Драконы Кринна

Линда П. Бейкер К СВЕТУ

Скрежет смолк, и все затихло — так ночной кошмар исчезает с началом дня. Снизошло спокойствие — так снежинки плавно опускаются на землю.

Скрипучий, сбившийся с пути ветер пронесся над Торином и исчез, унеся с собой темноту и ужас, оставив лишь ужасные запахи, которым разум Торина не хотел искать названия. Чудовищный страх, пригвоздивший его к песку, рассеялся, тяжесть, сковавшая веки, уменьшилась, и он открыл глаза навстречу жаркой ясной утренней голубизне пустыни. В ушах звенело от внезапной тишины, слишком плотной и зловещей после черного рева и грохота.

Белый шар солнца не сдвинулся с того места, где он был, когда Торина накрыла темнота.

«Не мог ли весь этот страх, запахи и крики боли быть остатками кошмарного сновидения? Сна наяву, в котором мой меч лежал рядом на песке, слишком тяжелый для того, чтобы поднять его ослабевшими руками?» — подумалось Торину.

Он всеми силами пожелал, чтобы последние несколько мгновений оказались кошмарным сном, но его разум не так-то просто было в этом убедить. Страх все еще чувствовался в животе, свернувшийся клубком, настоящий и постыдный. В рот, когда Торин открыл его, закричав, набился песок, пальцы, стиснутые на эфесе меча, свело — он упал, пытаясь обнажить клинок.

Торин перекатился на бок и нащупал на бедре кинжал, спрятанный под летней одеждой. От осознания, что оружие все еще при нем, в голове у Торина окончательно прояснилось. Он был бы рад, если бы за спиной у него еще и висела дубина, но она осталась в шатре с другой стороны лагеря. Но даже с мечом и кинжалом можно достойно встретить врага.

Торин прополз на животе к невысокому гребню горы, которая отмечала северную границу оазиса, и очень осторожно выглянул из-за каменного края.

Ничто не двигалось в летнем лагере кочевников Кедаса за исключением клочков дыма, разносимых пустынным ветром. Колебания горячего воздуха отмечали места, где некогда стояли шатры песочного цвета; дым поднимался над почерневшими, скорчившимися останками, недавно бывшими живыми существами.

Торин вскочил на ноги с мечом в руке и опять окинул взглядом лагерь. Его соплеменники наверняка спрятались в целости и сохранности прямо за шатрами, прямо за…

За чем? Шатры были сметены, оазис походил на обожженную пустошь. От загонов для животных у ручья остались темные квадратики пепла, в которых лежали обгоревшие тела, смутно напоминавшие коз и лошадей. Пальмы превратились в обожженные почерневшие шпили, поднимавшиеся из песка, ставшего похожим на гладкий черный камень.

Сильно пахло горелым мясом, от этого сразу вспоминались звуки нападения. Пронзительные крики, ревущая чернота, лагерь.

Столь тихий лагерь…

Звук — настоящий звук, не из воспоминаний — нарушил скорбный покой Торина. Он бросился на землю и скатился вниз. Приземлившись на ноги, согнувшись, держа меч наготове, с бешено забившимся сердцем кочевник приготовился к битве. От страха, который он испытывал сейчас, — в отличие от страха, пережитого во время нападения, — Торин взбодрился и приготовился сражаться. Он был рад хоть ненадолго отвлечься от воспоминаний о зловещей темноте. Но звук, как будто кто-то тяжело дышал, был произведен не врагом.

Бьяр, ученик мага, лежал на животе в густой тени, глядя на разрушенный лагерь. Его лицо было искажено от страха, от чего он походил на морщинистого старца, а не на мальчика, видавшего всего тринадцать зим.

Торин вспомнил, как опустилась темнота, как на него обрушился непреодолимый ужас, поглотивший весь свет и всю силу воли.

Несмотря на то, что тепло утреннего солнца согревало плечи, от одного воспоминания ему стало холодно. Торин отвернулся, чтобы скрыть свой стыд.

«Что же случилось? — подумал он. — Я не зеленый юнец вроде Бьяра. Я видел тридцать зим. Я бывалый воин, переживший множество битв, и ни разу я не дрожал, как испуганный ребенок. Что за чары заставили меня, сжавшись от страха, валяться на песке, пока уничтожали мое племя?»

— Элим! — прокричал Бьяр, зовя своего учителя. На земле перед его шатром почерневшее тело образовывало крест, как будто Элим умер, раскинув руки и накладывая заклинание на тех, кто убил его. Мальчик на четвереньках пополз через хребет к сожженному шатру, некогда бывшему его домом.

— Подожди! — Торин подскочил и схватил мальчика за тонкую руку. — Это небезопасно. Кто бы ни напал на лагерь, вряд ли он его покинул. — Воин оттащил мальчика обратно за хребет и пригнул к земле. — Не ходи, пока я не позову.

Торин вытряхнул песок из складок джелайи, которая развернулась и соскользнула с его головы, затем намотал плотную ткань обратно на место, закрепив последний длинный кусок так, что остались видны только его медно-карие глаза.

Хотя Бьяр наполовину обезумел от потрясения и не мог поверить собственным глазам, его пальцы повторили движение пальцев Торина, обернув джелайю вокруг головы и лица. Только полные слез глаза остались глядеть на мир.

Кедаса носили джелайю не только для защиты от солнца, но и для того, чтобы устрашать врагов свирепым видом. А Торин не сомневался, что встретится сегодня с врагом. Даже если это будет стоить ему жизни, он отомстит за нападение. Им придется заплатить за смерть и разрушение. За кровь они поплатятся кровью.

Торин крадучись обошел опустошенный лагерь, посверкивая на солнце изогнутым клинком меча. При каждом повороте он ожидал, что ему навстречу поднимется вражеский воин, сжимающий в руках окровавленный меч и жаждущий новой крови.

Вместо этого Торину встречались одни мертвые тела, которые можно было узнать только по принадлежащим им вещам: красный пояс, который Каю соткала мать, когда он прошел испытание на звание воина, меч Джерима с замысловатой резьбой, ручка корзинки-колыбельки, которую плела Садаар для своего еще не рожденного ребенка. Гнев Торина запылал сильнее и жарче… и ему не было выхода. Стыд был слишком отвратителен, чтобы можно было примириться с ним.

«Скольких из них я мог спасти? Воин Кедаса! — презрительно хмыкнул он про себя. — Какой от меня толк?»

Впервые за десять лет после того, как его жена и родители погибли во время набега, Торин обрадовался, что никого из тех, кого он любил, не осталось в живых, чтобы стать свидетелем его позора, увидеть развалины их любимого лагеря.

Сзади закричал Бьяр, в его пронзительном мальчишеском голосе сквозили радостное возбуждение и страх. Торин бросился назад и обнаружил, что мальчик тащит шатер, который сдуло с места и который наполовину лежал в роднике — вода спасла его, огонь опалил лишь края. Сначала Торину показалось, что мальчик не в себе, но затем он разглядел, как что-то шевелится под тяжелыми, свернувшимися складками парусины.

Торин оттолкнул Бьяра в сторону и поднял меч как раз тогда, когда тот, кто был внутри, нашел дверную прорезь и выбрался наружу. Из упавшего шатра вылезла женщина. Ее одежда была в беспорядке; длинные черные волосы разметались по плечам. Увидев мужчину с мечом, она всхлипнула и упала на колени подняв одну руку в мольбе. Ее глаза были широко распахнуты, а зрачки столь велики и черны, что казались бездонными, нежная кожа побледнела от страха.

На мгновение Торин застыл с высоко поднятым мечом. Затем он с отвращением отвернулся. Женщина оказалась привезенной из города наложницей Герика. Воин в сердцах вбросил меч в ножны. Женщина увидела выжженный лагерь и застонала.

Тело Герика лежало поблизости. Тонкий лоскут одежды с голубой каймой — вот и все, чем эта груда пепла отличалась от остальных. Женщина опять застонала, и звук этот был столь же тихим и скорбным, как зимний ветер, дующий через дюны. В унисон с ее всхлипываниями шмыгнул носом Бьяр.

Торин понял, что еще мгновение — и они запричитают.

— Прекратите! — Он развернулся так резко, что оба в ту же секунду затихли. — Время скорби придет, когда мы отомстим за это предательское нападение.

Пристыженный Бьяр вытер глаза:

— Кто это сделал, Торин? И почему?

Под джелайей губы Торина сжались в беспощадную прямую линию, а глаза, единственная деталь лица, открытая посторонним взглядам, загорелись свирепостью.

— Я не знаю. Но я их найду. И похороню их головы в этом пепле.

— Ты не найдешь тех, кто это сделал, — сказала женщина Герика. Она уже поднялась на ноги и отошла от упавшего шатра.

Торин нахмурился и приготовился было едко возразить, но слова застряли у него в горле. Не прошло еще и года с тех пор, как купец вернулся из поездки в Тарсис с женщиной верхом на лошади вместо обычного рулона тонкого шелка или тяжелой парусины. Каждый раз при встрече с ней Торина удивляла и ослепляла ее красота, как и в тот день, когда Герик привез ее в лагерь.

Хотя Торин никогда не видел эльфов, он слышал их описания и был уверен в том, что в жилах женщины течет примесь эльфийской крови.

На расстоянии она казалась маленькой, тонкой, с заостренными чертами лица — хрупкой, как и все вещи, изготовленные в городе. Герик, несомненно, так к ней и относился, оберегая от всего лагеря как сокровище, слишком дорогое, чтобы им делиться. Но на близком расстоянии это впечатление разрушилось, рассеялось, как лепестки цветов растения зиск на сильном ветру.

Она была ростом с Торина, который среди людей Кедаса считался высоким, но казалась столь изящной и уравновешенной, что скорее согнулась бы, чем сломалась. Заостренные черты лица и странная форма ее черных глаз сливались в тревожную, чуждую, но вместе с тем странно умиротворяющую красоту.

