Драконы Кринна

Майкл и Тэри Уильямс РЕШАЮЩЕЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ

Широкая рука Морта, садовника, легла на дверь дома.

Под его морщинистой ладонью старая доска приятно потеплела, и Морт заглянул в увядшую сердцевину древнего дерева, из которого была сделана дверь. Почти во все тайны зеленого мира мог проникнуть Морт прикосновением пальцев: это дерево, например, упало во времена Катаклизма, и с каждым годичным кольцом у него сохранялось все меньше воспоминаний — кроме самого позднего.

Морт закрыл глаза, убрал руку и снова улыбнулся, вспомнив причину своего прихода — день рождения Л'Индаши. Как раз вовремя — Роберт уже увидел его в окно и распахнул тяжелую дверь:

— Морт! Добро пожаловать! Заходи скорей, не стой на морозе! Выпьешь что-нибудь? Сколько зим, сколько лет! — Роберт просто расцвел.

Эти слова были правдой. Морт не видел друзей — друидессу и ее мужа — с середины прошлого года. Сейчас в Таман Бусук уже выпал ранний снег, перелетные птицы с возвращением в Халькистовы горы первой мирной осени улетели прочь.

Повернувшись к Л'Индаше, он увидел, как та, нахмурившись, разглядывает в свете колеблющегося пламени камина маленький узорчатый ковшик. Блики огня падали на темно-рыжие волосы женщины, и садовник заметил, что в них засеребрился первый легкий иней.

«Твои волосы, Л'Индаша, тоже словно припорошило снегом», — подумал Морт, улыбнувшись еще шире.

Год шел за годом, и друидесса постепенно старела. Вместо нее кто-то другой нес тайный дозор в Халькистовых горах, и бессмертие Л'Индаши перешло к ее преемнику.

Когда Морт поздравил женщину с днем рождения, Л'Индаша поднялась и обняла его. От нее пахло свежими травами, прогретыми солнцем и родниковой водой.

— О Морт! Как рада я тебя видеть! — воскликнула друидесса. — А я тут все думаю и никак не могу понять, почему в моем ковше для гаданий вода за ночь не замерзла. Иногда это случается, и почему-то всегда в самую холодную ночь года. Она была еще теплой, когда я принесла… — Неожиданно Л'Индаша вновь с жаром обняла Морта. — Но грех жаловаться в такой вечер! — рассмеялась она. — Ко мне пришел мой друг, и нам есть что отпраздновать!

Роберт принес Морту чашку кофе с бренди и сказал:

— Ты успел к самому началу. Л'Индаша собиралась рассказать мне историю о драконах…

— Как началась Война Копья и был сожжен Нидус? — спросил Морт, аккуратно кладя небольшой сверток на дальний край каминной полки.

— Нет, о временах, когда приспешники Темной Королевы в первый раз вернулись на континент и разграбили гнезда своих благородных родичей, — объяснила Л'Индаша. — История Войны Копья и так всем прекрасно известна, а мой рассказ совсем не о том — он намного короче и как нельзя лучше подходит для дня рождения.

Друидесса улыбнулась, радуясь первому дню рождения за тридцать веков, и начала рассказывать, а садовник устроился рядом с ней на стуле и, отхлебнув из чашки, дотянулся до узорчатого ковшика. Проведя пальцами по полированным граням, он нащупал отметины, оставленные явно чьими-то зубами.

Глаза Морта медленно расширились — он ощутил магию в древесных волокнах. Сосуд все еще имел могучую предсказательную силу; его воспоминания о бытности инструментом для гаданий сохранили ясность и захватывающую живость. Прикоснувшись к ковшу, садовник в красках увидел то, о чем рассказывала друидесса, и даже больше — дерево помнило и то, что было ей неизвестно.

Это было время драконов, и под красной луной проносились первые крылья.

Л'Индаша Йиман сгорбилась под поникшими ветвями, покрытыми голубоватой хвоей, и следила, как среди звезд, то и дело исчезая за темными кронами вечнозеленых деревьев, кружатся крылатые тени. Ни друидических знаний, ни предсказаний, ни озарений не требовалось для того, чтобы она прижалась к земле, скрываясь от всевидящих глаз, способных с расстояния в две тысячи футов заметить кролика или мышь-полевку.

Деревенские жители рассказывали Л'Индаше о крылатых силуэтах, виденных на фоне красной и серебристой лун, и о том, что их извилистый путь лежит на север, в сторону непроходимых гор. Селяне полагали, что это летучие мыши — огромные летучие мыши, насланные на них за тысячелетия прегрешений. Когда придет время, твари начнут летать и при свете дня — считали люди, — а потом проглотят солнце.

Л'Индаша не поправляла их, опасаясь, что правда вызовет панику, которая больше повредит переполошенным селянам, нежели неведение.

Злые драконы пришли в горы Кринна.

Еще месяц назад, гадая по трещинам льда и полету зимних птиц, друидесса узнала об их появлении — но еще она знала, а скорее, просто верила, независимо от прорицаний и знаний, что добрые драконы тоже придут, хотя, пока они медлят, их злобные родичи могут разрушить мир.

Л'Индаша могла бы бежать из этих мест, но сила ее магии была единственным, что защищало местных жителей от огня и разбоя. И друидесса решила следить за драконами, покуда хватит сил и смелости — гадание по льду, несмотря на хорошие стороны, было ненадежным средством предсказания, и ей хотелось увидеть происходящее собственными глазами.

То, что увидела Л'Индаша, несло в себе угрозу и мрачные предзнаменования. Их было десять, может быть, дюжина — в бешеном кружении снежного вихря было трудно сосчитать, — и драконы занимались явно важным делом.

— Легионы Хиддукеля, — прошептала Л'Индаша. — Приспешники Темной Владычицы… — Она оборвала себя на полуслове.

Говорить вслух, когда от звука голоса может подняться штормовой ветер и налетят бессчетные полчища врагов! Молча, затаив дыхание, друидесса подобрала ковш для гаданий и теснее прижалась к пахучему стволу дерева.

