Достоинство национализма

XXI

: Иммануил Кант и Парадигма Анти-национализма

В чем же заключалась старая парадигма? И что представляет собой новая, на которою смещается международное поле действий? Я начну со старой парадигмы, даровавшей Израилю легитимность. Нынешнее государство Израиль было основано, как с точки зрения международного сообщества, так и конституционно, как национальное государство еврейского народа. Оно является наследником ранних политических теорий, признающих права наций на свободу и защиту своей независимости от разбоя международных империй. Конечно, всегда были национальные государства. Но современная идея национального государства была укоренена долгой борьбой таких стран, как Англия, Нидерланды и Франция, освободившихся от посягательств универсальной империи немецких и испанских Габсбургов (то есть "Священной Римской империи"). Победа Елизаветы над испанской армадой в 1588 г. стала поворотным моментом в истории потому, что, отбив попытку Филиппа II править Англией, она подтвердила право наций на свободу от австро-испанских претензий править всем человечеством. Поражение идеала универсализма в Тридцатилетней войне привело в 1648 г. к созданию новой парадигмы европейской политики, в которой ожившая концепция национального государства предлагала свободу народам всего континента. К 1800-м годам идея национальной свободы захватила умы до такой степени, что она представлялась естественным принципом упорядочения мира.

Создание независимых национальных государств должно было освободить народы, позволив им определять свой собственный курс, свою форму правления и законы, религию и язык. Греция объявила себя независимым национальным государством в 1822 году. Италия была объединена и завоевала независимость в результате ряда войн, начавшихся в 1848 г. За ними последовали десятки других национальных государств. Сионистская организация Теодора Герцля, провозгласившая путь к независимому национальному государству еврейского народа, вписывалась в эту политическую парадигму. В 1947 г., спустя несколько месяцев после обретения независимости Индией, ООН большинством в две трети голосов проголосовала за создание того, что документы ООН, именуют "еврейским государством в Палестине". Но в последующий период расцвет идеи национального государства приостановился. Более того, идея в значительной степени угасла. Стремясь создать Европейский Союз, страны Европы создали новую парадигму, в которой независимое национальное государство больше не рассматривается как ключ к благополучию человечества. Напротив, оно рассматривается ныне многими политиками и интеллектуалами Европы как источник неисчислимых бед. И напротив, многонациональная империя, которую Милль определял, как воплощение деспотизма, все чаще упоминается с любовью в качестве модели пост-национальной организации человечества. Более того, эта новая парадигма агрессивно продвигается в мейнстрим политических обсуждений других стран, в том числе таких, как США и Израиль, казавшихся долгое время неуязвимыми для нее. Как же так произошло, что многие европейцы готовы демонтировать государства, в которых они живут, обменяв их на власть международного режима? Я уже упоминал, что объединение народов под германским императором Священной Римской империи и универсальной церковью - старая европейская мечта. Философы Просвещения, отвернувшись от христианства, тем не менее сохранили эту мечту, самая известная формулировка которой была дана Иммануилом Кантом в манифесте 1795 г. "Вечный мир: философский этюд". В нем Кант атаковал идеал национального государства, сравнив национальное самоопределение с беззаконной свободой дикарей, которое, по его словам, следует справедливо презирать как "варварство" и "грубое убожество человечества". Он писал:

"Мы с глубоким презрением смотрим на то, как дикари цепляются за свою свободу беззакония. Они скорее будут вести непрекращающиеся раздоры, нежели подчинятся юридическим ограничениям ... Мы рассматриваем это как варварство, жестокость и грубое убожество человечества. Нам следует ожидать, что цивилизованные народы, ныне объединенные в [национальные] государства, как можно скорее поспешат отказаться от столь унизительного состояния. Но вместо этого каждое государство блюдет свое величие ... именно в том, чтобы не подчиняться каким-либо внешним ограничениям закона, и слава его правителя заключается в способности приказывать тысячам людей приносить себя в жертву".

Согласно этой точке зрения, политическая независимость это форма жизни, в которой "дикари цепляются за свою свободу беззакония". Цивилизованные народы, начав думать и рассуждать, "поспешат как можно скорее отказаться от столь унизительного состояния" Это относится как к личности, которой следует подчиниться законному государственному порядку, таки и к народам, которым следует отказаться от любого права на независимость, подчиняясь "международному государству", которое установит над ними "общественные законы принуждения", расширяясь до тех пор, пока оно не подчинит "все народы земли":

"Существует только один разумный путь, которым сосуществующие государства могут выйти из незаконного состояния вечной войны ... Они должны отказаться от своей дикой и незаконной свободы, привыкнуть к обязательным общим законам и таким образом сформировать международное государство, которое будет продолжать расти, пока не охватит все народы земли."

В трактате "К вечному мире" Кант утверждал, что создание международного государства, т.е. империи, является единственным возможным предписанием разума. Те, кто не соглашается подчинить свои национальные интересы директивам имперского государства, рассматривались как противостоящие историческому маршу человечества к царству разума. Те, кто настаивают на своей национальной свободе, поддерживают воинственный эгоизм на национальном уровне, являющийся таким же отступлением от здоровой морали, как и воинственный эгоизм в личной жизни. В течение многих лет кантианская парадигма, приписывающая институту национального государства врожденную аморальность, находила мало сторонников в Европе, где прогрессивное мнение находилось на стороне народов, обретающих свою независимость, и поддерживало демонтаж империи. Но когда после Второй Мировой войны к перечню преступлений, приписываемых национальному государству, был добавлен нацизм, результат оказался иным. Нацизм изображался как гнилой плод немецкого национального государства, и Кант, казалось, был полностью прав. Позволять народам вооружаться и самим определять, как и когда это оружие использовать, рассматривалось теперь как варварство и "грубое убожество человечества".

Я уже обсуждал этот аргумент в главе V, где подчеркнул, что режим национальных государств видит мир лучше управляемым, если страны сами и независимо намечают свой собственный курс. Нацистская позиция была совершенно противоположна: Гитлер видел Третий рейх улучшенной инкарнацией того, что он называл "Первым рейхом", т.е. ничем иным как Священной Римской империей Габсбургов. Мечта Гитлера заключалась в построении своей империи на руинах национальных государств Европы. Многие европейцы, однако, отказывались видеть вещи таким образом, приняв точку зрения, что нацизм был, более или менее, национальным государством, достигшим своего уродливого предела. К осуждению западных национальных государств марксизмом присоединился либеральный анти-национализм, с нетерпением стремившийся положить конец старому порядку во имя кантовского марша к Просвещению. Как отметил философ Юрген Хабермас, вероятно, ведущий теоретик пост-национальной Европы, этот переход был особенно легок для немцев, учитывая роль Германии во Второй мировой войне и тот факт, что послевоенная Германия в любом случае находилась под оккупацией, не представляя собой более независимое государство. Он мог бы добавить, что в отличие от британцев, французов и голландцев, немецкоязычные народы Центральной Европы исторически никогда не жили в едином национальном государстве, так что перспективы, представляемые таким государством, были для них менее важны. Как бы то ни было, пост-национальные теории нашли своих сторонников по всей Европе. Поколением позже, в 1992 году, европейские лидеры подписали Маастрихтский договор, основав Европейский Союз в качестве международного правительства, который лишил государства-члены многих прав, исторически характеризующих национальную независимость. Конечно, не все европейцы приняли этот курс. Но влияние новой парадигмы, стоявшей позади движения к Европейскому союзу, оказалось непреодолимо. Ныне в Европе и Америке мы видим поколение молодежи, впервые за четыре столетия не признающее национальное государство основой наших свобод. Там действует мощная новая парадигма, полагающая, что мы можем обойтись без этих государств. И эта парадигма поднимает прилив последствий как для тех, кто эту парадигму разделяет, так и для тех, кто ее не разделяет.