— Прикрой лицо, женщина! — сердито огрызнулся Торин, делая знак Бьяру, чтобы тот отошел. Он смутно осознавал, что женщина сказала что-то, что рассердило его, и изо всех сил старался припомнить слова — что-то о том, что он не найдет своих врагов.

Женщина покраснела и зашуршала складками своей джелайи, закутавшись в нее так, что только ее диковинные черные глаза можно было разглядеть сквозь прорезь.

— Меня зовут Мали, — сказала она. В голосе ее слышался легкий акцент, и, что удивительно, в нем не было ни тени упрека за грубость Торина.

От этого он испытал еще большее раздражение и повернулся к ней спиной.

— Обыщи шатер Герика, может, найдешь что-нибудь, что мне пригодится, — приказал воин Бьяру. — Я должен взять след, пока он еще не остыл.

Нерешительно бросив через плечо взгляд на женщину, мальчик сделал, как ему было велело, показывая свое нежелание только шарканьем ног по песку.

Торин схватил женщину за руку:

— То, что ты только что сказала… Что ты знаешь об этом? — Он махнул рукой в сторону разрушенного лагеря.

Мали сильно дернулась и выпрямилась, на мгновение став такой высокой, что, казалось, нависла над мужчиной. Глаза ее наполнились отвращением и высокомерным презрением.

Он фыркнул: «Наложница, которой не нравится, когда ее трогают!» — но отпустил ее.

— Что ты имела в виду, говоря, что я не найду тех, кто сделал это? — продолжал настаивать Торин.

Женщина не пожелала встретиться с ним взглядом и попыталась вернуться к шатру Герика, но мужчина заступил ей путь:

— Я должен знать, что ты знаешь!

— Я ничего не знаю.

Торин угрожающе шагнул к ней.

— Драконы, — прошептала она, — Это сделали драконы.

Торин так удивился, что разинул рот.

— Ты рехнулась от страха или дыма надышалась?! — наконец воскликнул он. — Их не существует. — Воин пристально смотрел на Мали, ожидая, что та повторит свое нелепое утверждение.

В этот момент вмешался Бьяр:

— Элим говорил мне, что до него дошли слухи, будто драконы вернулись на Кринн.

— О чем ты говоришь? — вопросил Торин, переводя взгляд с женщины на мальчика.

Бьяр взглянул на Мали в поисках поддержки, затем продолжал:

— Это было весной, когда он ездил в Тарсис. Элим сказал, что слышал странные рассказы о том, что драконы вернулись. — Бьяр, словно извиняясь перед Мали, пожал плечами. — Но… он в них не верил.

Торин нечленораздельно заревел, едва сдерживая всеобъемлющий гнев.

«Драконы! От меня ждут, что я поверю сказкам, которые стали древними еще до того, как образовались эти равнины? Но кто или что могло обладать столь разрушительной силой? У кого или у чего была сила так запугать меня, что я съежился от страха, когда погибал его народ? Может, у мага?»

Он бросил взгляд на разрушенный лагерь, и от ярости мышцы внизу живота сократились, словно завязавшись узлом.

— Это под силу только чародею, — презрительно сказал воин.

Бьяр покраснел, его маленькие ручки сжались в кулаки.

— Только чародею. Причем очень сильному, — повторил Торин. Он недолюбливал магов за то, что они пренебрегали мечом и всегда глубоко скрывали причины своих действий.

Глаза Мали над краем джелайи сузились.

— Потребовалась сила дракона. Посмотри вокруг! Какой чародей может сжечь человека так, что не останется даже костей? Какому магу под силу расплавить песок в стекло, как сахар в леденец? Это сделало дыхание дракона! Сила дракона так напугала меня, что я могла только лежать в темноте и молить о смерти.

При этих словах гнев Торина внезапно угас.

— Что ты имеешь в виду?

Женщина взглянула на него своими удивительными глазами:

— Разве ты не почувствовал страха, внушаемого драконами? Ты не съежился на месте?

Торин нахмурился. Он хотел бы опровергнуть ее обвинение. Он хотел бы сказать, что стоял перед врагом во весь рост. Но не мог.

— Если то, что ты говоришь, правда и на нас напал дракон, зачем он это сделал? Чего ему было от нас нужно?

— Думаю, я знаю, — тихо произнес Бьяр. Мали сильно побледнела и опустила глаза. Мальчик похлопал по карманам, запрятанным в складках его одежд, и извлек кожаный мешочек, истершийся от времени и частого использования.

— Аквара. Прямо перед… — Спазмы сдавили горло Бьяра, и он не смог продолжать. Торин сердито нахмурился. Бьяр глубоко вдохнул и сказал:

— Элим сказал, что я могу разглядывать кристалл. Я сидел на краю оазиса, и, как раз когда все потемнело, кристалл запылал таким жаром и столькими цветами, каких я никогда не видел. Я стал звать Элима…

Торин прищурил глаза, вспоминая:

— Я слышал тебя… — «А после этого черный страх затопил меня с такой силой, так внезапно, что мне стало физически больно. И крики. Всех Кедаса уничтожили, пока, испуганный и беспомощный, я лежал на земле». — Но это как раз все доказывает. Нападение было колдовством.

Бьяр пожал плечами, явно не желая соглашаться:

— Теперь кристалл затих.

Он достал завернутый в шелк предмет длиной с его ладонь и отогнул края ткани так, чтобы показать Аквару воину. Талисман засиял на солнце, переливаясь цветами меда, молодой травы и свежей воды. Свет преломлялся через странные символы, выгравированные на гранях кристалла, отбрасывая радужные круги на лицо Бьяра.

Мали издала тихий короткий звук, в котором смешивались удивление, восхищение и понимание. Она протянула к Акваре руку и только в последний момент отдернула ее.

Бьяр улыбнулся, как ребенок, хвастающий новой игрушкой.

— Смотри, Мали! — Он провел пальцами по одной грани, прикоснувшись к выгравированным знакам.

Кристалл в ответ слабо замерцал, цвета его стали ярче.

Драгоценный камень был так же стар, как и сами Кедаса, а племя утверждало, что его предки существовали до Катаклизма. Кто-то говорил, что Аквара принадлежит древним Богам, тем, которые принесли на Кринн разрушение. Предположительно кристалл обладал поразительной силой, но никто не видел, чтобы он делал еще что-нибудь, кроме того, что мерцал при прикосновении. Но маги хранили и изучали его в надежде заново обрести значение, которым он некогда обладал для их прародителей.

Бьяр протянул Аквару Мали, молча разрешив ей прикоснуться к кристаллу. Женщина нерешительно дотронулась до грани кончиком пальца. На ее прикосновение кристалл ответил сильнее, чем на прикосновение мальчика, засверкав в глубине лазурью и темным серебром — цвета метались, как облака на ветру. Испугавшись, Мали отдернула руку, затем потерла пальцы друг о друга, посмотрев на них, как будто видела впервые.

Мальчик смотрел на нее, раскрыв рот от изумления, с благоговейным восхищением.

— Элим говорил, что Аквара собирает энергию всех людей племени и хранит до того времени, когда она может понадобиться.

— А что она сделает с энергией городского жителя? — неприязненно спросил Торин.

Он прикасался к Акваре, когда был не старше Бьяра. Кристалл заблестел красным. Он прекрасно помнил ощущение, похожее на холод зимней ночи, которое доползло до его локтя прежде, чем он отдернул руку. Но Мали, судя по виду, было не больно.

Она отступила назад, на некоторое расстояние от Аквары, но все еще наклонялась так, будто кристалл притягивал ее. Торин помнил, что чувствовал похожее отторжение и притяжение одновременно.

— Элим говорил, что придет день, когда этот камень опять обретет великую силу для Кедаса, — сказал Бьяр, затягивая края шелкового чехла.

— От Кедаса осталось так мало, что я бы сказал: это не имеет значения, — пробормотал Торин. От осознания произошедшего ему стало так больно, как он не мог и предположить. Кедаса, древний народ, больше не будут бороздить Пыльные равнины. Он и мальчик были последними.

Торин оставил Мали и Бьяра разговаривать, склонившись над кристаллом, а сам отправился на поиски предметов, которые отметил как пригодные для использования во время своего первого обхода лагеря. Он быстро собрал их: мех для воды, стальной нож с обгорелой рукояткой, пол-одеяла.

Затем Торин нагнулся, чтобы подобрать меч Джерима. Как и нож, меч еще можно было починить, но Торин почувствовал, что не сможет разлучить его с обгорелой рукой воина — он заслуживал того, чтобы так и войти в ожидающий его загробный мир. Торин хотел бы погибнуть так же, как и Джерим, встретив врага с оружием в руках.

Воин двинулся дальше. Проходя мимо камней собственного шатра, он даже не взглянул в ту сторону. На этот раз Торин шел медленнее, ища то, что ему было необходимо для совершения мести, — следы врага, однако не нашел ничего похожего, кроме широкой полосы на песке, скорее выметенной ветром, а не протоптанной ногами. Через несколько шагов, на краю дюны, след исчезал.

К тому времени, как Торин вернулся, Бьяр разложил предметы, найденные в шатре Герика, на две кучки: те, которые могли пригодиться: одеяла, меха для воды, кожаные сумки, и те, которые были бесполезны. Воин надеялся, что в сумках может оказаться походная еда. Еще там были шелковые одеяния по городской моде — с прорезями для рук — и платье из столь тонкой и нежной ткани, что оно струилось сквозь его пальцы, как песок. Герик был добр к своей наложнице. Еще Бьяр нашел атласную сумку, в которой купец мог хранить драгоценные камни и монеты.

У Бьяра, очевидно, также хватило времени и на то, чтобы обыскать обгорелые остатки шатра Элима. Сейчас мальчик, скрестив ноги, сидел на камне с книгой заклинаний Элима и мешком, где хранилась Аквара, зажатыми в руках. Зеленый, как лес, переплет книги заклинаний с ее непостижимыми письменами от золы превратился в серый, но уцелел полностью.