Один из драконов, еще совсем молодой и неуклюжий, развернулся и спикировал к роще этерн, подозрительно принюхиваясь; его черные крылья резко вздымались в кровавом свете луны.

Медленно, стараясь слиться с опустившимися под тяжестью снега ветвями, Л'Индаша попыталась расположить голубые лапы так, чтобы они закрывали ее, и прошептала в благоухающие иглы молитву Паладайну, Бранчале и Чизлев.

Суматошно хлопая крыльями, отставший дракон задел более крупного собрата — стук чешуи о чешую разнесся в морозном воздухе как треск рухнувшего дерева. Больший дракон пронзительно закричал и налетел на молодого, который в панике бросился прочь, в стремительном бегстве задевая грудью верхушки этерн.

Л'Индаша ахнула: существо глядело прямо на нее… Нет, мимо нее. В его взгляде читались ужас и изумление.

С невнятным криком молодой дракон пронесся между деревьями, расшвыривая в разные стороны ветви, иглы и снег. Какое-то время он вслепую старался затормозить, бороздя когтями лед и замерзшую землю, и что-то выскользнуло у него из лап.

Еще не придя в себя после такого приключения, дракон повернулся, стряхнул снег с кожистых крыльев и неуклюже взлетел, догоняя остальных. Он дважды терял высоту, рыская из стороны в сторону, миновал заросли высоких валлинов, стремительно выровнялся и, наконец, присоединился к собратьям.

— Пурпурная шляпа Паладайна! — прошептала Л'Индаша, глядя на засыпанный снегом предмет, который оставил после себя дракон. — Яйцо! Целое! — Она вновь прервала себя на полуслове, прижав ладонь ко рту, медленно поднялась и смахнула с плеч снег, глядя, как последние драконы исчезают в ночной вьюге, не услышав ее слов.

Глубоко вдохнув, Л'Индаша вышла из-за ствола этерны, освещая дорогу, петляющую по крутому склону холма, зеленым светом, струящимся от кончиков ее пальцев. На последних футах подъема, чтобы сохранить равновесие, она схватилась за голые, потрепанные ветви старого можжевельника. От одного ее прикосновения старое Дерево засияло и, казалось, на мгновение наполнилось жизнью.

У ног друидессы, освещенное сиянием ветвей, лежало яйцо — темное на сверкающем снегу.

«Неужели чудовища переселяются так далеко на север? — подумала она. — И зачем…»

И тут Л'Индаша поняла, что не время рассуждать о смене драконами места их логовищ — надо решить, что делать с яйцом.

Первым желанием друидессы было разбить его, уничтожить находящееся внутри существо, которое должно превратиться в хладнокровного убийцу, но внезапно в груди женщины проклюнулось какое-то неясное чувство — чувство ответственности, которое с каждой минутой росло и крепло.

«А вдруг яйцо украли? — озарило Л'Индашу. — Оно могло принадлежать добрым драконам».

Давным-давно, настолько давно, что друидесса не могла сосчитать срок или точно припомнить год, друиды знали, что делать с потерянными существами. «Не делай ничего, — учили они Л'Индашу. — В утрате к обретении есть своя гармония, и великое равновесие природы не нарушится из-за какого-то одного существа. Не делай ничего. Действовать тонко все равно невозможно».

— Пусть так и будет, — прошептала она, но все равно подняла яйцо — просто из интереса.

Оно было похоже на маленькую, покрытую кожей дыню. Л'Индашу удивили вес яйца и странный, почти металлический блеск его поверхности. Она аккуратно повернула яйцо и, с трудом удерживая его на ладони левой руки, принялась пристально разглядывать. Первое побуждение уже забылось — сейчас этот предмет был для нее диковинкой, о которой стоило для начала побольше узнать.

Оно было всего лишь частью великого беспристрастного равновесия.

Слегка освещая яйцо сиянием рук, Л'Индаша взглянула сквозь мерцающую полупрозрачную скорлупу внутрь.

Слюдяные крылья с голубыми прожилками прикрывали морду с огромными черными глазами, тоненькие лапки рептилии медленно шевелились в мутноватой жидкости, один коготь вдруг потянулся к друидессе — стремительное движение заставило Л'Индашу вздрогнуть и на мгновение отпрянуть.

Он почти сформировался. Очень, очень скоро, при надлежащем уходе и заботе, его огромный, изогнутый яйцевой зуб прорвет скорлупу, дракон вырвется наружу и взлетит.

И он был бронзовым. Добрые драконы наконец пришли. Это был один из них.

Друидесса вздохнула.

Плавающий внутри яйца, в сверкающих околоплодных водах, бронзовый дракон пошевелился. За пределами его крошечного мирка сиял зеленый огонь, мягкий, зовущий, и дракончик потянулся к нему, медленно поворачиваясь в отливающей бронзой жидкости, отталкиваясь слабыми полупрозрачными крылышками.

Он увидел человеческую руку, золотистую, излучающую странный теплый свет. Дракончик сразу понял, что эта рука не является частью тех снов, которые он смотрел целый год, лежа в кожистой скорлупе, — снов о полетах, о жарких безводных просторах, о колдовстве и о знаниях, накопленных драконами за пятьдесят тысяч лет. Она была чем-то совершенно новым и удивительно уютным, хоть и находилась за пределами его яйца. Дракон увидел, как свет пульсирует, услышал живое биение сердца в глубине золотистой руки и не смог противиться неодолимой силе этой музыки.

«Должно быть, это обещанное превращение, — подумал дракончик. Во сне ему говорили о том, как край этого металлического мира треснет и за ним откроется еще один мир, с жаркими безводными просторами, притяжением и воздушными потоками, а высоко в небе засияет горячее солнце, которое будет постоянно напекать спину во время охоты и битвы… — А это прикосновение, должно быть, предвестник. Зеленое и сияющее, оно введет меня в новый мир, ведь я так хочу попасть туда, чтобы прикоснуться к этой доброте и отваге…»

И он ринулся вперед, движимый любовью и страстным стремлением…

Л'Индаша Йиман аккуратно положила яйцо туда, куда оно упало, и отошла, плотнее закутавшись в зеленый плащ.