XXII

: Два урока Аушвица

Меня всегда пугала перспектива того, что такая нация как Британия, бывшая светочем в политике, философии и науке, навсегда уйдет с мировой сцены истории. С моей точки зрения, Британия, Америка, Нидерланды являются формирующими компонентами семьи наций, чье независимое существование важно для меня лично. И тем не менее, моя первая забота - Израиль, и сейчас я хотел бы разобраться, как выглядит моя страна в глазах европейцев. Или точнее, как она выглядит в рамках новой парадигмы, диктующей понимание Израиля столь многим в Европе, а в последнее время, и все увеличивающемуся числу образованных людей в Америке и иных странах. Поговорим о концлагере Аушвиц. Для большинства евреев Аушвиц означает нечто особое. Это не сионистская организация Герцля убедила практически всех евреев мира, что не может быть другого пути в наши дни, кроме создания независимого еврейского государства. Это сделал Аушвиц и убийство немцами и их пособниками шести миллионов евреев. Из ужаса и унижения Аушвица вырос тот неизбежный урок, что причиной убийства была зависимость евреев от чужой военной защиты. Это мысль была четко высказана Давидом Бен-Гурионом в еврейском Национальном собрании Палестины в ноябре 1942 года:

"Мы не знаем точно, что происходит в нацистской долине смерти и сколько евреев уже убито ... Мы не знаем, не найдет ли победа европейской демократии, свободы и справедливости лишь огромное еврейское кладбище, по которому разбросаны кости нашего народа ... Мы единственный народ в мире, чью кровь, как нации, можно проливать ... Только наши детям, нашим женщинам ... и нашим старикам положено особое обращение: быть похороненным заживо в могилах, ими самими вырытых, быть сожжёнными в крематориях, быть задушенными и расстрелянными из пулеметов ... за единственный грех: ... что у евреев нет политического права, нет еврейской армии, нет независимости и нет отчизны ... Дайте нам право сражаться и умереть как евреи ... Мы требуем права ... на отечество и независимость. То, что с нами случилось в Польше, и что не дай Бог, может произойти с нами в будущем, все наши невинные жертвы, все десятки тысяч, сотни тысяч и, возможно, миллионы ... это жертвоприношение народа, не имеющего родины ... Мы требуем ... родину и независимость."

В этих словах связь между Холокостом и тем, что Бен-Гурион называл "грехом" еврейского бессилия, очевидна. Смысл Аушвица заключается в том, что евреи не смогли найти способ защитить своих детей. Они зависели от других, владеющих властью порядочных людей в Америке и Британии, которые, когда пришло время, мало заботились о спасении европейского еврейства. И сегодня большинство евреев по-прежнему считают, что единственное, что действительно изменилось с тех пор, как погибли миллионы нашего народа, единственное, что является бастионом против повторения этой главы мировой истории, это Израиль.

Евреи не единственные, для кого Аушвиц стал важнейшим политическим символом. Многие европейцы тоже видят Аушвиц как центральный урок Второй Мировой войны. Но выводы, которые они делают, прямо противоположны выводам евреев. Следуя Канту, они считают Аушвиц предельным выражением "варварства" и "грубого убожества человечества", каковым является национальная обособленность. С этой точки зрения лагеря смерти дали абсолютное доказательство того, что разрешать странам самим решать, как распоряжаться имеющейся у них военной мощью, это зло. Очевидный вывод состоит в том, что давать немецкой нации подобную власть на жизнь и смерть было неверно. Чтобы предотвратить повторение подобного зла, следует демонтировать Германию и другие европейские национальные государства и объединить все европейские народы под одним международным правительством. Ликвидируйте национальные государства раз и навсегда, и вы запечатаете мрачную дорогу в Аушвиц. Обратите внимание, что согласно этой точке зрения, ответом на вопрос об Аушвице является не Израиль, а Европейский Союз. Объединенная Европа сделает невозможным для Германии или любой другой европейской нации подниматься вновь и вновь и терроризировать других. В этом смысле Европейский Союз выступает гарантом будущего евреев и, вообще, всего человечества. Вот вам две конкурирующие парадигмы, касающиеся осмысления Аушвица. Все смотрят на одни и те же факты. Обе парадигмы воспринимают их как данность: в Аушвице немцами и их коллаборационистами были убиты миллионы людей; свершенное там являлось абсолютным злом; евреи и другие, там погибшие, были беспомощными жертвами этого зла. И в этот момент согласие заканчивается. Люди, рассматривающие одни и те же факты через призму двух разных парадигм, видят разное:

Парадигма A: Аушвиц представляет собой невыразимый ужас евреев, женщин и мужчин, раздетых догола и безоружных, видящих, как умирают их дети и не имеющих в руках ничего, чтобы защитить их.

Парадигма B: Аушвиц представляет собой невыразимую ужас, когда немецкие солдаты применяют насилие по отношению к другим на основании мнения исключительно их собственного правительства касательно своих национальных интересов и прав.

Важно осознать, что эти две точки зрения, кажущиеся вначале даже не говорящими об одном и том же, на самом деле описывают две почти абсолютно непримиримые моральные позиции. В одном, источником зла рассматривается мандат на убийство; в другом - бессилие жертв. Кажущаяся тонкая разница в перспективе, когда мы смотрим через призму этих парадигм на Израиль, раскрывается в бездну. Те же две парадигмы, взгляд которых теперь обращен на независимое государство Израиль, видят следующее:

Парадигма A: Израиль представляет собой евреев, женщин и мужчин, с оружием в руках охраняющих и защищающих своих и чужих еврейских детей. Израиль это противоположность Аушвицу.

Парадигма B: Израиль представляет собой невыразимый ужас, когда еврейские солдаты применяют насилие по отношению к другим на основании мнения исключительно их собственного правительства касательно своих национальных интересов и прав. Израиль это Аушвиц.

Израиль играет исключительную роль в обеих парадигмах из-за идентификации евреев с жертвами Катастрофы. Для основателей Израиля тот факт, что пережившие лагеря смерти и их потомки могут взять в руки оружие и имеют право проходить воинскую подготовку под еврейским флагом, являлось подтверждением сдвига к более правильно и справедливо устроенному миру. Это ни в коей мере не компенсировало произошедшее. Но это давало пережившим права и возможности, которые, будь они даны несколькими годами ранее, могли спасти их близких от смерти и еще худшего. В этом смысле Израиль это противоположность Аушвицу.

