повода для стрельбы.

Прибывшие подошли к позиции одного из полков второго эшелона. Тут была подготовлена замаскированная площадка в виде расширенной траншеи. Остановились. Командующий армией коротко ввел в обстановку, показал, где проходит передний край врага и что мы еще наблюдаем.

По ходу сообщения все двинулись на передний край обороны. Кое-где пришлось, конечно, пригибаться. Но до первой траншеи добрались без осложнений, не замеченные врагом. Отсюда до него рукой подать — не более 300 м. Допусти мы малейшую неосторожность, он бы легко мог обнаружить нас. Однако бруствер траншеи с установленным на нем маскгазоном надежно скрывал нас от глаз наблюдателя. Через маску хорошо просматривалась первая траншея немцев, а перед ней — проволочные препятствия. На ничейной земле (между нашей первой траншеей и противником), или, как ее еще называли в войну, нейтральной полосе, не было никаких признаков жизни. Но все присутствующие прекрасно понимали, что это опасная зона.

Здесь каждый метр, каждый клочок пристрелян из орудий, минометов, пулеметов, винтовок, автоматов. Стоит ступить на эту ничейную землю, как на тебя обрушится лавина смертоносного огня, от которого трудно спастись. Сколько мужества, воли, мастерства надо, чтобы преодолеть нейтральную полосу!

Командующий фронтом очень тщательно осматривал траншеи, маскировку, останавливался у каждой стрелковой ячейки, пулеметной площадки, прикидывал, удобно ли вести наблюдение, стрельбу. Все было сделано на совесть, отвечало требованиям тактики ближнего оборонительного боя. В момент нашего осмотра в траншеях находились только наблюдатели и дежурные пулеметчики, в присутствии всего личного состава необходимости не было, он отдыхал. Подходим к дежурному автоматчику.

— Ну как, где лучше — в окопе или в траншее? спрашивает генерал Конев бойца.

— В траншее, товарищ командующий. Немец не видит нас и не стреляет. А раньше и на минуту показаться нельзя было: сразу же полоснет очередью из автомата или пулемета. Теперь значительно меньше потерь стало. И отдохнуть, и обогреться есть где.

Командующего интересовало все. Ведь он сам был младшим унтер-офицером в старой армии, знал, что такое солдатская жизнь, на своих плечах испытал ее тяготы, проявлял [110] особую заботу о рядовых бойцах, как мог, стремился облегчить их трудную долю. Вот и сейчас, поговорив с автоматчиком, командующий направился к землянке, где отдыхал свободный от службы личный состав отделения. Вначале метров 50 мы шли по траншее, затем повернули в ход сообщения. Везде на нашем пути встречались таблички с указанием номера участка, траншеи, хода сообщения и землянки. Так что легко было ориентироваться и не составляло труда отыскать нужное тебе место.

Вот и землянка № 23. Входим в нее, осматриваемся. Уютное для фронтовых условий жилье. Слева стоит небольшой столик со светильником, а справа — пышущая жаром железная печь. Вдоль противоположной стены двухэтажные нары. В землянке тепло, приятно пахнет сосной. Как говорится, жить можно. Находившиеся в землянке бойцы наперебой хвалили свое жилище.

— Теперь не только поспать по-человечески можно, но и письмо домой написать есть где, — сказал командир отделения, старший землянки.

— Газеты получаете? — спросил командующий.

— Получаем каждый день. Часто устраиваем коллективные читки наиболее интересных статей.

— Значит, неплохо устроились?

— Не жалуемся, товарищ командующий.

По ходу сообщения наша группа благополучно возвратилась в тыл. Генерал Конев дал высокую оценку оборудованной позиции, поблагодарил генералов Попова и Варваркина за проделанную работу по укреплению обороны. Командующий вручил ордена и медали бойцам и сержантам, отличившимся при строительстве оборонительных рубежей. Этим командующий как бы подчеркнул значение и важность инженерных работ в системе обороны.

Следует заметить, что И. С. Конев всегда горячо поддерживал инициативу, ценные начинания штаба инженерных войск фронта, помогал претворять намеченные мероприятия в жизнь.

Так было и на сей раз. Когда мы возвращались в штаб фронта, Конев сказал мне:

— Иван Павлович, теперь наша задача — поставить инженерное оборудование обороны на такую же высоту во всех армиях.

Забегая вперед, скажу, что вскоре все соединения фронта перешли на траншейную систему обороны. Стойкость ее значительно возросла.

Вернувшись к себе в штаб, я узнал, что есть распоряжение [111] штаба инженерных войск Красной Армии о перестановке всех минных полей с расчетом на зиму. Работа большая. Предстояло переставить более миллиона мин. А времени в обрез. Стояла суровая осень. До морозов оставались считанные дни. Нужно было торопиться. Я поручил Афанасьеву, Ястребову и Волкову немедля подготовить указания начинжам армий о перестановке минных полей до 1 ноября. Они тут же приступили к делу. Я занялся решением других вопросов, но из головы не выходила эта перестановка мин. Как усложняет нам работу сезонность службы минных полей! Ведь что получается: мы летом устанавливали мины в грунт. Теперь же с наступлением морозов они смерзнутся с ним и под давлением танка не сработают. А это значит, что весь передний край обороны может стать на всем протяжении фронта доступным для танков противника. Допустить подобное, конечно, нельзя. Вот и переставляем. Работа эта кропотливая и опасная. Мину извлекают из лунки, проверяют ее состояние, ставят рядом на открытую поверхность земли и маскируют сухой травой, а затем ее покроет снег, и она станет невидимой. Вроде бы хорошо. Но придет весна, и мины придется снова переставлять в грунт. Опять огромный труд тысяч людей. И потом, работать с миной не так уж безопасно. Мины, пролежавшие больше шести месяцев во влажном грунте, деформируются, взрыватель коррозируется. Чуть тронешь — взорвется. Некоторые мины вообще уже невозможно будет извлечь. Тяжелая доля выпала саперу. А он, великий труженик войны, исправно делал свое дело.

Штаб постоянно контролировал ход перестановки минных полей, наши командиры выезжали на места, частенько заходили на узел связи фронта и получали от начальников инженерных войск армий информацию по телеграфу.

Для узла связи фронта саперы построили около 20 легких убежищ, соединенных между собой перекрытым ходом сообщения. И тем не менее связисты не совсем были довольны. Однажды начальник связи фронта генерал Н. Д. Псурцев, встретив меня, сказал:

— Может, зайдешь, Иван Павлович, посмотришь, как мы живем. — При этом он лукаво улыбнулся.

— Да я и так знаю, Николай Демьянович, что немножко тесно, чуть-чуть сыро и не особенно тепло. Но ведь мы на фронте.

— Это верно. А все же можно улучшить условия. Будь добрым, сделай что-нибудь. А то аппаратура у меня нежная, [112] не ровен час, и испортится. Откуда звонить будешь, вести переговоры с подчиненными в войсках?

— Раз так ставишь вопрос, придется что-то делать.

Еще до этой встречи, обходя район КП, я увидел неподалеку от узла связи большой и глубокий крутобережный овраг. У меня тогда мелькнула мысль: «Очень подходящее место для подземного узла связи». Теперь я высказал ее Псурцеву.

Николай Демьянович как-то недоверчиво взглянул на меня:

— Не шутишь?

— Нет, не шучу, говорю совершенно серьезно.

В самом деле, я не шутил, хорошо понимая, что такое узел связи. Его следовало всячески оберегать от ударов артиллерии и авиации врага, воздействия природных условий. Иначе аппаратура выйдет из строя, а без нее ни туда ни сюда — потеря управления войсками. Я коротко изложил свой замысел начальнику связи. Он полностью согласился со мной.

— Буду вам очень благодарен, — сказал Николай Демьянович.

С генералом Псурцевым у нас сложились самые добрые отношения с первого дня службы на Западном фронте. Это был очень обаятельный, сердечный и отзывчивый человек, всегда спокойный и вежливый.

Псурцев — крупный специалист и хороший организатор. Способности его особенно раскрылись в период битвы под Москвой. В тяжелейших условиях он сумел обеспечить штабу фронта надежную и непрерывную связь с войсками. И, конечно, нам было очень жаль расставаться с ним, когда он был назначен в феврале 1944 года на должность первого заместителя начальника Главного управления связи Красной Армии. В 1948 году Псурцев был назначен министром связи СССР и на этом ответственном посту проработал до 1975 года.

При очередном докладе командующему я сказал, что мы намерены построить подземный узел связи. Он дал согласие. Строительство подземного узла связи мы поручили командиру 11-й инженерно-минной бригады полковнику Г. Т. Соколову. Он выделил для работы 845-й инженерно-саперный батальон, в составе которого было больше всего специалистов-строителей.

Узел связи мы соорудили в короткий срок — за 30 дней. Оп имел пять входов-штолен, соединенных общей галереей [113] длиной 239, 2 м, сечением 2X2, 2 м и восемь камер 8X2, 2 м для размещения аппаратуры. Толщина земли над узлом связи достигала 11–15 м, что защищало его от прямого попадания 250-килограммовой авиабомбы. Общий объем выполненных подземных работ составлял 376 пог. м галерей. Было вынуто 2183 кубометра грунта, установлено 1495 кубометров деревянных конструкций, в том числе бревенчатых рам 2X2, 2 м 2100 штук и металлоконструкций 10 т. Саперы позаботились об отоплении, вентиляции, провели водопровод{9}.

О нашем подземном узле связи стало известно Генеральному штабу, штабам соседних фронтов. Началось паломничество представителей. Все хотели иметь у себя такой же, а может быть, и лучше.

Бесспорно, подземный узел связи не всегда сделаешь, строить его можно было в период длительных оперативных пауз, в обороне, при наличии качественного леса и средств малой механизации. Когда наши войска начали крупные наступательные операции, особенно в 1944–1945 годах, необходимость в них отпала. Да и времени бы не хватило, если бы кто и пожелал построить подземный узел связи.

Коль уж речь зашла об оборудовании узла связи, расскажу вкратце о том, как вообще размещался в боевых условиях штаб фронта.

На мой взгляд, это небезынтересно знать читателю. Штаб фронта — это мозг действующих войск фронта. Он организует всю их жизнь и боевую деятельность: разработку и планирование операций, питание, обмундирование, размещение, быт, медицинское обслуживание, железнодорожное и воздушное обеспечение вооружением, снабжение боеприпасами, горючим, обучение, эвакуацию в тыл больных и раненых, техники, требующей ремонта и восстановления. Штаб фронта всегда тщательно укрывается от воздушной и агентурной разведки врага, надежно охраняется.

Командование и штаб фронта располагались на КП отдельно от управлений начальников родов войск и служб (на удалении 15–20 км) в специально оборудованном в инженерном отношении районе.

В описываемый нами период КП Западного фронта располагался вблизи станции Обнинская, восточнее Малоярославца, куда он передислоцировался еще в мае 1942 года из Перхушково. Для командующего, начальника штаба и членов Военного совета были оборудованы [114] отдельные домики с убежищами тяжелого типа. Вход в них делался прямо из кабинета, что позволяло в случае нападения авиации врага быстро укрыться в убежище. Но кстати замечу, что за мое двухлетнее пребывание на Западном фронте КП фронта ни разу не подвергался ударам с воздуха. Это свидетельствует о том, что он был искусно замаскирован. Саперы потрудились на совесть. Инженерное оборудование командного пункта возлагалось на начальника инженерных войск фронта.