«Не делать ничего, — снова и снова мысленно повторяла она, вспоминая влажные черные глаза существа, ласково глядевшие через скорлупу. — Действовать тонко все равно невозможно».

Только раз друидесса оглянулась на кожистое яйцо, одиноко лежавшее на снегу, едва заметное за пеленой вьюги и внезапно подступивших слез. Укрывшись в своей пещере, которая находилась в миле от места, где неуклюжий молодой дракон выронил бронзовое яйцо, она взяла себя в руки и спокойно принялась разглядывать новый лед в дубовом ковшике, пытаясь прочесть в его трещинах и пятнах пророчества, откровения и знамения.

«Зачем злым драконам… А это существо, привыкшее к сухим жарким пустошам… Оно ведь сразу погибнет в такую зиму…» — думала Л'Индаша.

«Не делай ничего. Одни тайны предназначены для того, чтобы их раскрыли, а другие должны остаться нераскрытыми», — вспомнились ей слова наставников.

Снег медленно заметал бронзовое яйцо, но крошечный дракон лежал спокойно, волшебным образом согретый прикосновением Л'Индаши, и быстро рос, стремясь к новой грезе.

Зима в Халькистовых горах уступала место весне медленно и неохотно. Сидя у огня Л'Индаша наблюдала за птицами. По возвращению снежных орлов, по появлению малиновок и жаворонков, которые прилетали позже всех, она могла сказать, что зима почти закончилась. Когда Лунитари была полна и находилась в зените, проходя через созвездие Гилеана, друидесса начала очищать пещеру от зимнего мусора, проветривать отсыревшие вещи и сажать первые в этом году семена.

На второй день посадок, когда Л'Индаша на коленях стояла над скудной каменистой землей, бросая в нее черные блестящие семена и напевая тихое заклинание, снизу, из этерновой чащи, ей послышался странный звук. На всякий случай друидесса поднялась, отряхнув с подола платья серую грязь, и, прикрывая глаза ладонью от полуденного солнца, взглянула вниз, в путаницу голубых ветвей и игл.

Кто-то пытался вскарабкаться вверх и теперь нечленораздельно бормотал, запутавшись в вечнозеленой растительности. Во все стороны летели обломки голубых лап, и в гуще растительности Л'Индаша разглядела что-то бронзовое и мерцающее.

Внезапно пронзительный вопль оглушил женщину. Быстро прошептав защитное заклинание, друидесса, окутавшись сферой зеленого света, направилась к застрявшему животному. То, что это животное, она поняла по тому, как гнулись деревья, как кричали согнанные со своих мест птицы, с шумом вылетающие из рощи и в ужасе устремляющиеся к подножию холма.

Снова пронзительно закричав, существо вырвалось из западни, стряхивая с крыльев цвета ржавчины голубые иглы, щепки и росу. Не сомневаясь ни мгновения, как будто зная заранее, что Л'Индаша будет здесь, оно зигзагами вскарабкалось на холм и заковыляло к женщине, бормоча все громче и неистовее.

— Нет! — вскрикнула Л'Индаша.

Это был дракон — очень юный дракон, но друидесса вдруг почувствовала, как трясутся у нее колени и волна слепого страха сдавливает горло. От наставников-друидов она знала, что эти существа способны непроизвольно насылать панический ужас, но контролировать это чувство все равно не могла.

— Нет… — повторила женщина, пытаясь вернуть самообладание и способность бежать. — Нет.

Существо шло к ней боком, как краб, не разбирая дороги, скользя на влажных камнях. Наткнувшись на молодой валлин, оно вырвало дерево с корнем, даже не заметив этого.

Когда дракон приблизился, сработала защита Л'Индаши, и он остановился прямо перед друидессой.

— Нет, — в четвертый раз объявила она, отступая назад, и теперь спокойствие ее сердца действительно соответствовало спокойствию этих слов. Женщина разглядывала существо, вернее заостренный яйцевой зуб на его морде, спокойным, холодным взглядом и подняла руки, складывая их в первой из семи позиций Кири-Джолита.

Воздух затрещал от жара, поднялся ветер.

Л'Индаша переместила руки во вторую позицию, и далеко с западного края небес примчалось облако, закипая и темнея по мере приближения.

В этот момент дракон сильно чихнул, обдав ее слизью и дымом.

Концентрация полностью нарушилась, Л'Индаша рассмеялась, глядя, как дракон, испугавшись взрыва, зашатался, сделав шаг назад, наступил на собственный хвост и кубарем скатился вниз, на белые, выступающие из земли камни. Там он ударился головой и затих, лишь маленькие клубы дыма поднимались от ноздрей.

Друидесса утерлась и медленно подошла к ошеломленному дракону, так же медленно склонилась над ним и тут же перестала смеяться:

— О нет…

Л'Индаша протянула руку и дотронулась до сверкающей чешуи, взяв одну за край большим и указательным пальцами. Ему было меньше года.

— О нет!

Друидесса не понимала, как дракон смог найти ее.

«Ничего не делай», — говорили ей наставники. Но она же ничего и не делала.

Вдруг, ярко сверкнув, огромные темные глаза открылись и с восхищением уставились на нее.

— Блорт! — Дракон в глупой невинной улыбке обнажил два ряда острых зубов, с которых капала слюна.

Друидесса не могла поступить иначе. Брошенное на произвол судьбы существо было обречено на неминуемую гибель в суровом климате гор. Оно могло даже стать первым из ему подобных, на кого станут охотиться и кого съедят волки.

Никогда ни один дракон не казался Л'Индаше таким беспомощным, таким простодушным, всем своим видом он словно извинялся перед женщиной за всю драконью породу.

«Ничего не делай…»

Друидесса клялась себе, что все это ненадолго — хотя бы пока не выпадет яйцевой зуб; ведь она не может держать животное, которое, повзрослев, займет половину ее пещеры.