В то же время Израиль имеет исключительное значение и в новой европейской парадигме. Ибо в Израиле выжившие и их потомки взялись за оружие и встали на путь определения собственной судьбы. То есть, народ, столь близкий к кантовскому идеалу отказа от себя всего несколько десятилетий назад, выбрал вместо него то, что сейчас рассматривается как гитлеровский путь - путь национального самоопределения. Именно это стоит за почти безграничным отвращением, которое многие испытывают к Израилю, и особенно, ко всему связанному с попытками Израиля себя защитить, независимо от того, насколько эти операции успешны или безуспешны, морально безупречны или сомнительны. С точки зрения многих европейцев, взяв оружие во имя собственного национального государства и собственного самоопределения, евреи просто пошли по пути того зла, которое привело Германию к созданию лагерей. Детали, возможно, отличаются, но принцип тот же: Израиль это Аушвиц.

Попытайтесь посмотреть на это европейскими глазами. Представьте себя сегодняшним гордым голландец, чья нация подняла факел свободы в безнадежном восстании против католической Испании, войне за независимость, длившейся 80 лет. "И все же,- говорит он себе,- я готов пожертвовать этим наследием и мыслями о прошлой славе, распрощаться с государством, основанным моими предками, ради чего-то большего. Я свершу эту мучительную жертву ради международного политического союза, который обнимет, в конце концов все человечество. Да, я сделаю это для человечества". И кто же выступает против него? Кто из цивилизованных народов осмеливается отвернуться от этих благословленных нравственностью и разумом усилий по достижению спасения человечества? Представьте себе его потрясение: "Евреи! Эти евреи, которые должны бы первыми приветствовать приход нового порядка, первыми приветствовать начало спасения человечества, вместо этого утверждают себя оппонентами и строят свою маленькую эгоистичную страну в разладе со всем миром? Как они посмели? Разве не должны они принести те же жертвы, что и я во имя Просвещения и разума? Неужели они настолько испорчены, что не в состоянии вспомнить своих родителей в Аушвице? Нет, они не в состоянии вспомнить и не могут принести жертвы во имя Просвещения и разума, как я, ибо они соблазнены и отравлены тем же злом, что прежде поглотило соседнюю с нами Германию. Они перекинулись на сторону Аушвица". Совершенно не случайно мы постоянно слышим, как Израиль и его армия сравниваются с нацистами.

Мы не говорим о каких-то старых наветах, произвольно подхваченных за их риторическую ценность. В Европе и всюду, куда распространяется новая парадигма, сравнение с нацизмом, каким бы абсурдным оно ни было, является естественным и неизбежным. Это отвечает на вопрос о том, как это возможно, что на очень фундаментальном уровне факты кажутся неважными. Как возможно, что даже когда израильские действия признаются справедливыми, оборонительными и продуманно сдержанными, страну обливают кампаниями бичевания, грызущими все глубже и бьющими сильнее с каждым годом. Как возможно, что после ликвидации израильской зоны безопасности в Южном Ливане и уходе Израиля из сектора Газа ненависть к Израилю только усиливается. Ответ заключается в том, что, хотя ненависть к Израилю может в какой-то момент фокусироваться на определенных фактах о зоне безопасности, секторе Газа или турецком прорыве блокады, курс в сторону отвращения и ненависти к Израилю не зависит от этих фактов. Он обусловлен быстрым распространением новой парадигмы, видящей Израиль и независимое использование им сил самозащиты как незаконные в своей основе. Если в чем-то фундаментальном вы считаете Израиль вариантом нацизма, вас не будут впечатлять "улучшения" его политики или пиара. Улучшенный Аушвиц по-прежнему является Аушвицем. Но если это верно, и сравнение Израиля с самым одиозным политическим режимом в европейской истории встроено в новую парадигму международной политики, быстро надвигающуюся на нас, то не придут ли люди, сторонники этой парадигмы, к заключению, что Израиль не имеет права на существование и должен быть демонтирован? Ответ на этот вопрос очевиден. Безусловно, подобное сравнение ведет к выводу, что Израиль не имеет права на существование и должен быть демонтирован. А почему бы нет? Если Германия и Франция не имеют права на существование в качестве независимых государств, почему Израиль? И если мало у кого увлажнятся глаза в день, когда, наконец, исчезнут Британия и Нидерланды, почему надо чувствовать себя по-иному в отношении Израиля? Напротив. Пока евреи и их друзья с ужасом говорят о "разрушении Израиля", эта фраза никого не пугает в среде тех, кто принял новую парадигму и уже публично позволяют себе фантазировать о политических договоренностях, которые бы позволили прекратить существование еврейского государства.

XXIII: Почему нет протестов против гнусностей Третьего мира и ислама

Я утверждаю, что главным двигателем прогрессивной делегитимации Израиля на международных форумах, в СМИ и университетах является укрепление новой антинационалистической парадигмы в международных отношениях. Ее основным источником является, в первую очередь, Европа. Я понимаю ее суть, как стремление подчинить европейские национальные государства международному политическому институту - Европейскому союзу. Это наносит серьезный ущерб принципу, изначально давшему легитимность Израилю в качестве независимого национального государства. Это был принцип национальной свободы и самоопределения, позволявший еврейскому государству действовать, где и как это необходимо, для защиты своего народа. Многие в Европе все чаще считают такую ​​национальную независимость и заботу о себе незаконными, и это настраивает их на систематическое отрицание легитимности Израиля. И эта точка зрения быстро распространяется в Америке и других странах.

Это поднимает важный вопрос: если растущая враждебность по отношению к Израилю в значительной степени вызвана крахом поддержки идеи независимого национального государства, почему многие жесточайшие критики Израиля поддерживают создание независимого государства для палестинских арабов? Почему они воздерживаются от критики применения силы такими государствами, как Иран, Турция, различные арабские режимы и иные страны Третьего мира? Многие из этих режимов гораздо агрессивнее Израиля в сфере применения силы, совершая порой зверства невообразимого масштаба. Если парадигма национального государства рухнула, почему есть терпимость, если не прямая поддержка, действий, осуществляемых такими режимами?

Как и раньше, ответ стоит начать с анти-национализма Канта. Напомним, что по Канту человеческую историю следует рассматривать как прогрессивное движение от варварства к окончательному торжеству морали и разума, приравненное к формированию универсального государства. Согласно этой точке зрения, народы сначала отказываются от своей свободы, эгоизма и беззакония, объединяясь в национальные государства. Затем национальные государства должны сделать аналогичный шаг, отказавшись от собственной свободы, эгоизма и беззакония, и подчинившись общему для всех праву универсального государства. В отличие от других Кант не был уверен, что такое развитие истории неизбежно. Тем не менее, он считал такое развитие единственно моральным и согласным с разумом. Любое другое рассмотрение истории "заставит нас отвернуться с отвращением".