Женщина Герика сидела с закрытыми глазами рядом с мальчиком, поджав ноги под широкие одежды и положив щеку на колени.

Торин бросил свой узел и начал собирать походные сумки. Нож, мешок с сушеным мясом, мешок с жестким сыром и еще один, с пресным походным хлебом, были завернуты в тюк из одеяла. К найденному им меху воин добавил два частично наполненных меха с водой из шатра Герика.

Торин взвесил атласную сумочку на ладони, оценивая звон монет, затем бросил ее к ногам женщины:

— Остатки — на жизнь. Я уверен, ты их заработала, — насмешливо сказал он, не пытаясь скрыть презрения в своем голосе.

Мали дернулась и выпрямилась, но ничего не сказала. Ее глаза, выглядывающие из прорези джелайи, были одновременно простодушны, как у ребенка, и слишком мудры для ее возраста. Глядя отстранение и бесстрастно, она не проявила гнева в ответ на слова Торина.

Бьяр, однако, взглянул на воина с упреком.

Он подобрал сумку и передал ее Мали:

— Всё, что принадлежало Герику, теперь твое, так же как принадлежавшее Элиму — мое.

Женщина взяла сумку и обхватила ее ладонями.

— Она моя, но не по праву наследования, — тихо сказала Мали. — Я привезла эту сумку с собой из Тарсиса.

Торину было невыносимо видеть тихую печаль в ее глазах, хотя откровенность не заставила его больше уважать женщину, а доверять ей он стал еще меньше, справедливо рассудив: «С какой стати кому-либо быть рабом, когда есть деньги купить свободу?»

Бьяр похлопал по потайному карману:

— Торин, может, нам отнести кому-нибудь Аквару и рассказать о том, что произошло? Может, Чиру?

Предложенное мальчиком было сродни богохульству. Никто, кроме Кедаса, несколько поколений не видел Аквару. А племя Чира, хотя и самого могущественного мага, по всеобщему признанию, никогда не состояло с Кедаса в родстве.

Но Торин только пожал плечами. Ему было все равно, что станет делать Бьяр. Честь требовала, чтобы воин шел своим путем, выслеживал, искал выход для своего гнева, отмщения, которое умиротворило бы души его соплеменников. Он не собирался приглядывать за мальчишкой в его безрассудном предприятии.

Не дождавшись ответа, Бьяр неловко спросил:

— Ты хочешь оставить нас здесь? Одних?

— Здесь никого нет, мальчик, чтобы причинить тебе вред.

— А что если драконы вернутся назад за Акварой?

Торин покачал головой и собрал мехи. Его не особенно убедили в том, что драконы существуют, а если бы и существовали, то вряд ли они убивают ради старинного кусочка кристалла.

Став на колени, он открыл один из мехов, чтобы окунуть его в воду. Вода, обычно чистая и прозрачная, была мутной. Торин наклонился ниже и принюхался. Как он раньше этого не заметил? В источнике отвратительного маслянистого болезнетворного запаха сомневаться не приходилось.

— Отравлена, — сказал Бьяр потускневшим и помертвевшим от страха голосом.

Торин кивнул, отвращение застыло жирным куском у него в горле. Только сумасшедший может так поступить! Вода была столь же бесценна, как жизнь. Вода и была жизнью. Никакой враг, даже чародей, не мог так поступить!

Мали с изяществом опустилась на колени рядом с ним и стала разглядывать свое отражение в испорченном водоеме. В коже вокруг ее глаз не было ни кровинки, цветом она напоминала кость, выбеленную пустынным солнцем. Женщина протянула руку, словно желая смочить пальцы водой.

Торин грубо схватил ее за запястье:

— Не прикасайся!

Мали спокойно посмотрела на него, не пытаясь освободиться от хватки мужчины, как делала раньше.

Кожа под пальцами Торина была прохладна, нежна, гладка и бледна. Аромат женщины окутал его, но это был запах не духов, не Кедаса, пахших нагретой солнцем кожей и воздухом пустынь. Мали пахла чем-то темным и сумрачным, чем-то… прохладным.

Вскоре она спросила:

— Что нам теперь делать?

Воин отпустил ее и слегка откинулся назад, оставив между ними пространство, но аромат преследовал его, неопределимый, волшебный и сильный, неся с собой утешение, которого он не желал.

— Вы собирались оставаться здесь? Но теперь вам следует дойти до другого лагеря.

— Но, Торин… — Бьяр схватил его за плечо. — Нам не хватит воды!

Торин сжал кулаки и посмотрел на линию горизонта. Он не мог выслеживать врага, таща за собой мальчишку-чародея и непривычную к пустыне женщину.

— Я не могу взять вас с собой, — проворчал Торин.

Мали присвистнула от изумления:

— Ты ведь не думаешь преследовать их?

— Я отомщу за смерть моего народа.

Женщина вздрогнула от ярости, прозвучавшей в его голосе.

— Если и найдешь их — что невозможно, — ты умрешь раньше, чем успеешь вытащить меч. — Мали быстро наклонилась к нему и на сей раз сама коснулась руки воина, положив нежные холодные пальцы ему на запястье, обволакивая волнующим ароматом. — Это неизбежная смерть!

— Тогда смерть! — возразил он. — Разве это играет роль после того, как мое мужество валялось, съежившись от страха, в песке и у меня нет дома, куда бы я мог вернуться?

Торин встал и повернулся так резко, что чуть не наступил на женщину.

Мали и Бьяр смотрели на него, ожидая решения и возлагая на него ответственность.

Воин задумался. Все Кедаса зверски убиты в их летних шатрах, а он обременен подростком, едва покинувшим шатер матери, и городской девкой! Он не мог оставить их одних в безводном оазисе, превратившемся в могилу, а у мальчика не хватало походного опыта, чтобы дойти по прямому маршруту до безопасного места. Пройдет ночь и утро, а может, я больше, прежде чем он сможет от них избавиться. След врага остынет… Исчезнет!

Торин пнул наполовину пустой мех для воды:

— Соберите в узел все, что нам может пригодиться. Я провожу вас к оазису Гелен. Дальше вы сможете дойти и без меня. Летний лагерь Фарези находится к югу от Тарсиса. Народ моей матери примет вас.

Торин провел их вдоль уэда, который изгибался вверх и вел из обширной низины, окружавшей оазис. В середине лета извилистый канал был сух — русло реки ожидало таяния зимних снегов — и служил дорогой для кочевников равнин.

Все испытали облегчение, покинув зловонный оазис, оказавшись в жарком пыльном воздухе пустыни. Мышцы Торина напряглись, когда он начал взбираться по оползающему под ногами песку. На гребне дюны воин приостановился и окинул взглядом простирающийся перед ним край — тихую изменчивую, как ветер, равнину, переливающуюся всеми цветами от темной бронзы до ослепительно-белого.

— Говорят, Боги создали пустыню, чтобы дать людям место, где приятно ходить.

Бьяр присоединился к нему и, подставив лицо солнцу, кивнул в знак согласия. Городская женщина подошла сзади и встала в скудной тени, отбрасываемой ее спутниками, прикрывая глаза складками ткани, обернутой вокруг головы. Она стояла, боязливо разглядывая уголками глаз раскинувшиеся перед ней бескрайние просторы.

Торин презрительно покачал головой и двинулся вниз по дюне, забирая в сторону от дороги.

Бьяр последовал за ним, стараясь не отстать, но от спешки было только хуже — мальчик постоянно наступал на подол собственных одежд и спотыкался.

— Мы не пойдем путем каравана? — пропыхтел он, наконец, догнав воина.

— Нет. Это займет лишних полтора дня, а у нас нет воды. Мы пойдем прямо на солнце. Затем по звездам выйдем к Гелену.

По мере того как солнце поднималось, становилось жарче. Земля белела, теряя радужные оттенки золотого и отражая жару мерцающими волнами. Пот высыхал, не успевая скатиться по коже Торина. Прекрасный песок, за который и были названы Пыльные равнины, поднимался при каждом шаге, обволакивая путников клубами и оседая на одежду и кожу, так что вскоре все трое с ног до головы стали того же пыльного цвета, что и пустыня.

Полдень они провели под защитой дюны, укрывшись за одеялом, растянутым между склоном и землей. Оно несколько спасало от ослепительного солнца, избавляя от худшей части жары, но также задерживало даже самый легкий ветерок, который мог бы освежить спертый воздух.

Бьяр свернулся калачиком между двумя взрослыми и немедленно погрузился в глубокий сон — лишь иногда слышались его беспокойные всхлипы.

Женщина Герика села так же, как она сидела на гребне горы перед опустошенным лагерем, — длинные ноги втянуты под одежду, подбородок на коленях.

— Ты сказал… — Она нерешительно запнулась. — Ты сказал, что Фарези — народ твоей матери?

— Да, — коротко ответил Торин.

— Она… Твоя мать была утром в лагере?

Воин обрабатывал полоску кожи, делая обмотку для рукоятки ножа, найденного им на пожарище. Он не хотел делиться ничем личным с чужеземкой, хоть та и прожила какое-то время в его племени, но в стране, где к семье относились с уважением, на вопрос попутчика нельзя было ответить отказом.

— Мои родители и жена умерли много лет назад. — Его голос прозвучал столь резко, что Бьяр беспокойно заворочался во сне.

Мали успокоила мальчика, погладив его по плечу и пробормотав что-то нечленораздельное, затем тихо сказала:

— Извини.

Торин хмыкнул и яростно стал провертывать дырки в кожаной полоске — острие ножа разрезало материал, вместо того чтобы проткнуть.

Некоторое время Мали молчала, а потом заговорила так же нерешительно, как и раньше:

— Фарези… Ты сказал, что их летний лагерь около Тарсиса?

— Да, женщина, — коротко ответил Торин, заканчивая возиться с замысловатой обмоткой для ножа.

— Тебе не нравятся города? Или жители городов?