«Только до середины лета… — говорила она себе. — После того как я его выкормлю и он перестанет быть таким неуклюжим, когда потеплеет и обилие дичи выманит пантер и волков из их горных берлог в луга… Тогда отведу дракона на юг, туда, где перед ним раскинутся необъятные, однообразные, гостеприимные равнины. Там я с ним попрощаюсь, укажу путь через пролив Шэлси, за которым лежит Абанасиния — ее бескрайние пустынные пространства придутся ему по вкусу. Правда, валлины там встречаются редко, ну да ничего. Зато дракону там будет намного лучше, а может быть, его род даже начнет набирать силу на Кринне. Если он продержится год, у него появится хоть какой-то шанс выжить, и, возможно, он доживет до зрелого возраста, до легендарных лет его мифических древних родичей…»

Л'Индаша решила, что, если дать созданию шанс, которого лишили его случай и таинственная жадность злых драконов, это только послужит установлению природного равновесия. Она даже была уверена, что просто обязана это сделать.

Но до дня, когда равновесие будет достигнуто, природа восстановлена в своих правах, а ее работа закончена, было еще очень далеко — много долгих трудных дней.

Прошел один месяц, за ним второй. Наступила и минула весна, вслед за ней пришло лето, а злые драконы больше не появлялись на пологом склоне Халькистовых гор.

Стоя у входа в пещеру с метлой в руке, Л'Индаша сказала себе, что на этой неделе все, наконец, и произойдет. Дракон все еще оставался с ней, храпел на подстилке из соломы и сухих листьев, поглощал ее припасы и испускал дым, а иногда и немного пламени. Существо, как огромный назойливый пес, ходило за ней следом по саду, почти наступая на пятки, так что весенний урожай ревеня и редиса был вытоптан.

Друидесса назвала дракона Оливером за оливковый оттенок его бронзовой чешуи — на одном из древних наречий это слово и значило «оливковый». Она улыбалась, шепча его имя, потихоньку привыкая к дымку в глубине пещеры, к громыханию и извержению пламени, к странному обожанию рептилии, к тому, как дракон просовывает голову ей под руку, без слов прося почесать за ушами…

Л'Индаша резко выпрямилась: «Я должна побороть свою мягкотелость, что бы там ни говорил голос совести. Не стоит держать дома существо, ломающее мебель и поджигающее сушеные травы. — Друидесса вновь улыбнулась, на сей раз несколько устало. — Но я говорила то же самое в середине лета, — призналась она. — Уже наступил девятый месяц луны, а Оливер все еще здесь…»

Пока Л'Индаша подметала листья у входа, из глубины пещеры донесся странный грохот, заставивший ее вздрогнуть. В ту же секунду она развернулась и уверенно вошла в темноту, левой рукой слегка освещая себе дорогу, а правой продолжая сжимать метлу.

Друидесса успокоилась, увидев танцующую тень Оливера и услышав, как он повизгивает и ворчит, шлепая крыльями по стенам пещеры и неистово колотя толстым хвостом.

— Опять?! — воскликнула она, выронив метлу и бросившись к дракону.

— Мргри, — объяснил он, тряся головой, и неуклюже показал лапой на морду, которая крепко застряла в ковше.

Вздохнув, Л'Индаша уперлась ногой дракону в грудь, обхватила дубовый ковшик и одним сильным рывком сдернула свой сосуд для предсказаний с носа незадачливого дракончика. Оба отлетели в разные стороны, ударившись о холодные стены пещеры так, что дыхание перехватило.

— Ну, сколько раз это будет повторяться, Оливер? — принялась выговаривать друидесса, поднимаясь и стряхивая пыль с одежды. — Мой ковшик весь в царапинах, и ты опять испортил лед для предсказаний. Теперь придется идти на вершину горы за новым…

Дракон опустил голову, отполз в дальний угол и прикрыл морду лапами, печально глядя на хозяйку мерцающими черными глазами.

— Гогр, — проворчал он, лениво выпустив из правой ноздри клуб дыма. Его яйцевой зуб, который, казалось, превратился в постоянный, нелепо выступал из-под верхней губы.

Л'Индаша закатила глаза.

— Хватит! — скомандовала она, пряча улыбку и движением руки разгоняя пещерный мрак. — Никто не собирается тебя наказывать. Пойдем со мной. Надо привести в порядок северную часть сада.

Ступив из-под свода пещеры в вечернюю тишину, друидесса услышала, как дракон с топотом и грохотом двинулся следом. На нее опять накатило ощущение, что прошли те времена, когда, не беспокоясь, можно было предоставить такое существо самому себе и отпустить на волю.

Оливер был беззащитен там, где дракону следовало бы ощетиниться целым арсеналом оружия. Его большие кожистые крылья были по сути лишь украшением: единственный полет, на который дракончик отважился, закончился тем, что он крепко застрял в нижних ветвях валлина, пронзительно крича и молотя хвостом, пока Л'Индаша осторожно не освободила его заклинанием. Он был силен, но неуклюж и огнедышащим дыханием навредил бы скорее самому себе, чем обратил бы могучее оружие против хищника или врага.

Что же до ориентации в пространстве… друидесса дважды находила Оливера, когда он безнадежно заблудился, наполовину зарывшись головой в огромную наволочку, изучением которой занимался.

Его тяжелые шаги за ее спиной стали медленнее, а затем и вовсе смолкли.

— Фруф?

Л'Индаша обернулась, ожидая несчастного случая или даже почти катастрофы. Но Оливер всего лишь весело жевал, нелепо раскачиваясь на краю большой бочки, в которой Л'Индаша хранила сушеные яблоки и орехи, его необычайно крупный зад и хвост подергивались, как у довольной кошки.

— Это зашло слишком далеко, — прошептала Л'Индаша, бросаясь к поглощающему ее осенние запасы, громко урчащему расхитителю. — Это противоестественно. Равновесие нарушено.