Обычно кроме основного КП сооружался запасной, на тот случай, если основной подвергнется ударам авиации врага. Строился он и по соображениям оперативного порядка, чтобы можно было быстро сменить дислокацию КП и обеспечить непрерывное управление войсками.

Когда КП фронта размещался вне населенных пунктов, командующему и членам Военного совета ставились рубленые дома. Они состояли обычно из небольшой приемной, кабинета, маленькой столовой и спальни, санузла с ванной и кухоньки с подачей горячей и холодной воды. Для работников штаба фронта сооружались землянки размером ЗХб м с дневным светом через нишу, в которых они работали и жили. В них устанавливалась небольшая печь для обогрева. Землянка защищала от осколков и пуль.

В последующем, в период наступательных операций, когда наши войска вышли в западные области Белоруссии и Украины, а затем в Польшу, Германию, КП фронта размещался в населенных пунктах. Он рассредоточивался как можно шире и хорошо маскировался.

Командный пункт армии по масштабам был значительно меньше фронтового, но основные элементы в нем были такие же.

А сколько фронтовых дорог проложили саперы? Трудно подсчитать.

От дорог на фронте зависело многое, недаром их называли артериями войны. По дорогам войска питались всем необходимым для жизни и боя. Главные маршруты фронта разветвлялись на армейские, корпусные и дивизионные дороги, полковые и батальонные колонные пути. Точно как у человека главная артерия разветвляется на более мелкие по всей периферии его сложного организма. Существовавшая сеть дорог, развитая в интересах народного хозяйства, не всегда совпадала с сетью военных. Поэтому требовалось дополнительно строить много новых дорог, и прежде всего с твердым покрытием. Дело это очень трудоемкое, [115] но и совершенно необходимое. Еще со времен татарского нашествия Батыя на Руси «гатили гиблые места» лесом.

В 1941 году строили и мы дороги с жердевым покрытием, благо лес находился под руками, Эти дороги солдаты называли «рояль» — под тяжестью машины каждая жердь с треском глубоко прогибалась, как клавиша рояля, и все вместе они вызывали нестерпимую тряску. Неоднократно мне самому, когда я проезжал по участкам жердевых дорог, приходилось ощущать эту очень чувствительную тряску. Жалоб на «жердевку» поступало множество. Особенно тяжело переносили ее раненые. И все же, при всех своих недостатках, «жердевки» нас очень выручали, а порой прямо-таки спасали. В условиях тяжелых грунтов, в распутицу без них мы бы и шагу не сделали. Техника остановилась бы, увязла в грязи. Тем не менее нужно было искать новые, лучшие варианты дорог с деревянным покрытием.

В одну из поездок в 49-ю армию, оборонявшуюся в районе Юхнова, я побывал у ее командующего генерал-лейтенанта Ивана Григорьевича Захаркина, сослуживца по Московскому военному округу. Тогда он занимал должность заместителя командующего войсками округа. Вместе с ним мы не раз выезжали в командировку в части округа для проверки боевой подготовки и проведения учений. Так что хорошо узнали друг друга. Мне нравилось его умение доходчиво разъяснить самый сложный вопрос, подметить в маленьком деле ценное, рациональное. Свои способности генерал Захаркин проявил в боях под Москвой. 49-я армия под его командованием успешно наступала, о чем я неоднократно читал в газетах.

Встретились мы с Иваном Григорьевичем тепло, по-товарищески. Поговорили о разном, коснулись и дорог.

— А наши армейские саперы молодцы, Иван Павлович. Видел, какую они оригинальную дорогу соорудили? — спросил командарм.

— Нет еще, не видел. Чем же она оригинальна?

— Ты посмотри и сам оценишь. Деревянная железная дорога.

— Что-то про такую не слышал. Новинка какая-то.

— Именно, новинка. В общем, взгляни.

Вместе с начальником инженерных войск армии полковником Б. В. Благославовым мы поехали на окраину полностью разрушенного и сожженного врагом города Юхнова. И тут я увидел деревянную железную дорогу, как окрестили ее саперы. Она тянулась вдоль опушки леса. Это был опытный участок деревянной колейной дороги. Пластины [116] (бревна, распиленные вдоль надвое) на ней были уложены вдоль по ширине хода грузового автомобиля. По краям щитов установлены реборды из окантованных бревен, не позволяющие колесам машин сойти с колеи в сторону. Пространство между колеями было заполнено песком и плотно утрамбовано, что создавало твердую основу и устойчивость дороги.

— На вид дорога хорошая, — заметил я.

— Она в самом деле такая, — заверил Благославов.

— А это мы сейчас проверим.

Мы сели в автомобиль и поехали. Машина шла со скоростью 50–60 км, но — никакой тряски, словно по шоссе, пожалуй, даже мягче.

— Не дорога, а просто прелесть, — признался я, когда мы вернулись обратно.

— И мы такого мнения, товарищ генерал. Неплохо бы побольше таких дорог построить, легче будет преодолевать труднопроходимые места.

— Непременно будем строить, Борис Васильевич. Во всех армиях, по всему фронту. Я попрошу вас направить в наш штаб чертежи этой колейной дороги для доработки и размножения, чтобы разослать в войска. Да, кстати, у вас нет случайно с собой фотографии? Хочу показать командующему.

— Есть.

Благославов достал из полевой сумки фотографию и передал мне.

Возвратясь из 49-й армии, я пошел с докладом к командующему фронтом, рассказал ему и о новинке — деревянной колейной дороге, показал фотографию. Она очень заинтересовала Ивана Степановича.

— Пожалуй, эта колейная дорога — то, что нам надо. Давайте указания инженерным войскам строить такие дороги, — приказал он.

Так был удачно решен вопрос строительства дорог с деревянным покрытием. И опять выручила нас смекалка саперов — людей инициативных, творческих. О творческой жилке саперов я буду говорить еще не раз, ибо она, на мой взгляд, очень характерна для воинов инженерных, дорожных и железнодорожных войск.

Решая вопрос о строительстве дорог, мы в штабе одновременно подумали о том, как помочь водителям лучше ориентироваться на них. Ведь прифронтовая полоса была основательно разрушена и опустошена. И найти какое-то место, обозначенное на карте, было нелегко. На карте населенные [117] пункты обозначены, а в действительности их нет, нет и населения, остались одни печные трубы, да и те зачастую разобраны для печек в землянках. Где ты находишься, куда едешь — неизвестно. Люди, транспорт часто блуждали по полям и лесам. А это во фронтовых условиях небезопасно.

После всестороннего обсуждения мы решили во всех населенных пунктах, независимо, цел он или сожжен, выставлять щитки с названием села или деревни. На основных маршрутах расставить опознавательные знаки, присвоенные данной дороге, например, треугольник, квадрат, круг, пучок веток или травы, причем ставить их от начала пути и до конца дороги, то есть до переднего края обороны. На всех ответвлениях от основного маршрута ставить указатель ближайшего населенного пункта, пусть уже несуществующего. Кроме того, в частях и соединениях были широко применены свои опознавательные знаки, прикрепляемые к борту машины. Это позволяло шоферам и личному составу отыскать свою часть, не обращаясь с расспросами к населению. Штабы частей и соединений были оповещены о системе знаков. Дорожные и бортовые знаки высоко ценились в войсках.

Наступило 23 ноября 1942 года. Рано утром я сел за составление программы сборов начальников инженерных войск армий и командиров инженерных соединений фронта. Надо было продумать, что и в каком виде показать им и какие вопросы инженерного обеспечения решить. И вдруг в кабинет пулей влетел полковник Павел Васильевич Афанасьев.

— Иван Павлович, победа! — воскликнул он. — Наши войска под Сталинградом сомкнули кольцо окружения вокруг армии фельдмаршала Паулюса!

— Ну да? Ура-а-а-а!.. Мы ломим, гнутся фрицы! — закричал я в восторге.

На радостях мы обнялись. Сердце наполнилось чувством глубокой гордости за нашу славную Коммунистическую партию, могучую Красную Армию и советский народ. Вот оно, начало праздника на нашей улице!

Когда волнение улеглось, мы с Афанасьевым сели за стол. Я проинформировал его о сборах, которые были назначены на 15 декабря 1942 года, передал ему свой набросок плана и попросил детально подработать его с Ястребовым и Кукушкиным, а затем подготовить распоряжения командирам инженерных частей, которые будут проводить [118] показные занятия по элементам инженерного обеспечения наступления.

— Через два дня жду вас с этим планом, — сказал я в заключение Афанасьеву.

В установленный срок план был готов. Я доложил о предстоящих сборах начальнику штаба фронта В. Д. Соколовскому и командующему И. С. Коневу. Они одобрили план их проведения, выразили желание поприсутствовать на них, посмотреть на все своими глазами. На этих сборах мы намечали по опыту проведенных операций отработать вопросы инженерного обеспечения наступления, проделывание проходов в минных полях, действия ПОЗов (подвижных отрядов заграждения), скоростное строительство мостов и переправ, показать боевую технику 33-й инженерной бригады специального назначения.

Подписав план, я приказал разослать его в войска. Подготовка к сборам продолжалась. К этому времени саперы закончили перестановку около миллиона мин. Работу эту выполняли почти 70 инженерно-саперных батальонов.

Теперь все это позади и можно больше уделять внимания подготовке к наступлению. Штаб инженерных войск готовился к нему серьезно. И проведение показных учений на эту тему — мероприятие ответственное. Мы должны научить личный состав искусству инженерного обеспечения наступательных операций. А это нелегко. Командиры штаба почти ежедневно бывали в частях, которые готовили показные учения. Полковник Ястребов там находился постоянно. Возникающие в ходе подготовки вопросы разрешались на месте, оперативно.

15 декабря на сборы приехали все начальники инженерных войск армий, командиры инженерно-саперных бригад. Занятия начались с показа действий группы разграждения по проделыванию проходов в минных полях врага. Занятия проводил подполковник В. В. Пантелеев. Несколько бойцов, вооруженных щупами, быстро отыскивали мины и обезвреживали их. Кое-кто высказал мнение, что при проделывании проходов мины лучше не извлекать, а подрывать, например артогнем, но после обязательно проверить проход на минирование и подчистить.

Большое впечатление произвело на присутствующих действие подвижного отряда заграждения в составе батальона под командованием полковника Г. Т. Соколова. Все воины ПОЗа были одеты в белые халаты, вооружены автоматами и саперными ножами. У каждого лыжи, а на волокушах по пять штук мин. По команде Соколова они [119] быстро развернулись поротно и выдвинулись на указанный рубеж. В течение 30 минут на фронте 3 км саперы установили минное поле, чем немало удивили участников сбора.

Показ поточно-скоростного строительства низководного моста на рамных опорах из готовых конструктивных элементов проводил 62-й понтонный батальон во главе с подполковником В. З. Воробьевым, его заместителем капитаном И. М. Жижелем и начальником штаба батальона капитаном А. С. Галицким. Работа шла поточным методом. Группы работали четко и организованно. Во всем чувствовалась опытная рука командира и его заместителей. Воробьев отлично знал понтонное дело, почти с первых дней войны воевал на Западном фронте. И 20-метровый низководный мост батальон построил за 3 часа.

Незаурядные способности продемонстрировал капитан Жижель, призванный из запаса инженер-строитель. Он работал спокойно, без суеты, но исключительно уверенно. Эта его уверенность передавалась подчиненным.