Но подобное толкование исторического прогресса не означает, что все народы движутся от варварства к разумности в одинаковом темпе. Напротив, Кант считал, что на этом пути есть разные этапы и разные народы достигают их в разное время. Как он объяснял в эссе под названием "Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане" (1784 г.), народы покидают состояние дикости и достигают цивилизованного уровня, когда они объединяются в национальные государства, каждое из которых внутри управляется верховенством закона. Но режим национальных государств это еще не моральная зрелость, являющаяся третьей и последней стадией, которую предстоит достичь истории человечества. Достижение этой последней стадии требует, чтобы человечество "наконец ... сделало шаг", диктуемый разумом, и подчинилось универсальному федеративному государству. Кант объясняет, что это была бы

федерация народов, в которой каждое государство, даже самое малое, могло ожидать получить безопасность и права, не опираясь на собственную власть и легальное мнение, а исключительно от этой великой федерации, от объединенной власти и законов единой воли.

Здесь "моральная зрелость" приравнивается к отказу от собственного мнения о том, что правильно, и от собственной силы действовать во имя этого. Мнения универсального государства определят, что правильно; "единая сила" и "единая воля" универсального государства навяжут то, что правильно.

Кант не верил, что в его дни какая-либо нация достигла этого уровня "моральной зрелости". Но он верил, что Европа, в конце концов, вынуждена будет достичь этого из-за боли и страданий, вызванных столькими войнами. Тем временем, по его мнению, остальной мир остается в состоянии дикости, не сделав даже первоначального шага к объединению в форме национальных государств. Очевидно, им придется сделать это вначале, прежде чем они смогут подняться выше.

Когда европейские анти-националисты говорят о международных отношениях, они более или менее точно повторяют эти кантовские три стадии человеческого прогресса. Согласно этой точке зрения, на земле есть лишь одно место, где нации, наконец, достигли стадии "моральной зрелости": это Европейский Союз. Только в Европе для миллионов людей совершенно ясно, что теперь пора преодолеть режим национальных государств. Только в ней идеал национальной независимости становится не надобен. Согласно этой точке зрения, видимо, Иран, Турция, арабы и "Третий мир", находятся на более примитивном этапе своей истории. Это народы, лишь еще пытаются выйти из дикости, двигаясь по пути консолидации национального государства, управляемого верховенством закона. Лишь достигнув этого этапа, возможно, еще через столетия, они начнут медленно осознавать разумность идеи вырастания из рамок своих национальных государств и достигать "моральной зрелости", что подчиниться международному правительству.

Преобладание такого трехэтапного взгляда на историю во многом объясняет энтузиазм многих европейских лидеров по поводу создания новых государств на Ближнем Востоке и в странах третьего мира, и их безразличие к агрессивности и совершаемым в этих регионах зверствам. В их глазах эти войны и зверства - всего лишь этап, через который должны пройти народы Третьего мира. Они, как дети, просто не знают, что такое хорошо, и еще не будут знать какое-то время.

Конечно, об Израиле ничего подобного сказать нельзя. С точки зрения европейского либерализма евреи это не мусульмане или народ Третьего мира. На евреев следует смотреть, как на европейский народ, и применять к ним стандарты, как в Европе, достигшей стадии "моральной зрелости". Отсюда отвращение и гнев, испытываемые к израильтянам и евреям, которые настаивают на национальном самоопределении. Когда мы действуем односторонне в военных вопросах или опираемся на собственную независимую позицию в юридических и конституционных делах, на нас смотрят, как на бывших европейцев, нелепо отвергнувших путь моральной зрелости. Мы не дети, которых нельзя привлечь к ответственности, ибо им не ведомо, что такое хорошо. Мы как взрослые, которые знают, что такое хорошо, но сознательно выбрали путь бездумной аморальности.

Этим объясняется, почему существует такой дисбаланс между взглядом европейцев на Израиль, и их отношением к Ирану, Турции, арабским государствам и странам Третьего мира. Двойные стандарты возникают непосредственно из кантовской интерпретации истории. Где бы ни укоренялась новая парадигма, вы обнаруживаете, что моральные требования, предъявляемые к Израилю, становятся все строже, в то время как публичная критика в адрес мусульманских соседей Израиля затормаживается или вообще отсутствует. Это потому, что иранцы, турки и арабы не считаются достигшими нужного этапа своей истории, где возможно моральное и резонное мышление. Как сказал Кант, у них "все целиком состоит из глупости и детского тщеславия, а часто - детской злобы и разрушительности".

Конечно, невежливо и аполитично говорить, что все эти народы подобны простым, взбалмошным детей, и что по этой причине от них мало что можно ожидать. Но царапните поверхностную вежливость, и вы обнаружите повсеместную шокирующую снисходительность, граничащую с расизмом. Настаивание, чтобы израильтяне несли ответственность по более высоким моральным стандартам, чем арабы или иранцы, потому что мы "европейцы", является постоянным фоном разговоров. Однако большинство придерживающихся этой точки зрения, стараются не говорить этого официально. В отличие от датского посла в Израиле, сделавшего недавно именно это во время своего публичного выступления. И оно весьма хорошо отражает то, что многие часто говорили нам в частном порядке:

"Утверждают, что Европа применяет двойные стандарты и дискриминацию. ... Я думаю, что Израиль должен настаивать на том, чтобы мы вас дискриминировали [sic]. Чтобы мы применяли двойные стандарты. Это потому, что вы одни из нас ... Бывает, израильские собеседники говорят в ответ: "Посмотрите, что происходит в Сирии. Посмотрите, что творится в других местах." Верно, это не те стандарты, по которым вас судят. Это не те стандарты, по которым Израиль хотел бы, чтобы его судили. И поэтому я полагаю, даже правильно, чтобы вы настаивали на применении двойных стандартов к вам - стандартов, применяемым ко всем остальным странам европейского контекста."

XXIV: Великобритания, Америка и другие вызывающие сожаление нации

По-видимому, пугающие кампании по очернению Израиля, имеют следующую причину. Евреи, несмотря на то, что их воспринимают как "европейский" народ, долженствующий знать, что такое хорошо, тем не менее, продолжает действовать как независимое национальное государство, преследуя свои интересы и цели так, как он их понимает. И они делают это вместо того, чтобы принять европейскую концепцию того, что означает быть "морально зрелой" нацией. Если этот тезис верен, то мы найдем и другие "скорбные" по той же самой причине случаи. Зададим вопрос, есть ли другие нации, подвергшиеся аналогичным кампаниям очернения? Причем, нации, являющиеся "европейскими", которым следует придерживаться иного стандарта поведения, ибо они должны знать, что такое хорошо?