Когда первая бледная луна поднялась над Халькистовыми горами, друидесса решилась сделать то единственное, что еще оставалось. Она была намерена учить изрыгающее дым, спотыкающееся существо, находящееся на ее попечении, как быть драконом.

Оливер оказался плохим учеником. Под впечатлением первой неудачной попытки взлететь дракон вовсе забросил полеты, предпочитая ползать по нависшему над пещерой уступу с крепко прижатыми к туловищу крыльями. Л'Индаша становилась на край крутого обрыва, под которым раскинулись необъятные просторы Таман Бусук, распахивала полы плаща и махала ими, словно крыльями, изображая в силу своих возможностей полет, затем с надеждой смотрела на Оливера.

— Ньямп!

Оливер всегда ворчал, когда был недоволен, глупо выпячивая свой лицевой зуб. Звук означал отрицание, отказ. Она слышала его десятки раз и до этого — когда пыталась научить его охотиться, использовать молнию и газовую завесу, его естественное оружие, когда пыталась, приходя все в большее отчаяние, отлучить его от дома…

— Ньямп!

Ветер, особенно сильный здесь, в горах, раздувал одежды Л'Индаши; Неракский лес внизу казался красно-золотым, замок Нидус, стоящий далеко на севере, выглядел крошечным, едва заметным.

Двадцать раз друидесса приводила сюда Дракона, и двадцать раз он отказывался лететь, пошевелиться, хоть раз взмахнуть недавно выросшими до огромных размеров, но по-прежнему бесполезными крыльями.

Сегодня все будет по-другому. Дракон и так слишком долго испытывал ее терпение и доброту, и накануне ночью Л'Индаша тайком пробралась сюда, пока Оливер храпел и сопел в пропахшем плесенью уголке пещеры, и разбросала по краю выступа сушеные фрукты, чтобы к утру все было готово.

— Когда не действуют угрозы и уговоры… — прошептала друидесса с легкой улыбкой, — тогда могут пригодиться кирка и лопата.

Ни слова не говоря Оливеру, Л'Индаша спустилась по каменным ступеням к входу в пещеру.

Дракон зашевелился и последовал за ней:

— Ньямп? Аа… Фруф! — Вид и запах абрикосов и яблок действовали на него безотказно.

Оливер задумался. Сушеные фрукты он любил больше, чем хлеб, пиво и даже розмариновый чай, но лакомства лежали в опасной близости от края обрыва.

«Возможно, если посильнее вытянуться…»

Оливер сделал осторожный шажок к краю, потом другой. Он вытянул шею, высунул язык в сторону ближайшего абрикоса, но, как ни старался, не смог его достать.

— Ширрот, — проворчал дракон и сделал еще один крошечный шажок.

Сейчас искусством рытья подкопов занимаются гномы, рудокопы и мастера подземных работ. Умелый мастер может сделать подкоп под главную башню, стену, даже просто на участке земли так, что, когда тяжелая телега, катапульта, существо или что-нибудь другое случайно окажется на нем, все немедленно обваливается. Изучающие это искусство утверждают, что оно используется почти исключительно в военных целях и крайне редко применяется лесными народами — эльфами, кентаврами, дриадами… а также живущими в Халькистовых горах друидами.

Однако Л'Индаше Йиман пришлось вырыть подкоп — как наставница, она оказалась весьма изобретательной, для нее не было практически ничего бесполезного.

«Если из этого тоже ничего не выйдет, — рассуждала друидесса, — ну что ж, будет хотя бы о чем рассказать».

Но план сработал, и скала сразу же обвалилась под тяжестью Оливера. Он заскользил по краю глубокого ущелья и с грохотом промчался на бешеной скорости сквозь морозный горный воздух, молотя лапами, пронзительно крича и делая бесплодные попытки ухватиться за поверхность скалы…

А затем отчаяние заставило дракона раскрыть крылья. Верхнюю часть тела охватила странно знакомая сила, снившаяся ему долгими весенними ночами, о которой он не вспоминал до этого жуткого момента. Оливер неуверенно завис над горой и сделал осторожный, неуверенный круг. Со скалы падали камни и отскакивали от его сильной спины, не причиняя вреда.

С восторженным фырканьем Оливер выровнялся, вошел в вираж и воспарил к вершине горы Беркант, набирая высоту, силу и уверенность по мере приближения к крутому пику. Он взревел от счастья, покачивая сверкающими на солнце бронзовыми крыльями, и эхо разнесло его рев по отвесным ущельям Халькистовых гор.

Далеко внизу, у входа в пещеру, столь же самозабвенно смеялась друидесса, опираясь на свою лопату.

Долгой зимой к Оливеру вернулись сны того времени, когда он находился в яйце. Дракон беспокойно метался по пещере, подергивая и стуча огромным хвостом, пока друидесса, измученная бессонными ночами, не собрала внушительную горку из соломы и сухих листьев у входа в пещеру на прочной скале, куда не задували суровые ветра, и не вывела ворчащего баламута на улицу. Когда безутешный Оливер был усажен на свою новую постель, Л'Индаша вернулась к огню, не обращая внимания на последнее жалостливое «блорт» перед тем, как дракон счастливо захрапел, не чувствуя ни снега, ни холода.

«Теперь он будет считать меня жестокой, — сказала она себе. — Но я должна сохранить терпение и выдержать. Об остальном позаботятся время и природа. Кроме того, эта пещера слишком тесна, чтобы можно было выносить его запах».

Оливер лежал на соломенном ложе у входа в пещеру, нежась на солнышке нового года, когда увидел чужаков. Он нервно забил хвостом о землю, и встревоженная шумом друидесса поспешила выйти.

Дюжина похожих на тени фигур летели друг за другом надо льдом, эскадрилья направлялась на север к развалинам Нидуса.

Л'Индаша месяц назад узнала об их появлении — прочитала по льду о движениях какой-то армии. Она не походила ни на гоблинские полки, ни на быстрые, неуловимые отряды варваров.