Торин хмыкнул опять, на этот раз с пренебрежением:

— Варвары. Там, где вода в изобилии, люди становятся рабами.

Причудливые глаза женщины над краем пыльной ткани сузились, но она больше ничего не сказала.

Как только жара ушла вслед за солнцем, скрывшимся в вечернем небе, воин двинулся дальше, подгоняя женщину и мальчика суровее, чем бывалых путешественников, — мысль об исчезающем среди равнин враге придавала ему скорость и энергию. Торин справедливо полагал, что чем быстрее он доставит этих двоих к воде, тем быстрее сможет от них избавиться и начать преследование врага.

Солнце скатилось за горизонт, устроив на прощание захватывающее представление из пурпурных и красных сполохов. Вместе с ночью появился и ветер. Он пронесся по пескам, будто догоняя уходящее светило.

Торин объявил привал, собираясь дождаться восхода луны — двигаться в кромешной тьме было затруднительно. Они сидели под склоном дугообразной дюны и делили хлеб, сыр и глотки драгоценной воды. Мали и Бьяр опирались друг о друга; они настолько устали, что почти не могли есть.

Пока только красная Лунитари поднялась, чтобы пролить свой свет на пустыню, окрашивая скалы и дюны розоватым сиянием. Несмотря на то, что всю его жизнь Торину говорили, что красная луна дает силу магам, не принимающим ни сторону Света, ни сторону Тьмы, воину ее свет казался зловещим. Изгибы и впадины в песке, омытые кроваво-красным сиянием, от которого внутри у него все холодело, превращались в места подозрительной тени. Но, тем не менее, это был свет.

Для более-менее удобного путешествия оставалось еще часа три, когда Торин объявил следующий привал. Чтобы спастись от пронизывающего ночного ветра, хотелось двигаться, напряжением согревая мышцы, но Бьяр уже не мог идти ровно, а походку Мали усталость лишила грациозности.

Торин испытывал раздражение из-за тех ограничений, которые на него накладывали спутники. В одиночку он бы продолжал идти до утра, затем проспал бы самую страшную дневную жару, но мальчик и женщина не были так выносливы. Бьяр засыпал на ходу, даже не помог развернуть одеяло. Мали стояла радом, прислонившись к приютившей их скале.

— Мы сможем начать отдыхать раньше, если мне помогут, — сказал Торин, взглянув на Мали, но тут же понял, что женщина не отдыхает. Она не отрывала взгляда от ночного неба, в лунном свете ее глаза горели красным. Торин уронил одеяло. — Что?…

Мали сделала резкое, предостерегающее движение. Она внимательно искала что-то в небе, белки ее глаз выделялись на фоне запылившейся кожи.

— Они там, — прошептала женщина. — Они близко. Я их чувствую!

— Кого? — спросил Торин, обнажая меч. Лезвие сверкнуло в лунном свете, и воин прижал клинок к бедру, чтобы скрыть предательское отражение, — Где? — На черном небе он не мог различить ничего, кроме звезд.

За их спинами ахнул Бьяр:

— Кристалл! Он теплый!

— Убери! — закричала Мали.

Схватив мальчика, она оттащила его в узкую тень у подножия скалы.

— Но…

Женщина зажала Бьяру рот и толкнула на землю, увлекая за собой в укрытие и Торина.

Воин еще сопротивлялся силе тянувшей его руки, когда услышал это.

На этот раз звуки послышались ближе, отчетливее без голосов умирающих и внушали еще больший страх, поскольку внимание не отвлекалось клубящейся чернотой. Что заскрипело, захлопало крыльями, что привело откуда-то сверху в движение воздух, что заставило закружиться лесок пустыни у ног, что заслонило свет Лунитари? У Торина не хватило мужества, чтобы взглянуть наверх.

Он прижался спиной к камню под скудной защитой тени и ждал темноты, которая в прошлый раз наступила вместе со звуками, ждал лишающего сил ужаса. Но чудовищный страх не пришел.

Воин крепче сжал меч и сменил положение. Теперь он сидел на корточках, готовый в любой момент вскочить и встретиться с врагом.

«На этот раз я не буду корчиться в грязи! Я буду сильнее темноты», — яростно думал Торин.

Мали крепче сжала его руку, заставляя хранить неподвижность. Торин чувствовал плечом, как дрожит женщина, ощущал сладкий запах свежего пота. Но Мали тряслась не от страха. Она мотала головой, предупреждая, чтобы воин не двигался.

Минутного колебания хватило Торину для того, чтобы осознать: звуки и чернота проходят мимо них, слабеют, песок оседает у его ног, а лунный свет и звезды видны опять.

Все трое молчали, почти лежа друг на друге, еще долго после того, как небо прояснилось. Первым, в конце концов, пошевелился Бьяр, который устал от тяжести женщины сверху.

Торин медленно поднялся и оглядел залитый лунным светом пейзаж во всех направлениях, но не увидел ничего, кроме алых очертаний дюны и крошечных огоньков звезд.

— Что это было? — спросил он, сердясь, потому что заранее знал ответ. И еще потому, что знание несло больше смятения, чем незнание.

Мали покачала головой и отвернулась, занявшись одеялом.

Торин схватил женщину за руку и развернул так, что лунный свет осветил ее лицо.

— Откуда ты столько знаешь об этих мифических тварях?

Мали вырвала руку из его пальцев:

— Мне говорили… Я, как и Элим, слышала, что драконы вернулись на Кринн.

— В Тарсисе? Это тот же самый городской слух, которому не верил Элим?

Женщина замешкалась, молча глядя на воина умоляющим взглядом из-за края джелайи. Ткань сползла ниже границы пыли вокруг глаз, и бескровная кожа сияла чистотой и белизной даже в красном свете ущербной луны. Наконец Мали тяжело вздохнула и произнесла:

— Я слышала это в Сильванести.

— Так ты эльфийка? — выдохнул Бьяр с трепетом в голосе.

— Да, — призналась Мали, все еще глядя на Торина.

Воин, прищурив глаза, посмотрел на женщину — он был удивлен не меньше мальчика. Наложница Герика оказалась не человеком с примесью чуждой крови в жилах, а чистокровной эльфийкой. Однако ему не давал покоя вопрос: что сильванестийка делает среди кочевых племен? Торин открыл рот, чтобы поинтересоваться, но увидел, что Мали вздрогнула еще до того, как слова слетели у него с языка, и не издал ни звука.

— А как тебя зовут по-эльфийски? — восхищенно спросил Бьяр.

Бросив быстрый взгляд на Торина, Мали улыбнулась и ответила:

— Амали. Амали Канарадон.

— Звучит как музыка, — мечтательно произнес Бьяр. — Никогда не встречал эльфов.

Торин фыркнул, повернулся к обоим спиной и отошел на несколько шагов в сторону. Поверхность пустыни представляла собой черную-пречерную пустоту, а вверху похожую темноту неба усеивали бриллианты звезд. Во всем этом мраке ничто не тревожило тихую землю, ничто не летало, заслоняя крошечные точечки сверкающего света.

Зашуршал песок — этот звук вывел воина из задумчивости. К нему тихо подошел Бьяр:

— Торин, почему ты не веришь, что драконы ищут кристалл? Если он предупреждает об их появлении, они вполне могут захотеть уничтожить его.

— Тогда почему они не уничтожили его в лагере, маг? — горько спросил воин. — Разве мы смогли бы им помешать?

— Возможно, они не могут чувствовать его, как он чувствует их.

Голос Мали, послышавшийся прямо у него из-за спины, напугал Торина. Она подошла так тихо, что он не услышал.

Не обращая внимания на его пристальный взгляд, Мали продолжала:

— Может, они не смогли найти его.

— Тогда почему они ищут теперь? Если драконы не могут найти его, откуда им знать, что кристалл не уничтожен? Зачем… — Торин умолк — вопросы были напрасной тратой времени. — Сейчас некогда обсуждать это. Надо двигаться дальше, пока можем.

Торин поспешил вперед, зная, что спутники находятся на пределе своих возможностей. Они продолжали идти, даже когда Лунитари уже зашла, и воин мог руководствоваться только инстинктом и ориентироваться только по тусклому свету звезд. Они шли утром, пока это было возможно, проспали дневную жару, а затем опять пустились в путь.

Женщина и мальчик спотыкались на каждом шагу, иногда опускались на колени, переходя через дюны, которые, казалось, становились все круче по мере того, как солнце совершало свой путь по небу. Бьяр опять поскользнулся, утонув по колени на вершине одной из дюн, когда Торин увидел то, о чем мечтал.

Оазис Гелен. До него надо было идти еще несколько часов, но он был так близко, что в воздухе чувствовалась влажность. Он мерцал на линии горизонта, зеленая черточка, островок зелени в море песка, который сейчас казался Торину прекраснее любого драгоценного камня.

Воспрянув духом от простой полосы растительности среди песков, воин прибавил шагу, оставляя своих спутников далеко позади. Когда Бьяр крикнул ему, чтобы тот подождал, Торин не обратил на мальчика никакого внимания. Теперь эти двое могли найти оазис без него, а он мог не задерживаться, не двигаться медленно, когда мог бежать.

Близость воды притягивала Торина, делая жажду невыносимой. Боль в ногах исчезла, и он мог бы поплыть через горячие пески, поддерживаемый запахом воды.

Оазис Гелен был небольшим местечком с родником на пути караванов. Он не мог обеспечить водой сезонный лагерь, но сейчас оазис был столь же приятен Торину, как и бурная река. Воин натолкнулся о каменный край, устало упал на колени и остался в этом положении из чистого удовольствия почувствовать под ладонями траву. Запах жизни после воспоминаний о выжженной земле лился на него как бальзам. В шаге от Торина бил ключ, и воин наклонился, чтобы напиться и подождать Бьяра с женщиной.

Они, спотыкаясь, вошли в Гелен, когда Лунитари осветила горизонт. С радостным возгласом Бьяр кинулся вперед и рухнул на землю около прозрачного водоема. Не пытаясь снять джелайю, он сунул в воду всю голову целиком.