Забегая вперед, скажу, что в 1943 году он был откомандирован в Совнарком Белоруссии. Вскоре после войны его назначили наркомом промышленного строительства. На этом посту он проработал много лет.

Начальник штаба батальона капитан А. С. Галицкий умело координировал, подготавливал и направлял работу подразделений в интересах успешного выполнения ими полученных инженерных боевых задач по наводке понтонных и поточно-скоростному строительству низководных мостов.

В целом батальон представлял хорошо организованную, дисциплинированную, боевую инженерную часть.

С большим интересом знакомились участники сбора со средствами заграждения 33-й бригады специального назначения. Были представлены малозаметные электропрепятствия с сетками П-5 и электростанция с напряжением 1000 В, управляемые осколочно-заградительные и противотанковые мины и фугасы. Все это было подготовлено под руководством командира бригады полковника П. Ф. Новикова.

Очень четко были показаны приемы разминирования оборонительных рубежей, оставленных противником, работа собак-миноискателей, которые оказывали огромную помощь нашим минерам.

В последний день сбора начальники инженерных войск армий были приняты командующим фронтом генерал-полковником И. С. Коневым, членами Военного совета. Я представил генералу Коневу каждого из присутствующих начинжей армий. Да он и сам уже знал многих. Состоялась [120] деловая, полезная беседа. Больше всего говорили о дальнейшем развитии обороны.

Вскоре начинжи армий были награждены орденами Красного Знамени. Получил и я орден Красного Знамени, это была моя первая награда, потому она запомнилась особенно.

Наступил новый, 1943 год. Встретили мы его радостно.

Еще бы! Из-под Сталинграда приходили хорошие вести — добивалась окруженная группировка врага. Мы верили, что в скором времени она будет разбита и пленена. Это же величайшая победа!

Для меня наступающий 1943 год памятен еще и тем, что в праздничную ночь из немецкого тыла на самолете, который поддерживал связь с партизанами, прилетел мой отец, 84-летний Павел Ефимович Галицкий, и наши соседи по поселку Бытошь Матвей Павлович и Евдокия Васильевна Марютины, родители летчика Героя Советского Союза Л. М. Марютина. Мать моя прилететь не могла, была больна. Она осталась в поселке с дочерью Марией и ее младшим сыном Анатолием. Я очень жалел об этом. Сели за праздничный стол.

Отец рассказал, что происходит на оккупированной территории. В районе действует партизанский отряд. В нем много людей из Бытоши. Командует отрядом директор стекольного завода Григорий Алексеев, начальник штаба Семен Малючков. В партизаны ушли мой родной брат Федор и двоюродный брат Петр. Отец в отряде был проводником. Он неплохой охотник, знает хорошо Брянские леса. Когда силы оставили его, стал работать в отряде оружейным мастером. Партизаны действуют активно, карают предателей. Недавно фашисты взяли в селе заложниками 20 советских людей, в том числе и моего дядю Семена Ефимовича Галицкого. Требовали выдать партизан, но они молчали. Гитлеровцы на озере у водокачки всех их расстреляли. На глазах родственников и жителей Бытоши расстреляли и мою двоюродную сестру Софью Семеновну Галицкую.

Кровь стыла в жилах, когда мы слушали рассказ о чудовищных зверствах гитлеровцев. Меня волновало, что будет с матерью, если фашисты узнают, что ее сын — советский генерал.

— Будем надеяться на лучшее, — успокоил отец.

На следующий день за Марютиными пришла машина, и они уехали к своему сыну, который воевал на Калининском [121] фронте. Отца я устроил жить в Кондорове Смоленской области.

После Нового года я снова все чаще и чаще возвращался к мысли о проделывании проходов в минных полях перед передним краем обороны противника. Эта проблема по-прежнему оставалась острой и сложной. Как ее решить, что сделать, чтобы саперы меньше проливали крови и успешнее выполняли задачу? А нельзя ли над минным полем фашистов взорвать какой-нибудь мощный заряд? От взрывной волны сдетонируют взрыватели мин. Вот и проход в минном поле.

В один из январских дней мои размышления прервал приход командира 11-го гвардейского инженерного батальона минеров майора Е. А. Бондарева. Он прибыл на доклад. Выслушав его, поделился с ним своими мыслями, спросил, не могли бы его минеры что-нибудь придумать в этом направлении.

— Попробуем, товарищ генерал, — просто ответил майор. Примерно через месяц Бондарев явился ко мне и радостно доложил:

— Ваша идея, товарищ генерал, реализована в жизнь! Поедемте посмотрим.

Я с интересом принял приглашение. Вскоре мы были в расположении 11-го гвардейского инженерного батальона минеров. Подошли к большому снежному полю. На нем в наклонном положении стояло шесть больших снарядов в деревянных оболочках. Деревянная оболочка сделана по корпусу снаряда «катюши» М-13. Пустота между стенками и корпусом снаряда заполнена толовыми шашками. Вместо взрывателя заложена буровая толовая шашка, а в нее вставлен бикфордов шнур. Воспламенение происходило от пламени газов реактивного двигателя. Дальность полета до 1 км.

— Здорово вы оседлали М-13, от него, бедняжки, ничего своего не осталось.

— Поэтому мы и назвали этот снаряд «саперная торпеда».

— Ну что ж, продемонстрируйте, как она действует.

Укрывшись в щели, мы наблюдали, как торпеда взмыла вверх, затем по пологой траектории плавно полетела вдоль поля. Взрыв произошел над самой землей. Всплеск красных языков пламени и густые клубы белого дыма указали на место взрыва торпеды. Снаряд пролетел около 500 м. [122]

— Надо было бы опробовать торпеду на ближайшем боевом участке, — порекомендовал я.

— Мы уже зондировали почву у командира корпуса. Он дал свое согласие нанести удар по минному полю опорного пункта гитлеровцев в районе деревни Зимница.

— Хорошо. А какова перспектива дальнейшего изготовления торпед?

— Самая обнадеживающая. Нужно иметь лишь снаряды М-13. Но нам их неохотно дают, — ответил Бондарев. — Это может застопорить дело.

— Ничего, этот вопрос я возьму на себя, попробую договориться с начальником артиллерии фронта генералом Иваном Павловичем Камерой. Он пойдет нам навстречу.

И действительно, вскоре разрешение генерала И. П. Камеры было получено. Снаряды М-13 нам выдали, и дело пошло. Через несколько дней Бондарев доложил об ударе саперной торпедой по минному полю опорного пункта врага. Подтащили ее к переднему краю метров на 300 и запустили. На фронте стояла полная тишина. И вдруг сильный взрыв над минным полем врага. Фашисты всполошились, открыли беспорядочную стрельбу, по-видимому, взрыв торпеды произвел на них впечатление, как гром среди ясного неба. В минном поле противника образовалась солидная брешь.

В своих воспоминаниях «Генеральный штаб в годы войны» генерал армии С. М. Штеменко пишет, что в ходе операции «Багратион» войска 2-го Белорусского фронта при прорыве немецкой обороны применили самодельные торпеды, которые «успешно дополнили мощь нашего огневого удара по обороне противника».

3 февраля 1943 года всю нашу страну, весь мир облетела радостная весть: под Сталинградом полностью закончена ликвидация окруженной группировки врага. Наши войска взяли в плен 91 тыс. гитлеровских солдат, офицеров и генералов во главе с фельдмаршалом Паулюсом.

Однако мы хорошо понимали, что до полной победы над врагом еще далеко. Красной Армии и всему советскому народу потребуется приложить еще немало усилий, чтобы окончательно разгромить фашистскую Германию.

Что касается Западного фронта, то для него тогда еще не пришла пора крупных наступательных действий. Время от времени мы наносили сильные удары на отдельных направлениях, целью которых было держать врага в постоянном напряжений и воспрепятствовать ему в переброске с нашего фронта частей и соединений на юго-западное направление, [123] где гитлеровцы под напором советских войск откатывались на запад.

2–31 марта войска Западного и Калининского фронтов провели Ржевско-Вяземскую операцию с целью уничтожить группировку врага на ржевско-вяземском плацдарме.

Тщательно готовились к этой операции инженерные войска нашего фронта. В своем штабе, которым руководил теперь полковник А. Ш. Шифрин (полковник Афанасьев был отозван в Москву), мы детально обсудили мероприятия по инженерному обеспечению боевых действий. Основные усилия сосредоточивались вдоль Минского и Рославльского шоссе. На пути движения войск находились две реки — Днепр и Угра, которые надо было форсировать. Они были еще скованы льдом, но весна уже не за горами, поэтому могло случиться всякое. Значит, надо готовиться к худшему варианту — форсированию этих рек. Мы решили все действующие войска усилить инженерными частями. Четыре армии правофланговой группировки (30, 31, 20, 5-я) получили усиление — 21 фронтовой инженерный батальон{10}, в том числе 5 понтонных; две армии левофланговой группировки (33-я, 49-я) — 13 инженерных батальонов, из них 3 понтонных. 33-я инженерная бригада полковника Новикова предназначалась для разминирования тыловых рубежей, а 11-й инженерно-минной бригаде Соколова была поставлена задача частью сил построить новый КП, остальной личный состав придавался 49-й армии. 12-я инженерно-минная бригада полковника Д. Д. Зимина была разделена на две части: половина шла на усиление общевойсковой армии, другую половину посылали на разминирование оборонительных рубежей. Стык 49-й и 50-й армий прикрывался мощным заслоном управляемых и электризуемых заграждений, которые поставит 33-я инженерная бригада спецназначения. Левое крыло фронта — 16-ю армию усиливали четырьмя инженерно-минными батальонами для надежного прикрытия этого направления. 11-ю инженерную минную бригаду выделяли в резерв фронта, выдвинув ее в район Юхнова для использования в западном и южном направлениях. Все армии решено было обеспечить снегоочистительными средствами. Зима 19, 42/43 года была очень снежной, что сильно усложняло действия войск. Дороги так заносило снегом, что все Движение по ним останавливалось. В армиях были созданы импровизированные отряды по расчистке снега. В их распоряжение выделили [124] по 8 тракторных и 16 конных снегоочистителей. Табельных средств инженерные войска в то время не имели, за исключением небольшого количества грейдеров. Поэтому саперы изготовили своими силами окованные железом бревенчатые треугольники, которыми и расчищали дороги.

Начальник штаба полковник Шифрин подготовил соответствующее распоряжение, которое было разослано инженерным частям и соединениям фронта. Надо сказать, новый начальник штаба быстро вошел в курс дела. Да и немудрено: полковник Шифрин был для этой должности хорошо подготовлен. Еще в 30-х годах закончил Военно-инженерную академию имени В. В. Куйбышева. Он был моим сослуживцем по Московскому военному округу, до войны трудился в инженерном отделе штаба округа помощником начальника. В начале войны Шифрин занимал должность начальника штаба инженерных войск Южного, а затем Сталинградского фронтов. Оттуда он прибыл к нам на Западный фронт. Вместе с ним мы, как говорится, засучив рукава, взялись за работу.

План мероприятий по инженерному обеспечению предстоящего наступления мы держали в строгом секрете. О нем знали только я и Шифрин. Все, что по плану намечалось, до начала операции было сделано.

Итак, наступление началось 2 марта. На следующий день я выехал в 20-ю армию, чтобы на месте проследить, как идет прорыв оборонительной полосы, форсирование Днепра и восстановление Минского шоссе. Со мной был начинж армии полковник Г. Г. Цвангер. Не доезжая до Днепра, мы увидели группу саперов с собаками-миноискателями. Остановили машину. Ко мне подбежал командир взвода лейтенант Н. И. Садовников и представился.