Это были крылатые существа. Никогда раньше не приходилось ей видеть что-либо подобное. Резкими движениями, почти зигзагом, со зловещей грацией рептилий существа миновали границу леса и двинулись дальше, по открытой пустынной равнине. Их чешуя отливала тусклой бронзой с вкраплениями бледной патины, крылья медленно хлопали, как у пожирателей падали, оседлавших добычу.

С высоты, где находилась пещера, к счастью, по ветру от чудовищ, Л'Индаша уловила в морозном воздухе слабый запах металла и крови. Рядом заволновался и заурчал Оливер.

— Тихо, малыш, — успокоила его друидесса.

— Ттииххаа, — повторил за нею дракон и послушно затих.

Но той ночью он вел себя совсем не тихо, и друидесса с все растущей тревогой смотрела на его беспокойную темную фигуру у края обвалившегося обрыва. Оливер, расхаживая взад-вперед, вглядывался в развалины Нидуса — восходящая Лунитари заливала старый замок красным светом.

«О чем он думает? — спросила себя друидесса. — Что происходит в этой непроницаемой, нечеловеческой душе?»

Она знала: что-то взывает к дракону из руин — когда ветер шелестел сухой соломой на обрыве, Оливер урчал и скулил, неотрывно следя взглядом за чем-то, что двигалось вдалеке среди развалившихся стен и башен.

Когда он, наконец, заснул, ему приснился длинный драконий сон, он услышал странных крылатых существ. У всех них был один общий сон — их наследие, их судьба.

Чужаки именовались базаками, узнал Оливер. Их мысли пылали смятением и яростью. Они только помнили, что еще в яйце, пока они лежали, свернувшись кольцом, росли и ждали своего рождения, их коснулась странная магия.

Если бы время и природа шли своим чередом, базаки превратились бы в бронзовых драконов, таких как Оливер. Эти чудовища были из одного с ним рода, но их сущность была изменена и безвозвратно погублена злым древним умыслом. Вместо того чтобы быть драконами, они стали драконидами, меньше телом, слабее духом, а через пустоши Таман Бусук следовали со столь мрачным заданием, что мысль о нем лишь маячила черным, расплывчатым пятном в дальнем уголке сна.

Проснувшись следующим утром, Оливер поднял голову и испустил печальный крик навстречу затихающему ветру.

— С этого момента, — объявила друидесса, поднимая взгляд от камина, — дракон перестал быть послушным жизнерадостным существом, как это было весной, летом и осенью. Что-то изменилось в нем вместе со сменой года, и было очень важно, что превращение наконец произошло. Я была рада, несмотря даже на то, что для этого понадобились чудовища. Я уже думала, что мне никуда от него не деться.

Морт молча глядел в огонь, и на лице его играла загадочная улыбка.

Роберт кивнул:

— Так бывает на войне. Мальчик, встретившись с врагом лицом к лицу, больше не мальчик, хотя, прежде чем понять это, он может прожить не один год и пройти не одну битву. Он избавляется от всего детского. И рано или поздно входит во взрослую жизнь.

Л'Индаша улыбнулась:

— Странно, что ты это сказал, дорогой. К окончательному взрослению Оливера привела борьба характеров, но сначала я расскажу вам вот что…

Оливер начал охотиться. Сначала это была мелкая дичь: кролик, которого он перехватывал где-нибудь на равнинах и с осторожностью притаскивал в пещеру. Там он клал дрожащее существо на свое соломенное ложе, глядел на него где-то с час и засыпал. Кролик, пользуясь случаем, убегал.

Позже, с наступлением новой весны, дракон летал над каменистыми равнинами. Сначала он принес домой куст остролиста, затем амбразуру с развалин Нидуса, расшатанный фургон для сена и, наконец, свою первую убитую дичь — маленькую многоножку, над которой он размышлял не меньше недели, поскольку запах был так ужасен, что друидесса пригрозила вырастить на хвосте дракона грибы, если он не уберет мертвую тварь.

Примерно в то же время молодой Соламнийский Рыцарь, сэр Джеффри Бесстрашный, Рыцарь Меча, проезжал через Таман Бусук в поисках… ну, было не очень-то понятно, что ищет сэр Джеффри Бесстрашный. Он заехал очень далеко на восток от Башни Верховного Жреца и оказался один-одинешенек в землях, весьма враждебных его Ордену.

Возможно, рыцарь искал приключений и славы.

Также возможно, что он преследовал какую-то неопределенную мечту.

Что бы не двигало его вперед и ни тянуло дальше, сэр Джеффри Бесстрашный проезжал мимо деревень, где к соламнийцам относились с презрением и подобные ему считались самодовольными и назойливыми лицемерами.

Сэр Бесстрашный был превосходным представителем Соламнийского Ордена, рыцарем, о котором можно только мечтать.

Местные жители, зоркие на глаз и скорые на руку, не скупились на брань и не жалели гнилой репы. К тому времени, как Бесстрашный достиг Восточных Дебрей, его щит был забрызган грязью, залит помоями и забросан вещами слишком отвратительными, чтобы о них стоило говорить. Он устал от Кодекса и Меры и очень устал от запутанных правил Ордена, предписывавших ему сохранять достоинство, невзирая на насмешки, и не поднимать оружия против слабого.

Когда Джеффри достиг Халькистовых гор, неприятности уже просто избаловали его.

На окраине Неракского леса он наткнулся на пару охотников — крестьян с севера Нераки. Испугавшись его доспехов и огромного, сверкающего меча, они уронили освежеванного в поле оленя и спрятались среди деревьев.

Выросший среди соламнийской знати, среди огороженных земель и частных оленьих парков, сэр Джеффри принял оборванных людей за браконьеров и спросил голосом, лишенным всякой вежливости из-за множества перенесенных оскорблений, что именно они собираются делать с оленем.

— Мы думаем его съесть, — ответили парни. — А потом часть его — и надеть.

Такого рыцарь уже не мог вынести. Лицо его загорелось гневом, и голосом, дрожащим от возмущения, он спросил двух крестьян, кому, как они думают, принадлежат эти леса.

Оба парня обменялись настороженными взглядами.