Мали двигалась медленнее, замерев перед тем, как изящно окунуть пальцы в пруд.

— Я боялась, что ты не станешь ждать, — сказала она Торину. — И подумала, что ты оставишь нас здесь.

Разозлившись, он сделал вид, что не слышит, поймал Бьяра сзади за одежду и резко вытащил его из воды:

— Не пей слишком много. Тебе станет плохо.

— Я это знаю.

Мальчик вырвался, вновь окунул лицо в воду и стал обливать голову и плечи, забрызгав Торина.

Мали развернула джелайю, освободив копну запылившихся волос и заостренные кончики ушей, окунула край ткани в воду, обтерла лицо и шею, затем смочила влагой губы.

Торин не переставал удивляться этому необычному существу, тронутому красками ночи, столь не похожему на женщин равнин. Красота Мали была такой чуждой, что было понятно, почему Герик отказался от шелков ради права прикасаться к ее бледной коже и перебирать пальцами темные волосы. Глядя на эту женщину, воин чувствовал себя живым.

Он опять оттащил Бьяра от пруда и послал его наполнять мехи с другой стороны, подальше от воды, взбаламученной его плесканием. Бьяр с недовольным ворчанием подчинился, но, обходя мелкий пруд, принципиально волочил мехи по песку.

Когда мальчик удалился на значительное расстояние и не мог его услышать, Торин спросил:

— Как ты здесь очутилась?

Интонация в его голосе заставила женщину посмотреть на него, а что-то в его взгляде — еще быстрее отвернуться.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Почему сильванестийка жила среди Кедаса как рабыня? — Мали не ответила, и Торин продолжал: — Я всегда слышал о гордости сильванестийцев, об их вере в собственное превосходство. Как ты могла жить среди нас как… как наложница? — поспешил он закончить, пока эльфийка не поняла, что он хотел сказать более жесткое слово.

Но Мали все равно поняла.

— Я никогда не была харлн, — не покраснев, употребила она слово, куда грубее того, которое чуть не обронил Торин, означавшее «еще меньше, чем рабыня», или «распутница», или все вместе — в зависимости от обстоятельств и того, кто их употреблял. — Герик был добр ко мне. Он дал мне дом, когда у меня его не было. Он защитил меня в Тарсисе, когда… — Мали внезапно умолкла.

— Защитил тебя от чего? — поторопил Торин.

Эльфийка покачала головой, сжав губы:

— Меня… изгнали.

Последнее слово она произнесла так тихо, что Торин почти не расслышал, и опустила голову, ожидая его реакции.

— Не понимаю.

Мали сжалась и вздрогнула, на безупречной коже в уголках глаз внезапно обозначились тонкие, почти незаметные морщинки. Она не завернулась обратно в джелайю, а Торин ничего об этом не сказал.

— Я в изгнании! — На этот раз в голосе женщины прозвучала такая мольба, будто Мали до смерти боялась воина.

— Ты так и сказала, — подтвердил Торин, все еще не понимая.

Мали склонила голову еще ниже, опустив плечи. Она теребила край своей джелайи, стараясь ее завязать, но пальцы так сильно дрожали, что женщина не могла справиться с тканью.

— В это тяжело поверить… Я думала, что ты отшатнешься от меня в ужасе. Мой народ бы так и сделал, — Она выпустила запылившуюся ткань из рук. — Дело в том… Я… Для моего народа я поруганное существо. Я то, что они называют темными эльфами. Если я вернусь на родину, люди моего племени убьют меня. Вот почему, когда Герик захотел меня, я пошла с ним. Я была… — Мали замолчала и опять опустила голову. — Я была одна в стране, которую не понимаю, без надежды. — Она опять подняла голову, и ее глаза засияли в свете Солинари, как водоемы с прозрачной водой. — Я боялась.

В этот момент вернулся Бьяр с полными мехами, избавив Торина от необходимости отвечать.

Воин взял хлеба и сыра, отошел к краю оазиса и удобно устроился на песке, прислонившись спиной к скале, все еще теплой от солнца. Чем больше он узнавал о женщине, тем меньше понимал: «Когда ей задают самые назойливые вопросы, она обнажает свою душу, а ее честность порождает еще больше вопросов. Охраняемая и оберегаемая Гериком, она была загадкой для Кедаса, ею и осталась. Что ж, пусть так и будет. С первыми лучами солнца я покину ее и мальчишку, и дальше они пойдут одни».

Торин оставил свои раздумья, чтобы прикинуть, как ему лучше идти через пустыню, и решил, что не пойдет назад к пепелищу лагеря, а вместо этого срежет западнее. Возможно, так удастся пересечь путь врага. Поднялась Солинари, чистый серебряный лик, слегка подсвеченный красной Лунитари, и обе луны озарили пустыню, сотворив произведение искусства из куч песка — скульптуру в черно-белых и темно-красных тонах. Какая-то птица отважилась выглянуть из потайного убежища среди скал и позвала самца нежным и мелодичным, как сама ночь, голоском. Затем все смолкло.

«Земля заслуживает спокойствия».

Это была старая пословица Кедаса, и Тории вспомнил ее, когда увидел краем глаза, как что-то зашевелилось за ближайшей дюной, где ничто не должно было двигаться. Он присел, плавно вытаскивая меч из ножен.

Тихий-тихий звук раздался в тишине — журчание ручья, бегущего по уэду, плеск воды там, где ее не могло быть.

Скрытая склоном тень поднялась в холодных отблесках лунного света. Он разглядел твердую, искрящуюся чешую, сложенные крылья и блестящие когти.

Тень зашевелилась, зашуршала крыльями, повернула голову. В середине темного пятна, которое было ее головой, сверкнули красно-черные, как угли почти потухшего костра, глаза.

Дыхание сперло у Торина в груди; от прилившей крови забарабанило в ушах. Внезапно он ощутил то, чего не чувствовал даже в бою, — близость смерти. Существо так же источало зло, как Мали излучала спокойствие.

Мали! Она и мальчик находились около водоема и ничего не знали о чудовище. Торин должен был предупредить их, спрятать. Как-нибудь уберечь!

Он сделал шаг назад, чтобы оказаться между дюной и тварью, ожидая, что в любой момент его обнаружат, ударят темнотой и страхом, испепелят на месте.

Воин вложил меч в ножны, сделал шаг… и песок стал засасывать его. Торин отпрыгнул. Дюна зашевелилась, самый верх покрылся барашками и начал оползать. Песок вздыбился и все растущей волной двинулся в его сторону.

Воин прокричал предупреждение, а затем стремительные пески сбили его с ног и накрыли с головой. Он постарался встать, но его завертело и бросило на бок. Мышцы правого колена растянулись, и ногу Торина пронзила острая боль.

Он пронзительно вскрикнул. Песок тут же забил ему рот, глаза, уши, проник под одежду, текучий, как вода. Песчинки струились сквозь пальцы, когда Торин отчаянно пытался за что-нибудь уцепиться, захлестывали его горло, и он давился, с трудом ловя ртом воздух. Тяжесть песка навалилась, сдавливая тело. Воин молотил руками и ногами, обезумев от одной мысли» что может утонуть в глубине дюны.

Внезапно его пальцы коснулись чего-то твердого. Рука! Тории постарался ухватиться за нее, а песок вспенивался вокруг, относя прочь, угрожая разорвать слабую связь. Нежная и хрупкая на ощупь, рука обхватила пальцы воина, рванув Торина вверх, и его голова выскочила на поверхность. Качаясь на волнах вздымающейся пыли, Торин жадно вдохнул воздух. Хотя и полные песка, глотки воздуха были столь же приятны и сладки, как чистый морозный воздух после первого снега.

Сморгнув попавший в глаза песок, воин увидел, что сжимает руку Мали. Женщина потащила его на твердую землю. Здоровой ногой он отталкивался так, как будто плавает в реке, а Мали тянула и тянула воина, задыхающегося, кашляющего, пока его ноги не оказались за пределами движущихся песков.

Торин рухнул на колени, смаргивая туман песчинок и слез, и увидел, что Мали отходит на край замутившегося пруда и исчезает в клубах пыли и песка. Сквозь рев бури он расслышал, как эльфийка выкрикивает имя Бьяра.

Казалось, прошла вечность перед тем, как Мали появилась вновь, таща за собой мальчика, так же как тащила Торина. Она вывалила Бьяра на твердую землю и упала на колени рядом с ним, рванув за джелайю, крепко обмотавшуюся вокруг его горла. Несколько долгих секунд Бьяр лежал неподвижно, затем вдохнул — с долгим тихим хрипом — и закашлялся.

Мали одной рукой заколотила его по спине, а другой принялась стягивать низ своей джелайи с лица. Глубоко вдохнув запыленный воздух, она чихнула.

Тории подполз к ним.

Бьяр посмотрел на него такими красными от прилившей крови глазами, что Торин ощутил, как к горлу подступают слезы сочувствия.

Мали опять чихнула, а Бьяр захрипел. Воину эти звуки показались слишком громкими и опасными. Он знаками призвал их к молчанию, прикоснувшись к своей джелайе, но, стряхнув пальцами слежавшийся в ее складках песок, тоже едва подавил чиханье.

— Тихо! — Торин с трудом произнес это короткое слово — его ободранное песком горло саднило.

Мали послушно подобрала край джелайи и прикрыла ею рот и нос.

Бьяр перевернулся на бок и спрятал лицо в коленях женщины, стараясь приглушить кашель.

Торин потряс его, привлекая внимание:

— Кристалл?

Хрипя и кивая, мальчик стиснул складку в своих одеждах:

— Здесь. Со мной.

Торин поднялся на ноги, невзирая на острую боль в колене, и обнажил меч. Клинок вышел из ножен со скрежетом, который прозвучал неестественно громко во внезапно наступившей тишине. Из-за слез и пыли, попавшей в глаза, воин различал только смутные пятна зеленого и желто-коричневого.