— Чем вы тут занимаетесь? — поинтересовался я.

— Разминируем шоссе.

— Ну-ка покажите свою работу.

Мы подошли к одному вожатому и понаблюдали за его действиями. Боец двигался впереди, удерживая собаку за поводок, а следом за ним, метрах в 20–25, шли два солдата со щупами. Вдруг собака остановилась и присела на землю, опустив перед собой лапы. Это означало, что она нашла мину и придерживает ее лапой. Вожатый сразу же у самых лап воткнул в снег небольшой красный флажок. Теперь саперам, идущим сзади, оставалось извлечь мину и обезвредить ее. Собаки оказались отличными разведчиками мин. Они почти безошибочно находили их. Лучших помощников саперам в этом деле трудно было сыскать. Они [125] сослужили нам большую службу. Как стало известно после войны, на их счету свыше 15 тыс. кв. км обследованной заминированной территории, свыше 4 млн. обнаруженных мин.

Попрощавшись с лейтенантом Садовниковым, мы двинулись дальше. Еще издалека увидели взорванный мост через Днепр. Торчали кверху разрушенные железобетонные конструкции. Подъехав ближе, на несколько минут задержались у моста. Сплошная массивная плита проезжей части железобетонного моста была сброшена в воду. Другой ее конец поднялся ввысь. Но рядом с ним, чуть левее, саперы успели уже построить низководный, на свайных опорах. По нему двигался транспорт, шли танки.

Невдалеке от разрушенного моста мое внимание привлекла огромная воронка, в которой валялись исковерканные автомобили.

— Это работа немецких мин замедленного действия, — пояснил Цвангер. — Один из сюрпризов врага. Вначале фашисты взворвали мост, потом подорвали мощный фугас, заложенный в насыпи шоссе. Образовалась воронка. На дне ее они заложили второй фугас с миной замедленного действия и тщательно замаскировали его. В эту ловушку и попало несколько наших машин, укрывшихся от авиации врага.

— Ловко сработали, лиходеи! — не выдержал я. — Надо, чтобы о таких вещах знали в войсках, а в инженерных частях фронта приняли соответствующие меры.

— Мы уже оповестили об этом всех корпусных и дивизионных инженеров армии, — сообщил Цвангер.

Мы возвращались на КП армии вдоль разрушенного шоссе, к которому вплотную примыкал лес. Повсюду стояли израненные осколками и пулями деревья. Верилось, что деревья обязательно выживут, наберутся сил и будут, как и прежде, доставлять людям радость.

Генрих Григорьевич начал рассказывать о действиях батальонов 11-й инженерно-минной бригады. Я и раньше знал, что это хорошо подготовленные, крепко сколоченные и дисциплинированные части, на них вполне можно положиться. Рассказ Цвангера полностью подтвердил мое мнение. 146-й батальон производил на Минском шоссе оборудование корпусного маршрута для танков и автотранспорта. Впереди, в 200–300 м за передовыми частями, шел отряд обеспечения движения. В одном месте наши танки наткнулись на заминированный участок. Они попытались из своих пушек расстрелять противотанковые мины, которые [126] хорошо были видны экипажам — лежали прямо на земле. Это зимняя установка. Гитлеровцы поняли, в чем дело, и открыли по танкам яростный артиллерийский огонь.

Неподалеку находились саперы-разведчики красноармейцы Козлов, Волков, Степанов, старшина Кирюшин и адъютант батальона капитан Басов. Они бросились на помощь танкам и, невзирая на ожесточенный вражеский обстрел, быстро проделали проход в минном поле. Боевые машины двинулись вперед. Взаимодействие саперов с танкистами решило дело в нашу пользу.

От Цвангера я отправился к начинжу Б. В. Благославову в, 49-ю армию. Саперам здесь пришлось здорово поработать. Уж очень сильно заминировали фашисты Рославльское шоссе. Мосты и трубы все взорвали. Оставшиеся мины снять трудно: они были установлены по-летнему и накрепко вмерзли в полотно дороги. Благославова я встретил на шоссе. Он руководил работой саперов, которые спешили привести шоссе в проезжее состояние на всем протяжении до Куземки. На разрушенных участках и взорванных мостах делали объезды. В основном гитлеровцы ставили мины очагами на обочинах, чтобы не препятствовать проезду своих машин. Те участки, которые не мешали движению, саперы огораживали и ставили таблички «Заминировано», чтобы предупредить водителей.

— Надолго вы собираетесь оставлять эти неразминированные участки? — спросил я. — Наступит оттепель, а она не за горами, и мины станут опасны.

— До оттепели обязательно разминируем, товарищ генерал, — заверил Благославов.

Затем мы вместе с ним проехали по разминированному шоссе. Оно уже было почти готово к движению. Объездов на нем сделано не так уж много. Их укрепили жердевым настилом. Правда, кое-где съезды были крутоватые. Я указал на это начальнику инженерных войск.

Знакомясь с результатами инженерного обеспечения боевых действий 49-й армии, я узнал много интересного о делах саперов в наступлении.

Рядовым Павлюченко и Меркулову из 148-го отдельного инженерно-минного батальона была поставлена задача по устройству прохода в заграждениях противника. Взяв все необходимое, они отправились на задание. Под покровом темноты бойцы скрытно подобрались к проволочному заграждению врага и приступили к работе. Фашисты беспрерывно освещали местность. При свете одной из ракет они заметили саперов и открыли сильный пулеметный огонь. [127]

Павлюченко был убит. Меркулову пули прошили шапку и валенок. Однако сапер продолжал свое дело. Он один установил заряд и взорвал его. В проволочном заграждении образовался широкий проход. Задание было выполнено. Под градом пуль и осколков рвущихся мин и снарядов Меркулов по-пластунски дополз до своей траншеи{11}.

Группа разграждения 147-го отдельного инженерно-минного батальона в составе минеров рядовых М. Н. Болотшна и А. К. Белоусова по приказанию полкового инженера П. С. Павлова также проделывала проход в минных полях противника. До проволочного заграждения гитлеровцев было 300–400 м. Расстояние небольшое, но местность совершенно открытая. Все видно как на ладони. Трудно остаться незамеченным при свете ракет врага. Зарываясь в снег, саперы по-пластунски поползли к проволочному заграждению. У обоих были удлиненные заряды и ножницы для резки проволоки. Ползти становилось все тяжелее, но бойцы упорно продвигались вперед. По пути они прощупывали местность саперными ножами, проверяя, не заминирована ли она. К счастью, мин не было.

Наконец саперы достигли проволочного заграждения. Минуты две полежали, прислушиваясь к окружающим звукам. Тишина. Кругом все спокойно. Можно начинать работать. Болонин достал ножницы и стал резать проволоку. Белоусов осторожно отводил отрезанные концы в сторону.

В небо взвились осветительные ракеты. Воины плотнее прижались к земле и замерли. Так повторялось несколько раз. И все же противник не обнаружил саперов. Белые халаты надежно маскировали их. Они выполнили задание — проделали проход.

Когда воины возвращались обратно, гитлеровцы открыли беспорядочный миномётно-пулеметный огонь и тяжело ранили Болонина. Белоусов не оставил товарища в беде. Он взвалил его себе на спину и доставил в свою траншею.

В том же батальоне исключительное мужество проявил при выполнении боевой задачи, красноармеец М. Д. Лакизов. Когда он проделывал проход в проволочном заграждении, противник заметил его и открыл огонь. Воин был ранен. Чтобы обмануть врага, он прикинулся мертвым и несколько минут лежал без движения. Гитлеровцы прекратили стрельбу. Лакизов тут же воспользовался этим. Он немедленно подсунул заряд под проволоку и взорвал её. [128]

Теряя сознание, сапер все же дополз до своего подразделения.

Да, на такое способны только сильные духом, мужественные воины, всегда готовые выполнить свой воинский долг до конца. Такими и были наши саперы.

С расчисткой и разминированием дорог, прокладыванием колонных путей возникал ряд трудностей тактического и технического порядка. По моим наблюдениям, в 49-й армии этот вопрос решался неплохо. Однако расчистить дороги для двустороннего движения не удавалось. Как всегда, и тут помогла саперская смекалка. Воины начали прокладывать два параллельных пути — отдельно к фронту и в тыл. И дело пошло.

К 31 марта 1943 года наступление прекратилось. Началась весенняя распутица. Наши армии вышли на рубеж северо-восточнее Духовщины, Ярцева, Спас-Деменска, где противник заранее подготовил сильный рубеж обороны, Ржевско-вяземский выступ был ликвидирован. Это позволило нашему командованию вывести в резерв Ставки две общевойсковые армии и механизированный корпус. В ходе операции были скованы значительные силы группы армий «Центр». Их не удалось перебросить на южное крыло советско-германского фронта. Линия фронта отодвинулась от Москвы еще на 130–160 км.

Оставленный войсками нашего фронта рубеж теперь стал тыловым. Нужно было без промедления начинать укреплять новый, который шел от Кирова на северо-запад, пересекая Минское шоссе в 40–50 км северо-восточнее Ярцева, общей протяженностью до 350 км. Работа предстояла большая. [129]

Смоленские ворота

Шла весна 1943 года, вторая военная весна. Большие события произошли к этому времени на советско-германском фронте. Наши войска, разгромив гитлеровцев под Сталингрдцем, перешли в решительное наступление и за зиму отбросили врага на 600–700 км от Волги. К 15 марта был образован Курский выступ, которому в последующем суждено было стать ареной жесточайших сражений. Наш Западный фронт в это время уже отстоял от Москвы на 270–300 км. Словом, на душе было радостно, хотелось сделать как можно больше, чтобы приблизить час победы над фашистами. И все мы на новом оборонительном рубеже трудились не покладая рук. А сделать требовалось много: вновь создать стокилометровую зону минновзрывных заграждений, разминировать тыловые оборонительные рубежи, отрыть свыше 2 тыс. км траншей, ходов сообщения, восстановить дороги, мосты и т. д. Штаб инженерных войск фронта разработал план инженерных заграждений в стокилометровой зоне. Этот план был согласован нами с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом А. П. Покровским и командующим артиллерией генерал-лейтенантом И. П. Камерой. Потом доложил его командующему фронтом генералу В. Д. Соколовскому{12}, который утвердил план без всяких изменений.

В войсках во всю ширь развернулись инженерные работы. Но шли они не так, как бы нам этого хотелось. Началась весенняя распутица, грунт сильно размок, стал липким, тяжелым. Такую землю копать саперной лопатой нелегко. Темпы строительства, естественно, были несколько ниже нормы. Даже в 10-й армии, где к инженерным работам относились с особым старанием, наблюдался некоторый сбой.

Но приказ командующего войсками фронта об ускорении оборонительных работ, постоянный контроль командиров на всех уровнях, героический труд наших людей сделали свое дело. График по инженерному оборудованию занимаемых [130] рубежей начал выполняться полностью, а кое-где и перевыполняться.

Одновременно с отрывкой траншей, ходов сообщения, сооружением огневых точек производилось минирование танкоопасных направлений в тактической глубине. На старом оборонительном рубеже приводилось в порядок наше минное хозяйство: ограждение, охрана. Немецкий оборонительный рубеж полностью разрушался. Минные поля снимались, дзоты, пулеметные гнезда, землянки, наблюдательные пункты взрывались снятыми немецкими минами.