Ответ на эти вопрос, безусловно, положительный. В 80-е годы ярким примером нации, подвергшейся такому моральному поношению, был, конечно же, режим апартеида в Южной Африке. В 1990-е годы международный вопль был направлен против Сербии. Сегодня, когда обе эти страны сошли со сцены, как объекты осуждения, моральное возмущение, долгое время концентрировавшееся вокруг Израиля, обратилось против Соединенных Штатов и Великобритании, проголосовавшей за выход из Европы, а также против восточноевропейских стран: Венгрии, Польши и Чехии, сопротивляющихся европейским стандартам поведения в ряде сфер. Указывая на эти примеры, я не говорю, что эти очень разные нации принадлежат к одной моральной категории. Я думаю, это не так. Тем не менее, все они являются примерами наций, которые подверглись кампаниям шельмования и позора, наиболее характерным в последние годы для Израиля. Я хочу понять, что именно с точки зрения европейского либерализма делает эти страны столь вызывающими сожаление и отвращение.

Начну с американского примера. Трудно не заметить ненависть, обрушивающуюся на американские администрации за их притязания и защиту независимой политической линии. Это безусловно верно в отношении ярко националистической тематики президентства Трампа. Но во многих отношениях это не новость. По крайней мере, с момента окончания холодной войны европейцы набрасываются на американские администрации за их "отказ присоединиться" к международным соглашениям, завоевавшим расположение "международного сообщества", от протокола Киото до Международного Уголовного Суда. Они осуждают Америку также за желание самостоятельно решать неотложные проблемы безопасности, как в случае Второй войны в Персидском заливе, ведшейся без мандата со стороны ООН. Европейцев, действительно, беспокоит то, что американцы не считают свою армию, существующей лишь для обслуживания "международного сообщества", и что американцы готовы пренебречь ООН как "высшим органом принятия решений". Другими словами, помимо того, что их беспокоит суть той или иной американской политики, европейское руководство обеспокоено в целом тем, что США считают себя вправе действовать в одностороннем порядке, в соответствии со своим собственным суждением и в интересах собственного народа, его ценностей и интересов. То есть, для них является проблемой то, что США действуют как независимое государство.

Сходство с Израилем поразительно. Как и в случае с Израилем, волны гнева и отвращения фиксируются на конкретном американском решении. Но хотя конкретные темы приходят и уходят, не они являются движущей силой гнева и отвращения. Движущей силой является американское отстаивание собственного права на независимые действия, то есть права жить в соответствии со старым режимом национальных государств. И здесь, как и в случае с Израилем, европейский ужас следует двойному стандарту: Американцев ругают и их поведение осуждают за независимость решений в отстаивании своих национальных интересов. Однако, такой скандал никогда не возникнет по поводу китайских или иранских независимых решений и преследованию ими собственных интересов. И опять, гнев и ненависть вызывает национальная независимость именно "европейского" народа, которому полагается достичь моральной зрелости и знать, что такое хорошо.

То же возмущение распространилось и на Великобританию после ее решения вернуться к курсу национальной независимости и самоопределения, а так же на такие страны, как Чехия, Венгрия и Польша, настаивающие на сохранении собственной иммиграционной политики, не соответствующей теориям Европейского Союза касательно расселения беженцев. В этих и других подобных случаях конкретные возражения вторичны по сравнению с гневом на саму возможность проведения независимой политики европейской нацией. И, как и в случае с Израилем, эту независимую политику приравнивают к нацизму или фашизму.

Порицание не ограничивается лишь разговорами. Как минимум в двух случаях, за таким моральным осуждением последовали принудительные действия: кампании делегитимации против Южноафриканской республики и Сербии, в конечном итоге приведшие к разрушению режима апартеида в Южноафриканской республике, и насильственному изгнанию Сербии из Косово. Я не сомневаюсь в том, что южноафриканский режим был безобразен с моральной точки зрения, или что сербские силы несли ответственность за беспорядки после распада Югославии. Но сейчас меня интересуют не объективные моральные недостатки этих наций, по поводу которых не может быть особых разногласий. Скорее, я хочу понять, почему эти две нации были выделены, тогда так множество иных наций, вполне соперничавших с ними в области кровопролития, угнетения и пыток, игнорировались. Мое утверждение состоит в том, что ненависть, направленная против этих народов, не объясняется просто ссылкой на совершенные ими злодеяния. Ибо кто может всерьез утверждать, что в области прав человека у сербов дела обстояли хуже, чем у Северной Кореи, Ирана, Турции, Сирии, Судана или Конго? Или что угнетение черных в Южноафриканской республике, какое бы ни было ужасное, предосудительнее угнетения женщин в Саудовской Аравии сегодня?

Причина того, что эти народы были выделены как цель особого отвращения, ненависти и наказания, заключается в том, что сербов и белых южноафриканцев считают европейцами и применяют к ним моральные нормы, не имеющие ничего общего с тем, что ожидается от их африканских или мусульманских соседей. В конце концов, почему два миллиона албанцев в Косово должны признать вторым независимым албанским государством, в то время как тридцать миллионов курдов продолжают из года в год страдать от террора и преследований со стороны турок, арабов и иранцев в отсутствие независимого отечества? Решающее различие между этими случаями, я думаю, состоит в том, что сербы, считающие Косово своей землей, воспринимаются как европейский народ, которому полагается знать, что такое хорошо; в то время как турки, иранцы и арабы, продолжающие угнетать и убивать курдов, рассматриваются (парадигмой европейских либералов) как дети-дикари, от которых нельзя ожидать почти никакой морали.

Это поначалу противоречит здравому смыслу, но, если задуматься, очевидно. Если нация европейская или произошла от поселенцев-европейцев, то от нее ожидается, соответствие европейским стандартам, которые все больше означают кантовский отказ от национального права на независимое суждение и действие, особенно, при применении силы. Напротив, Иран, Турция, арабы и страны Третьего мира с этой точки зрения считаются первобытными народами, не достигшими даже стадии национальных государств, консолидированных под властью закона. На практике это означает, что, как правило, никакие моральные стандарты к ним вообще не применяются.

XXV: Почему империалисты ненавидят

"Либеральный интернационализм" это не просто активная повестка дня для стирания национальных границ и демонтажа национальных государств в Европе и иных местах. Это империалистическая идеология, подстрекающая против национализма и националистов, добиваясь их делегитимации как повсюду в Европе, так и среди наций, считающихся произошедшими от европейской цивилизации, таких как Америка и Израиль.

Почему так мало дискуссий касается ненависти, изливаемой либеральными кругами? Похоже, это происходит от того, что существование подобной ненависти не укладывается в кантовскую парадигму, согласно которой разум движет человечество к отбрасыванию независимых национальных государств вместе с присущей их эпохе ненавистью и насилием. Согласно этой точке зрения, грядущее международное государство вырастет из разума и мира. Но если выяснится, что поддержка либеральной империалистической программы порождает не разум и мир, а ненависть и насилие, то точка зрения, утверждающая, будто для разумных людей либеральная империя есть единственная опция, окажется серьёзно подпорченной.