Он с нетерпением ждал, пока зрение не прояснится, хотя знал, что ничего не найдет. Если бы существо все еще находилось поблизости, их бы уже не было в живых.

В том, что вскоре предстало взору Торина, нельзя было признать оазис Гелен, так он изменился. Воин стоял на гребне желто-зеленого цвета — это было все, что осталось от опаленной солнцем травы. Несколько пальм, растущих в оазисе, были почти погребены песком. Сама дюна исчезла — слилась в чашу, содержавшую жизненную силу оазиса, В водоеме не осталось воды, хотя песок, наполнивший его, все еще медленно двигался, набегая на берег, как будто что-то волновалось в его хранящих молчание глубинах.

Мали встала и медленно поворачивалась, разглядывая небо. Торин тоже взглянул вверх, но ночь была чиста и пуста, как и пустыня.

Он, хромая, подошел к краю груды камней и взял свой мешок — единственное, что осталось от их снаряжения. То, что несли Бьяр и Мали — еда, одеяла, мехи для воды, — было погребено толщей песка.

Мали присоединилась к воину.

— Что мы теперь будем делать? — тихо спросила она.

Торин пожал плечами, показывая, что не знает. Опять он несет ответственность за них обоих, опять вынужден отвлекаться от своей цели, упустив прекрасную возможность встретиться с врагом лицом к лицу.

Воин думал, что будет взбешен и собой, и ими. Он хотел испытать ярость. Но ее не было. Отсутствие гнева оставило пустоту, с которой он не был готов столкнуться. Без своей ярости, без призывов чести к отмщению какова цель его жизни?

Мали дотронулась до руки Торина, и прикосновение ее пальцев к его коже оказалось нежным и сухим. Оказавшись так близко от нее, он ощутил странный сладкий землистый аромат. Боль в колене отступила куда-то на задний план, забылась, когда он вдохнул аромат цветов и тенистых полян. Несмотря на жар солнца, воин задрожал.

— Ты спасла нас обоих, — резко сказал он, скрывая свои чувства. — Мой долг перед тобой не оплатить, даже если я отведу тебя в безопасное место.

— Ты ничего мне не должен, — тихо ответила эльфийка. Торин повернулся к ней лицом, так близко, что чувствовал ее дыхание на своем лице, а прохладу ее тела — всем своим телом. Мали излучала энергию, силу, из-за которой волосы на затылке встали дыбом.

— Моя жизнь — это не ничто, — хрипло сказал он.

Мали залилась румянцем, соперничающим своим нежным розовым цветом с зарей, и отступила назад, замешкавшись, чтобы прикрыть лицо:

— Я сделала то, что на моем месте сделал бы каждый. Не думая. Это не тот поступок, за который нужно чувствовать себя в долгу.

Без успокаивающего прикосновения ее пальцев к Торину вернулась его усталость, а вместе с нею и необходимость принимать решение. Ему хотелось, чтобы ее рука опять легла на его руку.

— Нам надо идти на север, — сказал он. Мали замерла, ее глаза расширились из-за какого-то чувства, которое Торин не мог понять. Страха, или надежды.

— В Сильванести? — шепотом спросила она. — Мне нельзя туда возвращаться. Они меня убьют.

— Ты преувеличиваешь.

Эльфийка покачала головой и с глубокой печалью в глазах взглянула на него, затем повернулась, чтобы отойти в сторону.

Торин поймал ее за руку и остановил:

— Может, тебе стоит рассказать мне больше?

— Ты не поверишь мне. Так же как не поверили мои соплеменники.

Воин сделал маленький глоток воды из меха. Ему мучительно хотелось прополоскать рот от скрипящего на зубах песка, но вода опять была слишком драгоценна для таких удовольствий.

— Может, я поверю.

Мали задумчиво взглянула на него.

— Может, я поверю, — повторил он мягче. Настолько мягко, чтобы не испугать ее.

Эльфийка сделала глубокий вдох и медленно произнесла:

— Я умерла в глубинах реки Тон-Талас.

Торин так удивился, что не смог этого скрыть.

Мали повернула голову:

— Видишь? Ты мне не веришь…

Он был так потрясен, что не знал, как ответить. Эти слова не укладывались у него в голове, но пока эльфийка их произносила, ее застывшее лицо оживилось как ни разу за все дни путешествия.

— Я поверю или не поверю после того, как услышу твою историю, — непреклонно сказал воин.

Сделав еще один глубокий вдох, она продолжала тихим, словно отдалившимся голосом:

— Я упала в воду и ударилась головой. — Мали пальцами дотронулась до места за ухом, вспомнив о прошлой боли. — Вода была темна. И тяжела. Я видела… лица тех, кто умер до меня. Я слышала их голоса, приветствующие меня. Затем… затем стало светло.

— Светло? Откуда в реке свет? — В голосе Торина прозвучало недоверие, и чары исчезли; живой блеск, который он различил в глазах женщины, померк.

Воин внезапно почувствовал себя виноватым.

— Согласись, это похоже на сказку, — сказал он, пытаясь объяснить. — Но… продолжай.

Лицо Мали ожесточилось, и всего лишь на мгновение он увидел то, чего и ожидал от эльфа, — надменность и заносчивое презрение в складках над шелковистыми бровями. Затем высокомерное выражение исчезло, сменившись безразличием. Тусклым, невыразительным голосом она рассказала остальную часть своей истории:

— Голос, прекраснее которого нельзя вообразить. Музыка… не похожая ни на что в этом мире. Звуки… Тяжесть исчезла. Мне показалось, что я парю среди облаков. Голос, прекрасный, мелодичный голос Богини, сказал мне, что я должна нести моему народу посланное ею исцеление. Она рассказала мне о возвращении на Кринн драконов и ушедших Богов. Она сказала, что я должна предупредить свой народ об опасности и разнести слова надежды. Она сказала, что я должна спасти мой народ. — Лицо Мали было таким же белым, как и в утро нападения, унылым, как зима. — Богиня сказала: «Просвети души, пребывающие в темноте». А мне это не удалось, как видишь. Мой народ не поверил мне. Лорак — правитель — назвал меня богохульницей и изгнал. Теперь я не могу выполнить повеление Богини. — Мали снова глубоко вдохнула, словно жарким воздухом пустыни хотела облегчить пожар в своей душе. — Я не могу привести их души к свету.

— Я думал, что эльфы не отвернулись от древних Богов.

— Нет. Но, вероятно, только старейшие или достойнейшие могут говорить с Богами. А кто я такая, чтобы Богиня заговорила со мной? Всего лишь женщина, да еще незнатного происхождения. Мой народ верит, но он не верит. А иногда, — тихо добавила она, — я начинаю сама сомневаться в себе.

Торин пожал плечами, не желая признаться перед лицом такой печали, что его первым чувством тоже было неверие. Но он видел драконов, ощутил могущество прикосновений Мали.

Он дотронулся до ее щеки и ласково провел вверх, по высокой скуле, по шелковистым бровям, до густых черных волос. Тяжелые пряди упали вперед, закрыв лицо и обнажив нежные уши.

Торин погладил заостренный край, а Мали прикрыла его пальцы своими.

Воин закрыл глаза и увидел распростершуюся пустыню так ясно, как будто держал в руках карту предгорий. Харолисовы горы будут, наверное, на полдня ближе, чем один из оазисов реки Торат. Идти туда намного сложнее, особенно с поврежденным коленом, но Мали и Бьяр окажутся в безопасности.

— Я отведу вас на восток. К подножию Харолисовых гор.

В ослепительном жарком свете полуденного солнца они вступили в предгорья Харолисовых гор, родину гномов Торбардина. Они шли быстрее, чем рассчитывал Торин, — Мали и Бьяр так рвались вперед, что теперь всех задерживал он. Воин махал, когда подъем был не под силу с его поврежденным коленом, и Мали возвращалась назад, предлагая в качестве поддержки свое плечо.

Теперь, несмотря на хромоту, Торин не отставал от остальных, поскольку Бьяр с широко открытыми глазами беспечно останавливался, прикасаясь к пышной траве, столь не похожей на желтоватую растительность оазиса. Он вертел головой во все стороны, глядя куда угодно, только не туда, куда шел.

Мали долго стояла на дороге, как слепец, ощупывая пальцами дерево. Дерево представляло собой жалкое зрелище: тощее, малорослое, искривленное так, как будто хотело одновременно вытянуться к небу и спрятаться от безжалостного солнца. Но эльфийка благоговейно прикоснулась к нему и улыбнулась Торину так, как будто ей вручили великий дар.

Воин ответил на ее улыбку и придержал язык. Лично для себя он не находил ничего приятного в окружающем пейзаже. Торин уже замерз, а его легкие не могли надышаться тяжелым и влажным воздухом гор. Сердце у кочевника подскакивало каждый раз, когда хрустела ветка, шуршала невидимая в кустарнике живность или шелестели листья над головой — даже от звука собственных шагов по твердой земле. Ему никогда не нравились лесистые подступы к воде.

— Это путь в долину, — сказал Торин. Он поставил одну ногу на дорогу, ведущую вниз, и встал, обхватив себя руками. Прохладная земля под подошвой высасывала тепло, от чего колено болело еще сильнее.

— Все, как сказала Мали. Текущий ручей, — засмеялся Бьяр, — с проносящейся мимо водой и огромными, покрытыми мхом валунами, стоящими в глубокой тени.

Через плечо Торин увидел, как уголки темных глаз Мали приподнялись. Она улыбалась под джелайей.

Воин улыбнулся в ответ. В словах Бьяра Торину слышался ее мелодичный голос, и он удивлялся, когда же она успела нарисовать мальчику эту картину. Он попытался присоединиться к радости Бьяра. Чистая, прозрачная вода… больше чем достаточно, чтобы смыть песок, все еще скрипевший у него на зубах.

Бьяр пронесся мимо воина вниз по тропе быстрыми, нетерпеливыми шагами.