На минском и роcлавльском направлениях силами инженерных частей фронта устанавливались оперативные заграждения. Саперы приводили в порядок дороги, постоянно поддерживали их в проезжем состоянии, ремонтировали и строили мосты. Много внимания уделялось маскировке войск и тыловых организаций. Работа по укреплению и совершенствованию обороны не прекращалась ни на один день.

А в перспективе уже вырисовывалась Смоленская наступательная операция большого масштаба. И, по сути дела, теперь, ранней весной, началась подготовка к ней. На совещании в штабе инженерных войск, состоявшемся в апреле 1943 года, было решено активизировать инженерную разведку обороны противника по всему фронту, и особенно на участках, где вероятнее всего будут наноситься основные удары. Для ведения разведки намечалось широко использовать новейшие длиннофокусные фотоаппараты, с их помощью делать фотосъемки позиций врага на глубину в несколько километров, организовать постоянную сеть наблюдательных пунктов.

Надо было наладить регулярный обмен данными инженерной разведки с пехотой, артиллерией и авиацией, что позволило бы установить более полную картину о рубежах обороны врага, расположении его оборонительных сооружений, организации системы огня и инженерных заграждений. По вопросам ведения инженерной разведки штаб подготовил и разослал указания начальникам инженерных войск армий. Это мероприятие было одобрено генералом Соколовским. В моем подчинении имелся 11-й отдельный гвардейский инженерный батальон минеров, предназначенный для действии в тылу врага. В его задачу входило: разведка системы оборонительных рубежей в оперативной глубине противника; разрушение железных и шоссейных дорог, мостов; подрыв эшелонов с живой силой и боевой техникой, идущих к фронту и в тыл. [131]

Мы решили использовать наших гвардейцев-минеров в период подготовки и проведения намечаемой Смоленской наступательной операции. Батальон получил Конкретную задачу. Люди в нем были все как на подбор, политически грамотные, физически развитые, прошедшие специальный курс обучения. Каждый минер сделал по одному обязательному прыжку с парашютом. Выброс в тыл осуществлялся по решению штаба фронта, план составлялся мной и утверждался Военным советом фронта. Надо сказать, что при заброске в тыл врага минеры, как правило, базировались на партизанские отряды. В группу входило обычно 10 человек. Несколько групп объединялись в отряд, который оснащался соответствующим вооружением, взрывчатым веществом и взрывателями для мин замедленного действия.

Отряды снабжались продовольствием и боеприпасами через каждые 15 дней. Способы действий минеров в тылу врага были определены специальной инструкцией. В ней указывались правила перехода или перелета через линию фронта, порядок выполнения боевых заданий и т. д. Вступать в вооруженную борьбу с противником отрядам разрешалось в исключительных случаях, когда не было другого выхода, при неожиданной встрече с мелкими группами врага рекомендовалось решительно и смело уничтожать их преимущественно холодным оружием или огнем из винтовок с прибором, гасящим звук выстрела.

В середине марта 1943 года был произведен выброс четырех отрядов минеров в районы Брянска и Глусска (БССР). Им ставилась задача разрушить магистрали Минск — Борисов — Орша, Минск — Осиповичи — Бобруйск — Гомель, Новозыбков — Унеча — хутор Михайловский. Все отряды хорошо справились с заданием. Но особенно смело и искусно действовала группа под командованием гвардии старшего лейтенанта Виктора Александровича Бугрова. В состав группы входили гвардии старший сержант Михаил Иванович Мигушин, он же заместитель командира группы, гвардии старший сержант Григорий Семенович Холявко, гвардии младший сержант Александр Маркович, Симонов, гвардии ефрейтор Александр Васильевич Арефьев, гвардии рядовые Набарцум Исаевич Вартаньян, Алексей Павлович Бебнев, Василий Матвеевич Зайцев, Анатолий Васильевич Куприянов, Александр Михайлович Сахаров, Василии Ильич Тарасов. Группа действовала в районе деревни Смелиж, Суземского района, Орловской области. По прибытии на партизанскую базу этого района старший лейтенант Бугров ознакомился с обстановкой, получил информацию об объектах, [132] организовал разведку. После этого группа приступила к осуществлению диверсий.

14 марта 1943 года под покровом темноты воины заминировали железную дорогу на участке разъездов Стяжное — Синезерки. Укрывшись в лесу, они стали ждать. В полночь, грохоча и сверкая огнями, появился вражеский воинский эшелон. Он шел на большой скорости. Все ближе и ближе стук его колес. Казалось, он промчится мимо. Но вот командир крутнул ручку взрывной машинки. В ночной тиши раздался мощный взрыв фугаса — под откос полетели 2 паровоза, 25 железнодорожных платформ, груженных танками и артиллерией. Послышался скрежет металла, дикий вопль фашистских вояк, и все было кончено, все затихло.

За первой удачной операцией последовала вторая, третья... Вот что об этом записал в боевом журнале старший лейтенант Бугров: «В ночь на 18 марта на перегоне ст, Брянск — переезд Стяжное взорвано 18 железнодорожных рельсов на пути и уничтожено 100 метров линии телеграфной связи.

Разведку вели Бугров, Симонов, Арефьев. Вартаньян и Зайцев подносили заряды, соединял их Холявко, взрыв производил Мигушин».

«28 марта в районе Синезерки, Стяжное группа под командованием Мигушина в составе Симонова, Вартаньяна, Холявко, Зайцева и Тарасова в 5 часов, утра пустила под откос воинский эшелон противника, груженный автомобилями. Уничтожено: паровоз, 13 ж.-д. платформ».

Группа старшего лейтенанта Бугрова находилась в тылу врага около трех месяцев. 21 мая она попала в окружение. 26 мая ей удалось вырваться из вражеского кольца. Но в неравном бою с гитлеровцами смертью храбрых пали Бугров, Симонов, Тарасов, Сахаров и Арефьев. Эти потери значительно ослабили группу. Однако она продолжала действовать уже под командованием старшего сержанта М. И. Мигушина и причинила немалый ущерб противнику. Выполнив задачу, группа вернулась в батальон.

Отряды 11-го гвардейского инженерного батальона минеров наносили ощутимые удары по коммуникациям врага, срывали планы фашистов по доставке боевой техники и живой силы к фронту. Кроме того, они отвлекли большое количество гитлеровских войск на охрану железных и шоссейных дорог, мостов, трубопроводов и других сооружений. Действия гвардейцев-минеров получили высокую оценку Военного совета Западного фронта. [133]

Но вернемся к предстоящей операции. Подготовка к ней приобретала все больший размах. Нас, инженеров, волновал в значительной степени такой вопрос: сумеем ли мы в ходе наступления своевременно разминировать минные поля, дороги, населенные пункты. Партизаны и разведчики докладывали, что за последние месяцы гитлеровцы, перейдя к обороне, заминировали все, что могли, чего не делали раньше. Значит, потребуется множество специалистов, умеющих разминировать. А где их взять? Саперов одних явно недостаточно. В этом мы уже убедились во время проведения Ржевско-Сычевской и Ржевско-Вяземской наступательных операций. Так, например, начальник инженерных войск 33-й армии полковник Ф. П. Филатов докладывал, что пехотинцы и артиллеристы, наткнувшись на заминированные участки, не знали, что делать, кричали: «Дайте саперов». Одним посылаешь минеров, другим не хватает. Такое положение было и в других армиях. Это приводило к серьезным неувязкам и большим потерям времени.

Посоветовавшись в своем штабе, мы пришли к единому мнению: надо «осаперивать» пехоту, артиллерию, войска связи. При инженерных частях фронта и армий провести сборы по обучению стрелков, артиллеристов и связистов минновзрывному делу. Нормы предлагались такие: по одному человеку на отделение и расчет и по отделению и расчету на каждую роту и батарею. Составили проект указания по сборам и программу обучения. Согласовали его с генералами Камерой и Покровским. Узнал об этом командующий бронетанковыми войсками фронта и попросил подключить к этому делу и танкистов.

Командующий войсками фронта генерал-полковник В. Д. Соколовский одобрил предложение. И вскоре сборы состоялись. Прошли они хорошо. Участники получили минимум знаний и практических навыков по разминированию. Теперь уже пехотинцы, артиллеристы, танкисты и связисты при необходимости могли сами проделывать для себя проходы в минных полях. И еще одна деталь: артиллеристы научились ставить мины для прикрытия своих огневых позиций. С этой целью выдавался комплект противотанковых мин.

Штаб инженерных войск фронта направил в войска приказ о проведении боевой подготовки во всех инженерных частях армий и фронта. Программа включала в себя: инженерную разведку минновзрывных заграждений, естественных препятствий, прокладку и разминирование путей, скоростную сборку мостов, действия подвижных отрядов [134] заграждения. Все это делалось в интересах будущего наступления. И оно наконец началось.

5 июля 1943 года на Курской дуге развернулось грандиозное сражение. Наши войска стойко отражали удары врага, нанося ему огромный урон в живой силе и технике. 8 июля командующий Западным фронтом генерал В. Д. Соколовский вызвал меня к себе и ознакомил с планом наступления войск левого крыла нашего фронта. Удар наносился в направлении на юго-запад в целях разгрома болховской группировки врага и выхода в район станции Хотынец, чтобы перехватить железную дорогу Брянск — Орел. Операцию намечено было проводить во взаимодействии с Брянским и Центральным фронтами. Удар наносила 11-я гвардейская армия под командованием генерала И. X. Баграмяна. Она усиливалась 5-м и 25-м танковыми корпусами. Генерал Соколовский дал мне указание срочно подготовить план инженерного обеспечения операции.

Штаб инженерных войск немедленно приступил к работе. По нашему плану предусматривалось оборудование для армии трех маршрутов с учетом пропуска по ним двух танковых корпусов. Для этого выделялось шесть инженерных батальонов. Два батальона назначалось на постройку мостов и оборудование бродов через реку Жиздра. Проделывание проходов через минные поля осуществляли армейские инженерные части по плану начинжа армии.

Естественно, основное внимание мы уделяли 11-й гвардейской армии. Туда только что прибыл новый начальник инженерных войск полковник Николай Титович Держицкий. Я уже немного знал его. Перед самой войной он работал в отделе боевой подготовки ГВИУ, а позже в инженерной инспекции главным инспектором Народного комиссара обороны. Несколько лет назад Держицкий окончил командный факультет Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева. Так что это был хорошо подготовленный офицер. Но в деле мы его по-настоящему не видели. Однако не сомневались, что Держицкий о честью выдержит этот экзамен. Так оно и получилось. Я сообщил ему, какими инженерными средствами усиливается армия, предупредил, чтобы во время наступления он в любую минуту был готов прикрыть правый фланг армии ПОЗами, а при выходе войск на линию Ульяново — установить на правом фланге вдоль реки Жиздры электризуемые препятствия фронтом на запад. Для этой цели армия усиливалась 9-м электробатальоном. [135]

Наша беседа с Николаем Титовичем уже подходила к концу, когда в кабинет вошел Шифрин вместе с подполковником В. И. Макаревским, который прибыл в наше распоряжение. Он назначался на должность корпусного инженера 11-й гвардейской армии.

Мы представили его полковнику Держицкому. Макаревский рассказал немного о себе. Он прибыл к нам с Калининского фронта, где занимал должность дивизионного инженера. В битве под Москвой прошел хорошую боевую школу. Для гвардейской армии и корпуса самая подходящая кандидатура.