— Наверное, друидессе? — предположил старший, скорее спрашивая, чем отвечая.

— Друидессе?

Молодой рыцарь открыл рот от удивления. Внезапно истинная цель его поисков ярко вспыхнула перед ним.

Разве в Ордене не рассказывали ему о злобных обычаях друидов?

— Это обманщики и фокусники, — говорили ему. — Почитатели деревьев и кустарников.

— Похитители детей.

Сэру Джеффри сразу же пригрезились верная победа, громкая слава и всеобщее признание.

С большим трудом разузнав дорогу к пещере Л'Индаши, сэр Джеффри Бесстрашный бросил двух озадаченных охотников с их обедом (он же гардероб) ради более важной добычи.

«Я схвачу эту чудовищную лесную искусительницу и прославлю свое имя на всю Соламнию! — думал рыцарь. Именно о таком подвиге он мечтал со времен злосчастной охоты в Оленьем лесу. Тогда молодые рыцари насмехались над ним, а старики смотрели, как на пустое место. — Но теперь, когда я вернусь с трофеями своей победы над друидессой…»

Сэр Джеффри Бесстрашный свернул с натоптанной тропки в горы, полагая, что, выбрав неровный путь, он застанет друидессу врасплох, но вместо этого очутился на явно умышленно разрушенной скале над пещерой.

«Гномья работа, — предположил молодой рыцарь, спешившись и наклоняясь, чтобы рассмотреть разбросанные по краю камни, некоторые из которых, к его величайшему изумлению, оказались сушеными абрикосами, — А конечно же, это яд, — подумал он, — положенный специально для меня. Ведь ничто не указывает на древность убежища этого существа, на то, сколько еще миражей и ловушек расставила она здесь для меня», — благоразумно рассудил рыцарь и вздрогнул, испуганный собственными выдумками. Избавившись от них, он вскочил в седло, надеясь найти тропинку вниз, к пещере друидессы.

Конь же его придерживался другого мнения. Зарыв копыта в щебень, он отказался сдвинуться с места, и, несмотря на уговоры, угрозы и проклятия, сэр Джеффри Бесстрашный вскоре понял, что оставшийся участок пути ему придется проделать в одиночестве.

Конь остановился по своим причинам, но очень хорошей причиной могло бы быть отсутствие Л'Индаши Йиман в пещере — она воспользовалась солнечным днем, чтобы заняться лилейниками, росшими на расстоянии нескольких сотен ярдов.

Дракон, однако, оказался дома.

Как обычно голодный, Оливер затаился в дальнем уголке пещеры, где раньше застревал в наволочках и ведрах, но на этот раз он разорял последние зимние припасы — хранимые друидическими искусствами Л'Индаши овощи. Тихо, с чувством вины и с огромным удовольствием дракон поглощал бобы, сырую капусту и пастернак. Придвинув огромную спину к входу в помещение, так что хвост, крыло и чешуя закрывали солнечный свет, он жадно уничтожал продукты в темноте, полагая, что если не может видеть Л'Индашу, то и она не видит его.

Ступив в темноту с обнаженным мечом, сэр Джеффри Бесстрашный разглядел в самой глубине пещеры что-то огромное и темное, издающее отвратительные звуки. Он предположил, что это, без сомнений, друидесса, которая, скорей всего, пожирает детей. Рыцарь глубоко вдохнул, занял устойчивую позицию и приготовился к битве всей своей жизни.

По бряцанию доспехов Бесстрашного дракон, как раз пытавшийся избавиться от застрявшего в зубах пастернака, осознал, что кто-то вошел и что этот кто-то — не Л'Индаша. В отчаянии, не рискуя дальше жевать, он попытался лапами прикрыть торчащие из пасти куски овощей, подобрал под себя хвост и весь съежился, стараясь сделать вид, будто его здесь нет, совсем нет.

Но сэр Джеффри Бесстрашный бросил вызов.

— Адское порождение пещерной тьмы, — нараспев произнес он, — за много месяцев преодолел я многие сотни миль, чтобы разделаться с тобой! Освободи этих маленьких невинных пленников, которых ты, я знаю, поедаешь! Я объявляю войну тебе и всему твоему роду! Покажись и прими достойную смерть!

— Ньямп! — ответил Оливер, потрясенный и удивленный тем, что кому-то взбрело в голову спасать нечестно нажитые пастернаки, и быстро выплюнул их обратно в бочонок.

— Выходи! — приказал Бесстрашный, подняв меч. — Обернись к свету, чудовище!

Оливер малодушно повернулся, медленно привыкая к свету. Человек представлял собой пятно, состоявшее из металла и грязи. До дракона донесся сильный запах гнилой репы.

Наверное, этот кто-то пришел из могильного кургана, наверное, это — свирепая нежить. Оливер подавил внезапный приступ страха.

«Но разве не огонь — враг нежити? — спросил он себя, передвигая громоздкое тело и глядя на фигуру противника, наполовину засвеченную солнечными лучами. — А разве не молния мать огня?» Оливер на секунду задумался, производя быстрые расчеты…

Бронзовый дракон может обратить против врага свое боевое дыхание двумя способами. Один — это, конечно, молния, пьянящий, непреодолимый огонь битвы. Есть еще дыхательный газ, приводящий в ужас и вселяющий отвращение в любого противника, которому приходится с ним столкнуться.

Оливер вознамерился использовать молнию, так что зеленое зловонное облачко, вырвавшееся из ноздрей, удивило его, как и печальное «блорт», поднявшееся откуда-то из живота, промчавшееся по длинному туннелю его шеи и вышедшее изо рта в виде ядовитых испарений от наполовину переваренных капусты, бобов и пастернака.

Сэр Джеффри Бесстрашный зашатался от запаха, меч выскользнул у него из рук.

— Что это, во имя Паладайна?… — начал он, но пол накренился и поднялся, в животе у рыцаря резко сжалось, и он упал на колени у входа в пещеру, а вокруг него убийственной тухлятиной заклубился зеленый туман.

— Что… — выдохнул он, но забыл, что собирался спросить, и о следующих нескольких часах ничего не помнил.