— Бьяр! — выкрикнул Торин и тоже двинулся вниз. Однако его хромая нога затрудняла движения.

Мальчик замедлил шаг и подождал, пока его не нагонят, почти танцуя от нетерпения и возбуждения.

— Я хочу увидеть проточную воду.

— Я пойду с ним вперед, — предложила Мали.

Бьяр подождал, пока эльфийка его нагонит, затем они исчезли за поворотом тропы.

Торин перешел на более медленный, прогулочный шаг, чтобы не напрягать колено. Он почти дошел до развилки на тропе, когда услышал крик Мали, пронзительный и испуганный.

Вытащив меч, он побежал, не очень-то надеясь, что справится со своими ногами. Его колено в итоге отомстило за жестокое обращение: воин споткнулся и чуть не упал. Тропа перед ним разветвлялась: одна дорожка поворачивала вбок, а затем, сделав петлю еще шагов на двадцать, сбегала вниз, к ручью. Налево же, по диагонали, тропа мягко поднималась вверх, забираясь в глубь гор.

Страх и бег совсем лишили Торина сил, и ему пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Воина не покидала только одна мысль: не найдет ли он своих, спутников в конце тропы, растопленных в обожженную, неузнаваемую плоть? Отдышавшись, он аккуратно двинулся вперед, щадя колено, и медленно спустился по тропе к ручью.

Бьяр был там, не сожженный, но все равно умирающий.

Он лежал на спине, наполовину в текущем ручье, который так хотел увидеть. Из груди у него торчал кинжал, и кровь смешивалась с прозрачной водой.

Торин встал рядом с мальчиком на колени и приложил ухо к его груди, зная, что эти действия лишены смысла. Лицо Бьяра было открыто — джелайя соскользнула с его волнистых каштановых волос, детский рот искривился в предсмертной гримасе, из глаз текли слезы. Мальчик мертвой хваткой сжимал мешочек, где лежала Аквара.

— Они забрали Мали, — прохрипел он.

Торин вытащил Бьяра на берег и прижал джелайю мальчика к ране, пытаясь остановить стремительное течение крови.

Ученик мага тихо застонал и шепнул:

— Не дай им причинить вред Мали…

На земле вокруг остались следы борьбы, но эльфийки нигде не было видно.

— Мали! — шепотом позвал Торин, опасаясь говорить слишком громко.

В ответ он услышал только чуждые звуки леса: плеск воды о камни, тихий шелест ветра в деревьях, тревожный предупредительный крик птицы в кустарнике. Всюду, куда он смотрел, были только свет и тень — места, где мог затаиться враг.

Торин приложил руку Бьяра к джелайе и прошептал:

— Прижми сильнее, вот здесь. Я скоро вернусь.

Мали не могла быть далеко, если она все еще жива, в чем Торин сомневался. Но живой или мертвой, а воин собирался найти ее и тех, кто напал на Бьяра.

Он почти вернулся к развилке, когда услышал приглушенный крик Мали, который тут же резко оборвался.

Сто шагов по тропе вверх — и Торин нашел женщину. Ее тащило видение из ночного кошмара, а она сопротивлялась, отбиваясь руками и ногами.

Существо было, по крайней мере, на четыре головы выше Мали и больше всего походило на пустынную ящерицу, разросшуюся до огромных размеров. За исключением того, что ящерицы не ходят прямо на двух ногах, у них нет крыльев и гротескной пародии на человеческое лицо.

Одна огромная когтистая лапа сомкнулась на нижней половине лица Мали, другая вцепилась в складки ее одежды. Чудовище шипело, пытаясь справиться с эльфийкой.

Мали извернулась и оторвала огромную руку от свое горла.

— Уходи, Торин! — прокричала она.

Предупрежденное о присутствии Торина существо издало недовольный, булькающий звук, вытащило огромный обоюдоострый меч и продолжало бежать вверх по тропе, таща за собой Мали.

Торин прыгнул, быстро перейдя от изумленного ступора к атаке, чем застал существо врасплох. Он нанес рубящий удар по человеку-ящерице. Меч вошел глубоко в кожистую шею, из раны струей палилась зеленая кровь.

Существо вскрикнуло и уронило Мали. Наступив одной задней лапой на ее одежду, чтобы пленница не убежала, человек-ящерица сделал дугообразный взмах огромным мечом, намереваясь снести голову Торину.

Удар пришелся слишком высоко, и воину удалось избежать его. Торин быстро нанес ответный удар — комар, нападающий на лошадь, — изогнутый клинок, всегда казавшийся таким крепким, оставил на чешуйчатой шкуре едва видную отметину. Однако ярость атаки Торина заставила существо отступить на шаг, затем еще на один — прочь от Мали.

Воин Кедаса наступал, неистово нанося бесполезные на первый взгляд удары, которые, тем не менее, позволили ему освободить достаточно пространства, чтобы оказаться между женщиной и существом.

— Беги! — не оглядываясь, крикнул Торин Мали.

Он держал меч наготове, ожидая нападения человека-ящерицы.

Тот тяжелыми неуклюжими шагами двинулся к воину, то и дело поглядывая на женщину.

Торин рискнул быстро взглянуть назад. Мали отошла всего на несколько шагов вниз по тропе.

— Прочь! — прокричал воин. — Беги!

Ему не надо было оборачиваться, чтобы увидеть, что эльфийка не послушалась его. Он понял это по тому, как взгляд существа метался между ними.

Воспользовавшись рассеянностью внимания человека-ящерицы, Торин подскочил ближе, нанес быстрый, режущий удар и выскользнул за пределы досягаемости, когда существо замахнулось на него.

Человек-ящерица ударил направо, затем налево, потом размахнулся, описав мечом свистящую дугу.

Торин увернулся, как и раньше, и инстинктивно бросился на землю — это спасло ему жизнь. Силы, вложенной в удар, хватило бы на то, чтобы разрубить его надвое. Не раздумывая, воин тут же поднырнул под сверкающий клинок, нанес колющий удар, отскочил назад и повторил нападение, уходя от ответного удара.

Когда человек-ящерица опять дугообразно размахнулся, Торин был готов. Он перекатился, миновал лезвие и атаковал. Его изогнутый клинок, рассчитанный на рубящие удары, горизонтально вошел в живот существа, прорубив широкую рану.

Человек-ящерица булькнул и уронил оружие. Эфес ударился о землю, прозвенев, как колокол на городских воротах. Зеленая кровь залила Торина, меч вывернуло из рук.

Существо с тяжелым глухим стуком осело назад с мечом Торина в животе.

Воин обернулся и увидел, что Мали так и стоит всего в нескольких шагах.

— Есть еще? — спросил было он, но одновременно потянулся за своим мечом, чтобы извлечь его из тела чудовища, и чуть не вывихнул руку из сустава.

Клинок застрял в ране. Тело человека-ящерицы окаменело, стало твердым как скала, и меч Торина увяз так плотно, что лезвие скорее сломалось бы, чем вышло из каменной плоти.

Поняв, что вернуть свой клинок не удастся, воин схватил огромный меч мертвого чудовища, с трудом оторвав его от земли обеими руками.

— Другие есть? — опять спросил он.

Лицо Мали побелело от страха. Эльфийка тряхнула головой, но Торин не понял, утвердительно или отрицательно, так сильно женщина дрожала.

Торин хромая подошел к ней и взял за плечи:

— Еще есть, Мали?

— Двое… Их было двое.

— Где второй?

Эльфийка помотала головой:

— Я не знаю. Он не…

Внезапно она ахнула, и ее и без того белое лицо стало абсолютно алебастровым.

— Что? — закричал Торин. Держа меч наготове, он развернулся, ожидая встретить второе существо. Но позади никого не было, даже тела человека-ящерицы, которого он только что убил.

Воин моргнул, потом еще раз, итак до тех пор, пока не поверил в то, что увидел. Какое-то время мертвое тело оставалось камнем, но теперь меч Торина в целости и сохранности лежал на слое тонкой пыли неправильной формы.

— Оно исчезло, — прошептала Мали. — Оно просто… его просто не стало.

Торин бросил клинок существа и поднял свой. На нем не осталось ни капли зеленой крови.

Рядом всхлипнула Мали, быстро и отрывисто дыша.

— Бьяр?…

Торин покачал головой.

— Нет! — закричала Мали и побежала по тропе вниз к ручью.

Торин последовал за ней, но медленнее. Он знал, что сейчас мальчик уже мертв.

Он застал Мали на коленях перед телом Бьяра, она, задыхаясь, говорила мальчику короткие слова, лишенные смысла и полные боли. В руках эльфийка держала окровавленную джелайю.

Маленькие руки мальчика безжизненно соскользнули на землю. Аквара, предмет, ради которого погиб Бьяр, выпала из его рук.

Торин поднял мешочек, липкий от крови Бьяра, и нащупал внутри твердый и холодный кристалл.

— Он все еще здесь! — изумленно произнес воин, вынимая завернутый в шелк кристалл из мешка и отбрасывая ткань. Аквара блистала в неровном солнечном свете, и Торин ощутил покалывание, поднимающееся от пальцев к запястью. — Эта тварь убила Бьяра и даже не позаботилась о том, чтобы забрать Аквару. — Он швырнул кристалл на землю. — Что ему в действительности было надо?

Его вопрос остановил рыдания Мали, хотя слезы еще продолжали течь по щекам женщины. В борьбе она потеряла джелайю, и волосы спадали спутанными прядями по плечам, на платье виднелась кровь, но Торин не знал, ее или мальчика.

Воин, болезненно прихрамывая, подошел к Мали, схватил ее за руку и развернул к себе:

— Кристалл все еще здесь.

Мали закричала, вырываясь:

— Нет! Не надо!

— Чудовищу была нужна не Аквара. Оно оставило кристалл здесь, у умирающего мальчика. Оно схватило тебя.

— Нет! — Эльфийка упала на колени рядом с телом Бьяра, в мольбе подняв руку.