Вместе с Шифриным ознакомили Держицкого и Макаревского по карте с исходным районом для наступления 11-й гвардейской армии. Кроме того, снабдили их нашими руководящими инструкциями и указаниями по инженерному обеспечению наступления. И они отправились к себе в армию.

12 июля 11-я гвардейская армия прорвала оборону врага и в результате двухдневных боев продвинулась до 25 км, освободив крупный населенный пункт Ульяново. 50-я армия нашего фронта начала наступление на следующий день, обеспечивая 11-ю гвардейскую с запада. Вместе с пехотой, артиллерией, танками наступали саперы. Дивизионные саперы проделали проходы в минных полях противника для частей первого эшелона, которые успешно продвигались вперед. Саперы армейского и фронтового подчинения подготовили три маршрута для ввода в прорыв танковых корпусов, приданных армии. Они восстанавливали дороги и мосты, помогали войскам преодолевать препятствия; на флангах армии действовали ПОЗы, быстро устанавливая заграждения на направлениях контратак врага. Полковник Держицкий умело организовывал инженерное обеспечение.

Немецко-фашистское командование перебросило с орловского направления несколько дивизий против 11-й гвардейской армии. Сопротивление противника на этом участке значительно возросло. Но эта перегруппировка ослабила его силы на Центральном фронте.

Командующий фронтом В. Д. Соколовский 20 июля ввел в сражение только что прибывшую из резерва Ставки 11-ю армию, а 26 июля — 4-ю танковую, а также 2-й кавалерийский корпус. Этих сил гитлеровцы сдержать уже не могли. Наши войска стремительно двинулись вперед.

30 июля все армии Западного фронта, привлеченные к Орловской операции, были переданы в подчинение Брянского [136] фронта. Западный фронт полностью переключился на подготовку к Смоленской наступательной операции.

Перед Западным и Калининским фронтами летом 1943 года оборонялись 4-я, часть сил 9-й армии и 3-я танковая армия противника. После мартовского отступления гитлеровцы на вновь занятых рубежах создали сильную оборону. Она составляла центральную часть Восточного вала и включала 5–6 оборонительных полос глубиной 100–130 км. В течение трех месяцев фашисты интенсивно укрепляли свои позиции, строили доты, дзоты, блиндажи различного типа. Все это было связано воедино системой траншей, ходами сообщения. Передний край враг прикрывал противотанковыми и противопехотными минными полями и проволочными заграждениями. Тактическая зона обороны была до предела насыщена огневыми средствами. Города Смоленск и Рославль подготавливались к круговой обороне, как крупные опорные пункты. Ко всему этому следует добавить, что местность, занимаемая противником, изобиловала лесами, особенно в центре, болотами, оврагами, по ней текло множество речушек, которые также представляли серьезное препятствие.

Все это мы должным образом учитывали при подготовке к операции. Когда мы с Шифриньм приступили к составлению плана инженерного обеспечения, то в целях сохранения тайны других офицеров штаба к этой работе не привлекали.

До начала операции командный пункт фронта из-под Юхнова передислоцировался в верховья реки Угры, к населенному пункту Всходы. Но часть долевого управления находилась еще на старом КП. Туда 3 августа прибыл Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин. Он встретился с командующим фронтом генералом В. Д. Соколовским.

Сталин интересовался вопросами боевой готовности войск, мерами оперативной маскировки и расстановкой руководящих кадров. Приезд Верховного Главнокомандующего произвел на всех сильное впечатление. Мы поняли, что Ставка придает большое значение Смоленской операции, значит, и ответственность на нас возлагается большая.

Изучая вновь и вновь передний край противника, мы определили важнейшие задачи инженерных войск на первом этапе наступления: проделывание проходов в минных полях противника для танков НПП и пехоты, преодоление противотанковых рвов в глубине обороны, а также преодоление сильно заболоченной речки Демина, протекающей параллельно переднему краю в 3–4 км от него. [137]

Очень серьезным препятствием для войск была господствующая высота 233,3, превращенная гитлеровцами в мощный опорный пункт. Здесь должна была наступать 10-я гвардейская армия. Мы решили усилить ее 1-й комсомольской штурмовой инженерно-саперной бригадой. На Западный фронт это вновь сформированное (наряду с другими) соединение прибыло 16 июля. Оно было создано на базе 38-го комсомольского инженерного полка, получившего большой боевой опыт по минированию на юго-западном направлении. Бригада была укомплектована комсомольцами и красноармейцами комсомольского возраста. Она предназначалась для штурма сильно укрепленных позиций противника совместно с пехотой, при поддержке артиллерии и танков. Главная задача штурмовых подразделений — уничтожать в ходе боя дзоты и доты взрывами большой мощности и огнеметами. Личный состав штурмовой бригады вооружался автоматами, саперными ножами, стальными пуленепробиваемыми нагрудниками (панцири) и стальными касками. Солдаты и офицеры бригады были все как на подбор: волевые, смелые, полные боевого задора. Они имели хорошую инженерную подготовку и боевую закалку. Командовал штурмовой бригадой полковник Иван Григорьевич Петров. Его заместителем по политической части был подполковник Григорий Пименович Соловьев, начальником штаба — майор Владимир Филимонович Гусаров. Все офицеры энергичные, инициативные. Учитывая большие боевые возможности 1-й комсомольской штурмовой инженерно-саперной бригады, мы и придали ее 10-й гвардейской армии, действовавшей на главном направлении. К тому же ей предстояло прорвать сильно укрепленную оборону противника в тяжелых условиях местности.

Подготовка к наступательной операции шла полным ходом. Офицеры нашего штаба дневали и ночевали в войсках, проверяли боеготовность инженерных частей и обеспеченность их инженерными средствами, контролировали выполнение намеченных работ, помогали, советовали и требовали. Загружены все были, что называется, до предела: ведь впервые готовилась такая крупная операция.

В конце июля я отправился в армии, которым предстояло действовать на направлении главного удара. Вначале заехал в 10-ю гвардейскую, где начинжем был полковник Г. Г. Цвангер. Прежде всего меня интересовало, как здесь собираются проделывать проходы в минных полях противника. Цвангер намерен был сделать это в день атаки подрывным способом во время артиллерийской подготовки. [138]

В течение предыдущих пяти суток саперы армии каждую ночь вели тщательную разведку минных полей врага, понятными лишь им знаками обозначали их внешние контуры. Помогут саперы танкистам преодолеть и противотанковые рвы. Для каждой роты подрывным способом будут проделаны два прохода. Как только танки НПП перейдут через противотанковый ров по проходам, саперы без промедлений из заранее заготовленных конструкций быстро соберут 30-тонные мосты (по два на танковую бригаду).

Тщательно продумали в армии инженерное обеспечение боевых действий 5-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов. Четыре саперных батальона прокладывали для каждого из них по два маршрута. К 5 августа они будут подведены на 1 км к переднему краю. С началом наступления саперы продолжат прокладку их до рубежа ввода корпусов в прорыв.

Побывал я в 5-й и 33-й армиях. Здесь дело примерно обстояло так же, как и в 10-й гвардейской. Все намеченные работы выполнялись в срок. Но меня по-прежнему волновал вопрос проделывания проходов в минных полях для танков непосредственной поддержки пехоты. Дело это очень трудное, оно требует тщательной отработки всех деталей до мелочей. Поэтому, беседуя с начальниками инженерных войск армий полковниками Г. Г. Цвангером, Ф. П. Филатовым и Д. Т. Фурсом, мы договорились, что они лично проверят отработку ряда вопросов. Прежде всего, чтобы все колонные пути с исходных позиций и до проходов в наших минных полях четко обозначались указателями, были бы назначены места встречи саперов-регулировщиков и представителей передовых танковых подразделений, организована комендантская служба. А самое главное, надо было накануне провести командиров танковых подразделений и командиров экипажей головных машин по своим маршрутам движения до переднего края. Одним словом, устроить занятие «пеший по-танковому». Начальники инженерных войск заверили, что возьмут эти вопросы под контроль, и, как доказали дальнейшие события, в точности исполнили их, а это дало хорошие результаты: подрыва танков на своих минах не было.

6 августа войска армий ударной группировки заняли исходное положение для наступления. Чтобы наблюдать за ходом боевых действий, я в этот же день выехал на передовой КП фронта, в район поселка Всходы, что на реке Угре.

7 августа в 6 часов 30 минут после мощной артиллерийской подготовки, длившейся 1 час 50 минут, и ударов авиации [139] 10-я гвардейская, 5-я и 33-я армии перешли в наступление. Бои сразу же приняли ожесточенный характер. Стремясь любой ценой задержать продвижение наших; войск, враг непрерывно переходил в контратаки, спешно подтягивал свежие силы. Особенно упорное сопротивление гитлеровцы оказали на линии опорных пунктов Гнездилово и Слузна, где ключевой позицией была высота 233,3. Она прикрывала две единственные дороги, пересекающие заболоченную долину речки Демина. По этой долине могла пройти только пехота; автомашины, танки и пушки вне дорог двигаться здесь не могли. Поэтому противник любой ценой старался удержать названные опорные пункты. Попытки наших частей овладеть ими с ходу не увенчались успехом. Наступление застопорилось. В течение дня войска ударной группировки сумели продвинуться всего на 4 км.

Вечером 7 августа я отправился в 10-ю гвардейскую армию, в полосе которой находилась господствующая высота 233,3. В штабе армии я разыскал начинжа полковника Цвангера. Он кратко доложил о ходе боевых действий, о том, что саперы своевременно и полно проделывали проходы в минных полях противника для пропуска пехоты и танков, но во время атаки войска, в том числе и инженерные, понесли ощутимые потери от огня фашистов.

— Выходит, что огневой системы разведка полностью вскрыть не сумела? — спросил я.

— К сожалению, так. Немцы очень искусно укрыли и замаскировали свои пулеметные гнезда и противотанковые пушки. Мы их не обнаружили. В результате многие уцелели в ходе артподготовки и ударов авиации. И теперь подавить огневые средства врага не так просто. Повторная атака высоты не увенчалась успехом. Но командование решило во что бы то ни стало овладеть ею. Без этого нельзя развивать дальнейшее наступление...

От Цвангера я поехал в штаб 1-й комсомольской штурмовой инженерно-саперной бригады. Навстречу то и дело шли машины с ранеными, отправляемыми в госпитали. К фронту подтягивались танки и орудия, шли автомобили с боеприпасами. С переднего края доносились раскаты артиллерийской стрельбы. Высоко в небе гудели самолеты. Словом, боевые действия продолжались.

В штабе бригады я застал командира полковника И. Г. Петрова и его заместителя по политчасти подполковника Г. П. Соловьева. Петров кратко доложил обстановку. Саперы успешно проделали проходы в минных полях для [140] пропуска танков, проложили пути для ввода танковых бригад. Войска стремительно двинулись вперед. Казалось, никакая сила не остановит их. И — на тебе, такой огонь!

— Бьемся, как о каменную стену, — с горечью произнес Петров, — а с места — ни шагу.

— Как настроение ваших штурмовиков? — поинтересовался я.

— Самое боевое, — ответил Соловьев. — Тут недалеко одна группа мост строит. Не хотите взглянуть на их работу?

Мы втроем направились к саперам. Действительно, они были сравнительно недалеко, но на машине добраться до них было невозможно. Пошли пешком. То справа, то слева изредка рвались снаряды и мины.

— Ну, как дела идут, товарищи комсомольцы? — спросил я, здороваясь с красноармейцами.