Иными словами, в современном либеральном дискурсе имеется слепое пятно. Из-за своей приверженности универсальному политическому порядку либеральные империалисты склонны приписывать ненависть национально-племенному партикуляризму (или религии), игнорируя либо преуменьшая ненависть, являющуюся прямым следствием продвижения их собственной цели - универсального политического порядка.

Тут нечему удивляться. Исторически, каждая знакомая нам имперская теория, будь то египетская, ассирийская, греческая или римская, христианская или мусульманская, либеральная или марксистская, предлагала идеологию всеобщего спасения и мира. И каждая такая империалистическая идеология, сталкиваясь с теми, кто решительно отвергал предлагаемое им спасение, отвечала на этот отказ сильной и непроходящей ненавистью. Универсальное, кажется, может любить всех людей и народы лишь до тех пор, пока те готовы определяться в своих мыслях и действиях этим универсальным. В тот момент, когда отдельные нации и личности настаивают на самоопределении, все переворачивается. Мы обнаруживаем, что универсальное ненавидит конкретное, ужасается и испытывает к нему отвращение. И эта ненависть и отвращение лишь усиливаются, если сопротивление конкретного оказывается непроходящим и стойким.

Это история ненависти христианства к евреям, отвергнувшим евангельскую весть о спасении и мире. Это история ненависти Европы к современному Израилю, отвергнувшему послание Европейского Союза о спасении и мире. Другими словами, предложение Канта о демонтаже национальных государств Европы и подчинении их международной федерации является просвещенном парафразом древней христианской традиции. Гнев, испытываемый сторонниками либеральной империи, когда они сталкиваются с отказом Израиля принять их программу вечного мира, во многом сродни тому, что, должно быть, чувствовали их предки, сталкиваясь с отказом евреев от Евангелия. И евреи тоже, обнаруживая снова обрушивающуюся на них ненависть, испытывают чувства, аналогичные тем, что испытывали их предки.

Сказав это, мы должны вновь взглянуть на ненависть Гитлера к евреям, часто называемую архетипическим случаем ненависти одной нации к другой. Однако немцы никогда не культивировали ветхозаветное представление о себе как о независимом национальном государстве, подобно англичанам, голландцам и американцам. Немецко-католическая мечта об Austriae est imperare orbi universo или мечта немцев-нацистов стать "владыкой земли", или мечта Германии эпохи Просвещения о "международном государстве, которое обязательно продолжит расти, пока не охватит всех людей земли", - все это трансформации единого идеала и страсти императоров и империалистов, мечтающих уничтожить все свободные, самоопределяющиеся нации на земле, наполнив землю всеобщей волей, несущей единое всеобщее спасение для всех.

Это тот идеал, та страсть, для которых евреи с их вечной заботой о своём уникальном пути и завете стали невыносимым препятствием. По этой причине ненависть немцев к евреям действительно стала притчей во языцех и архетипом. Но это не архетип ненависти одного народа к другому, с ним конкурирующему. Это архетип ненависти императоров и империалистов к тому, что их универсальная воля не может подчинить даже один, упорно мыслящий иначе народ, каким бы маленьким он ни был. Стоит потратить время и хорошенько это понять: для тех, кто охвачен универсалистскими иллюзиями, истина не может иметь исключений. И поэтому предлагаемое ими спасение не может быть истинным, если оно имеет исключения; оно должно распространяться на все народы, на всех женщин и мужчин, на любой возраст.

Допустить даже малое несогласие, терпеть это малое несогласие будет означать, что всеобщее спасение, предложенное человечеству, ложно. И все же евреи настаивают на своем несогласии.

Этот ужас по отношению к национальному и особенному у христиан несколько уменьшился. Там, где Еврейское Писание укоренено, мы встречаем ныне многих христиан, способных любить уникальные и особенные национальные цели и перспективы. Вот почему так много набожных христиан, как протестантов, так и католиков, остаются националистами в Америке и Великобритании, несмотря на то, что их приверженность национальной независимости стала глубоко неуважаемой чертой. Они отождествляют себя с древним Израилем, и именно эта близость учит их любить особенность уникальной национальной задачи. Вот почему столь многие в этих странах любят Израиль любовью, не имеющей иного источника, кроме их личной идентификации с древним израильским народом Ветхого Завета.

Сегодня ненависть императоров и империалистов, страх перед национальным и особенным, ярко пылает среди "либеральных интернационалистов". Они подхватили тоску по универсальной империи, веря в нее, как когда-то верили в нее христиане и марксисты.

Евреи останутся объектом особого возмущения в глазах сторонников либеральной империи, какими они были в глазах их предшественники. Однако, места в сердце либеральных империалистов много. И их ненависть к особенному, занятая одно время исключительно Израилем, в последние годы обнаружила много иных народов, упорно желающих защищать свои собственные перспективы. Протесты против универсального либерализма в наши дни можно найти в Америке и Великобритании; во Франции, Нидерландах и Дании; в Чехии, Польше, Венгрии и Греции; в Индии и Японии; и во многих других странах. И как ненавидели евреев, так их всех будут ненавидеть за их желание прокладывать свой собственный независимый курс.

По иронии судьбы, в глазах либеральных империалистов все диссиденты и все инакомыслящие выглядят одинаково. Хотя эти диссидентские движения и нации не имеют и никогда не будут обладать единым мировоззрением, которое они продвигают. Они не разделяют универсального учения, и не предлагают его для спасения всего человечества. В некоторых странах противодействие либеральной империи коренится в чаяниях, которые я нахожу привлекательными и достойными восхищения, тогда как в других это противодействие происходит во имя того, что мне неприятно или того хуже. Что объединяет эти очень разные народы и движения, так это желание увидеть, как их нация устанавливает свой собственный курс, хорошо это или плохо. Я не могу защищать все партикулярные движения, возникающие из этого стремления к национальной свободе, и никого не следует просить об этом. Свободные нации не всегда могут сделать правильный выбор. Они продвигаются методом проб и ошибок, преследуя то, что они считают своими интересами, в соответствии со своими национальными традициями и собственной уникальной точкой зрения. Человечество не заинтересовано в подавлении этих взглядов во имя какой-то фиксированной доктрины, которая возведет на престол еще одну мировую империю. Наш интерес, скорее, состоит в том, чтобы позволить нациям, насколько это возможно, преследовать свои исконные цели. Не стоит быть очарованным тем, что каждый народ сделает со своей свободой. Но если мы будем терпимы к путям других наций, мы освободимся от старой империалистической ненависти к чужим и разным. И мы можем даже прийти к выводу, что мир экспериментов и инноваций принесет больше благословений "семьям земли", чем любой универсальный замысел, который бы мы сами выбрали.

Заключение. Достоинство национализма

Поразительно, что Моисей, разговаривавший с Господом неба и земли, не задумывает завоевание мира, а выступает в качестве законодателя только Израилю. Пророки Израиля, безусловно, понимали, что Тора дана во благо всему человечеству. И все же Еврейское Писание постоянно делает различие между национальным государством, санкционированным Моисеем во Второзаконии, - государством, управляемым в заданных границах; и стремление преподать Слово Божье народам мира, для которого придут народы в Иерусалим, чтобы познать пути Израиля, - стремление, не связанное с завоеванием. Насколько отличается эта библейское ощущение от того, что видим мы в древних империях, всегда нацеленных на завоевание и стремящихся любой ценой навязать народам свое видение мира и процветания!