С победным криком Оливер двинулся, пошатываясь, наверх, к выходу из пещеры, с поднятой головой и пробудившимся сознанием дракона. Вместе с пламенем и молнией прорвался сон о ноге рыцаря в его ненасытной утробе. Оливер прыгнул к своему беспомощному сопернику… и сильно ударился мордой о низко висящие сталактиты.

Его глупый яйцевой зуб сломался и со стуком покатился по полу. Дракон покачнулся, на мгновение ему показалось, что он находится в воздухе, и он нелепо хлопнул крыльями, затем тьма окутала его, и Оливер тяжело осел рядом с лежащим рыцарем.

Л'Индаша услышала грохот, увидела зеленый клуб дыма и бегом бросилась из сада в пещеру, где и нашла обоих героев, распростершихся среди овощей, разбитых сталактитов, доспехов сэра Бесстрашного и осколков яйцевого зуба Оливера.

Она отпраздновала прекращение боевых действий, отправившись в одиночестве на пикник, подальше ото всех.

День и ночь прошли, прежде чем очнулся дракон, а рыцарю понадобился еще один день. Всю неделю, пока шли неизбежные починка и уборка, противники с опаской наблюдали друг за другом из противоположных углов пещеры.

Сэр Джеффри Бесстрашный уехал на восьмой день, увозя удивление в душе и запах гнилых овощей в носу. Он не мог поверить, что друидесса не затянула его в зыбучие пески, не превратила в куст бузины, а выходила и отправила своей дорогой…

Начищенные доспехи рыцаря блестели, меч был заточен, его конь был заново подкован и откормлен так, что бока лоснились.

Не прошло и недели со времени отъезда рыцаря, как Оливер поднялся в воздух и полетел на юг, к заснеженным вершинам, где, судя по предсказаниям друидессы, должны были появиться со временем добрые драконы.

Л'Индаша стояла на укороченном обрыве и смотрела, как огромное существо неуклюже подпрыгивает в воздухе.

— Лети, как указано в книге, — сказала жрица вслед дракону. — Ориентируйся по созвездию Гилеана, следуй за красной Чизлев в ее еженощном круговороте, и вскоре ты пролетишь над Абанасинией, а затем над Квалиностом, который ты узнаешь по башням. За Пыльными равнинами в воздухе на тебя повеет прохладой. Она будет едва заметна, но ты почувствуешь ее, как летним днем ощущаешь далекую горную вершину. Пусть восходящее солнце светит тебе в спину, ты будешь лететь ночь и еще ночь, а потом увидишь льды и древние гнезда твоего рода… И там будут драконы. Я верю в это, Оливер.

Л'Индаша печально следила взглядом за драконом, затем улыбнулась, когда он пролетел над ней, и махнула ему вслед, когда он расправил крылья и закружился, описывая все более широкие круги. Вскоре Оливер скрылся из виду, а друидесса вернулась к пещере, погрузившись в мысли о лете, о последних посадках и о странной огромной пустоте, которую она не ожидала ощутить.

Морт вздрогнул, чуть не выпустив ковшика из рук. Кофе с бренди уже остыл, оранжевые угольки слегка теплились среди каминной золы.

— Хорошо было избавиться от него, — слишком категорично произнесла друидесса, отвернувшись от огня. — Он больше не вернулся.

— Разве? — очень тихо спросил Морт, с улыбкой возвращая на место ковш для предсказаний. — Я принес тебе подарок, Л'Индаша. Вон в том свертке, на каминной полке.

Это, конечно, было растение — лилейник, который он вывел из семян древнего сорта на склоне Холма Паладайна. Он знал, как друидесса любит их краткое обильное цветение.

Л'Индаша улыбнулась, восхищаясь листьями, стеблем, бутонами, изумляясь тому, что цветок не уснул, как остальные, во время осенних холодов.

— Я сумел добиться, чтобы он расцвел так поздно, — объяснил Морт, — С днем рождения, Л'Индаша.

Он провел своей большой теплой рукой над набухшим бутоном, и тот немедленно, как будто целый месяц на него светило солнце, раскрылся — бледные лепестки, пурпурная середина, зеленый зев…

И косой зубчатый край, как…

— Как его зуб! — воскликнула друидесса. — Как его яйцевой зуб!

— Я назову его Драконий Зуб Оливера, — со смехом объявил садовник. — Хоть сейчас он цветет и в неположенное время, но, тем не менее, цветет. А в грядущие годы обретет свой собственный цикл, свою собственную гармонию с природой. Вот подходящее завершение этой истории о драконе.

Пришло время прощаться.

— Поставь, пожалуйста, по пути мой ковшик за дверь, — попросила друидесса. — Попытаюсь еще раз набрать в нем льда перед тем, как разбить на дрова.

Морт улыбнулся, зная, что Л'Индаша ничего подобного не сделает. Запахнув плащ, он шагнул в темноту и тихо закрыл за собой большую дубовую створку.

«Как чудесно прошел вечер!» Садовник остановился, глядя в таинственное ночное небо, и поставил ковшик у порога хижины. Он порадовался тому, что обнаружили его руки в обветренных волокнах старого дерева.

Оно видело, — но в эту тайну могли проникнуть только руки, наделенные самой сильной магией, — как Оливер возвращался. Вновь и вновь, год за годом.

Если сон дракона впервые прерван прикосновением рук к яйцу, существо навеки связано с этими руками — не проклятием или чарами, и даже не инстинктом, но более нежными, более добровольными узами — узами любви.

Вот почему в ковшике не образовывалось льда в самые холодные ночи года — дыхание дракона согревало его в морозной темноте. Оливер, которого переродили годы борьбы за существование в диких местах, возвращался, с молчаливым изяществом медленно проползал к порогу дома Л'Индаши — новый снег заметал его следы — и с любопытством заглядывал в знакомый ковшик.

— Вечно предсказывающее «фруф», — со смехом пробормотал Морт, устало спускаясь по покрытому снегом склону холма.