— У нас идут хорошо, товарищ генерал, — ответил один из них. — Мы свои дела в основном уже сделали, а вот у пехоты и танкистов что-то идут неважно.

— Вот если бы нам разрешили помочь пехоте, мы бы дали фашистам прикурить, — добавил второй.

— В бою каждый имеет свою боевую задачу, — сказал я. — Вот этот мост, который вы строите, очень нужен. Нет моста — нет хода ни танку, ни пушке, нет подвоза боеприпасов, продовольствия. А без них как воевать?

— Это так, товарищ генерал!

— Впрочем, — продолжал я, — и вы должны быть всегда наготове. Всякое может случиться: может, придется отложить в сторону топор и лопату и взяться за автомат. Ведь сапер — тоже солдат.

— Мы всегда готовы к бою, товарищ генерал!

Беседа с бойцами штурмовой бригады оставила у меня самое хорошее впечатление. Но из головы не выходил разговор с полковником Цвангером о трудностях, возникших при прорыве обороны противника. Вот что значит плохая разведка системы огня, незнание того, что и где находится у врага. Получается атака вслепую. Этот случай и для командиров инженерных войск должен послужить пусть горьким, но уроком. И впредь надо требовать и требовать, чтобы самым тщательным образом велась инженерная разведка. С этими мыслями я и вернулся на КП фронта.

Утром следующего дня я пошел с докладом к командующему фронтом генералу В. Д. Соколовскому. Одновременно требовалось решить один важный вопрос и подписать документы. Василий Данилович был один. Перед ним на [141] столе лежала оперативная карта. Он с карандашом в руке пристально разглядывал ее, о чем-то думая. Я доложил о делах, протянул документ на подпись. Соколовский взял его, прочитал и положил на стол. Потом повернулся, в мою сторону и, как бы размышляя, вслух произнес:

— С наступлением у нас что-то не клеится. Вот уже второй день идет упорный бой, а результаты совсем мизерные. Наткнулись на высоту 233,3 и сели, как на пень. Снаряды расходуем, людей теряем, но успеха пока нет. — Василий Данилович немного помолчал и, уже обращаясь ко мне, сказал: — Не смогли бы вы с вашей штурмовой бригадой помочь пехоте овладеть этой высотой? Ведь она закрывает нам единственную дорогу через заболоченную долину. Ребята, как я знаю, в бригаде все молодые, боевые. Может, они сумеют столкнуть фашистов с этого рубежа?

Прямо из кабинета командующего я отправился в штаб 1-й штурмовой инженерной бригады. «Правильное ли я принял решение? — размышлял по дороге. — Мы — саперы, и, формально подходя, использовать нас как пехоту, не полагается. Но здесь формально подходить нельзя. Личный состав бригады — это особые саперы, штурмовики с пуленепробиваемыми жилетами, в стальных касках, все вооружены, автоматами. Они предназначены для боя совместно с пехотой и артиллерией. И в самом тесном взаимодействии с ними должны участвовать в прорыве обороны: в уничтожении дотов, дзотов, пулеметных гнезд и НП противника. А потом, можем ли мы быть бесстрастными наблюдателями, когда под угрозой срыва начавшееся наступление наших войск на этом участке? Да и просьба командующего — приказ».

В штаб бригады приехал около 12 часов дня. Командование соединения застал в избушке за столом у развернутой карты с обстановкой.

— Я только что от командующего фронтом. Вашей бригаде приказано овладеть высотой 233,3.

— Когда должна начаться атака? — спросил полковник Петров.

— Сегодня вечером. Время согласуем с командующим 10-й гвардейской армией генералом Трубниковым.

По предложению Петрова для атаки высоты выделили 1-й штурмовой инженерно-саперный батальон под командованием майора Федора Наумовича Белоконя, по словам комбрига, очень опытного, смелого и волевого офицера, заслуженно пользующегося любовью и уважением подчиненных. Бойцы, как принято говорить, за ним готовы в огонь и в воду. [142]

— Ну что ж, по всему видно, кандидатура подходящая, — согласился я. — Но одного батальона, пожалуй, будет маловато. А еще кого бы можно подключить?

— Бригадную школу сержантского состава, — предложил Петров. — Командует ею капитан Евтушенко.

Майор Ф. Н. Белоконь и капитан Д. Д. Евтушенко были вызваны в штаб. Мы тщательно отработали детали поставленной им боевой задачи. Командиром сводной группы назначили Белоконя.

Белоконь и Евтушенко ушли к себе готовить людей к атаке. Атакующие подразделения предстояло вывести поближе к переднему краю. Мы с Петровым и его заместителем по политической части подполковником Соловьевым поехали к генералу Трубникову. Сюда позже должен был прибыть и майор Белоконь. Командарм встретил нас суховато. Это и понятно: у него ведь не ладилось дело с наступлением. Узнав, по какому вопросу мы приехали, он мрачно произнес:

— Сомневаюсь, что такими силами удастся взять высоту.

— Важно не количество, а качество людей, — сказал я и подробно проинформировал Трубникова о личном составе бригады.

— Это другое дело, тогда вам и карты в руки, — повеселел Трубников.

— Вы поддержите нас танками и огнем артиллерии?

— Об этом и разговора не может быть. Поддержим.

Прибыл майор Белоконь. Мы представили его генералу Трубникову. Договорились начать атаку без единого выстрела. А как только враг откроет огонь, по сигналу «Красная ракета», который даст майор Белоконь, артиллерия ударит по передним скатам высоты. Поддерживать штурмовиков будут шесть артиллерийских полков. Группа Белоконя будет действовать на участке 22-й гвардейской стрелковой дивизии прямо в направлении высоты 233,3. Фланги группы прикроют подразделения дивизии.

К 21 часу личный состав группы сосредоточился в первой траншее. Майор Белоконь собрал командиров подразделений и довел до них свое решение на бой. Оно заключалось в следующем: пользуясь сумерками, стремительной и внезапной атакой занять высоту 233,3, закрепиться на ее обратном скате и удержать до смены стрелковыми подразделениями. Высоту саперы атакуют в лоб. Атаковыватъ безостановочно. В этом спасение. На правом фланге наступает учебная рота капитана Д. Д. Евтушенко, в центре — третья рота старшего лейтенанта И. М. Клушина, на левом фланге [143] — вторая рота старшего лейтенанта А. С. Блохина. Направление движения — отдельная группа деревьев на скате высоты. Первая рота старшего лейтенанта И. С. Бенецкого остается в резерве. Ручные пулеметы поставить на стыке взводов. С исходной позиции двигаться, не открывая огня. Сигнал атаки — зеленая ракета.

Ударила наша артиллерия. Сотни снарядов обрушились на высоту, обволакивая ее густым серым дымом. Огонь противника немного ослаб. Штурмующие увеличили темп атаки. По склонам высоты разнеслось мощное и грозное русское «ура».

Все ближе и ближе вражеская траншея. Фашисты лихорадочно ведут огонь из пулеметов и автоматов, Но, к их великому удивлению, атакующие цепи почти не редеют. Словно заговоренные, советские гвардейцы шли вперед, пули не брали их. Это оказало, по-видимому, сильное моральное воздействие на врага. Нервы гитлеровцев начали сдавать. Они бросали оружие и в панике бежали.

Не сбавляя темпа атаки, саперы ворвались в первую траншею противника, а в 22 часа 15 минут уже достигли вершины высоты. Здесь завязалась жестокая рукопашная схватка.

Многие воины совершили в этом бою подвиги. Храбро сражался с врагом командир взвода лейтенант А. С. Корнеев. Он был все время в первых рядах атакующих, личным примером увлекал за собой бойцов. В жаркой схватке получил ранение, однако не покинул поле боя, а продолжал командовать подразделением. При штурме высоты лейтенант уничтожил нескольких гитлеровцев, но на самой вершине пал смертью героя, до конца выполнив свой долг перед Родиной.

Командир учебной роты капитан Евтушенко с группой саперов штурмовал вражеский блиндаж. Кончились боеприпасы. Казалось бы, нечем достать фашистов, но офицер нашел выход из положения. Неподалеку, в нише, лежали дымовые гранаты противника. Ими и воспользовались саперы. Они начали кидать гранаты в блиндаж и выкурили оттуда гитлеровцев. Выбегавших вражеских солдат и офицеров советские воины уничтожали прикладами и ножами.

Рядовой Попов в числе первых ворвался в траншею врага. Выстрелом из пистолета гитлеровский офицер ранил его в плечо. Гвардеец очередью из автомата сразил фашиста. Тут Попов увидел, что неподалеку на ефрейтора Кияна набросился немецкий солдат. Завязалась схватка. Несмотря на [144] ранение, Попов поспешил на выручку товарищу и ударом ножа заколол врага. Киян продолжал сражаться с гитлеровцами. Продвигаясь вперед, он заметил вражеский пулемет, который вел огонь по нашим бойцам. Ефрейтор подобрался к пулемету, ловким ударом ножа заколол фашистского пулеметчика, завладел его оружием и повернул против контратакующих гитлеровцев. Отважный гвардеец уничтожил более 20 солдат противника.

Высокое боевое мастерство продемонстрировал в этом бою ефрейтор Иван Шкиперский. Ворвавшись в траншею врага, он огнем и прикладом уничтожил двух гитлеровцев. Вдруг воин увидел, что один из танков непосредственной поддержки остановился у переднего края. Он понял, в чем дело: наткнулся на минное поле. Ефрейтор бросился на выручку и с помощью ножа стал нащупывать мины и проделывать проход. Танк двинулся вперед. Вслед за ним побежал бесстрашный сапер. В рукопашной схватке на гребне высоты Шкиперский уничтожил нескольких фашистов, но и сам был смертельно ранен.

Инициативу и смекалку проявил в бою младший сержант Александр Иванович Максимчук. Он действовал в составе группы разграждения. Под сильным минометным огнем противника воин снял 35 мин. Проделав проход в минном поле, Максимчук сел на танк и двинулся вперед, В ходе боя экипаж израсходовал все боеприпасы. Максимчук увидел, что слева, в нескольких десятках метров, стоит наш подбитый танк. Он посоветовал экипажу взять из него боеприпасы. Младший сержант помог танкистам перенести снаряды. Боевая машина вновь открыла огонь по врагу. Максимчук получил осколочное ранение, но идти в медсанбат отказался. Лишь когда закончился бой, он отправился на перевязочный пункт.

В 23 часа 50 минут высота была полностью взята. Не теряя времени, саперы начали закрепляться на ней. Всю ночь напролет трудились гвардейцы, приспосабливая вражеские траншеи к обороне. Майор Белоконь понимал, что гитлеровцы не смирятся с потерей важного опорного пункта, попытаются вернуть его. Так и произошло. Рано утром фашисты контратаковали высоту. Бой вспыхнул с новой силой. Враг шел напролом, не считаясь с потерями. На высоту обрушился шквал минометно-артиллерийского огня, позиции саперов поливали свинцом фашистские автоматчики. От разрывов снарядов и мин дрожала земля, клубы серого дыма, перемешанного с пылью, заволокли небо. Но саперы стояли как гранитная стена, не уступив противнику [145] ни пяди. Поддержанные мощным артиллерийским огнем, они отразили бешеный натиск врага.

Особенно отличился в этом бою заместитель командира 1-го штурмового батальона по политчасти майор В. А. Лебедев. Во время контратаки он находился в первой траншее. Увидев, что на позицию одного из взводов навалились два танка и самоходное орудие «фердинанд», он бросился на артиллерийскую батарею, подтянул ее и указал цель. Артиллеристы метким огнем подбили танки и самоходку противника.