В этой книге я попытался понять, что стоит за библейским предпочтением политического строя, основанного на национальном государстве, - предпочтением, в наше время ставшем опорой протестантского устройства Западной цивилизации. Я показал, что институт национального государства предлагает ряд преимуществ по сравнению с известными нам альтернативными формами политического строя: национальное государство, подобно империи, вытесняет войну на границы большого политически упорядоченного региона, создавая защищенное пространство, в котором будут царить мир и процветание. Но в отличие от империи, независимое национальное государство воспитывает неприятие завоевательных авантюр в далеких странах. Более того, режим национальных государств предлагает максимальную возможность коллективного самоопределения. Он создаёт продуктивную конкуренцию между нациями, каждая из которых стремится максимально развить свои особенности и способности своих отдельных членов. Только этот режим предоставляет государству фундамент для развития свободных институтов и индивидуальных свобод. Это значительные преимущества, в свете которых я прихожу к выводу, что лучшим известным человечеству политическим порядком, на самом деле является режим независимых национальных государств.

Это значит, что надо быть националистом. Я имею в виду не только то, что человек должен быть патриотом, верным своей нации и заинтересованным в продвижении ее интересов. Скорее, я предлагаю более широкий взгляд, признающий заинтересованность в том, чтобы все человечество жило в мире независимых и самоопределяющихся наций, каждая из которых преследует свои собственные интересы и стремления. Эта точка зрения далека от защиты утопического универсального права нации на независимость. Но она обеспечивает необходимую цель в международной политике, сверх цели простого силового роста, - цели, направленной к добру и жизни. Такой взгляд может оказаться полезен в международных делах, где националист будет бдителен по отношению к имперским проектам, принуждающим международным институтам и теориям активных универсальных прав - всему, что отвлекает умы государственных деятелей от потребностей и чаяний реальных людей, которыми они управляют; против интриг на чужих территориях, которые они понимают всегда гораздо меньше, чем полагают. И этот взгляд будет полезен во внутренних делах, где националист будет постоянно следить за тем, что необходимо сделать для поддержания и развития материального благосостояния его собственной нации, ее внутренней сплоченности и ее уникального культурного наследия - все это необходимо тщательно взращивать, если нация хочет быть сильной и благословенной для себя, и образцом и вдохновением для других.

Я нигде не пытался отрицать или оправдывать множество несправедливостей, совершенных националистами разных стран. Я также не верю, что в будущем режим национальных государств сделает нас ангелами. Но я действительно считаю, что быть преданным империи и идеалу подчинения мира единой власти и единой доктрине, значит защищать нечто гораздо худшее. Я не раз указывал, что именно имперский подход породил величайших разрушителей, которых знала земля, в том числе и современных, таких, как Наполеон, Гитлер и Сталин. Конечно, мои друзья-либералы объяснят в деталях, чем их собственный империализм отличается от всех существовавших ранее; какие новые концептуальные инструменты и методы управления они разработали; и что они, наконец, принесут нам мир и процветание. Однако прошлый опыт убеждает нас не доверять этим теориям, даже если их продвигают личности, имеющие самые лучшие намерения. Правда в том, что все они утописты, пышущие любовью к абстрактной теории, стоящей перед их глазами. В конечном итоге, их, как и их предшественников, поглотит ненависть универсального к не подчиняющемуся конкретному. В конце концов, они придут к выводу, что нет другого выхода, кроме как принуждать несогласных, инакомыслящих индивидов и целые нации; силой заставить их подчиниться универсальной теории для их же блага.

Это означает, что вопрос о том, желателен ли национализм, ощущается на двух разных уровнях. Во-первых, возникает серьезный теоретический вопрос, что является лучшим политическим порядком. Я заявил, что лучшая форма политического порядка - режим национальных государств. Но я также подчеркнул, что такой порядок не следует рассматривать как утопию - план установления совершенного политического мира. Он не будет совершенным в этом мире, и мир не станет совершенным с его помощью. Скорее, национализм следует рассматривать как достоинство, положительную черту, политического устройства. Под этим подразумевается, что условия жизни человечества улучшаются по мере нашего продвижения к миру независимых национальных государств.

Во-вторых, возникает вопрос персональный: является ли национализм добродетелью или пороком личности. Всю свою жизнь я слышал, что национализм развращает человеческую личность, делая ее порочной. Это мнение я слышал от христиан и мусульман, либералов и марксистов - всех тех, кто сочли подходящим культивировать видение земли как единства, управляемого единым политическим подходом, случайно совпадающим с их собственным. Для всех них национализм это порок, потому что они верят в то, что было сказано Герцлю в ответ на предложение создать еврейское национальное государство в 1890-х годах: "мы не должны создавать новых различий между народами, мы не должны создавать новые барьеры, мы должны, вместо этого, стирать старые". Конечно, каждый из них подразумевает, что, как только барьеры будут убраны, на этой новой безграничной земле будет преобладать его собственная точка зрения, а не чья-то еще. Не самое щедрое и милосердное предложение, если вдуматься. Однако, в их глазах, порочным является именно националист, предпочитающий оставить барьеры на месте в предположении, что "good fences make good neighbors" (хорошие заборы делают хороших соседей).

У меня иное понимание. Я всегда думал, что быть националистом это добродетель. И не только потому, что режим национальных государств - лучший политический порядок, и это замечательно - посвятить себя тому, чтобы приблизить нашу старушку-землю на шаг ближе к этому политическому порядку. Помимо этого, я считаю, что ориентация на режим независимых национальных государств открывает дорогу некоторым положительным чертам характера, которых трудно, если не невозможно, развить, пока человек привержен мечте об империи. Скажу по этому поводу еще несколько слов.

Как я уже сказал, стремление к имперскому завоеванию имеет долгую историю подпитывания универсальными теориями спасения человечества. Христианство, ислам, либерализм, марксизм и нацизм в недавнем прошлом служили двигателями строительства империй. И то, что их всех объединяет, это утверждение, что истины, которые принесут избавление "семьям земли", наконец-то найдены, и что сейчас лишь необходимо, чтобы все приняли единую доктрину, возвещающую о давно мечтаемом спасении.

Люди нетерпимы по своей природе, и было бы глупо приписывать эту нетерпимость исключительно той или иной политической или религиозной точке зрения. Тем не менее, если кто-то желает разжечь эту врожденную нетерпимость, сделав ее ядовитой и жесткой в максимально возможной степени, вряд ли можно сделать это лучше, чем распространить мировоззрение, согласно которому существует лишь одна истинная доктрина, и спасение человечества зависит от того, подчинится ли ей весь мир. Такие убеждения являются топливом империи благодаря мужчинам и женщинам, которых они создают: империалистов, являющихся в то же время революционерами. Считая универсальный идеал, сияющий перед их глазами, истиной для всех, эти люди без колебаний свергнут любые партикуляристские племенные и национальные традиции, стоящие на пути Пришествия, которое уже почти в их руках. Нет большего разрушителя, чем индивидуум, пылающий любовью к универсальной истине. И в каждом, воспринявшем универсальную доктрину спасения, есть что-то от разрушителя, если не физически, то интеллектуально.