— Это была ты. С самого начала, — сказал Торин, глядя на нее, ошеломленный внезапным озарением. — Они искали тебя, когда уничтожили лагерь. Что ты сделала? — Гнев стремительно овладел им. Его народ погиб. Мальчик погиб. И зачем? Ради чего? Кто была эта женщина, согревавшая его как солнце и столь же смертоносная.

— Неправда, — всхлипнула Мали, поглаживая скомканную джелайю Бьяра, как будто могла заставить ученика мага ожить. — Этого не может быть! Не может быть! Нет, не поэтому, не из-за меня.

Торину требовалось найти ответы на свои вопросы, но другое существо могло находиться поблизости. Он схватил женщину за плечо:

— Мы должны идти. Немедленно!

— Торин, пожалуйста…

— Бьяр мертв. Ты ничего не можешь поделать.

— Нет! — зарыдала Мали. Она обхватила себя за плечи, как будто хотела спрятаться, свернуться внутрь себя, чтобы ничего не осталось. — Неправда, — прошептала эльфийка. — Это не моя вина. — Она скорчилась в рыданиях, почти касаясь лбом земли.

— Мали… — Торин нервно огляделся вокруг — ему что-то послышалось, — схватил женщину за руку и, не особо церемонясь, потянул.

Эльфийка подняла голову; глаза ее расширились. Выкрикнув предупреждение, Мали толкнула воина так сильно, что тот отлетел на несколько шагов.

Меч просвистел там, где несколько секунд назад стоял Торин. Тот развернулся и столкнулся лицом к лицу с еще одним человеком-ящерицей.

Существо нанесло следующий удар, стремительно описав мечом полукруг. Смертоносный клинок рассек одежду Торина, оставив сочащуюся кровью царапину.

Полоса огня обожгла ребра Торина под плечом. Он ощутил, как кровь теплым пятном разлилась по его правому боку.

Прижав локоть к ране, Торин метнулся в сторону, прочь от Мали, надеясь, что тварь последует за ним.

— Беги! — задыхаясь, прокричал он и поднял меч, но у него никак не получалось нанести удар.

Этот человек-ящерица был столь же тяжелым и неуклюжим, как его собрат, но более проворным. И лучше владел мечом. Размахивая огромным смертоносным клинком из стороны в сторону и вверх-вниз, существо приближалось к Торину.

Воин переложил меч в левую руку. Он едва увертывался от ударов: клинок казался невероятно тяжелым, а ноги отказывались слушаться.

Тварь метнулась вперед, нанося удар, и лезвие его оружия на излете задело руку Торина.

Воин застонал от боли, чуть не выронив меч и едва не теряя сознания. Так много крови. Он чувствовал, как она течет по ноге, капает на землю, жизнь быстро покидала его. Следующий удар, он знал, будет последним.

Человек-ящерица высоко поднял меч для смертельного удара.

Затем зрение Торина начало играть с ним шутки. Показалось, что меч существа, начав опускаться, замедлился. Мали ползла тоже неестественно медленно, но не прочь в безопасность, а к Торину, к чудовищу.

Воин закричал, и ему показалось, что этот голос, чужой, незнакомый, принадлежит кому-то другому. Торин бросился вперед, чтобы заслонить эльфийку, и ему почудилось, что он опять попал в зыбучий песок, такими замедленными были движения. Слишком замедленными.

Рука женщины медленно-медленно поднялась в воздух. В ее кулаке была зажата Аквара Кедаса. Кристалл сиял на солнце, как драгоценный камень при свете огня, голубым огнем и золотой радугой.

Меч человека-ящерицы ударился об Аквару. Металл издал пронзительный звук, а кристалл ответил оглушительно чистым звоном; мелькнула ослепительная молния.

Опять двигаясь с обычной скоростью, существо завопило и упало назад, его тело раскололось, ярко вспыхнув, меч, растрескавшись, кусками осыпался вниз.

Голубое сияние кристалла исчезло, и Мали упала на руки Торина. Она была столь слаба, что у воина от неведомого доныне страха перехватило горло. Торин осторожно перевернул эльфийку на спину. На шее у Мали под нежной кожей отчетливо билась голубая жилка, и он вздохнул с облегчением.

Вскоре ее веки задрожали и открылись. Эльфийка вскочила, взгляд её бешено метался во все стороны в поисках чудища, пока, наконец, не остановился на неподвижно лежащем теле и разметавшихся крыльях, одно из которых раскололось на куски как каменное. Сверху труп чудовища усыпали осколки меча.

Успокоившись, Мали воззрилась на кристалл, лежащий у нее на ладони. Он больше не сверкал золотистыми цветами пустыни, они сменились чистым серебристо-голубым — цветами неба, прозрачной воды и бутонов зиска. Символы, выгравированные внутри кристалла, ясно проявились на гранях — две слезинки, нарисованные непрерывной линией.

— Я не понимаю… Что произошло? — прошептала Мали.

Тихие слова удивления застыли у нее на устах, когда женщина перевела взгляд с кристалла на тело чудища и его разбитый вдребезги меч.

Торин осторожно прикоснулся к Акваре. На ощупь, несмотря на выгравированные знаки, она была гладкой, и его пальцы ощутили слабое приятное тепло — раздражающее покалывание больше не возвращалось.

— Ты все понимаешь, — сказал воин эльфийке и, не говоря ни слова, взял свободную руку Мали и провел ею по разорванным краям его одежды к кровоточащей ране на ребрах. — Ты должна только верить.

Мали неуверенно посмотрела на Торина широко раскрытыми глазами.

Он сильнее прижал ее руку к своей ране и, хотя его веки казались слишком тяжелыми, чтобы можно было держать их открытыми, постарался встретиться с ней взглядом, передавая собственную непоколебимую веру.

— Верь, Мали. Верь тому, что тебе сказала Богиня.

Держа кристалл у груди, Мали кивнула. Она закрыла глаза, сделала глубокий-преглубокий вдох и медленно выдохнула.

Тории согнулся, когда энергия влилась в него, хлынула, как будто души многих сотен людей текли в его венах. Энергия, тепло и бодрость, окрашенные в синий цвет, прогнали сумрак и смерть. Жизнь текла и пульсировала. Воин чувствовал, как его кровь плавно движется под кожей, а воздух в легких ласкает его изнутри.

Мали вздохнула и отступила, лишая Торина прикосновения и действия кристалла.

Воодушевленный протекающей сквозь него силой, воин раздвинул разрубленные края одежды и взглянул на рану. Она исцелилась не полностью и все еще беспокоила его, однако больше не кровоточила. Пока этого было достаточно.

— Торин? — прошептала Мали и дотронулась до его щеки.

Сила эльфийки полилась в тело воина — целительное прикосновение, нежное тепло. Он накрыл ее руку своей, обнаружил, что она липка от крови, но тепла и успокаивает боль. Торин коснулся губами ладони Мали, а когда она не оказала сопротивления, быстро поцеловал ее в полные губы и сразу отстранился.

— Бьяр, — сказал он, все еще держа эльфийку за руку.

Она словно одеревенела:

— Что я могу? Он мертв.

Торин взял Мали за руку, держащую кристалл.

— Тебя избрала Богиня. Как может быть, что ты не можешь?

Эльфийка вздрогнула, но кивнула, соглашаясь, и Торин помог ей подняться. Вместе они подошли к телу Бьяра.

Зажав кристалл между ладонями, Мали взглянула на Торина в поисках поддержки, затем она запрокинула прекрасное лицо к куполу из листвы деревьев и проглядывающему сквозь него небу:

— Прошу тебя, благословенная Мишакаль, помоги мне.

Затем эльфийка закрыла глаза и прижала кристалл к сердцу, как и в первый раз. Но ничего не произошло.

Тогда она положила кристалл на грудь Бьяра и прикрыла ладонями клинок, пронзивший его грудь. Голубизна внутри кристалла стала разрастаться все шире и шире, постепенно наливаясь ярким светом, пока не окутала тела Бьяра и Мали.

Затем и Торин оказался внутри ласкового, исцеляющего огня. Остатки его усталости улетучились, он почувствовал, как кожа вокруг его раны и мышцы под нею волнуются и перемещаются по мере того, как разрез заживает. Воин знал, что сейчас его кожа безупречно чиста, как у ребенка. Но физическое удобство было каплей по сравнению с миром и радостью, наполнившими его сердце.

Свет сделался ярче, стал голубым, как сияющее летнее небо, искрящимся, как поверхность пруда. Эльфийка молча — лишь слезы струились по ее щекам — обхватила лезвие ножа там, где оно вошло в тело Бьяра. Сияние кристалла низвергалось каскадом по ее пальцам вниз, обволакивая клинок яркими полосами.

Мали медленно извлекла нож, но кровь не потекла. Рана затянулась, и через секунду не осталось даже шрама. Руки Мали опустились, и она села назад на пятки.

Торин задержал дыхание, голубое сияние тускнело.

Затем грудь Бьяра резко поднялась. Он вдохнул полные легкие воздуха, широко распахнул удивленные глаза и прикоснулся к груди в том месте, где был нож.

— Мали, — прошептал он, улыбаясь. — Мне привиделось, что пришли спасти меня души Кедаса!

Женщина смотрела на мальчика со смешанным выражением недоверия и восхищения. Когда Мали обернулась к Торину, протягивая ему Аквару, чтобы воин взглянул на кристалл, радость в ее глазах горела, как огонь, ярче полуденного солнца.

— «Просвети души, пребывающие в темноте», — благоговейно произнесла она, задумавшись. — Теперь повелителю Лораку придется поверить мне!

Торин прикоснулся к Акваре. Она была голубой, голубой, как чистое ясное небо или прозрачная вода. Вместо холодной дрожи, как 6 т пощипывающих кожу муравьев, он ощущал наслаждение от силы Мали, от предназначения Мали.

И его собственного.

— Если повелитель Сильванести не поверит твоему слову, Мали, я скажу ему сам.