Четырежды фашисты атаковали высоту и четырежды откатывались назад. Саперы-гвардейцы удержали важный рубеж. В боях за высоту 233,3 воины-саперы уничтожили свыше 300 гитлеровцев, взяли в плен 9 унтер-офицеров. Военный совет фронта наградил 71 гвардейца, в том числе майора Белоконя. Он получил только что учрежденный орден Александра Невского. В приказе инженерным войскам Западного фронта о захвате высоты 233,3 говорилось: «В этом бою саперы показали пример высокого героизма, преданность Родине, выразили всю ненависть и презрение к подлому и гнусному врагу.

Саперы показали, что они с успехом могут сменить мину на винтовку и жестоко разить врага штыком.

Подвиг саперов 1-го штурмового инженерно-сапёрного батальона войдет в историю инженерных войск Красной Армии... как пример беспредельного превосходства советского солдата над гнусными гитлеровцами»{13}.

Убедившись в бесплодности своих попыток вернуть высоту, гитлеровцы во второй половине дня начали отходить за реку Демина. Войска 10-й гвардейской армии двинулись вперед, в глубь обороны врага. Они быстро преодолели Демину, захватили дорогу через заболоченную долину реки. Подразделения 1-й штурмовой инженерной саперной бригады, участвовавшие в штурме опорного пункта противника, были выведены в резерв. Другие ее подразделения обеспечивали действия наступающих частей.

Две роты 4-го штурмового батальона капитана Ульяна Марковича Чернышева восстанавливали три моста через реку Демина у населенных пунктов Гнездилово, Слепцы и Павлиново, приводили в порядок дорогу, засыпали большие воронки от бомб. Как только инженерная разведка батальона обнаружила разрушенные мосты, к ним были тотчас же поданы на автомашинах готовые конструкции, и работа [146] закипела. Противник пытался помешать саперам выполнить боевою задачу. Он открыл по местам строительства сильный минометно-артиллерийский огонъ, не раз налетала вражеская авиация. Но ничто не могло сломить мужество воинов. В предельно короткий срок они навели мосты, и по ним пошли в бой наши войска.

За 14 дней наступления войска Западного фронта прорвали тактическую зону обороны противника на глубину 35–40 км, овладели Спас-Деменском, пересекли железную дорогу Смоленск — Козельск и Рославльское шоссе.

С разрешения Ставки командование фронта перенесло направление главного удара с рославльского, где фашисты оказывали сильное сопротивление, на ельнинско-смолен-ское. В период с 20 по 27 августа была произведена скрытая перегруппировка войск на новое направление. На этот раз 1-я комсомольская штурмовая инженерно-саперная бригада была придана 21-й армии, а 10-й армии придавалась 3-я штурмовая инженерно-саперная бригада под командованием полковника Б. С. Немировского.

За несколько дней до начала нового наступления я докладывал командующему фронтом план распределения инженерных частей на Ельнинско-Дорогобужскую операцию. Выслушав меня, В. Д. Соколовский сказал, что его очень беспокоит в полосе наступления 21-й армии опорный пункт противника на высоте 244, 3, восточнее Матвеевщины. Он выступает несколько вперед и держит под фланкирующим огнем пулеметов примыкающие участки обороны. Во время атаки с этой высоты фашисты могут ударить по флангам наших наступающих подразделений и нанести тяжелые потери.

— Поручите вашей 1-й комсомольской штурмовой бригаде овладеть высотой. Этим и ограничим ее боевую задачу, — сказал командующий.

Получив приказ на штурм высоты, командир бригады полковник Петров назначил для выполнения этой задачи 3-й штурмовой батальон под командованием майора Максима Ивановича Бахарева, 25 августа Бахарев совместно с замполитом старшим лейтенантом Снегурой, адъютантом батальона старшим лейтенантом А. Н. Шуклиным и командирами рот провел командирскую разведку высоты 244,3. В ходе разведки они уточнили начертание переднего края обороны противника, его огневые точки, минные поля, продумали, какие задачи будет решать каждое подразделение.

В батальоне была проведена большая подготовительная работа к наступлению. Состоялось совещание офицеров и [147] сержантов, в ротах провели партийные и комсомольские собрания, на которых присутствовали и выступили командир бригады полковник Петров и замполит подполковник Соловьев. На собраниях обсудили вопросы, как лучше выполнить боевую задачу. Участники штурма высоты 23, 3, 3 поделились своим опытом, дали ценные советы. Многие гвардейцы захотели идти в бой коммунистами. Более 30 саперов подали заявления с просьбой принять их в партию. В ночь на 28 августа батальон занял исходное положение для наступления. Командир батальона построил боевой порядок следующим образом: 1-я рота наступала на левом фланге, 2-я рота — на правом, а 3-я — в центре, уступом назад. Она атаковала с фронта в тот момент, когда 1-я и 2-я роты овладеют скатами высоты на флангах. Замысел майора Бахарева удался полностью. Смелыми, дружными, согласованными действиями саперы-штурмовики сломили сопротивление противника и обратили его в бегство. В 9 часов 25 минут после артиллерийской подготовки начался штурм опорного пункта на высоте 244, 3, а в 9 часов 35 минут она была уже в наших руках. Преследуя гитлеровцев, подразделения батальона с ходу заняли населенный пункт Матвеевщина, затем Борок, Сычево и Колодезь, На этом рубеже саперы остановились. Как было условлено, их сменили подразделения 21-й и 10-й гвардейской армий, которые стремительно двинулись вперед.

В 15 часов 15 минут по приказанию командира бригады батальон майора Бахарева был выведен в резерв. Он полностью выполнил свою задачу и добился больших успехов. Саперы уничтожили свыше 400 гитлеровцев и взяли в плен 52 солдата и офицера, захватили 14 шестиствольных минометов, 6 противотанковых орудий, 5 станковых и 11 крупнокалиберных пулеметов, 1 рацию, штабные документы разгромленной части 262-й немецкой пехотной дивизии, 4 штабных и 8 грузовых автомашин, 1 вездеход и склад боеприпасов{14}.

Многие гвардейцы за этот бой получили высокие правительственные награды.

Во время штурма командующий войсками Западного фронта генерал армии В. Д. Соколовский, представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник Н. Н. Воронов находились на ВПУ фронта, оборудованном в небольшом лесу. Здесь был и я. Шум боя отчетливо доносился, [148] сюда. Несмолкаемый гул артиллерийской канонады свидетельствовал о том, что на передовой время горячее.

На ВПУ по радио непрерывно поступали донесения о ходе наступления. Оно началось и развивалось удачно. И вот сообщили, что взята высота 244,3. Соколовский повернулся ко мне и сказал:

— Молодцы твои гвардейцы! Настоящие орлы!

Я только хотел сказать несколько теплых слов в адрес саперов, как в это время в палатку, где мы находились, вошел полковник из группы офицеров, сопровождавших представителя Ставки (фамилию его, к сожалению, не помню), и начал докладывать Н. Н. Воронову:

— Товарищ генерал, я сейчас был свидетелем одной блестящей атаки.

— Где? — спросил Воронов.

— Саперы штурмовали высоту 244,3. По команде «В атаку, вперед!» все подразделения, как один человек, мгновенно выскочили из траншей и во весь рост, соблюдая равнение, с криком «ура» ринулись на врага. Саперы шли в атаку, как настоящая гвардия. Картина потрясающая! Я буквально не успел глазом моргнуть, как высота была уже занята и они скрылись за обратным скатом вершины. Откровенно говоря, такой атаки я нигде не наблюдал. Это подлинные герои!

Соколовский и Воронов заулыбались. Они были очень довольны делами гвардейцев-саперов. Еще бы! Взять в столь короткий срок мощный опорный пункт могут только люди смелые, сильные, отважные.

В тот же день я встретился с командующим 21-й армией генералом Н. И. Крыловым. Соединения его успешно наступали. Делясь со мной своими впечатлениями, он прежде всего поблагодарил саперов:

— Здорово выручили нас. Спасибо им. Какие же молодцы! Взять такую высоту за несколько минут! Если бы не видел своими глазами, не поверил бы.

— Это уже не первый случай, Николай Иванович. Как видите, саперы умеют не только мины ставить и мосты восстанавливать. Умеют они и в атаку ходить!

— Еще как умеют! Все бы так.

Мы вспомнили трудные дни обороны Севастополя. Тяжелое это было время. С тех пор минул год с небольшим, а как все переменилось в ходе войны. Теперь уже не мы, а фашисты обороняются и отступают. Инициатива полностью перешла в наши руки. [149]

30 августа командующий фронтом ввел в прорыв 2-й гвардейский танковый корпус. За один день он продвинулся на 20 км и во взаимодействии с войсками 10-й гвардейской, 21-й и 33-й армий овладел городом Ельня.

Не выдержав натиска советских войск, противник в ночь на 31 августа начал отход на дорогобужском направлении. Войска 5-й армии неотступно преследовали его и 1 сентября овладели Дорогобужем.

Проезжая через Ельню после ее освобождения, я увидел на западной окраине огромное немецкое кладбище. В середине его стоял высокий пятиметровый березовый крест, а от него во все стороны расходились ряды сотен меньших крестов, которые с немецкой педантичностью были выровнены, как шеренги солдат. Каждый крест венчался стальной каской, имеющей пулевые или осколочные пробоины. Под каждым крестом в могиле лежало по 8–10 вражеских солдат. Тысячи оккупантов нашли свой конец на русской земле. Они очень хотели овладеть ею. И вот получили.

Ельня была сожжена дотла. То, что чудом уцелело после боев 1941 года, уничтожено огнем теперь. Тут и там догорали костры, огромные облака дыма плотно окутали руины города. Гитлеровские войска, отступая, усиленно применяли минновзрывные заграждения, минировали дороги, мосты, здания в населенных пунктах, в большинстве случаев ставя мины замедленного действия. Работы нашим саперам было невпроворот. Отряды минеров самоотверженно трудились по разведке и снятию мин и фугасов. У отдельных домов, на дорогах уже стояли предупредительные знаки: «Мины», «Заминировано». А кое-где высились груды снятых мин, еще не уничтоженных или не отправленных на склады для дальнейшего повторного использования. Работой по разминированию были заняты тысячи саперов. И чем дальше развивались события, тем больше инженерных частей отвлекалось на это дело. Большую помощь в работе оказывали нам саперные бригады, оставшиеся после расформирования 1-й саперной армии.

7 сентября начался третий этап Смоленской наступательной операции. Войска 31-й армии 16 сентября освободили город Ярцево. 19 сентября соединения 39-й армии овладели важным узлом обороны на путях к Смоленску — городом Духовщина. 23 сентября войска нашего фронта перерезали железную дорогу Козельск — Смоленск. Через два дня, то есть 25 сентября, соединения 31-й и 5-й армий ночной атакой освободили Смоленск, а войска 10-й и 49-й армий — Рославль. 2 октября войска Западного фронта вышли на [150] рубеж Усвяты, Рудня, Ленино, Дрибцы, Пропойск и перешли к оборбне. На этом Смоленская наступательная операция закончилась. Цели были достигнуты, и главная из них — освобожден Смоленск, город в междуречье Днепра и Западной Двины. Он является своеобразными воротами, открывающими путь ни запад. И в самом деле, отсюда начинались кратчайшие дороги для нашего наступления на Минск и далее на Варшаву и Берлин.