Кланово-племенной строй тоже культивирует определенный тип характера: тип лоялиста к данному клану. Как правило, члены независимого племени (клана), хорошо понимают, что жизнеспособность их политического сообщества полностью зависит от уз взаимной преданности. По этой причине члены клана (племени) культивируют любовь к героическим поступкам и самопожертвованию во имя этой преданности и понимание чести, ставящей верность превыше всего. Но они также обеспокоены авторитетом и честью унаследованных ими племенных традиций, которые они защищают яростно и даже путем физического насилия, при этом совершенно не заботясь о том, действительно ли эти традиции направляют их к тому, что истинно и справедливо. Такие мужчины и женщины вполне готовы смириться с гибелью соседнего клана или племени, если чувствуют, что это необходимо для их собственного выживания и сохранения традиционных верований. Однако, поскольку они не питают универсальных устремлений, свершаемое ими зло имеет локальный характер, и они могут уживаться с вами, пока убеждены, что их клану или племени ничего не угрожает.

Между этими двумя типами характера - революционером-универсалистом и приверженцем племени - мы обнаружим тип, наиболее сочетаемый с национализмом. Националист является партикуляристом, как и член племени, и его верность национальному государству напоминает нам внутреннюю лояльность кланово-племенного строя. Однако, националист напоминает и империалиста своей приверженностью идеалу, большему интересов его собственного клана, - идеалу порядка независимых национальных государств. Таким образом, он участвует в политическом предприятии, заметно отличающемся как от неограниченного роста империи, так и от мелкой анархической междоусобицы. И это окрашивает его мысли иначе в двух отношениях:

Во-первых, идея системы национальных государств предполагает собственную скромность, когда касается достижений других наций. Националист, можно сказать, помнит в душе о двух важнейших вещах: он ощущает великую истину и красоту его собственных национальных традиций и преданность им. И все же он понимает, что они не являются суммой всех человеческих знаний, и существует истина и красота, которыми его народ не обладает, и их следует искать в другом месте. Такой баланс позволяет некоторый скептицизм по отношению к собственному национальному наследию, которое признается продуктом конкретной истории и обстоятельств. И это порождает желание эмпирического рассмотрения преимуществ, которыми обладают институты и обычаи других народов. Мы находим такой умеренный скептицизм, например, в трудах Селдена или Берка. Этот скептицизм не исключает сильной лояльности к собственным национальным традициям, однако, поощряет желание исправить и улучшить их там, где необходимо. Часто говорят, что такая точка зрения сводится к релятивистскому нежеланию обобщать опыт. Но это не так. Скорее, она культивирует осторожность в отношении чрезмерного распространения обобщений, которые могут не работать применительно к данной нации в данный момент времени по причинам, которые для нас, возможно, еще не очевидны.

Во-вторых, свободное национальное государство возникает и поддерживается посредством союза различных племен и кланов, каждый из которых существует благодаря лояльности народа лидерам своего клана и его традициям. Националист, оставаясь верным интересам и перспективам собственного племени (или клана), тем не менее признает огромную ценность единства этих различных племен и мира, сохраняющегося между ними. Эта точка зрения меняет его характер, делая его совершенно отличным от того, что было характерно для членов независимых кланов прежних дней. Ибо хотя националист иногда принимает определенную сторону в спорах между племенами, которые составляют нацию, он склонен рассматривать их претензии с некоторой отстраненностью, проистекающей из его заботы о нации в целом. Таким образом, националист приобретает умеренный скептицизм в отношении точки зрения своего племени и лучше понимает взгляды других племен. Он становится более внимателен к достоинствам эмпирической и прагматичной политики, которая принимает во внимание взгляды различных племен - подход, который во многих случаях ведет к лучшему пониманию блага нации, нежели перспектива отдельного племени.

В душе националиста можно обнаружить достойное похвалы напряжение между его преданностью унаследованным традициям собственного племени и нации, и скептицизмом и готовностью к опыту, проистекающими из осознания разнообразия традиций, как внутри нации, так и среди разных наций. Это напряжение - величайшая добродетель в любом человеке, и порождаемые ею плоды, с точки зрения политического и морального понимания, не могут быть инициированы сильнее любой иной позицией.

Конечно, я не хочу сказать, что каждому националисту удается преодолеть узкую привязанность к собственному племени. Многие этого не делают. Но в гораздо меньшей степени существуют скептически настроенные и терпимые люди среди империалистов. Я хочу сказать, что теории всеобщего спасения - из которых стремление к универсальной либеральной империи является сегодня наиболее влиятельной - неустанно добиваются подчиненности и борются с инакомыслием не только среди наций, им подвластным, но также внутри человеческой души. Именно национализм, единственная среди известных нам политических позиций, предлагает последовательный противовес этому фанатизму универсума, утверждая разнообразие независимых наций как достоинство политического строя, и считает терпимость и признание такого разнообразия добродетелью личности.

***

Сказано, что Бог, призывая Авраама, говорит ему: "сделаю из тебя великий народ ... и в тебе благословятся все племена земли". И все же нигде патриархам не предлагается империя на земле. Только царство над Израилем. Другие народы однажды найдут свой путь к Богу и Его учению, но сделают это в свое время и согласно своему собственному пониманию. Каждый народ судит в согласии с собственной точкой зрения. Нет человека или нации, которые могли бы заявить, что постигли всю истину для всех остальных.

Эта точка зрения Моисея диаметрально противоположна той, что предлагается кантовским, якобы, просвещенным империализмом, утверждающим, что моральная зрелость приходит с отказом от национальной независимости и принятием единой универсальной империи. Но нет моральной зрелости в стремлении к милосердной империи, правящей над всей землей, заботящейся о нас, решающей за нас и навязывающей нам свои суждения. На самом деле это не что иное, как призыв вернуться к детской зависимости, когда наши родители заботились о нас и решали за нас все важные дела. Истинная моральная зрелость достигается тогда, когда мы стоим на собственных ногах, научившись контролировать себя и защищать себя, не причиняя ненужного вреда окружающим и, где возможно, оказывая помощь друзьям и соседям. То же верно и для наций, которые достигают подлинной моральной зрелости, когда они могут жить свободно и определять свой собственный курс, принося пользу другим там, где это возможно, но без стремления навязать силой свое правление и свои законы другим нациям.

Желая достичь зрелости, мы должны взять на себя бремя национальной свободы и независимости, которое мы получили в наследство от наших предков. Давайте сделаем все, что в наших силах, чтобы этот драгоценный дар остался в целости и сохранности, когда придет время передать эту национальную свободу нашим детям.